Вне пространства и времени

От прежней сонливости не осталось и следа. И никакой реакции от сестры, кроме смены позы с лежачей на сидячую, тоже не последовало. Зато Гарри явственно ощутил, как между ним и сестрой как будто разрослась целая баррикада вопросов. Колючая баррикада. — Да, у меня точно такое же, — как бы в ответ на сощуренный взгляд напротив начал Гарри, — ну как, только имя другое… Что? Я?! — Альсафи утвердительно покачала головой. — Брось, Саф, такой бред мне только во снах снится. Привыкшая подвергать все сомнению она озабоченно подпёрла подбородок рукой: — Ну кто тогда? Хочешь сказать, кузен-тугодум? Блэк уже не выдерживал пронырливость сестры, а та, по своему обыкновению, подливала масло в огонь. — А может, и он! — ответил он чуть более резко, чем собирался. — Не следим же мы за ним, в конце концов! — Ай, ладно, — раздражённо махнула рукой в жесте, сообщающем: «Всё с тобой понятно». Гарри лишь посмеялся про себя, наблюдая за живым представлением. Как бы сестрёнка не кичилась своей взрослостью и самостоятельностью, она оставалась ребёнком. Ребёнком, без всяких сомнений, чрезмерно любопытным. И даже когда складывалось впечатление, что её объект интереса сменился на окно, за которым сгущались сумерки, это было всего лишь впечатлением. Обратив же внимание на детали, как это Гарри привык делать с Альсафи, можно было проследить индифферентный взгляд и даже то, как она кусала губы от нетерпения. Письма, вызывающие подозрение и ничего, кроме подозрения, в той же степени волновали и его. Последняя мысль перед тем, как ключ вновь повернулся в скважине входной двери, была столь горька и тяжела, что буквально заставила опустить под этой тяжестью плечи: кто мог так жестоко над ними пошутить? Ответ на вопрос всё не находился. Он и не был нужен. Только сердце быстро тарабанило в груди, а мурашки прожигали каждую клеточку тела. Это радость ручейками растекалась в мальчишеской груди, и удивительным образом Гарри почувствовал, словно ответ на его вопрос лежал перед его глазами. Действительно, птица необычной породы выдавала себя белоснежным оперением в этом большом, ночном облаке и глядела, точно осмысленная, прямо на него. Гарри моргнул, сняв наваждение. Миг, и неизвестная пронеслась близ глади окна так, что можно было без труда разглядеть всю её красоту. Дыхание сбилось совсем. Позади послышалось копошение, случающееся тогда, когда хочется поскорее разуться и лечь в кровать. Только звуки стали приближаться, сова несколько раз взмахнула крыльями, после чего устремилась куда-то ввысь. Развернувшись на пятках, Гарри встретился лицом к лицу со всем семейством. Сложно представить, что было у них в голове, когда те увидели взъерошенного, как воробей, Блэка, чей отчаянный взгляд сдавал с поличным, а на щеках красовались розовые пятна.

