Вне пространства и времени

Стоило брату и сестре вбежать в помещение, как страшный топот, сродни свирепствующей стае гиппогрифов, иссяк. Пройдёт немало времени, прежде чем сотрудники Министерства найдут нужную дверь среди сотни других. В конце концов, едва ли кто-нибудь из них мог предположить, зачем, находясь в международном розыске, появляться в Министерстве Магии, а следом заходить в Комнату смерти. Едва ли они могли предположить, кто их нарушители. — Как чувствовала, этот Блонсберг!.. — сжав зубы, проговорила сестра. — Вспомнить только его пристальный взгляд… мурашки по коже. Было ли дело в личных отношениях Стэнли Блонсберга и Дианы Вуд, никто доподлинно не знал, но с первого впечатления кроткий мужчина нёс в себе нечто жуткое, что выражалось в зверином, будто немигающем, взгляде и напряжённом языке тела. — Забудь о нём, — бросил Гарри в ответ и помчался вперёд, предварительно схватив сестру за локоть. Перед ними находилась комната, где произошло сражение Отряда Дамблдора и Пожирателей Смерти. Впрочем, сражение это было ныне искусно стёрто со страниц истории Магической Британии. Казалось, словно комната поднимала все жутчайшие страхи, а Арка Смерти, вросшаяся в свой пьедестал, — могильный холод. Двигаясь словно через толщу воды, они не могли дать себе ни йоты отдыха. И, Мерлин видит, это испытание могло бы войти в Турнир Трёх Волшебников. Ведь призраки прошлого, то и дело появляющиеся в округе, непрестанно заставляли вспоминать минувшие дни и их приторную сладость. Как бы сильно Гарри не проклинал незнание, коим его кормили долгие годы, и не кичился ненавистью к старику Дамблдору, но мало кто знал, что ненавидеть наставника Блэк никогда бы по-настоящему не смог, да и не стал бы. Может, потому, что воинственные крики фантомных друзей и разноцветные всполохи магии, аккомпанирующие им в этом огромном пространстве, переносили брата и сестру прямиком в свои тёплые гостиные. И пусть не всё, что всплывало перед глазами, было исключительно счастливым воспоминанием, но то было родным. Свинцовые ноги почти не несли, а путь к постаменту будто увеличивался в арифмантической прогрессии. И каждый из них в этот миг видел своё: это был и Святочный Бал, королём и королевой которого стали Драко и Альсафи, стоило им только появиться в дверях Большого Зала; и кабинет Зельеварения, полный удушливого аромата Чемерицы, добавить которую Гарри по своей глупости забыл, а после получил заслуженный нагоняй от Снейпа; и даже то, как во время очередной отработки Гарри, Рон и Гермиона вечер напролёт помогали Хагриду вырезать тыквы к Хэллоуину, а тот, в свою очередь, рассказывал им истории о неком мальчике. Наполовину человеке, наполовину великане. Как бы ни хотелось остаться в одном из приторных воспоминаний, даруемых Аркой, кровопролитная война стала самим естеством Гарри и Альсафи, въелась в их сердце и отравой расползлась по венам. Невидимая для других, но убивающая всё живое внутри до того момента, пока не разучиваешься жить так, как жил прежде, и существуешь бесполезной массой. Сладость прошлого — антидепрессант для Гарри, но жить прошлым нельзя — вторил голос в голове. И тогда, когда почти чувствуешь этот вкус своими рецепторами, приходит нежданная горечь. Не достоин, не достоин, не достоин… «Всё это не реально», — напоминает себе Блэк и не может глаз оторвать, жадно впитывая в себя образы друзей. Не зря Гермиона подтягивала упрямого Рона в теории, думается ему, наблюдающему за их слаженным тандемом в пылу ожесточённой битвы. Чуть поодаль храбро сражались Невилл и Полумна, прикрывая спины друг друга. — Гарри!.. — закричала сестра, умоляя. — Быстрее! Точно вынырнув из Омута Памяти, Гарри устремил взгляд куда-то перед собой и наткнулся на величественную и искомую Арку. Увидел так же ясно, как если бы это было вчера, что губы призрачной Беллатрисы расплылись в победной ухмылке, а луч заклинания, от которого крёстному не было ни единого шанса уклониться, поразил грудь Поттера и отправил в последний полет. Нашёл себя, ещё юного и порывистого, вырывающегося из железных тисков Ремуса. А Ремус, бессильный в своей боли, больше и не пытался держать его. Лишь устремил стеклянный взгляд куда-то вдаль и руки безжизненные разжал. Собственное отражение рвалось к Джеймсу, безвозвратно утопавшему в могильном занавесе Арки, он упал на колени и едва слышно прошептал дрожащими губами имя. Краем глаза Блэк заметил сестру, обернувшуюся на что-то позади. Палочка в мгновение ока появилась в руках готовой защищаться не на жизнь, а на смерть, Альсафи. Видения померкли перед настоящими, живыми лучами тёмных проклятий, а голос разума, возникший на кромке сознания, уговаривал развернуться. Но Блэку, пленённому безмолвным обещанием в карих глазах, был необходим последний рывок, чтобы дотянуться до родственника, чей силуэт безнадёжно растворялся в нитях занавеса. Проклятия, брошенные в его сторону, отчего-то не долетали, и Гарри со счастливой улыбкой и мокрыми дорожками на щеках протянул руку вперёд, едва ли не касаясь Арки. А карие, расширившиеся в удивлении глаза выглядели до того натуралистично, что Блэк почти спутал жестокую игру воображения с реальностью. И Гарри отнюдь не прочь, чтобы крёстный стал его последним воспоминанием в прогнившей действительности, не оставившей ни единого якоря для маленького мальчика, коим он в глубине души так и остался. Уже утопая в вязком занавесе, Блэк почти потерял возможность мысли, когда в его голове произнеслось отчётливое: «1942 год».

