Альма-матер

      Сиэль скучающе подпирал голову, пока Еретик и Рос обсуждали произошедшее. Третья аудитория стечением обстоятельств или чьими-то стараниями пустовала, можно было даже совершить предельную наглость и усесться за место преподавателя, чем Еретик и воспользовался. Сиэль же обошелся простой партой возле него. Вмешиваться в их диалог было бы дурным тоном, и Сиэль в какой-то момент даже перестал вслушиваться. Он наблюдал.       За отсутствующей мимикой на лице Себастьяна, его медлительными движениями, неторопливыми вздохами, откровенно уставшим взглядом и осторожной немногословностью. Рос на его фоне казался самым живым человеком в мире. Экспрессивная речь, резкие взмахи руками, сбивающие дыхание, возмущенный вид и обильное словоизлияние. Определенно, они были забавным контрастом как внешне, так и внутренне.       Но не похоже, чтобы этот диалог вызывал в Себастьяне хоть толику наслаждения. Сиэль подмечал скрещенные ноги, как порой он массировал висок, прикрывая глаза. Вероятно, идея того, что противоположности притягиваются, на него не распространялась.       — Это пиздец, он головой уже не думает нахуй!       — Успокойся.       — Успокоишься тут! Блять, да он тут социально опаснее всех нас вместе взятых!       — Я позвал тебя не для этого.       — Да я пиздец злой на него. Еще немного — я бы его прямо там отпиздил.       — Даже если ты его отпиздишь, он все равно не поймет за что.       Брови Сиэля дернулись. Наверное, он подзабыл за все это время, что Себастьян матерится. Он уже давно не слышал ничего подобного от него, кажется, последний раз был где-то в начале знакомства. Когда предлагал ему деньги. Или когда случайный первокурсник заступался за Короля. И ведь это могло сработать, не будь это Еретик. И Габриэлю это зачастую удается, потому что перед ним не Еретик.       — Да поебать! У меня огромное желание раскрасить ему лицо!       — От этого никому не станет легче. Придержи коней.       — Так и что тебе нужно?       — Во-первых, стащить у него обе папки. Если это не фальшивки, думаю, инспектор заинтересуется хищением конфиденциальных данных.       — И как, ты думаешь, я должен стащить их?       Себастьян молча пялится в ответ, кажется, Сиэль практически безошибочно может прочитать то, что он хочет сказать. Неизвестно, может ли Рос то же самое, но под взглядом тоже спешивается:       — Я без понятия, как это сделать. Отпиздить его было бы эффективнее.       — Прекрати уже, это не поможет, — Себастьян вздыхает.       Сиэль задумывается.       — Вообще-то, — он впервые решает вмешаться в разговор и ловит взгляд обоих, — это может помочь.       Невыразительный кивок со стороны Себастьяна, безразличное «продолжай» как отпущение ситуации на самотек, и Сиэль безотрывно смотрит на него, чтобы уловить хоть намек на эмоции.       — У меня есть идея, как стащить папки. Заодно Рос сможет… удовлетворить свое желание.       Все еще пусто. Блеклое и неподвижное лицо с острым взглядом.       Снова эти безмолвные переглядки. Кажется, Сиэль наловчился выдерживать их без тени смущения или замешательства. Стойко.       Себастьян словно считывает тот план, который родился в его голове:       — Это рискованно. И сложно. И весьма болезненно.       — Не так уж. За мной Рич. Да и других вариантов у нас толком нет.       — О чем вы? — вклинивается Рос.       Они синхронно переводят на него взгляд, словно только осознав, что здесь не одни. Повисла какая-то беспочвенная неловкость.       И Себастьян снова обращается к Сиэлю:       — Точно справишься?       Сиэль кивает.       — Тогда это на тебе. Я наведаюсь к мистеру Идену, — поднявшись с места, Себастьян идет к выходу из аудитории.       И напоследок оборачивается:       — Учти, чувство долга у меня атрофировано.       — Неважно. У меня своя цель.       Дверь захлопывается.       Себастьян, конечно, прибеднялся. Атрофировано у него не только чувство долга.       Сиэль усмехнулся, а затем кивнул Росу.       — Нам в столовую.       Студенты, до сих пор обсуждающие произошедшее, походили на единый одноклеточный организм, инерционно движущийся в социальном пространстве. Прежде, чем их успели бы заприметить лишние глаза, Сиэль утащил Роса к стене. Первым делом нужно было найти Комиссара, который, впрочем, не думал и скрываться.       Стечение обстоятельств сегодня более чем благоприятное, этот ублюдок не сообразил даже спрятать папки в сумку. Лежат на столе, прямо под рукой. Сиэль оглядел их стол, затем стол Рича.       Слабый толчок под ребра — немой вопрос, что они вообще здесь делают. Сиэль в последний раз осматривает свой рюкзак, расстегивает его и принимается за объяснение плана. Главное, чтобы течение продолжало благоволить им.

