Take care [заботиться]

      После всех пережитых событий один лишь вид яркого солнечного дня за окном способен парализовать. Ощущается чем-то нереальным. Искусственным.       Будто бы под неясным мыльным эффектом.       Хотя может виной всему кровопотеря. Мысли у Хикару всё ещё расплываются в голове, оставляя за собой странное воздушное чувство.       — Честно говоря, я даже не ожидал, что вы всерьез решитесь сопротивляться. Думал, слишком испугаетесь.       Цутому-сан нависал над столом, неспешно разбирая вынутую им ранее аптечку. Мужчина успел назвать ему свое имя, пока чуть ранее связывал Хикару руки за спинкой стула.       Что-то в этом кажется неправильным, но он не сильно бы удивился, узнав, что тогда, в кафе, мужчина назвался по другому. Тот ведь был жуткий, стрёмный тип. Фальшивое имя — это буквально меньшая из чужих странностей.       — В этом вы мне кое-кого напоминаете. Тоже был очень резвый парень.       Сам Хитайчин в это время старается похитителя игнорировать, обратив всё внимание к широкому кухонному окну, за которым расцветает солнечное утро.       Отчего-то, покидая их с Каору комнату, он ожидал чего-нибудь другого. Дождя, может быть. Просто плохой погоды.       Но нет. День стоит просто, блин, потрясающий.       — Хотя даже он не так сильно спешил с побегом. Подождал пару дней, продумал план…       Он не хочет всё это слушать. Единственное, чего он хочет — это встать с треклятого стула и вернуться к Каору. Сейчас речь даже не идёт о побеге.       Он просто хочет к брату. Очень сильно.       — Вы в разы наивнее. Или импульсивнее.       Руки, связанные за спинкой стула, сжимаются в слабые подрагивающие кулаки.       А сам Хикару усиленно продолжает смотреть в окно, будто бы стремясь одним лишь взглядом высверлить в стекле отверстие. Он хмурится, всячески пытаясь дать похитителю понять, что слушать того не планирует, не собирается и не будет.       Но этому мудаку всё равно.       — Это, на самом деле, даже мило, — протирая руки влажной салфеткой, тот лишь продолжает с какой-то странной воодушевлённый улыбкой. — Вы увидели возможность и тут же схватились за неё, не подумав о последствиях.       Это начинает раздражать.       — Но если бы у нас всё получилось? — не выдержав этих снисходительных, высокомерных монологов, Хикару резко отводит голову от окна, впиваясь размытым, несколько затуманенным взглядом в похитившего их с Каору мужчину. — Мы могли бы сбежать.       На какую-то долю секунды голову пронзает резкая мысль о том, что он мог сказать чего-нибудь лишнего. Или что он зря прервал чужой монолог. Буквально силком приходится подавить внутри желание боязливо поёжиться.       Когда он один, без Каору, почему-то оказывается невероятно сложно контролировать и так не особо сдержанный язык. Кровопотеря не делает эту задачу проще.       Но Цутому-сан лишь улыбается в ответ, выставляя на стол пинцет. Прямо рядом с антисептиком, салфетками и открытой упаковкой медицинской ваты. От вида всех этих инструментов вдоль позвоночника пробежала невольная дрожь.       — Не глупи, — чужой голос звучит всё так же снисходительно, приближаясь ближе, — я бы вас остановил.       Хикару нервно сглатывает. Комната в тот же момент слабо закружилась, превращая все ранее замеченные им средства для извлечения керамического осколка в цветные бесформенные пятна.       — Вы чертовски жуткий, — он приглушенно бормочет, едва-едва способный контролировать собственные мысли, что уж говорить о словах.       Мужчина в ответ лишь невозмутимо цокает.       — Тебе лучше следить за своей речью, — он говорит беззлобно. Прикосновение к плечу, неожиданное и резкое, заставляет Хикару вздрогнуть и едва заметно подпрыгнуть на стуле. — Я понимаю, ты боишься. Но после вашего с братом трюка, кто знает, что я могу сделать, если ты меня действительно начнёшь раздражать?       