Альма-матер

      «Это метафизическая смерть; герой всегда гибнет в лиминальной зоне, это неизбежность».       За семейными трапезами, редкими визитами и прочим полусемейным времяпрепровождением прошел месяц, в течение которого Сиэль изо всех сил старался минимизировать конфликты и вести себя так, будто все нормально. По крайней мере, эта иллюзия дарила матери спокойствие, и Сиэлю это оказалось действительно важным. Он впервые понял, что ее улыбка удивительно много значит для него, хотя и воспринималась прежде как само собой разумеющееся.       В университете снова появилось раздражающее лицо, привыкшее злобно скалиться на окружающих, однако даже оно пока прятало клыки. Сиэль не знает, как долго Комиссар еще сможет сдерживать свои животные инстинкты, — оставалось ждать. И, возможно, готовить более взвешенные и серьезные планы по его изоляции от социума.       В итоге месяц выдался не слишком плодотворным.       Конец марта. Приближалась пора экзаменов и, что звучало гораздо хуже, выпуска. Четвертый курс заканчивает обучение, Рич сдает пост следующему Королю, а с этим возникали проблемы — до сих пор не было решено, кто все же займет его.       Сиэлю почти жаль прощаться с Ричем: несмотря на весьма безликое правление, он был удивительно человечен и великодушен, обеспечивал ему превосходную защиту и приятную компанию. Разделял и властвовал. Сиэль бы на его месте разделял, но не властвовал. А вот вернувшийся Комиссар, косо смотрящий на без пяти минут свободный трон, не разделял бы, но властвовал.       А еще был Еретик, презрительно плюющий на призывно сверкающий престол. Он бы, думалось, не разделял и не властвовал. Раньше Сиэль бы посчитал его кандидатуру на пост Короля самой выгодной, однако сейчас видел много больше: Еретику вправду не нужна эта корона, и едва ли он сможет тут что-то перевернуть. Для этого нужно желание, нужны силы, нужна мотивация… Сила превосходящая, но даже чистейшее ее проявление не обеспечивало успех.       Впрочем, иных претендентов тоже не было. Может быть, если взрастить в Себастьяне желание, разбудить что-то живое внутри, дать повод?..       Сиэль бы хотел, чтобы Себастьян занял трон, и не только потому, что это означало бы все ту же безусловную защиту. Но, разумеется, здесь работы невпроворот: нужно не только привить Себастьяну эту же цель, но и обратить всеобщую ненависть к нему на нечто более нейтральное, как минимум.       Сиэль был рад думать об этом. На самом деле, смотря в окно автобуса, он наслаждался тем, что его мысли концентрировались не на семейных отношениях, не на смысле собственного существования и не на сути жизни и смерти. Потому что о подобном он размышлял если не постоянно, то слишком часто. Это грузило. Спирало. В конце концов, приходилось буквально вырываться из заточения своего разума, чтобы осознать реальность, которую он не всегда теперь замечал.       Его тюрьмой было его же сознание, и он хотел бы знать, как сбежать от самого себя.       Вообще-то, было похоже на то, что у него просто истекает срок годности. Такой ведь должен быть? У каждого человека. Иногда ведь люди становятся непригодны.       Непригодны, чтобы слушать преподавателей, выкладывающих материал. Непригодны, чтобы воспринимать нормально взгляды тех, с кем самолично разорвали общение. Непригодны, чтобы применять те знания, которые выжжены на подкорке мозга и должны беспрепятственно литься на бумагу.       У Сиэля Фантомхайва срок годности кончался совсем некстати, ведь он только пришел в использование. Или же наоборот — как раз в тот момент, когда товар перестал выполнять свои функции, он стал непригоден. Сиэль все это время был немногим больше какой-нибудь уродливой куклы или бездарной картины, за счет которой повышали собственную уверенность. Что-то вышло из строя. Сиэль Фантомхайв совсем, совсем непригоден.       Ему приходится отнимать у других Силу, чтобы существовать хотя бы номинально.       Но даже от хлама бывает толк.       Преподаватель по физике (нет, правда, что она делает на факультете бизнеса?) дает Сиэлю индивидуальное задание повышенной сложности после пары, возлагая большие надежды. Ах, как глупо. Мадам разочаруется. Это неизбежно.       Впрочем, задание выглядит не столь замудренным, просто нужно детальнее изучить. Детальнее…       Сиэль читает условие на ходу в столовую, медленно шагая по коридору. Возможно, у него не так много сил оставалось на задачи, но лучше пусть они забивают голову, чем то, что обычно приходится терпеть.       А терпеть приходится, в основном, неотесанных животных.       От задачи отвлекают насмешливые возгласы и гогот. Что ж, если Сиэль и мог надеяться на то, что это просто юмореска, то явно просчитался. Три подонка с противными ухмылками, зажимающие одну девушку. Никого из них Сиэль не знает, но, похоже, это и значения не имеет: один из подонков поддевает замечанием про фотографии, и когнитивных способностей Сиэля более чем достаточно для вывода.       Где же этот блядский Бог, когда происходит такое?       — Отвяжись от нее, — хотя Сиэль искренне хотел помочь, внешнего энтузиазма ему точно не доставало.       Знать бы, где его взять. Он даже не вполне уверен, что руководствуется чисто человеческими моральными мотивами, а не отголосками своей же травмы.       В его руках до сих пор задание по физике, а в глазах все еще тень мортальности — в гнилой плоти копошатся черви, и надо же, это превозносят в абсолют! Такие расценки. Жизнь нынче не в цене.       — Че? — один из ублюдков кривится. — Вали, бля, пока ебало не раскрасил.       Кто-нибудь вообще мог ожидать чего-то другого? Сиэля начинает тошнить. Какие же они все мерзкие. Мерзкие, отвратительные, никчемные… Ну же, где разнообразие?       — Рискни.       И до чего провоцируемые… Как же скверно, с кем приходится иметь дело…       Страх даже не напоминает о себе, когда мудак поворачивается к нему и подходит, хватая за щеки. Сиэлю, на самом деле, даже приятно чувствовать боль физическую, потому что моральную он уже не выдерживает — так хоть будет помнить о материальности и телесности. Правда, это отзвук.       — Все, Крис, пошли. Пускай его, это королевская шайка, — выплевывает один из дружков.       К сожалению, Сиэль хорошо знает, как это работает. Теперь знает. Полный раздражения взгляд — максимум, которым его могут наградить, потому что он все еще не-при-кос-но-ве-нен. Здешняя мононорма. Жаль, что это не уберегло его от группового изнасилования в десять лет, от деструктивных мыслей и от пальцев этого выблядка, оставивших след на щеках.       Сиэль вытирает его, смотря на удаляющихся подонков. Все одно и то же. К одному и тому же. Колесо фортуны сломано, но колесо Сансары все еще оборачивается самым прилежным образом — исправно, его срок годности еще не вышел.       — Спасибо, — а теперь он вспоминает и о девушке; та неловко улыбается. — Ты ведь Сиэль, да?       Сиэль лишь кивает. Он находит странным, что при взгляде на ее прямые черные волосы вспоминает о Себастьяне. Ассоциации еще ни к чему хорошему не приводили. Еще он отмечает смутную схожесть с кем-то, только не может сформировать образы в полной мере.       Затем девушка поникает, опуская взгляд в пол.       — Ты не видел фотографии?..       — Я знаю про них, но не видел, — он перебивает.       — Ясно.       Еще Сиэль находит несколько смущающим то, что Керри выше него. Лишь на полголовы, но этого уже достаточно. Впрочем, в этом несложно преуспеть — родиться выше пяти с половиной футов.       — И что ты думаешь?       — Думаю? — Сиэль сводит брови. — Ничего, мне все равно. Комиссар чокнутый, а большинство здесь просто животные. Не мое дело.       — Вот как…       Внезапно в голове Сиэля всплывает воспоминание: та пьеса в актовом зале.       — Это же ты сыграла Элизу в пьесе?       — О… — кажется, Керри растерялась. — Да… Я… театром немного увлекалась. Хотела попробовать себя. Я вроде как пытаюсь саморазвиваться, вот и захотела попробовать себя на сцене. Джейкоб меня вниз тянул, пришлось порвать с ним. Но я не думала, что он сольет что-то… подобное.       — Я понял.       Сиэль снова перебивает, но лишь потому, что больше не испытывает ни интереса, ни желания продолжить диалог. Ему надоело. Слишком много информации, о которой не просили. У него в рюкзаке лежит коробка натурального Эрл Грея прямиком из рук поставщика, которую он планировал отдать Себастьяну и, возможно, получить повод оказаться снова у него. Он давно обещал подарить ему хороший чай.       — Прости, но мне надо идти. Лучше переводись из этой дыры, пока не случилось чего плохого.       С этими словами он возобновляет свой путь в столовую и заново вникает в задачу по физике. Понимания стало значительно меньше. Кажется, он неправильно думал все это время.       Настроение ни к черту. Впрочем, оно давно не было хорошим.       Еще и чертова физика — господи, да зачем ему эта проклятая физика на факультете бизнеса? Почему он не отказался? Ах, да. Слова преподавателя о том, что Сиэль способный, а это задание смог решить лишь один студент на ее практике. Он снова хочет кому-то что-то доказать.       В общем-то, почему эту задачу решил только один студент за все это время Сиэль может догадаться по целому одному числу в условии, хотя переменных тут более чем. Еще и задача про близнецов, это что, шутка над ним? Наверное, это не должно вызывать ту злость, которую он сейчас испытывал, но увы — все складывается самым издевательским образом.       Заходя в столовую, Сиэль вслепую идет к столу Себастьяна, не отрываясь от задания. Он что-то упускает. Данных не хватает, чтобы привести задачу к решению. Формулы, формулы, формулы… Да черт, он же не глупый! Почему не сходится?!       — Себастьян, мне нужно… — только когда подходит к столу, Сиэль отрывается от задачи и тут же удивленно смолкает.       Еретик с кем-то разговаривает. Прервавший их диалог, Сиэль растерянно хлопает глазами под не слишком доброжелательным взглядом Себастьяна и заинтересованным взглядом другого парня, — кажется, он был старше. Возможно, даже не из университета. Конечно, было неудобно мешать чужому разговору, но…       — Привет? — неуверенно тянет Сиэль.       Задача по физике вдруг становится не столь и важной. Себастьян смотрит на него отчего-то недовольным взглядом, и это на самом деле озадачивает. Откуда только…       — Ну привет, — парень рядом усмехается. У него внезапно низкий и приятный голос, коррелирующий со смуглой, крепкой внешностью. Бога ради, они что, все тут такие громоздкие? — А ты кто?       Сиэль улавливает какое-то снисхождение и несерьезность в чужом голосе, будто он заплутавшая между ног собака — вроде и хорошенькая, обижать не хочется, но раздражает.       — Встречный вопрос, — вскинув голову, Сиэль хмурится.       — Никакого уважения к старшим, — парень снова усмехается, а затем протягивает руку. — Дрейк.       Оказалось, удивляться еще было чему. Сиэль опускает бумаги с заданием по физике.       — Дрейк? Бывший король?       В ответ кивают, хотя и с некоторым отрицанием. Возможно, тогда это еще не значило быть Королем.       — Сиэль, — он пожимает протянутую руку. — И что же бывшему монарху тут понадобилось?       Не без иронии, но и этот пародийный отзвук оценивают улыбкой, которая, впрочем, была слишком проницательной. Может, дело не только в шутливых прозвищах.       — Рич еще не передал? Я скоро переезжаю из города, решил напоследок со всеми увидеться и на вечеринку пригласить. Вот, приглашаю одного несговорчивого третьекурсника.       — Ты же пойдешь? — Сиэль понимает, что вот теперь энтузиазм в голосе излишний, но это кажется ему настолько хорошей и своевременной затеей, что для полной картины не хватает лишь Еретика.       Нет, пожалуй, Себастьяна. В прошлый раз за барной стойкой он пил явно с Себастьяном, и бог знает, чем бы закончилось это грехопадение, если бы не его присутствие. Сиэль хотел пойти, наконец, он уже которую неделю хочет просто забыться и напиться до полного помрачения рассудка, потому что устал с ним сражаться; и присутствие Себастьяна было бы лишней предосторожностью.       — И не мечтай, — правда, его желание не разделяют.       — Матерь божья, ты что, в праведники подался? — Сиэль опечаленно склоняет голову, ловя в ответ раздраженный взгляд.       — А ты успел квалифицированным алкоголиком стать? Или телефон с кошельком уже надоели?       Улавливая явно оскорбительный намек на прошлую попойку, Сиэль сердито выпрямляется и бьет Себастьяна по плечу листом бумаги в руке.       — Я дико извиняюсь, — с тихим смехом вмешивается Дрейк. — Но, Себастьян, мне все-таки надо с тобой поговорить. И не здесь.       Все внимание Еретика снова обращено на бывшего короля, и Сиэль скептично поднимает бровь. Как ни странно… Тот пожимает плечами: «Ладно», хлопает по карманам, очевидно, проверяя наличие сигарет.       — Если хочешь, — Дрейк обращается к Сиэлю, — можешь пойти с нами. Мы по универу пройдемся.       — Не можешь, — однако Еретик тут же отрицает, и Сиэль сводит на него недоуменный взгляд. — Сгинь, истеричка.       На этом весь их диалог. Дрейк обходит Сиэля, а Себастьян, проходя мимо, напоследок дает слабый подзатыльник. Что за…       Взгляд им вслед — полон непонимания и злости. И Сиэль даже не уверен, обращена она к Еретику, который вел себя так, будто они друг друга первый раз видят и Сиэль не плакался ему в плечо месяц назад, или к Дрейку, который взялся из ниоткуда и перетянул на себя все внимание. Да какого вообще черта?! Сиэль тут убивал свои нервы и время, сотню раз наступал на грабли и расчищал мины полгода, чтобы Еретик хотя бы перестал его посылать, а этот подонок просто заявился, и Себастьян его чуть ли не хлебом с солью встречает? Сиэль что, пустое место?!       Потирая затылок, Сиэль мнет в руках бумагу и зло скрипит зубами. Ну какого черта?! А ведь он ему чай еще принес! Да идет Себастьян!..       Рядом внезапно возникает усмехающийся Рос:       — И как ему это удается...       С Росом Сиэль уладил прошлое недопонимание. Хотя их общение претерпело значительных изменений и уже не было таким крепким (непонятно, впрочем, было ли оно таковым прежде), все обстояло на порядок лучше, чем с Алоисом и прочей компанией. В отношении Еретика вопрос был точно закрыт.       — Пробуждать в Себастьяне мудака? — Сиэль действительно зол.       — А? Да он сегодня просто не в настроении. Дрейк к нему когда подошел, так Еретик ему вообще кулаком по лицу въебенил. Сказал, типа, «башкой надо думать, когда назначаешь короля», прикинь.       Пусть новость о том, что Еретик прописал по лицу этому мудаку, безосновательно радовала Сиэля, но кое-что все же смущало. Еретик ударил. Ударил первым без причины. Это ведь… Нет, это невозможно. Ни со стороны Еретика, ни со стороны Себастьяна тем более. Что за черт?       — Правда, потом Дрейк ему сигареты подогнал. Видимо, усмирил гнев.       Замечательно. Еще и сигаретами подкупает.

