Жертвы обстоятельств

— Приехали, — безэмоционально сказал водитель. Я открыла дверь машины и вылезла оттуда, при этом оглядываясь по сторонам и моргая, точно беспомощный котенок, которого принесли в новый дом, где тебя окружают незнакомые люди и предметы, что кажутся страшными, какими бы безопасными и доброжелательными ни были. Высокие дома, люди, сиреневые облака, машины, снующие туда-сюда высоко над головой — всё это было до боли непривычным, но всё же немного знакомым, совсем чуть-чуть, как будто бы из прошлой жизни. Я устало и отстранено посмотрела в сторону академии и быстро протрезвела, дернув плечами. Это здание было намного больше, чем моя гимназия или корпус начальной школы. Огромное строение, напоминающее замок стояло прямо передо мной. У окон расположился маленький парк с ещё замерзшим озером и голыми деревьями, на которых ещё лежал почерневший снег. Центральный корпус был немного выше, чем все остальные, да и дверь в него выглядела внушительнее. На первом и втором этажах окна были от пола до потолка, что позволяло мне разглядеть то, что находилось внутри. На первом видимо была раздевалка и вполне уютный предбанник. На втором же я смогла разглядеть множество длинных столов и очертания массивной лестницы. Выше окна были обычные и большинство из них оказались занавешенными узкими полосками жалюзи. Справа и слева корпуса были больше похожи на дома, окружающие школу. На каждом этаже, кроме первого, были балконы, которые тянулись пунктирной линией слева направо и заворачивали за угол. На некоторых балконах висела чья-то одежда, а на подоконниках стояли цветы. Забавно устроено: в центре главное здание, а по бокам, как крылья, расползлось общежитие. — Леди Савэйрин… Леди… Мирель! — Джеймс, как оказалось, уже несколько минут дергал меня за рукав пальто. — Я пытаюсь держать марку, а ты заставляешь меня быть грубым. Свинство с твоей стороны! — Ой, извините, — тоже мне рожа аристократическая. Имидж у него понимаете ли. — Я совсем забыла, что Вы у нас прынц заморский. — И как ты собираешься быть Оливией, если уже сказала относительно обидные вещи несколько раз?  — Тебя это точно не касается. По крайней мере, пока можно вести себя вот так. — Уже нельзя, потому что сейчас мы идём к ма… к директору. Пошли, — я хотела было открыть рот, чтобы сказать что-то еще, но Джеймс взял меня за руку, и из-за этого неожиданного жеста я забыла все слова на несколько минут. Мы вошли в здание школы, будто в какой-то замок. На меня сразу уставились люди, отчего по спине прошёл неприятный холодок, но его вышло довольно быстро обуздать. Надо всего лишь думать, что это сцена, просто очень большая. Джеймс отпустил мою руку, а я облегченно вздохнула. Сложно жить на свете, когда твою бедную конечность сжимает чья-то огромная лапа. Мы прошли в раздевалку, где я стянула своё пальто и переобулась в любимые белые балетки. Дальше лифт, потом третий этаж и длинные коридоры, полные учеников. Все они смотрели на меня, не отрывая взгляд. Я улыбнулась, но, наверное, как-то слишком странно и растеряно, потому что после этого многие из учеников посмотрели на меня удивлённо, обеспокоенно и отвернулись. Конечно, Оливия выглядит совсем по-другому. Она улыбается мило, будто бы девочка с обложки журнала, а я так не могу, потому что мне некомфортно и страшно. Но ничего, у меня есть отличный план, надеюсь, он сработает. По крайней мере, Оливия была популярна, так что слухи о ней, во всяком случае, будут распространяться быстро. Была. Какое это страшное, оказывается, слово, хоть на вид — совершенно безобидное. А значит так много… Значит, что человека больше нет, что некому больше быть с тобой рядом. Что все воспоминания, связанные с ним — прошлое, а настоящее твоё и будущее — уже без него. Все планы в этот момент разбиваются на тысячи осколков, прямо перед глазами, а ты точно знаешь, что их уже не склеить, не собрать воедино. Совсем не веришь в это, мечтаешь проснуться и как малое дитя спрашиваешь: как может такое быть? Потому что не знаешь другой жизни, не можешь и дышать без этого человека. И