Вне пространства и времени

Широкие поля кожаной Шляпы ощущались подобно пёрышку. Мгновение спустя о стены Большого Зала резонировали овации четырёх домов в ритм тарабанящему сердцу Гарри. Самые бурные аплодисменты исходили от слизеринского стола. Казалось, студенты других домов создавали шум либо под влиянием момента, либо для проформы. Лица хаффлпаффцев и рейвенкловцев в большинстве своём были скучающими, в то время как гриффиндорцы и слизеринцы, судя по их быстро меняющимся чертам лица, претерпевали большое собрание эмоций. Хоть Гарри и не рассматривал всерьёз вероятность оказаться на Слизерине, его не то чтобы очень пугала эта мысль. Он был убеждён: раз в 1990-х Гарри и Альсафи получилось поддерживать общение вопреки негативному отношению домов, то и факультетская вражда этого времени не сможет разобщить их. Между парящими свечами он обнаружил лица его сестры и двоюродного брата. Альсафи сдержанно ему улыбалась, выглядя при этом чрезвычайно довольной. Гарри подумал, что, быть может, она тоже успела обдумать испытания своего бывшего дома. Выражение Флимонта было лишено злости и осуждения, что заставило загореться солнечному лучику в грудине Гарри. Рот двоюродного брата исказила полуулыбка, а глаза посмотрели грустно и вместе с тем снисходительно. Пауза достигла своего предела, и Гарри, плавно спустившись с табурета, направился в сторону стола его нового дома. Подбородок был гордо поднят, плечи расправлены и опущены. Он успокаивал себя мыслями, что слизеринцы на своём четвёртом году обучения ещё совсем зелёные. В конце концов, Гарри уже исполнился бы двадцать пятый год — достаточно зрелый возраст, чтобы не сыпаться от слов Абраксаса. Длинный дубовый стол, покрытый лаком, был обставлен фарфоровыми тарелками и приборами. Во главе стола сидел староста факультета — Том Реддл. По правую сторону от него расположился Малфой. Все остальные места были заняты смутно знакомыми Гарри юношами, реже девушками. В этом времени Слизерин был известен не только наличием на нём аристократов, почитанием традиций и чистокровности, но и дискриминацией по половому признаку. Потому, даже если девушки и попадали на змеиный факультет, часто им приходилось несладко. Во всём этом скоплении устремившихся на него взглядов слизеринцев Гарри вдруг осознал, что осталось лишь одно свободное место. И находилось оно по левую сторону от Волдеморта. «Разве оно не было занято?» — задался он вопросом. Конечно, были места с другого конца стола, но предназначались они для первокурсников. Да и выбрав одно из тех мест, Гарри боялся автоматически устроить бойкот со своим курсом. Пришлось смиренно усесться на предоставленный табурет возле Волдеморта. Гарри сглотнул набежавшую было слюну, после чего ему жутко захотелось утолить свою жажду. Пустой от яств и напитков стол отнюдь не воодушевлял, а церемония распределения всё продолжалась. Тем не менее стакан сам оказался в его влажных ладонях, и совсем скоро он был незаметно от преподавателей наполнен водой. Для поддержания образа Гарри был вынужден достать палочку и прошептать «Агуаменти», хотя в повседневной жизни он мог справляться с бытовыми делами и беспалочковой магией. Лирическое отступление закончилось — стол наполнился разговорами. — Вот мы и встретились, — внезапно начал Реддл. Вода пошла не в то горло, а в стакане — мелко задрожала. «Гар-р-ри…» — прозвучал голос Волдеморта в голове. Ненароком он вспомнил кладбище, где умер Седрик Диггори. Видит Мерлин, титанических усилий стоило сохранить невозмутимый вид. А проницательные глаза Волдеморта так и жаждали найти упущение в поведении Гарри. Кожа на лице Редда была бледной. Но не уходила в мертвенную синеву. Черты лица потеряли свою юношескую округлость, они были точёными. Но не скелетообразными. У Реддла были чёртовы нос и губы. Гарри тряхнул головой, сбросив наваждение. Между тем тот сохранял доброжелательное выражение, однако Гарри не верил в его благодетель. «Ведь и я не так прост!» — думал он. — Поздравляю с зачислением на факультет, Гарри. Будут вопросы — можешь смело обращаться ко мне, как к старосте курса. Блэк ответил: — Да, благодарю, — и отвёл взгляд, впрочем, тут же наткнувшись на Малфоя. — Что, Поттер, не вышло попасть на Хаффлпафф? — жеманно спросил тот. Гарри, изрядно удивлённый такой открытой провокацией, просто пожал плечами и сказал: — Все вопросы к уважаемой Шляпе. Тогда заговорил парень, сидящий возле Малфоя. Его волосы были тёмными, как уголь, а кожа такой белой, словно