Черта

      Алина сидела на скамейке на набережной и смотрела вдаль, вечерело, и солнце медленно спускалось с неба, чтобы утонуть в море, окрасив его в багровый и оранжевый, в перламутрово-красный, золотило волны, чтобы исчезнуть, а завтра возродиться вновь. Старкова не знала, сможет ли она когда-нибудь возродиться, казалось, что дороги назад уже не было. Девушка коснулась живота и не почувствовала ничего.       Тетя Ана восторженно лепетала о внуке, Руби прыгала вокруг Алины и поздравляла ее. А Мальен был невообразимо горд тем, что теперь у него появится наследник. Старкова же оцепенела, не было эмоций, кроме жгучего страха. Девушка не была готова стать матерью, не знала, как воспитать этого ребенка так, чтобы он был счастлив, не могла ему дать любви, потому что любви к нему не чувствовала. Все ее существо сопротивлялось вторжению иного существа, будто бы он был монстром из сказок, паразитом, который постепенно захватывал ее тело. Алину не тошнило по утрам, не было слабости, у нее не появилось никаких странных вкусов или желаний, вообще, честно говоря, не было аппетита, что дало Малу еще один повод, чтобы придраться к ней. Рефрен: «ты должна ради моего сына...» сопровождал теперь Старкову повсюду. Ты должна ради моего сына хорошо питаться. Ты должна ради моего сына много гулять. Ты должна ради моего сына раньше лечь спать. Ты должна... должна... должна...                   Отчего-то Мальен был уверен, что у него родится сын. Алина должна была родить ему сына. Порой на девушку накатывал ужас: а если она родит ему девочку, он ее убьет? Или сломает так же, как сломал саму Старкову? Безумные мысли выливались в кошмары, от которых девушка просыпалась по ночам, во рту было сухо, и сердце болезненно и сильно колотилось.       Алина не хотела этого ребенка, она не любила его, ощущала себя растерянной и жалкой, потерявшейся. Увы, ей не с кем было поговорить об этом. Робкие попытки завести беседу с Руби, поделиться с подругой своими страхами, закончились тем, что Куприянова долго-долго уверяла Алину, что ее мысли нормальны, потому что все мы боимся неизведанного и нового, но ведь рядом с девушкой чудесный Мальен, он никогда Алину не оставит. От этого стало только хуже. Если бы Мал оставил Алину, то, право слово, девушка была бы счастливее. Супруг, узнав о беременности, немного успокоился, словно понимал, что вот теперь Старкова точно никуда от него не денется, не сбежит, не исчезнет, не ускользнет из цепких лап. Он не стал меньше пить, правда, теперь устраивал ужины, - хоть мысленно Алина подбирала более грубые слова его застольям, - вне их дома. - Тебе нужен покой, душенька, - улыбался Мальен. Его улыбка походила на оскал довольного хищника. Он загнал свою жертву в тупик и знал, что теперь сполна насладится обедом.       Они спешно уехали в Удову, Алина перенесла поездку легко. Да только столь восхваляемый всеми климат морской Ос Альты не слишком-то подошел Старковой. Она задыхалась от влажной жары, не радовало ее еще по-летнему теплое солнце. Девушка уходила гулять ранним утром или вечером, когда день плавно перетекал в ночь. В эти часы было меньше людей.       Столичное общество, которое в сентябре плавно перекочевало из Ос Альты на берег Истиноморя, недоумевало и удивлялось затворничеству Алины. Руби, хихикая, пересказывала подруге сплетни. В них образ страдалицы, которую запер в доме муж, наслаждающийся ужинами, балами и приемами, откровенно флиртующий с красивыми дамами и не гнушающийся посещать женщин определенной профессии, был так ярок, что это даже веселило Старкову. Что ж, в беременности, которая пока была не заметна внешне и никак не сказывалась на самочувствии, были и свои плюсы: Мальен перестал приходить к ней в спальню - доктор запретил строго-настрого. И Алина была готова расцеловать этого мужчину, который всецело и всегда был на стороне ее супруга, наплевав на врачебную этику и забыв о деонтологии, за этот запрет. Можно было спокойно спать в своей постели и не опасаться, что ее снова будут терзать. Радовало и вынужденное затворничество, и то, что Мальен, к счастью, не сопровождал ее на прогулках, ведь вечером он уезжал на очередной ужин, а утром еще спал, или его вовсе не было дома. Невероятная свобода!       Эти одинокие прогулки стали и отдушиной для Алины, и пыткой. Отдушиной потому, что можно было остаться наедине с собой, потому, что никто не затевал с ней скандал, не пытался манипулировать, обвинять и говорить о долге; пыткой, потому что, от мыслей порой становилось трудной дышать, и кружилась голова.       Святые! Ну, какой, какой, какой она может быть матерью?!       - Я не хочу тебя, - тихо произнесла Алина, - слышишь? Ты. Мне. Не. Нужен.       Сопротивление было столь сильно, что Старкова взволнованно задышала, пытаясь успокоиться, короткие вдохи и выдохи срывались с губ. Зачем ей этот ребенок? Еще одно осложнение в ее жизни! Ребенок, от человека, которого Старкова не любит. И это было бы полбеды. Что получит в наследство это дитя? Жестокость его отца? Склонность Мальена к зависимостям? Сколь многих сделает несчастными? Или еще хуже. Он будет безвольным и слабым, как его мать! А если это будет девочка? Святые! Если это будет девочка! Она станет предметом манипуляций Мальена. Старкова не питала иллюзий. Ее супруг не станет обращаться с ребенком иначе. Он будет так же манипулировать, контролировать, доминировать. Ломать в угоду себе. Переделывать под свои цели и задачи. Так, может быть, этому ребенку вовсе не рождаться? Существуют же какие-нибудь способы! Не могут не существовать! Алина подозревала, что это и больно, и страшно. И может нанести непоправимый вред здоровью, а то и вовсе привести к смерти. А вдруг это лучший исход? Для нее. Для ребенка. Для мира. С губ девушки сорвался сухой смешок. Ей никогда не были свойственны мысли о глобальном. Кем она себя возомнила? Вершительницей судеб? Святой Алиной - покровительницей сирот? Ее ребенок не будет сиротой, но будет ли он счастлив? Алина была уверена, что нет. Она не сможет сделать это дитя счастливым, потому что не сможет его любить. Не. Сможет.       