все некогда его вещи заставляют рыдать похлеще всех плакальщиц на похоронах, а от одного упоминания его имени бросает в дрожь, и сердце предательски отказывается биться. И ты вроде как не против, тебе уже плевать на некогда любимые вещи, ты даже ешь через силу. И всё ещё мечтаешь проснуться или, на крайний случай, изобрести машину времени и вернуться в прошлое. Ненавижу это слово. Наконец-то прозвенел адски громкий звонок, после чего все ученики куда-то подевались. Хотя, конечно, ясно, куда они делись — на урок пошли, это я для красного словца. А мы с Джеймсом наконец-то дошли до кабинета, где висела красивая позолоченная табличка: «директор». Джеймс постучался и просунул голову в дверной проём, после чего повернулся ко мне и кивнул. Мы вошли внутрь. За столом сидела высокая женщина в очках. Я ахнула от ее красоты. Почти что белые волосы были собраны в высокий хвост, губы накрашены алой помадой, а ресницы тушью, но даже так было видно, что они точно такие же светлые, как у Джеймса. Одета она была в блузку, которая точно обтягивала её шикарную фигуру. На шее у неё висел какой-то непонятный амулет, но он так подходил к её изумрудным глазам, что я не придала этому какого-то значения. — Леди Савэйрин, правильно? — улыбнулась эта богиня. Голос её был добродушным и приятным. Я даже слегка расслабилась. — Я Алиссия Соннел, директор этого учебного заведения. Я знаю, чего Вы натерпелись, когда мой муж был директором. К сожалению, вы не последняя, кто пострадал от его эгоизма. Но, к счастью, его больше нет. — Так? — от последних слов у меня внутри похолодело. Она убила своего мужа? Или у меня просто слишком бурная фантазия. Я покосилась на Джеймса. Он не улыбался и даже не смотрел на меня, а прожигал взглядом стену. Парень заметно изменился, будто бы похолодел ко всему окружающему. Это и есть его имидж? — Извини, я тебя напугала, — усмехнулась женщина. — Мой муж погиб в авиакатастрофе несколько лет назад, даже не успел оставить завещание. С тех пор школой управляю я. Кстати, мой мальчик тебя не смутил? Он бывает грубоват. Я, разумеется, хотела разочаровать леди Соннел и сказать, что «ее мальчик» — очень милый человек, но мне не хватило духу. Да и не хотелось рушить имидж «мальчика». Он, видно, считает, что крутость — синоним равнодушия. — Нет, он мне совершенно не надоел, — я непринуждённо улыбнулась. — Я уверена, что академия изменилась к лучшему. — Итак, перейдем к делу. Как я поняла, тебя привели сюда довольно непростые обстоятельства. И мне очень жаль, что вышло только так, заменой другого человека... Есть ли у тебя план, как это будет происходить? — о, да. Этого вопроса я ждала, как соловей лета. — Я притворюсь, что у меня, то есть у Оливии, амнезия! — выпалила я. — Неплохо, — улыбнулась директриса, доставая из папки какие-то бумажки. — Погоди немного, сейчас посмотрим твои документы. Я молча достала из чемодана удостоверение личности и медицинский полис, а сама начала разглядывать кабинет, пока леди Соннел возилась с бумагой, а Джеймс переминался с одной ноги на другую, видно умирая со скуки. Окна были занавешены не то тюлем, не то чьей-то свадебной фатой. На стенах висели красивые изображения замков, океанов и маленьких приземистых домиков, похожих на те, что нарисованы на иллюстрациях к детским сказкам о жестоких бабках, поедающих детей, суровых драконах и добрых сапфирах. У стены стояли стеллажи с папками, какие я видела в каждом кабинете директора. Между стеллажом и окном висела странная картина. На ней были изображены кристаллы или какие-то драгоценные побрякушки в огромном количестве – у каждого камня свой цвет и форма. Никогда ничего подобного не видела. Ниже стояла тумбочка, напоминающая огромный сейф. Или же это был сейф, напоминающий тумбочку, я в этом не разбираюсь. Да и разобраться времени не было, потому что меня попросили расписаться и после этого выставили в коридор вместе с Джеймсом, который должен был показать мне школу. — Твоя форма и багаж будут доставлены в комнату, — сказала напоследок леди Соннел и протянула мне ключ от