***

      Выяснив у Рича, когда и где вечеринка, Сиэль хмуро ждал возвращение Себастьяна. Казалось, сегодня все против него, настроение только ухудшалось. Он помнит: бывший король дал Себастьяну имя в этих стенах и имел полное право с ним разговаривать, но факт того, что кто-либо мог общаться с Себастьяном так беспрепятственно и называть его по имени, просто выводил из себя. И чего ради Сиэль так старался? Все равно ведь бестолку: какой-то выпустившийся сто лет назад студент, пользовавшийся популярностью в свое время, был важнее, в приоритете. Куда уж там Сиэлю с его натуральным чаем, нытьем и задачами по физике.       В столовую Себастьян вернулся один. Но он не задерживался: что-то сказал Росу и собрался уходить. Сиэль поспешил нагнать.       — Объяснить ничего не хочешь?!       Тот оборачивается на ходу и устремляется в коридор, оставляя Сиэля без ответов. Конечно, сбежит. Сиэль жутко зол и отступать вообще не собирается.       — Какого?.. Ты собираешься просто уйти?!       — Я же сказал, сгинь, — хмуро отвечает Себастьян, даже не смотря на собеседника.       — Замечательно! Ваше величество выше разговоров с простыми смертными?       — Отвяжись.       — Да ты мудак, какого черта? Ты знаешь, что если тебя что-то не устраивает, то об этом можно сказать, а не молча игнорировать и ждать, что я за тобой таскаться буду?!       Себастьян резко останавливается. Он медленно оборачивается и так же медленно, холодно чеканит:       — Отъебись, истеричка.       О… Кажется, кто-то распалил огонь в совершенно неположенном месте. Гернике всегда предшествует трагедия — и ее ледяное дыхание можно ощутить кожей.       — Ублюдок, — цедит Сиэль. Ему вкус трагедии мучительно знаком. — Я тебе надоел и ты меня решил как щенка выбросить? Кое-чему все же научился у приемной семьи?       Возможно, это перебор — у Себастьяна напрягается челюсть, а взгляд темнеет. В коридоре почти никого.       — Остроумно. Ты, видно, тоже у брата научился лезть к тем, кому не нужен?       Вот это — уже точно перебор. Сиэль ощущает, как что-то внутри трескается, падает вниз и режет осколками нежную плоть. Он не знает, что задевает его больше — сравнение с братом или такое открытое, прямое заявление, что Сиэль ему не нужен, или велеречивость Себастьяна, но… кажется, даже неважно.       Это исчерпывающий ответ.       Трагедия свершилась.       Все лучи сошлись в одной точке. И как он мог думать, что они сблизились? Себастьян, — похоже, из жалости, если он вообще знаком с этим чувством — погладил по голове, как бездомного уродливого кота, а Сиэль уже решил, что теперь у него есть дом и хозяин. Тошно. Все, что Сиэль испытывал… Конечно, его снова просто обманывали на протяжении полугода.       Ничего не меняется.       Ощущая фантомную боль в груди, Сиэль стискивает зубы и кулаки.       — Ненавижу тебя.       Ему больно. И он хочет, чтобы Себастьяну было больнее, потому что ощущает прилив необъятной ярости и отвращения к нему. Вспоминает совсем не то, что следовало бы вспоминать, и повторяет вовсе не то, что следовало бы повторять:       — Лучше бы ты выпилился.       — Ненавидишь? — иронично тянет Себастьян, усмехаясь. — Боже, может еще скажешь, что я — пустое место и не нужен тебе? Ты серьезно думаешь, что это может волновать меня? Ненавидь сколько угодно, истеричка. Найди кого-то другого и мешай жить ему. Удачи.       Вот и все.       Сиэль недолго смотрит вслед Себастьяну, почти сразу устремляясь в ближайший туалет.       Что же за…       Он плещет в лицо ледяную воду, от бессилия сжимает волосы и не понимает. Даже не столько то, какого черта они вообще рассорились, сколько собственные ощущения. Они ведь всегда ссорятся. Все их общение началось с конфликтов, они никогда не общались нормально, все по-старому. Откуда тогда это щемящее душу отчаяние, почему Сиэль вообще переживает об этом так сильно? Да пусть этот ублюдок катится на все четыре стороны!       Но это не помогает. Сиэль чувствует себя так, будто его облили грязью и втоптали в землю. Он не был ему нужен. Конечно, почему он вообще полагал, что будет небезразличен Еретику?! Еретику! Да он само определение безразличия, что еще за черт?       Отвратительно. Сиэль не был ему нужен. Все по отработанному алгоритму — Сиэль никогда никому не был нужен, и тем уж более Себастьяну. Почему паршиво так, будто сам Себастьян был ему нужен?..       Был. Кажется, Сиэль при всех своих усилиях и убеждениях в том, что Себастьян — ублюдок, упустил переломный момент. Это дурно. Он просто привязывается к тем, кому не нужен, и не может без них жить. Он рудимент: сам больше непригоден, лишь мешается, но нуждается в ком-то, чтобы существовать.       Однако стоит ведь помнить, что срок годности кончается у всего. Вот и у него… закончился. Его снова обвели вокруг пальца.       Он что, тупой?

***

      Кажется, Сиэля подводит чувство юмора. Это ведь должно быть шуткой?       Он искренне пытается сосредоточиться на задаче по физике вечером, но не может о ней думать. Ему удивительно паршиво.       Он выписывает те формулы, которые вообще могут сюда подходить, пытается вывести из них ответ, но ничего не складывается, ход мыслей сбивается. Внутри, там, где неисправные легкие как-нибудь принимают кислород, где сердце бьется несуразно быстро, ширится пожирающее ощущение пустоты. Червоточина, высасывающая кровь. Водоворот. Сиэль не понимает, почему все это происходит с ним.       Черт с этим конфликтом, не первый раз, извинился бы да и дело с концом, но… Он не нужен Себастьяну. Просто не нужен.       Это мучительно гложет его, и сколько бы Сиэль ни пытался отрицать, результат налицо — ему снова больно. Это злит еще больше. Почему, черт побери, он?.. Себастьян, казалось, был единственным человеком, который видел в нем не брата и находил его компанию интереснее и приятнее, чем всех прочих студентов. Лишь казалось. Себастьян никогда не питал к нему интерес и точно не ставил выше остальных.       Сиэль комкает в руке одеяло и стискивает зубы. Почему, проклятие, он ожидал другого? Ему не лезет в горло еда, за ужином он даже глаз не поднимает, сон тоже не идет, а чертова задача про близнецов так и остается нерешенной, поэтому на следующий день он просит отсрочку у преподавателя.       Рич даже интересуется, не случилось ли чего. А Сиэль заставляет себя не смотреть в сторону Себастьяна, хотя и получается с трудом, и мрачно качает головой. Какая разница? Сиэль действительно не думал, что за это время что-то успело поменяться, и разрыв общения с Себастьяном будет вызывать ноющую боль в подреберье, а не снисходительное «слава богу».       Да и пожалуйста! Пройдет. Себастьян ему тоже… не больно нужен.       Только теперь у Сиэля ощущение, что чего-то не хватает. Ему кажется, что это похоже на предистеричное состояние и в любой момент он просто разревется, как ребенок, но ничего нет, кроме этой зыбучей пустоты. Ни слез, ни криков, ни всплесков эмоций. Просто ощущение чужеродности.       Сиэль по-прежнему рудиментарен, а это по-прежнему дурно. Так ощущается истекший срок годности.       Все, в чем нуждается Сиэль, причиняет ему боль, но, похоже, он не умеет жить по-другому.       Чем бы ни была его зависимость в контексте всего человеческого, но это лишь один из выбранных путей. Хотя отражение в зеркале и воспринимается до сих пор странным, ирреальным, но ни одно из искажений не выглядит чужим. Чужим выглядит блеск в глазах. Внешность Сиэля все та же, в той же мере непривлекательная, но, казалось, она кроет собой уже совсем не жалкую неуверенность или звенящий страх, а мерзотную дрянь, черный бурлящий гной, наполняющий личину. И тогда это кажется пугающим. Сиэль смотрит в отражение так долго, что теряет с ним связь и начинает бояться себя. За квелой, слабой оболочкой кроется настоящая уродливая тварь, управляющая плотью. Она жуткая. Жрет чужие силы, выедает души. Она руководит беспомощным телом, заставляя стрелять в людей, ранить и давить на больное. Это она хочет, чтобы родные чувствовали себя виноватыми, она хочет, чтобы Себастьян не смел ни с кем общаться, она хочет делать другим больно, чтобы Сиэль был не жертвой, но нападающим. Это ей принадлежит его тело, и Сиэль оказался тут словно бы ошибочно, не может контролировать ее жадный, ненасытный рот, не может вырвать ее гнилые зубы, не может остановить ее словоизлияние. Он лишь наблюдает за тем, как она обвиняет Себастьяна, довольствуется поражением брата и упивается страданиями оболочки. Ах, возможно, это и есть суть. Сиэль просто корм для этой твари. Она высасывает его эмоции, его боль и страдания, она питается ненавистью и любовью, а Сиэль лишь ее заложник, дающий пропитание.       