Незаходящая звезда

Толпа неистовствовала, кто-то что-то кричал, кто-то опрометью бежал прочь, многие на почтительном расстоянии бросились на землю, умоляя друзей скорее покинуть селение Охватившее людей чувство не было ликованием: скорее испугом на грани неверия в произошедшее. Ближайшая к драконьему замку деревушка не знала спокойной жизни. Ящеры немало крови попортили её жителям, объявляясь по осени и требуя дань в виде большей части собранного урожая. Нередко сложенные в условленном месте подношения — мешки зерна, запасы овощей, винные бочки, мёд, ткани, воск, медная утварь, клетки с курами, копчёное мясо и лучшие молочные коровы — их не удовлетворяли, и тогда деревню ждали опустошительные пожары и разрушения. Даже соблюдая веками сложившиеся договорённости, жители не могли чувствовать себя в безопасности. Неуязвимые твари могли нагрянуть в любое время года, а два подрастающих дракона и вовсе, беспечно резвясь одним прекрасным августовским днём, как-то раз сожгли бо́льшую часть несжатого хлеба. А ведь ещё надо было платить налоги королю, чьи посланцы каждую осень старались нагрянуть раньше ящеров, а потом на всей доступной их обозам скорости удрать из проклятого места. Каково-то же было привыкшим к ежегодным налётам деревенским жителям увидеть на импровизированных нартах голову самого сильного и самого беспощадного своего мучителя? Кто-то спрятался в подвале, кто-то, совсем обезумев от страха, кинулся прочь. Храбрецы, пришедшие рассмотреть поближе жуткий трофей, по цепочке передавали своим менее отважным родным и знакомым подробности произошедшего. Лишь спустя полдня на порядком охрипших героев обрушились положенные почести. Подходя к деревне, Контестар убедил Дука спрятать золото в овраге. Он с удивлением заметил, что друг стал подозрительно на него подглядывать и опасливо задавать туманные вопросы насчёт его дальнейших планов. Планов на будущее у Контестара не было никаких, но чутьё подсказало ему, что Дук опасается за свои сокровища. Печально было терять доверие вчера ещё такого близкого человека, и потому юноша предложил ему схоронить до поры свои богатства так, чтобы лишь он один знал их местонахождение, а с собой взять лишь малую часть. В конце концов, Дук пока ещё не нанял взвод громил-телохранителей, которые обеспечили бы ему безопасный проезд через весь континент. Когда Дук принял все меры, чтобы Контестар не мог претендовать на его золото, он сам неожиданно начал претендовать на славу героя. Контестар только диву давался, как залихватски подвыпивший старик описывает битву с драконом. О скромности речи не шло, зато история дополнилась такими подробностями, что мёртвый ящер показался ещё более устрашающим чудищем, чем был. Пожалели несчастную погибшую девушку и всех её предшественниц, покачали головами, узнав о решении старого дракона впредь давать храбрецам шанс освободить несчастных жертв из плена. Что может сделать один рыцарь огромному огнедышащему чудовищу? Однако, отрубленная голова — вот она! И вот герой, повергший страшилище в прах! Вечером деревня пировала. Откуда-то — Контестар не торопился распускать такие слухи — всем стало ясно, что в середине зимы драконы не явятся за данью, а потому отложенное для них добро можно продать, проесть, пропить и всячески прокутить. Это окончательно подняло всем настроение. Дук, разомлевший от деревенского вина и от пуза наевшийся, горланил песни своей далёкой молодости. Контестара что-то беспокоило. Он был бы рад предаться общему веселью, тем более, несмотря на все усилия Дука перетянуть на себя одеяло, окружавшие всё равно понимали, кто из них двоих всё-таки убил дракона. Но что-то мешало герою упиваться славой. Странное беспокойство разлилось по душе, точно огромная кошка лизнула шершавым языком. Контестар, медленно перебирая ногами, вышел на тёмную улицу, поднял голову к небу. Над головой медленно плыли созвездия — привычные, знакомые с детства. Крошечная