комнаты. Отлично, хоть живём по одному. Да ещё и запереться ото всех можно. Блестяще. — Джеймс проводит тебя после экскурсии. — Грубый и холодный, — тихо усмехнулась я, когда дверь захлопнулась и мы с Джеймсом остались наедине. — Спасибо, что не спалила, — фыркнул Джеймс. — Я видел, что ты хотела. — А что, ты не хочешь, чтобы твоя мамочка знала, что ты сладкая булочка? Я, например, ничего такого в этом не вижу. — Отец требовал от меня сдержанности, равнодушия. Меня тут знают таким. Грубым мажором. Да и многим девушкам это нравится. Переубеждать их бессмысленно, да и лень, всегда легче соответствовать чужим ожиданиям, чем плыть против течения, — затем совсем тихо добавил, — К тому же, я такой и есть. — Мне не нравится, — прорычала я, стараясь проигнорировать последнюю часть. В психологи я никому не нанималась! — Оу, так ты — особенная девушка, королева прямо. — Не зли меня! — А что тогда? Руку откусишь? — ох, этот Джеймс выводит меня из себя. Я его уже ненавижу! — Боже, какой ты вредный, — буркнула я. Парнишка что-то промычал, но огрызаться не стал, а потом взял меня за руку и повёл по пустынному коридору. Теперь у меня было время его разглядеть и не поймать на себе удивлённые взгляды учеников. Зеркальный потолок пугающе поблёскивал от ламп, которые, казалось, светили ярче солнца, что просачивалось сквозь белёсые шторы в кабинете директора. На стенах висели картины, и они завораживали и озадачивали одновременно. На некоторых были просто безобидные деревья майо с прекрасными птицами, что поедали их орехи. Другие повествовали об охотах на драконов — величественных существ, которые однажды просто исчезли – может, умерли все и сразу, а может, ушли в неизведанные земли. Но скорееивсего вымерли. Вернулась к картинам. Некоторые изображения вводили в некий транс. На одном из них была нарисована девушка, что поражала своей внешностью. Кожа её была нежно-голубого цвета, а глаза темно-синего. Она была в платье такого же цвета, а волосы её были похожи на морские волны. Я приоткрыла рот от переполнявших меня чувств и остановилась, тем самым задержав Джеймса. Кто эта девушка? Почему её портрет висит в коридоре школы и зачем художнику понадобилось рисовать ей такой неестественный цвет кожи? Или это то, о чём я думаю? Я молча, но как-то нервно дёрнула Джеймса за рукав. Он понял. — Это Сорами, — гордо объяснил он. — Она — легенда нашей школы. Говорят, давным-давно, ещё во времена магии синевласая девчонка пришла в академию с просьбой обучить её запретной магии. Сейчас, разумеется, её бы послали прямиком под землю, да только тогда были другие времена. И вот, обучившись, Сорами начала видеть будущее и предсказала исчезновение всего мира ровно через восемь суток. Никто не знал, куда она потом делась, но мир остался самим собой и на девятый день, а в академию прилетела весточка, что девчонка с синими волосами заточила часть своей силы в алмазы Айсавэра. — А дальше? — такой легенды я ещё не слышала. И из-за того, что история была новой для меня, сердце забилось быстрее и в районе живота неприятно закололо. Довольно иронично, что это странное волнение было первым чувством, которое я ощутила резко, а не будто бы сквозь помехи. — Что с ней случилось? — А что случается с теми, кто часто пользуется запретной магией? — тихо спросил Джеймс. — Я думаю, ты знаешь. Со временем Сорами заметила, что кожа её приобретает голубоватый оттенок, а сама она худеет и становится легче с каждым днём. Девушка стала духом, слилась с магией воедино. Ходят слухи, что она до сих пор проживает в лесах Айсавэра. Я застыла на месте, широко раскрывая рот и беспомощно моргая. Конечно, я знала про запретную магию. Невежество с моей стороны — не знать про это. О запретной магии детям рассказывают, как только они начинают отличать свинга от свиньи. Каждый житель Анеки зазубривает это, точно поэму из школьной программы, чтобы ни дай бог не повторилось трагедии. Все знают, что если человек использует запретную магию очень уж часто — он постепенно сливается с ней, его тело растворяется в воздухе, распадаясь на