Сиэля пугает собственное отражение, искаженное и нечеловеческое, и он дрожит, хватаясь за горло оболочки. Он пытается удушить ее, однако бессилен против твари, которая отнимает руки от шеи.       Он смотрит на задачу, лежащую на столе, и думает, что в этом смысл близнецов. На самом деле Габриэль и был человеком, полноценным и более светлым, чем сам Сиэль. И Сиэль действительно его тень, но лишь потому, что являлся не человеком, а прожорливой тварью и воплощал собой все пороки, которых лишен Габриэль как человек.       И он снова надевает ту самую кофту, когда идет на вечеринку, потому что хочет стереть из сознания эту проклятую ассоциацию с Себастьяном. Едва ли ему нужна вечеринка, но он безумно хочет напиться до полусмерти и не помнить ни о чем, кроме тошноты и головной боли, а не слышать в который раз вопрос о том, что случилось. Да ни черта не случилось! Ни-че-го. Как будто он может страдать от того, что какой-то апатичный мудак из университета в нем не нуждается, юные таланты лучше шутят. С чего бы это вообще было проблемой Сиэля? Сиэль ни минуты не думает о том, как заработать денег, сидит за главным столом в университете и пользуется абсолютной защитой Короля, обедая первоклассной едой, которую приготовили слуги. Это точно не его проблема.       Не его, ведь он предупреждает мать о том, что идет на ночевку к другу, а сам идет на вечеринку. Он планирует выпить минимум столько, чтобы впасть в алкогольную кому и больше не видеть этот мир. Пускай.       Сиэль не боится, что его снова обчистят, и лишь надеется, что в этот раз ему в стакан добавят яд. Теперь Сиэль видит, кто он. Он — средоточие ненависти и беспомощности, которые не уживаются с выданной оболочкой, и Сиэль не боится, он никогда не будет собою. И готов убить в себе то, чем он есть. На этом все закончится, потому что иначе быть просто не может. Если завтра проснется, значит, колесо фортуны снова оборачивается, но кое-что закончится прямо сейчас — за дверьми этого бара в центре города.       Сиэль, возможно, рад, что в этот раз они в баре, а не в клубе. Обстановка светлее, в красно-коричневых тонах, зал просторнее. А он планирует напиться так, чтобы не видеть даже приятного интерьера. Убежать и спрятаться. Впрочем, он здесь и так кажется лишним: среди лиц, заполонивших бар, лишь третий и четвертый курсы, имеющие честь знать чертового… Дрейка. Покровительство Короля дает не только защиту.       Он находит Рича возле барной стойки вместе с остальными, они пьют уже, видимо, не первую кружку пива. Хмурого Сиэля приветствуют с особенным энтузиазмом, пьют за его здоровье и предлагают ему. А Сиэль невольно ловит взглядом Себастьяна, сидящего в углу бара вместе с Дрейком, и делает три слишком смелых глотка, намереваясь выпить залпом, но давится. Компания смеется.       А у Сиэля руки дрожат. Пришел-таки. И снова сидит с этим напыщенным мудаком. Конечно.       Да пусть так! Сиэль снова делает три глотка, ему абсолютно не нравится вкус пива, но он так хочет напиться до слепоты, чтобы не видеть проклятого Себастьяна, играющего в карты с Дрейком, что вливает в себя эту дрянь через силу. Иначе ведь не успокоится. Не примет, что должен наоборот радоваться. Они не сошлись характерами с гребаным Еретиком, и Сиэлю очевидно повезло, что они с ним совсем разные.       Все в порядке, в остальном. Ночи такие же темные и страшные, Рич такой же приветливый, а улыбка матери такая же красивая.       Почему же тогда, черт побери, Сиэлю плохо? Они не друзья и так должно быть. И ни капли сожаления, нет, ни капли. Да, в Себастьяне недюжинная Сила, но что ж Сиэлю, убиться теперь?       Именно, что убиться. Он осушает кружку пива и заказывает ром с колой, заставляя себя не думать о чем-то или ком-то, находящемся в другом конце бара. Потеплеет.       Сиэль пьет. Он больше не хороший ребенок, да, но он никогда им и не был! И ему плевать, господи! Он пьет, как последняя сука, и смеется над своим отражением на поверхности рома. Пьет, чтобы в алкоголе захлебнулась та дрянь внутри него и настоящий Сиэль, с отвращением смотрящий на оболочку. Пусть захлебнется в спирте и гнили его эмоций, ему надоело делать вид, будто он может делать что-то кроме того, что гнить в земле. Он знает, чего он лишен. Сиэль пьет и смеется! Захлебнись, паршивая сука. Сиэль — всего лишь удобрение для земли, и господи, он готов кричать об этом!       Смотри, Себастьян, идиот ты слепой, он пьет стакан за стаканом и плевать хотел, с кем ты там играешь в карты! Сиэль чокается с Гейбом и Чесом и пьет на спор, ему, кажется, впервые хорошо и весело. Его не волнует, потемнело ли в баре или у него в глазах, потому что он наконец не думает о Себастьяне! Что же этот ублюдок думал, пара разговоров о философии и поверхностных эмоций в вечно холодном взгляде — и Сиэля размажет в мясо, привяжет, как дворнягу? Да общайся с кем хочешь, подонок ты слепой. Играй в карты с этими идиотами, ублюдок ты невменяемый. Сиди в одиночестве на переменах, мудак ты бестактный.       — Чтоб пиво не кончалось! — компания заливается хохотом и вздымает кружки с восклицанием, выпивает до дна.       И Сиэль давится после второго глотка, заходясь смехом с остальными. Вздрогнем! Его ведет, но он лишь опирается на плечи Рича и отмахивается на вопрос о том, как он себя чувствует.       — Да ладно, что может… пойти не так? Какая разница? Не бери в голову, — у него заплетается язык, но он виснет на плечах Рича и подстрекает выпить еще.       Ах, зря он.       Рич с шутливым укором захватывает его и треплет по голове, а Сиэль после показательного сопротивления без труда вырывается из захвата и садится на барную стойку.       — Мелкий, а че с этим-то, — Чес крутит пальцем вокруг века, — глазом?       — Выкололи, — похороненная под бетоном сарказма, правда тонет в усмешке.       Ребята тоже смеются и быстро переводят тему, начиная рассказывать о том, как вообще поступили в этот университет.       — Прям выгнали? — Сиэль смеется, игнорируя замечание бармена о том, что на стойке сидеть нельзя.       Как же ему плевать на все вокруг! Он просто пытается потеряться, и, кажется, у него отлично получается.       — Че?! — некоторые выкрики его тоже веселят.       Его, похоже, веселит все, что бы ни произошло. Например, Чес, который очень ярко выделяет букву «р», когда рассказывает про свою бывшую:       — И она мне заявляет, прикиньте: «Ты кобельер-р-ро», блять! Да я в жизни этого слова не слышал!       — Ебать она постаралась, чтобы тебя бабником назвать.       Еще его смешит Рос, который появляется будто из ниоткуда. Р-р-рос внезапно вспоминает, что слышал это слово от Себастьяна, и будто невзначай говорит Сиэлю, что тот уже десятый раз выиграл Дрейка в карты.       А Сиэль широко улыбается, когда кто-то называет того ебнутым. И еще шире, когда Рос вдруг заходится речью и очень хочет что-то сказать Сиэлю об этом мудаке.       — Я не разговаривал с тобой. Подумай еще раз, если тебе есть что сказать. С чего ты взял, что мне вообще это будет интересно?       Его речь не вполне внятная и пьяная, но, ах, как же это веселит народ. Как же хорошо он себя чувствовал. Даже его попытки выпятить грудь воспринимали с перерастающим в смех удивлением.       