Альма-матер

      Елка мозолила глаза предельно долго после наступления Нового Года. Семья Фантомхайв вновь устроила рождественский прием, с десяток незнакомых людей заполонили их дом, но в этот раз все тянулось еще медленнее, чем обычно. Сиэль чувствовал искреннее отвращение к каждому приглашенному и сквозь зубы выцеживал слова о том, как приятен их визит.       Новый Год в традиционном семейном кругу, но впервые за все это время Сиэль не ощущал себя частью семьи. Кроме Габриэля, он держал зло и на отца — его педантичность в большей части повлияла на образ мыслей «я недостаточен» у едва ступившего в свет ребенка.       Еретик не появлялся. Сиэль все же приходил на Ватерлоо каждое воскресенье в шесть часов, как было оговорено, но тот ни разу не явился. Это… несколько злило.       И наконец, по истечению каникул Сиэль вернулся в заточение университетских стен, уже отвыкнув за два месяца от здешних порядков. Сиэль хотел выловить Еретика теперь, но он не появлялся и в университете. Тогда это стало напрягать, потому что Сиэль не помнил, чтобы тот хоть раз пропускал пары днями.       Пока бесследное исчезновение Еретика было тем, на что Сиэль никак не мог повлиять: даже узнать, жив тот или нет, было не у кого — он решил заняться собственным вопросом. Так, например, ему нужно было приблизиться к Ричу — он ведь первый и единственный из первокурсников, кого Рич принял к себе, а потому следовало позаботиться о том, чтобы соответствовать.       Для начала: выстлать путь к более близкому общению. Показать всем, что Сиэль из королевского круга не только на словах, но и на деле. Абсолютная физическая защита пришлась бы кстати.       Потому в этом семестре он взял курс на Короля. По крайней мере, это должно быть легче, чем с Еретиком. Сиэль и с тем справился.       В первую же неделю ему удалось словить Рича в столовой, пока он направлялся к своему столу — и примерный план диалога Сиэль выстроил. Конечно, это было волнением, но неустанно всплывающие в голове картины Еретика с занесенным эфемерным клинком над Королем позволяли успокоиться. Даже он не так и велик. К тому же, добренький и излюбленный правитель, вероятно, мишень куда легче того же неприступного изгоя.       — Рич, — Сиэль с улыбкой оказался возле Короля, заставляя того затормозить и повернуться, — привет.       — А, — тот улыбнулся в ответ, — привет. Сиэль, верно?       — Да, — ощущение некоего триумфа разливается в груди, потому что Сиэль вдруг понимает, что ничего не мешает ему смотреть в глаза Рича. Сила по-прежнему при нем, но… Сиэль усмехается и тут же отводит взгляд в ложном смущении. — Я… как-то не поблагодарил тебя тогда, когда ты защитил меня. Все так завертелось. Поэтому хотел сказать спасибо.       Милая картина, Король сдержанно посмеялся и — потрепал волосы.       — Для этого я и здесь, — очаровательный блеск в глазах, сущая добродетель.       Сиэль проглатывает из ниоткуда взявшееся отвращение. Лицемер. Скажи это парню, избитому в туалете, пострадавшему в столовой, или Еретику.       — Поэтому тебя и любят, — определенных сил стоило выдержать тот же благодарный лик с широкой улыбкой. «За отсутствие порядка и вседозволенность».       — Это радует, — приметный шрам на брови изламывается, когда Рич довольно вскидывает их. — Раз уж я взял тебя под свое крыло, можешь сесть к нам. Познакомишься с ребятами.       «То, что нужно».       — С радостью, — он нервно смеется.