атомы, а взамен остается его магическая, одноцветная копия. Говорят, многие в процессе теряли рассудок и становились опаснейшими духами. Запретная магия сильнее других видов магии, технологии и оружия. Есть лишь один вид магии, что способен победить её, но людям он недоступен. С помощью запретной магии можно спасти мир, воскресить человека, влюбить кого-то. Запретная магия — сильнейшее оружие. Человек, обладающий ею, может взрывать континенты, останавливать взглядом сердце и натравливать людей друг на друга. Запретная магия — разрушение. Разрушение жизни человека, его тела, его характера. Она съедает изнутри, будто червь, будто какая-то болезнь. Столько глупцов погибло ради её мощи в древние времена, столько империй было уничтожено. Немудрено, что её запретили. Магия всегда забирает себе часть человека. И чем сильнее она — тем больше берёт. Думаю именно это — главная причина того, что маги в нашем мире встречаются до безумия редко. Слишком велика плата за силу. — Ты прямо как Оливка, — усмехнулся Джеймс, возвращая меня с небес на землю. — Только она ещё плакала. А так — одно лицо. — Потому что мы близнецы, гений. Точнее были… — теперь уже и у меня по щекам катились слёзы. Я пыталась сдержать их, но глупая вода не слушалась меня и бежала по своим делам сначала по щекам, потом по подбородку, затем по шее. Я беспомощно прикусила губу. — Не надо киснуть, сметаны у нас и так много, — попытался пошутить Джеймс и бросил мне прямо в лицо бумажный платок. — Твою сестру не вернуть к нам. К тому же мы все знаем, мертвых ждёт перерождение, — он будто бы хотел сказать что-то ещё, но лишь круто развернулся и пошёл дальше. — Нас ждёт экскурсия. До конца пары не так много времени, так что нам следует поторопиться. Я сдавленно кивнула и поспешила за блондином. Разумеется, Оливия вернётся. Но разве от этого легче? Плакать из-за усопших — в какой-то степени эгоизм. Ты знаешь, что он вернётся в мир, что у него всё хорошо. Но ты всё равно рыдаешь, точно пересмешник в брачный период. Потому что знаешь, что человек будет в другом теле, с другой жизнью. И он не будет знать тебя, не вспомнит тех вещей, которые когда-то были для него важными. Можно сказать, это новый человек. Это как провожать кого-то в бездну, зная, что ему будет там хорошо, но понимать, что ты его больше не встретишь никогда. Никогда. И все его воспоминания, воспоминания о тебе, сгорают в беспощадном огне. В огне подземного мира. Мы в это время вышли из узкого по меркам этой школы коридора в более широкий, напоминающий квадратную комнату. Картин на стенах я больше не видела, но зато в углу гордо стояло ежевичное дерево. Тут на моё счастье был не зеркальный потолок, а самый обыкновенный, белоснежный. Сквозь окна сочился приятный, совершенно не резкий свет, а впереди тянулся ещё один коридор, стены которого были раскрашены иначе. Потом я заметила лифт прямо у этого коридорчика, который практически сливался со стенами. У окон располагались удобные на вид диванчики, а прямо напротив них находился большой аквариум с неизвестными мне рыбами и каким-то кальмаром. — Впереди проход в левое крыло общежития, — важно объяснил Джеймс. — Это общий коридор, тут можно посидеть, поговорить. Не комната отдыха, конечно, но сойдёт.  — А тут и комната отдыха есть! — восторженно отозвалась я. — Идём, и всё своими глазами увидишь! — воскликнул Джеймс. Мы прошатались по школе всё оставшееся время. Комната отдыха действительно была и представляла собой довольно большое пространство. В самой дальней части комнаты находились высоченные стеллажи с книгами, а у стеночки стоял камин, как в прошлом, но там, разумеется, пылал магический огонь. Он грел, но не обжигал. Вокруг камина я увидела милые на вид кресла-мешки. Также в этой комнате парили компьютеры и даже были тренажёры! Вот тебе и комната отдыха… Но там сейчас было тихо. Тяжёлые шторы карамельного цвета не пропускали солнечный свет, из-за чего в комнате царил полумрак. На мягком ковре валялась милая на вид игрушка-кошка с оторванной лапой. Это удивило не только меня, но и Джеймса. Он