***

      Вообще-то, с детальностью плана можно было бы поработать серьезнее. Однако времени в обрез, многое держалось на надежде, что повезет.       И на Росе.       — Тебе заняться нечем, уебок? — который, как было оговорено, первый совершает ход.       Это должно помочь выиграть время, чтобы ферзь успел отойти в засаду, и открыть путь королю. Партия на доске во дворе университета, где мат поставлен едва ли не в начале игры — то, чего нужно добиться.       Комиссар почти удивленно оборачивается к мрачно возвышающемуся Росу. Достаточно вызывающе, чтобы обратить на себя внимание. Его явственный, играющий образ вкупе с темно-красным свитером (к слову, кто там говорил о слабости к красному и последствиях?) должен выглядеть весьма внушительно для ощущения угрозы. И ведь угроза действительно была.       Возможно, вопрос был только в тех случаях, которые Сиэль не может знать. И хорошо, что Рос больше знался в этом.       — Чего?       — Того, блять. Определись уже, вы ему бойкот объявили или войну.       — А, — Комиссар усмехается и поднимается с места, оборачиваясь к Росу. Отлично. — Точно. Снова защищаешь его. Слушай, ты уже третий год ему в друзья напроситься пытаешься, тебе не кажется, что ты что-то не то делаешь?       Ах, да. Еще вопрос был в самообладании Роса, которое было не так уж и велико. Ему бы поучиться у Себастьяна.       — Я лучше буду ползать перед ним, чем с тобой брататься, уебище. На тебя ему тоже похуй, не заметил?       Бурлящая червоточина, глумливо обволакивающая малодушного Комиссара, постепенно стала привлекать всеобщее внимание, что дало Сиэлю приблизиться к месту действия незамеченным. Неприлично, броско и захватывающе — все, что нужно местным зевакам.       Себастьяну бы стоило это видеть. Потрясающее зрелище. Впрочем, несложно было бы предугадать его реакцию на подобный перфоманс — полное, совершенное отсутствие каких-либо эмоций. Себастьян в самом деле был сплошным Отсутствием всех характерных человеку качеств: эмоций, чувств, такта, интереса, изъянов, страха и социальных контактов. И цветов. Монохромная вязь.       — Я очень рад, что ему на меня похуй, — Комиссар смеется, — я не по парням.       Наиглупейший из ответов, примитивное отступление в шутку. Чего-то подобного стоило ожидать от главы здешних мародеров. Представитель маргинальной плеяды.       Все действительно зиждилось на наступлении Роса, его злости должно хватить на то, чтобы зажечь фитиль. Грубая, прямолинейная сила для такого же индивида.       — Тогда, может, хватить лезть к нему, как втрескавшаяся телка?       И этот лексикон… Сиэль лишь мимолетно морщится, не то, чтобы в таком социуме могло быть какое-нибудь номинальное уважительное отношение, но все же слышать такое от собственного круга общения — непривычно мерзко.       Вероятно, окружение определяет воспитание, потому что Сиэль бы никогда в жизни не позволил себе назвать девушку «телкой». Во-первых, это непозволительно низко для потомственного аристократа, во-вторых, это унизительно для любого уважающего себя мужчины. Что ж, это совсем другие реалии. Тут никому не ведомо приличие.       Интересно, был ли Себастьян того же мнения. Смотрел ли на девушек, пренебрежительно думая о них, как о «телках» и «суках»? Впрочем, маловероятно, что он вообще о них думает, как и о ком-либо другом.       У Роса грудь начала вздыматься чаще, словно пульсирующий шар, готовый разорваться и выпустить наружу свои внутренности. В детстве Сиэль видел фильм, где в желудке человека отложили личинку инопланетного происхождения, которая в итоге разорвала его живот и вышла в свет. Это была своего рода детская травма. С животом у Сиэля много проблем психологического характера.       Но сейчас это было просто дыхание, и самая первобытная из провокаций. Комиссара, казалось, подобный упрек задел слишком сильно:       — Ты будешь говорить мне об этом, жирдяй? Он тебе в рот ссыт, а ты и рад.       Сиэль давит рвотный позыв. Это определенно не то, к чему он привык. Однако руки не трясутся.       — Зато стелиться перед Ричем — другое дело, правда?       — Это приятное сотрудничество, — у Комиссара кадык движется вверх-вниз, и Сиэль спешит занять удобную, но не заметную пока позицию.       — Да-да, — Рос хохочет, — как было с Дрейком? И с Еретиком, наверное, тоже?       Сиэль не может объяснить, почему искореженное неподконтрольной злостью лицо Комиссара вызывает в нем такое удовольствие, но ему приходится приложить немало усилий, чтобы сдержать улыбку.       Почти доведенный до грани, тот напоминал побитую псину. Ах, кто же здесь шавка? Как мило.       Да, Лиз, пожалуй, в милом тоже есть свое очарование.       — На что намекаешь, уебище?       Сжатые руки. Есть.       «Ты должен довести его до бешенства».       Сиэль выскальзывает на арену, становясь возле папок на столе за спиной Комиссара, и подает голос:       — На тебя всем плевать.       Комиссар разворачивается мгновенно, прищур его глаз предупредительно расширяется, но он еще держится.       — Тебя так сильно коробит от того, что ты никому не нужен, что ты пытаешься задеть кого угодно, лишь бы привлечь внимание.       Прежде, чем последовал бы ответ, Рос скрещивает с ним мечи:       — Подлизал Дрейку пару лет назад, но на тебя по-прежнему всем похуй.       Сиэль сдерживает улыбку — нет, правда, какое же у этого ублюдка жалкое лицо, когда он оказывается на месте защищающегося! Картина — апогей комедии.       И, наконец, добивающий удар для дрожащего от злости Комиссара:       — Выглядишь, как крыса, и поступаешь точно так же, — Сиэль насмешливо сводит брови и позволяет себе усмешку ровно такую, чтобы увидеть ее могла лишь эта сволочь. — Вероятно, поэтому девушка и бросила тебя?       Нет, не расстались. Она бросила, а Комиссар вышел из себя.       «Я провоцирую на удар».       