Последний родственник майора Грома

      Кремниевое колёсико зажигалки снова чиркает, выбивая искру для маленького огонька. За прошедшие дни этот звук уже стал чем-то вроде соседского перфоратора, однако Игорь смиренно терпит — Максим не играется от безделья, а тренируется, привыкает заново. Они уже извели пару спичечных коробков и свечку, следующая на подходе. Шустов даже яичницу пробовал жарить, на древней-то плите Грома, к которой не каждый нормальный пожарный подойдёт без священного ужаса в глазах.       Игорь быстро нашёл, с кем посоветоваться по поводу фобии брата. Случай признали относительно лёгким для коррекции, гарантий никаких, разумеется, не дали, хотя в довесок к стандартной терапии предложили попробовать контролируемое горение и сочетать с повседневными делами, чтобы меньше думал о своём страхе, раз прокатило с аэростатом.       Так вместо гитары Максим обзавёлся зажигалкой из ближайшего супермаркета.       — А он точно не ваш родственник? — лениво уточняет развалившаяся поперёк Игоря Юля.       И поэтому они отыскали-таки полную пиратку «Бременских музыкантов» в интернете, чтобы заодно наконец-то посмотреть втроём злосчастный — или, наоборот, счастливый? — фильм у Грома на диване. Только это уже другой фильм, с немного другим сюжетом, с другими песнями, хоть и прежними персонажами.       — Трубадур или Жизневский? — уточняет Макс со смешком, отгоняя напускным весельем тоску по сказке. Юля запрокидывает голову, чтобы взглянуть на него вопрошающим взглядом. — Да шучу, Трубадур — точно нет. А вот насчёт Жизневского, — Шустов присматривается, — не уверен.       — Мы же не Кроликовы, чтобы... вот так, — Гром кивает на экран. — И я проверял, у него отчество Игоревич.       — У меня по документам тоже Николаевич, если помнишь. А тебя в честь деда назвали и про деда мы почти ничего не знаем. Вдруг это наш дядя?       Максим прав: про Игоря Грома, своего деда, они знают мало. Чуть меньше, чем тот знал сам себя, очнувшись в январе сорок второго госпитализированным после контузии и настолько посечённым осколками, что еле выкарабкался. Документы безнадёжно залило кровью, ему повезло вспомнить только фамилию, а имя уже пришлось придумывать заново, и никто его не искал. Отец рассказывал, что бабушка была не первой его женой и не последней, так что чем чёрт не шутит. Этот подозрительно похожий актёр и вправду может оказаться хоть дядей, хоть двоюродным, хоть троюродным, хоть племянником. А, может, и вообще отголоском довоенной родни деда, кто знает.       Только Игорь не готов копать свою родословную настолько глубоко, поэтому лишь смотрит на брата долгим изучающим взглядом: не как родственник на родственника, а как майор полиции на очередного «клиента».       — Скажи мне сразу, — с убийственной серьёзностью в голосе произносит Гром, наконец, — ты всегда такой странный, или это разбойники постарались и тебя ещё можно починить?       Смеются с этой не-шутки они тоже все вместе.       А потом Максим предлагает подпевать фильму, как в детстве они подпевали мультику.       — Нет, — Гром даже в ду́ше наедине с собой таким не увлекается, а тут ещё при свидетелях.       — Уверен, ты хорошо поёшь, — Шустов вооружается грубой лестью. Игорь уже знает, какими убойными дозами очарования умеет орудовать брат (Юля тогда продержалась секунд десять, прежде чем безнадёжно растаяла), и что это ещë не они, но всё-таки не сдаётся:       — Без вариантов.       — Я вытяну там, где слажаешь.       — Игорь, ну в самом деле, — вступается за Шустова Юля, и Гром понимает, что подходят к концу его спокойные деньки, раз эти двое уже прикрывают друг друга.       Оказывается, что Игорь и в самом деле хорошо поёт. Но попробовать сыграть на гитаре отказывается наотрез.       Юля обещает поискать у знакомых «ямаху».       