точка незаходящей звезды по-прежнему сияла на юго-западе. Контестар с удивлением понял, что несмотря на мороз ему не холодно стоять в одной рубашке. Согревал железный крюк на левом плече, разгонял кровь, словно второе сердце. Герой, победивший чудовище, думал об отце. Если удастся раздобыть коня, то они встретятся через пару-тройку дней. Как-то он расскажет ему о расправе, учинённой над Контестарией? Огромная зубастая, хоть и слегка обглоданная башка убитого ящера не заменит ему живой дочери. Тяжёлая и скорбная предстоит беседа, а ведь ещё надо будет поведать отцу о проклятии, наложенном на их род. При воспоминании о проклятии Контестар вздрогнул. Он вовсе не собирался ждать, пока слова старого дракона вступят в силу. В скором времени ему придётся убить невинного — непременно невинного перед ним! — человека. Людей вокруг было много. После долгих дней в одиночестве или в обществе одного лишь Дука захудалая деревенька показалась Контестару многолюднее, чем столица. И едва ли за убийство в этой дыре его будет ждать какое-либо возмездие. Но всё же захотелось несколько повременить с предписанным злодеянием. На свете полным-полно невинных людей, а потому можно… Не спешить. Контестар попытался вспомнить лицо сестры, так похожее на его собственное, и вместо этого вспомнилось другое лицо. Бледное, испуганное, одухотворённое в своей нервной красоте лицо Тармы. Снова заныли семь точек под коленом, и волной начало подниматься гадкое, почти нестерпимое чувство вины. Перед глазами встало видение: женщина в пыли у его ног, а он… Не помог ей. Она умоляла о спасении, заклинала именами своих забытых богов, а он её прогнал. Как можно было бросить несчастную там, на забаву чудовищам? Контестар вспомнил её последний взгляд и тот печальный образ, увиденный парой дней ранее в окне. Разве виновата эта таинственная женщина, что она похожа на… Эту мерзость. На трёхгранную иглу, под которой ящеры убивали невинных девушек — а скольким ещё предстоит там погибнуть? Явилось смутное желание вернуться в замок и потребовать, выкрасть, всё-таки спасти Тарму, но Контестар ясно понимал, что не сделает этого. Пороху не хватит, да и поздно. Судьба её уже решена. Нельзя пойти и что-то перерешить. Уже нельзя. Судьба! Контестар тупо уставился на свою тень на грязном снегу. Собственная судьба никогда в жизни не принадлежала ему. Путь его не был расписан далеко наперёд, но решение, куда сворачивать, всегда принимал за него кто-то другой. С детства будущий герой рос молчуном: делал то, что скажут, а после не мешался под ногами. Отец знал, что ему можно доверить дело, но никогда не разделял с ним тайны. То ли берёг до поры, то ли не хотел втягивать. Зачем-то отослал с сестрой, хотя место Контестара, разумеется, было подле него. Зачем, собственно? Но он тогда не спорил, как всегда полагаясь на мудрость и дальновидность отца, которого привык почитать. Контестару всегда чего-то недоставало, то возраста, то опыта, то густоты крови. Теперь словно из ниоткуда явилась мысль, что ниша, в которую его пристроили, разрушена. Теперь же он как медведь-шатун, разбуженный задолго до весны, бродит и ищет, кого бы задрать. … Ночью Контестар проснулся, рывком сел, словно его коснулась раскалённая головня. Чёрный крюк, всё ещё зацепленный за плечо, пульсировал теплом, точно хотел привлечь внимание. Избёнка, в которой их приютили, была тесновата, пропахла телячьим духом, рыбой и по́том. Хозяева отдали почётным гостям тёплый угол возле печки, а сами спали на лавках и на полу. Герою померещилось чье-то присутствие. Бесплотная тень, нависшая над ним, шевельнулась, не издавая ни единого звука. Узкие окна избёнки были забраны деревянными досками, и единственным источником света была щель печной заслонки. Но то, что хотело явить себя, выделялось и на фоне кромешной тьмы. Двумя чёрными точками смотрели нарисованные на веках зрачки. В следующее мгновение тень выпрямилась и растворилась