Незаходящая звезда

Неприступные каменные стены высотой в двадцать локтей и толщиной не менее семи венчали собой пологий холм у излучины широкой степной реки. Именно её воды накануне принесли укрывшимся в крепости людям страшное предупреждение: обожжённые доски, обломки деревянных копий, десятки мёртвых тел в набрякших от воды серых аттайских рубахах, перепоясанных широкими чёрными кушаками. Стоявшая выше по течению крепость пала, но ни один человек не добрался живым до последнего оплота, ни один голос не рассказал, что погубило тех, кто плыл теперь, подставляя небу мокрую спину, чтобы лечь на дно недалёкого уже моря. Та сила, что пришла из глухих западных лесов, не вступала в переговоры. Говорили, что вражеское войско неизмеримо числом. Говорили, что военачальники ездят верхом на крылатых львах с орлиными клювами — грифонах. Говорили, что солдаты скрывают лица за железными масками, на которых вычеканены свирепые морды. Многое говорили, и слушавшие, леденея от ужаса, передавали эти слухи из уст в уста. Умные собирали всё, что могли унести на себе, и убирались подобру-поздорову. Глупые впадали в хлопотное безумие, кто-то грузил движимое имущество на подводы и фургоны, тщетно пытаясь увезти весь свой скарб с собой, кто-то бежал без оглядки, бросая всё. Лишь бойцы, защищавшие крепость, не могли уйти. Король вместе с военачальниками сурово подавляли мятежи, не давали панике овладеть гарнизоном. Никто и никогда не брал осадой аттайскую столицу. Ничья рука не сдёргивала древнее знамя, ежегодно с песнями и пиршественными жертвами водружаемое над гранёной башней. Никто в мире не смог — и никогда не сможет! — сложить камни так высоко, чтобы построить более мощные стены. Ворота, наглухо запертые и закрытые тремя кованными решётками, доселе не пробивал вражеский таран. Отверстия в теле надвратной башни готовы были извергать на противника кипящую смолу и камни. Перед рассветом часовые увидели вдали первые отряды вражеского войска. Противник приближался без спешки, но и без промедления. Словно густая стая стрижей, армия меняла очертания, вытягивалась в линии и собиралась в группы, перетекая по скулам пологих холмов. Туда и обратно метались всадники-гонцы. Как внимательные взгляды защитников крепости ни выскивали среди сплошного человеческого моря главнокомандующего — тщетно. Не было коня с притороченным к седлу высоким знаменем, не было отряда телохранителей. Вражеские ряды были цельны и неделимы, точно скол базальта. Не видно было ни грифонов, ни многих других ужасов, которыми потчевали бойцов перепуганные беженцы. Но вскоре по крепости разнеслась неожиданная весть: противники также не влекли за собой осадных машин. У осаждавших не было даже тарана. Офицеры гарнизона уже начинали склоняться к мысли, что враг хочет окружить крепость и взять измором, а такой сценарий был всё же лучше немедленного штурма. Враги подобрались так близко, что защитники крепости смогли увидеть железные маски, скрывавшие лица. Наконец, они остановились на расстоянии полёта стрелы. Вперёд выгнали пару десятков людей в грязных серых рубахах — пленных солдат, оставленных в живых до нового боя. Подталкивая их перед собой остриями мечей, к крепостным воротам двинулась сотня вражеских воинов, неся длинные лестницы. До слуха защитников крепости донеслись крики их собратьев, гонимых на приступ. Командующий опоздал с приказом, и туча стрел взвилась с крепостных стен лишь тогда, когда осаждавшие уже миновали половину своего пути. Смертоносный град не остановил их, лишь вполовину сократил количество пленных аттайцев. Приставив лестницы, враги погнали уцелевших пленников по ним первыми. Те, умоляя собратьев о спасении, лезли, лелея последнюю отчаянную надежду остаться в живых. На завязавшийся бой молча смотрели оставшиеся в резерве силы врага, не спеша помочь первой сотне, которая постепенно таяла, отбрасываемая от стен копьями, камнями и чёрными языками кипящей смолы. Немногим позднее начала штурма плотные ряды пришли в движение, выпустив десятка три бойцов с необычными каплевидными щитами в рост человека. Закрывшись ими от стрел, отряд быстрым шагом двинулся к подножию гранёной башни. Сверху вражеские войны напоминали сложно устренное насекомое со множеством крыльев-щитов. Миновав полосу обстрела, они оказались в слепой зоне бойниц, где вытянулись в цепь и двинулись вдоль стены, невидимые и