Альма-матер

      Где-то он все же просчитался сильнее прежнего.       Это утомляло, ради бога. Себастьян ищет в себе силы на дальнейший диалог.       Пустая трата времени. Казалось, все ресурсы, которые он накапливал месяцами, ни с кем не общаясь, враз уходили на разговор с Росом. Тот даже не слышал.       Думать действительно не для него. «Отпиздить было бы легче» — достойное умозаключение. Без разницы.       Что-то там об эмоциях. Еще более бесполезных, чем слова. Себастьян не хочет даже слышать. Рос мог бы потом бросить этот мусор в записную книжку, сейчас не к месту.       Голова раскалывается. Кажется, в этот раз даже его организм терпит поражение, два месяца на износ — запредельно. Кажется, понадобится минимум неделя, чтобы отоспаться. И еще кажется, что скоро он свалится с ног. Надо быстрее заканчивать.       Рос что-то снова говорит. Себастьян не хочет тратить силы на то, чтобы перебивать. Когда-нибудь поток речи закончится.       Хотелось бы тишины. Рос работал ртом за десятерых. Кажется, так тоже нельзя говорить. Двусмысленно.       И все снова упирается в эмоции. Тут уже не до абстракций.       Истеричка подает голос. Себастьян смотрит на него. Так до конца и не понимает, что он вообще тут забыл. Привязался ведь, не отодрать. Кажется, так тоже нельзя. Отодрать не употребляется к людям. Да… без разницы.       Холодный расчет? Какой-то план? Истеричка сегодня блистает.       Себастьян думает, что понимает его план. Вот как. План в правильном использовании, просто хочет направить эмоции в полезное русло. Ладно.       Себастьяну уже все равно, во что это выльется. А этот хоть думать может. Пусть задействует две клетки мозга.       Себастьян останавливается у самого выхода. В глазах темнеет, он ухватывается за дверной косяк и бросает предупреждение.       Свои цели у него, чудно. Тошно.       Мистер Иден никогда ничего не знает. Больше отчитывает за отсутствие, словно это совершенно неоправданно, да и случается не впервые.       Снова Рос. Как же громко. Как же много. Себастьян не находит в себе силы отвечать. Что-то там о мелком, о драке, о Риче. Комиссар вмазал мальчишке.       Это должно быть интересно?       Левое крыло. Второй этаж. Вот и он.       Да, нос выглядит неважно. Мальчишка ведь немел от сцен насилия? Или не он? Кто-то точно боялся. Пусть так. Зато Рос замолк.       Мальчишка не так многословен. Кажется, сегодня действительно его день. Неплохо.       Но они снова хохочут. Нет, таки эмоций больше. Живой ведь.       У него нет ни сил, ни времени. Он скотски устал.       Долгожданная тишина. Почти уснул. Не время, нужно еще наведаться к инспектору. Вот же ж. Заявиться с утверждением, что Комиссар выкрал документы, да… Отлично.       Себастьян видит взгляд мальчишки, заостренный на папках. Интерес? Нет ничего тривиальнее.       Пусть почитает. Может, отвяжется наконец. В конце концов, примут ли его две клетки мозга прочитанное за чистую монету? Скептикам нужна правда на бумаге.       Нет, Росу там точно высматривать нечего. Его клеток мозга еще меньше. В худшем случае подумает, что теперь они ближе, на это у Себастьяна тоже сил нет. А вот истеричку спугнет легче.       И Себастьян снова где-то просчитался. Надо же, взгляд осмысленнее обычного. Столько проблем остается сверху… Ему точно нужно проспаться, голова непригодна.       Больше уже ничего не хочется. На том и покончили.       Рос… Нет же сил, ладно? Еще и руки. Боже.       Истеричка обещала вынести вердикт наедине. Хороший шанс распрощаться. Утомительно. Себастьян свалится в ближайший час.       Куда идет? В полицию, да, к инспектору… Через пару часов, после хотя бы небольшого сна дома.       И снова Рос говорит. Снова и снова, беспрерывно громко, активно, лезет изо всех щелей. Каждое его слово отдается болью в висках.       Кажется, скоро начнет трясти. Он бы выкурил целый блок. Блядство, замолчи же.       Нет, не идешь. Нет, никакого пива. Нет, нет и нет… боже.       Мальчишка идет так тихо, семенит следом. Если бы только Рос мог быть таким же…       Да боже, нет!       Головой ударился. В висках пульсирует, голова по швам трещит, а чужая рука к ней тянется. Черепная коробка треснет, если еще раз случится хоть какой-то контакт с Росом.       Не понял ни капли? Прости, как же плевать.       Неужто. Тишина.       Рос точно ничего не понимает. Может, он слишком мягок.       Когда Себастьян закуривает, его почти трясет. Издевательство.       Но несколько минут, чтобы отпустить напряжения. Давно такого не было.       Мальчишка. Молчит ведь, черт. Себастьян успевает привести мысли в порядок.       Голову до сих пор к земле клонит, но учтивое молчание на выходе кажется вполне приемлемым. Да, истеричка вот-вот начнет диалог. Придется подождать.       А?       Вспомнил откуда слова Себастьяна? Даже знает?       Похвально, богатенький сынок. Сложно было, наверное, запоминать слова гувернеров, семь потов сошло, пока учился учиться.       Рассуждения. Об энтропии знает. Впору забивать людей? Прямая подводка к предмету диалога.       Как же надоедает… Прицепился же. У Себастьяна есть силы терпеть эти намеки? Как бы не так.       Не хочет осуждать.       О… «Некоторые просто заслуживают смерти»… Да. Что-то в этом роде. Он действительно заслуживал….       