***

      На базу авиалесоохраны Максим приезжает вдвоём с Игорем. Гром честно пытается слиться от мероприятия, только Макс действует совсем уж нечестно, беря в сообщники Юлю, Диму, Фёдора Ивановича и даже тётю Лену Прокопенко, которые не едут, но активно участвуют в том, чтобы Игорь точно сел на «сапсан» и не сбежал где-нибудь в Твери.       На дворе апрель и, по расчётам Шустова, его группа уже точно вернулась из отпусков — всё-таки за десяток лет совместной службы мужики редко изменяли привычкам и любимым датам.       Только первой Макс и Игорь встречают Катю. К несчастью: идущая в коорцентр девушка падает без чувств, едва Максим её окликает и подходит ближе, чтобы поздороваться.       — Алексей Палыч меня прибьёт, — сокрушается Шустов, пока приводит Соколову в сознание, а Игорь ищет воду в ближайшем фонтанчике.       Кара в лице Катиного отца минует Макса лишь по одной причине: Соколов на заслуженном отдыхе, о чём Катя рассказывает с видом, будто снова готова хлопнуться в обморок, поэтому приходится вести её в медсанчасть под удивлённые взгляды знакомых Максиму лиц, встреченных по пути. Громов, к которому близнецы позже заглядывают на поклон и остальные бюрократические телодвижения, впервые на памяти Шустова заговаривает о том, что к Соколову и пенсии неплохо бы присоединиться, особенно когда его «птенцы» огорошивают такими вестями и так внезапно.       Сплетни разносятся молниеносно, и Шустову не приходится долго искать остальных ребят: они сами поджидают его прямо под дверями начальства. С секунду таращатся, словно на призрака, а потом с дикими воплями, перепугав этим весь коорцентр, бросаются обниматься и утаскивают обоих братьев в актовый зал, где потише, наперебой сыпля вопросами. Ильин падает Максу в ноги, вцепляется обеими руками, натурально моля о прощении, и никому не удаётся его оттащить, пока Шустов не повторяет с дюжину раз, что всё в порядке, что он не злится, что каждый лажает, что ведь живой, значит, всё в порядке и он не злится, Рома, Рома, да хорош уже, малой, отпусти, всё ведь в порядке. Журавелю звонит Соколов, которому уже позвонила Катя, и вежливо интересуется, какого хрена у них там творится; Алексея Павловича подключают по видеосвязи, поскольку с рыбалки на Байкале добираться будет долго, но Соколов клянётся прилететь в Пушкино на первой же метле.       На пару с Громом Макс рассказывает совершенно фантастическую историю о том, как четыре года назад всё же сумел выбраться и настолько здорово стрессанул в процессе, что ему отшибло память.       — Диссоциативная реакция, — поддакивает Гром с видом знатока, а Шустов едва держится, чтобы не заржать.       — И, в общем, если бы не наша братская любовь... — широко улыбается он, притягивая Игоря рукой за плечи, от чего тот лишь глаза закатывает, хотя здесь они ведь даже не врут. Чтобы сочинить эту сказку про Макса с амнезией, которого Игорь нашёл в одной из глухих карельских деревушек, случайно наткнувшись на старое объявление из «Лиза Алерт», правдоподобной, пришлось собрать целый мозговой штурм из всех, кого Гром посвятил в реальную историю, и потом ещё пару раз отрепетировать. Только, кажется, никому оно и не надо: все просто рады видеть Максима живым, неважно как.       — На самом деле помогли пара сеансов гипноза, — перебивает брата Игорь, чтобы хоть как-то закончить историю чудесного спасения, стряхивает его руку и чуть толкает вперёд: — Поэтому возвращаю вашего героя живым и отремонтированным, пользуйтесь.       Макс не уверен, что вернулся из Бремена полностью и что сможет снова работать с огнём, как раньше. Зато точно знает: всё будет хорошо. Он дома, с друзьями, с Игорем, который обещал подавать признаки жизни хотя бы раз в месяц, — о лучшем и мечтать не нужно.       К разгару очередного сезона по-прежнему терзающий зажигалку Шустов понимает, что настоящего пожарного в нём не убить даже сожжением заживо.