И разве это ли, блять, не стрёмно?       Хикару ничего не отвечает на его слова. Лишь нервно прикусывает губу и неприятно морщится, ощущая чужие пальцы, медленно ощупывающие область вокруг раны. Края надетой безрукавки чуть задираются, чтобы мужчине не мешать.       Это больно.       Но вполне терпимо по сравнению с тем, что он уже переживал ранее.       — Надеюсь, Каору в этом плане хоть как-то отличается.       Цутому-сан продолжает невозмутимый монолог, в какой-то момент хватаясь обоими пальцами за торчащий из его плеча осколок. Это действие отдаётся слабой щемящей болью, когда рваные керамические края царапают открытую кожу. И Хикару инстинктивно напрягается, отводя голову в сторону. Ещё даже ничего не произошло, но ему уже немного плохо. После всех тех раз, когда похититель тревожил и без того болезненную рану, его едва не тошнит от необходимости переживать всё это снова.       — Будет интересно проследить за тем, насколько вы двое разные, если так подумать, — задумчиво хмыкает мужчина, прежде чем, наконец, обратиться к нему. — Теперь приготовься, хорошо? Это будет быстро.       Голова слабо кружится от произнесённого предупреждения. А уже потом мутные от кровопотери мысли пронзает резкое осознание, от которого в животе всё поневоле сжимается.       Вынимать будут сейчас? Прямо сейчас?       Ему даже не дали обезболивающего.       — Погодите, — задыхаясь от страха, он поспешно просит, — постойте…       Резкая пронзительная боль, сковавшая плечо, вмиг обрывает просьбу. Глаза расширяются, а после болезненно жмурятся по мере продвижения осколка. Хикару шипит в тот же момент, кусает губу вплоть до крови просто, чтобы не допустить вслух очередного крика.       Острые зазубренные края проходятся по чувствительной плоти без какого-либо чёртового анестетика. Он слышит собственные всхлипы, вырывающиеся бесконтрольно и практически неосознанно. Слышит биение крови, выплескивающейся по мере освобождения плеча, до тех пор, пока слух полностью не заполонит пронзительный шум статики. Виски пробивает неожиданным потом.       И все эти ощущения настолько отвратительны…       Он болезненно хнычет когда всё кончается, ещё в течении нескольких минут пытаясь восстановить дыхание. Собственные мысли легко ускользают прочь, даже не успевая толком сформироваться под воздействием острой пронзительной боли. А крепко зажмуренные глаза никак не могут раскрыться.       Он так сильно хочет к Каору прямо сейчас. Почему его брат не рядом? Он должен быть.       Каору всегда должен быть рядом.       — Тш. Всё хорошо, — ласковый, успокаивающий голос доносится сквозь звенящий шум в ушах, одновременно с нежными пальцами, поглаживающими Хикару по вискам, — всё хорошо.       Этот голос не принадлежит Каору. Руки тоже не его.       Обычно они с братом предпочитают язык прикосновений. Для них обоих физическая ласка всегда приветствовалась и имела просто огромное значение в общении как друг с другом, так и с другими людьми.       Но почему-то от этих поглаживаний Хикару только мутит.       — Нет, нет… — он приглушённо бормочет, пытается отстраниться, пока ещё не отойдя от шока, но инстинктивно ощущая холодный, пронзающей от всей этой ласки дискомфорт. Все мысли им едва регистрируются, оставляя Хикару наедине с собственными ощущениями, острой пульсирующей болью в плече и настойчивой, навязанной нежностью.       Но руки отказываются уходить, и он быстро сдаётся, позволяя им себя успокаивать. Временно. Совсем ненадолго, пока шум в голове не уйдёт, уши перестанет закладывать вата, а плечо жечь огнём.       — Молодец. Расслабься, — всё тот же голос продолжает говорить, шептать, успокаивать. Мягкие, но холодные ладони поглаживают его щеки ещё в течении нескольких секунд, пока в один неожиданный момент не пропадают.       