Себастьян ловит взгляд. Вот что. Яблоко червивое. Дрожь перед тупоголовым амбалом, но… Он снова просчитался?       Себастьян почти не понимает. Нет, он совсем не понимает.       Это уже знакомо. Себастьян почти отрицает. Почти отрицает то, что сейчас ошибаться не хочет. Мальчишка пустой, но…       Себастьян выкладывает, потому что внезапно думает, что так лучше. Глотай чужую печаль залпом, истеричка, что же ты расскажешь?..       Культисты. Десять лет. Да, не ошибся, яблочко подгнило. Возможно, будь Себастьян не в таком трупообразном состоянии, он бы мог даже сказать что-то вразумительное.       О, слезы. Чудная симуляция, какой красивый самообман. Правда, ему бы действительно стоило учитывать, что с состраданием у Себастьяна совершенно разные дороги.       Без разницы. Уже пора расходиться. Надо же, Себастьян не чувствует себя раздраженным. Вообще-то, это меньшая из проблем, потому что они снова встречаются взглядом.       Себастьян усмехается. Вот же проклятье.       Мальчишка выглядит не лучшим образом. А вот взгляд… Себастьяну хочется закурить. Тут уже ни разобрать, ни разобраться, ни собрать тем более.       Плохое у него предчувствие. Лучше откреститься, в самом деле.

***

      Сегодня преподаватель по управлению человеческими ресурсами — нет, Себастьян точно не помнит его имени — был особенно скучным. И особенно злым, все время акцентируя свое возмущение на Себастьяне. Что неудивительно. После каждой сессии отыгрывается.       Незадача: у Себастьяна тоже настроение ни к черту. Хотя его настроение редко смещается с планки «все равно» как вниз, так и вверх, но это почти всегда остается неуловимым. В конце концов, это лишь немного хуже, чем обычно.       Зато его никто не трогает. Даже занять место рядом не осмелились, благодать же.       Пара прошла. Себастьян неспешно покидает аудиторию, нащупывает сигареты в кармане и уже готов смыться на добрый час куда-нибудь за пределы университета, но вот же — сегодня точно не его день. Мистер Иден, да вы на посту чаще, чем когда бы то ни было.       Постановка в актовом зале, обязательное присутствие… И причем здесь он? Мистер Иден тоже не в духе. День точно не добрый.       «В актовый зал — немедленно».       Себастьяну откровенно лень препираться. Ладно, отсидит полчаса за бездарным спектаклем, что уж там. Благородные мучения.       В зале многовато народу. Но явно не весь университет, так что свободные места еще оставались. Где-то в самом конце, где ряд обыкновенных деревянных стульев, а не этой театральной, обитой бархатом роскоши, — то, что нужно. В самый угол.       Надо было все же покурить прежде этого.       Толпа суетилась, сновала от места к месту… Снова бессмысленный шум. Себастьян находит взглядом преподавателей… Никого не помнит. Даже дисциплин, которые они преподают, не назовет.       Еще несколько минут бездумного и бестолкового гама, места рядом с Себастьяном оставались пустыми. Никто не хочет садиться, надо же, в этой скверной ситуации есть свои плюсы.       Могли быть, по крайней мере. Кто-то все же занимает место рядом.       О, истеричка… Не отцепился. Наверное, вчерашние откровения все же были излишними.       Но мальчишка молчит и даже в сторону Себастьяна не смотрит. Не стремится начать диалог, не просит поговорить. Хорошо. Пусть сидит, если так хочется. Это явно не худший вариант, который мог быть.       Постановка начинается. Что они хоть ставят? «Пигмалиона», в самом деле?       Актеры бесталанные, исполнение бездарное, публика безвкусная. Игра на редкость скверная, в паноптикуме и того больше жизни. Чего стоило ожидать. Себастьян этих студентов в первый раз видит.       — Тут были две дамы, вы не знаете, где они? — допытывается парень, играющий Фредди. Перебарщивает с интонациями.       — А они пошли к автобусу, когда дождь перестал, — «цветочница» справляется лучше. Сносно даже.       — Вот это мило! Что же мне теперь с такси делать?       Но и она промахивается:       — Не беспокойтесь, молодой человек. Я поеду домой в вашем такси, — с шутливым озорством улыбается девушка.       Не было там места смеху. Реплика должна звучать величественно и непринужденно, а не глупым заигрыванием. Все-таки пьесу испортят.       Актер Пиккеринга идет недурно. Себастьян бы не загадывал наперед, но пока ведет себя вполне естественно.       — Нет у меня шестидесяти фунтов! Ой-ой-ой! — сокрушалась плачущая Элиза.       Очень правдиво плачущая, конечно, но с интонациями полная беда.       — Не плачьте, глупая вы девушка, — а вот миссис Пирс Себастьян едва слышит. — Никто не возьмет ваших денег.       — Зато кто-то возьмет метлу и хорошенько отдубасит вас, если вы сейчас же не перестанете хныкать, — о, Хиггинс неплох.       Да, очевидно неплох. Хотя Себастьяна гложет какая-то смутная ассоциация с Росом, и он хмурится. Голова начинает болеть от одной мысли о нем.       Спектакль идет оживленно. Спор заключен.       — Миссис Пирс, уберите ее отсюда. А если она будет упрямиться, всыпьте ей как следует, — Хиггинсу особенно хорошо даются наставления побить.       Да, Росу бы подошла эта роль. Слава богу, его нет на сцене. Иначе Себастьян бы давно ушел.       Пьеса продолжает набирать обороты. Бездарно сыгранную Элизу продолжают подкупать горами, морями и полцарством, лишь бы та дала согласие…       Себастьян цепляет взглядом мальчишку по левую руку. Тот выглядит серьезным и даже недовольным. Может, тоже возмущен игрой актеров.       