на самом деле была исписана мелом. Истинный аристократ. Конечно, Гарри моментально распознал в нём Блэка. Он коротко представился: — Меня зовут Орион Блэк, можно просто Орион. Добро пожаловать на Слизерин! — Что же, я Гарри. Гарри Поттер. Рад знакомству, Орион, — сказал он без доли притворства, — и спасибо. Урождённый Блэк, он гордился своим родом, даже если не до конца разделял архаичные взгляды своих родственников. Так или иначе, у него имелись весомые доказательства, почему принадлежность к какому бы то ни было роду не определяла магов. Взять только Альсафи и Драко или его родителей. «Вот он — наш природный дар?» — смеялся Гарри про себя. — Какое бы решение не было принято Шляпой, Гарри, всё-таки постарайся не отставать от нас. Недаром Слизерин славится своими сильными волшебниками, — обратился к нему Орион со всей серьёзностью. — Не стоит запугивать новенького, Орион. Уверена, Гарри нас не разочарует, — прозвучал девичий голос с ярко выраженной иронией. Конечно! Этот голос принадлежал юной Вальбурге Блэк. Надо же, его бабушке! Она сидела с той же стороны, что и он. И это означало одно: Гарри никак не смог бы обернуться на неё так, чтобы это не заметили все вокруг. — Безусловно, сестра. Но также не стоит забывать, что Гарри все эти годы находился на домашнем обучении, — сказал Орион. Казалось, Вальбурга была искренне удивлена: — В самом деле?.. Должно быть, будет вес… — и вдруг осеклась. — Вальбурга, — строго обратился к ней Волдеморт. — Салазара ради, это уже становится неприличным. Наконец, когда все первокурсники уселись за свои места, был объявлен торжественный пир. На столе появились явства, а в следующий миг зал наполнился лязгом столовых приборов. Глаза Гарри разбегались. Ростбиф, жареный цыплёнок, свиные и бараньи отбивные, сосиски, бекон и стейки, варёная картошка… И это только то, что было в пределах видимости Гарри. Блюда практически не изменились, сделал вывод он, только их исполнение. На глаза попался тыквенный пирог. Воздушный и румяный, ярко-оранжевый внутри, он так и вызывал слюноотделение у Гарри. По окончании пира Блэк подумал о том, что больше не слышал голоса Вальбурги. Тогда прозвучала речь директора Диппета, в которой прозвучали настоятельные рекомендации не нарушать правила школы и пожелания успеха в новом учебном году. Сразу же после студенты принялись подниматься из-за своих столов. Перешагнув через лавку, Гарри невольно взглянул на Реддла. Тот находился всего в нескольких ярдов от него и разговаривал с Горацием Слизнортом. Как Гарри доподлинно знал, деканом Слизерина. Обернувшись, он обнаружил, что Орион, Вальбурга и Малфой уже покидали Большой Зал. Неподалёку от них шли Флимонт и Альсафи. Неуверенный в том, за кем бы ему последовать, Гарри замялся на месте. Было бы слишком подозрительно, реши он пойти за незнакомым слизеринцем или, чего хуже, отправиться искать подземелья в одиночку! Полный больной безысходности, он снова повернулся к преподавательскому столу и едва ли не вписался носом в грудь Реддла. Чёлка растрепалась и упала на глаза. Гарри смущённо взглянул на него из-под волос. Казалось, на лице Волдеморта читалось радушие. «Даже звучит смешно», — подумалось ему. — Гарри. А я как раз шёл к тебе. — О, правда? — сказал он, отстранившись, и рукой подправил чёлку. — Весьма любопытный шрам, — заметил Реддл. — Молния? «Мерлин, до чего же дотошный!» — Похоже, — ответил Гарри и поспешил сменить тему: — Так что? — Гостиная Слизерина находится в подземельях. В первый раз я, как староста курса, должен сопроводить тебя, — утвердил Реддл. И, развернувшись на пятках, направился к выходу из Большого Зала. Гарри молча проследовал за ним. Волдеморт, подобно тигровой акуле на запах крови, с бешеной скоростью нёсся по коридорам замка. Стоило им спуститься в подземелья, как в ноздри Гарри ударил хорошо знакомый аромат сырости и мокрой травы. Его источали кирпичи, омываемые с обратной стороны водами Чёрного озера. Кое-где в свете факелов блестел конденсат. В тихом потрескивании пламени шелестели их мантии. За всё время, пока Гарри и Реддл сновали по подземельям, им не встретилась ни одна живая душа. Лишь он, его заклятый враг, и звучные шаги по мощёным камням. На подходе к гостиной Реддл вдруг встал в пол-оборота, после чего нейтральным тоном сообщил: — Поскольку общежитие Слизерина переполнено, в этом году было принято решение поселить нас вместе, — и вперился в Гарри выжидающим взглядом. Весть, которую Блэк ни в коем случае не ожидал