Черта

      Проснулась Алина серым утром, дождь все так же барабанил по крыше и подоконнику, в комнате царил полумрак, и было прохладно. Старкова уткнулась носом в ткань теплого одеяла, пахнущую лавандой. Вставать не хотелось. Казалось, что можно никуда не спешить, никуда не бежать. Им, конечно, не стоило надолго здесь задерживаться, но очень хотелось. Так прекрасно было быть здесь только вдвоем, вдали от мира, отодвинув все проблемы на задний план. Здесь не было призраков и подозрений в убийстве, не было сплетен и косых взглядов. Здесь можно было ни о чем не думать. Алина удовлетворенно выдохнула, поворачиваясь на другой бок. Александр в брюках и рубашке стоял у окна, глядел на расстилающиеся за домом поля, вдали виднелся лес, кажется, он тоже часть ее владений. С ума сойти. Еще два месяца назад она была обнищавшей герцогиней, которая нанялась в гувернантки, теперь же у нее есть целое поместье. Не приносящее доход, но и не убыточное. Невероятно.       - Обозреваешь будущие владения? - с легкой ехидцей в голосе спросила Алина. В глубине души зашевелился стыд за свою вспышку после разговора с Вознесенским. Теперь ее подозрения относительно Александра казались необоснованными, а слова, что бросила ему в гневе, нелепыми и обидными. Она извинилась, а все же до сих пор чувствовала себя виноватой, ведь Александр не раз и не два говорил ей, что она ему ничего не должна и ничем не обязана, не словом, а делом это доказал. - Здесь столько можно сделать! - страсть в голосе Морозова было не скрыть, - при должном упорстве, ты себе даже не представляешь! Эти земли могут приносить доход, и немалый. - А ты, как я погляжу, снова все спланировал, - хмыкнула Алина. - Сердишься? - Александр повернулся к ней, тусклый свет падал ему за спину, выражение лица мужчины было не разгадать, но в голосе слышалась сдержанная настороженность, осторожность. - Сержусь, - произнесла Алина, - что оставил меня. А ведь обещал, - она едва сдерживала смех, на самом деле, но дразнить Морозова было весело.       Александр дернул уголком губ, а потом нырнул в постель к женщине, притянул к себе, крепко целуя. Все ехидные комментарии и насмешки вылетели у Алины из головы, ничего не осталось, только восхитительная легкость, голова кружилась, податливое тело льнуло к мужчине, который осыпал ее лицо, шею, плечи жадными поцелуями. Непослушными пальцами Алина расстегнула пуговицы, стянула с чужих плеч рубашку, провела ладонями по горячей коже, дрожа от желания, которое туманило рассудок. При свете дня все было откровеннее и честнее. Пальцы Александра потеребили сосок, спустились ниже, приласкав между ног. Губы следовали за рукой. Первый стон, тонкий, громкий сорвался с губ Алины, такой бесстыдный, что девушка зажала себе рот рукой. Александр приподнялся на руках, взгляд его полный восхищения блуждал по ее телу. Мужчина резко толкнулся, заполняя девушку собой, заставляя вскрикнуть, и самодовольно ухмыляясь, выдал: - Уже неплохо, но, - новый толчок, - хочу, - и еще один, - чтобы ты была громче. Алина обняла его ногами, руками, прошлась беспорядочными поцелуями по шее, ключицам, плечам. Ногти ее скользили по коже, наверняка оставляя следы. Было хорошо до криков и стонов, до закушенных губ и сиплых вздохов. Глаза Александра горели порочным огнем, и Алина закрыла свои, когда этот откровенный взгляд стало выносить совсем невозможно. ***       - Я предельно серьезен, - произнес за завтраком Александр, - здесь прекрасная плодородная земля, и мягкий климат. Зимы бывают излишне суровы, но они снежные, все культуры, которые высаживают в зиму, здесь дают высокий урожай весной. Кроме того, согласно документам, при твоем деде на границе твоих владений добывали белую глину высокого качества, которая шла в Ос Альту для производства фарфора и фаянса. Твой дед работал с поставщиками царского двора. Это приносило колоссальный доход. Если я правильно понял, добыча прекратилась со смертью герцога, потому что твой отец не интересовался ею. Даже хотел продать соседям, на границе с которыми и добывали глину. Но я уверен, что добычу можно возродить. Алина внимательно слушала Александра, глаза его горели огнем, он был увлечен и вдохновлен. Старковой стоило больших усилий вслушиваться в его слова, а не просто любоваться мужчиной, который уже, конечно, все обдумал. - Это потребует больших вложений, не так ли? - осторожно спросила Алина. Она ничего не понимала в сельском хозяйстве или в добыче глины. Но понимала, что без стартового капитала вряд ли получится обойтись. - Деньги не будут проблемой, - отмахнулся Морозов, словно Старкова о чем-то несущественном спросила, - с расстоянием могут возникнуть сложности. Но я уверен, что можно найти талантливого, умного и достаточно честного честного управляющего, который не станет воровать слишком много. Старкова прыснула со смеху. - Весьма... циничный подход, - выдала. - Здравый, - пожал плечами