Хиггинс гнет свою линию:       — А если будете капризничать и лениться — будете спать в чулане за кухней вместе с тараканами, и миссис Пирс будет бить вас метлой.       Смех по залу. Мальчишка не смеется.       Себастьян больше не хочет смотреть спектакль. Пьеса безнадежно испорчена.       Превосходное чувство атмосферы, и словно учуяв подходящий момент, мальчишка подает голос:       — Странный выбор пьесы.       Себастьян замечает:       — Автор насмехался над поклонниками голубой крови. Не оскорбляет?       Язык скользит меж напряженных губ — задело-таки. Забавно.       Их взгляды наконец пересекаются. Себастьяну больше ничего не хочется говорить, а его компаньону — просто не стоит. Кто-то просит поговорить с ним, но Себастьян бы просил помолчать.       «Помолчи со мной, ладно? Это лучшее, что ты можешь сделать».       Слова давно себя исчерпали. Они не имеют веса уже с десяток лет. Что раньше ценилось — отныне бесценок.       — Как дела с инспектором?       Есть ли разница? Для Себастьяна — нет.       — Да никак, — он сводит взгляд на сцену и усмехается. — Не поверил. И доказать нечем.       — Что?       Мальчишка отпрянул от спинки стула и выровнялся, точно готовый вскочить с места. Как эмоционально. Как обманчиво.       — И что он сказал?       — Что откроют еще одно дело, если снова совершу кражу из архивов государственных учреждений.       В общем-то, главная причина непривычно плохого настроения. Послали так откровенно, еще и пригрозили новое дело повесить на его голову. Все-таки репутация играет против него.       — Идиоты, — усмехнувшись, мальчишка сваливается обратно на стул. — Как зовут инспектора?       — Имеет значение?       — Не Чемберс случаем?       — Если только случаем.              — Серьезно? — чужой взгляд снова цепляет его фигуру. Себастьян пожимает плечами. — Он же комиссар.       — У меня плохие ассоциации с этим словом, так что для меня — инспектор.       — Сколько у тебя пар?       Вопрос повышенной сложности. Знал бы он.       — Возможно, три. Или четыре.       — У меня три. Дождись меня после них. Или я дождусь. Наведаемся к не-инспектору.       Себастьян не особо хотел озвучивать вопрос. В этом не было смысла, правда, мальчишка считывал его молчание слишком хорошо, чтобы растрачиваться на разговоры. Без разницы. Считает и сейчас.       Считывает ведь.       — Мы хорошо знакомы с ним. Отец иногда водил нас в полицейский участок по работе, они с Чемберсом хорошо общались. Друг семьи, можно сказать. На слово он мне, может, и не поверит, но я постараюсь убедить его хотя бы проверить эту версию. Да и давно мы не виделись.       — Опять людей используешь, — Себастьяну хочется усмехнуться. Вот уж с кем бы преподаватель по управлению человеческими ресурсами поладил. Немудрено, что у мальчишки и у этого тирана балл выше семидесяти процентов.       — Это называется связи, — тот не в пример спокоен.       Себастьян помнит его поведение в самую первую их встречу — трясущийся щенок, готовый жалобно скулить от каждого косого взгляда. А сейчас он сидел с главным козлом отпущения всего университета, прямо держа спину и старательно, но крайне неумело сдерживая эмоции.       Эволюционировал. Отлично, что не назад, в таком месте обычно наоборот происходит.       Хотя Себастьян помнил и тот взгляд. Сложнее, вдумчивее и многограннее. И если бы Себастьяну было дело до чужих травм, это было бы интересно.       Но у него нет интереса. Нет цели. И нет, конечно, у него нет никаких моральных и человеческих принципов.       Он не видит смысла изображать любопытство, которого нет.       Мальчишка изредка бросает взгляды куда-то в стороны. Себастьян иногда следит.       Заметили-таки. Уже обсуждают.       Что ж, это уже явно не его проблемы. А истеричка точно знала, на что шла.       В любом случае, в этом треугольнике Карпмана Себастьян начинает ощущать себя жертвой. Как противно. Надо что-то делать.       Что? Выклиниваться из этого потока, в который его каким-то образом загнало. Два года же получалось существовать отдельно от всего коллектива, как его снова занесло в эту бурлящую клоаку? При том-то, что его два месяца не было.       Спектакль скучнейший, его снова тянет в сон, а мальчишка иногда бросает комментарии. Себастьян почти не слушает — там не слишком много смысла, но, к счастью, это даже не раздражает. Вряд ли мальчишка из тех людей, кто все время в кинотеатре вставляет замечания и мешает смотреть. Напротив помогает не заснуть.       «А вы совсем не дурны собой, иногда на вас даже приятно посмотреть, — не сейчас, конечно, потому что сейчас лицо у вас распухло от слез и стало безобразным, как смертный грех».       Мальчишка усмехается:       — Тактичность — второе имя Генри. Вы с ним похожи.       Себастьян ведет бровью.       — Отсутствием такта?       — Отношением, — он сводит взгляд. — Оба с герцогиней обращаетесь как с цветочницей.       О…       «— Я не могу изменить свой характер и не желаю менять свое поведение. Я веду себя точно так же, как полковник Пикеринг. — Неправда. Полковник Пикеринг с цветочницей обращается как с герцогиней. — А я с герцогиней обращаюсь как с цветочницей».       Вот как. Интересное наблюдение для кого-то вроде студента этого склепа.       Ну да бог с ним.

