Жертвы обстоятельств

      Я стояла, прислонившись к плоской двери родительского кабинета. Мама ходила из стороны в сторону, видимо, разговаривая с кем-то по телефону. Именно из-за разговора я сюда и пришла: слишком уж громкими и эмоиональными были ее высказывания, слишком нервно звучал ее голос. Он то кричал, то уходил в сдержанный вежливый тон, то вообще скатывался в мольбу. Стены нашего огромного дома слишком толстый, поэтому я не слышала слов, только бессмысленные обрывки. – Я понимаю... спрятать очень нужно... прошу... именем... у нее получится... смерть... Потом слова слились в вязкую кашу, а затем интонация пошла вверх. – Большое спасибо, – сказала она удивительно четко и я услышала звук, с которым плоский экран телефона кладут на стол. Мама больше ничего не говорила и даже не ходила по комнате. Я поспешила исчезнуть в коридорах. *** Мама смотрела на меня серьёзно и очень печально. Хотя разве можно улыбаться, когда твой ребенок мертв? Не думаю. Я тоже не улыбалась. Не только потому, что мне было до дрожи тоскливо от одной лишь мысли, что Оливии больше нет, но и от того, что маму сейчас лучше не злить. А фальшивую улыбку я натягивать умею. Всегда делаю это, когда мне грустно. Просто заставляю себя улыбаться. И это действительно помогает. Иллюзия притупляет боль, заставляет всё забыть и самому поверить в то, что всё хорошо и лучше быть не может. Настоящее становится искаженным, а ты улыбаешься всё шире и шире. И вот, тебе уже не стыдно врать людям в лицо, и ты полностью обманываешь саму себя. И горя, вроде как, тоже нет. Я никогда не любила врать, но люди не должны знать о моих проблемах, так ведь? Да и кому есть дело? Но сейчас я стояла, смотрела на маму таким же серьёзным взглядом, как она на меня, и не улыбалась. Кажется, со мной такое впервые. — Мирель, мне нужно с тобой поговорить, — я кивнула. — в школе Оливии освободилось её место. А для такой академии это совершенно не дело. — А я-то тут причём? — я удивленно подняла глаза на маму. — Они сказали, что для многих детей будет большим ударом смерть королевы школы, а на носу важная олимпиада, — голос мамы звучал странно. Одновременно в её интонациях читались страх, уверенность и странная попытка говорить как можно мягче. В промежутках скользила фальш. Никогда до этого не слышала такого у неё: мама всегда была бойкой и до ужаса прямолинейной. Она никогда не прибегала к манипуляциям и ни о чем не молила, — а поскольку вы похожи внешне… Ты должна будешь притвориться Оливией. — Я должна буду сделать что? — почти закричала я. Сердце в груди отплясывало дикий танец. Немного удивленно я посмотрела на маму. Она не шутила. В голове в одну секунду вдруг родилось множество вопросов. Зачем? Кому это надо? А главный вопрос звучал так: почему мои родители согласились? Они разве не знают о том, что я ненавижу столицу? О моей травме? О том, в конце концов, что я не потяну? Они всё знают, но видимо, настолько убиты горем, что не могут адекватно мыслить. Я не хочу возвращаться. Это уже пройденный этап. Когда-то давно мы с Оливией учились в этой же академии в начальной школе, здание её находится на окраине столицы и теперь закрыто. А закрыто оно из-за меня. Это был четвертый класс, мне было десять, и уже через два месяца должно было исполниться одиннадцать, я не была тогда призраком или изгоем, а популярность Оливии не очень и волновала мое сердце. У нас был прекрасный друг по имени Мэтт, парочка подруг, а у меня ещё и девочки из театрального кружка и с хореографии, хотя последние были несколько неприятны. Я была счастлива. Но всё сломалось в один день. Я тогда оставалась после уроков, поскольку не понимала новую тему, а наш учитель математики — на вид порядочный мужчина, начал приставать ко мне — маленькой девочке. Он пытался снять с меня блузку и колготки и говорил, что сейчас будет хорошо. Как сейчас вспоминаю этот ужас, не по себе становится. Я тогда испугалась, закричала. Был грандиозный скандал, оказывается, учитель наш