услышать, заставила его оцепенеть, бестолково заморгать расширившимися от ужаса глазами. Пульс страшно участился, словно в пылу сражения, а лоб покрылся холодной испариной. Реддл выгнул бровь и посмотрел на него, как на непроходимого идиота. В этот миг на Гарри словно ушат холодной воды опрокинули, и его переживания изменили свой вектор. Мантия вдруг стала жутко неудобной, а от осознания своей глупости ему захотелось провалиться сквозь землю. — Кхм… Что же, мне жаль рушить твой покой, — отшутился он, натянуто улыбнувшись. На что Реддл ответил: — Это только на первое время. Кстати говоря, мы пришли. В небольшой нише затаилась дверь из еловых досок. Реддл первым прошёл вглубь ниши и отворил её, пропустив Гарри вперёд. Внутри царил холодный полумрак. Комната выглядела совершенно не обжитой. Тусклые стены окружали кровати, тумбы, сундуки и шкафы. Серым казалось всё вплоть до одеял и ковра на полу. С треском дверь позади него захлопнулась, и вместе с этим звуком по хребту Гарри пробежали мурашки. — Миленько, — проронил он, чтобы разрядить обстановку. Реддл, одарив его скептическим взглядом, сказал: — Неужели. Моя сторона справа. Сразу условимся: ты не отвлекаешь меня по каждому первому поводу и не роешься в моих личных вещах. — Само собой, — сказал Гарри. Чуть погодя, он подошёл к кровати на левой стороне и пообещал себе придумать, что сделать с этим мракобесием. Блэк колебался, стоило ли ему именно сейчас разбирать чемодан. Как-никак в комнате находился Реддл, а наложить руны на сундук он мог только в его отсутствие. Рассудив достать лишь самые необходимые вещи, наверняка не представлявшие угрозы для конспирации Гарри, он аккуратно разместил их в сундуке и невербально запечатал его самыми простыми чарами. Следующие мгновения он снова изучал комнату, но обнаружил то, что не замечал прежде. Широкое прямоугольное окно выходило на воды Чёрного озера. С определённого угла даже виднелось поросшее водорослями и коралловыми рифами дно! Свет проходил через толщу воды и достигал окна, окрашивая комнату голубым оттенком. А со стороны Редда находилась ещё одна дверь. — Ванная комната, — пояснил тот, на что Гарри кивнул. Желая смыть с себя грязь и напряжение, но преимущественно напряжение, он отправился прямиком в названную комнату. В руках его лежал сложенный пижамный комплект, состоявший из рубашки и штанов в бордовую и кремовую полоску. Стены ванной комнаты были невзрачного серого, местами уходящего в зелёный цвета. Быть может, из-за стоявшей в подземельях сырости, но оттенки переходили друг в друга без какой-либо определённой закономерности и смутно напоминали акварельный рисунок. Половину стены отсекала светлая плитка с замысловатым ромбовидным орнаментом. С правой стороны находились две кремовые раковины и зеркало, а с левой — душевые кабины. Серость стен разбавляли две статичные картины с позолоченными рамами. Гарри наскоро снял мантию, рубашку, брюки, нижнее бельё и носки, после чего положил одежду на край раковины. Затем он внимательно осмотрел себя в отражении зеркала. Слабый свет от лампы очерчивал его тело. В доме Дурслей Гарри не приходилось задумываться о своём внешнем виде. Однако систематическое недоедание коренным образом повлияло на его фигуру и рост. На первом курсе он чувствовал себя болезненным: сил критически не хватало, а мышцы, складывалось ощущение, срослись с костями. Благодаря школе и нескончаемой еде на столах у Гарри получилось преодолеть свой жуткий голод и выйти на здоровое питание. Вернее, настолько здоровое, насколько он мог выдержать. От привычки доедать всё до последней крошки, даже если тело начинало отвергать еду, не получилось избавиться. Его внезапное увлечение квиддичем тоже поспособствовало изменениям: небольшая худоба сохранилась, но шрамы его истощения наконец затянулись. В прозрачной глади отражалось тело, о котором Гарри и мечтать не мог в свои тринадцать лет. Широкие плечи, подтянутые руки и проступающий на животе пресс. Он не в первый раз видел себя в зеркале за эти пару месяцев. Но всегда, когда это происходило, Гарри чувствовал, словно он так и остался истощённым, голодным мальчишкой с острыми, как пики, рёбрами. А тот парень, что смотрел на него через зеркало, на самом деле находился по ту сторону Арки и был незнаком ему. Эта пелена, застилавшая умы других людей; это наваждение, рассекающее его шрамы. Впервые за время пребывания в подземельях согревшись горячей водой, он подумал, что действительно проклинал это.