Девушка смотрела, как солнце посылает последние лучи на землю, как они расцвечивают воду золотистыми искорками, сощурилась, когда лучик солнца попал в глаза. В детстве ей нравилась сказка о Заклинательнице Солнца. Не только потому, что легендарная святая была ее тезкой, а потому, что та девушка была сильной. Ей хотелось подражать. Прошли годы, и Алина Старкова так и не обрела ту силу, которой так желала.       Слабая и сломленная она исступлённо шептала, положив ладонь на живот: - Я не хочу тебя, понимаешь? Не хочу. Я не буду тебя любить, потому что не могу. А Мальен не будет любить, потому что не умеет, он вообще не знает, что такое любовь. Он будет ужасным отцом, потому что он ужасный человек. А если ты будешь похож на меня? Это будет худшее, что можно придумать! Я не смогу тебя защитить, ведь я и себя-то защитить не в состоянии. А если я не захочу тебя защищать? - Старкова подавилась воздухом и замолчала, и снова начала шептать, - не хочу. Не хочу. Не хочу.       Мимо прошла чинная пожилая пара, супруги покосились на девушку с опаской. Старкова едва заметно усмехнулась. Должно быть, она выглядит сумасшедшей. Вдали послышался смех какой-то девушки, поклонник шептал ей комплименты. Перед Алиной возникла девочка - оборванная сулийка, она заглядывала девушке в глаза и протягивала руку, желая подаяния. Ее братья и сестры, такие же худые, выжидали вдали. Их родителей нигде не было видно. Старкова бледно улыбнулась и вложила в руки девочки монету, за что была награждена щербатой улыбкой.       Алина проводила взглядом нищих. Их было немного в богатой Удове, а все же они были. Могла бы Алина пережить нищету? Справиться с ней? Или сломалась бы так же, как и сейчас? Она ведь совсем не Заклинательница Солнца.       - Тебе досталась такая слабая мать, - тихо произнесла Алина, и плевать ей было, как на нее посмотрят окружающие, - такая глупая слабая мать. Поверь, тебе такая не нужна. Ты знаешь, - продолжала, не замечая, как в этом разговоре постепенно находит утешение, - ведь человек должен быть счастлив. Это главное, понимаешь? А ты с такими родителями счастлив не будешь. И выбрать у тебя возможности нет. Самое худшее, что может случиться с человеком, это отсутствие выбора. Впрочем, - усмехнулась, - мы же откровенно, да? Ты же точно должен знать, кто достался тебе в матери. Так вот, - горько вздохнула, - у меня выбор был. А я струсила. Вот так, мой хороший. Я струсила.       Алина поднялась и медленно побрела прочь. Домой не хотелось. Знала, что слуги непременно доложат о том, во сколько она пришла домой. И Мальен будет долго и нудно, прикрываясь фальшивой заботой, читать ей нотации о том, что она должна поберечь себя, чтобы поберечь его сына. В такие минуты Алины злилась. Он говорил: «мой сын», будто бы Алина не имеет к этому ребенку никакого отношения. А еще ее раздражало, что все ее время теперь было подчинено этому маленькому существу, которое оккупировало ее тело. И которого она не хотела приводить в этот жестокий мир.       - Почему бы тебе просто не исчезнуть так же, как ты появился? - вопрошала Алина, медленно идя по набережной, сворачивая на узкие улочки Удовы.       Загорались первые фонари, газовые и дорогие, очень красивые. Алина с удовольствием бы нарисовала и улочку, и фонари, и редких прохожих, помпезные кареты и ладные дома. Нарисовала бы в другой раз. Обидно, что единственным от чего мутило Старкову, был запах краски. Ее тошнило так сильно, что она оседала на ближайшую горизонтальную поверхность, пережидая это мерзкое ощущение. Ее дитя отбирало у нее те немногие радости жизни, что еще были ей доступны. Не замечая, Алина тоже называла этого ребенка своим. И только. Будто бы Мальен и вовсе не участвовал в его зачатии. А было бы хорошо!       К особняку, который нанял Мальен, можно было бы выйти более коротким путем, но Старкова специально кружила по узким улочкам, вымощенным булыжниками, кружила так долго, что в какой-то момент заблудилась. Остановилась на перекрестке, вдохнула теплый воздух, напоенный ароматом ночных цветов - их здесь было великое множество, огляделась. Пять улиц уходили в разные стороны, будто бы жизненные тропы, которые ты можешь выбрать. Алина знала, по какой пойти, чтобы оказаться дома. И нарочно свернула не туда, как и в самой ее жизни.       Она вышла к дому, когда время уже близилось к полуночи. С удивлением и ноткой недовольства обнаружила, что в окнах первого этажа горит свет. Прислуга открыла дверь, смерила хозяйку привычно презрительным взглядом, но сообщила, что господин Мальен дома, и в гостях у них госпожа Куприянова. Алина уже и сама слышала громкий смех подруги, и не менее громкие слова супруга, который рассказывал какую-то шутку, и, судя по интонациям, был уже порядочно пьян. Старкова вздохнула, ничего нового.       Она хотела пробраться мимо гостиной незаметно, чтобы ее никто не остановил, но Мальен ее заметил. - Алиночка! - тут же поднялся, подошел и обнял, - где же ты была, душенька? Уже так поздно! Мы волновались! - он оглянулся на Руби, ища поддержки. Подруга, глаза которой подозрительно блестели, кивнула. На щеках Руби играл румянец, в руках она вертела бокал вина, выглядела свежей и всем довольной. На ее фоне бледная Алина казалась настоящей уродиной. Девушка осторожно высвободилась из объятий мужа, в глазах Мала мелькнуло недовольство, но, очевидно, что он не хотел устраивать скандал при Руби. Вот и славно. Алина подумала, что страшным грехом будет не воспользоваться этой ситуацией. - Гуляла, - ответила коротко и кротко, - свежий воздух полезен, ты же помнишь. Так доктор сказал. - Конечно, - отозвался Мальен, все еще глядя пристально и недовольно, - но уже поздно. - Безопаснее Удовы места не найти, - легко улыбнулась Старкова, делая шаг прочь, - не так ли? Муж нахмурился, поджал губы, между бровей у него залегла складка - верный признак того, что он готов сорваться. - Кхм, - покашляла сзади Руби, отвлекая Оретцева от раздумий о том, как наказать непослушную супругу, - может, присоединишься к нам, Алина? Мы так хорошо сидим! - она улыбнулась, - Мальен рассказывает такие занимательные истории! - девушка легкомысленно хихикнула. Алина знала все эти истории наизусть. И ее от них тошнило. Было ни капельки не смешно. Больше нет. Как Руби могла очароваться ее мужем? А подруга была очарована, теперь Алина видела это ясно. Старкова смотрела в голубые глаза Мальена, подернутые пьяной дымкой, и размышляла о том, переспит он все же с ее подругой или нет? Мысль эта отозвалась тянущей болью. Плевать Алине было на Мальена, но ведь Руби - ее подруга! И другой у нее нет! - Я пойду к себе, - тихо ответила девушка, - устала. Хочу спать, - и отступила в темноту коридора.       