уже сидел за изнасилование и заплатил, чтобы его взяли. Он не первый раз заглядывался на маленьких девочек. Все были в шоке: сейчас закон очень защищает детей, и подобные случаи имели до смешного маленькую вероятность. Его, конечно, уволили и даже осудили, а школа выплатила нашей семье деньги за моральный ущерб. Но разве деньги помогут? Даже самая крупная сумма не сможет помочь в таком случае. Меня, разумеется, долго таскали по психологам, и в какой-то момент я смогла это пережить. Больше не вздрагиваю при виде незнакомого мужчины, больше не трясутся руки, когда вижу умножение дробей. Меня почти не обманывали и не осуждали. Но из академии я уже тогда ушла. Боялась возвращаться обратно, боялась вновь ощутить этот почти животный страх. Тем более, размеренная жизнь в маленькой городской школе меня устраивала. Наплакавшись и накричавшись, я вернулась к тому, что тоже любила с детства — к театру. Там мне было не страшно, там меня приняли, даже узнав об этой стыдной страничке в биографии. Наверное, потому что актерское мастерство — действительно моё. Больше никаких сомнительных учителей математики. Никакой магиохимии. Я обычная, не гений. Мне не место в элитной школе. С меня хватило ещё четыре года назад. Не хочу возвращаться в эту академию только из-за родительской прихоти. Нет. — Я не буду этого делать, — сказала слишком уж уверенно. Это моя жизнь, и я вправе выбирать свои увлечения сама. Пусть меня считают эгоисткой, но я останусь тут. Не хочу вновь чувствовать то, что чувствовала тогда. Плевать, что я буду там как Оливия. Я развернулась и пошла к своей комнате, специально делая шаги короче. Мама стояла сзади и прожигала взглядом мою спину. Но это не важно. Конечно, я немного чувствовала себя эгоисткой. Мне было жаль маму. Довольно сильно. Оливия мертва, а я отказываюсь исполнить её мечту. Но разве родитель должен самоутверждаться через ребенка? Разве это не моя жизнь? Моя. И я не хочу. Не хочу и всё, что она мне сделает. Но мама знает моё слабое место. Наверное, все его знают. — Это не ради меня, а ради Оливии. Она мечтала попасть на эту олимпиаду, мечтала доучиться в этой академии, но не смогла. Неужели ты не исполнишь мечту любимой сестры? — мама говорила это ужасно странным голосом, будто бы умоляла меня... Зачем? Почему она опустилась до манипуляций? В горле пересохло, а сердце неожиданно заболело. Я медленно, точно пугаясь чего-то, развернулась к матери и поглядела в её глаза. Затем сделала неуверенный кивок, тем самым подписавшись на этот совершенно непонятный мне перевод в лучшую академию Миола. Какой-то частью мозга я понимала, что это была чистой воды манипуляция, но почему-то не смогла отказать. Наверное, потому что тот самый маленький ребёнок в розовых очках, сидящий внутри меня, всё ещё верил этой лжи. Что Оливия действительно была бы рада тому, что я займу её место, что всё будет хорошо. И я не смогла сопротивляться этому. Хотя, может быть Оливия действительно была бы рада? Откуда я знаю. Я не Оливия. *** Влипать в странные ситуации — мой конек. В детстве я часто куда-либо падала и проваливалась, попадалась на рассказы незнакомцев о котятах, забравшихся на деревья, и убегала их спасать. Пару раз я почти что утонула в нашем местном озере, а один раз даже чуть не свалилась со второго уровня посёлка. Да, наш коттеджный посёлок двухэтажный. Внизу стоят дома, раскинулись леса и текут бурные реки. А вверху находятся магазины, школы, сады, дороги и дома тех, кто победнее. Эта вся прелесть держится на магической платформе. Туда можно попасть по специальной лестнице или же на автобусе, вдоль извилистых фиолетовых дорог, но я всегда предпочитала лестницу. Потому что подниматься всё выше и выше, чувствуя ветер в волосах и запах магии в воздухе, здорово. Намного лучше, чем сидеть в душном транспорте. И как раз с такой платформы я чуть не навернулась, хоть края её огорожены забором и приподняты зелеными холмами. Но зато я насладилась лучшим закатом на всей Анеке… На самом