Альма-матер

      — Мама хочет к Новому Году съездить в Финляндию, — Габриэль, лежащий поперёк кровати, продолжал монотонно ведать обо всём на свете. — Говорит, в молодости там было жутко красиво. А отец настаивал на кемпинге — поход всей семьей, представляешь.       — Поход? — Сиэль удивлённо вскинул брови и оторвался от книги. Подушка под спиной вдруг показалась камнем. — Звучит как то, чем бы мы никогда не занимались. Разве интеллигенции такое позволяется?       — Крестьянское развлечение, — Габриэль подхватил. — Даже не представляю, как матушка управится со своим платьем с кринолином в суровых природных условиях.       — А откуда ты узнал, что они планируют?       — Они сами рассказали, — он перекатился с бока на живот и подложил руки под голову. — Я просто разговаривал с ними. Они ещё о тебе спрашивали. — Сиэль вопросительно склонил голову. — Ты же ничего им не рассказываешь об университете, вот они и подумали, может, мне что-то говорил. Но ты молчишь. Почему?       Сиэль был бы рад рассказать, но… что именно? «Там нет условий для учебы, действует закон джунглей, недавно нашу одногруппницу пырнули ножом, а еще там царит атмосфера тюрьмы»? Он даже не сомневается: расскажи он Габриэлю или отцу обо всём этом, те бы немедленно наведались в этот ад и навели бы порядок — свой порядок, возможно, Сиэля бы никогда больше никто не тронул. И он почти сдался перед желанием снова просить защиты, когда после пар успел лицезреть, как ребята Комиссара разбираются с каким-то парнем: пятеро на одного без права на помилование. Это было жуткое, переломное зрелище из крови, хруста чужих костей и бесчестного боя, в котором у жертвы нет шанса. Он слышал крики и всхлипы того бедняги, слышал плевки с нападающей стороны, слышал и то, как глухо отражались удары от тусклых стен туалета. И помнил этот запах. Помнил эту мольбу. Помнил взгляд одного из отморозков, что заметил окаменевшего Сиэля в проходе. И помнил, как билось сердце и сжимались легкие, когда пришлось бежать со всех ног слишком долго, чтобы остаться в живых. Свидетелей в живых не оставляли.       Когда Сиэль вернулся в тот день домой, у него дрожали руки и ноги. Всё тело, начиная из глубин и заканчивая тонким слоем эпидермиса, горело и пылало, готовое испепелить себя же. Он в любой момент может оказаться на месте того парня: зажатый пятью ублюдками, избиваемый всеми конечностями в стухшем туалете под неуслышанные визги о помощи. Фаланги пальцев оледенели, и он цеплялся ими за пламенеющее лицо и шею в попытках остудить, избавиться от невыносимого жара. Он ощущал, как болезненными вспышками отдавался каждый его вздох и как громко она — простая необходимость захватить глоток раскалённого кислорода — отдавалась от стен его комнаты. Небезопасно. Слишком громко. Да его кто угодно услышит и найдёт, если захочет.       Тогда он готов был бежать хоть к Габриэлю, хоть к отцу, лишь бы те дали заветную защиту и не дали оказаться на месте истерзанного студента. Но Габриэль привел домой Элизабет, а у отца было скверное настроение. Нельзя было. На следующий день он не отлипал от чересчур весёлого Алоиса, а тот и рад был его запуганной, застенчивой компании.       Сиэль пожал плечами:       — Было бы что рассказывать. Ты мне лучше расскажи, каким образом ты в первый же день себе поклонников заводишь. Сколько тебя знаю, никогда не понимал.       — Правда? — Габриэль хихикнул и приподнялся. Предплечья опустились на острые колени Сиэля. — Я брал пример с отца. Главное — сразу показать себя. Ты должен вести себя так, будто ты лучше них (даже если это не так), и тогда они тоже будут считать, что ты лучше них. Только заигрываться нельзя: эгоистов и нарциссов не любят. Если нужны поклонники — играй в добряка, если нужно место — выдирай с руками.       — То есть поклонники всегда плод лицемерия?       — Именно. Все в нашем мире плод лицемерия. Каждый видит тебя так, как ты этого хочешь, вот и всё.