Ее никто не удерживал. Вскоре ей вслед понесся веселый и звонкий смех Руби, ей вторил Мальен. Алина поднялась к себе.       Удивительно, что Мал позволил ей выбрать себе комнаты. Они были вдали от покоев супруга, в самом дальнем углу дома. Окна выходили на море. Алина могла часами любоваться такой разной синью Истиноморя, глядела на паруса кораблей и мечтала оказаться не здесь.       Дарья помогла хозяйке подготовиться ко сну и молча вышла. Алина осталась одна. Глядела на себя в большое зеркало и не узнавала. Она похудела, под глазами залегли тени, скулы стали острее, а губы будто бы тоньше. Волосы красивыми волнами ниспадали на угловатые плечи. А в глазах поселилась вселенская тоска. Алина сомкнула веки. И вновь представила себе, что она не здесь, и ее тело принадлежит только ей. ***       Чем ближе был день родов, тем страшнее становилось Алине.       - Говорят, что это очень больно, - вырвалось как-то у девушки одним солнечным днем. Они с тетей Аной сидели в гостиной, тетушка вязала пинетки - выходило очень красиво. Старкова даже залюбовалась невольно. Тетя отложила вязание, посмотрела на девушку поверх очков - ей их сделал на заказ какой-то известный мастер из Керчии. Оплатил все, естественно, Мальен, за что удостоился жгучей благодарности. Любимый зять, как же! Старкову это зло веселило. - И что? - приподняла бровь тетя Ана. Алина вся сжалась, опустила руки к платку, на котором вышивала цветочный узор.             «Зачем эти цветочки?» - рычал муж. Алина терпеливо улыбалась и говорила, что для ее душевного спокойствия. Глаза супруга гневно темнели, ведь душевное спокойствие Алины никогда не было его приоритетом, скорее наоборот его бесило, если Старкова была безмятежна, ведь это означало, что она ускользает из-под его влияния. Но пока Мальен пытался сдерживаться, ведь если он заденет Алину словами, то это девушку расстроит, а это в свою очередь может повредить ребенку. «Доктор ведь говорил тебе беречь меня», - кротко заявляла Алина. На пятом месяце беременности она находила мрачное удовольствие в том, чтобы дразнить Мальена. Когда ей еще выпадет шанс щелкнуть мужа по носу? Поэтому Алина вышивала цветы, тратила деньги на вещи для малыша и ела клубнику, которую обычно терпеть не могла, а сейчас очень хотела. Округлился живот, полнее стали щеки, немного отекали ноги, но перестало тошнить от запаха краски, и Старкова рисовала. В ее картинах преобладали светлые тона, так девушка бежала от реальности, рисуя сказочные сюжеты, где добро непременно побеждало зло. Мальен морщился, о картинах отзывался нелестно. Но Старковой было плевать. Она получала удовольствие от того, что сейчас муж не может ей запретить заниматься тем, что ей нравится. По крайней мере, пока.       - Мне страшно, - честно призналась Алина, внутренне вся сжалась, опустила взгляд на платок, где расцветали красные маки, - очень, - добавила едва слышно. - И что? - вновь повторила тетушка, и Алина поняла, что сочувствия не дождется, о понимании и речи не шло, - потерпишь! Нет большего счастья, чем дети, Алина! Ради того, чтобы привести ребенка в этот мир, можно и потерпеть! А ты такая изнеженная, - цокнула языком, - я не так тебя воспитывала. Впрочем, конечно, Мальен ведь во всем тебе потакает, тем более теперь.       Алина поджала губы. По спине прошла дрожь. Мысленно корила себя за глупость. Ну, зачем она поделилась своими страхами с тетей Аной? Почему раз за разом надеется на какое-то понимание? Но напряжение было столь сильно, что девушка не смогла сдержаться, ляпнула, не подумав. И вот теперь почти уютная тишина гостиной стала ощутимо напряженной.       Нет, Алина не была согласна с тем, что дети - это величайшее счастье. С течением времени Старкова, казалось, свыклась с тем, что станет матерью, мысленно и так, и эдак примеряла на себя эту роль. Но это вовсе не означало, что она полюбила этого ребенка или ждала его явления в этот мир с нетерпением. Ей было страшно. Ей было волнительно. И нет, ей не хотелось терпеть боль физическую, довольно с нее моральной. Алина не знала, как ей справиться с этим. Она вновь была одна. Впрочем, почему это - вновь? После смерти родителей Старкова всегда была одна. Интересно, если бы мама была жива, она бы поддержала ее? Или так же, как тетушка, выдала бы замуж за того, кто дал бы больше, а потом говорила бы ей потерпеть? Нет, думать так было невыносимо! И Алина убеждала себя, что будь ее родители живы, даже если бы они были бедны, все было бы иначе. Как минимум, они бы ее любили.       Решение пришло в голову мгновенно. Просто мысль вдруг возникла и превратилась в желание. В насущную потребность. В необходимость. - Тетя, родители ведь похоронены в родовом склепе Старковых? - спросила Алина. Тетушка посмотрела настороженно, руки ее вдруг задрожали, на глаза навернулись слезы. Старкова едва не поморщилась, выносить очередной спектакль не было ни сил, ни желания. - Я хочу съездить туда, - тут же обозначила свои намерения Алина. Тетя ахнула. - Это плохая идея, Алина, - тут же начала спорить, - это далеко. Дороги не лучшие в это время года. Тебе в твоем положении будет очень тяжело! И вообще, - тетя поджала губы, - скоро Зимний праздник. Я понимаю, что в этом году вы с Мальеном не сможете с размахом его отметить, но можно было бы поужинать в кругу семьи. Алина пожала плечами. Мал скорее всего умчится к своим друзьям, а самой девушке праздновать и вовсе ничего не хотелось. А вот желание поехать крепло с каждым мигом. Словно чем больше возражала тетушка, тем сильнее рос в Алине протест. Поэтому девушка продолжала, делая вид, что не замечает возмущенного взгляда тети. - Это ведь недалеко от поместья герцогов Старковых, верно? - спросила, словно уже этим вечером собиралась выезжать. - Верно, - кратко отозвалась тетя, она вертела в руках спицы, распуская красивое вязание, но словно не замечала этого. - Его ведь продали, да? - спросила Алина, осознав вдруг, что эта часть их с тетей жизни не была ей толком известна. Она знала, что отец проиграл все, что покончил с собой, что мама ненадолго его пережила, что тетя забрала Алину к себе. И... все. Что стало с их имуществом, что удалось продать, а, может быть, спасти, Алина не знала. Почему-то никогда не интересовалась. Они были бедны, тетя работала, это была их жизнь. Алина приняла ее, не слишком интересуясь прошлым, тем более, что для тетушки эта тема, очевидно, была болезненной даже сейчас. - Забрали за долги, - сухо ответила тетя и тут же пошла в наступление, - Алина, зачем тебе это? Это трудное путешествие для женщины в положении! О себе не думаешь, так подумай о ребенке!       