***

1992

Глаза резко распахиваются, в горле застревает крик. Зрачки остервенело шарят по коморке в поисках странной зелёной вспышки, будто отпечатавшейся на задней стороне век, но находят лишь чернильную мглу. Мальчик порывается потереть уставшие от ночного чтения глаза, а губы его всё ещё судорожно хватают воздух, точно некто был в силе его отобрать. Внезапно этого всего стало чересчур много для Гарри. Сложившееся в комок тело чуть подрагивало, а голова была вдоль и поперёк забита навязчивыми мыслями о необыкновенностях, произошедших несколько дней назад. С недавних пор в юном Блэке будто бы нашёлся новый резерв, точно переполненный кувшин воды, с которого так или иначе срывались капли. О необыкновенностях свидетельствовали и саднившие костяшки рук. Обеспокоенный, мальчик не только потерял счёт дням, но и свой спокойный сон. Вот и сейчас Гарри тут же выпутался из одеяла, больше напоминающего простынь, и с восторженным чувством проследил яркие золотые искорки, исходящие прямиком из его костяшек. Где-то у противоположной стены закопошилась сестра. Чулан был настолько мал, что брат мог с лёгкостью дотянуться до неё. Готовый поделиться будоражащими его сверхъестественными явлениями, Гарри собирался было разбудить сестру… и затаил дыхание, стоило встретиться с прожигающим хитрым взглядом. Как всегда дружелюбный, в нём читалось: «Объясняйся, или выбью из тебя силой». Изменившееся поведение Гарри, ставшее подозрительным, заинтриговало сестру. Даже дромарог догадался бы, что здесь что-то не так, и в миссии Альсафи было это выяснить — недаром она имела страсть к разного рода загадкам. Только Дурсли теряли интерес к утренней газете, как она тотчас порывалась выкинуть ненужную бумажонку, а на деле забирала её себе. Затем Альсафи, будучи равнодушной к новостям, пролистывала выпуск до конца и переходила к долгожданному разгадыванию кроссворда. Помнится, Дурсли обнаружили девочку, увлечённой решением загадок, и едва ли не лишили её одной из немногих радостей. Сафи, разумеется, мириться с дуростью не стала: коль нашлось что-то, близкое сердцу, никогда это не отпустит. Вгрызётся, точно акула в плоть своей жертвы, но заберёт обратно. В тот день список паранормальных явлений, составленный Гарри, пополнился ещё одним доказательством: взлетевшие до скрипа вымытые тарелки и то, как спустя мгновение они поразбивались друг о друга. Это произошло задолго до того, как дети осознали свой интерес к миру, а после и обнаружения волшебных таинств, окружающих их. Не сказать, что Гарри и Альсафи всегда получали ответы на свои многочисленные вопросы. Книг недоставало, а других способов получения информации, помимо практического и эмпирического, они не знали. Вопрос паранормальности происходящего и затаённого страха в глазах Дурслей волновал брата и сестру до такой степени, что заставлял подходить к исследованию со всей присущей детям внимательностью. Надо сказать, недостаток любви от горе-родственников породил дух соперничества в близнецах, и единственная эмоция, которой они обменивались, была слепая ярость. Долгие годы дети только и делали, что упрямо игнорировали друг друга в попытке выделиться за счёт другого и заслужить лучшее к себе отношение. Гарри убеждён, что так и продолжалось бы, не случись первой странности в их восьмой день рождения. Помнится, Вернон Дурсль тогда был особенно разгневан. Он бесконтрольно краснел, пыхтел, но никак не мог отворить будто заклинившую дверь, отчего только пуще злился. «Уходи! Уходи! Ну уходи же!» — молил Гарри про себя. Стоило ожесточённым ударам прекратиться, как послышались удаляющиеся решительные шаги. Тогда дверь удивительным образом распахнулась. От стен чулана срезонировал механический щелчок. Мгновение спустя близнецов осветило тусклым жёлтым светом лампы. В безразмерной домашней одежде, оставшейся от кузена, было донельзя жарко. И так неширокое помещение почти не проветривалось, и воздушному потоку, появившемуся в коморке, было попросту неоткуда взяться. В руках Гарри лежал блокнот в полоску, который он с трудом достал из-под матраца. Ветер являлся ещё одним увесистым доказательством для учёта паранормальностей. Впрочем, записывать его он не стал. Альсафи уже сидела по-турецки, скучающе разглядывая скошенный потолок. Где-то в углу носился маленький паук, занятый плетением своей паутины. — Видишь? — руки, сложенные в кулаки, оказались перед лицом сестры. — Похоже на ожог, — протянула Альсафи, легко касаясь