задумчиво поднял находку и посадил её на тумбочку, где располагался ещё один аквариум. Что касается остальных помещений — поразили они меня лишь размерами и наличием разнообразных техномагических примочек. Скажем так — это была увеличенная и усовершенствованная копия любой средней-старшей школы Викоренны. Конечно, я сомневаюсь, что во всех школах есть бассейн или та же комната отдыха, но я ждала большего от знаменитой Миолской академии, первой на всём континенте. Когда наша экскурсия подошла к концу, Джеймс решил проводить меня в комнату — бывшее место обитания Оливии. Кацейро насвистывал какую-то песенку, а я осторожно шагала позади, раздумывая над тем, как оповестить школу о том, что их обожаемая Оливия потеряла память. Самый лучший способ — слухи. Но как их распространить. Проблема… Можно, конечно, попросить Джеймса, но вряд ли это сработает… — Вот твоя комната. Тут написано «Оливия Савэйрин», видишь? — Да, заметила, — быстро кивнула я, сгорая от нетерпения. — Джеймс, слушай, а ты можешь мне помочь? — С чем? — удивлённо сказал он. — Ты умеешь… Распространять информацию? Что-то вроде сплетен, но реальное. — Спасибо, что спросила! — обрадовался парень. — Это моё призвание! — Вот как, — улыбнулась я. — Тогда расскажи всем, кого встретишь, что Оливия потеряла память. Думаю, это будет мне на руку. — Будет сделано, миледи, — усмехнулся тот. — К обеду большая часть школы узнает об этом. Опаньки, сейчас звонок. — Тогда до обеда, — тихо сказала я и вошла в комнату. И тогда мне пришлось удивиться ещё раз. Комната оказалась в разы лучше моей и в разы больше! Челюсть моя едва не поцеловалась с полом. Я осторожно прошла по мягкому коврику и огляделась. Огромные окна были занавешены чем-то вроде тюля, который я уже видела в кабинете директора. Чуть правее располагалась кровать, на которой лежало свежее постельное бельё и моя школьная форма. Рядом тумба с позолоченными ножками и лампа на ней. Дальше, в углу, внушительных размеров шкаф. В противоположной стороне — письменный стол и дверь, видно ведущая в туалет. А ещё зеркало. И ведь не маленькое и безобидное, а достаточно большое. Благо не висит, а значит — повернуть к стене можно. Проморгавшись, я заметила, что одно из окон — на самом деле дверь, ведущая на балкон. Проверять на данный момент не хотелось. Я сняла балетки вместе с носками и босиком прошлась по изумительно мягкому ковру, что лежал на полу к сиротливо стоявшим в стороне чемоданам. Надо было разобрать вещи. Чтобы никто не зашёл, я закрылась на замок. Закончив с вещами, я решила разобраться с зеркалом. Решительно, но с некой дрожью в ногах, я подошла к ненавистному мне предмету и развернула его к стене. И накрыла полотенцем. На всякий случай. После этого я расстелила постель и, не раздеваясь, зарылась в изумительно мягкое одеяло. Всё же, я очень устала. Вставать рано — не моё. Расписание висело на двери, так что я точно знала, когда обед. До него ещё уйма времени. Поставив будильник на полвторого, я провалилась в глубокий сон без сновидений. И клянусь, это было лучшее чувство за последние несколько дней. Долгое и пустое забвение. Без людей, без проблем. Без тоски. Проснулась я на удивление легко, вместе с оглушительным звоном будильника. Чувствовала себя действительно хорошо, хоть и поспала бы подольше, будь моя воля. Но моей воли тут не было и в помине, поэтому я со вздохом выползла из-под одеяла и начала переодеваться. Школьная форма представляла собой белую блузку, тёмно-синюю юбку и странного вида капроновые чулки. Поверх пришлось надеть пиджак с непонятными мне красными лентами у горла, которые, по идее, надо было завязать в бантик, что по стечению обстоятельств было моим нелюбимым занятием. С пятой попытки одолев ленточки, я застелила кровать, надела балетки и поплелась в школьную столовую, где вот-вот должен был начаться обед. Мне было страшно. Я никогда особенно сильно не любила большие компании и шумных людей, но тут проблема была не в этом. Это был скорее страх перед выступлением, который посещает большинство актёров, несмотря на их