Старкова поджала губы и отложила вышивку резким движением, хотя очень хотелось швырнуть ее. К волькре этот платок! К волькре вышивание! К волькре все на свете! Она. Хочет. Поехать! Ей нужно. А еще ей надоело, что все вокруг только и твердят ей подумать о ребенке. А она не хочет о нем думать! Она хочет подумать о себе!       - Знаешь что, - сурово нахмурила брови тетушка, - я скажу Мальену запретить тебе! Алина надменно фыркнула. Она предвидела сложности, но знала и как их разрешить, как сделать так, что Мал не просто отпустит ее, а будет желать этого со всей страстью. - Вы в своем праве, тетушка, - равнодушно отозвалась Алина, заставив тетю позеленеть от злости. Старкова поймала себя на том, что наслаждается этим мигом. И тут же устыдилась. Тетя просто переживает за нее. Она единственный родной ее человек, Мальен не в счет, а ее ребенок еще даже не родился. Зачем же Алина ранит женщину, которая вырастила ее? Как умела и как могла. Это некрасиво и неправильно. Да, Алина все это понимала умом, но сердце ее радостно стучало от того, что не просто обозначила свое желание, а была готова за него бороться, словом и делом. Вот так!       Старкова потянулась за вышиванием, а потом... ощутила толчок, весьма ощутимый, ойкнула и замерла. - Вот видишь, - тут же налетела на нее тетушка, которая, конечно, не собиралась сдаваться, - тебе уже нехорошо! А что будет в пути по заснеженным дорогам? Алина посмотрела на тетю озадаченно. - Почему вы решили, что мне плохо, тетушка? - на самом деле Алина почувствовала в себе силы, которых у нее не было до этого. Силы бороться. Силы делать хоть что-то. Будто бы этот толчок заставил ее проснуться. Заставил ее бороться, - просто малыш проснулся. Он тоже хочет поехать, знаете ли. Посмотреть на места, где жили поколения его предков, - Старкова очаровательно улыбнулась. Тетя непримиримо поджала губы. Ясно было, что тетушка не собирается сдаваться. Да только и Алина в этот раз не собиралась отступать.       Мальен ворчал и сопротивлялся, но стоило Алине предложить поехать с ней, как он тут же оказался открыт к переговорам. Старкова знала, что у мужа планы на Зимний праздник, что он не желает от них отказываться. А отъезд жены вообще позволит ему устроить кутеж прямо у них дома. Кроме того, Мал должен был до конца недели закончить важное дело, которое принесет ему много денег. А эти деньги были мужу нужны. Алина случайно услышала, что он вновь проигрался в пух и прах и должен был огромную сумму денег. Фактически сейчас они жили в долг, а выигранное дело могло поправить их положение. Поэтому Мальену было явно не до капризов жены, чем Старкова и воспользовалась.       Взяв с собой в дорогу не слишком довольную Дарью да еще пару слуг, Алина отправилась на поезде в Балакирев, откуда, пересев в экипаж, поехала в поместье, когда-то принадлежавшее герцогам Старковым. Алина глядела на заснеженные просторы, на пустынные равнины и не узнавала этих мест. Смутно припоминала, что большей частью они все же жили в Ос Альте, так говорила тетушка. В поместье наведывались редко, отцу хотелось быть поближе к столичному обществу. Интересно, а чего хотела ее мать?       В поместье оказались только немногочисленные слуги, которые кланялись Алине и были куда более любезны, чем ее собственная горничная. Экономка сказала, что новые владельцы поместья - герцоги Вознесенские уехали в столицу на Зимний праздник, и позволила Алине осмотреть ту часть дома, что была открыта для посетителей. Старкова разглядывала картины и предметы старины, задерживалась в широких коридорах и просторных залах и не чувствовала ничего. Малыш толкался, словно показывал, что ему тоже интересно все происходящее. Алина совершенно не помнила дом. Лишь легкая грусть коснулась ее сердца, какая-то призрачная мечта о том, что будь у ее деньги, девушка вернула бы себе поместье, бередила старые раны. Но здесь давно жили другие люди, у них был устоявшийся быт, счастливая - непременно! - семья. А сама Алина гонится за призраком, который давно ушел.       Поблагодарив экономку, Старкова поехала на кладбище. Родовой склеп стоял в окружении елей, ветви которых покрывал снег, мрачное сооружение, отделанное серым мрамором, казавшимся пыльным в спускающихся на землю сумерках. Алина запрокинула голову, разглядывая герб на фронтоне - орел с геральдическим щитом и изображенной на нем кошкой. Символы власти и прозорливости, независимости и господства. И девиз, гордый и прекрасный: честь и верность! Где все это? Ушло в прошлое. И Алина - осколок когда-то славного рода стоит здесь, замерзшая и уставшая, а все же счастливая. Как легко и хорошо, как свободно дышалось вдали от Мальена и Ос Альты!       Алина с трудом открыла дверь, злая и недовольная Дарья, разумеется, и не думала помогать хозяйке. Алине было все равно. Из склепа на нее пахнуло сыростью и могильным холодом, пробравшим до костей. Старкову передернуло, а ребенок, активно до этого пинавшийся, затаился. Наверное, ему было страшно. «Ничего не бойся, мой родной», - мысленно произнесла Алина, коснулась легко живота, - «я же с тобой».             