Александр, - все воруют. Однако, - он помедлил, побарабанил пальцами по столу, - ты должна либо передать земли мне в управление, либо, - он выдержал паузу, - выйти за меня замуж. Старкова тут же помрачнела, улыбка вмиг слетела с губ девушки, и она отвела взгляд. Увлеченно разглядывала гостиную, взгляд ее уперся в расстроенное фортепиано. Гораздо приятнее было думать о том, чем закончился вчерашний вечер, чем о денежных и имущественных вопросах, о том, что замуж она по-прежнему не хочет. - Мы ведь обсуждали это, - тихо произнесла Алина, - я не готова. - Поэтому я предлагаю тебе составить документ, согласно которому я буду твоим управляющим, но земля, разработка глины и дом останутся твоими, - пожал плечами, ничуть не смутившись и не обидевшись, Александр, - кроме того, знаешь, на самом деле, лучше будет, если даже после свадьбы, все это по-прежнему будет принадлежать тебе. Старкова уставилась на мужчину недоверчиво, он же спокойно завтракал, наслаждался каждым глотком кофе и выглядел уверенным и спокойным. - Но я думала, - растерялась, - что это поместье действительно станет моим приданым, когда мы поженимся. - А я сказал, что только ты имеешь значение, - серьезно отозвался Морозов.       Алина вздохнула раз, потом другой, глаза защипало от подступающих слез. В голове не укладывалось подобное благородство. И его было не объяснить тем, что у сам граф был достаточно богат, чтобы не думать о деньгах. Мальен тоже был богат, но он никогда не говорил, что важна лишь Алина, тем более не доказывал этого делом. Старкова так задумалась, что не заметила, как Александр подошел к ней, взял за руки и присел на корточки, заглянул в лицо. - Не надо плакать, - попросил тихо. Алина надрывно всхлипнула и замотала головой. - Я... мне... - залепетала, - это так важно для меня, - выдохнула. Слезы бежали по щекам, Алина осторожно высвободила одну руку, вытащила платок и аккуратно вытерла слезы, но перед глазами все равно все расплывалось. - Мы подумаем об этом потом, да? - произнес Александр, и Старкова в ответ активно закивала, - когда решим все наши дела, когда вернемся домой. Алина едва подавила дрожь. Здесь так легко было забыть о том, что им придется вернуться в дом Морозовых. Но Алина видела нетерпение Александра.       Дом - это дом, мисс Алина.       Да, дом под Аркеском оставался для Александра лучшим местом на свете. Но сможет ли Алина полюбить его? Уверенности в этом у девушки не было.       В глубине дома зазвонил телефон. Старкова едва заметно вздрогнула. Она и не знала, что он здесь есть. Появившаяся на пороге Мария глядела и умиленно, и чуточку смущенно. - Извините меня, ваше сиятельство, но вас просят к телефону. Александр легко поднялся и вышел из гостиной.       Алина глядела на служанку и гадала, как та себе все объяснила, ведь титуловала Александра правильно, саму Алину продолжала называть «ваша светлость». Впрочем, в глазах Марии не было ни капельки осуждения, скорее та действительно налюбоваться не могла на Александра и Алину.       Вы такая пара хорошая!       Алина улыбнулась, слезы подсыхали на лице, неприятно стягивая кожу. А все же девушка улыбалась. - Могу я чем-то помочь, ваша светлость? - спросила Мария. - Нет, благодарю, - ответила Алина, - можете идти. Женщина сделала реверанс и вышла.       Старкова вертела в руках чашку с чаем и чувствовала себя счастливой. Постепенно к ней приходило осознание самого главного: она может доверять Александру. От этого чувства захватывало дух. Возможно, действительно стоит оставить поместье, возможно, действительно получится получать с него доход. Алина не сомневалась в словах Александра, верила в его талант и опыт. И поймала себя на мысли, что хотела бы участвовать, вникнуть во все детали процесса, присутствовать, не контролировать, но учиться. Ей казалось, что Александр не был бы против.       Показавшийся на пороге мужчина был бледен и явно чем-то взволнован. Алина поднялась из-за стола. - Что случилось? - спросила вроде бы, а интонация вышла больше утвердительной. - Мы должны вернуться в Удову, - отрывисто произнес Морозов и замолчал, а потом произнес, - Багра, - голос его сломался. Алина быстро пересекла комнату и обняла мужчину. Его руки сомкнулись у нее за спиной, он притянул девушку к себе, сжал в объятиях с такой силой, что стало трудно дышать. Но Алина и не подумала отстраниться, лишь успокаивающе поглаживала мужчину по спине, он дышал ей в макушку, стараясь держать себя в руках. - Мы выезжаем немедленно, - произнесла Алина, все же отстранившись. Александр благодарно поцеловал ее руки. ***       Они прибыли в Удову поздней ночью. Старкова отметила, что и здесь стало гораздо холоднее. Осень пришла в Равку, ночи были сырыми, ветер с каждым днем становился все более прохладным, а свет солнца все более тусклым.       - Папочка! - девчонки налетели на отца, обняли его и зацеловали. Старкова хотела было сделать близнецам замечание, ведь им давно полагалось спать, но промолчала. Не могла быть строгой, ведь Агата и Злата так рады были видеть отца здоровым. - Ты выздоровел! Мы так рады! - произнесла Агата и оглянулась на Злату, как бы прося и ее подтвердить эти слова. - Мы переживали, - тихо заметила младшая из близнецов, кивнув сестре. - Да, мы очень переживали, - подтвердила Агата, - но Алина сказала, что все будет хорошо. Морозов вскинул бровь: - Алина?       Старкова смутилась. Она не обговаривала этот вопрос с графом. На мгновение даже испугалась: а вдруг он будет против? В конце концов, она еще не стала его женой и мачехой его детям. Она больше не была их гувернанткой по обоюдному молчаливому согласию ее и ее сурового работодателя. И положение ее по отношению к детям Александра теперь было вообще неопределенным.       - Я разрешила, - произнесла вполголоса. За эти два месяца она редко видела, чтобы Морозов ругал дочерей, но такое случалось, и не хотелось бы, чтобы произошло сейчас, после разлуки. Лучше уж принять удар на себя. - Что ж, - Александр дернул уголком губ, - Алина оказалась права. В его голосе не было недовольства, и Алина расслабилась, а девчонки восторженно загомонили.       В коридоре показался Глеб. Он был бледен и казался похудевшим за эти несколько дней. Мгновение они с отцом смотрели друга на друга, а потом парень подошел ближе. Александр обнял его, что-то тихо ему сказал. Глеб отстранился, посмотрел недоверчиво, а потом лицо его просветлело, восторг был таким по-детски открытым, что он стал выглядеть моложе своих лет. Старкова улыбалась. Впрочем, лицо ее тут же приняло озабоченное выражение, когда к ним спустилась Улла. Морозова была бледна и явно плакала, на лице ее не было привычной улыбки. Она не выдала насмешливую фразу, не тряхнула своенравно головой. Она лишь слабо коснулась руки Алины в приветствии, остановилась напротив брата. Тот сгреб ее в объятия. - Идем к ней. Пожалуйста, - голос Уллы был тих, ломался, дрожал, искажался. Все притихли. У Старковой разрывалось сердце. Как бы она ни относилась к ее сиятельству Багре, но видеть, как тихо плачет Улла, как бледнеет Александр, как мрачнеет его лицо, было невыносимо. Девчонки стояли, держась за руки. Все-то они понимали, на личиках их застыло выражение страха грядущей потери. Глеб хмурился, молчал. Александр что-то тихо сказал сестре, и они направились к лестнице.       - Идите отдыхать, ваше сиятельство, - вполголоса произнесла Алина, глядя на Глеба, - вы выглядите усталым. Глеб помедлил, а потом отрывисто кивнул.       - Так, - развернулась к близнецам Алина, - вам давно уже полагается спать. Вы чистили зубы? Умывались? - Но Алина, - тут же запротестовала Агата, глаза ее сверкали, - мы ждали тебя и папу! Мы хотели показать тебе свои рисунки. Мы рисовали, занимались математикой, читали книги по истории и даже, - она комично скривилась, - упражнялись в игре на фортепиано! - Мы дочитали «Таинственный сад», - тихо вступила Злата, глядела застенчиво и в то же время хитро, - нам нужно же выбрать новую книжку для чтения на ночь, верно? Старкова не могла не оценить манипуляцию. Не могла и сопротивляться, если уж быть честной. Она ужасно соскучилась по девочкам. И не хотела их так просто отпускать, укладывать спать. В конце концов, она ведь больше не их гувернантка. Может позволить себе не следовать правилам.       Потому, взяв девчонок за руки, слушая их восторг по поводу «Таинственного сада», она повела их сначала в библиотеку, где они долго выбирали книгу для чтения. Потом все же заставила умываться, причесала обеих, заплетя косы, и только тогда взяла стопку рисунков, которые ей торжественно вручили близнецы. Они действительно много рисовали.       Но стоило Алине бросить взгляд на изображения, как у нее замерло сердце. Мгновенно тревога захватила все ее существо, и спокойствие, которое девушка испытывала рядом с Агатой и Златой, развеялось будто туман поздним утром. В ушах зашумело, звуки отодвинулись на задний план. Не сразу Старкова поняла, что и девочки, которые до этого болтали без умолку, притихли.       На рисунках был изображен дом Морозовых - старинное здание, мрачное небо с тяжелыми тучами, темное, страшное, осеннее море. А изображена была осень - пожухлая трава, деревья с голыми ветвями. И фигура женщины со сломанной шеей. Все время она, всегда она, только она. С каждым разом все более искусное изображение, словно Злата пыталась отточить мастерство до совершенства. Фигура была рядом с домом, на крыльце, в окне, на балконе, рядом с деревьями, на берегу моря. Была то ближе, то дальше, то на переднем плане, то на заднем. Но ни один рисунок не обошелся без нее. Старкова откладывала лист один за одним, пока в руках ее не остался портрет.       Молодая и очень красивая женщина смотрела на Алину с лукавым блеском в глазах. Портрет был выполнен черным карандашом, у Старковой не было сомнения в том, кто изображен на нем. Черты лица этой женщины угадывались в лицах Глеба и близнецов. Алина была уверена, что волосы у нее каштановые.       