***

      Шла вторая неделя отсутствия Еретика на всех радарах с начала учебы. Ни университет, ни Ватерлоо, ни любое другое место города, которое было доступно Сиэлю. И это стало тревожить не только его.       Место возле Рича стало постоянным местом Сиэля за обедом, на что Алоис с некой шутливой ревностью вздыхал каждый раз, прежде чем разойтись по разным столам. Поэтому после экономики он распрощался с Алоисом и привычно пошел к королевскому кругу.       — Привет, — поздоровался Сиэль.       — О, — Рич улыбнулся и кивнул за стол, — привет.       Хмуро махнул ладонью Чес, угрюмо уплетающий салат: «ебаная трава». День вегетарианства не чтят, травоядных особо не наблюдается. Сиэль занимает место рядом с Чесом — он же Честер и он же «муж на час» с весьма узким кругом обязанностей: романтика и постель. Его прямой нос искривляют трещины, когда он морщится от салата, и в конце концов салат отставляют в сторону.       Окружение Рича было под стать Королю — благородной породы. Ни одного животного и даже без старомодных ханж, Сиэль удивился этому еще в первое знакомство, потому что с такой доброжелательностью его принимал только предыдущий стол. И хотя сейчас холод бы тревожил его много меньше, радушность свиты нисколько не мешала. Сейчас ему стоило поиграть того стеснительного мальчишку, который не мог смотреть в глаза Ричу и которым его запомнили. Барьеры могли бы помешать: Сиэль готов был защищаться.       Несколько реплик самого обыденного содержания. И затем — взгляд Рича в сторону.       — Никто, — он нервно облизывает зубы, — не видел Еретика?       Сиэль встрепенулся. Сглотнув, он тут же осекся и отрицательно помахал головой. Остальные пожали плечами: «каким бы образом?».       — Пиздец, — Король в каком-то крайнем неверии и удивлении вскидывает брови, — его весь деканат ищет. Ко мне мистер Иден подходил, спрашивал, живой ли он вообще.       — Будто он впервые пропадает, — Гейб отмахивается. — Чуть больше недели всего не было.       — Ему же потом пропуски закрывать.       — Он трубку не берет, — Рич делает глоток того, что называют чаем в этой столовой. Сиэль, несомненно, считает это совершенно ошибочным именованием.       Был не один вопрос. Значит, не так все чисто с исчезновением.       — Если судить по поведению мистера Идена, там проблема посерьезнее обычного.       Сиэль прикусывает губу и смотрит на чужие тарелки. Все ведь было нормально, когда он с ним встречался. Что могло произойти?       — Да уж, — Честер снова принимается за салат. — И не найдешь его. Как бы жив еще был.       Рич глубоко вздыхает. Сиэль трет запястье. Вспоминается и встреча с теми парнями с пистолетами, и угрозы Комиссара, и всеобщая ненависть… Не мог он умереть. По крайней мере, Сиэль пытается не верить в это.

***

      Шла третья неделя.       Ни слуха, ни духа.       Довольно смело было так бесследно пропадать, но причина всеобщего помешательства на пропаже того, кого они ненавидят, оставляла за собой закономерное непонимание. Комиссар прокомментировал это:       — Да бля, а до кого теперь доебываться? До первокурсников? Я вообще-то каникулы угробил, сюрприз ему подготовил. А он сторчался в подворотне какой-то.       Однако жизнь Комиссара продолжалась даже без любимой мишени, ведь стало известно, что девушка этого поехавшего бросила его! Сиэль был больше удивлен, что у него вообще есть девушка. Была.       Какая досада.       Сиэль согласно кивает, какая досада.       И все же это нервировало. В конце концов, Себастьян еще не исполнил свою часть договора, чтобы откинуться настолько раньше завершения. Это действительно было странно. Мрачная градация мыслей обретала плоть, и та степенно исходила кровью.       Зарезали? Вполне вероятно.       Пристрелили? Да, определенно может быть.       Отравили? Кто знает.       Себастьяна сложно было понять: с первого взгляда, во всем алогичный. Притом переменный, как ток электрический. Что угодно могло случиться.       