Сиэль шутливо вскидывает голову, когда Рич похлопывает его по плечам, и пожимает ими в ответ на непонимающий взгляд Роса. Он не думает ни о каком Себастьяне и даже слышать о нем не хочет. Этот мудак заставил Сиэля чувствовать себя, как мусор, и этому чувству не было места в дружеской попойке. Пусть обжимается с кем хочет.       — Бля-я, — тихо протягивает Чес и, не отрывая взгляда от чего-то в центре бара, допивает пиво в один заход. — Так, парни, я вижу не ебаться какую красивую девочку. Не ждите.       С этими словами он покидает их компанию.       — Вот же кобельер, — смеется Рич.       — Кобельер-р-ро, — его поправляют.       Сиэль не столько пьет, сколько общается с ними всеми. Алкоголь делает его смелым, словно животное, и он подкалывает абсолютно всех в компании. За внешний вид, особенности речи, повадки — да ему все равно. Кажется, он кое-что смог и все-таки сошел с ума. Убил в себе маленького пугливого мальчика, отринул любые терминальные мысли, которые доставляют ему неудобства.       Его берут на слабо — он пьет на скорость, пока не начинает мутить.       — Дьявол, — Сиэль кривится от противного привкуса на языке.       Компания хохочет, орет, как сто пил, и задорно подстрекает уже других посоревноваться в выпивке. Сиэль усмехается. Чертовы кутилы.       Впрочем, тошнота дает знать о себе уже более явственно.       — Я в туалет, — Сиэль предупреждает Рича и встает, тут же пошатываясь.       Но это лишь вина алкоголя. Его ведет, но идти все-таки можно, пусть и неровно. В сон не клонит, только ноги дрожат от алкоголя.       И Сиэлю нравится. Потому что он больше не думает, не переживает, ведет себя так, будто завтра конец света, и ему так безразличны все проблемы! К дьяволу интроспекцию! Он улыбается, ступая нетвердыми шагами, и проклинает размеры бары. Выйдя из общего зала, он идет по коридору к туалету и даже не смотрит вокруг.       Ему хорошо.       В кои-то веки.       Тут темнее, чем в зале, и Сиэль не сразу находит туалет. Вернее, не находит вовсе. Приходится петлять по коридору, придерживаясь за стенку, и желудок начинает спазмировать. Черт. Это уже не так замечательно.       Это длится чуть дольше, чем можно было предположить.       Он останавливается, чтобы подышать, но становится лишь хуже. У опьянения есть стадии, и, похоже, Сиэль познал их все и достиг желанной — в глазах мутнеет. Он слабо видит окружение и тем более возникшую над собой тень.       Ее голос раздается над самым ухом:       — А вот и ебаный герой.       Сиэля подводит реакция и координация, вовремя отпрянуть не получается. Кто-то за горло прижимает его к стене, схватить чужую руку получается едва ли, слабо и неощутимо. Только этого не хватало.       Он пытается сфокусировать зрение на человеке рядом, но ничего не выходит. Нависающее чувство угрозы неразличимо, вяжет и сковывает, а Сиэль не может даже оказать достойное сопротивление. Промежуток между ними — меньше допустимого, чужое дыхание задевает щеку и лишает и так немногочисленного кислорода. Сил отнять руку от горла, выложившись даже на полную, не хватает — Сиэль выдыхается и ощущает только собственную боль.       — Пусти меня!.. — хрипит.       — Как же. Ты, еблан мелкий, влез не в свое дело и сорвал мне кое-что, помнишь?       Ох, вот оно что. Крис, кажется?       — Животное, убери руки! — Сиэль дергается, но становится только больнее.       Черт! Это так безобразно. Ну же, тварь прожорливая, разве не твой выход? О, нет, конечно… Она питается страхом и болью, ненавистью и горем, захлестывающими Сиэля. Она не бережет оболочку — она ее использует.       Знает ведь, как это работает. Сиэлю тошно. Страшно. Сиэль пьян и безрассуден, боится чужих ладоней и бьется в цепях где-то внутри, питая эту темную тварь собою.       Неприкосновенный, защищенный… Сиэль глухо воет, когда мужская рука прижимает его к стене с особой силой, перехватывая руки. Господи! Ты ведь не существуешь, да?.. Или темные твари вне твоего покровительства?       Дьявол! Да кто-нибудь, оторвите от него эту тварь!       Чужие пальцы холодные и склизкие, как щупальца, когда прикасаются к его коже. Они задирают свитер и оставляют холодные отпечатки на дрожащей плоти. Крис что-то бормочет об отплате, девичьем теле и «ебучем героизме», за который приходится отвечать, но Сиэль уже не слышит его слова достаточно внятно. Он вообще мало что слышит, кроме шума крови в ушах.       Потому что все его существо концентрируется на чужих грубых прикосновениях. Если его сердцевина, душа, сама суть — просто сферический сгусток энергии, то прямо сейчас он ведет себя так, будто готов разорваться. Он раздувается, втягивается, съеживается и трескается, словно нечто в него заточенное пытается выбраться. У Сиэля спирает дыхание и сердце бьется в ненормальном темпе. Он чувствует, как холодный, всепоглощающий ужас накрывает его, жадно обволакивает оболочку, топит в себе.       Тело пытается сопротивляться. Только, кажется, с того самого дня ничего не изменилось: оно по-прежнему немощно и слабо, не способное дать отпор кому-то больше, крупнее, сильнее. Сиэль не разбирает проклятий и угроз, которыми сыплет в адрес Криса, жмурится так сильно, чтобы не видеть и доли происходящего. Он и так видит. Видит руки сектантов, лапающих его ребра, живот и бедра, их похотливый, животный взгляд, их возбужденную плоть, ее горький привкус на корне языка… Сиэля трясет, дыхание снова кажется слишком тяжелым действием, чтобы выполнять его… Воздух тяжелый, горячий, горький… Господи!.. Нет. А пьяная туша, нависающая над ним, трогающая бледную кожу, только скалится: «Ну что же ты ревешь, сучонок?». Сиэлю душно. Больно. Его горящее тело трещит по швам, готовое рассыпаться прахом, стоит только снова случиться непоправимому. Сиэль мешает проклятия и мольбы, надеясь избежать повторной участи, желая ощутить переломанные ребра или вспоротый живот, но не грязное, потное тело, вдалбливающееся в его рыдающее нутро. Только не снова. Что угодно, но не это. Сиэль пытается драться на простейших рефлексах, потому что едва ли пребывает в сознании.       Его поворачивают, прижимая лицом к стене и заламывая руки, и тяжелое дыхание раздается у самого уха. Ледяные прикосновения снова оставляют след на его спине, задирая свитер, и Крис бормочет нечто отвращенное, когда дотрагивается до метки, оставленной еще восемь лет назад. Весь алкоголь, что был в крови Сиэля, давно выветрился, теперь его тело полнилось лишь ужасом. Заставляющим биться. Дергаться. Задыхаться.       Кто-нибудь… Пожалуйста… ПОЖАЛУЙСТА.       Все нутро Сиэля стягивается узлом, когда он слышит, как расстегивается чужая ширинка. ПОЖАЛУЙСТА!       — Я оторву тебе твой член, если ты это сделаешь! — он пьяно рычит.       В ответ смеются. «Чего ты там визжишь, паскуда?». Плохо. Плохо. Плохо.       Кто-нибудь…       Резкий рывок. Его дергают в сторону. Сиэль ощущает спиной тело и крепкую хватку на руках, начиная истерично дергаться, но по рецепторам вдруг бьет запах сигарет, а по ушам — спокойный, уверенный голос:       — Уймись, казанова, — он исполнен презрения. — Тут за королевских кастрируют.       Прежде, чем его начинают волочь за собой, Сиэль распахивает глаза, успевая лишь уловить непонимание в глазах Криса, согнувшегося в три погибели. Он тоже не понимает.       Его все еще трясет, ноги кое-как переставляются бессознательно, лишь потому что подталкивают вперед, дыхание напрочь сбитое. Не… случилось?.. Сиэль вздрагивает, когда за спиной хлопает дверь, и поднимает взгляд. Туалет. С тела исчезают все чужие касания.       Сиэль видит слева большое зеркало над раковинами и судорожно отворачивается, потому что боится смотреть в отражение. Увидеть свое тело в том состоянии, в котором его кинули в клетку и заперли. Увидеть ликование твари, сидящей внутри него и выдающей себя взглядом оболочки. Он боится, кажется, всего, что есть вокруг. Его до сих пор трясет от ощущения чужих рук и беспомощности. Снова. Облапали, как дешевую проститутку… Касания, касания, касания…       Лихорадочно открывая напор в кране, Сиэль пытается смыть их с лица, рук и шеи… Этого недостаточно!.. Недостаточно…       — Отвернись… — он вдруг вспоминает о Себастьяне, безмолвно наблюдающем за истерикой.       