Помедлив, Алина вошла. Гулкий звук разносился от ее шагов, от шуршания одежд и взволнованного дыхания. Алина замерла напротив двух ниш - самых крайних с именами родителей. Горло сдавило спазмом, перехватило дыхание. Алина смотрела на имена, на выбитые даты жизни. И уже сама не знала, что она тут делает. Губы дрожали, а потом все вокруг расплылось. С удивлением Алина поняла, что плачет, всхлипнула так жалобно, что у самой сжалось сердце. - Я не знаю, что мне делать, - призналась Алина, - я не знаю, как быть матерью этому ребенку, которого даже не люблю, - девушка помолчала, ждала чего-то, будто бы мертвые могли ей ответить, - впрочем, - грустно покачала головой, отерла слезы, а они вновь набежали на глаза, заставляя окружающее пространство искажаться, - кто сказал, что вы любили меня. Ведь если бы любили, не бросили бы, - смутилась, покачала головой, - нет. Я говорю ерунду. Так нельзя. Иногда обстоятельства сильнее, я понимаю. Алина снова шмыгнула носом, аккуратно промокнула глаза платком, но слезы так и лились. Она оплакивала и родителей, и ту жизнь, что могла бы быть, и свою ошибку, выплескивала все те эмоции, которые не могла позволить себе дома. А потом ей показалось - ну, конечно, только показалось! - что ее обняли нежные руки. И почудился шепот: - Мы рядом, милая. - Мы всегда будем рядом. Казалось, что стало холоднее. Алина вздрогнула, наваждение исчезло.       Девушка поняла, что замерзла так сильно, что зуб на зуб не попадал, трясясь и дрожа, Алина, наконец, вышла из склепа. Смеркалось, злющая Дарья мерила шагами тропинку неподалеку. Старкова кинула на горничную мимолетный взгляд, та ответила ей самым что ни на есть недовольным выражением лица. Алина пожала плечами и отправилась прочь. Ей стало легче. ***       Алина вернулась в столицу умиротворенной и обновленной. Нервничающий Мальен кидал на супругу непривычно обеспокоенные взгляды. Впрочем, после разговора с Дарьей успокоился. - Приставил ко мне надзирательницу, - прокомментировала за ужином Алина, - думал, что я сбегу? - она не отказала себе в удовольствии гнусно усмехнуться. Глаза мужа гневно сверкнули, он открыл рот, чтобы наверняка сказать девушке что-то резкое и злое да так и замолк. Насупился. Потом легко улыбнулся. - Что ты, Алиночка. Просто очень за тебя переживал. Алина в который раз невольно восхитилась его умением держать себя в руках, способностью менять маски так быстро, так ловко, так достоверно, что не было никакой возможности уличить его во лжи. Пожав плечами, Старкова вернулась к ужину. Аппетит у нее был всем на зависть.       Роды прошли легко и быстро. Повитухи головами качали: не должна, мол, знатная дама рожать так быть, словно какая крестьянка в поле. Старкова краем уха слышавшая эти речи только усмехалась. Малыш лежал в колыбели, доктор сказал, что с ним и с ней все в порядке. Тело отзывалось и тянущей болью, и усталостью, хотелось спать. Алина с любопытством покосилась на ребенка, пытаясь понять, что же ощущает. Не было по-прежнему никакой любви, но не было и страха. Лишь легкое раздражение, мимолетная ревность, когда в спальню залетел Мальен и, быстро чмокнув Алину в губы, схватил сына на руки. Что-то говорил, хохотал, тревожа младенца, в сторону жены и не глядел, чему Старкова была очень рада. Утомленная Алина заснула.       А проснулась от хныканья младенца. Стояла глубокая ночь, и почему-то нанятые няни и кормилица не слышали, что творится за дверью. Сначала Старкова хотела позвать их, а потом сама не понимая как, оказалась у колыбели, и в следующий миг уже держала сына на руках, вглядывалась в его черты, словно пыталась понять, каким же он будет. Ребенок затих, будто бы ждал материнских объятий. Алина не чувствовала любви, но огромное желание защитить от всего мира росло в ней и крепло.       Аркаша рос ребенком болезненным и слабеньким. Мальен орал, что это все вина Алины, которая не берегла себя всю беременность, да еще и поехала «в эту глушь, чтобы увидеться с мертвецами!» Старкова пожимала плечами и проводила бессонные ночи у постели сына. Мал ей не препятствовал. Он, к счастью, вообще все реже смотрел в ее сторону. А однажды вообще заявил, что она безобразно потолстела. Старкова долго тогда разглядывала себя в зеркало. Да, она стала чуть полнее, очертания ее тела изменились, но нелепо было бы предполагать, что после родов она сохранит юношескую худобу и хрупкость. Махнув рукой, Алина решила радоваться тому факту, что Мал не приходит к ней в постель, утешаясь любовницами да шлюхами.       Когда Аркадию исполнился год, он заболел корью так сильно, что доктор не давал никаких прогнозов. - Мы можем только молиться всем святым, ваша светлость, - качал головой врач. Алина зло посмотрела на него и вернулась к сыну, сменила прохладную повязку на его лбу. Ребенок метался от жара, тихонько хныкал, но не приходил в себя, тело его покрывали уродливые пятна, будто брызги крови. Отогнав от себя это жуткое сравнение, Алина устроилась удобнее в кресле рядом с кроватью Аркадия. Она не сомкнет глаза в эту ночь, как и во все последующие.       Наверное, тогда, осознав, что может легко потерять своего ребенка, ужасаясь этому, дрожа от страха, запретив себе плакать, Алина поняла, что любит сына. Представив себе мир без него, осознала, как дорожит этим маленьким человеком. Это чувство стало для девушки настоящим откровением, которое потрясло ее настолько, что она несколько дней ходила, прислушиваясь к себе, будто бы открыла в себе что-то новое, к чему только еще стоило привыкнуть.       Аркадий выздоровел и стал, кажется, только крепче. Любопытный, как котенок, сын активно исследовал этот мир. Няни с ног сбивались, разыскивая его по всему дому. А находила всегда Алина. - Мамочка! - тянул к ней руки смеющийся сын. Алина ругала его, но не слишком. Не могла по-настоящему злиться. Голубые глаза Аркадия, такие же, как у Мальена, смеялись, в них пока еще не было злости его отца. Пока?       И однажды, конечно, случилось то, что должно было случится. Аркадий вновь улизнул из-под бдительного ока нянь. Алина отчитала их. Девушка нервничала, в доме были друзья Мала. Святые только знают, что могло взбрести в голову пьяной компании. И Аркадий не должен был этого видеть.       