Утро вторника начиналось все так же. Сиэль проснулся позднее, чем следовало бы, не успевал позавтракать и времени едва хватило на стандартные процедуры.       В машине он сидел в телефоне, всеми силами стараясь игнорировать присутствие Габриэля. Ему удавалось это уже больше месяца. Но неизменно напрягало только ответное игнорирование. Ждал ли он, что Сиэль прибежит к нему спустя время, или разрабатывал план?       На самом деле, Сиэлю удавалось подметить разительные перемены во взглядах не только на себя, но и на свои приоритетные вопросы. Центр смещался — с тощей и идентичной фигуры в соседней комнаты до целого ряда силуэтов. Сейчас больше разборок с Габриэлем Сиэля интересовали университетские вопросы: пропажа Еретика, вливание в коллектив и выбивание себе места под солнцем.       Явилось второе солнце — и первое рядом с ним даже кажется не горячим.       Габриэль молча покинул машину, и Сиэль запрятал телефон. Ничего интересного.       Вместе с Алоисом отсидели две пары торгового права, которое преподаватель вел с отрицательным энтузиазмом, словно отрабатывал две недели до увольнения.       Далее — столовая, в которой они обыденно разошлись.       Рич рассуждал о том, кто заменит его после выпуска, ведь оставалось даже меньше полугода — и кандидатов не виделось. Сиэль рассматривал столовую, думая, что Еретик был бы лучшим вариантом из всех возможных, но тот открыто сказал, что эта корона ему ни к чему. Это печалило — никто другой не сможет привести в порядок местный образ жизни. Да и ко всему… Была малейшая вероятность того, что Еретик уже не жилец.       Сиэль махнул головой и тут же прикусил язык. Какой бред. Не мог он умереть.       — Может, Комиссара? — выдвинули предложение.       — О, нет, — Рич усмехнулся, — его точно нельзя подпускать на это место.       — А он разве не четвертый курс? — удивился Сиэль.       — Не-а. Третий. Вторая группа.       И почему он думал, что тот выпускается?       — Как насчет Роса?       — Тоже не вариант. Не для него.       — Бля, мне кажется, Еретика бы на это место прям круто было. Он бы похлеще Дрейка был.       — А мне кажется, это тоже не для него. Ему ж вообще на все плевать. Помните Рину?       — Кто это? — тут вмешивается Сиэль.       — Девчонка одна. Ее в прошлом году прижали какие-то идиоты с первого курса, избили и чуть ли не изнасиловали. Она отлежалась в больнице, пришла подавать на исключение и рассказала, что Еретик тогда все прекрасно видел и решил не лезть.       Сиэль вскидывает брови и тут же уточняет:       — Но разве это не заведено? Тут ведь никто не лезет в чужие разборки.       Рич усмехается:       — Это просто слухи. Комиссар на первом же курсе пустил, мол, предыдущий Король оглашал. Просто фикция. Да и к тому же, далеко не все его соблюдают. Никто ж не будет стоять в стороне, когда избивают твоего друга или брата. Или когда пять отморозков нападают на одну девушку. И тем более Еретик, который вообще не соблюдает ни одно правило.       Дальше диалог перетек на чрезвычайно злободневную тему — бойкот. В универе, дескать, скучно без этого товарища, ничего не происходит, только на парах отсиживаются — а потому, когда и если Еретик вернется, вряд ли продолжится их глупое игнорирование того, кто хочет быть игнорируемым. И эту фразу обронили прежде, чем столовая вдруг зашлась гулом, словно рой пчел.       Сиэль удивленно свел взгляд на объект всеобщего ликования и едва удержался от того, чтобы сматериться.       Живой.       Еретик стоял у входа в столовую, судя по вскинутым бровям, остановленный криком толпы. Сиэль успел заметить на его руках черные перчатки, прежде чем фигуру скрыла подступившая толпа — кто бы мог подумать, Еретика встречают не хуже Короля!       — Да ну, — Чес задорно смеется, — живой!       — Помяни Дьявола, — подхватывает Рич и поднимается с места, — я сейчас.       Сиэль и сам был бы не прочь подняться, — сволочь, он был жив и пропускал без предупреждения их встречи! — пойти и выведать все, однако подумал, что пока прибережет столь открытый контакт с Еретиком на позднее время. До сих пор их договор еще действовал, а Сиэль обещал не пересекаться с ним в универе. По крайней мере, на людях.       