Последний родственник майора Грома

      — Да не похожи вы, — заявляет Пёс.       — Ну как не похожи? — возмущается Максим.       Пёс подходит к ним ближе, придирчиво осматривает каждого и даже обнюхивает.       — От тебя пахнет чужой собакой, — сообщает он Игорю с любопытством в голосе и принюхивается сильнее, на что Кошка лишь закатывает глаза.       — Это, наверное, Дима, — смущённо бормочет Гром и аккуратно, бочком-бочком, прячется за Максима.       — Всё равно не похожи, — решает Пёс. — Как братья — похожи, как близнецы — ни капли.       Шустов смотрит на остальных в поисках помощи, но те лишь разводят руками, поддерживая в споре явно не его.       — А если так? — Макс стягивает с головы Игоря картуз, нахлобучивает на себя, пряча свои вьющиеся вихры, и корчит угрюмую рожу. — Ну?       — Ладно, — сдаётся Пёс. — Теперь чуть-чуть похожи.       — Он просто омосковился, — хмыкает Гром, забирая кепку назад. — Вот и потерял облик истинного петербуржца.       — Да куда там, я в лесах чаще торчу, чем Ярославский вижу. Ты-то сам когда в последний раз на природу выбирался?       Они беззаботны и расслаблены, гуляя по Бремену, ведь они победили, а все воспитанники Луизы надёжно утрамбованы в темницы силами Игоря: тот навёл порядок в королевстве не в пример быстро и даже без помощи стражи. Всё-таки разбойники — это не фанаты «Спартака», сладить с ними оказалось проще.       — Чем тебе «Спартак»-то не угодил? — ещё спросил тогда Макс, едва услышал, на что Гром выдал абсолютно убийственный ответ:       — Тем, что «Зенит» — чемпион.       Принцесса проводит время с ними — благодарный за помощь, вызволение из болота и арест разбойников Король позволил дочке выйти за пределы дворцового сада, но только с условием, что Игорь присмотрит. Максим даже оскорбился.       — Ты, музыкантишка, плохо влияешь на мою дочь, — сообщил Король привычным высокомерным тоном. — А вот твой брат...       Игорь тогда лишь бесстыдно рассмеялся, а Макс не стал упоминать, что он в их семье старше и, значит, ответственнее. На целых пятнадцать минут.       Ну да, это же Гром помог найти то злосчастное болото, рассчитав траекторию полёта после «пенделя». Только вот массу «снаряда» для расчётов подсказывал Шустов, успевший оценить габариты Его Величества воочию.       Но Максима куда больше волнует другое.       — Ты же точно не умер, когда сюда попал? — спрашивает он, наверное, в сотый раз, хотя предыдущие девяносто девять ответов звучали одинаково.       — Да точно, точно, — Игорь успел задолбаться его успокаивать, поэтому уже закатывает глаза. — Мне в понедельник на работу, куда мне умирать?       Принцесса, едва услышав их разговор, требует объяснений. Гром аккуратно сливается и вообще он лишь самую малость разговорчивее, чем в прошлые разы, отдавая должное волнительной встрече и тому, что смерть брата его всё же потрясла, несмотря на старые обиды, ныне забытые. А вот Максим выкладывает всё, как на духу, с самого девяносто второго и развода родителей, разве что незнакомые местным слова перекладывает на понятные аналоги.       Приходится. Поскольку только так можно объяснить, почему следующими словами Макса становится:       — Я не могу здесь остаться. Здесь здорово, с вами всеми здорово, но мой дом в другом месте.       — Трубадур... — начинает, было, Принцесса, беря его за руку, однако Шустов деликатно вытягивает ладонь из её пальцев. Он видит по её глазам, по её жестам и словам, что она влюбилась, как это и должно произойти с настоящим Трубадуром, только он не чувствует того же. Для него она — всё равно, что младшая сестрёнка, вредная язва, царственная мелочь, с которой весело дружить и совсем не весело враждовать. Он понял это ещё давно и сейчас, когда видит тот самый путь к прошлой жизни, предсказанный Луизой, лишь снова это осознаёт.       А одного только чувства долга недостаточно, чтобы он стал счастливым здесь, оставив прошлое позади.       — Я не Трубадур, — произносит он тихо. — И никогда им не был. Мне жаль.       «Мне жаль разбивать тебе сердце, но я надеюсь, что ты найдёшь своё счастье с тем, кто будет тебя достоин», — повисает в воздухе невысказанным, однако понятным для них двоих.       Принцесса порывисто обнимает его и, кажется, всхлипывает.       — Ваше вашество изволит плакать? — шепчет Макс ей на ухо.       — Мне нельзя... рыдать... на людях, — отзывается она, пряча раскрасневшееся лицо в его рубашку, и Шустову остаётся лишь обнять девушку в ответ, расправить её распущенные волосы, чтобы скрыть её слабость от мира, пока она снова не найдёт в себе силы улыбаться.       — Ладно, ты говоришь, что Ольховая глушь — это место женской силы и женщины получают в тех лесах помощь, — возвращается Макс к прежнему разговору в надежде отвлечься, сменить тему. — Тогда почему женский дух-целитель помог мне? Я ж, — он машет вдоль себя свободной рукой, — ну, мужик. Самый натуральный.       Игорь пожимает плечами. Он внятного ответа на этот вопрос так и не нашёл.       — Любая женщина — это, прежде всего, мать, — подаёт вдруг голос Принцесса. — Родоначальница сущего. Ты спас детей высокой ценой, вернул их матерям, и мать-хозяйка того места отблагодарила тебя.       — Получается, дважды отблагодарила, — бормочет Шустов, рассеянно потирая шею и глядя на Игоря. — Откуда ты всё это знаешь?       — Просто, — вдруг смущается Принцесса, будто не выдала сейчас самую логичную теорию, — …мне так кажется.       Они подходят к воротам, наконец-то, за долгие годы, открытые для всех. Через них снуют туда-сюда горожане, довольные, похоже, уже самой возможностью пройти под сводами крепостной стены. Музыканты тепло обнимаются со своим не-Трубадуром.       — Мы тебя не забудем, человек, — ласково говорит Кошка и тут же шипит, едва переполненный эмоциями Пёс набрасывается на Макса с попытками облизать лицо; тот, смеясь, успевает увернуться и лишь отшучивается.       — Кудрявый, я был горд петь с тобой, — заявляет Петух, даже сейчас не изменяя своей звёздной болезни. — Не волнуйся, я позабочусь о твоих фанатах, как о собственных.       Осёл переплëвывает их всех:       — Заглядывай к нам, если снова умрёшь, — выдаёт он, за что остальные шипят и рычат на него уже дружно. Осёл пытается оправдаться, но лишь разжигает очередной спор между ними четверыми, рискующий затянуться.       Макс спешит распрощаться с ними, пока сам не увяз в этом гвалте, ведь Осёл не такую уж глупость сморозил. По крайней мере в том, что касается шансов Шустова снова очутиться на том свете досрочно.       — Позаботься, пожалуйста, о наших друзьях, — напоследок просит Максим у Принцессы. — Им нужны любовь и дом.       — И музыка, — соглашается та. — В этом мы похожи, — она снова берёт Макса за руку, на этот раз в молчаливом обещании. Без солиста «Бременские музыканты» точно не останутся. И без хозяина — тоже.       Шустов целует тыльную сторону её ладони и улыбается ярко, как улыбается всем, кто ему дорог. Ответная улыбка Принцессы грустная, однако девушка первой убирает руку.       Обращается Максим и к хозяйке ветров, мысленно моля её о втором шансе для Трубадура: мальчик был не виноват в случившемся, жизнь обошлась с ним несправедливо, и это нужно исправить.       — Ты хоть знаешь, как нам вернуться обратно? — спрашивает Игорь, как только они проходят через ворота, оставив Принцессу и музыкантов позади.       — Не имею ни малейшего представления, — легкомысленно отзывается Максим. — Луиза говорила, что в Бремене дороги сходятся, нужно лишь проход открыть. Что ж, проход, — он машет рукой в сторону ворот, — открыт.       — И чуда не случилось.       Макс останавливается, прикрывает глаза, пытаясь найти ответ. Почувствовать правильное решение.       Лёгкий ветерок касается его волос, рубашки, окутывает плечи и руки освежающей прохладой. Максим поднимает руку в направлении ветра, указывает на одну из троп:       — Кажется, нам стоит начать отсюда.       