Но откуда девочки помнили ее?! Ведь не осталось портретов, фотографий Людмилы. Ничего не осталось!       ...она... разбила зеркала в доме, изрезала ножом семейный портрет, изорвала все фотографии, где была изображена, словно хотела стереть любое напоминание о себе...       Она сама уничтожила все, будто бы хотела, чтобы ее забыли, будто бы хотела сама себя забыть. А теперь властно напоминала своим дочерям о том, что она не ушла, о том, что она все еще их мать, о том, что она не отпустит своих детей.       - Ты... молодец, Злата, - сипло произнесла Алина, - техника становится все лучше. Я рада, что ты... много тренировалась.       Злата молча смотрела на Алину, девочка не выглядела довольной похвалой, скорее испуганной, притихшей, как бывало дома. Она будто раздумывала, заслуживает ли Алина ее доверия, а ведь Старковой казалось, что эта стена между ними рухнула.       Девушка вновь посмотрела на портрет. Теперь ей казалось, что в глазах Людмилы не лукавство, но злорадство. Она напоминала ей, что близнецы - ее дети, и никакая гувернантка не сможет это изменить. Но Алина и не собиралась менять. Просто мертвые должны оставаться вне мира живых, не пересекая черту, но в доме Морозовых все было перевернуто с ног на голову.       Казалось, что повеяло мертвенным холодом, казалось, что шеи коснулись ледяные губы, и знакомый издевательский смех раздался в ушах. Старкова едва подавила в себе паническое желание обернуться.       - Мяу! - Лучик прыгнул на колени. У Алины даже сил не было его ругать, ведь он пробрался в комнату девочек, где его не должно было быть ночью. А сама уже гладила своего защитника, спасителя, ведь от собственных мыслей опускались руки. Она должна была что-то сказать, но не могла найти слов. Девочки смотрели на нее, не отрываясь. Злата со страхом, Агата с надеждой. Алина не могла их подвести. Не имела на то права.       - Я знаю, что вы переживаете, - тихо начала Алина, - но то, что мы с вашим папой любим друг друга, не значит, что вы должны забыть о вашей маме. Вспоминать ее, любить ее - это правильно. Так и должно быть. - Мы почти не помним маму, - грустно произнесла Агата. Старкова крупно вздрогнула. Те же слова девочка сказала в первый день их знакомства. - А папа почти ничего о ней не говорит, - продолжала старшая из близнецов, - он грустит, мы знаем, - она тихонько вздохнула.       Алина мысленно пообещала себе устроить Александру хорошую головомойку за то, что он предавался своей скорби столько лет, забыв о собственных детях, не думая о том, что им нужны не только деньги, на которые можно купить вкусную еду, красивую одежду и хороших учителей, но и отец. И ежевечерних формальных посиделок не было достаточно! Иначе сейчас Агата не говорила бы с такой тоской.       - Он обязательно расскажет вам больше, - пообещала Алина, - когда будет готов. Просто каждому человеку нужно свое время, чтобы пережить горе потери. Девочки переглянулись. - Но ведь мама тоже нас потеряла, - серьезно произнесла Злата, заставив Старкову похолодеть.       Мысли ее окончательно пустились вскачь, чувства были спутаны. Она не знала, что на это сказать. Что мертвые должны быть с мертвыми? Что они не должны вмешиваться в жизнь живых? Что воспоминания это не то же самое, что общение с призраком? Святые! Какие слова ей найти? Как успокоить девочек? Как успокоиться самой? - Вы любите вашу маму, а ваша мама любит вас, - сказала девушка, стараясь, чтобы голос не дрожал, хотя даже довольное мурлыканье Лучика не успокаивало, не помогало собраться с мыслями, - так будет всегда. Но ваша жизнь продолжается, вы идете вперед, вы должны помнить о маме, даже рисовать ее, - Алина взглянула на портрет, который все еще держала в руках, - но не оставаться в прошлом, не позволять ушедшим определять ваше будущее, - она положила портрет на стол, - его я оставлю, а остальное... заберу с собой. Сказать, что сейчас же сожжет в камине, Алина не смогла, но и оставлять близнецам страшные, тревожные рисунки, от которых мурашки бежали по коже, не собиралась. Девочки не стали спорить. Поправив обеим одеяла и позволив себе вольность в виде поцелуя в лоб, Алина, прихватив рисунки, вышла в коридор, плотно притворив за собой дверь.       - Ваша светлость, вас просят зайти к ее сиятельству Багре, - перехватила ее по дороге в комнату служанка. Алина отрывисто кивнула и, все еще сжимая листы бумаги в руке, направилась к Багре. Рисунки жгли пальцы.       В коридоре она столкнулась со встревоженным Глебом. - Ваше сиятельство, что-то случилось? - прямо спросила Алина, внутренне готовая ко всему на свете, к новому потрясению. Юноша посмотрел на рисунки в руках девушки. Интересно, сестры показывали ему их? Делились своими переживаниями? - Бабушка сказала, что желает видеть меня, - тихо ответил Глеб, помолчал и продолжил, - она совсем плоха, мисс Алина.       