Сиэль смог увидеть вспыхнувший взгляд прежде, чем этот эмоциональный всплеск отпечатался ударом тяжелой руки прямиком по лицу. И, разумеется, резкая и пронзительная боль ощутилась в достаточной мере, чтобы встревожить рассудок и выбить из колеи. Но когда Сиэль приземляется на пол возле скамьи, она отступает. Слышится рычание Роса.       «Когда он ударит меня, не препятствуй».       Ну же!       Взгляд тут же мечется кверху. Рос заваливает Комиссара на стол, волочит его по поверхности и…       Вот оно. Папки падают прямо возле Сиэля.       «После удара начни драку. Повалишь его на стол так, чтобы папки упали на пол. Я буду стоять возле папок, упаду, когда он ударит».       Он мимолетно встречается глазами с Росом, кивая, и тот принимается за следующий ход. Дикий крик, не слишком внятная, но весьма громогласная тирада, и град ударов по опешившему противнику на столе — более интересное зрелище для наблюдения, чем повалившийся с ног первокурсник. Сиэль почти молниеносно хватает папки и запихивает их в рюкзак, прикрытый его телом.       «Мне нужно, чтобы сразу после удара ты перевел на вас все внимание. Я быстро запихну их в рюкзак».       Через пару секунд Рич оказывается рядом. Его ребята перехватывают Комиссара и Роса, разнимают их, пока сам Король помогает Сиэлю встать.       Нет, это, кажется, было вовсе не так больно, как он себе представлял. Лицо, напротив, кажется онемевшим, боль ушла так же резко, как и вспыхнула.       Теперь — дело за малым.       — Черт, — Сиэль шипит, когда проводит пальцами над верхней губой и обнаруживает кровь. Неслабо приложили.       — Блять, — Рич в выражениях не так осторожен. — Ты как вообще? Где находишься?       Боже, какая драма. Но Сиэля волнует рюкзак, который он не успел закрыть, а потому в голове рождается еще одна идея. Он перехватывает его поудобнее, стискивая так, чтобы расстегнутый отдел не был виден, и тянет собачку другого отсека. Не зря влажные салфетки всегда с собой таскает. Еще никогда лишними не были.       — Я в порядке, — отвлекая Рича разговором, Сиэль перехватывает обе собачки и застегивает сразу две змейки.       Дьявол в деталях. Главное было не допустить просчета даже в таких мелочах.       — Ну, относительно…       — Поднимайся, пойдем в медпункт, — и это тоже — по плану.       Все складывалось даже лучше, чем Сиэль мог себе представить. Все на своем месте. И что радует больше всего…       Сиэль обменивается взглядами с Росом, когда Рич помогает подняться и придерживает так, будто у него в самом деле сотрясение. Тот вновь неуловимо кивает.       И напоследок — Комиссар, смотрящий с таким безумным гневом, что смеяться хотелось еще громче. Туше, больной ублюдок. Стоило бы учитывать, что даже у шавок есть острые клыки и мощные челюсти.       …Комиссар на своем месте. Наконец, займет нишу, которая ему предначертана, потому что удар был не по слабому Фантому, а по королевской свите. И за это причитается, ублюдок. От каждого лично.       Сиэль скрывает усмешку, прикрывая кровоточащий нос салфеткой. Один-один. Второй балл за Себастьяном.       «Когда Рич со свитой подоспеет, скорее всего, он поведет меня в медпункт. Думаю, его ребята останутся, чтобы задержать Комиссара, пока Рич не вернется и не разберется с ним. Тебе нужно будет уйти и найти Еретика».

***

      Мда. Что же там было?.. Доминанта, Сила, Короли… Вот совсем не к месту.       Сиэль раздосадованно шипит, нос пострадал немного больше, чем он рассчитывал. «Боже, едьте в больницу, переломов не вижу, помочь ничем не могу» — медсестра тут высшего класса и, главное, ознакомлена с каждым правилом этикета и этики.       Исполнительный состав как на подбор — попробуй найти живую душу, не потонувшую в этой безалаберности. Сиэль помнит только девушку из библиотеки, возможно, она являла собой тот максимум отзывчивости, допустимой их регламентом.       Ну, здесь уже не попишешь. Лучше наведаться к врачу. Родители в восторге будут, а Габриэлю каков подарок…       Важнейшим было отмазаться от Рича.       А ведь отмазался. Заверил, что немедля рванет в больницу, а Королю лучше разобраться с тем, кто перешел Рубикон. В конце концов, именно это было основной целью Сиэля, а не услужливая подсоба Еретику. Так, сопутствующий и вполне приятный бонус, с Еретиком можно разыграться даже шире, чем с Ричем.       Оставалось дождаться Роса и главного героя сегодняшних распрей. Когда-нибудь это должно надоесть ему, в самом деле, терпеть травлю безостановочно три года — самоубийство. Или снова нечто возвышенное и принципиальное, которое можно понять, только если залезть в чужую голову. Впрочем, Сиэль бы соврал, если бы стал отрицать то, что это не в пример интересно. Покопаться в Себастьяне было бы подарком любому заинтересованному психологу. И сколько бы денег принесло!       Звонок на пару отзвенел еще в медпункте. Коридоры пустовали, поэтому Сиэль без опасений прислонился к стенке в оговоренном месте встречи — второй этаж левого крыла, не так далеко от той третьей аудитории — и принялся дожидаться сообщников. Возможно, это не совсем та компания, которой Сиэль хотел изначально себя окружить.       Был ли Себастьян мудаком, изгоем, жертвой, и кем бы там еще он ни был, Сиэль чувствовал в себе преступный интерес ко всей его фигуре. Унизительное признание, но, пожалуй, интерес был высочайшей формы и сильнейший из всех, который доводилось питать к здешним маргиналам. Это была почти иррациональная и не вполне нормальная тяга, которую он толком не мог сформировать даже для себя. Переплетение хрупкого интереса, вопиющего азарта, но строжайшей требовательности и выдержанности.       Нет, Себастьян, возможно, был самой ненадежной компанией, которой Сиэль бы мог обзавестись. Но это ведь не грубый крест на любых отношениях?       