***

Пускай осень и приближалась так же неминуемо, как начинали желтеть листья, но палящее солнце, пробивающееся сквозь кружевные занавески, давало надежду на её тёплый приём. Глаза против воли зажмуривались, а на шее проступали капельки пота. Альсафи, склонившись над кухонным столом так, как только позволял её рост, протирала хлебные крошки вперемешку с джемом. Ветер редко поддувал из приоткрытого окошка, и его небольшие дуновения были сродни освобождению в такое знойное утро. А длинные, как у настоящей принцессы, волосы хотелось отрезать как никогда: те были собраны в неряшливый пучок, впрочем, не оправдывавший надежд. Только Альсафи одобрительно кивнула своему отражению на кристально чистой поверхности стола, как из-за приоткрытого было окна донеслось адское чиканье газонокосилки. Её работа была завершена, а братца только начиналась. Несмотря на открытую нелюбовь по отношению к свалившимся с неба племянникам, крупицы человечности в дяде Верноне, надо полагать, таки сохранились. Иначе не объяснить, почему на Гарри взваливали работу большую, чем на Альсафи, даже если крупицы эти просачивались подобно песчинкам во время летней прогулки. Блэк, чего уж греха таить, бессовестно пользовалась положением. Тому свидетельствовали приподнявшиеся было в намёке на улыбку уголки губ. Впрочем, солнцепёк, напомнивший о себе с удвоенной силой, быстро сбил спесь с Альсафи — раз ей захотелось приложиться лбом ко льду в доме, то как себя чувствовал Гарри снаружи, да ещё и в том колючем балахоне? Непринуждённое выражение лица лопнуло, подобно воздушным шарикам, протыкаемым Дадли с особым удовольствием в свои дни рождения. А тщательно подавляемая тревога за брата пробралась в самую глубину сознания. Тут яркие лучи скрылись за мимолётной тенью, обдавшую её холодным порывом ветра. Та подскочила на своих разношенных туфлях, едва ли не выпрыгнув из них. А ветер, ощущаемый как никогда отчётливо, прошёлся мурашками по позвоночнику. Альсафи ахнула от удивления, распознав в силуэте непривычно большую для Литтл Уингинга летающую особь, и прижала руку к губам. Мгновение спустя кухня так же светилась, как и прежде, что ненароком наводило на мысли, не помутилось ли её сознание на почве перегрева. Альсафи, быть может, и устроило бы это ненадёжное объяснение, не подбежав к тому же окну в панике брат. Руки Гарри упёрлись в створки окна, а на лице сохранялось испуганное выражение. Он громко зашептал: — Саф! Видела?! Это совы, совы! — Тш-ш-ш-ш, — приставив палец в жесте, указывающем помолчать, перебила сестра. — Совы? Но откуда?.. — Если есть, значит откуда-то, — тут же наступила тишина, прерываемая лишь звуками телевизионного шоу, которое смотрел дядя Вернон, и чириканьем птиц со стороны улицы. — А! Идём же скорее, проверим почтовый ящик. Только Альсафи моргнула в недоумении, как Гарри уже и след простыл. Сопровождаемые тихим шелестом травинок, его шаги устремились прямо к входной двери. Все так же молча, развернувшись на пятках, та устремилась к брату. Как ни странно, в голове Блэк продолжало всплывать воспоминание о зелёных глазах, лучившихся в энтузиазме. «Красиво…» Нежность затопила сердце. Шаг понемногу ускорился, чуть погодя, сменился на бег. Радость за брата, губы которого так редко трогала улыбка, будто бы согрела бывшее холодным сердце Альсафи. Стало до боли очевидно: пускай приходят письма, обжигающие ложной надеждой, или летят чужеродные птицы, пугающие до чёртиков. Поворот, другой. Один робкий взгляд на брата, в нетерпении переминающегося с ноги на ногу, как внутри всё затрепетало. — Смотри сколько, — только и успел, что восхититься Гарри. В его руках было письмо. Светло-каштановые волосы брата вконец растрепались, их раздувал ветерок из всё ещё приоткрытой двери, а солнечные лучи наверняка отдавали жаром спину. Альсафи ринулась со всех ног, пока не преодолела расстояние между ними, и со всей что есть дури прижала к себе. Письмо, ставшее безынтересным, тотчас выпало из рук. — Что, язык проглотил? — вырвалась колкость сразу, как она начала находить свой порыв неловким. Ответа не последовало. — М? Молчание брата уже становилось подозрительным, когда вдруг ладони легли на плечи сестры, чтобы отстранить их друг от друга. — Эй, с тобой все в порядке? Красный, как варёный рак. Руки Гарри продолжали покоиться на плечах засмущавшейся было Альсафи. Лишь нежелание прерывать откровение брата заставило её устоять от тяги стряхнуть ладони. Она неловко улыбнулась. Улыбка эта, без всяких сомнений, была кривой и выдавала всё неудобство её положения. «И не только моего», — отметила про себя она, искоса взглянув на брата, еле сдерживавшего так и рвавшийся наружу смех. — Я оценила твои старания. Всё? — Альсафи убедилась, чтобы голос прямо-таки сквозил злобой. Брат, заслужив несколько пинков, был осведомлён о её нелюбви к прикосновениям, а всё равно издевался. — Всё, всё, — бесстыдно обронил тот и убрал руки до того быстро, словно боялся обжечься. Если и боялся, то гневом быстро воспламеняющейся сестры, — не бей только. Обстановка удивительным образом разрядилась, и всё напряжение вышло через заливистый хохот. Гарри сосредоточил все силы, чтобы не слышать угрожающие нотки в смехе Альсафи. — Потише там! — крикнул дядя Вернон. — Совсем распоясались, бездельники, — пробурчал он себе под нос. Смешки утихли, однако веселье на том не прекратилось, а хорошее расположение духа сопровождало близнецов до конца дня.