Совсем рядом слышатся странные негромкие шумы. Приглушённые бормотания о задетых артериях и шоковом состоянии. Слабый скрип стула. Лёгкий стук металла обо что-то твёрдое и журчание жидкости.       Все эти звуки проникают медленно, постепенно, по мере того, как звон в ушах уменьшается, а путаница в мыслях проходит.       Когда Хикару, наконец, приходит в себя, более-менее осознанный, но бледный, сквозь размытые картины перед глазами ему удаётся разглядеть зажатую в чужих руках хирургическую иглу и влажный кусочек ваты.       Совсем краем глаз, промеж прядей давно упавшей на лоб челки, он смотрит, как мужчина практически над ним нависает, начиная обрабатывать открытую рану болезненно пощипывающим антисептиком.       — Честно говоря, мне нравится, каким спокойным ты выглядишь, когда тебе больно.       Всё ещё никакого обезболивающего. Лишь успокаивающий голос и рука, мягко поглаживающая Хикару по влажной щеке.       — Это выглядит очаровательно.       Он хныкает, смиряясь с тем, что следующие несколько минут едва ли когда-нибудь сможет забыть.

***

      Ближе к концу процедур Хикару едва способен держать себя в сознании. Плечо, медленно закрываемое бинтами, ноет адски. И единственное, что его сейчас успокаивает — тот факт, что сейчас вот-вот всё должно будет закончиться.       — Вот и всё.       Со звонким щелчком ножниц марля аккуратно убирается обратно в аптечку. А чужая рука нежно, даже чересчур, проводит аккурат под забинтованной частью плеча.       Хикару как бы хочет спросить, откуда именно ублюдок знает, как правильно закрывать рваные раны. Но у него давно уже к этому моменту сорвалось горло. Да и обращаться к похитителю лично, если честно, он особо желанием не горит.       — Теперь… — мужчина что-то бормочет себе под нос, продолжая рыться в аптечке. Но Хикару за ним уже не смотрит. Окружающий мир перед глазами у него всё ещё ощутимо расплывается. Головокружение так и не сошло. Лишь усилилось.       Он слышит, как Цутому-сан неторопливо перебирает таблетки, а затем поднимается со стула, уходя куда-то в сторону.       И Хикару просто… так сильно не хочет быть здесь. Его едва не трясёт от желания вернуться к брату. От пронзительной необходимости в утешении и желательно не от того же мужчины, что последние несколько минут его едва ли не пытал.       От ласки и нежных жестов Цутому-сана его лишь тошнило.       Реальный мир напоминает о себе чрезвычайно резко. Чужими пальцами, что нежно обхватывают Хикару под подбородок, заставляя поднять ранее опущенную голову.       А потом он чувствует лёгкое касание к собственным губам. Мягкое, навязчивое и провоцирующее порыв неожиданной, невесть откуда взявшейся паники.       Ранее прикрытые глаза резко распахиваются и с глубоким перепуганным мычанием Хикару тут же начинает брыкаться на стуле, пытаясь оторваться от нежеланного прикосновения.       — Успокойся… — хватка на челюсти резко усиливается, чтобы удержать голову на месте. — Успокойся!       Честно говоря, в тот момент он даже не уверен точно, почему начал паниковать. Просто переизбыток ощущений? Чересчур личный, интимный жест?       Ему это просто не нравится. В этой ситуации ему вообще очень много что не нравится!       — Успокойся! — чужой голос неожиданно переходит в полноценный жёсткий рык прямо перед лицом.       И Хикару замирает лишь сейчас. Жмурясь, с бешеным биением сердца и давя в себе очередной порыв унизительного всхлипывания. Собственные руки дрожат, а натёртые веревками ожоги болезненно ноют при любом случайном движении.       — Открой рот.       Внутри формируется холод. Сжимается плотным снежным комом прямо под сердцем.       