Например, деловые отношения допускали и таких ощущений. Конкуренция и соперничество — неотступное, объяснимое явление в человеческих взаимоотношениях… Было ли это их случаем? За что бы они могли конкурировать и соперничать? И что важнее — мог и стал бы ли вообще Себастьян участвовать в настолько бестолковых взаимоотношениях?       Сиэль достает папки из рюкзака и смотрит на них, как на победный трофей. И вместе с тем… Святой Грааль в его руках. Вероятно, самое мощное из оружий и средств манипуляции относительно Еретика — в его руках. Вопрос действительно стоял в моральных ценностях. Это, наверное, план уровня не намного выше Комиссара.       Но это также пожирающий интерес. Здесь значительная доля его биографии, возможно, решающий момент его жизни. Переломный, если не объясняющий все, то дающий фундамент для понимания последующего каркаса. Информация, которую потом и не факт, что он сможет получить.       Он отходит от стены, но не сводит взгляд с папок. Дилемма. Моральная дуэль. И битва последствий, которые возникнут в обоих случаях…       — Долго вальсировать будешь? — раздается голос Себастьяна, и Сиэль едва не роняет папки из рук.       Глубокое, почти фундаментальное ощущение бесправного и беспомощного, поднимающееся под жутко въедливым взглядом карих глаз. Сиэль сглатывает, вбирая плечи и поворачиваясь к нему.       Ничего больше, чем взгляд. Себастьян выглядит крайне стандартно — никак. Обделен и намеком на эмоции. Только пытливое средоточие терракота, единственное, что вносит цвета в монохромный образ.       Его плечо упирается в стену, руки скрещены на груди, вся фигура выглядит так бездумно требовательной, что Сиэль не сразу может заметить Роса за его спиной. А ведь его сложно не заметить. Силуэт в два раза больше Себастьяна.       — Ты действительно дал себя ударить, — Себастьян почти усмехается. — Самоуважения в тебе чуть меньше, чем азарта.       Брови Сиэля сводятся:       — Чья бы корова мычала, — но затем он победно улыбается, поднимая папки. — Сочту за благодарность.       Взгляд, кажется, может уловить малейшее колебание, но сам не выдаст ни единого проблеска эмоций. Себастьян нечитаем, даже для Сиэля. Перед ним Еретик.       Рос будто нарочно задевает мрачную фигуру, когда обходит ее, и довольно заливается хохотом:       — А я даже не надеялся! Круто, — он хлопает по плечу. — Знаешь, как у нас говорят? «Маленький, да удаленький», прям про тебя!       — Мне повезло с партнером по краже, — Сиэль подхватывает смех.       — Да ну? Не скромничай, мелочь, загнать этого ублюдка в угол — твой персональный подвиг. Универ такое еще не скоро забудет.       — Тогда можешь и похвалить. Разобраться с ним было весьма приятно. Знаешь, давно пора было поквитаться.       — Испортили здесь бедное дитя!       Рос театрально качает головой, забавно вздыхая, однако веселье срывается сразу за Еретиком, грубо выхватившим папки и неспешно побревшим дальше. Сиэль и удивиться не успел, оставаясь со слабым потоком ветра вместо ценной макулатуры. Они синхронно обернулись на Еретика. Тот словно оставлял за собой мрачный флер, вытравивший триумф и игривость.       Ему не до шуток. Впрямь печально.       Переглянувшись, они направились вслед за темной фигурой.       Тот снова забрел в третью аудиторию, Рос тактично закрыл дверь, когда они все вошли. Итак…       Еретик небрежно бросает папки за первую парту перед столом преподавателя, а сам буквально сваливается на персональный стул мистера Хедли. Тот всегда предпочитал комфорт бюджету, поэтому раскошелился на личное рабочее кресло для себя. Черное. Еретик почти сливается с ним.       Сиэль молча приземляется за первую парту, Рос встает рядом с Еретиком, устало подперевшим лоб кончиками пальцев. Тишина.       И именно она кажется Сиэлю неловкой. Они с Себастьяном часто молчали что на учениях, что на редких встречах в туалете. Всегда бессловесность взаимодействия между ними была естественной. Они оба предпочитали не тратить сил на бестолковые диалоги.       Что сейчас не так?       Смертельная утомленность, висящая над Еретиком? Сожалеюще сведенные брови Роса, когда он смотрит на Еретика? Какое-то невидимое напряжение у всех троих?       Сиэль не знает, чувствует ли Себастьян то же самое и чувствует ли он вообще хоть что-то, но Еретик нарушает тишину:       — Как зовут Комиссара?       Это было не совсем тем, что ожидалось. Сложно представить фразу, которая была бы уместной в этой ситуации, но Сиэль предвкушал нечто более тривиальное. Может, даже череду раздраженного мата.       Рос пожимает плечами, а Сиэль зачем-то задает встречный вопрос:       — Как вышло, что ты не знаешь его имени?       Еретик бросает недовольный взгляд.       — Лучше спроси, чье имя я знаю.       «Мое знаешь» — возникает в голове и тут же размывается. Сиэль и сам-то мало имен знает, даже Роса не назовет. Но он здесь даже года не пробыл, а вот Себастьян…       Сиэль переводит внимание на папки, лежащие всего в нескольких сантиметрах. Личное дело несовершеннолетнего, убившего приемного отца. Что только там могли написать? Как все это происходило? В каких условиях?       И посчитали ли в итоге это превышением самозащиты или намеренным убийством? Страх снова убить появился в момент непреднамеренного убийства или после — в психбольнице? Каково было девятилетнему ребенку в психбольнице?       — Хочешь прочесть? — вдруг спрашивает Себастьян.       Сиэль судорожно переводит взгляд с папки на Еретика, все так же непроницаемо смотрящего прямо в глаза. Бурлящая сила. Дрожь осторожно прокатывается по коже.       Недолгое молчание, после чего Сиэль все же отвечает:       — Я бы больше хотел услышать твой рассказ.       Это несколько нагло, пожалуй. Но недостаточно, чтобы вызвать какие-либо чувства под шалью отточенного годами безразличия. В самом деле, есть ли Себастьяну какое-то дело до его желаний?       