***

В окнах алел закат, когда брат и сестра, о чем-то бурно перешучиваясь, скрылись в чулане под лестницей. Вскоре вернулась с шоппинга Петунья. Она редко позволяла себе большие траты, предпочитая баловать сына дорогостоящими подарками с поводом и без. Однако сегодня, твёрдо решила она, можно сделать исключение: приехала Мардж, сестра Вернона. Да, взаимоотношения их были весьма и весьма скверными, но ведь всё можно исправить, не так ли? Заодно поживиться благосклонностью Мардж, а значит, и её толстым кошельком. Каково было удивление Вернона, узнай он, что встреча Петуньи с Мардж прошла на «ура». Рассказ начался с того, как Петунья заметила издалека его сестру в нелепом наряде и скривила нос, а заканчивался их безбашенным походом по магазинам. Позже она объяснила внезапную перемену в общении с Мардж: — Мы уже собирались расходиться, и обе остались в пренеприятнейшем впечатлении от встречи. Ох, Вернон, как вспомнила об отпрысках, так словно пять лет прибавилось. Ляпнула сдуру, мол, когда мы, наконец, избавимся от несчастных племяшек. А Марджори и поддержала, да так, что продавщица из «Юбочки» стала косо на нас поглядывать. Старшему Дурслю пришлось признать: невозможное всё же возможно. А также нервно сглотнуть, стоило довольной Петунье упомянуть: «Марджори заверила меня, что научит их подобру-поздорову, как надо себя вести».

***

В одиннадцать вечера, как было положено в доме Дурслей, все его обитатели уже лежали в своих кроватях и готовились заснуть крепким сном. Спустя час бесконечных ворочаний в одеялах Вернон без каких-либо усилий открыл глаза и мученически вздохнул. Решив совершить небольшую прогулки до кухни и обратно, он натянул на себя пушистый халат и лениво побрёл к лестнице. Как говорит Мардж, раз не спится — надо подкрепиться! — Хоть глаз выколи, — неприязненно выдавил он. До намеченной комнаты оставался ещё один поворот, а единственным помощником Вернона в задаче «как бы не навернуться» был лунный свет. Приходилось опираться на всё, что попадало под руку. Казалось бы, возьми и включи свет, однако его-то Вернон включать категорически отказывался, боясь разбудить Дадлика щелчком переключателя. В поле зрения вырисовались знакомые шкафчики, а подле них — искомый холодильник. Поскольку ужин был довольно плотным, старший Дурсль избрал в качестве трапезы яблоко, после которого выпил стакан воды. Утро стремительно приближалось, как и рабочий день, потому Вернон рассудил поскорее вернуться в спальню. И вернулся бы, не заметь он периферическим зрением светлое пятно, резко контрастирующее с серым ковриком. Тонкое, прямоугольной формы. Это пятно не могло быть ни чем иным, кроме как письмом. Почта, как сложилось со временем, входила в обязанности Гарри, а письмо, забытое на пороге, говорило о его невнимательности. Так или иначе, Вернон уже порядочно хотел спать, потому, взяв находку в руку, отправился вместе с ней в спальную комнату. Оставил письмо на прикроватной тумбочке, а голову уложил на подушку, так и не вставая до самого утра.