Он все видел и все знал, понимал, но по привычке держал дистанцию никогда не спрашивал о состоянии Багры прямо, и уж тем более не лез к ней в душу. Удивительно, что старая графиня пожелала его видеть.       Глеб, тем временем, шагнул ближе, коснулся листов бумаги в руках Алины, те едва слышно зашуршали. - Это рисунки Златы, верно? Старкова отрывисто кивнула. - Мне страшно, мисс Алина, - вдруг признался Глеб, - мне страшно, - повторил и добавил едва слышно, - я не хочу возвращаться домой.       У Алины тонко зазвенело в ушах. Расширившимися глазами она смотрела на юношу. И вдруг, впервые за все это время, задала себе вопрос: а что видел Глеб? Как пугал и путал его дом? Юный граф был скрытным и замкнутым человеком, он никогда ни словом, ни делом не показал, что видит призраков в доме, но вот теперь говорил с Алиной впервые предельно откровенно. И у Старковой кровью сердце обливалось от его интонации. - Мне тоже, - честно призналась, - мне тоже очень страшно. Но боюсь, ваше сиятельство, что нам нужно будет вернуться, иначе мы никогда не избавимся от этого страха. А теперь идемте, негоже заставлять вашу бабушку ждать. Глеб отрывисто кивнул. Алина не была уверена, что он до конца принял то, что она ему сказала, но покорно пошел за девушкой.       Старкова постучала и, дождавшись разрешения, вошла. Багра восседала среди подушек и одеял, в комнате было невыносимо душно, натоплено так сильно, что Алина мгновенно покрылась липким потом. Но Багра, судя по ее виду, все равно мерзла, она зябко куталась в пушистую шаль. Черты лица графини стали еще более тонкими, глаза ввалились, но взгляд оставался по-прежнему ярок, прожигал явившихся Алину и Глеба насквозь. Улла сидела прямо на подоконнике, Александр устроился в кресле рядом с матерью. При появлении сына он вопросительно вскинул бровь. - Багра, стоит ли... - Стоит, - оборвала сына женщина, тон ее был не любезен, - по меньшей мере, потому что я так хочу! - фыркнула зло, - а еще потому, что твой сын уже достаточно взрослый, чтобы знать правду! - Какую правду, мама? - устало спросила Улла, вид у нее был утомленный, словно за все эти дни она постоянно слышала эти слова от Багры и уже не могла их слушать. Багра поджала губы. - Я не думала, что мне придется открывать старые тайны, но выбора нет. А времени у меня все меньше. Что встала, девочка?! - гаркнула она вдруг на Алину и требовательно вытянула вперед руку.       Алина помедлила, а потом приблизилась и осторожно положила стопку рисунков на колени Багры. Александр, увидев изображения, изменился в лице, пытливо посмотрел на Алину. Старкова успокаивающе коснулась плеча мужчины и направилась к кушетке в самом углу комнаты. Глеб сел на подоконник рядом с тетей, которая обняла его и коснулась губами виска. Юноша не стал отстраняться.       - Что ж, - Багра отложила рисунки, обвела взглядом присутствующих, - мне осталось недолго. - Мама! - с упреком воскликнула Улла. - Помолчи, - властно произнесла старая графиня, - я знаю, что говорю, - она посмотрела на сына, взгляд ее неуловимо изменился. Алина могла видеть и ласку, и нежность, мимолетную гордость. Так Багра никогда не смотрела на Уллу, только лишь на Александра.       На самом деле, матушка, несмотря на свою ворчливость и отвратительный характер, женщина, во-первых, умная, а, во-вторых, любящая своих детей. Пусть и Александра она любит больше.       Да, сына старая графиня любила явно больше и не скрывала этого, а прерывисто вздохнувшая Улла это всегда понимала.       - Эта история началась слишком давно, - произнесла Багра, закашлялась, прижав платок к губам. Алина с ужасом увидела на белой ткани кровь, - вы знаете, конечно, что Илья Морозов дружил с Филиппом Гориным. Я уж не знаю, где они познакомились и почему так крепко дружили - были слишком разными людьми, - но факт остается фактом: талантливый и не слишком практичный Горин дружил с приземленным и хватким Ильей. Во времена, когда аристократу было зазорно заниматься чем-то кроме получения дохода со своих земель, мой отец активно развивал шахты, наплевав на мнение соседей. Его за это ненавидели, ему завидовали. Мою мать не хотели выдавать за него замуж. Но отец был богат и мог себе позволить купить кого угодно и что угодно, в том числе и родителей невесты, которые на его счастье оказались весьма корыстными людьми. Горина в то время не было в Равке, он много путешествовал в юности, говорят, что побывал везде. Он вернулся уже после свадьбы. И был очарован невестой. Моя мать появляется на многих его картинах, ее лицо, ее фигура везде. Она стала музой художника и его возлюбленной. И любовь эта была взаимна.       Багра замолчала. Александр побледнел, посмотрел на Уллу, женщина смотрела только на брата. Мгновение они вели молчаливый диалог.       - Ты хочешь сказать, - медленно произнес Александр, переведя взгляд на мать, - что все эти слухи, все эти сплетни, все это - правда? Багра, не мигая, смотрела на сына. Сердце Алины пропустило удар. - Я дочь Филиппа Горина, - четко и тихо произнесла Багра, - и пусть мой отец признал меня, пусть он желал забыть о том позоре, который навлекла на него моя мать, но любил меня в пику Филиппу, из жадности, из гордости, не из нежности, не потому, что это была настоящая любовь. - Мама, - только и спросила Улла, - ты уверена? - женщина выглядела шокированной. - Да, я уверена, - отрезала Багра, - Илья Морозов был моим отцом, он вырастил меня и многому научил, я горда быть его дочерью, но кровь не вода, и мы бастарды с вами, - она коснулась руки сына.       Александр сидел застыв, оцепенев, он не сжал руку матери в ответ, глядел прямо перед собой, хмурился, пытаясь принять то, что услышал. Алине стало его жаль. Хотелось обнять, показать, что она рядом, показать, что старые истории неважны, они не имеют над ними власти, но приблизиться не смела.       - Прадедушка знал? - послышался вдруг тонкий голос Глеба, парень был взволнован, он весь дрожал, Улла обняла племянника крепче. - Я думаю: он что-то подозревал, - ответила Багра и снова закашлялась, ее надсадный кашель разносился по комнате, дыхание было тяжелым и хриплым, женщина надолго замолчала, пытаясь восстановить дыхание, - они то дружили с Гориным, то ругались. Моя мать старалась быть миротворцем, но сама же и стояла между друзьями. Илья высмеивал картины друга, Горин обвинял его в смерти моей матери, которая, на самом деле, просто была слаба здоровьем. Она не смогла родить мужу еще детей. И я думаю, что отец любил меня вынужденно, ведь больше наследников у него не было. После смерти матери Горин и Илья стали ругаться еще больше. Художник постепенно терял зрение, характер его становился все более желчным, а картины все более мрачными. Но со мной, - лицо Багры на миг просветлело, - со мной он всегда был ласков. Он рисовал тогда «Пир», и я часы проводила в его мастерской. Горин говорил, что я похожа на мать. Отец злился на него, на меня. Однажды они страшно поругались, обвиняли друг друга в смерти матери. По правде говоря, они оба безумно тосковали. Филипп не мог отпустить свою возлюбленную, из-за него она осталась, - Багра посмотрела на сына. Александр крупно вздрогнул. Алина кусала губы.       ...она была для него всем. В кошмаре и тьме она была его путеводным светом. Он не мог отпустить ее даже спустя четырнадцать лет после ее смерти...       - Так это она, - вдруг потрясенно выдохнул Глеб, он смотрел на бабушку, а та отрывисто ему кивнула. И Алина все поняла. Пазл сложился, картина стала ясной. Понятно было теперь, кого видел Глеб - свою бабушку. Она приходила к нему - узница дома Морозовых, оставшаяся там, пленница безумной любви, страсти и боли, которую несчастный слепой художник выплеснул в своих последних картинах, заточил в них свою тоску и свою возлюбленную. - Илья порывался снять картины, он ненавидел «Пир» и «Монахов», - продолжала Багра, - но Филипп сказал, что если тот картины снимет, то обитателей дома ждет беда, что он сам явится после смерти повесить их обратно. Дом - точка притяжения, - повторила слова сына и дочери Багра и посмотрела при этом на Алину, - в другом месте и в другое время едва ли могло случиться то, что случилось. Но дом полон боли и тоски, а еще радости и счастья, любви, которая страшнее страсти, ведь из-за нее осталась моя мать, Филипп, Людмила, - женщина вновь взглянула на сына, - они прокляты. Пока висят картины, ни один призрак в доме не может причинить вред его обитателям, так гласит поверье, так говорил Филипп Горин. Его картины защищают дом от зла, но они же не отпускают умерших в доме. - Тогда их надо снять! - вырвалось у Алины. Четыре пары глаз обратились на девушку, которая тут же залилась румянцем. - Желаешь поэкспериментировать, девочка? - сурово сдвинув брови, спросила Багра. - Мертвые должны оставаться с мертвыми, - не собиралась отступать Алина, - за чертой, которую не должны пересекать. Багра нахмурилась, прерывисто вздохнула потрясенная Улла, Александр мрачно молчал, он глубоко задумался. Алина поджала губы. Такой решительный и смелый в делах, Морозов оказался бессилен перед зыбким, потусторонним миром. Да и кто бы был решителен. А все же сейчас Алине нужны были именно его слова. - Эти картины надо снять! - решительно заявил вдруг Глеб, кивая Алине, поддерживая ее, - это ужасные картины! Они погубили маму! - Твою мать, - заскрипела Багра, - погубил дом, она не смогла вынести происходящее, но картины... - Эта история должна закончиться, - сверкая глазами, грубо перебил бабушку юноша. - Глеб! - рявкнул Александр. Но юного графа было уже не остановить, он спрыгнул с подоконника, уворачиваясь от успокаивающих объятий Уллы. - Этот дом погубил маму, - четко и раздельно произнес он, глядя отцу в глаза, - ты хочешь, чтобы он погубил и Алину?! А я?! - горячился, - а