***

Вернулся Гарри уже переодетый в свою пижаму. Влажные волосы холодили шею. По правде говоря, стоило выйти из душевой кабины, как леденящий озноб снова настиг его. Часовая стрелка преодолела девятый час — оставалось достаточно времени для бодрствования, но Гарри, изрядно утомлённый насыщенными событиями дня, лёг в постель. В удушливых тенях комнаты Реддл, сидя за столом, тотчас кинул на Гарри быстрый взгляд и бросил чёрную тетрадь в ящик стола. После чего испарился в дверном проёме. Стоило двери беззвучно закрыться, как Гарри, разморенный горячими струями, с сожалением поднялся с мягкой, подобно зефиру, постели. Босыми ногами он прошёл к своему сундуку и достал палочку. Переложив из чемодана последние вещи в сундук, Гарри наложил Сигнальные чары на дверь, за которой скрылся Реддл. Из закромов сундука был извлечён рунический трактат. Таким образом, в правой руке Гарри держал палочку, а в левой — непосредственно сами труды. Направив древко на сундук, он на грани слышимости зашептал на латыни. Начертание руны под названием «Тейваз» состояло из трёх штрихов. Сначала на дереве вырезалась горизонтальная черта. Следом за ней — вторая, шедшая под наклоном от верхнего конца первой. Последняя черта дублировала вторую, но отзеркаленную. Этому мастерству Гарри был обязан Гермионе, его соседке по Древним рунам. Помнится, только они вдвоём выбрали Руны дополнительным предметом на третьем курсе. Программа была обширной и включала в себя изучение одиннадцати видов рун. Конечно, практиковали Гарри и Гермиона только самые необходимые из них. Так, «Тейваз» — руна, относящаяся к числу общегерманских рун. Для магов она ассоциировалась с силой, победой и борьбой за справедливость. Прежде чем ритуал был завершён, прошло ещё некоторое время. Когда на периферии сознания Гарри начал нарастать лесной гул, он вдруг понял, что это зазвучали Сигнальные чары, и отпрянул от сундука, как от инфернала. В тот момент, когда дверь отворилась, он уже лежал под тяжёлым одеялом. Волосы Реддла резко контрастировали с белым махровым полотенцем на голове. Сам он был одет в тонкую льняную рубаху и пижамные брюки. Тонкое полотно свисало с плеч по лишённому всяких рельефов телу. Плотная мантия хорошо справлялась с задачей скрыть худобу Реддла. Более искусственной походкой, чем того требовала ситуация, он прошёл до своей кровати, сел на прогнувшийся пружинный матрас и заговорил: — И всё-таки как такой простак вроде тебя оказался на факультете, предназначенном для чистокровных и тёмных магов? — он склонил голову набок. Гарри завозился и, приняв сидячее положение на кровати, упёрся лопатками в стену. Этим действием он пытался выкроить себе некоторое дополнительное время, чтобы подумать: «Неужели он, правда, счёл меня простаком?» Нет. Взгляд упал на рубашку, за которой находился талисман с изображением льва. Гарри внял совету Флимонта, ни разу так и не сняв украшение. Одна мысль сменяла другую, подобно лопающимся за окном пузырям. Ситуация была патовой. Ему срочно нужно было придумать правдоподобный ответ! «Пф-ф… я всего лишь путешественник во времени, владеющий тёмными искусствами и парселтангом, половину сознательной жизни хранивший в себе осколок твоей души…» — Можешь не отвечать, — сжав переносицу, устало выдохнул Реддл. — Дай угадаю, Поттер. Ты и сам-то без понятия. — Э-эм… Всё так. Это мне в новинку — я никогда не бывал в школах раньше. — Разве тебе, как волшебнику, не должно было прийти письмо в двенадцать лет? — Конечно, я получил письмо. К большому сожалению, у нас с сестрой не получилось отправиться в Хогвартс. — Прости моё любопытство, почему же? По легенде их мать, Маргарет Поттер, умерла два года назад от драконьей