Они идут, не сворачивая, до самого леса и дальше, по тонкой лесной тропинке, петляющей среди деревьев, идут, идут и идут. Сначала молча, потом, скучая, начинают болтать обо всякой ерунде, обмениваться шутками и, наконец, говорить о себе. Между ними нет прошлой неловкости, они будто не расставались никогда и даже время им не указ: спохватываются о том, что наступила ночь, они только тогда, когда спотыкаться в окончательно сгустившейся темноте начинают чаще, чем шагать вперёд.       — Привал, — объявляет Макс и привычно оглядывается в поисках места для табора. Спустя пару минут обнаруживает за лещиной вполне симпатичную полянку.       — Ты предлагаешь заночевать здесь? — скептически спрашивает Гром.       — Спокойно, работают профессионалы, — смеётся Шустов, ботинком расчищая место под костёр. Без лопаты он не надеется выкопать полноценную минполосу для очага, однако элементарные меры предосторожности уже давно стали его заводскими настройками. Вряд ли здешние деревья менее горючие. — Со мной в лесу не пропадёшь.       Они — больше Игорь под чутким руководством, хотя Максим сам справился бы куда быстрее — разжигают костёр, кое-как окапывают очаг для изоляции, делают факел и под этим освещением находят съедобные грибы. Пока ужин жарится, Макс со смехом вспоминает, как в их крайний вылет совсем оголодавший по мясу Серёга не побрезговал даже червями, но Игорь не разделяет страсти к настолько походной кухне и считает грибное меню с ягодами вместо жидкости исчерпывающим на ближайшую ночь.       От Игоря не укрывается, как Максим садится поодаль и делает всё, лишь бы меньше контактировать с огнём. Как с шутками-прибаутками сваливает на него готовку грибов. Каким взглядом смотрит на пламя — будто там всё ценное сгорело разом, будто лучшего друга потерял. Или смысл жизни.       Грому не нужно слов, чтобы понять. Объяснять — тоже. Просто в какой-то момент он ловит брата за запястье и, крепко держа, вытягивает его руку ладонью к костру. До огня ещё далеко, не обожжётся, но и этого хватает — Шустов вырывает руку в мгновение ока.       Игорь пробует снова, тоже протягивает свою свободную руку, и ему до огня ближе, чем Максу. Брат снова вырывается, уже на пару секунд позже.       — Не надо, — бурчит он, отворачиваясь, и от хохотливого одуванчика в нём остаются только выгоревшие на солнце кудри.       Игорь придвигается ближе, садится рядом, разве что сгорбленную позу не повторяет.       — Мы что-нибудь придумаем, — обещает он.       Засыпают они прямо на земле, прижавшись спинами друг к другу. Гром предлагает оставить костёр, чтобы не задубеть, однако Макс непреклонен в выборе между холодом и низовым пожаром.       Как и предсказывал Игорь, просыпаются они от холода. Лютого злющего мороза, пробирающегося даже под одежду вместе с задуваемым в лицо снегом.       Снегом?       Снегом.       В первые секунды пробуждения Гром, грешным делом, думает, что путешествие в Бремен ему всего лишь приснилось, пока он имел неосторожность заснуть под могильным камнем. Но вместе с реальностью возвращается боль в мышцах, в разбитых руках, в синяках, и следующие пару секунд Игорь боится, что вернулся только он один. Не зря же Макс столько раз спрашивал, был ли Гром жив.       Но потом просыпающийся за спиной Максим случайно пинает его, и все страхи отступают. Они оба живы, а Шустов даже оказывается одетым по погоде и, значит, можно добираться обратно до Леппясюрьи хоть вечность, не боясь за его здоровье.       — Ты ж глянь, какую фотку классную откопали, — жизнерадостно восторгается Макс, заметив памятник в свою честь. — Хоть перед людьми не стыдно.       — Поехали домой, — говорит Игорь, поднимается, подаёт брату руку.       И они едут в Санкт-Петербург, в его — их — старую квартиру на седьмом этаже, полную воспоминаний о детстве.