К моменту, когда явно встревоженный таким вниманием Еретик выбрался из толпы, Рич уже приближался к нему. Но, ох…       Стоило Королю только протянуть руку к Еретику с, вероятно, дружеским намерением похлопать по плечу, как тот перехватил ее и, словно самая изворотливая змея, увернулся от касания.       — Трогать запрещено, — с какой-то даже мелодичностью получилось произнести, отпуская чужую руку.       Сиэль почувствовал иррациональное удовлетворение от этой сцены, перевел взгляд на испачканные восторгом и удивлением лица вокруг, а затем вновь вспомнил о своих размышлениях. Это не может быть брезгливостью. Что угодно, но не она. А что все-таки угодно — еще предстоит выяснить, как и причину появления монохромно-черных перчаток.       После возвращения Еретика столовая звучала раза в два громче, оживилась даже шконка — обычно этот серый скоп предпочитал молчать. Сиэль мысленно заметил, как много значения имеет для этих ребят присутствие Еретика даже несмотря на положение: возможно, им довлел один тот факт, что козел отпущения был на своем месте. Интересное явление, хотя и несколько несправедливое.       Через несколько минут не слишком продуктивного чтения, — судя по сведенным бровям и нервному трению пальцев по странице — Себастьян закинул книгу обратно в сумку и поднялся с места, покидая столовую.       Через минуту отлучился и Сиэль, сказав, что скоро вернется.       — Сволочь, — стоило только распахнуть дверь туалета, как Еретик с сигаретой между губ вызвал прилив ярости, — какого черта?!       Захлопнув дверь, он подлетел к расслабленному Еретику.       — Два месяца! Тебя почти два месяца не было!       — Замолчи, — Себастьян звучит как никогда бесцветно. — Я и без тебя знаю.       — Так и какого черта?       — Какая разница?       — Огромная!       — Когда я говорил, что у меня есть проблемы посерьезнее их мнения, это значит, что они посерьезнее и встреч с тобой. Прекращай уже отчитывать. Что ты хочешь?       Его мечи снова подняты, и Сиэль с разочарованием вздыхает — он ведь почти смог удержать нейтралитет. Сложно сказать, сколько еще времени понадобится, чтобы вода сточила камень до конца, но сейчас это выглядит невозможным. Вряд ли на повышенных тонах построится диалог.       Наполовину выкуренную сигарету Себастьян тушит о плитку подоконника, и Сиэль снова обращает внимание на черные облегающие перчатки, полностью скрывающие руки. Ткань выглядела плотной, в университете было сравнительно тепло, потому их наличие, видимо, было необходимо для чего-то другого.       — Зачем перчатки? — так просто и напрямую.       Играться было незачем.       Себастьян обхватил переносицу.       — Последний писк моды. Что ты хочешь?       Сиэль проглотил растущее раздражение. Как он только может спрашивать такое?       — Тебя не было почти два месяца. Я ждал тебя на этом чертовом Ватерлоо каждое воскресенье, ты мог хоть раз объявиться и сказать, что не можешь приходить?       — Если не пришел, то не мог.       — Значит, дай мне свой номер. Я не собираюсь больше угадывать, когда ты придешь, а когда нет. Скептический взгляд прошелся по всей его фигуре, когда Сиэль достал телефон. Но в противовес скепсису — выжидание.       Громкий вздох.       — Пусть только кто-то еще его узнает.       Сиэль усмехается, записывая номер. Конфиденциальная информация, к слову говоря, иногда может вывести на более интересные нарративы.       Еще Сиэль замечает точно потемневшие круги под глазами, похожие на бездонное озеро в окружении болезненно светлого песка. Или вливающуюся в залив полумесяца ночную синеву.       Затем — весьма будничный и даже пресный диалог. Возможно, когда у Себастьяна не оставалось сил на замах мечом, то беседы могли быть приятными. По крайней мере, Сиэль впервые уходил со спокойной улыбкой и нерушимой мыслью: встреча в воскресенье состоится.