***

      В столовой Себастьяна сторонились так сильно, что в итоге его даже никто не трогал. Мальчишка сидел с Ричем, Рос через раз бросал непонимающие (или обиженные, как будто Себастьян мог это разобрать?) взгляды, а Комиссара вовсе не было. Оно и к лучшему. Это почти тот же бойкот.       За неимением преступного синдиката сегодня развлекались как могли. Стоило бы слышать эти диалоги. Конечно, Себастьян их не слышал, можно подумать, он бы уделял этому даже малейшее внимание.       Проблемы ведь только скапливались. А ведь в четверг всегда подавали мясо с овощами. Кажется, Себастьян не ел с позавчерашнего дня.       Впрочем, это не высшая из его проблем. Еще ведь таблетки заканчивались. Хоть и было заверено, что истеричка загнала Комиссара в угол, Себастьяну все еще нужно докопаться до корня всей фантасмагории, охватившей внезапно его университетскую жизнь. Суть ведь даже не в том, что этот прибитый выкрал каким-то образом документы из государственных учреждений. Он узнал о том, что документы Себастьяна там есть. Он знал, что Себастьян числится объектом службы по делам несовершеннолетних, числится пациентом Бетлема, и это явно не открытая информация. Себастьян молчит о ней слишком много, чтобы кто-либо мог узнать.       В общем-то, оставалось единственное место, где эти данные можно было выяснить. Придется наведаться к старым друзьям.       В остальном — гробовая тоска.

***

      В жизни Себастьяна явно настала полоса еще темнее, чем черная. Nigrum nigrius nigro. От трудного — к еще более трудному, от темного — к еще более темному, от неизвестного — к еще более неизвестному. Все как завещали алхимические мастера.       Компания истерички сама по себе не вызывает в Себастьяне восторга, но он уже говорил — могло быть и хуже. И хуже действительно стало.       Как Рос стал третьим лицом их прогулки? Себастьян не уловил. Тот перехватил их, когда они выходили из университета, а дальше без вопросов и прелюдий. Кажется, у Себастьяна скоро начнет сводить лицевые мышцы.       День может стать хуже. И он стал.       О чем Рос сейчас говорит? Выкуривая уже вторую сигарету, наплевав на то, что это запрещено вне специально отведенных мест, Себастьян не слушает. Зато истеричка диалог поддерживает, как прирожденный оратор, а не замкнутый и стеснительный щенок. Нашли же друг друга.       По крайней мере, Себастьяна не трогают. Или?.. Нет, все отлично. Если их игнорировать — они дальше не лезут.       Постепенно оживленность улиц набирала обороты. Только этого ему и не хватало. Доносящийся музыкальный отголосок навевал Себастьяну не самые приятные мысли. Лондон снова живет, а не тоскует, как утомительно.       И, конечно, эпицентр этой жизни пролегал через парк, который им был нужен.       И что это? Фестиваль? Карнавал. На улице ведь зима еще, хотя температура стремительно поднимается выше нуля. Бестолковое скопление людей, палатки и лавки с сувенирами и очень громкая музыка. Да, все может становиться еще хуже…

***

      Кто бы знал, что в городе праздник? Это что, испанский визит?       Нет, Сиэль никогда не любил толпы людей, а в таких местах и вовсе чувствовал себя неуютно. Никогда не хватало воздуха.       И да, он думал, они просто пройдут мимо незамеченными. Рос восхищался, говорил много и звучно, а вот Себастьян был ужасно мрачным. Кажется, кто-то не любит настолько живое сборище вокруг себя. И Сиэль был уверен, что именно в этом они сойдутся.       Но карнавальная обстановка — про себя и посмеяться можно: праздник в Лондоне! — на Сиэля все же действовала. Пестрые цвета вздымающихся в порывах бурных танцев женских платьев радовали глаз, а резкие, нелепые и активные движения пробуждали огонь внутри. Тусклый и, в его случае, крайне робкий, но откликом на безудержное веселье вокруг стала слабая улыбка. Кажется, он даже понимал суть праздничных мероприятий. Вдруг стало возможно ощутить эту легкость и непринужденную свободу танцев, когда появляется шанс выбраться из оков социальных рамок.       Как в первый раз Сиэль рассматривал бушующие огни праздника и людей вокруг. Те смеялись, заходясь в новом танце или вливая в себя бокал хорошего глинтвейна. По пути Сиэля едва не утащили в разгар увеселения. Он вынужденно отказал и улыбнулся, на что танцоры ободряюще посмеялись и выпили за его здоровье у шатра с напитками. Смельчака, крутящего воспламененный шест, окружила толпа зевак, к которой компания и поспешила присоединиться. Сиэль же поспешил нагнать ушедших вперед Себастьяна и Роса.       Остановился он еще раз возле лавки с символическими сувенирами. Любопытные деревянные идолы, пары обрезков и забавные куклы из виноградной лозы и сена. Внимание Сиэля же привлекла аппликация из лепестков роз и уже выцветших листьев — получался блеклый месяц и осыпающиеся звезды на темно-бордовом небе. Работа несложная и бессмысленная, но исполнена, видно, далеко не ребенком.       — Мастер, создавший работу, — весело обратился к нему торговец, имеющий презабавный бразильский акцент, — утверждал, что он не просто так выбрал лепестки розы. Чего только бабки не болтают, конечно, но мы чтим традиции. На карнавалах ярмарки — частое дело, но поверьте, больше такой работы вы не найдете! Так вот, лепестки-то он выбрал потому, что в ту ночь небо действительно обливалось кровью! Так он во всяком случае утверждал. В народе эту штуку прозвали красиво: «Небу перерезали горло», хотя поверьте, коренное население резко против такого названия, — торговец налил в стакан глинтвейна с собственной бочки и осушил одним глотком половину. — Выпьете?       Сиэль заслушался рассказом, теперь в темно-красном оттенке находя куда больше трагических черт, а выгоревшие листья лишь подкрепляли мрачность картины. Но всеобщее веселье и оживленность вокруг погрузиться в работу не дали.       — Спасибо, — он отрицательно помотал головой. — Что за мастер?       — Неизвестный, но очень великий для народа, — торговец пожал плечами. — От него же есть амулет из зуба акулы. Говорят, если надеть его — всякая угроза стороной будет обходить!       Тихий смех Сиэля заглушился окружающим гамом. Подобная нелепость в этом буйстве красок не вызывала ничего, кроме добродушного хохота над наивностью людей. Любят они во всякую чепуху верить.       — Так что, будете покупать?       — Нет, нет, спасибо. Просто интересная работа.       Сиэль отложил обратно на прилавок аппликацию и поднял взгляд к связке трав под крышей лавки.       — Это шалфей? — он поднял брови.       — Так точно! У меня и не только шалфей завалялся, молодой человек, тысячи трав! Разнобой, лаванда… Даже белладонна, — пониженным тоном добавил торговец. — Для всех целей!       Нечаянно толкнув, мимо Сиэля пробежала танцовщица с пышным оранжевым платьем и ярким макияжем. Она отрывисто извинилась и умчалась дальше. Юноша вернул внимание к мужчине за прилавком, когда в поле зрения, проталкиваясь сквозь людей, появился Себастьян. Его взгляд из-под полуприкрытых век, всегда холодно оценивающий все вокруг, сейчас казался еще более ледяным, а фигура отстраненной.       — Чем ты занимаешься, ради бога? — а вот голос звучал вымотанно.       — Товары рассматриваю. Тут есть небо с перерезанным горлом, представляешь, — Сиэль снова взял в руки аппликацию.       Себастьян в непонимании вглядывался в лепестки роз, словно пытался увидеть еще больше. Он провел пальцем по звезде, и та в миг посыпалась на землю засохшим лепестком.       Он перевел на Сиэля взгляд, тот же посмотрел в ответ. Тишина затянулась.       — Звезда упала, — с улыбкой выдал Сиэль и отложил в сторону работу неведомого творца. — Меня больше камни заинтересовали.       Он кивнул на ряд аккуратно выложенных камней самого разного толка, от потухшего малахита до сияющего сапфира. Все отделанные, в умелой огранке. Торговец и здесь присвистнул.       — Дорогие все, самые настоящие! Заморские, из недр земли — на любой вкус. Вам бы какой-нибудь сапфир, молодой человек, самое то будет для перстня. С амулетом из акульего зуба! А Вам, молодой человек, черный жемчуг подойдет. Но камень лучше выбирать по дате рождения — там счастливые будут, для амулета. Могу, кстати, обереги вам сделать — на руки чист! Защищать будут от всякой беды!       Когда Себастьян закатил глаза, Сиэль коротко посмеялся. Интересно, защитит ли счастливый камень от неминуемой гибели? Или от толпы сектантов, решивших поквитаться с твоим отцом?       — Мелкий! — раздался со стороны возмущенный голос. Сиэль повернулся мгновенно, различив в нем Роса. — Блять, вас где черти носят? Как я, по-вашему, должен искать вас в этой толпе?       Какой эпатажный выход, ну надо же. Столько эмоций. Впрочем, проталкиваться через толпу людей ему действительно куда сложнее. В отличие от огибающего каждое встречное тело Себастьяна, Рос надвигался как валун, сносящий все на своем пути.       — Вот вам бы, молодой человек, мелиссу заварить. Хотя у меня был корень валерианы, не поверите, чудотворные свойства — нервы хранит как надо! — торговец нырнул под прилавок в поисках товара.       Рос проигнорировал мужчину, лишь мельком на него взглянув. Затем уставился на них.       — Прости, — отмахнулся Сиэль и поспешил перевести его внимание на что-то другое, — отвлекся. Вы совсем не обращаете внимания на ярмарку.       — Мы же здесь не за этим? — Рос удивился. — У нас нет времени на безделушки.       — О-о-о, — торговец выскочил из-под прилавка с обещанным корнем валерианы, — так вы не говорите никогда! Мелочи — важнейшая часть нашей жизни. Не представляете, как изменится ваша жизнь, если вы просто раз в день станете пить чай с меллисой! А валериана!..       