Он едва заметно машет головой, но неудобно, неловко, прекрасно осознавая, что его заставят. Просто сложно побороть инстинкт.       Это явно мужчину не удовлетворяет.       — Тебе надо принять таблетки. Это для плеча, нет необходимости устраивать сцену.       Словно он будет слепо верить каждому чужому слову.       — Хикару.       Пальцы, стискивающие подбородок, сжимаются вплоть до слабой ноющей боли в челюсти. А голос, обычно нарочито ласковый, звучит с неожиданными холодными оттенками. Собственное имя вызывает неприятную дрожь по телу.       Но он всё ещё не хочет слушать.       Совсем рядом у лица слышится глухое раздражённое ругательство. А потом его нос неожиданно сдавливают чужие пальцы.       Хикару держится всего несколько минут, пока не начнет задыхаться.       Стоит лишь раскрыть рот, как на открытый язык тут же падает пара небольших круглых таблеток. После этого к губам преподносится край холодной керамической кружки. Слышен легкий плеск воды.       Его заставляют наклонить голову и силком заглотить лекарство, лишь после этого, наконец, выпуская из рук. Хикару тут же пользуется возможностью откашляться и восстановить дыхание.       — Это было так сложно?       Унижение, страх и остатки так и не сошедшей ранее паники давят, заставляя его нервно дрожать. Речь идёт всего-то о паре каких-то таблеток, но именно то, каким образом его заставили их принять, всё ещё отдаётся в голове.       Хикару давит особенно глубокий обрывистый вздох, просто чтобы успокоиться.       — Я вас ненавижу, — он бормочет, совсем тихо, даже не доходя до уровня шёпота. Но имеет ввиду каждое чёртово слово.       Будь Каору на его месте, то близнец бы, наверное, смог справиться лучше.       Наверное, Каору вообще в целом смог бы избежать ситуации, где его насильно заставляют принять лекарства с абсолютно неизвестным назначением.       Или, возможно, он слишком идеализирует своего брата.       — Ты что-то сказал?       Всё ещё избегая даже глаз на ублюдка поднимать, Хикару молчит. Но даже так он всё равно прекрасно ощущает на себе острый пристальный взгляд.       Почему его просто не оставят в покое? За прошедшие пару часов он уже пережил слишком многое. И сейчас чувствует себя до безумия уставшим.       Хочется просто оказаться в безопасности. Хочется оказаться в руках, которым бы Хикару действительно мог доверять, и не отстраняться от них часами…       Он в одном шаге от того, чтобы подобно ребёнку начать хныкать о Каору вслух.       — Когда вы вернёте меня обратно? — поборов это желание, он негромко бормочет, отвечая на ранее озвученный вопрос Цутому-сана вопросом собственным.       Голова бессовестно кружится.       — Хочется к брату?       Даже не поднимая головы, Хикару прекрасно может слышать улыбку в чужом голосе. Хочется поморщиться на это веселье.       Мужчина неспешно убирает обратно все таблетки и с небольшой паузой вновь проводит ладонью вдоль рыжих волос. Реакции в этот раз нет.       Хикару чувствует себя слишком уставшим, чтобы вздрагивать.       — Сейчас ты выглядишь намного милее. Мне это нравится.       Не отрываясь от взъерошенных и растрепавшихся прядей, один из больших пальцев неторопливо скользит вниз, вдоль виска, поправляя челку. Хикару в этот момент нарочно закрывает глаза, но не стремится уходить от прикосновений.       Так что рука отстраняется сама, пусть и далеко не сразу.       — Как жаль, что ты уже отнял у меня слишком много времени.       В абсолютной тишине глухо стучащие по полу ботинки медленно обходят полу-кругом, пока не останавливаются за спинкой стула. И, наконец, мужчина его развязывает.       — Пойдём, — он командует, оставляя ладонь на здоровом плече медленно поднимающегося, дрожащего юноши.       Когда Хикару возвращается обратно к складу, то даже не думает о возможности побега.