Одно сердце на троих

                           Тэхён не верит в любовь. В возвышенную, всеобъемлющую, безмерную. В ту самую, о которой многие мечтательно рассказывают красивые истории, больше похожие на легенды, чем на невыдуманные реальные случаи. И, ослеплённые грёзами, застревают в пагубном обмане. Тешат себя глупыми бессмысленными надеждами, что когда-нибудь встретят свою судьбу. Своего истинного, посланного свыше, единственного, кто сумеет положить конец мучительным страданиям и долгому скитанию в одиночестве, надёжного и самого желанного, способного заставить поверить во взаимные чувства, чтобы только зажить счастливо вместе и в горе, и в радости. В богатстве и в бедности, в болезни и в здравии. Пока смерть не разлучит возлюбленных.       До чего же красивая клятва, вынуждающая молодое пылкое сердце трепетать и биться чаще, сильнее. Вот только Тэхён давно не слышит в ней искренности и особого благоговения, которыми брачующиеся теперь предпочитают пренебрегать. Заучивать священные слова наизусть легко, как и произносить их друг другу вслух, чтобы в скором времени безбожно позабыть о них. Ведь всем известно, что, вступая в брак с неистинным, долго в нём не протянешь. Обречённому на провал союзу суждено распасться, а с истинным порой никогда не встретишься. Таково распоряжение Всевышнего.       Тэхёну двадцать четыре. И это четвёртый год с того самого рокового дня, когда на коже появились маленькие заветные буковки, изуродовавшие молодое, ставшее ему чужим тело. Буковки, подталкивающие к ранней, неизбежной смерти, делающие его заложником в собственном теле, несчастным рабом, не видящего светлого будущего. Жалкая, ничего не стоящая, потерявшая всякую ценность жизнь зависит теперь от наличия в ней альфы, любого альфы, дарующего омеге желанный шанс продлить своё ничтожное существование.       Секс продлевает жизнь. Пусть и с нелюбимым альфой — какая разница, если во время течки главное совокупиться, словно дикие обезумевшие животные, чтобы только утолить зверский голод и избежать немыслимо чудовищной, нечеловеческой боли? Альфам проще, омегам же выпала самая худшая из участей — страдать в погоне за спасительным удовлетворением. Сопротивляться бесполезно — таким проклятием наделила безвольных природа. «Того самого не существует», — все как один разочарованно молвят они, убеждая в этом остальных. Имена, глубокими порезами зияющие на коже, ничего не значат. Оттого омеги опускаются ниже некуда и вымаливают о метке случайного партнёра, слёзно выпрашивают сделать своим и не бросать после вынужденной близости.       Несчастные, потому что в браке не по любви. Несчастные, потому что из раза в раз отдают себя новому, незнакомому альфе. Несчастные, потому что ничего не ждут и больше не ищут, ожидая скорой кончины в страшной, жутко невыносимой, медленной агонии. Каким бы ни был выбор, без истинного всё бессмысленно и тщетно. Так распорядилась чертовка природа, увы.       Сладкий аромат вишнёвой карамели привлекает многих, заводит до беспамятства, побуждает действовать беспринципно, слишком самоуверенно и развязно. Альфы — ревностные собственники, им незачем церемониться с теми, у кого на коже выявлено чужое имя. Поскольку не достойны этого. Тэхёна больше не привлекало желание выделяться, не нравилось попадаться на глаза, не хотелось возбуждать и провоцировать, но с появлением на теле ранок собственный естественный запах становился всё только сильнее и отчётливо ощутимее. Ненавистнее. Омерзительнее. Самая что ни на есть кара. Более не скрыть своей настоящей сущности и самому от себя не спрятаться. Масла, лосьоны, специальные гели, перебивающие волнующий омежий аромат — Тэхён испробовал на себе всё, но подавители отныне больше не действуют.       Содрать бы с себя кожу, пока никто не видит тебя сдавленно рыдающим на холодном полу ванной.       