недосягаемые для противника. Целью отряда оказалось место, где стена, подпертая мощным контрфорсом, истончалась. Этот участок был построен позднее других, а потому толщина кладки была не такой большой, как в других местах. Некоторый недосмотр зодчих объяснялся тем, что вражеская армия попыталась бы штурмовать крепостные ворота или более уязвимую восточную часть, обращённую к пологому склону холма. Противников, традиционно нападавших с этих сторон, аттайские солдаты неизменно отбрасывали от стен. Нынешние враги придерживались иной логики. Дальше все произошло очень быстро. С неестественным высоким звуком в тело крепости вонзился узкий двуручный меч. Человек, державший его, резал камень чёрным клинком с такой лёгкостью, словно прорубал раскалённым топором ход в стене снега. Прочие бойцы сообща оттаскивали куски кладки. В считанные минуты ход достиг середины стены, и тогда, повинуясь поданому сигналу, к небольшому отряду потянулся ещё один, и ещё, и снова. Неожиданно проложенный в стене ход разверз пасть между подножием гранёной башни и контрфорсом. Оттуда, не останавливаясь, вырвался воин с закрытым железной маской лицом, потом ещё один, и ещё. Первый, державший обеими руками длинный чёрный меч, на бегу вонзил его в спину подвернувшегося защитника крепости, не успевшего ничего предпринять кроме бегства. Словно чёрные муравьи, просочившиеся через щель враги молниеносно захватили пространство между донжоном и стенами, без разбора убивая и вооружённых солдат, и подносивших на галереи камни и котлы смолы безоружных осаждённых. Стало ясно, что первая сотня, затеявшая штурм, лишь отвлекала оборонявшихся от происходившего у западного борта крепости. В крепости началась паника. Кто-то что-то кричал, кто-то пытался отдавать приказы, но никто их не слышал. Штурм, начавшийся, как битва, превратился в расправу. Закованные в железную броню воины с масками, закрывавшими человеческие лица, рыскали по осадным дворам, не внимая мольбам о пощаде и не беря пленных. Владелец чёрного меча разрубал засовы и баррикады, преграждавшие ход на башни и боевые галереи. Враги устремлялись туда быстро и слаженно, словно каждый из них был не отдельным человеком, но был частью могучего, кровожадного, непобедимого и неуязвимого организма. Над погибающей крепостью неподвижно возвышалась нацеленная в небо гранёная башня. Окроплённое кровью основание её казалось чёрным, несгибаемое туловище купалось в лучах солнечного света. Тяжёлое знамя еще минуту колыхалось над ним, но вражеская рука не замедлила пустить горящую стрелу в сердце изображённого на нём аттайского барса. Удушливый дым тяжёло взвился в небо. Тот, кто держал чёрный меч, исступлённо рубился на последней не сдавшейся башне. Наиболее опытные бойцы, удерживавшие её, решительно отбрасывали врагов, наступавших сразу снизу и с обеих примыкавших к башне галерей. Крепкий мужчина с багровым лицом, вооружённый длинной пикой, удерживал проход. Показывая в оскале окровавленные зубы, он без устали колол противников, ловко выискивая в их броне уязвимые места. Когда, повинуясь приказу, враги расступились и пропустили хозяина меча из погибельного железа, боец улучил момент и достал его своим оружием, вонзив узкое лезвие в зазор между краем маски и щитком шлема. В ответ тот легко взмахнул длинным клинком. В руках у озверевшего копьеносца остался лишь опалённый отрезок древка, бесполезная палка. В следующее мгновение погибельное железо взрезало ему грудь, а враг непринуждённо отшвырнул поверженного противника ногой и первым шагнул на деревянное перекрытие, поднялся по лестнице. Глянул из бойницы в слепые окна донжона. Покончив с защитниками стен, страшный враг аттайского короля намеревался двинуться к его последнему убежищу, где тот укрылся со своей семьёй. … В полдень была поставлена последняя точка в истории Аттайского царства. Контестар стоял на парадной лестнице донжона, сняв железную маску. Пахнувший кровью и гарью воздух рассекали длинные светлые полосы — лучи, проникавшие через узкие оконные проёмы. Контестар смотрел через окно на далекий морской берег. Перекатившись через последний укреплённый форпост, его армия ринулась к воде, естественной границе, за которую он пока не мог её послать. Там солдаты снимали маски, черпали солёную воду шлемами, а кто-то, раздевшись, уже плескался в толще ласковых голубых волн, смывая с себя кровь и грязь