И тот с красноречивым вздохом отворачивается. Ему противно? Сиэлю тоже.       Он задирает собственный свитер и старается стереть горящие следы водой, она ледяная и остужающая, и он шипит, чувствуя этот холод на напряженной коже живота и спины. Но не останавливается. Трет, желая стереть кожу вовсе, всхлипывает, но продолжает чувствовать грязные, мерзкие руки на ней. Их отпечатки… Сиэля трясет, будто в треморе, и он царапает кожу ногтями, пытаясь содрать ее — опороченную, испорченную, хранящую следы этих касаний… Он чувствует себя заживо сгорающим, в нем что-то умирает и истлевает, тело гниет, это полураспад. Его тошнит от вида крови, выступающей из царапин на животе, но он лишь размазывает ее по коже, раздирая по новой.       — Так, хватит, — раздается над ухом, руки вдруг перехватывают и отнимают от живота, а затем тянут в сторону. — Идем, тебе нужно проветриться.       Сиэль знает, что сам звал кого угодно, но лучше бы явился Дьявол. Себастьян совсем не к месту. Не он…       Держа одной рукой за запястья, он быстрым шагом ведет Сиэля через весь бар. Вторая рука Себастьяна лежит на дрожащем плече, он прикрывает собой юношу от лишних глаз, пока они не доходят до нужной двери и его не выталкивают на задний двор бара.       — Черт, — вдруг выпаливает Себастьян, а затем тараторит прямо на ухо: — иди на скамейку.       Он отпускает Сиэля и захлопывает за ним дверь, оставаясь внутри. Быстро, судорожно… Криво усмехаясь, Сиэль медленно и несмело идет вперед. Шагает, как положено полумертвому, коим он себя считает в данную секунду. Недоверчиво. Словно земля под его ногами вот-вот разрушится, падет, чтобы он оказался на том самом дне. То самое дно знакомо и изучено, пахнет сыростью и мужским потом, соленое на вкус и прелое на вид.       Рядом с Сиэлем возвышается ограждение — это металлическая сетка, внутри нее одна-единственная скамейка и табличка «место для курения», прибитая на кирпичную стену здания. Сиэль замирает у входа, склоняя голову. Снова клетка?..       Что же дальше? Еще одно убийство?       Сиэль стискивает дрожащими руками свитер, он боится. Боится вновь зайти в клетку. Боится вдохнуть. Боится упасть. Боится всего.       Но это ведь нормально? Жизнь же опасная, блять.       Он втягивает воздух сквозь зубы, к горлу подступают рыдания. Это могло произойти снова. Почти произошло. Его не спасла ни абсолютная защита, ни деньги, ни глупая власть — хочет он или не хочет, в полномочия людей входит эта грязь. Он просто тело. Только тело.       А значит, это никогда не имело значения на самом деле.       В чем тогда смысл искать себя после всего?..       Сиэль больной. Дефективный. Грязный, помеченный, оскверненный. Не властен над собственным телом. Это ведь сон? Господи, просто сон… Снова кошмар. Какая разница, кто Сиэль на самом деле, если он заточен в плоть, которая нужна для удовлетворения чужих потребностей?       Его тошнит. Бросает в тремор и ужасает все его естество. Сиэль чувствует запах и вкус, который возвращает воспоминания, и это давит на его тело сильнее, чем боль.       Он не видит, как из-за двери выскальзывает Себастьян и тут же захлопывает ее. Не чувствует чужой взгляд, брошенный на его тело.       — Не стой тут.       Всегда уверенный голос звучит глухо, и Себастьян за локоть ведет его в клетку.       Недолго.       — Не трогай меня! — Сиэль отбивается. — Не надо. Хватит.       Себастьян бы мог разозлиться. Но, возможно, сломавшийся на конце речи голос пробудил что-то вроде жалости… Боже. Боже…       — Хорошо. Просто идем. Ты свалишься с минуты на минуту.       Его ноги дрожат и подкашиваются, но он доходит и падает на каменную скамью, опираясь спиной на стену позади. Это все еще просто кошмар. И он так сильно хочет проснуться. Так сильно хочет не слышать хохот сектантов, не чувствовать ожоги от чужих прикосновений и не трястись так, будто он рассыпается. Он подтягивает колени к груди и прячет в них лицо.       Что теперь? Как ему быть? Как вернуться домой и смотреть в глаза родителей, будто его тело не стало еще отвратительнее? Как вести себя, если об этом узнают в университете?       Как теперь не трястись от чужих рук?..       Как ему нести бремя дальше в этот мир? Как избавиться от желания содрать с себя кожу?       Он не справится. Не получится. Он не сможет. Это не нужно. Эта оболочка настолько прогнила, что, кажется, больше нет смысла ее беречь. Нет смысла в ее существовании. Умри. Умри, господи.       Умрите все. Пусть все умрут.       Он больше не может. Он ревет, как последняя сука, и становится так тошно от самого себя. Ему кажется, что на него смотрит весь чертов мир, это видит каждый, и тут негде прятаться. Догорел не только последний монастырь, но и небо. Ему снова десять, и он снова может только рыдать.       Это — артобстрел, и он погиб. Проиграл.       Все кончено, чертова ты тварь. Все кончено, дальше некуда. Скорби, мелкая ты дрянь. Смотри же, твое тело снова излапано и использовано, никаких мер!       Поздно. Поздно-поздно что-либо исправлять, ты просто человечишка и против своей природы не попрешь, сволочь!       Давай же, рыдай, больше нечего делать. Сожалей о прошлом, о слабости, сожалей об эмоциях. Сожалей, сожалей. Сожалей, мразь!       Сиэль слышит, как щелкает зажигалка, и поднимает взгляд на закурившего Себастьяна. Блядский Себастьян, Сиэлю хочется выцарапать ему лицо или вырыдаться в плечо, и это одинаково вызывает злость. Это ведь все из-за тебя, чертов ты мудак. Все из-за тебя. Почему же ты заставляешь чувствовать благодарность за это треклятое спасение, сволочь?..       Кажется, Сиэлю больше некуда падать. Он не сможет стать отвратительнее. Сожалей, сука, больше некуда!       Сиэля рвет. Тело исторгает из себя алкоголь вперемешку с отвращением и слезами. Господи, как же он отвратительно выглядит. Не смотри же, ублюдок, откуда в тебе это внимание? «Не нужен», сволочь, не думаешь же ты, что он забыл?!       И Сиэль ревет еще сильнее от того, что ненавидит себя сейчас больше, чем проклятого Себастьяна. Себастьян вообще не вызывает в нем сейчас ничего, кроме благодарности, и это просто выводит из себя.       — Сиэль, — и он хочет ненавидеть то, каким образом Себастьян произносит его имя. — Посмотри на меня.       Нет. Нет же, уйди, пожалуйста, сволочь.       Не смотри. Не смотри. Не смотри. Сиэль прячет лицо глубже в колени, ему кажется, его сейчас снова вырвет от переполняющего отвращения к самому себе. Довольна, тварь? Жри. Давись. Сожалей, человечишка, все кончено. Сиэль не имеет ценности. Сожалей, мр…       — Сиэль.       «Не произноси мое имя». Хватит, черт, хватит хватит хватит хватит хватит хватит.       — Сиэль.       Сиэль захлебывается отвращением. Все кончено и все конечно.       Себастьян смотрит, и он не может прочитать ни одну эмоцию в этом взгляде. Господи, чем он заслужил это? Что он сделал, чтобы терпеть всю грязь и пошлость мира? Родился темной тварью, да? Плохие персонажи всегда должны страдать.       Сиэль непонимающе распахивает глаза, когда Себастьян опускается перед ним на корточки, чтобы оказаться на одном уровне, и смотрит сверху вниз. Но, видимо, впервые Себастьян не дает отпор и не скалится.       — Что ж тебе спокойно не живется? — он усмехается и тушит сигарету о скамью. — Тебе надо уходить, слышишь?       «Спасать себя уже глупо, не думаешь?» — это хохочет темная тварь внутри, ее голос заставляет вздрогнуть.       До Сиэля доходит дольше. Он осмысливает ответ слишком долго. Но затем кивает, кажется, не совсем осознанно:       — У меня в кармане телефон… Набери Оливера, пожалуйста. Это водитель… Я не смогу.       Себастьян осторожно вынимает из кармана телефон.       — Какой пароль?       — Не помню…       Себастьян поднимает скептический взгляд, но ловит отрешенный вид Сиэля и просто выключает телефон.       — Чей-то номер помнишь?       Ответ звучит через долгую, долгую паузу:       — Брата помню…       — Он заберет тебя домой?       