Альма-матер

      Горький привкус на корне языка, словно раскусанный орех, лежащий на земле с позапрошлой осени, преследовал Сиэля всё утро. Не давали покоя мысли о чём-то неосознанном, о чём-то беспощадно далёком и недосягаемом, глухими вспышками бьющие неопределённо в затылке. Он чувствовал незримый шлейф этих призрачных образов в каждом движении, когда неуклюжими движениями продевал пуговицы в петли или прокалывал вилкой чёрные маслины. Они тоже казались странными. Чёрные, как ни посмотри, округлые, беспросветно тёмные хоть снаружи, хоть внутри.       — Как дела с зачётами, Сиэль? — интересовался за завтраком Габриэль.       Погружённого в себя Сиэля вопрос не прошиб. Он даже не разобрал его. Только поднял взгляд на источник неразборчивого шума, заставляя Габриэля нахмуриться под нечитаемым взглядом. Сиэль смотрел. Только смотрел куда-то мимо, все ещё пытаясь найти цитадель безотчётно тревожащей мглы вокруг. Она беспокоила. Заковывала, оттесняла, в конце концов, погребала, отделяя от внешнего, реального, человеческого мира и порядков.       С чувством острого напряжения Сиэль ловил взгляды Габриэля в машине, но тишина так и стояла. Сиэлю, увы, самому трудно понять природу своих ощущений. Это безосновательная тревога, щекочущая ребра и раздражающая комом в горле. Скручивала желудок, кричала никуда не ехать.       Может, он боялся. Комиссара и Фрэнка, окончательно наточивших на него ножи, остроту которых обязательно продемонстрируют. Обязательно позволят тактильно, скрученным в узел желудком, оценить её, убедиться на примере собственной плоти. Или устроят светское мероприятие, вроде охоты на лис в девятнадцатом веке, в котором Сиэль будет главной добычей десяти охотников.       — Сиэль? — снова окликает Габриэль. — Что у тебя случилось?       Необычайно встревоженный вид брата Сиэля взволновал ещё больше. Он привык ощущать себя слабым или неуверенным, но когда эта неуверенность отражается на лице всеконтролирующего Габриэля — это выбивает из колеи. Где же твёрдая опора? Похоже, ему с завидной регулярностью удаётся выводить из себя даже самых стойких. Разъярённый Еретик, задетый Король, непонимающий Габриэль.       Но Габриэль — неподвижное возведение. Столетний дуб, чьи ветки можно поломать или даже спилить под основание, но не избавиться от ушедшего глубоко в землю корня. Дерево никогда не упадёт под шквалом ветра или давлением навалившихся на него деревьев. Он стоит твёрже, чем можно себе представить.       Опуская голову на плечо Габриэля, Сиэль лишь хочет ощутить впервые за долгое время, как Сила не отвергает и льнёт в ответ. Кто-то, способный на большее, всегда на его стороне. И когда рука брата ложится на плечо и прижимает к себе, Сиэль прикрывает глаза. Он скучал по беспрекословной защите и искренней поддержки. Брат всегда защищал и был с ним, сколько бы проблем Сиэль ни приносил. Защищал даже от недовольства родителей. Единственная часть всемирной мозаики, неподдельно волнующаяся о нём. Габриэль не требует что-либо рассказывать. Не требует подробностей, ему не нужна суть проблемы и даже степень вины. Его интересует только одно:       — Кто?       Сиэль улыбается безотчётно, чувствуя, что готов хоть плакать от этой всеобъемлющей и непоколебимой защиты. Он знает: стоит только сказать — и все проблемы исчезнут. К нему больше не притронутся, если только Габриэль узнает имена. Не придётся бояться и не придётся стараться. Вот только Сиэль и сам не знает, чьи имена его тревожат больше всего. Комиссара и Фрэнка? Рича? Еретика? Может, имя всего университета в целом беспокоит его сильнее прочего?       