минувшего боя. Контестар остался один в массивной каменной постройке, усталый и переполненный силой одновременно. Ему было уже более пятидесяти лет — втрое больше, чем тогда, когда он впервые взял в руки погибельное железо. Его необъятная по меркам старого мира империя раскинулась от неприступных западных гор до бескрайнего восточного океана. В этот день Контестар присоединил к ней последний лакомый кусочек, который обеспечивал его потомков выходом к морю. Тридцать пять лет Контестар воевал с людьми и чудовищами, волками и змеями, лесом и горами, чтобы склеить воедино то, что мог теперь назвать своей землёй. Он использовал вместо клея кровь, проливая её обильно и безжалостно. Власть его на земле была незыблема и не оспорима. Каждый подвластный ему знал, что судьбой его распоряжается не дух, не чудище из-под горы, не идол и не предок — только Контестар, человек кровью от крови и плотью от плоти человека. В его груди ровно билось, качало кровь человеческое сердце, унаследованное от отца. Но лишённое всех привязанностей, это сердце стало твёрдым, как камень. Погибельное железо верно служило ему, всегда готовое принять новую жертву. Взятие крепостей малыми силами стало основой его военной стратегии, и никто не мог ничего ему противопоставить. Контестар услышал, как его окликнули. На одной площадке с ним стоял юноша, сначала показавшийся ему незнакомым. Он был одет в добротную тёмную рубашку, штаны из того же материала и простые кожаные сапоги. На вид ему было семнадцать лет. Одну руку, отхваченную по локоть, заменяла спрятанная в рукаве культя. — Эй! — снова позвал однорукий юноша, напрасно пытаясь придать своему голосу надменный тон. Контестар медленно повернулся к нему, чертя острием меча тонкий красный полукруг по каменному полу. Он без страха взирал на дракона в человеческом обличии, которому когда-то, более трёх десятков лет назад, отрубил лапу. — Как здоровье дедушки? — бросил Контестар так, словно интересовался жизнью дальнего, полузабытого родственника. Юноша проглотил насмешку, лишь уголок чётко очерченных губ слегка дрогнул. Выдержав паузу, он задал вопрос: — Недавно мой брат похитил принцессу, но ты не пришёл её выручать. Почему? Контестар смерил молодого дракона внимательным взглядом. Что-то в его облике было мучительно-знакомым, как будто он встретил наяву кого-то, явившегося в полузабытом сне. Обманчивая молодость ящеров — на вид оборотню было не более семнадцати, хотя на самом деле он был ровесником Контестара. — А ты что, на крыше караулил? — спросил он и усмехнулся, поражённый этой почему-то забавной догадкой. Злобная мина на лице униженного дракона подтвердила без слов: караулил. Да-да, именно его, калеку, недостойного стоять в одном ряду с братом, отослали караулить на крыше и подглядывать за тем, как его могучие сородичи торжественно вкушают свою добычу. Откуда-то в сознании Контестара явился образ юноши, подглядывающего в замочную скважину за делами сильных мира сего. Вероятно, брат не убил его в поединке, пощадив лишь затем, чтобы однорукий — однолапый — сородич всю жизнь играл эту унизительную роль. Герой негромко рассмеялся, поняв, что семья послала для переговоров с ним именно этого юношу, потому что пренебрегала им. Вот, значит, как всё обернулось. Уязвлённый и раздосадованный, однорукий дракон не стал повторять свой вопрос, но задал новый: — Почему ты убил всех, кто был в этой крепости? Ты что, не понял, что тебе нужно убить только одного человека? Как же твоё «Все люди — братья»?! Контестар покачал головой. Произнёс до насмешливого наставительно: — Все люди — братья, — утвердил он так же твёрдо, как тридцать пять лет назад, а после добавил. — Но не все люди — люди. Дракон затравленно оскалился, чувствуя на себе насмешливый взгляд. Ему нужно было возвращаться, чтобы передать эту новую пищу для размышлений деду и брату, но он задержался, чтобы задать третий вопрос: — А ты — человек? Ты-то — человек, Контестар? Контестар надменно поднял подбородок. Из глубокой царапины, рассекавшей его щёку и бровь, сочилась густая тёмная кровь, сургучными каплями стекая на каменный пол. Та, что ещё капала с лезвия меча, казалась разбавленной по сравнению с ней. Солнце освещало суровое лицо, обретшее завершенность в своих жестоких чертах. Властный голос объявил равно и собеседнику, и солнцу, и вечному небу, и погибельному железу: — Я — король.