Алина отправилась на поиски сына, заглядывала в комнаты и кладовые, ненавидела этот огромный, темный дом. Он не был подходящим местом для того, чтобы растить ребенка. Да только кто спрашивал мнения Алины. - Родовое гнездо, - гордо говорил пьяный Мал. Алина предпочитала не отвечать на такие пафосные заявления.       Девушка быстро спустилась по лестнице и остановилась, размышляя, куда мог пойти ее любопытный сын. Злилась на слуг и его нянек. Какая от них польза, если не могут уследить за одним годовалым ребенком?! Дурное предчувствие сжимало грудь. И оно не обмануло.       Проходя мимо одной из гостиных, где сейчас собрались друзья Мальена и откуда доносился громкий смех и улюлюканье, Старкова в приоткрытую дверь увидела своего Аркадия. Он сидел прямо на бильярдном столе, болтая ножками и заливисто смеялся, его отец стоял рядом с бокалом коньяка, который, кажется, уже стал продолжением его руки. Под одобрительные выкрики друзей Мал смочил в бокале палец и мазнул по губам сына. Алине стало дурно.       Не размышляя ни секунды, девушка влетела в гостиную. Ее даже не сразу заметили. Только когда Алина подхватила сына на руки и в гневе обернулась к Мальену, смех стал стихать. - Ты с ума сошел! - напустилась на мужа Старкова, - он ребенок! - Ну что ты разошлась, - досадливо поморщился Мальен, он переминался с ноги на ногу. Виноватым не выглядел, скорее размышлял, как не упасть ему в глазах друзей. Девушка зло фыркнула и направилась прочь. - Не хотите ли остаться, ваша светлость? - загородил ей дорогу один из мужчин. Старкова напряглась, крепче прижала к себе сына и высокомерно вскинула подбородок, смерила гостя презрительным взглядом. - Нет, благодарю, - произнесла сухо. - Что же так? - шагнул к ней мужчина, - не считаете нас ровней? Старкова сделала шаг назад, по коже пробежал холодок, волосы зашевелились на затылке. Алина чувствовала смутную опасность и осознавала ее природу. Девушка обернулась к Мальену, с размаху натыкаясь на его равнодушный взгляд. Мал смотрел с интеерсом, ожидая продолжения спектакля - Мал! - голос все же дрогнул. Аркадий крепче обхватил ее за шею руками, затаился, чувствуя опасность так же отчетливо, как и сама Алина. Муж моргнул, словно очнулся, поморщился. - Да пропусти ты ее! - рявкнул, - нужна она тебе! Дура! Ухмыляясь, мужчина отступил в сторону.       Алина выбежала из гостиной под дружный смех. Сердце девушки бешено колотилось, дрожали руки. Хотелось закричать. Но нельзя было пугать сына. - Котенок, - говорила она, подтыкая Аркаше одеяло, - ты не должен никуда ходить без меня. - Папочка! - нахмурился сын.       Алина стиснула зубы. Она могла терпеть, когда Мальен издевался над ней. Но ее сын не должен был пострадать от такого нерадивого отца. Если подобное произошло один раз, то наверняка повторится. Алина оказалась права.       Мальену нравилось забирать сына, говорить ему, что он настоящий мужчина, кормить его жирной едой, после которой у Аркадия болел животик, и всегда давать капельку коньяка. Мальену нравилось потому, что так он мучил Алину. Старкова реагировала бурно, истерически. Нервы ее были совсем расстроены.       Аптеку Фухуа ей посоветовал, как ни странно, доктор. - Я выпишу вам рецепт на капли, - говорил он, глядя на бледную Алину, сидевшую неестественно прямо, напряженную и угловатую, вновь похудевшую - что же, Мальен должен быть доволен, - вот адрес аптеки. Не смущайтесь, что аптекарь - шуханец, его семья давно живет в Равке. Алине было плевать на национальность аптекаря. Она долго вчитывалась в рецепт, ничего не понимая в нем. Ей отчего-то казалось, что доктор скорее отравит ее в угоду Мальену, чем действительно поможет. Все вокруг были настроены против нее. И не было спасения.        Алина решалась несколько дней, но однажды, гуляя с сыном, оказалась рядом с той самой аптекой. Долго стояла напротив, глядя, как в неприметную дверь входят люди, выходят обратно - здоровые и больные, веселые и грустные, худые и полные, довольные и мрачные - разные. Алина застыла бледной фигурой, пока не задрожали руки, держащие сына - Аркадий устал ходить, пока сынок не дернул ее за прядь волос, привлекая внимание. Тогда девушка очнулась и все же пересекла улицу. Капли так капли. Если это действительно яд, то, пожалуй, это еще лучший исход ее жизни.       Фухуа оказался полноватым и энергичным мужчиной возрастом чуть за сорок. Он объяснил Алине, что ее рецепт не яд, но сущая ерунда, сказал, что даст ей травяной сбор, который нужно лишь самой правильно заварить. - Как чай, - произнес, - вы любите чай? - Да, - машинально ответила на шуханском Алина. Фухуа расцвел и тут же затараторил, мешая равкианские и шуханские слова, рассказывал девушке о пользе трав. Потом торжественно вручил Аркадию лакричный леденец и произнес: - Приходите обязательно еще, нюши. Знаете, иногда сюда приходят просто так, - он внимательно посмотрел на девушку, - поболтать.       Так началась эта дружба. И можно было даже не лгать, куда отправляешься - гулять с сыном, зайти в аптеку. Впрочем, Мальену все меньше и меньше была интересна его семья. Алкоголь, игры, разгульные ужины, шлюхи составляли его жизнь. Клиенты стали сторониться, общество поглядывало осуждающе и чуточку насмешливо. Все ждали, чем закончится эта история. Алина с радостью уходила из дома при малейшей возможности.       Бизнес Фухуа был не слишком прибыльным, скорее большую часть года шуханец работал себе в убыток. Но он не унывал. Каждый клиент был для него дорогим гостем. А уж Алина, говорящая на шуханском, в особенности.       Пока Аркадий играл с пустыми баночками и коробочками, Алина и Фухуа пили чай. Он рассказывал ей о фармакологии и травах. Алина поведала ему историю своей жизни. С аптекарем было легко. Ему было плевать на социальное положение и количество денег в твоем кармане, он не стеснялся в выражениях, не подбирал слов. И не учил Алину жизни. Он просто слушал, просто дарил Аркаше лакричные леденцы, которые сама Старкова терпеть не могла. Просто был рядом. ***       Зима никак не хотела сдавать свои позиции. Впрочем, ожидать тепла в начале марта было бы нелепо, хотя и хотелось. И сегодня ее скромное желание сбылось. Погода стояла чудесная. Солнце пригревало совсем по-весеннему, еще дул холодный ветер, но на крышах быстро образовались сосульки, капли срывались с карнизов, барабанили по подоконникам, падали на тротуары, пели свою весеннюю песню. На голубом небе не было ни облачка.       