Габриэль бы смог исправить что угодно. Его рука, неспешно гладящая по плечу, одним взмахом могла бы решить все проблемы. Ему досталась Сила отца и его полное внимание, тогда как Сиэлю ушло только время с матерью. Она не вложила стержень, только мягкость и заботливость. Отец защищал её, а Габриэль защищал Сиэля. Кажется, все как надо. Нужно только сказать. Определиться с именем. Комиссар, Фрэнк, Рич, Рос, Клод, Мэйлин, Еретик…       Когда вдавит в пол, кого ты позовёшь?       Прерывистый выдох. Габриэль не сможет быть с ним вечно. И кем он станет в глазах других, если позовёт брата решать конфликт за него?       Сиэль вяло качает головой, зная, что Габриэль уже не отцепится, потому отвечает:       — Никто. Не волнуйся, если что, меня есть кому защитить.       Хватка на плече становится сильнее.       — Сиэль, — снисходительно отзывается брат, — это не так. Ты же понимаешь, эти друзья при первом же твоём просчёте станут врагами. Ты не будешь там никому важен настолько, чтобы тебя кинулись защищать. Ты не хочешь рассказывать родителям, понимаю, но мне ведь можешь. Я ничего им не скажу, ладно?       Сиэль слушал Габриэля. Знал и соглашался со всем, что он говорил, там действительно нет никого надёжнее. И всё же… Если он положится на брата охотнее, чем на самого себя, не прав ли будет Еретик?       Медленно, но Сиэль отстраняется от Габриэля и упирает взгляд в окно. Хочется переложить всю ответственность за свои поступки на близнеца, но тогда все его конфликты по отстаиванию чести просто не имеют смысла.       — Всё хорошо, Габриэль.

***

      В университете предстояло столкнуться с явлением более пугающим, чем косо смотревшие студенты. Сиэлю удалось незаметно прошмыгнуть в первую аудиторию, где его уже заждался Алоис, и не отходить от него ни на шаг почти всё время. Тот обещал интересные представления на большой перемене и грандиозную месть за Сиэля. Кому и за что мстить — непонятно. Более того, с самого утра косые взгляды перевешивал чересчур доброжелательный настрой к нему и какая-то наигранная тяга дружить. Алоис ревностно отгонял всех поклонников, а на резонный вопрос дал вполне простой ответ:       — Король тебя прилюдно признал своим. Ты теперь официально из его свиты, вот все и помешались.       Сиэль хлопал глазами:       — Что за бред?.. Я ведь даже не общался с ним толком.       — Видимо, оценил твои поступки, — хихикнул Алоис, — ты же вчера такое наворотил! Он еще грамотой был впечатлён, а ты… сначала Еретику пощёчины дал, потом заступался за него. Такое не остаётся незамеченным.       — Я не заступался за него, — смутился юноша. — Говорил же, это был не их конфликт. Я с ним ещё не разобрался, а они уже влезли.       Алоис хитро улыбнулся и кивнул головой: «Ну-ну».       — Они просто заступились за тебя, не бери в голову.       — Заступились… — фыркнул Сиэль. — Он меня даже не бил, чтобы заступаться. Им просто нужен был повод.       — Он бы тебя и не ударил.       — И что ему мешало? Кодекс чести?       Прыснув, Алоис подавил смех:       — Ага, долг рыцаря. Нет, конечно. Он понимал, что ты не набросишься на него с кулаками, поэтому на пощёчины нет смысла отвечать. Ты заметил, что он никогда не сопротивляется, пока его не ударят?       Сиэль кивает.       — Он ненавидит прикасаться к людям. И не начинает конфликты. Он до последнего тянет, чтобы ни к кому не прикасаться, поэтому первым и не бьёт. Твои пощёчины для него типа как заламывание, боли особо не доставляет, защищаться не от чего. Так что пока ты не накинулся бы на него с кулаками, он бы не бил. А ты бы не накинулся, вот он и не ударил бы. Уж не знаю, что у него за сдвиг на прикосновениях, но вот так.       Сиэль вздыхает. Еще и прикосновения ненавидит. Неприступный замок, не иначе.       Возможная стычка с Комиссаром или Фрэнком была не худшим последствием вчерашнего инцидента. В столовой его почти сразу перехватил Рос, уводя за свой стол и бесцеремонно затыкая Алоиса. И тот, кроме бессильного ворчания, сделать ничего и не мог — третий курс, приближённый Короля, всё против.       