***

      Прежде Сиэль не задумывался, но слова Комиссара о подготовленном сюрпризе вовсе не были громким словом для посторонних зрителей.       Еще Сиэль не задумывался, что кто-то в этих стенах верит в Бога: сегодня на первой паре всех преподавателей обязали рассказать в крайне настойчивой форме о том, что чужие религии необходимо уважать. Полчаса пары отвели на курс этики, потому что недавно директору поступила жалоба родителей о том, что их сына здесь угнетают за веру. Не то, чтобы это было невозможным, но Сиэль сильно сомневался, что основной причиной была конфессия.       И, в конце концов, Сиэль даже перестал задумываться над тем, почему Еретик так сторонится прикосновений.       А ведь все шло к этому еще с самого начала, когда Фрэнк сказал, что Еретик наотрез отказался идти на диалог. О чем была речь — кто бы знал, но готовность Комиссара разорвать его на части в конце прошлого семестра была красным сигналом.       Ведь все могло быть даже серьезнее, чем думал Сиэль.       Едва Еретик успел вернуться в университет, — всего второй день великого Пришествия — как Комиссар напомнил о себе.       Сначала это был обычный конфликт: они тихо переругивались между собой возле стола Еретика, пока Сиэль лишь изредка кидал на них взгляды справа от Рича и обсуждал религиозные проповеди на первой паре и ее эффективность. На удивление толковый и приятный диалог, давно Сиэль таких не вел.       А затем столовая стала затихать. Пришлось перевести внимание.       –… социально опасными и, что важнее, — подвергаются изоляции.       Это был чванливый голос Комиссара, источник которого Сиэль углядеть не мог. Студенты почему-то начинали окольцовывать территорию вокруг стола Еретика, и пришлось поспешить, чтобы попасть куда-нибудь в середину и иметь хотя бы примерный обзор.       Вальяжно шествующий Комиссар принял в руки две папки из рук первого ряда, а затем усмехнулся и стал возвращаться к спокойно восседающему Себастьяну. Тот продолжал сидеть как божество, ждущее подношений, когда обе папки с претенциозной громкостью приземлились на стол за его спиной.       — Верно, пациент 116-C Бетлемской Королевской больницы и случай №13-23-062 службы по делам несовершеннолетних?       Нахальная, обезоруживающая улыбка изламывает и до того кривую линию губ Комиссара. Сиэль широко распахивает глаза.       Интерес студентов окатил сначала ледяным молчанием, на протяжении которого Себастьян холодно смотрел на возвышающегося Комиссара и даже не пытался взглянуть на папки. Затем пронесся тихий шепот, возросший в гул.       — Что же такого мог натворить бедный Еретик, когда был ребенком? — Комиссар легким движением перехватывает папку пациента 116-С, отходит от Себастьяна и становится в центр, оглашая всем присутствующим текст: — Себастьян Михаэлис, номер пациента 116-С, возраст: 9 лет. Отправлен на ПММХ за убийство приемного отца кухонным ножом, — довольно чеканит Комиссар.       Шокированные взгляды, испуганные вздохи. Апофеоз. Сцена из спектакля. Сиэль сводит пораженный взгляд на Еретика, сидящего все так же невозмутимо и мрачно. Так вот оно что… Целый свод информации, которая точно носила конфиденциальный характер, обрела публичную огласку, но даже так не смогла выбить из колеи бездушное…       — Чудовище… — вздыхает девчонка рядом с Себастьяном.       Тот едва ловит ее взглядом, и она тут же отступает, прячась за спинами остальных.       — Да уж, — Комиссар отбрасывает папку на стол и меняется в лице. — Какой тварью нужно быть, чтобы убить отца в девять лет? Поехавший.       — Уебок, — Фрэнк поддерживает. — Тебе вообще в обществе находиться можно?       И нет, это было неправильно. Сиэль понимал прекрасно, что такое недопустимо хотя бы потому, что значилось конфиденциальной информацией. Но было и вязкое ощущение странного страха, словно сейчас вскрывали правдивый слой жизни Сиэля и демонстративно вываливали перед тучей студентов. Мерзко. Сиэль отвращенно морщится, потому что это натурально низко и подло. И смешно было подумать, что Еретик мог совершить настолько неискупимый грех перед этими отбросами, что заслуживал прилюдного суда.       