Luctatio

— Ты ведь знаешь, что я скажу. Зачем тогда спрашиваешь? — с усердно скрываемыми нотками раздражения в голосе буркнул Оминис, остервенело отталкивая от себя стакан дорогого скотча.  — Просто чтобы ты знал. — Себастьян безразлично пожал плечами.  У него давно выработался иммунитет к нравоучениям друга, да и ставить его в известность своих проблем стало скорее вынужденной традицией, ведь у Оминиса был принцип — давать удочку, а не рыбу.  Помочь лекарствами для Анны? Купить продукты? Нет. Дать возможность честно заработать? Да.  Казалось бы, в чём тогда проблема? Однако Себастьяну честный труд не пришёлся по душе с самого начала: он брыкался, сердился и просто-напросто не выносил работать «на дядю». Сколько бы воспитательных бесед ни проводил с ним друг — всё понапрасну. Как бы то ни было, Оминису было тяжелее всего. Он не мог помогать одной лишь Анне, разве что изредка оплачивать курс лечения, когда ситуация обострялась. В остальном он скорее возмущался туполобости Себастьяна, не желающего идти наперекор своей гордости и трудиться, как обычный человек. Ему обязательно нужно было заявить о себе во всеуслышание. Как и в этот раз.  — Чего ты добиваешься, Себастьян? — Оминис устало сложил пальцы домиком у лба. — Чтобы Анна умерла и ты остался один? А потом сдох без еды и смысла жизни? Правда полоснула по сердцу острым бритвенным лезвием. Понурое лицо Себастьяна исказила гримаса боли, но ему нечего было возразить.  Он смотрел в покрытые мутной пеленой незрячие глаза товарища и немо просил у того прощения за то, какой он есть. Внутренний протест лишь поначалу доставлял Себастьяну удовольствие — идти против правил, одурачивать систему, ломать стереотипы. Дальше же жизнь стала отплачивать ему за все промахи, ловко подставляя подножки каждый раз, когда он имел неосторожность расслабиться. Пора было выучить урок и измениться, но он снова сделал только хуже. Стрелка треснувших старых наручных часов показывала половину десятого. Уличные фонари зажглись всего пару минут назад, но было всё ещё светло: день стремительно увеличивался.  Внутренности скрутило в тугой узел, как только Себастьян подумал о предстоящем бое. Как назло, жутко трещала голова, словно тупая боль ожесточённо дробила череп в труху.  — Позаботься об Анне, если вдруг что, — сипло выдавил Себастьян, хлопнул друга по ссутулившейся спине и вышел прочь из его богато обставленного кабинета.  Съесть таблетку золпидема или не стоит? Конечно, не стоит, но тело начинало страшно ломить, без конца хотелось запрокидывать голову и разминать шею, чтобы хоть ненадолго приглушить жажду. Знакомая выцветшая вывеска на миг устрашила: что ждёт внутри? А вдруг, смерть? «Да ну, слишком банально», — подумал Себастьян с присущей ему опрометчивостью и, поправив на плече ремешок спортивной сумки, зашёл под козырёк. — Не повезло тебе, парень. С Френком бьёшься, — искренне посочувствовал здоровяк лет на семь старше Себастьяна и килограмм на тридцать тяжелее.   Раздевалка представляла собой две узкие лавки и три ряда металлических шкафчиков с покорёженными дверцами, которые даже не закрывались вплотную, не говоря уже о запирании на ключ. Да и что такого ценного могли хранить там бойцы? Боксеры Calvin Klein? Швейцарские часы? Может, ключи от новенькой Lamborghini?  Себастьян едко усмехнулся собственным разрозненным мыслям. Они подобно рою бешеных пчёл кружили в голове и бились о черепную коробку, с потрохами выдавая своего хозяина и его животный страх перед боем. Себастьян нервически размял натренированные плечи, усеянные веснушками, перебинтовал лучезапястный сустав и костяшки, а также сунул в рот капу, на удивление выданную организаторами. Не слишком гигиенично, но плевать — остаться без зубов не хотелось.  Вместо боксёрских перчаток — краги с облупившейся кожей, да ещё и меньше размера ладони, зато есть шанс не стесать в кровь кулаки. Загнанное в угол сердце выстукивало сумасшедший ритм, пока ватные ноги несли Себастьяна к рингу, облепленному со всех сторон голодными до зрелища зеваками.  Встав на помост, он слегка качнулся из стороны в сторону, с помощью коротких прыжков попробовал его на прочность, провёл рукой по натянутым канатам и только потом посмотрел в противоположный угол, который пока пустовал.  