девочки?! Я не вернусь домой, - произнес вдруг сухо, мгновенно успокаиваясь, - я не вернусь, если ты что-то не сделаешь! - Ничего нельзя сделать, - зловеще произнесла Багра. - Вы даже не пытались! - снова завелся Глеб, - никто из вас! Алина! - он повернулся к девушке, ища у нее поддержки. - Мы должны попытаться, - тихо произнесла Алина, не глядя ни на кого из присутствующих, - мы должны... - она осеклась, говорить было трудно, вздохнула пару раз, собираясь с мыслями, посмотрела на Александра, - отпустить, - перевела взгляд на Багру, - простить, - встретилась взглядом с Уллой, - перестать бояться, и, - глянула на Глеба, - пойти, наконец, дальше. ***       - Ваша светлость, вас просят в гостиную, - служанка мялась на пороге комнаты. Старкова рассеянно ей кивнула, показывая, что услышала. Девушка помедлила и закрыла дверь.                          Наверное, слуги решили, что все в доме расстроены болезнью старой графини. Алина знала, что это не совсем так. Не только это угнетало их. Уже под утро они разошлись, так и не сказав друг другу ни слова напоследок, не приняв никакое решение. Алина лишь поцеловала Александра в уголок губ, Морозов порывисто ее обнял. И все на том.       Старкова спала от силы несколько часов, просто заставила себя спать, а потом не спустилась к завтраку. Понимала, что вновь закрывается, отгораживается. Знала, что так решать проблемы нельзя. Но это был ее привычный путь. Алина всегда была одна, привыкла справляться со всеми потрясениями в одиночку и поступала так снова.       Багра настаивала на том, чтобы вернуться домой. Улла была уверена, что мать не перенесет дорогу. Но старую графиню было не остановить: умереть она желала в родных стенах.       Утром Алину никто не тревожил, уважая ее право на уединение, за что Старкова была благодарна всем Морозовым. Но теперь, видимо, кто-то решил все же вытащить ее из комнаты и тяжелых раздумий.       Алина поднялась, бросила мимолетный взгляд в зеркало, ей показалось, что она вновь видит тень за своей спиной. Раздраженно тряхнув головой, Старкова отвернулась.       Она спустилась вниз. И застыла на пороге гостиной, увидев Соколова. Вид у начальника полиции был откровенно злой, он сверкал глазами, глядя на нарочито спокойного Александра, но Алина-то видела, что и сам Морозов едва сдерживается.       При ее появлении оба мужчины поднялись. - Доброе утро, ваша светлость, - сухо поприветствовал Алину Соколов. - Доброе, - настороженно посмотрела на мужчину девушка, вошла внутрь и села рядом с Александром, мимолетно коснулась его руки в успокаивающем жесте. - Мы нашли того, кто столкнул вас в море, ваша светлость, - проинформировал Соколов. Алина встрепенулась. - Разумеется он лишь исполнитель, - продолжал мужчина. - Вы нашли того, кто его нанял? - требовательно спросил Морозов, - или, - зло усмехнулся, - нашей доблестной полиции нужна помощь? - Вы уже помогли, - в тон ему бросил начальник полиции, какое-то время мужчины сверлили друг друга нелюбезными взглядами. - Так нашли? - с нетерпением спросила Алина, прерывая этот поединок. Ей было важно знать, что более ничего не будет ей угрожать. - Давид Костюк, - ответил Соколов, переводя взгляд на девушку.       Старкова потрясенно уставилась на мужчину. Она-то называла имена Елизаветы и Руби, полагая, что две подруги спелись, чтобы насолить Алине, что никто ее не собирался даже убить - лишь испугать, полагала, что это месть Ларионовой, которая упустила выгодного любовника, помноженная на зависть Куприяновой, так мелко и глупо было то, что произошло. Но Алина и не предполагала, что это будет Давид!       Святые! Как ей теперь в глаза Жене смотреть?! Пусть они расстались, но ведь Сафина собиралась за Давида замуж. Все это было ужасно.       - У вас с господином Костюком, - теперь начальник полиции смотрел на Морозова, - возникли серьезные разногласия. Он не мог навредить вам ни физически, ни материально, а потому решил выплеснуть свой гнев на ее светлость. Алина молчала, слишком потрясенная, чтобы сказать хоть слово, рука ее слепо шарила по дивану, в надежде найти руку Морозова, ей нужно было его прикосновение, чтобы успокоиться. Александр крепко сжал беспокойные пальцы девушки. - Полагаю, господин Костюк понесет соответствующее наказание? - вкрадчиво поинтересовался Морозов. - Ее светлость не пострадала, - небрежно пожав плечами, произнес Соколов, - предъявить господину Костюку нечего. У Алины приоткрылся рот, округлив глаза, она смотрела на невозмутимого начальника полиции. Лицо его не выражало ничего. - То есть, - медленно произнесла Старкова, - если бы я погибла, то Давид понес бы наказание, но я жива, и он снова сможет... - она задохнулась от возмущения и страха, когда Соколов просто ей кивнул. Девушка беспомощно посмотрела на Александра. - Я думаю, - медленно произнес Морозов, - что вам, господин Соколов, будут интересны некоторые подробности финансовой