Алина собрала вертящегося Аркашу на прогулку, накинула теплую шубку и даже улыбнулась своему отражению в зеркале. Но улыбка тут же померкла, когда за спиной девушки возник Мальен. Его мрачный взгляд был устремлен на супругу, землистый цвет лица делал его похожим на покойника, на щеках и подбородке темнела щетина.                   Старкова обернулась, стараясь удержать нейтральное выражение лица. - Мальен, ты что-то хотел? Муж молчал и только смотрел на девушку. - И куда ты все ходишь, - проворчал. Сердце Алины оборвалось. Неужели снова? - Мы гуляем, - отозвалась нейтрально, - Аркадию нужен свежий воздух. - Вот как, - недобро протянул муж, - что же, - губы его расколола усмешка, глаза же оставались холодными, - почему бы нам не прогуляться вместе? Счастливая семья, да, Алина? Девушка совсем упала духом. Эти прогулки, беседы с Фухуа, запах трав и лакрицы успокаивали ее, вдали от мрачного дома и вечно всем недовольного Мальена, Алина отдыхала душой.       За последние полтора года супруг стал выглядеть хуже, прибавил в весе и перестал следить за собой. Доктор осуждающе качал головой и советовал меньше пить. Мальен огрызался и пил еще больше. Алина не вмешивалась. Иногда она желала, чтобы алкоголь свел супруга в могилу. Старкова пугалась этих мыслей, осуждала сама себя. Нет, жалеть кому-то смерти нельзя! Это неправильно!       - Папочка, ты пойдешь с нами? - восторженный голос Аркадия расколол напряженную тишину. - Конечно, сынок, - попытался улыбнуться Мал и снова бросил на Старкову злобный взгляд. Алине оставалось только промолчать.       Они шли по улицам столицы, немногочисленные знакомые провожали их заинтересованными взглядами. В самом деле, после рождения сына герцогиня Старкова не выходила в свет вот уже два с половиной года, не сопровождала супруга, который в ее отсутствие позволял себе много пить и волочиться за женщинами. Все эти сплетни рассказывала Алине Руби. Старкова пожимала плечами. Будто бы будь она на этих балах да ужинах, то смогла бы удержать Мальена, запретить ему делать то, что ему хотелось. А сейчас они шли вместе.       На набережной сегодня было много народу, лед на реке кое-где подтаял, где-то выглядел еще вполне крепким, а где-то темнел - своенравная и быстрая река долго не замерзала в начале зимы, а весной, стоило только выглянуть солнышку, освобождалась от ледяных оков.       Они спустились к самой воде. Аркадий дернулся вперед, Алина удержала его. - Лед уже тает, котенок, - произнесла, - это опасно. Сынок кивнул. - Да брось, Алина, - послышался голос Мальена, по дороге он успел приложиться к фляжке, глаза его теперь блестели, - лед еще крепкий. Пойдем, Аркадий! Не успела Алина и охнуть, как Мал подхватил сына на руки и оказался на льду. Сияло солнце, свет отражался от снега и льда, голубое небо делало мир вокруг светлее и ярче, но у Старковой потемнело в глазах, когда муж опустил сына на лед. Аркаша радостно топнул ногой и заливисто засмеялся. - Мальен! - крикнула Старкова, голос ее взмыл вверх, - немедленно возвращайтесь! Аркаша, - девушка шагнула вперед, протягивая руку, - идем, сынок. Но радостный сын под одобрительным взглядом отца только дальше отбежал от берега. Мал пошел за ним. - Мамочка у нас трусиха и зануда, да, мой дорогой? Не надо ее слушать. Я разрешаю тебе вовсе ее не слушаться, - говорил мужчина, - давай-ка! - он подпрыгнул, показывая пример. Аркаша радостно повторил за отцом. Послышался хруст. Алина бросилась вперед, в лицо ударил ледяной ветер, взметнул волосы, распахнул полы шубки. Где-то вдалеке засмеялся ребенок. Отвернулся Мальен. Еще один прыжок. Снова хруст льда. А затем ее сын провалился в темную воду.       Крик Алины разнесся над водой, вопль ужаса и боли. Как во сне, девушка видела, как обернулся Мальен, как посмотрел на жену торжествующе, как понял, что сына рядом нет, как побледнел, сравнившись цветом со снегом. Алина бросилась вперед, кто-то ее удержал. Она кричала и вырывалась. Стали собираться люди. Кто-то побежал за полицией, кто-то послал за доктором. Людские голоса слились в один сплошной шум. Алина видела, как люди ступили на лед, как Мальен упал на колени рядом с полыньей.       Но было уже поздно. И сердце Алины перестало биться. Она умерла в тот яркий весенний день. Все на свете перестало иметь значение. ***       Аркадия нашли ниже по течению спустя три дня. Тело страшно распухло, в нем с трудом можно было узнать ее любопытного и веселого котенка.       Старкова сидела в полутемной гостиной, не зажигая свет. Тикали часы на стене. Тик-так. Тик-так. Она еще жива? Какая жалость.       Тик-так. Тик-так.       Тетя Ана спала в соседней комнате, выпив успокоительные капли и снотворное. Тетушка без передышки рыдала все эти дни. Мальен ни разу не прикоснулся к спиртному, ходил молчаливый и отрешенный, почти не разговаривал и не ел. Руби помогала Алине с похоронами, а потом переспала с ее мужем. Алину это не трогало. Оказалось, что это так трудно - положить своими руками сына в гроб. Это оказалось просто невыносимо бросить первый ком земли в могилу. Но и это прошло. Старкова отказалась от поминок. Ей не хотелось, чтобы в ее не-доме толпились посторонние люди. Руби напоследок бросила на подругу виноватый взгляд и ушла. Мальен скрылся в глубине комнат.       Алина не могла сомкнуть глаз. Сидела в темной гостиной, запретив слугам зажигать лампы.       Тик-так. Тик-так.       Мчалась секундная стрелка, степенно двигалась минутная, и замерла часовая. А ее сынок был один в темной и холодной могиле. Он никогда не повзрослеет, для него время остановилось.       Тик-так. Тик-так.       Это она во всем виновата! Только она! Она должна была сопротивляться Мальену изо всех сил. Она должна была забрать сына и бежать на край света! Да просто хотя бы выбрать другой маршрут для прогулки, не идти на поводу у сына, который хотел к речке. Это все ее вина. Она не уследила, не предотвратила, позволила Мальену убить ее сына. Ей стоило быть тверже, а она безвольная и глупая дура - прав Мал. Она ничтожество, которое не смогло защитить собственное дитя.       