Как тело двинулось вперед — даже для него осталось загадкой, но благородные порывы пресекла рука, накрывшая рот и остановившая. Сиэль обернулся — Рич неодобрительно качал головой. Нет?       Как же нет, если правило — фикция?!       — А знаете, кто был его отцом? — не унимался Комиссар, и Сиэль впервые с того дня чувствовал в себе первозданную ярость, крепко вцепившуюся в плечи. — Мартин Гейси — директор лондонского ресторана, примерный семьянин, волонтер и прихожанин христианской церкви! Замечательный человек, убитый сыном, которого по милости усыновил. Оставил мать с ребенком без отца, охуенно!       Сиэль явно не хочет слышать заготовленные и отрепетированные сотню раз фразы, отливающие такой едкой и фальшивой жалостью почившему отцу, что слушать становится тошно. Какой бы ребенок смог убить отца ножом просто так?! Но Рич держит и смотрит предупредительно: даже не думай.       — Даже ничего не скажешь? — Фрэнк хохочет.       Но Еретик по-прежнему непоколебим, и Сиэль лишь хочет услышать от него наконец не молчаливое согласие и отступление, а сопротивление.       Скажи же им что-то, черт возьми! Убеди всех, что это ложь, поставь чертов мат!       Однако то, что он-таки говорит, — совершенно не то, что хочется слышать:       — Вы, ребята, смотрите, аккуратнее, — Себастьян без труда поднимается из-за стола и закидывает сумку на плечо, — а то и вас ненароком зарежу.       И неспешно покидает столовую, пробираясь через расступающуюся перед убийцей толпу. Блять.       Сиэль скидывает руку Рича, слыша подначивания Комиссара к всеобщему страху и ненависти, и тут же несется вслед за Себастьяном. Он не собирается принимать сторону этого безмозглого ублюдка без капли достоинства, не желает даже косвенно быть как-то с ним связанным, а потому — и только потому — он готов даже встать в один ряд с Еретиком к чужому осуждению. Он все еще под защитой Короля — не притронутся.       Чего не сказать о Себастьяне.       Сиэль задерживает дыхание, толкая дверь туалета. Он по-прежнему здесь: стоит перед зеркалами и опирается на раковину, но мечи подняты как никогда высоко. Они готовятся отсекать голову, и Сиэль заключает, что никакой романтики нет в оружии, потому что Себастьян выглядит чудовищно настороженным. Сиэль сцепляет зубы. Где же этот проклятый Бог?       Захлопывая дверь за спиной, он идет ближе к напряженному Себастьяну. Тот продолжает выглядеть бездушной статуей, гильотиной, готовой отсекать голову.       — Не боишься, что зарежу?       Где же Бог?       Как ни игнорируй, становится только хуже, и Сиэль запрыгивает на раковины, не прерывая зрительного контакта. Да, он слишком похож на раненого зверя, но руки все еще прячутся от чужих тел.       — Нельзя бояться убийцу, которому после первой жертвы страшно даже прикасаться к людям.       Да, это то, что понял Сиэль, — тот самый страх, который он сначала принял за брезгливость. Но это было не ею, именно поэтому Себастьян не показывал отвращения, трогая Сиэля или принимая похлопывания по плечу. И не подпускал малознакомые руки, вероятно, не уверенный, что они не замахнутся клинком, которому придется давать отпор.       Брови сводятся, когда вывод становится настолько очевидным, а Сиэль сжимает руки на плитке. Материя горит. Себастьян ведь, черт возьми, боялся отобрать еще одну жизнь и готов был терпеть удары тех, кто пытался разорвать его на части, — этим он заслужил всеобщей ненависти? Руби голову, Себастьян, где Бог? Они заслуживали обезглавливания, почему же ты заботишься об их жизни?!       На поле боя, верно, одиноко, Себастьян?       Это была ярость, которую вовсе не разделяли. Карий в глазах тускнел, но не горел.       Сиэль чувствовал себя связанным, потому что такое безразличие — не то равнодушие и стылые воды, к которым он привык.       