деятельности господина Костюка, достаточные для того, чтобы он предстал перед судом. Соколов молчал, хмурился, взгляд его исподлобья был устремлен на Александра. - Иначе вы вновь задействуете свои связи? - невесело усмехнулся. - Не понимаю, о чем вы, - пожал плечами Морозов, однако в глубине его глаз зажегся мстительный огонек, - но, полагаю, что вы должны принести извинения ее светлости за необоснованные подозрения и волнения, которым вы подвергли ее в связи с трагической смертью ее супруга, - в голосе Александра было полно издевки, которую он и не думал скрывать. - Я не буду извиняться за свою работу, - вскинулся Соколов. - Вы будете извиняться за свою некомпетентность! - процедил Морозов, сильнее сжав руку Алины, - за то, что поводом для того, чтобы побеспокоить мою невесту, был навет вашего близкого друга, у которого имелись личные мотивы! Повисла тишина. Алина во все глаза глядела на злого Александра, на рассерженного и не собиравшегося сдавать позиции Соколова. Сердце девушки колотилось в районе горла, воздух вокруг стал душным и вязким, в ушах тонко зазвенело. - Устроим очную ставку? - продолжал наступать Морозов, - или не будем тратить мое и ваше время? Соколов молчал. Быть может, он и считал себя правым, но, кажется, у него не было ни единого доказательства вины Алины, и, кажется, он действительно поверил своему... другу? Но кому?! - Вы пошли на поводу у эмоций, - уже более мирно произнес Александр, - это я могу понять. Но я прошу вас более не беспокоить мою семью, иначе это будет иметь последствия. - Вы мне угрожаете? - сквозь зубы поинтересовался Соколов. - Я всего лишь констатирую факт, - сухо отозвался Морозов и поднялся, отпуская руку Алины, - а теперь - уходите.       Соколов поднялся, бросил на Алину неопределенный взгляд, а потом, отрывисто кивнув, вышел из гостиной. Старкова проводила его потрясенным взглядом.       - Александр, - прошептала, голос ее не слушался, руки тряслись, - что происходит? Вместо ответа Морозов позвонил и велел явившейся служанке пригласить в гостиную господина Веденина. Алина почувствовала, как закружилась голова, и откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза. Быть не может... - Веденина бросила жена, - послышалось сухое, Морозов старался говорить по-деловому спокойно, - ты раздражала его с первых дней появления в доме. Он услышал нас. И решил попытаться отомстить всем женщинам на свете через тебя. Старкова кивнула, не открывая глаз.       Послышались шаги гувернера. Алина заставила себя открыть глаза и выпрямиться.       Юрий улыбался, но, увидев Александра, тут же нахмурился, замедлил бодрый шаг, кажется, начиная понимать: что-то не так. - Ваше сиятельство, - поклонился графу, - мисс Алина, - нехотя поприветствовал и Старкову. Алина смотрела на Веденина и молчала. Она вспоминала почему-то, как он вел себя в ночь бури. Старкова полагала, что его неприязнь к ней безосновательна. Она и была. Просто Веденин был глубоко несчастным человеком, ненавидевшим весь род людской, а женщин особенно. - Вы уволены, господин Веденин, - сухо произнес граф, - без выходного пособия и без рекомендаций. - Что? - опешил Юрий, - но... Он явно не понимал, в чем дело, взгляд его метнулся к Алине, выражение лица стало злым. Он полагал, что это она настроила графа против него. Старковой захотелось нервно рассмеяться. Ее ошибка - и столько последствий. Ей было жаль и Юрия, и Соколова, и даже Давида, но она начинала понимать, что Александр не остановится ни перед чем, чтобы защитить тех, кто ему дорог. - Я не люблю крыс, - процедил Морозов, - я всегда предпочитал верных людей в своем доме. Юрий побледнел, на лице его проступало понимание, он снова посмотрел на Алину. - Вы защищаете убийцу, ваше сиятельство, - тихо произнес Веденин. Старковой понадобилось все ее самообладание, чтобы не вздрогнуть, чтобы удержать лицо.       Юрий ведь был прав: она убийца. Этого не изменить, не исправить, не переиграть собственную жизнь, не сделать по-другому. И вновь показалось, что повеяло ледяным, могильным холодом. В ушах звенел издевательский смех. «Что такое, душенька? Жалеешь?» Весь ужас ситуации был в том, что она не жалела, лишь о своей неосторожности, но не о том, что совершила. И вместе с тем свершенное мучило ее. Вот такой вот парадокс.       - Я не знаю, что вы выдумали себе, господин Веденин, - услышала Алина спокойный голос графа, - но терпеть ваши инсинуации в отношении ее светлости я не намерен. У вас час времени, чтобы покинуть этот дом. Побледневший Юрий молча поклонился и вышел, осторожно притворив за собой дверь.       Александр вновь сел рядом с Алиной, взял ее за руку. - Я виновата, - прошептала Старкова, горло сжало спазмом, - это все моя... неосторожность. Морозов пожал плечами. - Каждое действие имеет последствия, - произнес Александр, а потом легко притянул девушку к себе, - но все можно исправить. Все ли? Алине хотелось в это верить.