Тик-так. Тик-так.       «Ну, ты же его и не хотела», - произнес голос в голове, у него были издевательские интонации ее мужа, - «избавилась. Радуйся!» Вот судьба ее и наказала. Ее сыночка больше нет. А она зачем-то живет еще, дышит, существует, двигается, говорит, мыслит.       Тик-так. Тик-так.       Ты виновна, виновна, виновна, - тикали часы.       С губ сорвался придушенный вой, Алина согнулась пополам, прижимая руку к груди. Из глаз не полились слезы, лишь сухие рыдания сотрясали грудь, но облегчения не наступало.       Тик-так. Тик-так.       Вскочив, не в силах больше выносить этот звук, Алина выбежала из гостиной, быстро оделась и выскочила на улицу. В лицо ударил все тот же стылый ветер. Не разбирая дороги, девушка пошла прочь. Так ли удивительно, что ноги привели ее в аптеку Фухуа.       - А ты чего одна, нюши? - весело спросил аптекарь, - где твой котенок? Мне как раз привезли новую партию... - он осекся и едва успел подхватить Алину, которая буквально упала ему на руки. - Его больше нет, Фухуа, - зарыдала девушка, - его больше нет.       Мужчина усадил ее в задней комнате и налил чай. Захлебываясь, Алина рассказывала о прогулке, о Мальене и о реке, о своей вине, о том, что она теперь мертва. - А Мальен жив, - прошептала, - я ненавижу его, - от всего сердца сказала, - ненавижу, - яростно шипела, стискивала зубы, и снова, - ненавижу! Я хочу, чтобы он умер. Фухуа странно посмотрел на нее, а потом молча поднялся и куда-то ушел. Старкова сидела, обняв себя за плечи, раскачивалась монотонно, глядя в одну точку. Ненависть отравляла ее, не находила выхода, иссушала. Алина не знала, как ей жить дальше.       Друг вернулся, сел напротив, помедлил, а потом поставил перед девушкой прозрачный пузырек с желтоватой жидкостью. Алина вскинула голову. - Тебе не станет легче, не станет проще, - тихо произнес Фухуа, во взгляде его была не жалость, но понимание, - и это не вернет тебе сына. - Фухуа, - прошептала Старкова, она с ужасом глядела на дар, что преподнес ей друг. Мужчина поднялся, а потом вложил пузырек в руку Алины, сжал ее пальцы. - Отныне жизнь этого... человека, - он поджал губы, - в твоих руках. ***       Мальен несколько недель ходил притихший и погруженный в себя. Он не устраивал более никаких ужинов. И почти не пил. С Алиной разговаривал односложными фразами. Не раз и не два ловила Старкова на себе его задумчивый взгляд. Ей было все равно. Сердце ее стало ледяной пустыней, где лишь ветер ударял в лицо, а крик сына снова и снова звучал в ушах.       Каждый вечер перед сном Алина глядела на яд. Быть может, ей самой его принять? Но у нее не было таких сил, не было такой решимости. Прав был Мал: она трусиха.       К Фухуа Алина больше ни разу не пришла. Он не осудил бы ее, да только Алина не смогла бы сама смотреть ему в глаза, ведь даже от собственных мыслей было тошно: Алина готова была убить. Она размышляла. Могла бы себя оправдать, могла бы сказать, что подобные Мальену не должны жить на этой земле, не должны мучить других и становиться причиной чьей-то смерти. Но она и сама была виновна в смерти сына. Тогда и ей стоит умереть? Да только кто она такая, чтобы вершить правосудие? Она не имеет права отнимать чью-то жизнь. Но каждый вздох, каждый взгляд, каждое слово Мальена будили в ней ядовитую ненависть. Алина дышать нормально не могла рядом с супругом, ей казалось, что эта ненависть ее убьет.       Так продолжалось много месяцев, расцвела весна, солнце становилось все более ярким и теплым, зеленели деревья, распускались цветы. Но Алина все еще была в том дне конца зимы, когда ее жизнь закончилась.       Мальен постепенно оживал, возвращались старые привычки, пусть не с тем размахом, что и раньше, а все же постепенно он возвращал себе себя. Тогда как Алина утонула в темных водах весенней реки, захлебнулась той водой, и легкие горели каждый раз, когда требовалось просто сделать вдох.       В один из летних вечеров Мальен пригласил девушку поговорить. Она долго слушала его речи о том, что они пережили ужасную потерю, но справились, о том, что они не уникальны в своем горе, о том, что они есть друг у друга, о том, что пора двигаться дальше. И молчала. Она не пережила потерю. И менее всего в своем горе хотела бы видеть рядом Мальена. Она застыла, словно бабочка в янтаре, красивая и беспомощная, не изменившаяся за десятки тысяч лет. Алина слушала и не слышала, перестав воспринимать слова мужа где-то на третьей его фразе.       И встрепенулась услышав привычное, сказанное нарочито ласковым тоном: - Ты согласна со мной, душенька? Старкова едва удержалась от дрожи. Смотрела в голубые глаза и понимала, что это конец. - Разумеется, милый, - поднялась, - позволь мне приготовить тебе чай. Если Мальен и был удивлен ее покладистостью, то не сказал ни слова, лишь отрывисто кивнул. Лед в его глазах стал сменяться привычными искорками. Как он мог жить дальше? Почему не утонул тогда вместе с ее сыном? Почему он вообще еще жив?! Алина готовила чай и напевала, улыбалась легко, красиво сервировала стол и, подав Мальену чашку, ласково коснулась его руки. Супруг был доволен. Девушка уселась напротив.       Один глоток, второй. - Необычно, - произнес Мал, - новый сорт? Алина только загадочно улыбнулась и отпила чай, поверх чашки глядела на побледневшего супруга, на лбу его выступила испарина, он тяжело сглотнул, посмотрел на чашку, потом на жену. - Как-то мне нехорошо, - пробормотал. - О, Мал, - сочувственно произнесла Алина, - быть может, организм просто отвык пить чай, а не коньяк. Мужчина кивнул, постарался улыбнуться, словно девушка хорошо пошутила. И сделал еще глоток чая. Вскрикнул хватаясь за живот. Чашка упала на пол, разлетелись осколки, запахло пряно и терпко. Старкова с наслаждением вдохнула запах. - Доктора, - прохрипел Мал, лицо его начало конвульсивно подергиваться, - по... зови...       Алина поднялась, с сожалением взглянула на мужа, тело которого начали бить судороги, мышцы беспорядочно сокращались, он не мог сделать вдох. Старкова равнодушно смотрела на его агонию.       Внутри разрасталась пустота.