во мраке, а нарисованные глаза закатились. Пристальный взгляд ослабел, потом пропал. Контестар приподнялся на локтях, напряженный, как натянутая струна. Ему почему-то стало жутко. Тепло, исходившее от железного крюка, показалось омерзительным, как влажное дыхание огромного больного хищника. Людоеда. Герой вздрогнул. Ныли семь точек на ноге, свободной от высокого сапога. Не к добру ему накануне вспомнилась Тарма, воплощенная в женском обличии трёхгранная игла. Предчувствие беды нарастало, как волна, приближающаяся к берегу, готовая опрокинуться на избитый своими предшественницами песок. Что-то назревало, и Контестар ничего не мог поделать — лишь ждать, когда придёт его черед исполнить свою роль. … Утро застало героя лежащим навзничь рядом со своим другом. Контестар следил за солнечными зайчиками, пробившимися через щель оконной заслонки и попавшими на потолок. Он слышал хруст снега под ногами тех деревенских жителей, что первыми поднялись с постелей и вышли на улицу, принялись за повседневные дела. Слышался стук топора, скрип колодезного ворота, лаяли собаки. На душе Контестара было пусто и холодно, а в груди поселилось неясное беспокойство. Кошмар, явившийся ночью, не отпускал его из своих когтей до самого рассвета, а тягостное чувство вины вылакало последние силы. Он снял было с плеча крюк, но стоило отложить его в сторону, как могильный холод окутал тело, словно на Контестара набросили мокрую ткань. Сердце стучало часто, болезненно, с усилием качая остывающую кровь, разогнать и разогреть которую теперь могло только погибельное железо. Контестар понял и то, что вечно горячий крюк потихоньку остывает. Однажды раскалённый в драконьей крови, он давал силу своему владельцу, но запас этой силы не был бесконечным. Очнувшись от похмелья, деревенские жители решились обратиться к герою с просьбой. Суть этой просьбы, словно пожар, передавалась из уст в уста, обретая ясность и естественность. В самом деле, на кого ещё им было возложить тягостную, но необходимую обязанность? Контестар смотрел, как чинно и уважительно кланяется староста, посланный озвучить прошение. В то же самое время, когда Контестар тщетно пытался спасти сестру, в деревне случилось преступление. Виновный — крепкий двадцатилетний парень, рябой, с выбитыми передними зубами и широкими натруженными ладонями — убил своего старшего брата. Суть бытовой ссоры, порядком измозоленная на языках его односельчан, уже потеряла значение. Как бы там ни было, а перед глазами героя предстал братоубийца. Перед жителями стояла непростая дилемма, которую, как они надеялись, победитель дракона сумеет разрешить за них. В подобных случаях закон велит увезти преступника, чтобы судить в ближайшем городе и там же привести в исполнение приговор, каким бы он ни был. Теперь же до середины весны деревня была фактически изолирована от прочего мира. Кто пришлёт солдат зимой в эту забытую дыру, чтобы арестовать братоубийцу? Все понимали, что за подобное преступление полагается смертная казнь, но привыкшие к сохе руки крестьян едва ли могли взять топор палача. И держать преступника в заточении все долгие месяцы, кормить его, обогревать тоже не было возможности. Решено было предложить герою — победителю дракона! — быть судьёй. Контестар смотрел в отупевшие от голода и бессонницы глаза преступника и понимал, что это и есть тот самый случай, которого ждал чёрный крюк, зацепленный за плечо. Его родственники и односельчане надрывались, на все лады рассказывая детали произошедшего, но постепенно все, кто хотел высказаться, сказали своё слово, и голоса стали потихоньку, по одному смолкать. Герой привалился спиной к обледеневшему забору, чувствуя, как мало стоит зимний мороз в сравнении с нечеловеческим холодом, овладевшим его душой. То немногое, что оставалось от него-прежнего, мучительно требовало тепла, замерзало, погибало. Сердце билось совсем слабо, почти пассивно сокращалось и