оспы в возрасте тридцати четырёх лет. Гарри поразмыслил, что бы он почувствовал, будь Лили и Сириус убиты два года назад, и посмотрел на Реддла уязвлённо. Затем потупил взгляд в пол, как если бы вопрос был крайне неудобен для него. Гарри даже практически не пришлось притворяться. — Как-нибудь расскажу, но не сегодня. Спокойной ночи, Реддл, — тихо произнёс он и опустил полог. Движимый беспокойством Гарри достал подарок Генри из-под подушки. Привычно наложив заглушающее заклятие и раскрыв дневник, он поудобнее схватился за перо и сделал надпись: «Сафи?» — чернила моментально впитались в пожелтевшую от старости бумагу. Вскоре они начали исчезать. Ответ пришёл незамедлительно: «Гарри?» «Поговорили», — рука его дрогнула. «Просто пиши», — ответила Альсафи. «Слизеринцы отнеслись ко мне с пониманием, но отчего-то я думаю, будто всё это показное. Они так и ждут момента моей неудачи, чтобы, сродни стервятникам, сожрать с потрохами. Я этого не допущу. О, а ещё… теперь я живу с Реддлом :) И уже сегодня он устроил мне мини-допрос. Среди всего этого есть две объективно положительные новости: во-первых, артефакт Флимонта работает безупречно. Похоже, Реддл гадает, не сошла ли Шляпа с ума», — он хихикнул, отчего текст дрогнул. — «А также со мной на курсе учатся наши бабушка и дедушка по папиной линии. Орион и Вальбурга Блэк!» Над дневником витал скромный мерцающий огонёк. Являясь, по сути своей, скоплением магии, от него исходил визжащий, вибрирующий звук. Текст успел полностью испариться с пошарпанной страницы. В ненавязчивом ожидании ответа Альсафи Гарри думал о том, спал ли сейчас Реддл. А если спал, то какие сновидения видел. Контраст слащавой речи и неестественного поведения выбивал Гарри из колеи. Быть может, никто и не замечал каждый продуманный наперёд шаг Реддла, но Гарри заведомо знал: кровеносные сосуды в его плоти проходили через коленные и локтевые шарниры. Эти шарниры всё равно что попытка маггла вырезать из мрамора птицу, а после заставить её плясать. Обречённая на провал, эта попытка сбежать от собственной ипостаси волновала Гарри не меньшим образом. С детства привитая ненависть к его заклятому врагу напоминала Блэку удушливый запах синтетических духов тёти Петуньи. Даже если они и воняли фруктовой химозой, тётка всё равно часто нахваливала их за стойкость. На этот раз эффект духов не оправдал себя. Гарри больше никогда не сможет узнать, видел ли профессор Дамблдор следы усталости на его лице. Понял ли, что на четвёртом курсе Гарри обо всём догадался, когда с отчаянием глядел ему в глаза и требовал: «Профессор, скажите мне, что происходит!» Однажды Альсафи, лёжа на животе и отрывая лепестки с ромашки, говорила: «Смерть слишком часто приходит по твою душу. Но ты ей не давайся, Гарри!» И тогда до него снизошло открытие. Внезапно Гарри обратил внимание на обсуждающих «симпатичного, но задиристого рейвенкловца» Парвати и Падму Патил, и горький ком встал в горле. Почему же смерть выбрала именно его? Ответ лежал на поверхности: она и не выбирала. В конце концов, ненависть никогда не была сильной стороной Гарри, или его критическая способность попросту атрофировалась, раз он больше не мог ненавидеть Реддла. Отчего-то ему казалось, что карать юного мальчишку за то, что он ещё не совершил, — большая жестокость, а его ассоциация с Волдемортом и вовсе воспринималось нонсенсом. «У тебя большое сердце», — написала Альсафи. — «Именно поэтому тебе не стоит жалеть его. Помни, он тоже стервятник». «Не стану. Но если обнаружится хотя бы одна ниточка, чтобы попытаться понять, я схвачусь за неё». «Он — в чём-то я. И вырезаны мы из одного и того же мрамора», — подумал Гарри, однако написать не отважился.