опыт, возраст и наличие таланта. Потому что к людям выйду не я, а Оливия. Та самая Оливия, которой никогда не было страшно в этой школе. Добрая, стеснительная, но поразительно умная девочка, которая ну очень часто извиняется. Но вместо неё буду я. Я буду слышать, как меня зовут Оливией, я буду отвечать на уроке под её именем, жить с её именем и лишь за дверью своей комнаты сниму маску опять. И вечно жизнерадостная Лив свалится на кровать ворчливой и уставшей Мирель. Мирель, которая умерла для этого мира, канула в небытие. И никто, кроме, может быть, Джеймса, не будет знать эту тайну. Я решила пойти в столовую самым дальним путём, поскольку там даже в обеденный перерыв никого не встретишь. Не хотелось попадаться на глаза раньше времени. Это как не репетировать свои слова, а сразу выбежать на сцену, только примерно понимая, о чём будешь говорить. Я доковыляла до лифта и спустилась на второй этаж, где расположилась гигантских размеров столовая. Я не успела в деталях разглядеть огромные столы и парящие под потолком люстры, поскольку меня почти сразу окружила толпа учеников, от чего я рефлекторно вжала голову в плечи. — Оливия! — воскликнула брюнетка и схватила меня за руку. — Ты как? Была авария? Господи, я так рада, что ты жива! — Кто вы? — я глупо улыбнулась и уставилась в пол, специально избегая зрительного контакта. — Извините… Я совсем… Не помню. — Конечно, — засуетилась та. — Мы тебе всё расскажем! Правда, Эли? — Не суетись хоть немного, Бритни, — пробурчала блондинка и скрестила руки на груди. — Ты напугала Оливию. Я зажмурилась, но уже не от ложных чувств, а от самого настоящего страха. Вдруг я веду себя неубедительно? Не лишними ли были паузы между словами? Может, слишком наигранно? Крики людей слились в невнятный гул, а я оказалась в тупике. Было страшно открыть глаза, но с другой стороны это было на руку. Оливия тоже вела себя неуверенно в свой первый день! Я мысленно облегченно вздохнула. Прорвёмся. — Эй, вы! — услышала я голос, ставший за этот день знакомым. — Вы её сейчас с ума сведёте! Девочка память потеряла, а вы её вопросами засыпаете. Бесстыжие. — А тебе будто есть дело! — пискнула какая-то девчонка. Я открыла глаза и увидела Джеймса, который смешно возвышался над другими. — Тебе ни до кого нет дела, ты девчонок пачками отвергаешь! — Мне директриса сказала присмотреть за Оливией, пока она не освоится, — выдохнул Джеймс. — Идём. — Ага. Извините, я правда не могу сейчас ни на что ответить, – сказал я на всякий случай, а потом уже подошла к Джеймсу. Вместе мы пошли за едой, а после заняли свободный стол у окна с видом на улицу, где какие-то пятиклассники играли в снежки грязным снегом. — Ну ты даёшь, — усмехнулся Джеймс. — Правда, похоже! — Ты так думаешь? Как по мне отстойно, — тихо сказала я. Джеймс не был мне сильно приятен, но его присутствие вызывало странное облегчение. Он знал мою тайну, и с ним я могла сохранять себя. — Ну, ты не была похожа на ту злюку, что встретила меня утром, — улыбнулся он, после этого растерянно оглядевшись. Не хотел показывать свою улыбку? Зря, она ему идёт! — Слушай, я попросил двух парней встретиться с нами. Один из них — недопарень-передруг Оливии, а второй просто друг, нормальный. — Вероятно, я знаю этого беднягу, — Сэм что ли? Да, хотелось бы мне его увидеть. Интересно, а кто его друг? — Сгораю от нетерпения! Джеймс в это время помахал кому-то, и я заметила, что к нашему столу приближаются двое. У одного были неестественные сине-фиолетовые волосы и карие глаза, светлые брови, смуглая кожа, и также он был повыше. Этого человека звали Сэм Аями, и он действительно являлся лучшим другом Оливии. Я уже несколько раз виделась с Сэмом, когда Оливия приезжала на зимние каникулы в этом году и на летние в прошлом. А ещё она постоянно выбирала для него подарок на День черты и практически каждый раз вовлекала в это меня. Я дружелюбно и специально немного глупо улыбнулась. С Аями у меня определённо были хорошие отношения, хотя его чрезмерная эмоциональность и самолюбие напрягали. Голубоглазый спутник Сэма тоже показался