Сиэль не сопротивлялся. В конце концов, Рос надёжнее.       — Слушай, мелкий, — сразу начал толстяк, недоверчиво оглядывая присутствующих. — Ты теперь, конечно, официально королевская шайка, неприкосновенен, все дела, это отлично. Но с Комиссаром ты зря воевать решил.       — И ничего я не решал, — возмутился Сиэль. — И что значит неприкосновенен?       — Рич же тебя своим признал. А все, кто из королевской компашки, типа неприкосновенны. За тебя ж сам Рич ручается, если кто-то наедет, будет лично с ним потом разбираться.       Сиэль удивленно вскинул брови. Вот и дела. К Ричу он попал удивительно просто — даже не стараясь.       Вот только стало ли лучше от этого хоть кому-то? Ничего не протекает беспоследственно ровно до тех пор, пока есть чему течь. Не ошибается только бездельник и вся другая сотня людских поговорок — апогей мудрости. Накопили опыт, ни черта не нажили.       — Но что-то не так, верно?       — Много чего, — согласно кивает Рос, не сводя взгляда со входа в столовую. — Комиссар и Фрэнк физически, тебя, может и не тронут, но поверь, они могут провернуть такое, что тебе достанется, а они выйдут сухими из воды. Защита Рича, как бы сказать…       — Эфемерная?       — Не-а, другое слово. Как же оно?.. — он задумчиво сводит брови и поднимает взгляд к потолку. — Эффективная, активная…       — Фиктивная?       — Точняк!       «Что, в общем-то, одно и то же».       — Ну так вот, тебе бы научиться самозащите, типа, чтобы на место поставить мог! Чтобы прям ты не силой брал, а духом.       Мысли досаждают своей невнятностью. Однако Сиэль улавливает общий смысл. Если он хочет защиты — он должен научиться защищаться. Да и, наверное, компания Рича быстро сожрёт его живьём, если он не научится этому.       Только кого брать за основу? Рич хоть и был силён, но то ли пренебрегал своими умениями, то ли не считал за нужное давить чем-то, кроме авторитета. Его тоже защищали другие. Его защищало чужое мнение и всеобщее обожание, которое он поддерживал всеми силами, чтобы не оставаться без щита. Рос и не подвергался давлению, и не защищался — он точно далёк от вопросов противостояния и самозащиты. Положение Клода вовсе казалось близким к шконке, чужие насмешки и презрение он исключительно терпел, кроме жалости ничего и не вызывая. Слишком высоко ставил себя над всеми, в глазах остальных упав донельзя низко. Об Алоисе нет и речи.       Габриэль? Отец?       Отцу не до этого. А Габриэль, кажется, после такой просьбы лишь лично проведает университет и сравняет его с землёй, ничему так и не научив.       — К тому же, кое-кому в этой ситуации достался весь удар… — неприязливо поморщившись, Рос осунулся. Кажется, действительно был чем-то расстроен и серьёзно переживал.       — О чём ты? — от такого вида друга Сиэлю было не по себе.       — Ты ещё не знаешь, да? — Рос усмехнулся с откровенно печальной интонацией. — Еретик же теперь главный козел отпущения.       — Что?       Встрепенувшись, Сиэль напряженно сжал пальцы на краю скамьи.       — Почему?       — Потому что вчерашняя ситуация не в его пользу, — Рос вернул взгляд на вход в столовую. — Сейчас общая версия складывается так, что он пошёл против тебя. А поскольку Рич официально признал тебя своим, то он тронул неприкосновенное. И поверь, Рич вчера не врал, за это ой как причитается. От всего универа причитается, каждого лично, — выплёвывает Рос.       Сиэль сглатывает. Да быть того не может, чёрт возьми, нет же! Не может же быть, что из-за него весь университет ополчился на Еретика!       — Нет же… — Сиэль качает головой. — Это же не так, Рос! Ну, фактически так, но там же всё по-другому…       — В том-то и дело, что фактически так. Либо получается так, что наш неприступный и отвергающий власть Еретик якшается с этой самой властью. Рич же защищал его вместе с тобой перед Комиссаром. Сечёшь? Одно другого лучше.       — О боже…       Сиэль и не представлял, что всё выльется в таком свете перед студентами. Проклятье. Все искривлено до неузнаваемости. Что ими руководит? Еретик ведь никоим образом им не навредил, он не должен быть всеобщей целью. Проклятье, проклятье! Почему межличностный конфликт перерос в откровенную травлю?       — Да… Поэтому, знаешь, тебе лучше, ну… не приближаться к нему, чтобы никто и не думал, что он может общаться с королевской свитой. Понимаешь?       Кивнув, Сиэль вздыхает. Пропади пропадом это место, кто придумал столь несправедливую и в корне неверную систему? Это бессмысленно. Он не планировал больше приближаться к Еретику, но того, видимо, это не особенно спасало.       Хотя, возможно, для личного восприятия ему предпочтительнее быть предателем и неудачливой оппозицией, чем приспешником Короля?       Сиэлю недолго приходится ждать его. Без тени опасливости Еретик заходит в столовую, не уделяя внимания затихшей толпе во всем округе, и размеренно шествует под хищными взглядами к своему столу. Рос заметно напрягается.       Раскалившаяся атмосфера заставляет Сиэля вздрогнуть в предчувствии закостенелого, необъятного страха перед чем-то уничтожительным. Все дороги вели к одному — и Еретик ни разу не оказывался в выгодной позиции. Чёрт же. Чёрт. Чёрт!       Глумливые, но практически безобидные возгласы слышны почти сразу вперемешку с поддерживающими смешками:       — Пришёл-таки!       — Ну и придурок, — смех. — Пожалеет же.       Кто-то свистнул вдогонку:       — Пора отчисляться, мудила! Заебал ты уже всех.       — Тебе даже дружба с Ричем не поможет, сукин сын!       Словно и не ему адресованные, оскорбления проходили мимо Еретика и не вызывали у того ни малейшей реакции. «Случайное» столкновение с кучкой студентов не предвещало мирного разрешения.       — Смотри куда прёшь, — загоготал парень и оттолкнул Еретика назад. — Или смотреть под ноги ты не умеешь так же, как следить за базаром?       Еретик, похоже, не видел разумным отвечать на подобное и лишь молча смотрел на главаря толпы, что медленно окольцовывала. А Сиэль видел: сколько ни тяни, что-то похуже удара всё равно прилетит. Слишком много стрел.       — Молчит, как целочка, — парень снова усмехается. — Как же независимый и бесстрашный наш — и прикусил язык?       Обтекающая ирония, острием ножа облегающая плоть, звучит чересчур ярко, до слепоты. Сиэль мельком бросает взгляд на Роса — тот изо всех сил держится, чтобы не вскочить на помощь.       — Ты никому, блять, здесь не нужен, шавка, — повторяя слова Себастьяна, парень грубо толкает того назад.       Там подхватывают дружки.       — Почему же наш Себастьянчик так любит лезть куда не надо? — зло смеется один из перехвативших Еретика.       Сиэль оглядывается вокруг — но все и рады.       — С днём кармы, уёбок! — слышатся женские крики.       Все на одного. Нервно кусая губу, Сиэль на грани паники пытается придумать: как ему помочь? Однако все красные линии вели к единому выводу — тут не поможешь. Похоже, они слишком долго терпели Еретика, ведро переполнено.       С силой заломив руки, парни вдруг вовсе толкают Еретика на землю. Падает шумно, но ни единый мускул на лице не дрогнул. Держится, хоть и вполсилы.       — Посмотри же на Роса, на Рича, да даже на Клода, — продолжает главарь, неспешно подступая к Еретику. — Если бы ты не играл в короля, уже добился бы успеха.       — Зачем ему стараться, — смеётся напарник. — Проще первокурсников бить, да?       