покрасневших костяшек. — Ай! Не бейся! — вскрикнула она и прижала пострадавший палец к груди. А после с опаской поглядела на травму. Никак не ожидая увидеть столп искр, сестра раскрыла от удивления рот и во все глаза уставилась на брата. Пусть золотых искорок и можно было пересчитать по пальцам, отчего-то дети как будто интуитивно знали, что стали посвящены в большое таинство. А безудержную силу, коей они овладели, необходимо держать в строжайшем секрете: страшно представить, что случится, узнай завистливый кузен об их причудах. Так, самостоятельное исследование Гарри и Альсафи подошло к концу, а исписанный вдоль и поперёк блокнот был заброшен под матрац. Сколько близнецы не наблюдали за брезгливой тётей Петуньей и недовольным дядей Верноном, странности будто отказывались находиться. Стоило признать: либо тётя и дядя тоже знали о тайном знании и попросту скрывались, либо ни сном, ни духом о нём. Благо, сестра успела остановить темпераментного братца, прежде чем тот натворил бы дел, ведь Дурсли, сидя в гостиной за кружечкой чая, частенько обсуждали странности других людей и то, что с ними за эти странности делали. Затем брат и сестра дали клятву на мизинцах. Её содержание было таковым: «Я, Гарри Сириус Блэк (Альсафи Лили Блэк), клянусь держать в тайне существование золотых искорок!» В ответ на свою внезапную изолированность от домашнего быта близнецы ожидали самой разной реакции, будь то желчные слова, обещание расплаты или телесные наказания. Оказалось, их отшельничество словно пошло Дурслям на пользу. Тётя Петунья, к примеру, заметно посвежела и стала более радостной. Даже сейчас она непринуждённо пританцовывала, пока вытаскивала куриные ножки из духовки. Её разлитый по щекам румянец был хорошо заметен из дверной щели чулана, и Гарри тоже непроизвольно улыбнулся. За прошедшие пару лет у близнецов наметились впечатляющие успехи в освоении так называемых «искр», однако теперь ни Гарри, ни Альсафи не были до конца уверены в корректности данного термина. Мало того, что огоньки бывали самых разных цветов и оттенков, так могли формироваться в невероятной красоты поток. А посредством ссадин и подпалённой кое-где одежды они установили, что огни могут нести в себе как созидательную, так и разрушительную цель. Близился двенадцатый день рождения Гарри и Альсафи. Дети, не будет лишним упомянуть, не любили свой день. Никак не отмечали в прошлогоднем календаре и уж тем более не вспоминали. А родственники, как назло, помнили. Помнили и с малых лет, как бы в отместку за что-то, заставляли выполнять большую работу по дому. Бывало, когда тётя Петунья находилась в хорошем расположении духа, им выделяли несколько тряпок кузена, и близнецы заведомо знали, что замарают свои единственные вещи во время работы по дому. За неделю до злополучного дня случилось нечто, положившее конец полюбившейся еженощной рутине. Стоило домам, а затем и улицам задремать, как Гарри и Альсафи высвободились из хлопкового покрова. Калейдоскоп огней витал вокруг, и всё это время они могли долго разговаривать. А иногда и просто молчать в размышлениях о том, что делать дальше. Необходимо было развеяться. И этот шанс представился двадцать пятого июня. День начинался так же, как и многие другие июньские деньки. Но кое-что в нём было необычно: старшие Дурсли, прихватив Дадлика за шиворот, услужливо сообщили о своём отъезде. Когда-то слово «отъезд» вызывало ассоциативный ряд «одиночество и голод». Теперь же Гарри и Альсафи достаточно выросли, чтобы суметь прокормить себя самим. Представить только — двенадцать лет! — Остатки ужина в холодильнике, — бросила тётка и тотчас скрылась за дверью. — Только попробуйте устроить здесь погром! — ругался дядя Вернон так, словно жалел каждое слово, потраченное на близнецов. Затем надел пузатую, как и он сам, шляпу и закрыл за собой дверь. В дверном замке с обратной стороны повернулся ключ. Едва Гарри успел порадоваться нежданной-негаданной свободе, как его внимание привлекли туфли тёти Петуньи. Обувь стояла, нет, лежала, завалившись набок, — как только тётка не увидела? Увидела бы — точно по рукам надавала! Многострадальные руки тотчас метнулись к туфлям зелёного благородного оттенка. Только Гарри закончил ставить их на своё законное место, и ладони его освободились, как в них взметнулось нечто… неожиданно шершавое. Блэк опознал два письма. Бумага желтоватого цвета, алая восковая печать по центру и подозрительного вида изображение повыше.