мне смутно знакомым. У него были темные волосы, а длинная чёлка закрывала правый глаз. Я заметила, что кончики волос его были окрашены в синий цвет. Под левым глазом я заметила родинку, из-за чего невольно вспомнила своего друга детства — полноватого мальчишку, с которым я провела самые лучшие шесть лет своей жизни. Парень был немного ниже Сэма, но их разница в росте была незаметна, по сравнению с двадцати четырьмя сантиметрами, которые разделяли наши с Джеймсом макушки. — Привет, — сухо сказал Кацейро, когда Сэм и его дружок подсели к нам. — Э? Привет… — тихо сказала я и уставилась в свой суп, он выглядел аппетитно. — Оливия! — воскликнул Сэм и внимательно посмотрел на меня. — А ты совсем ничего не помнишь? — Сестру помню… И родителей вспомнила. Чему учили в школе, кажется… И всё. Но ты кажешься мне очень знакомым, вот! — выдала я. Я всё помню, Сэм. Но я не Оливия. Врать знакомым всегда тяжелее. — Тогда, — растерянно сказал Сэм. — Тогда нам нужно заново познакомиться! Я — Сэм Аями, а это мой друг Мэтт Кайто. Ложка моя со звоном упала в тарелку. Это был мой Мэтт, нет сомнений. Бывший лучший друг, опора и поддержка, парнишка, ненавидящий танцы и морепродукты. С Мэттом мы познакомились, когда мне было лет пять, на уроках хореографии. Его туда отвели родители, чтобы похудел, а мне было нужно для театрального кружка. Тогда Кайто был низким и неповоротливым мальчишкой, но всё же привлёк меня чем-то. Может, мягким и добрым смехом, а может, своими прекрасными глазами. Это что-то заставило заступиться за него однажды. Заставило пригласить погулять и познакомить наши семьи. Хореографию Мэтт бросил спустя шесть месяцев, а вот наша дружба на этом не кончилась. Мы вместе шатались по второму ярусу, он рассказывал мне про различных художников, а я ему — про театр. Нас троих, меня, Лив и Мэтта, называли неразлучным трио. Вместе мы пошли и в первый класс, долгое время сидели как можно ближе, но в тот роковой день всё кончилось. Я тогда надолго закрылась ото всех, так что мы почти не общались. А потом Мэтт вовсе переехал, оставив лишь номер телефона. Год мы переписывались, но время шло, и общение становилось глупым и неловким, пока не превратилось в дежурные фразы, а в первый день шестого класса я утопила свой смартфон. Контакты не удалось восстановить, и я не знала, где он и как найти номер дорого мне друга. А сам он больше не писал. Но почему Мэтт тут? Разве Лив не сказала, что он переехал? Значит, они с Оливией общались? Почему она мне не сказала? Столько долгих лет я мечтала вновь с ним встретиться, пыталась вспомнить его номер, искала всевозможные связи, но его и след простыл... — Оливия? Всё хорошо? — тихо спросил Сэм. — Да так… Показалось, что вспомнила что-то. Но нет. Оба этих имени мне смутно знакомы... Но очень смутно — Жалко, Сэм так извёлся за дни твоего отсутствия, — сообщил Мэтт. — Как на иголках был. — А мог бы и промолчать, — процедил Сэм. — Не обращай внимания, он немного придурок. — Мне кажется, что вы оба очень милые, — улыбнулась я. Сэм, я знаю, что Мэтт иногда говорит смущающие вещи. Мы шесть лет общались! — Вот как, — Сэм покраснел. — Твоя сестра, наверное, очень расстроена тем фактом, что ты практически всё забыла, — быстро нашёлся он. — Она тебя безумно любит, хоть и ведёт себя порой, как ворчливая старуха. — Мирель не ведёт себя, как ворчливая старуха! Мы с ней шесть лет общались, я лучше знаю, — высказал своё мнение Мэтт, которого очень уж хотелось обнять и тихо прошептать «Я скучала». Почему я не могу это сделать? — Люди имеют свойство меняться, — усмехнулся Аями. Вот же петух! Я-то ворчливая старуха?! В любом случае, надо быстро соображать! Куда делась Мирель? Я не могу быть и Мирель, и Оливией, и не могу тупо и мультяшно играть то одну, то другую роль. А сейчас я Оливия, и я не могу рассказать, что я не она, ведь между мной и Лив даже Мэтт в итоге выбрал сестренку. Хотя мне казалось, мы были близки. Что же, видимо придётся идти на крайние меры. Прости, Мэтт, твоя подруга детства... мертва. — Мирель, — я в это время опустила глаза и