Резко оказавшись возле Еретика, парень с размаха бьёт ногой по челюсти, заставляя Сиэля моментально отвернуться и сжаться. Тело прошибла дрожь. Господи… Да чтоб их всех…       — Мы надеялись, ты за лето подох, — продолжает звучать чей-то голос на фоне, Сиэль уже не горит желанием оборачиваться.       Рос осторожно хлопает по трясущимся плечам.       — Мерзость, — выплёвывает главарь.       Под редкие перешептывания эхом отдаётся звук шагов — Сиэль осмеливается поднять взгляд только через несколько секунд. Себастьяна оставили в покое. Тому только оставалось самостоятельно подняться под грузом сотни презрительных взглядов. Его ожидаемо не жалуют. Сиэль неосознанно вцепляется в руку Роса — тот ни слова не говорит.       На Еретике нет видимых повреждений, а по тому, как уверенно он дефилирует к столу, так они и вовсе отсутствуют. Но моральным добиваниям конца и края нет:       — Проси прощения, хуесос!       — Расплачивайся за слова, тварь.       Кто-то переговаривается исключительно между собой:       — Прав был мальчишка, его удел — только зубы скалить.       — Ага, Дартаньян ебучий.       Среди череды демонстративных оскорблений слышится и совершенно искреннее, сердечное пожелание, процеженное с такой кипящей ненавистью и злостью, что Сиэля заново прошибает:       — Лучше выпились, мудак!       Тошнота подкатывает сама собой. И леденящие душу обрывки фраз, доносящиеся до Сиэля, чувствуются как на себе. Пропускаемые через личностное восприятие и призму неуверенности, режут по-живому.       И кажется, Сиэль это ощущает в разы ярче, чем безразлично усевшийся за стол Себастьян.       В Еретика изредка летят клочки бумаги и даже огрызки, но в него не попадают. Похоже, плохо целятся. Или их мишень уклончива — только он не двигается. И игнорирует почти все нападки в свою сторону. Сиэль сводит брови. До чего сложно морально выносить это? Он сталкивался с таким явлением, но кратковременно — Габриэль быстро заткнул всех за пояс в прежней школе. А Еретик даже за столом сидит один.       Почему он не сопротивляется хоть каким-то действиям в свою сторону, если первый удар давно нанесён?       — Да всем на него насрать, кто за ним стоит? — смеётся парень с какого-то стола. — Всем похуям, кто он есть, пусть отправляется к чертям.       — Да королевская шлюха, кто он ещё.       — Где там Король? — снова ядовитый смех. — Его поведение не лучше бомжа.       — Среди бомжей таких конченых нет.       — Ещё и мальчишку шавкой называл, — девушки не молчат. — Самого небось пускали по кругу.       Сиэль старается не слушать. Но игнорировать повсеместное унижение Еретика — невообразимо трудно.       Себастьян снова читает. Нечто в темно-синей обложке и твёрдом переплете, не разглядеть. Но и роли не играет. Воистину, как древний и давно уставший дракон, Себастьян не обращает внимания даже на занесённые над ним мечи бравых рыцарей. Нечего уж охранять.       Рос что-то пытается обсуждать с Сиэлем, лишь бы отвлечь от Еретика, но диалог складывается проблематично. Жуткое зрелище, сколько ни закрывай глаза да уши. И всё из-за чёртовой грамоты…       В конце концов, от стола первых знакомых Сиэля отделяется Алоис. И внимания бы обращать не стоило, если бы он не держал курс на стол Еретика. Сиэль следит настороженно.       Алоис подсаживается с удивительно бесхитростной улыбкой почти впритык, отвлекая Еретика от книги, и что-то ласково щебечет. Ни грамма насмешки и даже злого умысла — Транси ведёт совершенно честный и беззлобный диалог. Сиэль даже успокаивается. Хоть кто-то способен заговорить с ним прилюдно, не унижая. Пусть так.       Отворачиваясь, Сиэль прикрывает глаза и пытается успокоить всё скрученное в узел нутро. Сумасшествие! Не университет, а поле битвы.       Медитативные фрикции Сиэля обнуляет вскрик. Мгновенно перевёв взгляд к источнику, юноша узрел ужасающую в своих последствиях картину: испуганный Алоис, лежащий на полу перед спокойно восседающим Еретиком. О боже, Себастьян… Что же ты делаешь?       