Если только самое незначительное. Сиэлю вслух бы было стыдно говорить что-то подобное, но уже второй раз Еретик выражает крайне неоднозначную позицию, словно Рос — не до конца приятный свидетель и третье лицо, которому просто недопустимо разглашать больше положенного. Была ли такая предосторожность — привычным для Еретика механизмом поведения? Или было что-то, подрывающее доверие именно к силуэту Роса? И ведь как же. Уж точно не к Росу!       Но Сиэлю кажется, так и есть, потому что Себастьян вдруг отвечает:       — Можешь прочитать.       Чертовски неожиданно. Да, черт, Сиэль же вовсе не этого ждал. И никак не от него. Там же… Вопрос барьеров? Доверия? Или хотя бы номинальной безопасности?       Встречаясь глазами с Себастьяном, Сиэль перестает думать об этом как о безрассудстве. Нет, во взгляде Себастьяна рассудка больше, чем во всем университете целиком. И недоверия там тоже — больше.       Значит, для него была своя суть. Сиэль открывает папку случая №13-23-062 службы по делам несовершеннолетних.       Все начиналось с даты. Двенадцать лет назад. Тогда Себастьяну сейчас либо двадцать один, либо двадцать два. Свод общей информации о субъекте преступления. Себастьян Михаэлис. Число рождения — двадцать первое января. Значит, ему уже двадцать два.       Рос заинтересованно отходит от кафедры за спину Сиэля. Тот даже не замечает, пока Еретик вдруг не подает голос:       — Отойди, Рос. Это не то, что тебе следовало бы читать.       Над ухом Сиэля раздается цокот, но Рос отходит. Дела… Действительно неловко. Теперь Сиэлю кажется более сложным встретиться с Себастьяном взглядами.       Так, состав… Тут-то и сердце всей той энтропии, овладевшей жизнью Себастьяна. То, на чем строилось весьма спорное бусидо бойца поневоле. Ну надо же, какая тлетворность…       Намеренное убийство ввиду психологических отклонений. По словам матери и сына, бытовое убийство на фоне незначительного конфликта — мальчишка и так проявлял агрессию, вечно неугомонный и вездесущий, гиперактивное чадо с постоянными синяками от падения с деревьев, например. И в самом деле, провели судебную психиатрическую экспертизу, психологическое состояние ребенка действительно претерпевало отклонения. Весьма прозаично. Показания свидетелей…       О. Показания юного убийцы непосредственно. Единственные расходящиеся с официальной версией.       Девятилетний Себастьян Михаэлис дал маловато комментариев по этому поводу. Примечание: психолог также не смогла разговорить ребенка. «Утверждает, что это была защита», на этом объяснения заканчивались.       Значит, де-юре Себастьян не более, чем психологически нездоровый ребенок, на фоне эмоционального стресса убивший отца. Трудно было представить Еретика гиперактивным дитем с жаждой крови, но так звучит официальный вердикт.       И, конечно же, психлечебница как итог этого бардака. Возможно, теперь стоило бояться Еретика.       Но… Он терпит травлю третий год не просто так. Едва ли это мазохистское удовольствие от бесконечных унижений.       Сиэль закрывает дело №13-23-062 и поднимает взгляд на Себастьяна. Незаинтересованное, откровенно безразличное лицо, опирающееся на ладонь. На прикрытую черной тканью руку, впитавшую чужую кровь, еще не успев окрепнуть. Что-то подсказывает Сиэлю, — возможно, невыразительное предвкушение в его равнодушном взгляде, «ты знаешь, что было, так что теперь?» — официальная версия не совсем правдива. Значит, вот оно что. Даже блюстители порядка и те, кто должен был защищать его, не докопались до истины, оставив ребенка виноватым.       Вот, где корни всего этого безумия. Хорошо.       Себастьян ждет вердикта, и Сиэль лишь мельком кивает на Роса. Не при нем.       Доставая телефон, Сиэль параллельно делится мыслями:       — Я спрошу у Рича, как зовут Комиссара. Хотя можно было бы придумать нечто изощреннее, чем просто сдать его органам. Ты серьезно обойдешься так просто?       Еретик пожимает плечами и откидывается на кресло, прикрывая глаза.

Рич Как зовут Комиссара?

      — Собаке — собачья смерть.       О как. Проза? Что-то знакомое. Возможно, русская классика? Или…       Где-то в чертогах сознания. Слова знакомы, вот только первоисточник затерян под завалами информации в голове.       Не в пример бесславно.       Вибрация телефона отвлекает от мыслей.       — Джейкоб Кэмпбелл, — Сиэль оглашает ответ Рича и усмехается. — Примитивно. Америка.

Спасибо

      — И даже не коренная, — выдает Себастьян. — Бескультурщина.       Сиэль усмехается, все же иногда с ним можно сойтись во мнениях. Чувство долга атрофировано, как и вся остальная сотня чувств, но сухое, безразличное суждение до сих пор было при нем. И на этом поприще, пожалуй, они могли стоять наравне, потому что в анализировании и оценке Сиэль практиковался последние… всю жизнь, да. Нечего прибедняться.       Болезненный импульс в районе носа напомнил о травме и том, что в больницу съездить все-таки нужно. Да и общее настроение не располагало к учебе, не после таких авантюр. Это было интереснее и заманчивее французского языка, который Сиэль взял в качестве иностранного. В нем даже необходимости не было: французский Сиэль знал ничуть не хуже родного английского, до сих пор помнил уроки замечательной гувернантки. Возможно, он хотел обеспечить себя пространством, на котором мог стоять более чем твердо. Это было увлекательнее, чем светские мероприятия и званые ужины у богатеньких стариков, демонстрирующих свое состояние всеми возможными и невозможными путями. Это было приятнее, чем холодная отстраненность Габриэля, ждущая извинений и слез.       Кажется, здесь было… немного живее, чем дома. Сиэль, вероятно, впервые видел в руках переливчатый блеск триумфа и ощущал терпкий вкус победы на кончике языка. Ну, возможно, не самое удачное место. Но ведь бьет ключом!       — Если больше ничего не нужно, — Сиэль откладывает папку, — я пойду. Мне медсестра сказала съездить проверить нос.       Сиэль зачем-то морщит его, предсказуемо получая не самый приятные ощущения, а потом тут же шипит. Закидывая рюкзак на плечи, он поднимается с места.       — Да, — немногословно отзывается Себастьян и тянется за папками. — Я тоже.       Вибрация телефона отвлекает Сиэля. От: Алоис, 13:12 АЛЛО??!! Ты живой? У нас французский возвращайся давай Эта карга скоро доберется до меня!!! И следом, едва только он успел прочитать это: Ну пиздец СИЭЛЬ Моя смерть на твоей совести       Смерть. Какой драматизм. Сиэль прыснул и ответил:

Я еду в больницу Прикрой на ресурсах, пожалуйста Главное — не читай ей кота как «шет»

      Le chat… Были у Алоиса проблемы с французским, которые исправлять было явно не преподавателю с двадцатью студентами в группе. Поэтому из благозвучного кота выходило грубое «лэ шэт» с явно не британским плавным акцентом.       Спрятав телефон обратно, Сиэль переводит взгляд на Себастьяна. Тот прячет в сумку все личные документы.       Ах, вот же. Отличный шанс. До выхода из университета, по крайней мере.       Вот только Сиэлю нужно было в гардероб.       — Все уляжется, — слышится ободряющий голос Роса, когда тот хлопает Еретика по плечу. — Ты главное это, не депрессуй. Этот ублюдок им теперь интереснее будет.       — Пожалуй, — Себастьян плавно уворачивается от касаний. Выглядит не то чтобы расстроенным.       Хотя не в пример уставшим, если брать за мерило его вид на тех же встречах. Конечно, он никогда не выглядит исполненным жизненной энергии, но настолько высушенным… Тоже.       Чудесно.       — Да конечно, — Рос шагает следом за Еретиком, и Сиэль отстает лишь на пару шагов, — им вообще похуй, кого гасить. Так что скоро забудут. А тебе расслабиться бы, дружище. Пропустить пару кружек пива, например. Тут недалеко есть бар, та-акое пиво делают!       — Нет, — Еретик отнимает от себя чужие руки.       — Да ладно тебе! Сходим вечером?       — Нет. Тебе пора на пары.       — А, — Рос распрямляется, словно о чем-то вспомнив, и оборачивается к Сиэлю. — Мелкий, ты куда сейчас?       — В больницу.       — А ты? — он снова кладет руку на спину Еретика.       Даже Сиэля утомляет этот навязчивый тактильный контакт, от которого Еретик уже который раз отмахивается.       Нет, правда, как можно не понять? Конечно, не нужно даже напрягаться, чтобы увидеть, как сильно тактильность нежелательна для Себастьяна. Почему же это продолжается?       — В полицию. А лучше, к инспектору.       Еретик шарит в карманах. Устал, вероятно. Слишком долго не курил.       Забавно, да. Блок сигарет интересует Себастьяна куда больше компании Роса и, вполне возможно, даже больше личных дел, запрятанных в сумку. Щепетильная, почти печальная зависимость.       — Бля, я тоже не хочу на пары оставаться. С вами что ли сгонять?       Сиэль проглатывает резкое «нет», почти вырвавшееся наружу. Неправильно будет. Но им с Еретиком действительно есть о чем поговорить с глазу на глаз, Рос был бы совершенно лишним в этом разговоре. Скорее, только воспрепятствует сговорчивости Еретика. Он знает Еретика на два года больше, чем Сиэль, но здесь диалог совсем не с ним. Сиэль хочет поговорить с Себастьяном.       Какую-либо реакцию от него и ждать не стоило, Рос мог уже разойтись в планировании общей прогулки, но Еретик вдруг остановился. А затем обернулся к Сиэлю:       — Ты, — почти командный тон, — давай в гардероб и к главному входу.       Что за черт?       Нет, тут не черт, тут целый легион демонов. Это почти что твердое приказание, но еще не оно, и даже не требование. Тусклый отголосок уверенного всевластия, окантовка верховодствующего образа. На манер… лидерского начала, конечно.       Рос хлопает по плечу, будто призывая успокоиться, когда Еретик собирает все свое безразличие в непривычно многословный ответ:       — Ты — остаешься на парах. У меня нет никакого желания терпеть твою компанию ни сейчас, ни позже, Рос, — почти бестрепетный и режущий. Сиэль удивленно смотрит то на первого, то на второго.       Рос непонимающе хлопает глазами.       — Тебе в голову не ударило?       Внутренне Сиэль готов ударить себя по лицу, потому что чужая рука тянется к беспросветно черной макушке. Правда, это что, пытка?       Возможно, слова Еретика были исполнены тактом до этого мгновения. В дальнейших его репликах вообще ничего святого.       — Да убери свои руки, все со мной в порядке. Со мной ты никуда не идешь, отъебись уже.       Мимолетный взгляд на Сиэля, слишком кратковременный, чтобы он успел считать хоть что-то, а затем мрачная фигура вырывается из чужих прикосновений по намеченному ранее пути. Вероятно, к главному входу.       Вот и дела. Они с Росом переглядываются, Сиэль почти хочет выразить сочувствие, но не находит слов. В конце концов, он ведь и сам хотел от него отвязаться?.. Себастьян только сделал это. Да, в чуть более грубой форме, чем того заслуживали, но… Печальная слава все же не пустой звук, и Росу лучше отступить, пока Еретик не вспомнил о той в полной мере.       И ведь Рос едва ли не главный человек, благодаря которому папки удалось вернуть. Базовая благодарность — абсолютно не про него, быть настолько неблагодарной сволочью нужен не меньше чем талант.       Сиэль почти усмехается. В конце концов, идти совершенно вразрез обществу и не обременять себя нормами морали — тоже требует нешуточных затрат. Возможно, где-то глубоко внутри Себастьян даже жалеет об этом, испытывает самую чистую признательность и самое мощное чувство долга, но Еретику глубоко плевать на все это. И еще один вопрос, которым он задается, пока спину Себастьяна еще видно, пока тот до сих пор слаженно отыгрывает Еретика, пока перетасовка масок все так же имеет значение — его Сила порождает безразличного Еретика или человеческое начало Себастьяна?       Так, что там было? Гардероб.       