деле раньше магия не была просто материалом для строительства, товаром и способом заработать деньги. Когда-то почти все люди несли магию в себе, умели колдовать разные вещи. Был даже период, когда магия приобретала сущность. Например, становилась магией огня или ветра… А ещё были призраки, которыми наша Элеонора прямо-таки кишила… Но это время прошло, а мне не повезло родиться во времена технологий, когда люди потеряли свои способности, когда большая часть некогда легендарного Айсавэра стала руинами, когда магией владеют лишь единицы, да и они скрываются где-то в тени, невидимые и неслышимые, а вокруг лишь одни технологии… Иногда, играя различных людей из прошлых столетий, приобщаясь к их культуре и к чудесам магии, я ощущала, как замирает моё сердце и задавала лишь один вопрос: была бы я счастлива в другом времени? На втором ярусе мы бываем только по делу. Обычно я просто хожу туда в школу. Ну а последний раз, когда мы с Оливией просто гуляли тут, закончился её смертью. И сейчас я снова тут. Небо отсюда кажется ниже, а воздух так насыщен магией, что трудно дышать. Дома невысокие, но всё равно касаются крышами облаков, напоминающих густой и совершенно невкусный молочный кисель. Тут, на станции, суета и гомон. Кто-то кого-то провожает, а кого-то встречает. Все люди похожи на муравьёв. Бегают туда-сюда, то и дело мельтешат перед глазами. Я стояла поодаль от этой суеты с чемоданами в двух руках – мне на другую электричку. Причёска моя поменялась. Косая чёлка, красиво прикрывающая лоб сменилась менее "растрёпанным" и почти прямым вариантом, а прядь тоже стала бирюзовой. Как у Оливии. Потому что я теперь Оливия. Это непривычно и странно, но что-то мне подсказывало, что так будет не всегда. Что всё закончится не так, как я полагала… Ведь влипать в странные ситуации – мой конёк. — Дальше не провожаю, — папа поцеловал меня в лоб. — В академии тебя встретят. — Хорошо. Пока, папа, — я скрылась в вагоне и села на диванчик, положила чемоданы на специальную полку, перед этим уменьшив их с помощью специального прибора. Поезд тронулся. Ехал, точнее, парил он над особыми путями, которые были проведены над всей страной, исключая заповедники. Я прильнула к окну и начала разглядывать проплывающие мимо платформы. Затем дома, магазины, которые, в конце концов, слились в одно большое пятно. Прощай, посёлок! Я разглядывала реку, которая с этой высоты была похожа на голубую ленту, как у ребенка, а деревья казались зелёными кудрями этой же маленькой девочки. Вверху плыли облака, к которым поезд стремительно приближался. Довольно скоро мы въехали в облако. Не лучший вид на самом деле, будто бы в сметане застрял. Я оторвалась от окна и решила пройтись. В вагоне я оказалась одна. Приятно. Остановившись посреди вагона. Я зевнула и потянулась. Ненавижу рано вставать, хотя в семье у нас нет больше ни одной совы. А я люблю спать. Подолгу оставаться под одеялом, кутаться в него, точно в кокон, сладко зевать и в полудрёме досматривать сны… Ах, мечты! Это в прошлом. Теперь мне придётся рано вставать, как бы ни хотелось подольше поваляться в постели… и вдруг я услышала шорох сзади. Совсем тихий, будто бы мышь пробежала где-то под сиденьем. Но мышей тут быть не могло хоть потому, что магия пугает этих тварей. Они предпочитают подвалы, леса и поля. Судорожно пытаясь найти источник звука, я услышала до дрожи в коленках и тупой боли в животе знакомый голос. — Ми, не надо… Не надо туда ехать. Он убьёт тебя, он погубит тебя, — это был голос Оливии. — Я знаю, они хотели обезопасить тебя, но... Опасность не дома. Опасность там! Я резко обернулась и увидела её. Такую же, как тогда, в последний раз. С двумя тугими косами и невинным, детским, но почему-то заплаканным личиком, в этой глупойипочти голографической юбке. Она была полупрозрачная, через неё было видно остальной вагон. Я открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом сильно зажмурилась и открыла глаза. Никакой Оливии не было. Показалось. Видимо, я