Хорошо, что зал скрывался под вуалью сумрака, так хотя бы создавалось впечатление, что его нет вовсе, и соперники будут биться без постороннего внимания.  Шершавая таблетка золпидема горько растворялась под языком и приводила его в онемение, а на фоне резко возросшей тревоги действующее вещество проникло в кровь гораздо быстрее, и теперь веки тяжело смыкались, а на тело грузным одеялом упала сонная нега.  Себастьян встрепенулся, ударил себя перчатками по щекам, запрыгал в своём углу, вскинул голову и встретился с отрешённым взглядом напротив.  Френк, как назвал его тот здоровяк в раздевалке, стоял так спокойно и собранно, как если бы собирался заказать хот-дог в местной закусочной, а не подставлять лицо ударам. А Себастьян был уверен, что сегодня именно противник ляжет на лопатки, но никак не он сам.  «Никаких правил. Запрещается лишь бить в пах и поддаваться. Кто первый потеряет сознание, тот и проиграл», — повторял про себя как мантру Себастьян, пока судья говорил наверняка что-то важное, а уже знакомый мальчишка принимал зрительские ставки. Сэллоу должно быть интересно, осмелился ли кто поставить на новенького, но почему-то в тот момент он видел только лицо соперника, представляя вместо него мягкий кремовый торт с клубничной начинкой, который будет проще простого превратить в красное месиво одним ударом. Как только прозвучал длинный свисток, в подбородок Сэллоу прилетел крепкий удар снизу. Послышался противный хруст, в глазах взорвались мириады звёзд, тело пошатнулось и упало на четыре ряда истончившихся временем канатов. Они предательски отпружинили Себастьяна и вернули в лапы противника, который не собирался давать фору новичку — сделав захват головы локтем, он принялся тянуть шею Сэллоу вверх так, что на секунду показалось, позвонки вот-вот отделятся друг от друга и скелет рассыпется под плотью.  Себастьян судорожно соображал, осознавая, что на кону деньги, причём не маленькие, да и высока важность репутации для последующих боёв и, что самое главное, ставок, ведь именно от них будет зависеть его «зарплата». По-прежнему находясь в цепком захвате, Сэллоу сделал подсечку ногой как раз в тот момент, когда Френк наклонил корпус и тем самым выставил свою ногу ближе к запаниковавшему противнику.  Будучи прекрасно подготовленным бойцом, Френк, несмотря на кратковременную потерю равновесия, не ослабил хватку и потащил Себастьяна за собой на маты, продолжая душить.  Лицо Сэллоу сначала густо покраснело, а затем начало стремительно синеть, а глаза вылезали из орбит от напряжения. Проступила толстая вена на взмокшем лбу, в висках пульсировал непередаваемый ужас приближающегося конца.  Когда казалось, что он уже наступил, Себастьян собрал остатки последних сил и дёрнулся вперёд и вверх, чтобы затем затылком ударить что есть мочи, испытать удачу, терять всё равно нечего.  Мало того, что удар рассёк Френку губу и сломал носовую перегородку, так ещё бедняга крепко приложился затылком о металлический угол ринга, куда тащил Себастьяна, чтобы обездвижить окончательно.  Стоило ему на миллисекунду потерять бдительность, как Себастьян рывком выбрался из капкана и завершил начатое остервенелым ударом коленом в челюсть.  Он бил, не разбирая, куда, пот, капающий с бровей, застлал глаза, а ненависть к сопернику, что чуть не лишил его выигрыша, вкупе с эйфорией от своей вероятной победы сделали что-то немыслимое: словно открылось второе дыхание, боль притупилась, все неудобства забылись, остался лишь необузданный гнев.  Когда публика взревела, поражённая проигрышем Френка и столь неожиданной победой новичка, Себастьян согнулся пополам, оперевшись трясущимися руками в колени, выплюнул окровавленную капу себе под ноги, расфокусированным взглядом провожая розовую вязкую слюну, и припал гудящим виском к тугому канату.  Он часто дышал заполненным слюной и кровью ртом, учащённо моргал, но разноцветные круги не исчезали, левое ухо не воспринимало никаких звуков извне, а только шумело радиопомехами, а кадык, принявший на себя всю силу локтевого захвата Френка, ощущался каким-то каменным комом поперёк горла, препятствующим дышать, глотать и даже шевелить шеей.