Работы с барашком или восемь несчастий

На пол вдруг швырнули освежеванные тела. Там и так уже пахло пылью и гнилостью, но мало ли гуннов беспокоит какая-либо чистота в местах держания пленных. Да даже в собственных домах. Мужчина и женщина. Голые. Уже с характерной мертвенностью кожи. Пустые как у марионеток глазницы, в которых уныло и бесчувственно засели застланные пеленой давно глаза. "吃" Грозного вида гунн лишь смотрит с верхних ступеней на него ничего не выражающим взглядом. Злым. И разве это приказ? "吃饭再去上班" Пленник только хлопает глазами, как будто не поняв еще смысл сказанного. Но после осознает отсутствие привычного огрызка от чего-либо, только два одиноких мертвеца на земле отвернулись от него как будто не желая быть опознанными. Глупая нянцзинь, я ведь и так вижу, что это ты! Возможно, дитя просто болван, не одаренный даже капелькой ума, раз от вида мертвых родителей не впал в ужас. Возможно слишком медленно реагирует. После того, как мужчина уходит, луч света снаружи ползет по полу, стремительно уменьшаясь. И лишь тогда к ребенку приходит понимание. Но слезы даже не льются, только тихий ужас заполняет все тело эфемерным облаком. Приказ — есть приказ. Этот гуайгуай с малых лет знает — нужно кивнуть головой и сделать, как говорят, иначе хуже будет. Что ж ты делаешь, милый Шу-Шу? *** — Стоило бы спросить еще раз. Кто, по твоему мнению, висел на площади в тот день? Снова раскатывающийся по залу грозный голос градоначальника возвращает его в здесь и сейчас, и поднимая на него взгляд, Фенму видит выжидающе хлестающий пол то в одну то в другую сторону бычий хвост. Вспоминая, что это за существо перед ним, снова невольно содрогается. Черт его дернул забрести на этот проклятый город. Черт его дернул вообще голову сюда сунуть. Празник, праздник, осенний фестиваль. Это все восхитительно, но кто ж знал, что градоначальник только по его светлой макушке почувствует неладное. Переводя взгляд выше он только мельком встречается с ним взглядом, который как будто смотрит на что-то за ним или куда-то вглубь себя, видимо, тоже задумавшись. Градоначальник недобро стучит веером по ладони привычным жестом. Руки приучены к порке. Как могут они же, со всей злобой и ненавистью к миру хлестающие слуг за любой просчет, творить? Созидать? Построить город, в конце концов? Хотя нет, самое важное – как могут это быть руки человека, нежно вычесывающего колтуны из его косы когда-то? Глупости. А что более важно, как же он мог оказаться в итоге здесь, такой холодный и обиженный, да еще и под руку с наглой девчонкой? Никогда никто не видел Ду-эра думающего о таком. Он ведь настоящий образцовый сяоцзы – работал, не покладая рук, матери помогал по хозяйству, незнакомцам никогда не отказывал в помощи, еще и владея мечом ни разу не обернул его против добросовестных людей. Никакого ответа на свои чувства он так и не получил, хотя – его заботливейший тунмэнь пропал без вести, возможно убитый по случайности на том же мятеже. — Позвольте узнать, так чем же была виновна принцесса? На это он только молчит, не зная, что и сказать. Честно — ничем, и знали это все. Но по умолчанию она превратилась в избалованную наследницу, сотворившую столько грехов, что должна сейчас вертеться на последнем кругу ада. — Я спрашиваю вас, дорогой господин. Гэся лишь выработанным жестом легко держит веер в руках, наклоняя голову вбок. Так удивительно похож, но что это с ним? Почему у прекрасного юноши, похожего лицом на самого императора, вдруг выросли рога да хвост, а еще непомерно хрупкое эго и потребность в такой безопасности? — Я лишь хочу знать, зачем же вы сделали мне так больно. А он даже не притворяется. С самого начала знал. Да, сомневался, отрицал. Но душа этого глупого, глупого демона открыта насквозь для его высочества. Нет, Фенму не глуп. Возможно, туповат, но не совсем потерян. Осознание ударяет в голову моментально, как будто так и ждало. И сразу все проясняется, и как ни странно, кажется совершенно естественным. Наоборот, настоящий наконец титул приятно вертится на языке, и он вслух ненарочно вымалвливает: — Ваше высочество. Градоначальник кивает сдержанно, от такой радушной встречи казалось бы даже ничего не чувствует. — Почему же вы пронзили меня сотнями копий и мечей, зачем переломали все кости? Зачем совсем не из жалости окончили мою обреченную жизнь, свернув шею? От таких слов веет грустью, как ни крути. Несмотря на безразличный тон, от него несет горем за тысячи ли. Правда ведь, зачем? Нужно было. Всех нужно было. Они — чудовища. Он — в особенности. Почему, всматриваясь в изящный облик принцессы, он не мог заметить не по-женски сильные плечи и милые ему черты лица? Как не признал в этом человека, за которого мстил? — Мне просто любопытно. Это делает еще больнее, ведь тон его абсолютно искренен. Несчастная неупокоенная душа, нашедшая виновника. Хуже представить сложно. — Ваше высочество, я вас все еще люблю. Прозвучало это скорее случайно, но тем не менее Гэся все превосходно расслышал и в ответ только подавился вдохом. — Для вас — его высочество наследный принц Симэнь. Градоначальник скрывает лицо веером, ловко раскрыв его, добивая окончательно. Но нет, ему мало. — Как ты теперь зовешь себя? Все еще благоухание? Хоть в сердце и пусто, отвечает он прямо: — Могила.