расслаблялась под током крови, и невыносимо болели семь точек под голенищем сапога. Из-за свинцовой снеговой тучи выглянуло солнце, и свет широким столбом обрушился на деревню, пашни и речной берег. Глаза героя медленно, словно нехотя, окинули взглядом притихшую в ожидании толпу. Среди лиц, перекошенных праведным гневом, исполненных низкого любопытства и запоздалого сострадания к убитому, ему почудился знакомый взгляд. Дракон в человеческом обличии, тот самый, которого Дук называл «Гад постарше», с хладнокровным интересом смотрел на героя из-за спин деревенских жителей. Чудовище стояло чуть в стороне от толпы подле отрубленной головы своего сына, выложенной накануне на мороз. Контестар встал ровно, шагнул к подсудимому. Тот, впервые почуяв настоящую опасность, сделал попытку отшатнуться, убежать. Но не знавшая милосердия толпа вытолкнула его к судье. — Я не хотел, — пробормотал тот, запинаясь. — Он сам на меня бросился с ножом, я… Я сам ранен, посмотри! Крестьянин задрал рубаху и показал плохо перевязанную гноящуюся рану. Контестар, развязал пояс, снял с плеча чёрный крюк и вытащил его из-под рубашки. — Ты убил брата, — сурово объявил Контестар, не вопрошая, но утверждая. — Этому нет оправданий. Единственное наказание для тебя — смерть. Чёрный крюк лёг в ладонь так удобно, словно был создан по некоей совершенной мерке. Контестар примерился, намереваясь ударить наверняка, но при этом не задеть многочисленных зрителей этой поганой сцены. Во рту у него появился привкус крови, а неясное беспокойство, болезненное нетерпение и ожидание желанной разрядки удесятерились. — Что я тебе сделал?! — закричал осуждённый, срываясь на визг. Услышав приговор, он, ещё надеявшийся на помилование, почти обезумел от страха. — Я не виновен перед тобой! Контестар качнул железным крюком. Произнёс задумчиво, обращаясь скорее к погибельному железу, чем к окружавшим: — Преступник всегда невиновен перед своим судьёй. Иначе суд не был бы беспристрастным. Гонимый инстинктом жертвы, братоубийца прорвался через толпу растерянных односельчан и кинулся наутёк. Контестар решительно пошёл следом. Какая-то женщина, вероятно, мать обоих повздоривших братьев, бросилась ему под ноги, умоляя оставить в живых хоть одного, но Контестар отстранил её кулаком с зажатым в нём чёрным крюком. Мольбы перешли в бессвязный вопль, полный боли: на груди женщины, которой вскользь коснулось погибельное железо, дымился след ожога, видимый сквозь несколько слоёв грубой ткани. Платье на ней загорелось, и несчастная принялась кататься по снегу, гася пламя. Жертва не смогла уйти далеко. Братоубийца, ослабевший, попытался спрятаться за поленницей, полагая, что сможет какое-то время держать преследователя на расстоянии, а после, как знать, сумеет что-нибудь придумать. Контестар не пытался обойти штабеля дров и играть с преследуемым в догонялки. Повинуясь наитию, он рубанул наколотые дрова чёрным крюком, и тот прошёл насквозь, не встречая сопротивления, точно раскалённый нож сквозь масло. Контестар сделал новое движение, снова взмахнул оружием и снова обрушил его на препятствие, отделявшее его от трепещущего человеческого тела. Рассечённые, обугливающиеся поленья посыпались, освобождая проход. Осужденный снова попытался бежать, но на этот раз Контестар настиг его, вонзил чёрный крюк ему в бок. Крестьянин повалился на снег, хрипя и изгибаясь, забился, в последний раз хватая ртом воздух. Герой подошёл и добавил ещё один удар — на сей раз в грудь, туда, где сердце. По рукам, стиснувшим тупой конец черного крюка, прошла лёгкая дрожь, преследуемая тёплой волной. Контестар почувствовал, как в его остывшую душу падает крошечная, слабо мерцающая искра. Обернувшись на застывшую в немом ужасе толпу крестьян, он поискал глазами пожилого ящера, намереваясь подойти и убить его, если тот будет достаточно беспечен. Но вместо этого глаза его встретились с мутным взглядом мёртвой драконьей головы.