Истончается терпение народа. Недовольный гул возрастает и давит на уши.       С самым невозмутимым лицом, которое только можно демонстрировать в такой ситуации, Еретик не двигается и сидит, словно языческое божество, ждущее даров. Только его имя обесчещено и осквернено, а утративший веру народ больше не ищет оправданий и не желает слышать объяснений. Все истолкует по-своему — и свершит самосуд. О, милый Бог, тебя легко иносказать и исказить до неузнаваемости.       Самодуры, только ищущие повод покрасоваться, оказываются возле его стола в считанные секунды. И им не нужны активные рукоприкладства. Спокойно попивающий местный чай парень, зачем-то последовавший за друзьями к месту инцидента, картинно качает головой при взгляде на лежащего Алоиса.       — Зря ему вид на жительство дали, — подходя к непоколебимо спокойному Еретику, он вытягивает чашку прямо над головой и… поворачивает, окатив того холодным потоком сомнительного чая. — Bae, без обид. Кому-то жительство, кому-то виды.       Смех прошёлся по столовой единой волной.       Для Еретика это стало последней трещиной на дамбе.       Откинув книгу на стол, он растолкал парней и стремительно зашагал вглубь столовой до самого центра.       В два шага — с пола на скамью и выше — он оказывается на центре стола королевской свиты. Лишь в два едва ощутимых движения, словно подхваченный ветреным порывом, он с неуловимой лёгкостью взобрался на королевский стол, напрочь игнорируя еду на нём. Под накрывшую всю столовую тишину было слышно даже шелест рассекающих воздух пол пальто, придавших неподдельной выразительности этой эскападе. Но Еретик — сдетонировавшее устройство. Сила ощущается как никогда прежде, она подавляет и угнетает непреодолимой мощью. Никому — и уж тем более простому люду — не пойти против.       Его твёрдые, уверенные шаги по столу заставляют затаить дыхание. Ни толики предосторожности и ни доли страха, когда тарелки с обедом валятся со стола. Себастьян доходит до края, перед самым Королём, и возвышается над ним так очевидно и сокрушительно, что Сиэль глазам не верит. Перед ним Рич казался не более, чем насекомым, решившим сыграть в Бога. Не более, чем та самая распоясавшаяся шавка. Себастьяну не хватает тесака в руке, чтобы окончательно покончить с просчитавшимся недоумком и убить Короля. Вся система трещит по швам, не способная выстоять против напора.       В мыслях Сиэля нет места страху перед насилием. Есть место только восхищению и интересу, вынуждающих безотрывно следить за каждым движением Еретика. За каждым парадоксально свободным, сильным и грозным движением. Здесь всё может сгореть дотла, стоит Силе махнуть рукой.       Но Сила предпочитает запугивание. Еретик бесцеремонно ставит ногу прямо на грудь Короля, безжалостно давя вперёд, и хватает ошарашенно накренившегося Рича за светлую челку, тянет на себя, чтобы поднять взгляд. Это не насилие. Это не животное проявление кровожадных инстинктов и не глупое желание похвалиться мышцами.       Это доминантность. Словно в стае волков, напоминание о том, что есть Альфа. Что есть Сила и что бывает, когда терпение сходит на нет.       — Где же твой мальчишка, Рич? — под неуклюжее кряхтение Еретик сильнее тянет волосы и давит на грудь, наклоняясь к искривлённому смятением лицу.       Бесформенное полотно тьмы. Раззадоренное чудовище на охоте.       От стен столовой, от каждого стеклянного стакана, от поверхности драгоценных камней и железа на руках и ушах студентов отдаётся спокойный, безупречно уверенный голос. В нём нет жажды крови и нет предвкушения, это угроза. Это последствия.       — Почему своего неприкосновенного мальчика ты не держишь при себе? — с каждым словом Еретик звучит тише.       