Они все еще смотрят, глазами в глаза — их очная ставка, Сиэль склоняет голову.       — Моему брату было десять, когда он убил человека, — отзывается неловко, тут же выпрямляя спину. — Это не сделало его плохим человеком. Ну, — брови дернулись, — точнее, не это.       Моргнув, Себастьян отводит взгляд на собственные руки. Затем его ладонь ложится на лоб, и тогда физическую усталость и истощенность можно было почувствовать едва ли не кожей — закрытые глаза говорили больше, чем приоткрытые губы.       Можно было поддержать, посочувствовать и даже утешить, но ничего из этого Сиэль не счел приемлемым сейчас. Когда к твоему имени в каждом упоминании приписывают «Убийца!», словесная поддержка ничего не стоит.       — Что ты собираешься делать? — Сиэль говорит так тихо, как только может.       Себастьян поднимает измотанный взгляд на свое отражение, несколько секунд задумчиво молчит, а затем роняет:       — Не дать ситуации стать еще хуже.       — Она может стать хуже?       — Намного, — постукивание пальцев, заглушаемое тканью перчаток. — Если сейчас это все, что у него есть на меня, то это терпимо. Нужно позаботиться о том, чтобы он не копнул глубже.       — Я могу как-то помочь?       Себастьян сводит крайне предостерегающий взгляд, словно он только сейчас осознал, что разглашает информацию третьим лицам, но выражение лица быстро сменяется.       — Себе помоги. Они чуют чужаков, истеричка. Так что натяни улыбку, — его рука вдруг захватывает щеку и тянет вверх, — и не показывай вот этого вот. Иди ко всем и скажи, что всему рад и я этого заслужил. Все отлично.       Прикосновение руки к коже лица пробуждает детские воспоминания, ведь так когда-то делал Габриэль, если Сиэль дулся. Волна отвращения прокатывается по телу, поэтому чужую ладонь он тут же отталкивает.       — Я не собираюсь идти к идиотам и делать вид, что я на стороне этого ублюдка.       Унизительно было бы лебезить перед властолюбивым глупцом и имитировать согласие с его действиями. Его поступок — ниже даже самых грязных помыслов Сиэля и противнее выходок Габриэля, меньше всего Сиэль хотел причислять себя к его стаду.       Себастьян надсадно усмехается.       — Ты даже не знаешь полной картины. Может, он спасает всех от меня?       — Тогда мне суждено пасть жертвой, — Сиэль пожимает плечами и ловит взгляд.       Минута молчания, вязкого и совершенно неприличного. Где же Бог?       — Даже не спросишь подробностей?       — А ты готов рассказать мне их?       — Нет.       — Значит, не спрошу.       Сиэль смотрит и думает, что когда-то его страх перед Еретиком был крайне нелепым. Он ведь действительно боялся. И это даже смешно, потому что в то же время Себастьян боялся сам себя — на выжженной земле так горько путаться в собственных ногах.       Эмоции все пропали. Сейчас Себастьян выглядит испитым досуха колодцем. Спокойно и настороженно — безупречной гладью воды, которую рассекает дредноут. Невосполнимо. Заключение: где же Бог?       Невыносимо тяжело, но его имя перечеркнули — психопат. И в плачевной репутации тоже — никакой романтики.       Гори оно все ярче тысячи солнц.       Некоторое время они снова молчат, словно ожидая, когда следы предыдущего диалога истлеют и можно будет взрастить нечто новое. Нечто, заточенное в монохромный голос Себастьяна:       — Сможешь привести Роса?       Сиэль облизывает губы.       — А почему ты не можешь?       — Мне сейчас лучше ни с кем не светиться. К слову, тебя это тоже касается. Приведешь его в третью аудиторию.       Себастьян вопросительно смотрит, — сможешь? — и Сиэль кивает. Сам же вызвался помочь.       — Выходи первым, — взгляд карих глаз мельком цепляет дверь, а затем снова отворачивается к отражению.       Весьма бездушно. Темнее тысячи лун. Нет, здесь и думать нечего.       Неразрешенное напряжение между ним и Росом было куда поверхностнее проблем Еретика. В конце концов, это лишь считанное количество слов: «Еретик хочет тебя видеть» или что-то в этом роде.       Хотелось верить, что у Себастьяна есть план.