Сиэль медленно кивает.       — В таком виде? — в голосе звучит сомнение.       Вновь пауза.       — Может, узнаю, что мне еще о чем-то врали, — усмешка слабая, истерическая.       Теперь молчит Себастьян. Он разглядывает его дрожащее, сжатое тело, напоминающее расстроенный инструмент, прячет телефон в свой карман. Думает.       Сиэль тоже думает, а потому начинает трястись сильнее. Едва ли от холода, хотя и он был ощутимый. Все напоминает какую-то скучную пьесу, которую уставшие актеры играют в сотый раз от безысходности, в их исполнении уже никакого энтузиазма и жизни. Сиэль тоже устал и, кажется, совсем скоро лишится работы.       В конце концов, он просто потерял осознание, против чего и кого нужно бороться — внешнего мира, себя или той твари внутри. «Я никогда не буду тобой, — Сиэль шептал это твари тогда, — я убью тебя, я готов убить тебя». Это должно было закончиться. Почему же тварь до сих пор хохочет, а он ревет, как проигравший? Все внутри него кричит эхом, и Сиэлю нечего ответить. Тварь жива, в отличие от него, потому что Сиэль шептал это зеркалу.       Взгляд на Себастьяна, — наверное, излишне выразительный, но Сиэль загнан в угол и нуждается в той помощи, которую не может оказать себе. Помоги мне. Сиэль молчит. Заставь эту тварь заткнуться. Она более чем конкретна в своих желаниях, ее потребность — его рыдания, и, господи, он не может больше бороться за контроль над своим телом. Его тело как поле битвы, на котором получено сотни шрамов, но никто не видит гематом и кровоточащих ран, и Сиэль смотрит на Себастьяна безмолвно в непонимании — «помоги мне». Его больше не прельщает могущество тьмы, скапливающейся в гнилой душе.       Себастьян пытается делать вид, что не может прочитать этот взгляд, но длится подобное не больше нескольких секунд, и он закрывает глаза.       — Да блять.       Сиэль помнит, как в детстве панически боялся гроз и не засыпал до самого утра, вздрагивая от каждого раската. Габриэль тогда тоже не спал. Он не боялся и сидел с младшим братом, пока не начинало светать, а затем показывал на окно: «Все закончилось, Сиэль. Смотри, солнце поднимается». Тогда казалось, что ничего более величественного, чем восход солнца, не может быть по определению.       Сейчас Сиэль видит, что восход солнца — лишь примитивный оборот. Рассвет Силы в чужих глазах — совсем, совсем бесконтрольное, разрушительное, неподвластное явление, способное испепелить на месте. Возникает мысль, что так выглядит Божественный устрой: Бог обращает свой непредсказуемый взор на толпы, и каждый молится Господу, лишь бы не стать испепеленным. Сиэль хочет признаться, что желает умереть, но… чувствует себя настолько незначительным, что стыдно просить и о смерти.       — Идем, — рука Себастьяна обхватывает его запястье, и господи, какая же она горячая.       Его тянут назад, заставляя встать со скамьи, но гроза не отступает с восходом солнца. И война все еще не закончена. Сиэль оказывается мишенью в каждой из баталий.       Его повалившееся с ног тело подхватывают. Ощущая Силу в непосредственной близости, ее касания на спине и плечах, Сиэль впервые боится не того, что может оказаться на прицеле. Он молчит, не делая вдоха, лишь бы не упустить Ее. Сбежит, если он сделает хоть одно лишнее движение.       — Господи, — он чувствует и слышит, как Сила вздыхает, и сглатывает. Ее шепот, все еще ровный, отрешенный, будто Она далека от всех людских проблем и смотрит на них свысока, едва слышен. — За что мне все это…       Она не жалуется и не плачется. Ее недовольство сконцентрировано на Сиэле.       Кажется, оно напускное.       Сиэля опускают обратно на скамью, он лишь надеется, что Себастьян не видит мер его волнения, но это удивительно просто. Принимают за пережитый ужас. Сиэль смотрит неприлично внимательно на задумчивость Силы, Ее смятенное лицо и взгляд, скользящий по его телу…       — Так, — затем Она склоняется. — Слушай меня. Ты не можешь идти, а это значит, что мне придется нести тебя. Я сейчас опущусь на колени спиной к тебе, ты обхватишь меня за шею и… — взгляд пробегает по всей фигуре Сиэля, — видимо, за пояс. Мне придется взять тебя под колени. Если что, сможешь придушить. Хорошо?       Сиэлю не кажется это реальным. На самом деле реальным, это не похоже на Себастьяна и не похоже на ощущения, которые должна вызывать обходительность этой Силы. Почему?..       Но он кивает. Нет, эта вечеринка точно не задалась. Больше никаких вечеринок.       Себастьян действительно опускается.       — Давай.       Сиэль опасливо кладет локти на его плечи, смыкает ладони и обхватывает бедрами его талию. Пробудь они в таком положении еще секунду, и он бы точно передумал.       Но Себастьян берет его колени под локти и поднимается столь резко и просто, что приходится прочнее обхватить шею. Она крепкая. Как и все тело.       — Прости, минимизировать контакт еще сильнее не получится.       Сиэль пытается выровнять дыхание. Расслабиться получается с трудом, но он соприкасается щекой с чужим плечом и робко прижимается. Это не может не быть сном.       Город выглядит странным с этой высотой, хотя разница, кажется, не больше четырех дюймов. Мир рассыпается в прах, до сих пор. Сиэль уверен. Значит, так они отныне работают? Чем ему хуже, тем ближе оказывается Себастьян? Это так себе система.       Первые пять минут дороги Сиэль ничего не осознает.       — Ты весишь еще меньше, чем в прошлый раз. Стремишься к нулю? — даже голос Себастьяна не сразу разбирает.       Аккуратно кладя подбородок на его плечо, Сиэль смотрит на спокойное выражение лица и устремленный вперед взгляд.       — Нет. Я… не знаю. Не слежу за этим.       Когда приходит осознание ситуации, он теряется. Прячет лицо где-то между собственным плечом и спиной Себастьяна, думает, что так быть вообще не должно. Он и предположить не мог, что дойдет до такого. Кажется, он зашел слишком далеко.       Потому что чувствовал, что Себастьян, которого он привык считать кем-то вроде холоднокровной змеи, был теплее ветреных порывов и ночного воздуха. Из-за тесного контакта кровь на животе впитывалась в свитер, это было… неприятно. Еще он чувствовал, как сильно Себастьян пытался не касаться его лишний раз. Неважно, было ли это продиктовано собственным нежеланием или попыткой не причинять Сиэлю еще больше неприятных ощущений. Главное, что не заставляло биться в треморе.       Прежде, чем Сиэль полностью принял положение, прошло минут десять. И он сдавленно засмеялся, позволяя себе расслабиться, обращая все внимание на окружение. Едва ли весело.       — Завязывай вести себя не как мудак. Мне же тебя придется хорошим человеком называть.       Голос севший, но Сиэль не обращает внимание на першение в горле.       — Уж кто бы говорил. Мне тебя либо нытиком, либо больным называть придется.       — М? — он улыбается. — Истеричка уже не подходит?       — О нет, такое даже для истеричек слишком.       — И все-таки. Мне тебя после такого мудаком называть совестно. Теперь придется звать либо другом, либо хорошим человеком.       — Даже не знаю, что хуже, — Себастьян покачал головой и, кажется, стал мрачнее. — Подожди неделю, сможешь со спокойной душой снова называть мудаком.       — Что, опять все по новой? — шепчет Сиэль, прикрывая глаза, и озвучивает уже сделанный вывод: — Это так себе система, знаешь?       Так действительно не должно быть. И он едва ли об этих предметных рассуждениях или том, каким теплым сейчас кажется Себастьян. Сиэлю паршиво и, пожалуй, куда больше обычного. Что-то сегодня пошло под откос.       