«ХОГВАРТС»

***

В камине по-прежнему мерно потрескивали дрова. Брат и сестра находились в гостиной — святая святых дома на Тисовой улице, 4. После плотной трапезы в виде овощного рагу Альсафи намеревалась хорошенько выспаться. И неважно, что часы только недавно пробили семь вечера. Блэк приняла положение поудобнее, для чего обязательно понадобилось закинуть ноги на мягкую обивку, а подлокотник использовать в качестве подушки. Прошло пять минут. Десять. Пятнадцать. А сон все не шёл, и она точно знала, кто тому виновник. Как можно качать ногами на протяжении пятнадцати минут и не заколебаться от этого? Знакомьтесь, Гарри Блэк! И ладно, пускай сотрясает воздух, однако внутри кресла что-то откровенно задушено скрипело, будто молило о помощи. Разлепив один глаз, Альсафи встретилась с растерянными зелёными глазами, и все накопившееся негодование как ветром сдуло. — Читай, — произнёс брат серьёзно и едва ли не к самому носу поднёс письмо следующего содержания:

«ШКОЛА ЧАРОДЕЙСТВА И ВОЛШЕБСТВА «ХОГВАРТС»

Директор: Альбус Дамблдор

(Кавалер ордена Мерлина I степени, Великий волшебник, Верховный чародей, Президент Международной конфедерации магов)

Дорогая мисс Блэк!

Мы рады проинформировать вас, что вам предоставлено место в Школе чародейства и волшебства «Хогвартс». Пожалуйста, ознакомьтесь с приложенным к данному письму списком необходимых книг и предметов. Занятия начинаются 1 сентября. Ждём вашу сову не позднее 31 июля.

Искренне ваша, Минерва МакГонагалл, заместитель директора!»