Он даже не считает нужным попрощаться с Росом, особенно видя его взгляд чудовищно уязвленного человека. Меньшего от Еретика и не стоило ждать, он должен был предугадать это, коль уж они знакомы третий год.       И ведь Еретик действительно ждал. А может, ждал Себастьян. С сигаретой между пальцев. Это тоже было весьма развлекательно — угадывать, какая его сторона ответственна за те или иные действия. Многоликий, всеобъемлющий, все и ничто одновременно. Романтичное описание для демонов или божеств древнегреческой мифологии, но не для человека.       Это снова бессловесный зрительный контакт, и Себастьян отталкивается от стены. На улице теплело сравнительно с зимними вечерами, когда даже снег мог лежать дольше одного дня. Лондон претерпевал почти что аномально низкую температуру. Но, кажется, все возвращается в норму.       Кроме Себастьяна, пожалуй. Он в норме не бывает.       И сейчас особенно.       Непривычно было покидать здание университета через главные двери в такой компании, в конце концов, они всегда были несколько более осторожны в демонстрации своего самого простого контакта. Им обоим была важна репутация Себастьяна, но сейчас сложно было сказать, что хоть что-то могло бы испортить ее еще больше. Остается только устроить резню прямо в университете, чтобы возыметь еще большее непринятие в этом коллективе. И заодно судимость. Плюс одно уголовное дельце.       Конечно, самым сложным было начать диалог. Это всегда чрезвычайно опасное минное поле, на территории которого закопан клад. Придется постараться, чтобы стать его обладателем прежде, чем подорваться на минах.       Ну да, впрочем, Сиэль уже больше полугода расчищает эти мины. Лишился уже не одной конечности. Вероятность вновь подорваться с каждым разом падает.       Стоило бы начать с чего-то отвлеченного. В запасе была одна мысль, которую он успел настоять, пока шел до гардероба и к выходу:       — Николай І, — будто даже и не вполне уместное замечание.       Сиэль до конца не уверен, куда идет Еретик, но пока что его путь пересекается с путем юноши до остановки. Есть время обдумать и обсудить. Меньше, чем хотелось бы.       — Одна из версий, — однако Себастьяну достаточно этого. — Он мог произнести: «Туда ему и дорога». Для собаки Лермонтов был слишком непокорным.       — Он ведь умер на дуэли. Тоже не по-собачьи.       — Жалкая смерть. Вполне соответствует собачьей.       — Не находишь смерть собаки благородной?       — Тоскливо.       — Да нет, это же богоугодно. Смиренность и отверженность.       — Поэтому и жалко. Есть что-то противнее повиновения?       — Возможно, полное отторжение.       — Только с точки зрения морали.       — Без нее был бы хаос.       — Он и с ней есть. Просто энтропия меньше.       — Растущая энтропия не лучший вариант.       Себастьян выдерживает паузу, прежде чем ответить:       — Она всегда растущая. Посмотри уж, люди — паразиты, коих впору забивать, как свиней.       И Сиэлю даже сложно поставить что-то против.       — Кажется, так уже делают.       — Пусть делают.       — Ты уже посодействовал, — это было почти бессознательное замечание.       Слова об этом следовало бы точно процедить через те три сита, которые советовала психолог, а не ронять так безрассудно и резко. Что это вообще было?       Тревоги Сиэля почти столь же напрасны, как попытки Комиссара оживить эту монументальную статую. Себастьян, наверное, наслушался на всю жизнь подобных замечаний, чтобы не возводить их в абсолют.       — Отлично. Пусть дальше этим занимается тот, кому плевать на себя.       До остановки не дольше десяти минут. Возможно, этого даже слишком мало.       Но Сиэль хватался за время не так крепко, как за эту связующую нить диалога, словно рычаг шкатулки, которую нужно только завести. И намеренно ли это было? Риторический вопрос.       Он отвечает с той осторожностью, которую считает допустимой в отношении Себастьяна, чтобы его благосклонность была чуть выше, чем абсолютный ноль:       — Думаешь, это приемлемо?       — Приемлемо?       О. О…       Смех. Ого. Почти что настоящий. Дыхательное колебание, словно действительно смех. Беззвучный, заливистый и не совсем вменяемый.       Себастьян тормозит. Может, промахнулся с градусом учтивости на пару… миль?       Сиэль останавливается с ним вровень, на расстоянии чуть меньше вытянутой руки. Себастьян смотрит сверху вниз, его губы растянуты шире обычного — это довольно грубая насмешка.       — Мне говорить о приемлемости?       Он звучит тише. Вдумчивее.       — Еще раз, Сиэль, ты долго вальсировать будешь? Я неправильно жил. Осуждай. Обвиняй. И как надо скажи. Что за притирания?       Да, все-таки переборщил. Излишняя осторожность. Все же сапер ошибается дважды. И трижды. И, возможно, ошибется еще не раз.       Но и Себастьян промахивается.       — Ты так уверен, что я хочу читать тебе проповеди?       Золотоискатель рукоплещет. Они почти докопали. Сноровка что надо.       Право, какое унижение.       — Если бы я хотел осудить тебя, поверь, я бы стоял с ними в одном ряду. Некоторые просто заслуживают смерти.       Ах. Вот и звон лопаты о крышку сундука.       Себастьян возобновляет шаг. И Сиэль старается не отставать. Еще минута, может быть.       Не так много. Остановка достаточно далеко.       Сиэль ждал, что он закурит. Или ссутулится. Хотя бы плечи опустит. Не изменилось ничего, кроме взгляда, который в сторону юноши теперь обращать словно опасались.       Но мины в ближайшем радиусы обезврежены, а сундук — вот.       Вот же. Задумчивость, чуть более глубокая, чем прежде.       Тасовщик опускает руки.       — Он был лицемерным ублюдком.       Есть.       — Явно был не в восторге от содержания неродного ребенка. Примерный семьянин, директор ресторана, прихожанин церкви и мечта любого соседа, в перерывах избивающий приемного сына за отпечаток пальцев на раковине.       Дыхание Сиэля становится тише.       — Каждый день из-за любой мелочи. Жена ни слова против не скажет. Любила ведь его, принимала все крики из-за немытых полов. Два года, и это только на моей памяти. В конце концов, головой он поехал основательно. Целых две недели однажды держался. Мои гематомы зажили, никаких следов не осталось. В итоге сорвался на нее. Они скандалили, и он готов был сорваться, уже приближался к ней с кулаками. Я схватил нож, думал, просто припугну, чтобы он ее не трогал, а он в ответ кинулся. В итоге… Три ножевых. Два смертельно опасных. Даже не помню, каким образом.       Голос Себастьяна тоже снижается. Тише и отстраненнее, кажется, кто-то слишком сильно погружается в воспоминания.       — Она вызвала копов и… свалила все на меня. Сказала, я поехавший, схватил нож и набросился на него. Моим словам так и не поверили. Из доказательств ведь по итогу не было синяков ни на мне, ни на ней, зато была его кровь на моих руках. И безупречная репутация золотого человека, который просто не мог ни по чьим словам избивать ребенка.       Сиэль глотает слюну. И, наверное, хотел бы подобрать слова, если бы только знал, что говорить в таких ситуациях. Это, конечно, многое объясняло.       «Никто ж не будет стоять в стороне, когда избивают твоего друга или брата. Или когда пять отморозков нападают на одну девушку. И тем более Еретик, который вообще не соблюдает ни одно правило». О, если бы они знали… Не заступился. И, вероятно, никогда больше не заступится.       Что было ответить? Сиэль не готов был к этому… К рассказу о случайном убийстве — может быть, даже о превышении самозащиты — был. Но не к этому.       Встал на защиту женщины, которая его усыновила, возможно, немного перешел грань. Но ему было девять. И он хотел лишь защитить ее. И в итоге…       Намеренное убийство. Психологические отклонения и меры принудительного характера. Лечение в психбольнице, навечно перечеркнутое будущее — никто не захочет иметь дело с тем, кто убил человека и лежал в дурдоме. Никто, верно.       Сиэль кусает губу. Это почти сочувствие. Почти… злость на обстоятельства и людей. Их впору забивать, в самом деле, Себастьян. Но, возможно, это не для рук девятилетнего ребенка.       Это горечь, бессилие и полная несостоятельность. Сиэль действительно не находит слов в ответ.       Только если… равноценность в обмене. Это единственно верный путь.       — Мой отец расследовал дело о культистах.       Кровь за кровь.       — Тогда он убил, как он думал, главу всего культа, но это была только вершина айсберга. И он думал, что покончил с ними, пока эти ублюдки не выкрали нас. Хотели принести в жертву дьяволу, больные фанатики.       Сиэль нервно смеется.       — Там были и другие дети. С каждым днем, правда, их становилось все меньше, но к главному обряду готовили определенных. Нас в том числе. Отцу понадобился месяц, чтобы найти нас. А этим ублюдкам хватило месяца, чтобы вдоволь поиздеваться. Насиловали чуть ли не каждый божий день. Еду вливали в глотку, чтобы не откинулись раньше времени. Держали в клетках, как скот.       Сиэль ощущает, как сдавливает горло. Легкие болят.       — Это было местью отцу. Они выжгли нам клеймо на спинах, меня лишили глаза. Но в конце концов… Отец едва успел. Нам пришлось бежать, а Габриэлю пришлось стрелять, чтобы нас не схватили. Один патрон. И убийство.       Не могло быть иначе. Не могло быть сухо и безболезненно, не могло быть без жгучих слез и спирающего дыхания. Да, Сиэлю было больно. И возможно, Сиэль вспоминал и думал об этом достаточно редко, чтобы рассудок поставил табу на мыслях о том месяце.       Потому что сейчас это кажется таким же тяжелым и болезненным, как и в десять лет. Безумство.       Себастьян тоже молчит. Возможно, переосмысливает весь их диалог, зашедший в явно слишком откровенное русло. Хотя Сиэль не думал об этом.       Он, в общем-то, мало о чем думал в этот момент.       — Только не реви, — со стороны Себастьяна все-таки слышится вздох. И даже больше — взгляд. — Я не умею успокаивать.       Вот что. Если что-то он и не умел делать, так это успокаивать?       Сиэль не может объяснить, почему его пробивает на смех.       — Заткнись, — он стирает слезы прежде, чем их поток бы стал неконтролируемым. Да, болезненно. Но погодите, Себастьян такой же ведь калека, как и он — ментально уж точно не терпит поражения. — Что сейчас с той женщиной и ребенком?       На секунду Себастьян хмурится.       — Без понятия. Она отказалась от меня, я полежал пару месяцев в больнице, а потом меня запихнули обратно в детдом. Больше желающих усыновить меня не было, так что от внешнего мира я был некоторое время отрезан. А потом уже было плевать.       Остановка. В считанных метрах. Почти не вовремя, Сиэлю казалось минимум грешным прерывать этот диалог так скоро. Как жаль. Но сейчас у них есть проблемы в настоящем, требующие скорейших действий. Прошлое оставалось прошлым.       Казалось, слова себя исчерпали.       — Тебе было десять? — уточняет вдруг Себастьян.       Сиэль кивает. Он надеялся, что слезы не успели обезобразить его лицо еще больше, чем это сделал травмированный нос.       — С тобой работала психолог. Над этим?       Снова.       — Ты знаешь, что над таким работают психотерапевты? Это же комплексная травма, уверен, что именно психолог?       Сиэль моргает несколько раз. Остановка перед ними.       — Да, это была психолог, — он задумывается. — Хотя, кажется, мы даже не завершили терапию.       — Понятно.       Снова шаги Себастьяна сходят на нет, и они уже готовы прощаться. Расходиться. Да, сейчас у каждого своя дорога.       И, возможно, Себастьяна это веселит. Он усмехается.       — Я не ищу себе друзей, истеричка, — последнее, что он роняет, прежде чем развернуться и пойти дальше.       «Спаси всех от меня».       Сиэль усмехается. Да, их пути здесь расходятся. Но…       — Повторяешься.       «Пусть этим занимается тот, кому плевать на себя».