медленно но верно схожу с ума… Спустя ещё какое-то время я приехала. Стараясь не думать о произошедшем, сошла на платформу. Столица всегда поражала меня. Небеса в этом городе всегда особенные, будто бы немного фиолетовые. Машины снуют туда-сюда, а дороги парят в воздухе, сильнее окрашивая небо. Рядом с высотными зданиями я похожа на маленького напуганного зверька, который впервые в жизни столкнулся с чем-то столь масштабным. Люди вокруг — незнакомцы, проходящие мимо – кажутся красивыми и добрыми. Но я не та маленькая Мирель в розовых очках, я взрослая. И я не ведусь на подобные уловки. Добрые люди — редкость. И я себя к ним не отношу. Возможно, местами. Но я вру людям. Я частенько делаю нечто плохое. Я не Оливия. Может быть, именно в этом мой грех. Я вдохнула поглубже. Пахнет магией. Ещё сильнее, чем дома. Светлая и нейтральная магия пахнут для каждого по-своему. Для меня это был запах чабреца и мяты, вперемешку с карамелью и песком пляжей. Словом, запах приятен, но его обилие заставляет мои ноги подкашиваться. Никогда не любила подолгу быть в больших городах. Погостить можно, даже интересно. Но уж точно не жить, нет. Я мечтаю соседствовать с обширными реками, огромными лесами и бескрайними полями. Хочу смотреть на звездное небо, хочу каждые выходные бывать в лесу. Но жить и там мне не хочется, я бы просто была не против поселиться где-то рядом. Как в нашем посёлке. Вот, кажется я поняла! Я только приехала и уже хочу домой. Глупо, но правда, да ещё такая горькая. Не зря говорили древние, дом мой – отрада моя. Или как-то так... Знали бы родители, как мне тяжело. — Леди Савэйрин, вы уже тут? — ко мне подошёл парень лет двадцати и неловко улыбнулся. По его выражению лица я поняла, что он не совсем уверен, называть меня моим именем или же Оливией. — Можно Мирель, пока никого рядом нет, — быстро кивнула я. — Вы кем являетесь? — Джеймс Кацейро, младший сын директора. Я обучаюсь в этой школе. — Младший?! — по рассказам Оливии я знаю, что директриса не очень стара, ей всего-то сорок лет. Поэтому я удивилась. Если младшего она родила в двадцать, то старшего… — Мне всего шестнадцать… — растерялся паренёк и поправил галстук. — Шестнадцать? — Шестнадцать! — Ну, ты и гигант, конечно, — да, мы с Оливией очень разные. Она бы так ни за что не сказала. Она бы тактично промолчала, а я… Не умею. Надеюсь, у меня получится, если я буду помнить, что играю роль. Оливии нет. А я лишь актриса, замена. На несколько минут мы оба замолчали. Просто стояли, разглядывая друг друга. У Джеймса светлые волосы и зеленые, почти как у меня, глаза. Только у меня темнее. Брови и ресницы у него тоже светлые, их почти не видно. Сам парень одет довольно опрятно: классический костюм, галстук, брюки… И кроссовки. А телосложение у него… Он не худой, но очень широкоплечий и высокий. Настолько высокий, что мне пришлось поднять голову, чтобы увидеть лицо. Неожиданно тот нервно дернулся и подал мне руку. — Будем знакомы, Мирель, — улыбнулся он. Я протянула руку. Левую. Потом, осознав свою ошибку, исправилась, но всё равно чувство стыда осталось. Протянуть левую руку — знак дурного тона и необразованности. И такой аккуратно одетый парень должен точно это заметить. — Будем, — тихо сказала я. Мы сели в автомобиль и поехали. Я хотела было смотреть в окно, но те были затемнённые. Я хотела открыть окошко, но Джеймс аккуратно убрал мои руки. Видимо, тут так не принято. Но мне, провинциалке, откуда это знать? Пришлось смириться. Оливия бы никогда не сделала так. Она не поспорила бы. Она бы промолчала. Потому что это Оливия, а сейчас я — это она. Поэтому я тоже решила не возникать. Мало ли что. Возможно, всё не так уж и плохо. По крайней мере Джеймс выглядит достаточно милым. Меня, казалось, не беспокоило ничего. Лишь в ушах всё ещё звенел голос Оливии. Полупрозрачной, но вполне живой Оливии. Почему она сказала именно эту фразу? Кто такой «он»? И почему он меня должен убить? Сердце от таких мыслей пропускало удары.