Тэхён выходит из неутешительных раздумий и продолжает подолгу рассматривать детское фото, снятое на полароид лет двадцать назад. Сейчас же, спустя годы, пожелтевший снимок висит на зеркале в качестве напоминания себе о том, каким чудесным ребёнком он когда-то был. Эти большие карие глаза-бусинки, светящиеся от радости и чистого озорства; эта беспечная лучезарная улыбка, в которой ни грамма фальши и притворства… Как давно это было? Будто в прошлой жизни. И этот мальчишка стремился поскорее вырасти и повзрослеть, ещё совсем не зная, что быть взрослым ему не понравится. Тэхён вымученно улыбается в точности, как это делают сейчас многие, и видит в отражении зеркала не себя. Снова. Становится дико страшно — молодой парень прямо перед ним совершенно разбитый, подавленный и безмерно несчастный, разочарованный во всех и во всём. Взгляд невыразительный, отрешённый, потухший. Люди, однажды понявшие, что некоторым мечтам свойственно оставаться таковыми, а реальность гораздо суровее ничтожных ожиданий, выглядят именно так.       Умершими изнутри.       Черноволосый мальчишка с раскосыми глазами карамельного оттенка и чувственными губами цвета вишни медленно увядает, не распустившись.       Но сегодня же день рождения Чимина — лучший праздник лучшего друга, — именно поэтому впадать в крайнее отчаяние некогда. Хотя бы не сейчас, нельзя. В кои-то веки прояви усердие и побори себя. В другие дни Тэхёну получается брать контроль над разрушающими его эмоциями и скрывать свою печаль под лживой маской умиротворения и жизнерадостности. А сейчас он проклинает час, когда родился на свет, полный тоски для него и вечного мрака. Именно это и представляет из себя взрослая жизнь — всё верно, малыш Тэхён-и?       Перед выходом за дверь Тэхён медленно оборачивается напоследок, сжимая в руках небольшой презент в скромной, не бросающейся в глаза обёртке, и с тяжёлым сердцем осматривает собственную пустую квартиру. Будто в последний раз — сюда он может больше не вернуться. Странное предчувствие зародилось ещё с начала этой недели и не отпускает до сих пор, нервируя дурными мыслями и отдающее неприятной пульсацией в висках. «Ты одинокий, никому ненужный, беспомощный…», «Твои сроки поджимают, Тэхён-и…», «Следующая течка, проведённая без альфы, может оказаться для тебя последней. О чём ты только думаешь? Кого ждёшь? Истинного?! Да не смеши!». Забавно, что все эти хаосом крутящиеся в голове мысли ничем не отличаются с выводящими из себя советами знакомых омег. Сегодня ему придётся смиренно выслушать всё это от каждого второго и согласно кивать в ответ; при других обстоятельствах он послал бы их всех далеко и надолго и ни о чём бы не сожалел.       Ему ведь лучше знать, как быть и с кем быть.       — Я не стану спать с кем попало, только потому что от меня этого ждут другие. Только потому что от меня этого требует общество. Только потому что… мне двадцать четыре, — слова вырываются неосознанно, словно Тэхён пытается донести это не только самому себе, но и кому-то несуществующему в его одинокой квартире. И, несмотря на заученную мантру, он по-прежнему чувствует себя затравленным, загнанным в угол. И почему-то униженным — мерзкое ощущение. — Как бы больно мне ни было. Своим принципам я никогда не изменю.       Длинными пальцами Тэхён аккуратно касается крестика на груди и помнит, как искренне верил, что он не один — в церкви его научили доверять силам свыше и надеяться на обретение спасения. Даже в самый худший час не падать духом и выдерживать любой удар судьбы. Не сдаваться, не оглядываться и бороться до последнего. Однако… у Тэхёна больше не получается. Собираясь к Чимину на день рождения, словно ступая на очередное поле битвы, он обманывает себя, что выстоит и не сорвётся. И разочарованно выдыхает, замечая, насколько предательски неуверенным выходит его первый шаг за порог. Тэхён покрепче сжимает презент и царапает палец острым краем обёртки.       Больно.       Протыкая до крови.