***

      На следующий день Фрэнка Сиэль не видел ни в столовой, ни в коридорах. Не было в университете и Мэйлин, не было Себастьяна и, возможно, даже Комиссара. Все участники предполагаемого конфликта просто исчезли, словно Сиэль с ума сошёл и никаких стычек попросту не было. За столом все вели себя как прежде, хотя существенные перемены претерпела даже их расстановка. Если ранее Сиэль всегда сидел рядом с Алоисом, то теперь Алоис занимал место рядом с Финни, а Сиэль делил лавочку с Клодом.       — Так я же говорю, он через окна к нему пробрался, — Финни рассказывал о… Сиэль не помнит.       Ему удивительно некомфортно, потому что Клод не сводил с него взгляда, а Алоис увлечён беседой с Финни. С отсутствием Мэйлин места главных трепачей заняли Финни и Алоис, тогда как Ханна помалкивала.       Однако спасение нашлось само собой. Если, конечно, можно назвать спасением Комиссара на пару с мужчиной, как стало понятно по удивлённому комментарию Ханны, директором, которые приближались к их столу.       — Фантомхайв, — сурово отчеканил директор с бумагами и ручкой в руках, и Комиссар ткнул пальцем прямо в растерянного юношу. Мужчина придирчиво оглядел его с ног до головы, а затем отрезал: — За мной.       Сиэль сглотнул. Комиссар не выглядел раздосадованным или даже безразличным — на его лице злорадство и, почему-то Сиэлю кажется, желание. Желание самых нижайших смыслов — пустить кровь и отрезать голову.       — В чём же дело? — безапелляционно поинтересовался Клод.       Юноша метал взгляд от него до директора, а тот только строго нахмурился:       — Не ваше дело, Фаустус. Фантомхайв, — нетерпеливо кивнул директор.       Ничего другого Сиэлю не оставалось. Под удивлённые взгляды стола и кровожадный взгляд Комиссара ему пришлось подняться и пойти за директором. Как можно ближе к директору, потому что находиться рядом с машиной для убийств — самоубийство.       Дверь, которая вела в злосчастный кабинет, Сиэль никогда прежде не замечал. За ней редко (а на памяти Сиэля — никогда) горел свет, туда никто не заходил и не выходил, скорее всего, директор даже и не планировал приходить сюда в ближайшее время. Внештатная ситуация вырвала его из оков отдыха и счастливой жизни.       У Сиэля билось сердце и ком в горле мешал глотать. Всё это, кажется, уже было знакомо. Сейчас его станут отчитывать, говорить о неоправданных надеждах и кричать, словно он совершил непростительную ошибку.       — Вы, молодой человек, настоящее разочарование этого университета! Да мы сглупили, приняв в наши стены такое недоразумение, но как вы!.. Вы немедленно будете исключены! С вашими-то мозгами, со всеми вложенными в вас трудами и деньгами родителей! Почему вы не можете быть как ваш брат? Вы же близнецы, чёрт возьми, Сиэль, что с тобой не так? Приложи ты хоть немного усилий! Габриэль смог — почему ты не можешь? Всю жизнь будешь за братом прятаться?!       Скрип двери заставил голос в голове замолкнуть. А когда дрожащий Сиэль поднял взгляд, то ненадолго сумел даже отвлечься от снедающего страха: все пропавшие, отсутствующие за сегодня были в одном месте. И если Мэйлин, Фрэнк и еще пара ребят прямо стояли и нервозно смотрели то на пол, то друг на друга, то на директора, то Еретик — сегодня он выглядел потрёпаннее обычного — вальяжно разместился на подоконнике (скорее всего, сидеть там было нельзя) и, определённо, ему не хватало лишь сигареты в руках. Выглядел расслабленно. Слишком.       — Михаэлис! — гаркнул директор, кинув на стол стопку бумаг. — Немедленно встань.       Себастьян устало повёл взгляд от окна до всех собравшихся и неспешно поднялся. Сиэль успел заметить на лице ссадины.       Когда они ровной шеренгой выстроились, словно прибывшие заключённые перед начальником тюрьмы, — Сиэль постарался уйти куда-то в самый конец, подальше от Комиссара — директор начал:       — У меня ужасное настроение, поэтому советую выложить всю правду сразу. А то попадёт что похуже исправительных работ.       