Тише и игривее. Хищник скалит зубы и пугает мышку когтями, пока та пытается найти выход из клетки его лап. Она пищит до безумия смешно и не устаёт пытаться выбраться, скребёт коготками и бегает из стороны в сторону, думая, что убегает от зверя. Но зверь потешается и облизывается.       Сиэль не видит того взгляда, но ощущает безусловную и тревожащую власть над ситуацией и контроль над каждым своим движением. Тело Еретика тому полностью подчиняется, каждое движение отчётливо и осознанно вводит окружающих в ужас. Это игра в кости с давно сломанным колесом фортуны, которое впредь не сделает полного оборота. Еретику не нужна удача. Ему нужно властвование над собой, а Силе — над всем прочим.       Фатум потом пошутит. Ведь эта жажда подавлена горькими таблетками.       — Может, дорогой вожак разъяснит своему народу возникшее недоразумение? — Еретик откровенно смеётся, оставаясь удивительно равнодушным. — Или расскажет своре псин, что не стоит лезть к умалишённому живодёру?       Сиэль боится моргнуть, чтобы не пропустить даже одно переполненное господством и сухим безразличием движение тела. Сколько ни смотри, пытаясь объективно резюмировать, но оценочное восприятие твердит только одно.       Рич не слаб. И Рич знаком с силой.       Вот только подавленная Сила Себастьяна превосходила полностью раскрытую Силу Рича не меньше, чем в три раза. И Сиэль шумно глотает слюну, не в силах отринуть от сковывающе невероятного зрелища.       — Он не… — лепетал Рич, — ты ничего не…       Власть, деньги, чувства, стремления. Это сопутствующая чушь для всей вашей посредственной шайки. И Себастьяну глубоко плевать на всё это.       Он на голову выше. Себастьян даже не рядом. Позвольте преклонить голову, Ваша Светлость. Окажите честь обратить на нас взор, Ваше Величество.       Сиэль видит, как сильно Себастьян оторван от всех приземлённых ценностей. Окажись в его руках пистолет, он всадит пулю в лоб своего партнера, он всадит пулю в лоб всей семьи. В этой всеобъемлющей, поразительной Силе ничего святого. Давно оборваны все корни.       — Чего ты там скулишь? — громко и насмешливо тянет Еретик хриплым голосом.       Его рука вдруг отпускает чёлку, и с силой давившая на безвольное тело нога окончательно сталкивает Короля со скамьи на пол. Шумно приземлившись, Рич жалко шипит. Унизительно ли это? Да. Перед такой Силой? Не сказать.       — Разглашай, Алан, — с безбожной хладнокровностью Себастьян выпрямляется, не сводя взгляда с Рича.       Возвеличивается, как истинная Власть.       Ни одного лишнего вздоха не звучало. Кажется, исход конфликта предрешён. Еретик с нечеловеческой невозмутимостью смотрит на почти уничтоженного Короля, до убийства один лишь вздох. Одно лишь слово.       В руке уже сверкает воображаемое орудие, что пронзит грудь Рича и навсегда запечатлит Убийцу Короля в глазах подданных бессердечным изувером. Увековечит непревзойденное вероломство на стылых страницах жизни университета. Громкий, оглушительный гул толпы и одобрительные выкрики в поддержку Еретика.       Но голос всего один. И точно далёк от свихнувшихся зевак, наблюдающих за обезглавливанием.       — Стой!       Сиэль нехотя ухватывает взглядом фигуру говорящего всего на пару секунд — разглядеть заурядного парня, кажется, с первого курса, со строго сведёнными бровями — и тут же возвращается к Еретику, чтобы не упустить ни единого движения.       Тот разворачивается в излюбленной манере, с присущей грацией и медлительностью, к смело встрявшему в разборки парнишке. Ничего особенного. Какое-то бестолковое геройство, не имеющее даже толики искреннего благородства. Думает реализовать прецедент Сиэля и впечатлить Короля — нечто поверхностнее и придумать сложно.       Себастьян склоняет голову, показывая, что даже готов выслушать раздражающего подданного.       — Не трогай его, — уже с меньшим запалом выдаёт первокурсник, но перекрывает страх громкостью речи. — Я… Я могу заплатить сколько хочешь, только не трогай его.       Гордо произнесённые слова вызывают у Сиэля дежавю. Те же грабли. Поведёт ли себя Еретик так же?       Теперь усмешка не стирается с лица, а напротив — появляется. И Еретик медленно вышагивает по столу к парню.       — Тысячи, — он прячет руки в карманы. — Миллионы. Миллиарды. Я хочу всё.       Плавно спрыгнув со стола, он подступает к растерянному бедолаге самым хищным образом. Немилосердно усмехаясь, он приближается.       — Деньги… — играючи шепчет Себастьян, оказываясь почти впритык. Петляет вокруг первокурсника, запугивая до дрожащих коленей. — Женщин, власть, возможности. Мне нужны шмотки, контроль, покорность, души. Что ты можешь дать мне, юный богатей?       Парень испуганно дёргается, когда Еретик склоняется к самому уху, но продолжает молчать. Кажется, геройствовать он планировал иначе. Но Сиэль не смел отвести взгляда — человеческий рассудок в шаге от истерики показывает весьма интересные реакции тела.       — Что ты можешь дать мне, преданный слуга?       От Себастьяна парнишка отскакивает рефлекторно, не прекращая дрожать.       — Ну же, спроси ещё раз, сколько стоит купить меня, — Еретик смотрит в упор, — я засуну эти деньги в твою глотку.       Выучивший поведение парня, Еретик снова приближается и наклоняется, чтобы насмешливо промурчать на ухо:       — Шавка Короля номер два? А не пойти бы тебе нахуй?       Всхлипнув, первокурсник бесславно рванул с места и скрылся за стенами столовой. Разбит. И опозорен. Сиэлю повезло наступить на эти грабли раньше, чем Себастьян прилюдно унизил бы его в таком же виде. Прежде, чем Сила обожгла бы чудовищным касанием в самую цель.       И Сиэль понимает, смотря на стойко прямую фигуру Себастьяна, почему тот ни с кем не идёт на контакт. Себастьян есть сам у себя — и это всё, что ему надо в этом чертовом мире. Он подконтролен сам себе — и это его оружие.       Осознание прошибает током. Вот, кто ему нужен.

***

      Несмотря на звонок, оповещающий о начале пары, Сиэль мчался в другую сторону от аудитории. Ему нужно было найти Еретика. Нужно найти. Необходимо! В туалетах на первом этаже его не было, а потому Сиэль торопился по лестнице на второй. Где еще быть этой сволочи? Тяжелое дыхание над ухом не придаёт сил, но жажда найти Еретика и выбить из него согласие — хоть добровольно, хоть насильно — сподвигала нестись по ступенькам и даже получить пропуск на паре, лишь бы заключить злосчастную сделку.       Сиэль готов был идти на ухищрения и готов был манипулировать всеми полученными знаниями ради заветного «да». После неизгладимого впечатления от недавнего перфоманса в столовой и вспыхнувшего очага воодушевления в груди, Сиэль ощущал, что этот договор будет самым правильным и разумным ходом, который он только может совершить за всё время пребывания здесь.       Место встречи оставалось неизменным, чувства не подводили. Еретик неизменно курил, и Сиэль как никогда был рад, что губительная привычка парня оказывает положительное влияние на поисковый процесс Еретика. Тот не слишком заинтересован возникшей фигурой на горизонте, но не обратить на неё внимания не может хотя бы потому, что за ней возвышается уже привычная и наименее презираемая здесь. Рос тоже дышит отрывисто, капли пота стекают по порозовевшим щекам и скрываются за воротником одежды. Но он в компании раздражающего мальчишки — и это в глазах Себастьяна совершенно его не украшает. Неутолимые спасательные порывы Рос не умеет сдерживать от слова совсем.       Прежде, чем Еретик задаёт соответствующий вопрос, не сводя взгляда с Роса, Сиэль выдаёт совсем безрассудную глупость:       — Мне нужно, чтобы ты научил меня этому!