***

      Из всей развесёлой шумной компании, беспечно веселящейся в честь дня рождения Чимина, виновник торжества — единственный омега, которому посчастливилось встретиться с истинным через год после появления на теле имени избранного. Единственный, кто выиграл в лотерею и вышел победителем в бешеной гонке за право на жизнь. Бесспорно, везунчик. Больше двух лет вместе, больше двух лет в правильном, по меркам общества, одобряемом традиционном союзе, созданном по любви и сильной привязанности. Именно к таким идеальным отношениям стремятся многие и по итогу терпят фиаско. Поскольку невозможно получить желаемое по одной только ничтожной прихоти. И Тэхён это знает, больше ни к чему не стремясь. Бессмысленно предпринимать попытки выбраться из замкнутого круга, заранее предвидя неизбежный провал.       Тэхён не особенный, не избранный, не поцелованный Богом. Он отвергнутый, брошенный им. Но даже поверженным и давно сдавшимся Тэхён ощущает, как жизнь вокруг него кипит и неумолимо проходит мимо. Цепляешься за неё, а она из ладони выскальзывает как сквозь пальцы вода. Жестоко. В воздухе веет непроветриваемым лицемерием, а Тэхён в самом центре нелепого маскарада — молодой, греховно красивый и всё ещё одинокий. Потерянно смотрящий по сторонам и желающий поскорее покинуть это место, где царит радость и сплошное праздничное веселье, от которого ему совсем не по себе.       — Ах, вот ты где! — выразительный голос вынуждает вернуться в реальный мир и отойти от окна, чтобы наконец обернуться. Чимин приковывает к себе взгляды, красуясь ободком с металлическими кошачьими ушками и кислотно-розовой обтягивающей водолазкой, выигрышно подчеркивающей его фигуру. Даже Тэхён замирает от такой красоты. За весь вечер — четвёртый раз. — Чего это ты стоишь здесь один? Позволь взглянуть на тебя, Вишенка. О, у тебя холодные ладони, — взволнованно замечает Чимин, беря чужие ледяные руки в свои, маленькие и горячие. — Ты в порядке?       — В полном, — заученно отвечает Тэхён, скрывая болезненно уставшие глаза за отросшими прядями. — На улице было очень холодно. Я просто не успел согреться.       — Ты какой-то задумчивый сегодня, бледный и… О боже. Ты весь дрожишь. Я не уверен, что с тобой всё хорошо. В чём дело? Скажи мне.       — Мин, — Тэхён прилагает немалые усилия, чтобы только улыбнуться и выглядеть при этом естественно и непринуждённо, — незачем тревожиться. Поверь, я чувствую себя лучше всех.       Ложь. Наглая-наглая ложь, за которую должно быть стыдно.       — Присоединимся к остальным? — предлагает он, отвлекая обеспокоенного Чимина от себя. — Нельзя оставлять гостей без внимания. Здесь они только ради тебя.       — И выпивки, — добавляет Чимин. — Мой день рождения просто удобный повод, чтобы разгуляться, не более того. Ты погляди на этих взбалмошных.       Тэхён даже не смотрит — достаточно насмотрелся. Среди празднующих — беременный близнецами вертлявый омега, активно хвастающийся своим положением перед остальными. Едва Тэхён случайно пересёкся с ним взглядом, в ответ получил сочувственные вздохи и снисходительный кивок — хуже оскорбления не дождёшься. Хлёстче пощёчины не примешь. Бедняжка Тэхён-и, такой хорошенький и вкусно пахнущий, но жаль, что глупенький. Столько времени даром теряет и мучается — мазохист, что ли? Все до единого, кроме Чимина, мысленно поставили крест на будущем Тэхёна и давно похоронили, попрощавшись. Верить в то, что он протянет без пары до тридцати, абсурдно, ему осталось совсем ничего. А дождётся ли истинного — глупо на это надеяться. Либо встречаешь его сразу, либо никогда.       