***

Веки затрепетали под солнечными лучами, пробивающимися сквозь кроны деревьев. Скоро о чудесном сне, в котором Дадли станет востребованным юристом, пришлось позабыть. Вернон распахнул глаза. Вторая половина кровати была свободна. Решив узнать, который час, он грузно перевернулся на спину. Бежевые настенные часы, «это слоновая кость, Вернон», показывали девять утра. Недовольно кряхтя, старший Дурсль сперва выпрямился, после чего встал с постели. Завидев на тумбочке письмо, он не сразу сообразил, что к чему: — Это ещё что… С решительным намерением раскрыть тайну письма Вернон схватил его своими большими руками. Стоило же глазам заметить знакомую печать, как он подавился воздухом и, на ходу натянув розовый махровый халат, побежал к супруге. Старший Дурсль и сам, как бы не желалось обманывать себя, знал, что не весит пушинку. Потому те пять секунд, которые Вернон затратил для того, чтобы разящим громом спуститься по лестнице, тряслась не только бедная лестница, но и весь дом. Такой шум было невозможно пропустить мимо ушей. Само собой, все жильцы, включая Петунью, ожидали увидеть либо голодного дядю Вернона, либо злого и голодного. Гарри и Альсафи, бодрствуя уже как несколько часов и нарочито растягивая выполнение дел по дому, о чем-то шушукались, точно маленькие мышки. В кухонном проёме сначала очутилась одна нога, после — другая, а затем и сам Вернон. Шлёпанцы звучно стучали о плитку. А мышки, как ни странно, уже разбежались каждый в свой угол. Желая проявить авторитет, дядя Вернон сверкнул на близнецов глазами-молниями. Но те и виду не подали: Гарри готовил яичницу, а Альсафи поливала цветы на подоконнике. Петунья, отложив чтение журнала, взволнованно заговорила: — Доброе утро, дорогой. Все в порядке? Завтрак скоро уже будет готов… — Вернон жестом прервал торопливую речь, после чего вытащил из кармана письмо и обратил его печатью к женщине. — Это… Кхм, — он нервно сглотнул, — это то, что я думаю, Петунья?.. Кажется, в серо-зелёных глазах супруги что-то отразилось, будь то панический блеск или отпечаток неприятных воспоминаний, но Вернон безо всяких слов нашёл для себя ответ. Брови его насупились, руки сомкнулись в кулаки. Он, деловито поправив халат, на одних пятках повернулся к детям. Он не аккуратничал, когда схватил Альсафи за запястье и, заставив её спотыкаться о свои же ноги, приложил головой о стену. Та ойкнула, взгляд её расфокусировался. Моргнув, Альсафи взглядом остановила агрессивно настроенного брата, надвигавшегося на мужчину. Гарри уставился на сестру, как на прокажённую, но остановился. Вернон, надо сказать, был в несколько раз больше и наводил на Альсафи неподдельный ужас. Он кричал со всей дури: — Вам ни за что отсюда не уехать, слышали, маленькие мерзавцы?! — за спиной горько плакала тётя Петунья, безуспешно пытаясь задушить свой плач платком. Казалось, ещё никогда раньше дядя не был в настолько неконтролируемом состоянии. Нет, уже не страх, но изумление заполонило разум Альсафи. Она уставилась на него, как на психически больного, и уже не чувствовала боли в запястье — рука онемела. Тогда дядя Вернон, не найдя реакции на свои слова, в ярости схватил второе запястье, а правой рукой потянул за волосы. — Ай! Пусти! — вырвалось у неё. Из глаз стали непроизвольно катиться жалящие слёзы. — Забудь об этом письме. Навсегда!.. — вдруг гневная тирада прекратилась, а хватка рук ослабла. Альсафи приоткрыла глаза и в немом шоке уставилась прямо перед собой. Стена озарилась золотым светом, исходившим от брата. Этот свет будто выделялся из его глазниц и кожи. Такой Гарри настораживал и походил на космическую звезду. Чем ярче становился свет, тем тяжелее ей становилось дышать. — Гарри… Прекрати… — паника нарастала в горле. Дрожь дяди Вернона было видно невооружённым взглядом. Стоило Гарри заговорить каким-то совсем не похожим, чужим голосом, как тот вздрогнул. — Отпусти. Её.