Но, в конце концов, его мысли до сих пор отравлены жутким опытом рецидива. Это становится понятно, когда во тьме закрытых глаз он перестает различать прикосновения того ублюдка, больных сектантов и Себастьяна. Приходится распахнуть глаза, чтобы вернуть телу понимание. Кажется, эти картины будут преследовать его и в Аду, если оный существует и принимает к себе столь темных тварей. Смотря на Себастьяна, Сиэль про себя называет его мудаком: возможно, он пытается по памяти воссоздать тот мир, что рассыпался в прах буквально на его глазах. Еще недавно он готов был умирать и просил о смерти, но вместо этого пришлось проснуться и взглянуть на мир как есть, без приукрашиваний. Пришлось прийти от осознания того, что его брат — чертов ублюдок, до осознания, что они одинаково отвратительны, и в итоге — до принятия, что на деле Сиэль здесь главная тварь и портит всем жизнь. Как ни странно, с этим осознанием желание умереть поубавилось. Не думает же он, что тварям положено избавление от мук?       И хотя мир теперь даже зрительно темнее, Сиэль не хочет закрывать глаза. Он как никогда готов встретиться с ним лицом к лицу.       Особенно в таком сопровождении.       — Напомни мне завтра послать тебя.       — М? — Себастьян обращает к нему взгляд. — За что еще?       — Для профилактики, — Сиэль усмехается, прижимаясь ближе. — Во-первых, за то, что жалеешь. Во-вторых, за вчерашнее.       — Во-первых, акция одноразовая, не обольщайся. Во-вторых… обсудим, когда будешь в здравом рассудке.       — Мой рассудок совершенно здоров.       — Как скажешь.       Сиэль, хмыкнув, отворачивается. Он действительно здоров. Может, не в пример пьян и охвачен ощущениями и воспоминаниями давнего времени, но он здоров, насколько может быть здоров человек. Ведь, действительно, после всего он лишь человек. И делает все, что в его силах.       — Меня тошнит, — вопреки словам, он лишь кладет голову на плечо Себастьяна и прикрывает глаза.       — Кто бы мог подумать.       — И голова болит.       — Невероятно.       — Спать хочется.       — Спи.       Оказывается, от Себастьяна пахнет не только сигаретами. Запах шампуня — какой-то один из миллиарда шампуней с сильным, но свежим запахом и наверняка каким-то его глупым обозначением. Что-нибудь вроде горного воздуха, активированного угля или настоящей мужественности.       — Только перехватись поудобнее.       Сиэлю приходится напрячь ноги, чтобы сесть повыше, взяться за него поудобнее и не свалиться, если действительно уснет. И все-таки его тело удивительно крепкое и сильное — Сиэль чувствует его Силу не только ментально, но и материально, держась за плечи и обхватывая талию бедрами. Просто преступление скрывать его под всей этой одеждой.       Ближе к шее запах шампуня сильнее, но Сиэль так и не различает его.       — Ты знаешь, что есть шампунь с названием «Себастьян»?       — Первый раз слышу.       — Я серьезно. Бренд так и называется. А шампунь просто «Seb Man».       — Спи уже.       — Нет, правда. Я тебе подарю как-нибудь…       Себастьян тяжело вздыхает, Сиэль ощущает, как вздымается его грудная клетка и поднимаются плечи. И почему он не обладает даже половиной этой силы? Себастьян его рывком без труда поднимает и несет так, будто он всерьез ничего не весит, а Сиэль не может даже дыханием овладеть…       Чертов Себастьян. Чертовы звезды и Венера.       Глаза закрываются уже против воли.       — Что-нибудь выиграл в карты?..       — Сигареты.       — Вы играли на сигареты?       — Мы ни на что не играли. Но когда я выиграл в десятый раз, он решил, что нужно награждать. Отдал свои сигареты. С чего ты интересуешься?       Но ответа не последовало: Сиэль уже спал. Себастьян вздыхает. Ему-то все кристально понятно.

***

      Снова руки.       Снова сморщенные, потные руки… Кожа гниет от каждого их прикосновения, обугливается и становится податливой, как глина. И они трогают. Сминают. Проникают.       О, господи.       Их вкус горчит на языке, рвота смешивается с кровью на полу, их выделения — со слюной во рту. Он бесплотен. Но этими ощущениями обременена была вовсе не плоть…       Они стонут, как единый организм.       Дышат всем своим телом, как кольчатые черви.       Смотрят сотней глаз, как стрекозы.       И какие же, какие же они огромные… Они говорят… так много…       «Ты станешь чище». «Скверное дитя». «Ты должен быть чист перед Дьяволом». «Раскаивайся, ебучий герой», «проси прощения, ребенок», «искупи свое светское пресыщение, паскуда»…       Сиэль просыпается с криком, будто в первый раз. И даже так… он чувствует эту боль, отголосок тех режущих ощущений и влагу на лице. Дело не только в поте, пропитавшем всю одежду.       По первости он пугается еще больше, не осознавая, где именно находится. Но когда пелена потрясения рассеивается, начинает понимать. Распознает в лунном свете очертания книжного шкафа, кухни и серого дивана, на котором он и проснулся, укрытый пледом. Ни ритм сердца, ни дыхание не выравнивается, но с тела спадает это вязкое напряжение. Еще Сиэль слышит, как хлопает, кажется, входная дверь, и наскоро вытирает слезы.       Себастьян появляется из коридора со своей сумкой в руках, но не выглядит встревоженным ни на йоту.       — Чего орешь?       Сиэль собирается с мыслями и неосознанно качает головой. Она чудовищно болит.       — Ничего… нормально.       На ходу вытаскивая из сумки сигареты, Себастьян кидает ее у подножия дивана и выходит на балкон.       Тело Сиэля еще содрогается от застывшего внутри ужаса, ощущение тошноты застряло где-то в горле, но он поднимается на ноги. Его кожа кажется грязной, чешется, снова хочется содрать ее и стереть следы чужих касаний, но он одергивает руки. Ему бы… в душ. Пока не начал калечить себя.       — Себастьян? — он высовывается на балкон и тут же съеживается от холода. Господи, и как этот идиот в одной футболке тут стоит?       Тот, к слову, даже взгляд не бросает. Крайне внимательно наблюдает за чем-то внизу. Сиэль несмело подходит ближе и ищет то, что так привлекло внимание. Ах…       Зрение у Сиэля, возможно, не столь идеальное, без одного-то глаза, но он не думает, что ошибся. Отсалютовав целенаправленно Себастьяну, парень обошел машину и сел в нее…       — Дрейк? — уточняет Сиэль.       В ответ утвердительно мычат.       Лучше бы у него проблемы со зрением были, ради бога.       — Что он тут забыл?       — Сумку мою привез. И твою, кстати, тоже.       — Тц. Не мог сразу ее забрать?       — Занят был кое-чьей истерикой, — машина отъехала, и Себастьян наконец скосил на него взгляд. — В чем твоя проблема?       — Он меня раздражает.       — Надо же. Друзья твои тебя не раздражают?       — Не знаю, о ком ты.       — У тебя дурной вкус в людях. Дрейк вообще последний, кто должен тебя раздражать.       — Да что ты? Может, мне ему еще в ноги поклониться?       — Остынь. Ты неадекватный в последнее время.       — Ты тоже.       Себастьян мимолетно вскидывает брови, что уж греха таить, не без этого.       Они выдерживают молчание какое-то время, но Сиэль сдается первый.       — Ты что, серьезно с ним дружишь?       Себастьян тушит сигарету о металлические перила и бросает куда-то вдаль. Хотя Сиэля порывает сделать замечание о вреде для экологии, но он пока молчит. Не это сейчас больше всего волнует.       — Для тебя полумер вообще не существует? — голос отливает привычной усталостью. — Либо враги, либо закадычные друзья?       — Просто… — Сиэль ведет плечом, — это странно для тебя. Сколько тебя знаю — ты всегда всех шлешь, а тут… близкое общение.       — Он… — Себастьян усмехается, но в следующее же мгновение осекается, будто осознает нечто страшное. Важное. Страшно важное. И мрачнеет. — Неважно.       Отталкиваясь от перил, Себастьян устремляется в квартиру под удивленный взгляд Сиэля.       — Иди спать.       — Вообще-то, — закрыв за собой дверь на балкон, Сиэль мнется, — я бы хотел в душ сходить. Можно?..       — Это так необходимо? — через плечо смотрит Себастьян, но, видимо, улавливает чужой вид, и вопрос отпадает сам собой. — Иди, если есть во что переодеться.       Сиэль кивает.       — У меня в сумке есть вещи.       — Она в коридоре, на комоде.       — Полотенце не дашь?       — Господи…       Себастьян идет в комнату, и Сиэль с усмешкой шагает за ним. Взгляд цепляется за кошачью миску. У Себастьяна восхитительная привычка мучаться от необдуманных решений.       — Только не смей просить чай. Я тебя выставлю за двери.