Чимин не отпускает Тэхёновой руки, пытаясь собственным теплом и заботой унять нервную дрожь и избавить от тягостных мыслей. Он отдал бы всё, чтобы только поддержать Тэхёна и успокоить, но прекрасно понимает, что бессилен в этом. Уставшей, истерзанной душе ничем не помочь. А сегодня они все будто сговорились, принявшись добивать осуждающими взорами и колкими фразами всего лишь за личный, осознанный выбор. За выбор, отличающийся от других. С Чимином поступили бы точно так же, если бы на пути не встретился его возлюбленный — Хван Ирсен. Грозный двухметровый альфа, любящий дебоширить, открыто флиртовать с чужими омегами и ввязываться куда не надо, но рядом с Чимином превращающийся в ласкового и заботливого мужчину, готового порвать любого на куски, кто посмеет обидеть его вторую половинку или посягнуть на чужое.       Чимин счастливый, по-настоящему счастливый.       Чимин кажется счастливым.       На шее сквозь неплотный слой тонального крема видны последствия жаркой ночи: лиловые засосы и незажившая ранка, напоминающая метку. Возобновлённую метку, чаще всего оставляемую неистинными для продолжения отношений. Тэхён цепляется за неё взглядом и непонимающе рассматривает Чимина, пытаясь найти этому хоть одно разумное объяснение, но вместо ответа видит его улыбающимся сквозь скрытые ото всех непролитые слёзы. Прямо сейчас, прямо перед всеми, пока никто ничего не замечает, болтая наперебой. Он ведёт Тэхёна за собой, накрепко переплетая их пальцы не с целью взбодрить и стать ему опорой, а для того, чтобы самому не упасть и не разбиться. Нет, ему всё это просто кажется. Мерещится что не надо. Стоит всего раз нездоровому воображению разыграться и не остановишь. Но…       — Я не думал, что мы с тобой можем быть настолько похожими, Чимин-а, — провал. Тэхён винит себя за невольно сказанное, встречая встревоженный взгляд, полный смятения и безумного страха. Он не рассчитывал на подобную реакцию, но попал метко и прямо в цель.       — Что? Прости, что ты сказал?       О, нет.       — Кажется, тебе есть, что скрывать от меня. Я прав?       — Персик, Вишенка! — вмешиваются совсем некстати, а время будто замедляет своё течение. — Чего это вы там зависли? Лучше подойдите к нам. Мы как раз вас обсуждали.       — Я не понимаю, о чём ты, — растерянно шепчет Чимин, избегая зрительного контакта с Тэхёном. Стать застигнутым врасплох не самый лучший подарок на день рождения.       — Ладно. Потом поговорим.       — Персик! — снова перебивает назойливый беременный омега, мягко поглаживая округлившийся живот. — Мы здесь все запутались кое в чём, разъясни нам, пожалуйста. У вас с Ирсеном же скоро годовщина? Почти три года, как вы вместе.       — Ну, не совсем скоро, — неуверенно отвечает Чимин, мысленно перебирая несостоявшийся разговор. — Месяца через четыре. Времени ещё предостаточно.       — Вы такая красивая пара! — присоединяется один из льстивых гостей. — Завидую вам белой завистью!       — Перестаньте. Вы смущаете его! Ты лучше скажи, когда вы собираетесь узаконить союз? Вы же настроены на пополнение? А дети, рождённые вне брака, не должны расти в неполной семье. Мы же все знаем гуляку Ирсена — дома не найдёшь.       Началось.       Прежде чем выдать что-то крайне заумное, стоит обдумать сомнительную мысль и понять, уместна ли она вообще или нет. Но зачем нужно думать, если жадное любопытство сильнее всякого элементарного приличия? Тэхёну хочется многое высказать и выплеснуть всё накопившееся негодование одним ставящим на место резким выражением, но беременных, даже самых бесящих, волновать нельзя. Он лишь позволяет себе нервно улыбнуться, всеми усилиями стараясь не закатить глаза и не фыркнуть в лицо обнаглевшей омеге. Но натянутая улыбка сразу же сходит на нет, когда Тэхён замечает, насколько сильно Чимин отчего-то тревожится и покрепче сжимает его холодную ладонь своей тёплой.       — Мы подумываем над этим, — любезно отвечает Чимин, достойно выдерживая на себе испытывающие любопытные взгляды. — Думаю, нам пока некуда спешить.       — А чего ждать-то? — не унимается беременный омега. — Чем быстрее заведёте детей, тем лучше. Вдруг твоё здоровье со временем ухудшится? Не затягивай, Персик. Будь мудрее. А ты, Вишенка? По-прежнему работаешь в детском саду?       — Да, — терпеливо отвечает Тэхён. — По-прежнему.       — Каждый божий день находиться в таком большом окружении деток — это ли не счастье? Не подумываешь об этом?       — О чём конкретно?       — О собственной семье, разумеется. О собственном уютном гнёздышке, о любящем рядом альфе, об общих детях с ним.       — Я пока не встретил того, чьё имя выдано мне Господом Богом.       Даже когда я медленно умираю, я продолжаю верить в него и любить.       — Какой дурашка! — омега наигранно хлопает себе по пухлой щеке, и другие принимаются также притворно изображать удивление услышанным. — Ты сейчас серьёзно? Не хочу задеть твои чувства, но боженька иногда может ошибаться, так что пора тебе самому решать свою судьбу, а не доверять тому, кого ты никогда не видел.       — Пожалуй, я предпочту остаться при своём мнении. Закроем тему, — выходит довольно запальчиво и грубо.       — Вот именно. Давайте закончим на этом. Это его личное дело. Не вмешивайтесь.       — Постой-ка, Чимин-а. Мне стало сейчас очень любопытно, — чрезмерно наглый и манерный омега, у которого за последние два года партнёров было больше, чем пальцев на обеих руках, вальяжно выдвигается вперёд и заслоняет собой того, кто в положении. — Тэхён-а, ты хочешь сказать, что до последнего вздоха намерен дожидаться какого-то там ебучего истинного? Спустись на землю, дорогуша. Чудес не существует. Чимину просто фортануло. Понимаю, хочется так же, но поверь, перехочется, когда у тебя впервые откроется кровотечение, а спасать тебя будет не Бог, не истинный, а доктор. Всего лишь обычный доктор. И то не факт, что спасёт. Хочешь сделать своих родителей и лучшего друга несчастными? Если тебе насрать на свою жизнь, то поверь, другим не насрать.       — Целой толпой на одного, — усмехается Тэхён. — А вы приготовились, вижу.       — Пожалуйста, хватит! — Чимин воочию наблюдает, как его день рождения, самый светлый и трогательный праздник, медленно превращается в грязную уличную перепалку, и ничего с этим поделать не может. — Что ты такое говоришь, Чонин?       — А тебе есть чем гордиться? — Тэхён не собирается проглатывать оскорбление за оскорблением и решительно даёт отпор, совершая необдуманное действие: он забывается и вырывает руку из ладони Чимина. — Ответь мне, Чонин. Только честно. Каково спать с мужчиной, который ни во что тебя не ставит и убегает сразу же, как только получит своё?       — Соглашусь, гордиться здесь нечем. Но, чтобы только выжить, я и старому уродливому альфе отсосу и задницу свою перед ним раскрою. И не пожалею. Да, я беспринципная шлюха, но зато живая, радующаяся каждому новому дню шлюха.       — В таком случае, я выпью за тебя, Чонин, — Тэхён начинает дерзостно смеяться и аплодировать, не обращая внимания на стоящего в стороне Чимина, на готового разрыдаться у всех на глазах Чимина. — Выпью за твоё распутство и умение ложиться под всякого похотливого извращенца. Дайте мне кто-нибудь бокал шампанского, наш Чонин заслуживает отдельного тоста. За твоё здоровье, милый! За твой разгульный образ жизни и право учить других, как жить.       — Незачем дерзить мне, глупый, несмышлёный ты мальчик. Лучше бы просто промолчал и принял мой совет во внимание. Твоё тело принадлежит только тебе, Тэхён-а, а не какому-то там сраному альфе, которого носит сейчас неизвестно где, — неотступно продолжает Чонин, пока все остальные наблюдают за нелицеприятной сценой и отмалчиваются, больше не вмешиваясь. — Открой уже глаза. Только тебе решать, кому именно давать и скольким. Ещё припомнишь мои слова.       — Прошу, замолчи уже. Столько грязи я в жизни ещё не слышал, — голос Тэхёна постепенно становится грубым и не по-омежьи звучащим, почти неузнаваемым. — Я вот всё не пойму. Почему вы все обесцениваете мой выбор и прилюдно насмехаетесь над ним? Ответьте мне. Ну же, кто-нибудь! Я бы ни за что не оскорбил сейчас Чонина, если бы вы хоть раз с пониманием отнеслись ко мне. Да, я храню свою девственность. Да, я считаю правильным спать только с истинным альфой. Но я никому не навязывал своего мнения, пока вы все усердно продолжали навязывать собственные. За что вы так со мной? Скажите же. Чем я вам не угодил?       — Тем, что опустил руки раньше времени, — спокойно подытоживает Чонин и отстраняется, показывая ему на расстроенного, горько плачущего вдалеке Чимина. — Подумай хоть раз не о себе. Пожалуйста.       — Да пошёл ты, — сквозь зубы цедит Тэхён, ощущая всем телом нездоровый лихорадочный озноб и неспособность контролировать вырывающуюся наружу злость на Чонина. На всех присутствующих здесь. На себя. — Не приплетай его сюда. Он здесь вообще не при чём, слышишь меня? Ты слышишь меня, Чон…       Необычно наблюдать за тем, как собственная ладонь перестаёт слушаться и начинает медленно слабеть на глазах, опуская бокал с шампанским, вдребезги разбивающийся о пол. Острые осколки разлетаются по сторонам, а где-то отдалённо слышатся вскрики Чимина, становящиеся всё более растянутыми и приглушёнными. Перед глазами меркнет и страшно двоится; Тэхён опускается на колени и не слышит себя, словно его собственные слова застряли не в горле, а где-то в голове. Паника только нарастает, приобретая необъятных размеров форму. С искажёнными от ужаса лицами, все почему-то разбегаются по комнате в поиске не пойми чего, а Чонин единственный, кто не теряется и остаётся с Тэхёном до последнего, придерживая его за голову. Он что-то говорит, пытается достучаться, но не встречает ответной реакции — её больше нет. Жаль, по губам не прочесть, ведь слух, как и всё остальное, сейчас нещадно подводит.       Тэхён превращается в мягкую тряпичную куклу, безвольно падающую куда-то назад, прямо в тёплые объятия вовремя подоспевшего на помощь Чимина. И перед тем, как прикрыть потяжелевшие веки, краем глаза виден размытый силуэт прибывшего домой Ирсена, из рук которого моментально выпадает красивый праздничный торт, ставший у всех на глазах безобразным месивом.

***

      Тэхён не видит сны. Тэхёну кажется, что больше он их никогда не увидит.       Переодетый в больничный халат, он медленно просыпается и не совсем понимает, где сейчас находится, обнаруживая себя лежащим в общей палате с другими пациентами. За окном видна огромная полная луна, заполняющая пахнущее медикаментами помещение неярким мягким светом; на собственном тонком запястье — игла-бабочка, через которую вводятся препараты в ослабшее, изнурённое течкой тело. Внезапно начавшейся течкой. События прошлого вечера помнятся смутно, а мгновенная боль, ослепившая Тэхёна вплоть до потери сознания, кажется плодом больного воображения. С ним подобного случиться не должно было. Просто не могло. Он снова наедине с собой и собственными неутешительными мыслями, кричащими ему перестать отчаянно цепляться за этот бренный мир, в котором места ему не найдено. Не существует. И эти голоса становятся только громче на фоне непривычной ночной тишины, заглушают здравый смысл и истязают изнутри, заставляя поверить в ничтожность заклятых имён на теле каждого мученика.       Секс продлевает жизнь. Отвратительное понятие, засевшее в голове каждого второго. В любви никто не нуждается, нуждаются лишь в плотских утехах, поскольку выжить хочется больше, чем умереть во имя святого чувства к истинному. Тэхён впервые ощущает глубокое, блаженное умиротворение, не сравнимое ни с одним другим подлинным чувством; впервые сталкивается с самим собой настоящим, принявшим собственную судьбу, не изменившим своей идее — дождаться любимого, а не дождавшись — уйти в мир иной со спокойной душой. Ведь такова была воля Божья. Тэхён отдаёт ему всего себя и больше не сдерживает потоком вырывающихся наружу эмоций: он плачет не от радости, а от невыразимой словами боли, пронзившую его слабо вздымающуюся грудь. Как же больно не увидеть мир и больше не встретить чудесный золотой закат, а за ним — и не менее сказочный рассвет, как же больно совсем молодым оставить близких тосковать по тебе, не заслуживших такое горе, как же больно не узнать о безрассудной любви и страсти, несдержанной и жадной.       