На дальнейшую тираду мужчины Рос только устало вздохнул. Рука потянулась к голове.       — Пойдем уже.       — Дайте секунду, — Сиэль вернулся к камням. — Ты знал о счастливых камнях?       — Это как счастливое число?       — Вроде того. Из них можно сделать амулет, — Сиэль непроизвольно усмехнулся.       — Амулет, серьезно? Ты за этим тут?       — Не совсем. Хотя нам бы амулет не помешал. Какой-нибудь освященный и с божьей силой, правда?       — В таком случае тебе дорога в церковь, — наконец отозвался Себастьян, но, кажется, ему надоело.       Развернувшись, он направился обратно в толпу к выходу из парка.       — Да погоди ты! — Рос рванул следом.       Вот уж что точно следовало ожидать от Еретика. Трупу на празднике жизни всегда неуютно.       — Слушайте, — Сиэль обратился к торговцу, — а какой счастливый камень, если человек родился двадцать первого января?       — Яшма, нефрит, аметист, авантюрин, обсидиан — любой на ваш вкус! Вы только посмотрите, у меня такой аметист есть красивый! Его бы втридорога стоило продать, это произведение искусства!

***

      — А ты не слишком любишь веселиться, — замечает мальчишка, когда они возобновляют свой путь к зданию службы.       — С таким пониманием веселья тебе только по клубам ходить.       — А я ни разу не был в клубах, — сознается вдруг.       Себастьян не удивлен. Еще бы, кто такое тонкокостное субтильное недоразумение бы в клуб впустил?       — Туда все равно уже никто не ходит, — Рос пренебрежительно отмахивается рукой, мол, «да и черт с ним». Да нет, не черт.       — Вот именно! Туда уже никто не ходит, а я так и не побывал.       — Тебя там затопчут, — голос Себастьяна отливает скептицизмом.       — Лучше в пивной бар сходи, серьезно, — Рос убедительно кивает. — Я как раз знаю один…       У Себастьяна дергается бровь. Надо быстрее двигаться, иначе произойдет что-нибудь непоправимое. Оба потеряют голову, и кто-то вовсе не в переносном значении.       Благо, истеричка посередине идет. Хоть какая-то преграда.       Здание до тошноты знакомое, но он не был здесь уже несколько лет, не считая вчерашнего дня. Уже как пять лет он вне их специализации. И немного больше года, как достиг полного совершеннолетия и в случае повторной уголовной ответственности будет направлен в места не столь отдаленные. Это не детский реабилитационный центр, не психушка и нет, даже не центр лишения свободы.       Мальчишка плетется рядом, когда они проходят безликие коридоры и ищут кабинет не-инспектора. Выглядит спокойно, даже какие-то ностальгические приливы во взгляде. Вот уж Себастьян не думал, что их будет объединять то, что оба будут идти в здании службы по делам несовершеннолетних и чувствовать, как знакомо все здесь. Пусть и оттенки воспоминаний у них кардинально разные.       Для Себастьяна здесь пахнет пылью, бумагами, горьким кофе и мятой. Он помнит, сколько времени проводил в кабинете не-инспектора, глотая мятный чай без сахара и убеждая, что с его рассудком все в порядке. Помнил, что его приводили сюда на профилактическую беседу каждый месяц. И при малейших проступках. Нет, в детдоме нельзя было отвечать тем, кто выворачивал тебе руки, иначе этот тошнотворный зеленый кабинет уже был заказан. И воспитательные беседы на пару часов. Не без угроз о возможном наказании, конечно. Нет, Себастьяну нельзя было пытаться отобрать свои шоколадные плитки, которые отнимали другие дети. Иначе его снова называли агрессивным и неуправляемым, социально опасным, а не-инспектор разочарованно вздыхал и зло причитал на проблемное дитя.       Да, Себастьяну нужно было молчать, терпеть и не давать отпор. Только тогда был продых от невыносимого комиссара, всегда недоверчиво и раздраженно смотрящего на его фигуру.       До боли знакомая обстановка. Себастьян трижды стучит по двери в кабинет. У нее мерзкий цвет, напоминающий рвоту. Или тумбы в Бетлемской Королевской больнице. Кто знает, что хуже.       В кабинет заглядывает прежде, чем слышит разрешение.       — Я тоже вам не рад, — кивок.       Он заходит в помещение, а следом за ним и дражайший Фантомхайв. Сколько эмоций на лицах. Любовь и кашель не скрыть даже грозному не-инспектору, так уж рад он видеть мальчишку. Расспросы, улыбки, бла-бла-бла… Как долго и бестолково.       Ну и дрянь эти семейные воссоединения, Себастьяну кажется, дифирамбы Святым в иконках и того больше смысла имеют. А кстати, был ведь диалог о церквях? Мальчишка заикался про божественные силы, будто вообще верил, что для божественного ока существует протеже. Атеистом же был, вроде. И все равно выходил слишком святым для сего страшно грешного социума. Червивое яблоко, помнит. Гной уже охватывает нутро. Вязко, словно плесень, прорастает из самых нижайший уровней.       Когда-нибудь и не-инспектор, у которого глаза горят при виде хорошенького ребенка, познает вкус гнили — мальчишка обрастает.       «О многих образцах нашей архитектуры коттеджей мы можем спокойно сказать, я думаю (допуская доброе намерение), что они были бы готическими, если бы они не чувствовали своей обязанности быть голландскими».       А пока что — изречения крайне тривиальны. Все по кругу.       Возможно, со своим выражением лица он недостаточно строг. Рос, про которого лучше было бы и вовсе забыть, упрекающе толкает локтем в бок. Ай. Лицо попроще? Да ладно, куда проще?       Все-таки чужие будничные диалоги: «Как учеба? Как брат? Как здоровье?» сходят на нет, и истеричка даже не спрашивает, можно ли поговорить, а ставит перед фактом — «я пришел поговорить». За закрытыми дверями? Серьезно?       Бог ему в помощь — Себастьян только рад выйти из этого душного кабинета. Нет, не без минусов. Теперь общество в лице Роса…       Кажется, Себастьян прошел все пять стадий принятия за десять минут в компании Роса. От станций веяний личностного гнева к перрону безнадежных мук. И к принятию, конечно. Только лицевую мышцу, отвечающую за правую бровь, берет судорога, но это ничего. И судороги когда-то проходят…       Да, здесь нельзя курить, и очень зря. Именно здесь это было бы кстати.       Ладно, терпимо. Терпение у него хорошее. Терпение велит. Терпение горит. Терпение — гранит.       О чем Рос уже десять минут ведет односторонний диалог? Себастьян уделил пять секунд своего времени. Что-то про выпускной.       Как же неоправданно и бесчеловечно долго.       «Никогда не теряй терпения, — говорил Экзюпери, — это последний ключ, открывающий двери». И ведь не сказать, что лгал. Дверь действительно открылась. Милостивый боже, и почему на него так смотрят?       Истеричка выглядит растерянной, когда не-инспектор Чемберс говорит:       — Михаэлис, — и призывно машет рукой на кабинет.       Неужели снова все смертные грехи на него повесят? Утомительно. Многовато он ставил на этого доходягу, вот что. Хотя тот выглядит довольным.       Его подбадривающая улыбка, впрочем, такая же напрасная, как трепещущая надежда Себастьяна, вызывает легкий зуд в желудке. Намек на тошноту. Но только лишь намек, Себастьяну даже выплескивать из себя нечего, кроме желчи. С этим, кстати, что-то тоже нужно делать.       Цвет двери резонирует с мыслями, а зеленые стены кабинета еще сильнее подогревают. Да уж, за испорченный древесный пол не-инспектор его уж точно не простит. И говоря о нем…       Был ли предполагаемый диалог продиктован злостью или предвосхищающими догадками, но Чемберс смотрел из-под своих густых ресниц так грозно, словно Себастьян уже трижды серийный маньяк. Это почти забавно, но лучше не смеяться. Темный ореол, огибающий крупную фигуру, щекотил границы восприятия.       — Михаэлис.       О-о, что-то новое. Не этот угрожающий тон, а смешливое действо руками — кулаки сжимаются. Настолько плохо? Что ж ему мальчишка наплел?       — Если хоть один волос упадет с его головы по твоей вине, я тебя живьем закопаю.       А?       — Вы больной?       Не-инспектор приземляется в свое кресло.       — Ты — последний человек в мире, который может с ним общаться. Ты же заставил его прийти сюда?       Себастьян занимает небольшую тахту у стены и качает головой.       — Не поверите, мистер Чемберс. Ваша забота о нем, конечно, очень трогательная, но ваши подозрения не до конца верные.       — Хватит лясы точить. Я тебе сказал — хоть один волос.       — Да уж, — Себастьян мрачнеет. — Послушайте, все мило, но вам, скорее, придется не его от меня спасать, а наоборот.       Кто бы ему поверил? Инспектор так пялит на его фигуру, что Себастьяну сразу видно, где он и объективность порознь. Как будто он хоть когда-то верил его словам.       — Держи дистанцию, Себастьян.       Тот сцепляет зубы.       — Что ж мне, по-вашему, — его плечи напрягаются, — изолироваться? Вы серьезно думаете, я собираюсь убивать его?       — Тебе было бы лучше, если бы я так не думал, — шумный глоток горького кофе. — Мы оба знаем, что ты можешь, даже если не собираешься.       Прекрасно. Что и следовало ожидать. Это клеймо несводимо.       Да, эта сансара всегда ведет к одному и тому же — он просто неуравновешенный.       «Преступники являются социально опасными и, что важнее, — подвергаются изоляции». Нельзя было ожидать чего-то другого от комиссара, вне имен и званий они все равно приходят к единственному выводу. Себастьян преступник и у Себастьяна не все в порядке с головой.       Еще бы.       — Он больной! Заберите его, он убийца, это было специально! Он хотел убить его!       Никак иначе. Человек умрет, но не его имя. Умрет вся его история, но имя останется. И свое звание преступника Себастьян слышит куда чаще своего имени. Как забавно. Раздражает? Да, у Себастьяна руки дрожат. Мало что настолько выводит из себя, возможно, детские обиды на этого подонка сказываются на самообладании.       — Прекрасно, мистер Чемберс. С того случая прошло двенадцать лет, крови на моих руках не прибавилось.       — Ты должен понимать, что это может быть вопросом времени. Неизвестно, когда снова что-то доведет тебя до состояния, когда ты перестанешь себя контролировать.       Вот блять. Здесь все контраргументы бессильны. Бестолку.       Двенадцать лет назад, год или два дня, — убийство не имеет срока. Верно, мистер Чемберс. Он не больше, чем его преступление. Он никогда не был человеком. И здесь не о чем говорить.       Желудок скручивается с такой силой, что рвота подступает к горлу, и Себастьян несется на выход без лишних слов. Конечно, он уничтожает все, к чему прикасается, это неоспоримо. И так же безумно тяжко, и дальше так быть не может.       Он почти бессознательно хватает мальчишку, сидящего одного на том же месте в коридоре, окольцовывает его запястье и тащит за собой на выход. Спойте «Ave Maria» за своего мальчишку, инспектор, потому что теперь Себастьян точно знает, что делать.       — Ай! — тот не совсем внятно пищит и пытается успеть за Себастьяном. — Да что с тобой?       Что с ним? Он больной, здесь не нужно больше оправданий. Комиссар уверен, что он сжигает дотла все, чего коснется. И Себастьян готов город сравнять с землей, чтобы сказать: «Вы ошибались, мистер Чемберс». О нет, мальчишке не грозит ничего, кроме раскрытия своего потенциала. Плесень разрастается куда быстрее при должной влажности. Себастьяну лишь нужно создать благоприятные условия, тогда комиссар поймет, что значит чудовище.       Возможно, Себастьяну стоит проспаться. Но сейчас, сжимая в руке это птичье запястье, он хочет увидеть шок и разочарование на лице комиссара. Потому что мальчишка может больше. «Они были бы готическими, если бы они не чувствовали своей обязанности быть голландскими».       На улице прохладно. Вечно промерзлый город ветром бьет по лицу, пытаясь привести в чувства.       Не выходит. Себастьян не может понять, но раздражение в груди не иначе как раздирает. Это редкость. Он не помнит такого всплеска эмоций с того самого дня. И все живы, поглядите. Себастьян не хватается за ножи.       Он отпускает чужую руку, не видя больше в том надобности, и берет путь к набережной Темзы. Тошно. Визиты к этому подонку никогда не заканчивались хорошо, Себастьян всегда был в проигрышном положении. Зато какой конец мог бы быть при хорошем исходе: комиссар задерживает Комиссара. Как в старом анекдоте…       Прозаичный, но предсказуемый исход дня.       — Ты его не слишком любишь, да? — усмехается Сиэль, потирая освобожденное запястье.       — Любить — это отвратительно.       Себастьян достает сигарету. Пол блока уже нет, черт. Кажется, с едой снова придется повременить. Без сигарет точно произойдет что-то ужасное.       — Он тот еще ублюдок, несмотря на ваши родственные связи.       Чужой пристальный взгляд ощущается предельно явно, и Себастьян бы сыграл снова в гляделки, но он зажигает сигарету и прикрывает глаза. И так слишком большой спектр эмоций за один только день.       — Что он сказал тебе? — мальчишка звучит озадаченно.       Себастьян выдыхает дым и ищет глазами какой-нибудь закоулок. Оставлять сигарету недокуренной — кощунство, но попадать на штраф за курение в общественном месте тоже не прельщает.       — Что я неуравновешенный и мне нельзя приближаться к людям.       — О… — в каком-то явно ложном смущении Сиэль отводит взгляд. — Ну, если тебя это успокоит, он согласился проверить дело с кражей. Воспользуется наводкой.       Ни одного закоулка, ну что за невезение. Какие боги сегодня прокляли Себастьяна?       — Хорошо, — он отвлеченно кивает. Бог уже со всем этим.       Сейчас у Себастьяна немного другие планы.       — Ты говорил, что никогда не был в клубах.       Мальчишка утвердительно кивает. Однако накал обстановки рушится звонком его телефона. Какая жестокость, Себастьян точно проклят. Так испоганить тонкость момента.       — Прости, — Сиэль спешно вытаскивает телефон из кармана куртки и берет трубку. — Алло? Мы? Э, без понятия, честно. Возле набережной, там на выходе из здания налево и вниз. Аллея недалеко будет. Откуда ж мне знать? Не обещаю. Мчись со всех ног.       Себастьян догадывается, кто это был. Он почти забыл. Во всяком случае в запасе есть еще пару минут, чтобы насладиться тишиной, сигаретой и закончить-таки свою мысль, пока Рос не дошел до них. Час от часу не легче.       — Так о чем ты там говорил?       В кои-то веки Себастьян готов смеяться. Мальчишке понравится, кто бы еще дал его гнили разрастаться? В эту тину нога человека еще не ступала, но Себастьян готов взять на себя роль демона, чтобы дать прорасти смертоносному цветку. В конце концов, на это даже посмотреть будет интересно.       — Готовься на воскресенье. Сходим в клуб.