мысленно заменила своё имя именем сестры и практически без труда заплакала. — Она… Умерла. — Как? Сэм закусил губу, а Мэтт отодвинул еду. Я краем глаза посмотрела на парня. По щекам Кайто катились слезы, и выражение его лица напоминало моё собственное. Рот его был приоткрыт, а в глазах отражались шок, непонимание и боль, неземная боль, которую не заметить было сложно. Думаю, именно эту дикую смесь эмоций сейчас испытывал парень. Хотелось успокоить, его, сказать, что всё в порядке, что я жива, мы снова будем лучшими друзьями. Но я не могла. Меня будто сковали железными цепями, а рот заклеили скотчем. И тут разрыдалась уже я. Пытаясь проглотить ком в горле, я закрыла лицо руками. Третий раз в жизни я чувствовала себя совершенно бессильной. И от бессилия этого хотелось бежать. Бежать куда угодно, хоть на край земли, хоть в подземный мир! — Авария, — тихо сказала я, мысленно прокручивая новости, прочитанные накануне. Ага, автокатастрофа, один погибший, один пострадавший, имена не оглашались. Идеально. — Автокатастрофа… Я выжила, а сестру не довезли… Я даже не смогла попрощаться с ней. — Вот как… — прошептал Сэм, вытирая слёзы и смотря на друга, который с этой проблемой справиться не мог. — Опять слёзы, — буркнул Джеймс. За всё время нашего разговора он не проронил ни слова. И сейчас посмотрите на него. Вот блин идиот. — Эй ты, мажор-переросток! — воскликнул Сэм, прикладывая руку к груди.- А как бы ты себя повёл, если бы человек, в которого ты был влюблён, несмотря на расстояние, умирает? Я бы посмотрел на тебя. В следующий миг все замолчали. Мэтт покраснел, как свежий помидор, Сэм прикрыл рот рукой. Я почувствовала неестественный жар и прикрыла лицо руками. Никогда не думала, что в меня кто-то влюблён. Особенно, друг детства. Я вообще не планировала думать о любви, романтике, свиданиях. Ну, в классе шестом призналась одному уникуму в симпатии, да невзаимно было и по-детски как-то А тут Мэтт. Это не одноклассник, это друг, которого я тысячи раз мечтала свести… Я почувствовала себя ужасно. — Извини, не стоило этого говорить, — заторопился Сэм. — Я не специально, правда. — Какая теперь-то разница? — тихо сказал Мэтт, шмыгая носом. И тут я не сдержалась. Я встала со стула, подошла к другу и обняла его. Крепко-крепко, прижимая к себе. Я уткнулась носом в его плечо и снова разрыдалась. Он плакать и не переставал и просто обнял в ответ. После необычного «признания» я чувствовала себя немного неловко, но это противное чувство исчезло практически сразу. На замену ему пришли тепло и удовлетворение. В это объятие я вложила все эмоции, которые только помещались во мне. Когда Мэтт наконец-то смог успокоиться, я отстранилась и молча приступила к еде. — Спасибо, Оливия, — пробормотал Мэтт. — Мне немного лучше. — Эх, вы, — вздохнул Сэм и дал нам по салфетке. — Я соболезную. — Я тоже, — проснулся Джеймс. — И да, Мэтт, я никому не скажу, что сегодня рассказал Сэм, — я положила руку на сердце. — Унесу с собой в могилу. — Ты сказала то же самое, когда узнала об этом в первый раз, — слабо улыбнулся Мэтт. Удивительно. И она действительно унесла в могилу. Интересно, а что станет со мной? — Ой, звонок скоро… — пролепетал Аями. — Ливи, у нас осталась одна пара. Подождёшь в комнате отдыха? Мы с Мэттом расскажем о том, что было раньше. — Хорошо, — прошептала я. Прозвенел звонок. Столовая опустела, а я пошла в комнату отдыха, где спустя час встретила мальчиков. Они многое рассказывали. Про местного хулигана Раяна, про Сэн, про то, как Оливию споили старшеклассники. Мэтт постоянно смотрел в пустоту, а сердце моё в эти моменты обливалось кровью. Но я была бессильна. Я слушала их очень долго, а потом мы играли в какую-то настольную игру, затем читали книги. Потом мальчики пошли делать домашнее задание, а я осталась в окружении одноклассников, которые задавали скучные, однотипные вопросы. В любом случае в комнату, куда я забегала только за полотенцем, я окончательно вернулась за час до отбоя. Не обращая внимания на зеркало, почему-то повёрнутое ко мне, я надела пижаму и легла спать.