Наверное, это невероятно красиво и волнующе — любить и быть любимым…       — Тэхён, я здесь. Я рядом. Только не плачь, прошу.       Бережное прикосновение мягкой ладони по мокрой от слезинок щеке заставляет расчувствоваться сильнее прежнего, становится последней каплей, чтобы разорваться от сдавленных рыданий, в тисках сжимающих грудную клетку. Тэхён прикусывает нижнюю губу, пальцами сжимает простыни и комкает их, пока на длинных ресницах собираются новые слёзы. Выглядеть настолько уязвимым и открытым перед кем-то — непривычно, разделить свою боль с другим человеком — страшно. Страшно от того, что могут не принять таким ранимым и беззащитным. Поскольку слабых не любят, слабых только отталкивают.       Но с Чимином всё иначе.       — Мин, — придушенно, почти безжизненно доносится до Чимина, — я не хотел обижать Чонина. Я не хотел отпускать твоей руки. Боже… я не хотел портить твой день рождения. Прости. Прости меня, пожалуйста.       — Я здесь не для того, чтобы корить тебя за что-то, Вишенка, — Чимин аккуратно садится на край кровати, с нежностью во взгляде всматриваясь в заплаканное лицо, — я здесь только для того, чтобы сказать тебе «спасибо», что не оставил меня.       — Мин.       — Да, Вишенка.       — Я не хочу тебя оставлять. Это слишком эгоистично. Я… я жить хочу. Мин, я так сильно хочу жить.       Чимин отворачивается, смаргивая горькие слёзы.       — Раз хочешь, значит будешь.       — Но…       — Никаких «но». Ты встретишь истинного. Если я в это верю, значит и ты обязан.       На Чиминовом запястье висит самодельный браслетик с крошечными стеклянными персиками — Тэхёну потребовались три бессонные ночи для сотворения такой милой безделушки, созданной с любовью в честь дня рождения близкого человека. У самого Тэхёна — россыпь лопнувших венок по всей повреждённой от иголок руке, на которую Чимин не в силах взглянуть. Расстроенный, невыспавшийся, не успевший переодеться и даже поесть: Чимину было некогда. Некогда было думать о себе, пока прямо на глазах убивался плачущий папа, пока Ирсен спорил с медбратьями, не впускающими в палату, пока беременный омега донимал всех остальных своим ухудшившимся состоянием, а Чонин, презрительно усмехаясь, разглядывал распятого Иисуса, висящего на стене перед входом в операционную.       — Ирсен договорился с доктором побыть с тобой, пока ты не очнёшься, — шепчет Чимин, поглаживая больную кисть. — Не беспокойся за папу. Как только он проведал тебя, я настоял на том, чтобы он возвращался домой.       — Он сильно расстроился, да?       — Да. Доктор прописал ему успокоительные и только потом отпустил. С ним всё в порядке, не волнуйся.       — Получается, — каждый вдох сейчас даётся особенно тяжело, — Чонин был прав. Я делаю хуже не столько себе, сколько всем вам.       — Чонин потерял лучшего друга где-то полгода тому назад, — Чимин опускает глаза вниз, жалея о сказанном, — поэтому он сам не смыслил, что говорил.       — Что случилось с другом?       — Тэхён…       — Ждал истинного, верно? — Тэхён догадывается сразу же, не требуя объяснений. — И умер от внутреннего кровотечения, о котором Чонин упомянул мне. Мин, ответь. Мои обезболивающие теперь бесполезны?       — Позволь мне не произносить этого вслух. Пожалуйста.       — Мне осталось совсем мало. Нет, Мин, не надо. Не расстраивайся, это… это ещё не конец.       Конец. Они оба это понимают.       Но как непростительно быстро: его срок начинает ничтожно истекать, а прошло всего каких-то пустых, полных отчаяния и невезения четыре года. Тэхён умалчивает о том, как однажды на двадцать первом году жизни прямо перед течкой он готовился свести себя с сомнительным на вид странным типом, работавшим на заправке. Ему до одури захотелось грязного секса с таким же грязным незнакомцем, случайного животного секса, после которого они просто разбежались бы и поклялись бы больше не видеться. Всего один раз попробовать и бросить — в точности, как это делается с сигаретами, в точности, как с наркотиками. Внезапное желание совокупиться без каких-либо обязательств затуманило мозги и заставило бессовестно течь и пачкать сиденье папиного автомобиля. Позже за этот казус Тэхёну придётся оправдываться, но на тот момент ему было совершенно всё равно. Все принципы и правила грубо отодвинулись на второй план. Животные инстинкты побудили Тэхёна решительно двинуться вперёд за мимолётным желаемым удовольствием и звонко хлопнуть дверцей автомобиля, чтобы также решительно попятиться назад и возвратиться обратно на место.       Запах чистого бурбона, от которого почему-то закружилась голова и в глазах моментально потемнело. Запах, показавшийся зловонным, сильно отталкивающим, заставивший юное неискушённое тело отвергнуть его и не принять. Пройдёт время и Тэхён наконец поймёт, что это был не тот особенный аромат, который стоило было вкусить и просмаковать, вылизать и впитать в себя.       — Однажды, я ведь чуть не оступился, Мин, — наконец признаётся Тэхён, стыдясь собственного поступка. — Я почти был готов отвернуться от всех своих убеждений и оступиться. Это была минутная слабость, но слабость, которая могла стоить мне чести.       — Значит, впредь не смей оступаться. Не уподобляйся… — Чимин запинается и встречает Тэхёнов болезненный, непонимающий взгляд. — Не уподобляйся…       — Кому?       — Им всем, Вишенка. Им всем. Ты на правильном пути, Тэхён. Всегда был.       — Мин.       — Да.       — Я всё ещё не могу забыть, как ты мучился из-за имени на своём теле. Твои раны зажили? Кажется, на пояснице.       — О, Тэхён, — Чимин мгновенно весь озаряется и также быстро угасает. — Лучше забудь. Они зажили, давно зажили. Имя избранного больше меня не беспокоит.       — А чьё имя?       Неожиданно.       — В смысле? Ирсена. Разумеется, Ирсена. А почему ты это спросил?       — Я… прости. Сам не знаю, что на меня нашло.       Чимин медленно наклоняется и убирает непокорно вьющиеся прядки с Тэхёнова лба, невесомо целуя его. И вновь с закрытыми глазами, чтобы только не столкнуться взглядами. Чимин, навсегда запомнившийся Тэхёну открытым и жизнерадостным, теперь скрытный и недоверчивый. Это не его Чимин. Он чего-то опасается и старается не касаться темы собственных отношений, кажущихся другим идеальными и образцовыми. И хочется помочь ему, что есть силы, и уберечь от всего плохого, но как это сделать, если себя спасти не удаётся? От Чимина пахнет спелыми персиками, пахнет знойным летом и цветочными садами, долгими ночными прогулками и безвозвратно ушедшим детством. Их детством, проведённым вместе. И этот родной Тэхёну аромат перебивается чужим — резким и отвратительным для него. Настолько, что он вынужденно сжимает ладони в немощные кулаки, чтобы только не оттолкнуть Чимина от себя.       — Тэхён. Научи меня молиться. Пожалуйста, научи. Я буду целыми днями и ночами молиться за тебя и просить у Бога о твоём спасении. Потому что… я больше не знаю, что мне делать. Чувствую себя таким бесполезным и ненужным тебе. Ненавижу себя за это. Знаешь, как сильно я ненавижу себя?       Тэхён сам себе ненавистен. Он по-прежнему не может признаться Чимину в том, что под его сердцем периодически открываются незаживающие ранки, от которых сгибаешься в три погибели. И пока другие не дожидаются истинного, пускаясь во все тяжкие, Тэхён скрывает под повязкой не одно кровоточащее имя, а два. За что же такое наказание? Силы свыше явно потешаются над ним и испытывают на прочность, ведь вступить в отношения с двумя альфами — самый настоящий грех.       Тэхён не верит в любовь. Потому что любить сразу двоих невозможно.