Сиэль в непонимании посмотрел на всех остальных, решительно не понимая, о чём речь. Все молчали.       — Хорошо, значит так. Остаётся первая версия?       «Какая версия?». Сиэль пребывал в числе… о, нет. Он был единственным, кто ничего не понимал. Мэйлин в его сторону даже не глядела, да и взглядом его удостоили лишь Комиссар с директором, поэтому пояснять ничего никто не собирался. Спросить Сиэлю что-то мешало. Опять как на дурака посмотрят.       — Чудесно, Фантомхайв, вы подтверждаете?       — Я-я… — Сиэль заикнулся. Ком в горле сделался нестерпимым, пришлось прокашляться. — Я не знаю.       Сердце забилось ещё сильнее от осознания, как глупо он выглядит, поэтому он поспешил добавить:       — Я не слышал первой версии.       Себастьян вздохнул предельно громко и, кажется, хотел уйти обратно к подоконнику, но вдруг сам сказал:       — Просто согласись.       Сиэль попытался слабо воспротивиться, но:       — Да, мистер Иден, мы все, — Себастьян специально выделил: — абсолютно все подтверждаем, что так и было. Давайте наказание и расходимся.       — Закройся, — шикнул Комиссар. — Слушайте, мистер Иден, это были личные и полностью дружеские разборки с Еретиком, ничего такого. Фантомхайв просто неправильно понял.       Чрезвычайно лживо.       — Совершенно дружеский спарринг, — Себастьян закатил глаза, голос сочился сарказмом. — Не волнуйтесь, мистер Иден, когда-нибудь мы полностью по-дружески прирежем друг друга.       — Ну что ты, — Комиссар усмехнулся, — приятель.       — Не дай бог.       — Заткнулись, — директор ударил по столу рукой. — Резать друг друга будете за стенами университета. Фантомхайв, — взгляд директора и Комиссара снова устремились на него, — рассказывай, как всё было.       — Господи, — Себастьян раздражённо вздохнул, — вам трижды повторить? Они использовали рыжую, та должна была привести меня к ним, но этот, — кивок в сторону Сиэля, — предупредил меня, поэтому их план накрылся. Место встречи изменилось на туалет, ничего больше. Давайте не делать вид, что произошло нечто сверхъестественное, раздавайте наказания и хватит уже.       — Ладно! Это, по-вашему, звучит убедительно? Да на кой он нам вообще нужен был? Фантомхайв в первый день повздорил с Фрэнком, и это всё, что он делал в этой истории. Эта скотина приставала к Мэй, поэтому мы ее защитили, вот и всё! Фантомхайв тут вообще ни при чём.       Как бы Комиссар ни пытался выгородить Сиэля, он ещё помнил эту плотоядную ухмылку на лице. Оскал зубов — да и только. Наверняка ещё попадёт под горячую руку. Но все преимущества были на его стороне. Поддержать его — значило бы уберечь себя от наказания и проблем со стороны руководства университета, тогда как поддержка Себастьяна была бы признанием соучастия в этой войне. Прослыть стукачом среди всех, так ещё и потерять поддержку со стороны Мэйлин… Впрочем, они уже знают правду, скрывать не получится. И всё же…       — Фантомхайв? — директор требует ответа.       Сиэль ловит взгляд Комиссара — весьма красноречивый и призывающий, скорее всего, если он подведёт его ещё и тут — будет впору прощаться с жизнью. Себастьян же никакого внимания на него не обращает. Он держит руку в кармане неизменного черного пальто — вероятно, в готовности закурить ещё одну сигарету — и невыразительно смотрит на директора. Ему решительно всё равно, какой исход будет у этого конфликта. А исход сейчас зависит от слов Фантомхайва.       Он не знал, как будет правильнее. Знал лишь путь лёгкий и сложный. Не поддержи он сейчас Комиссара — окончательно рухнут отношения с Мэй, Фрэнком и Комиссаром. Ему ещё придётся выживать здесь. Ни Габриэль, ни отец его не спасут, он будет так же избит в туалете без шанса на спасение, захлёбываясь собственным криком о помощи.       Но Сиэль не хотел лгать. Совсем не хотел хотя бы потому, что умением лгать никогда не отличался — эта прерогатива сильного и смелого брата, которому с рук всё всегда сходило. Он прокладывал себе дорогу ложью, и Сиэль в этом никогда не преуспевал.       — Себастьян говорит правду, мистер Иден.       Он пошёл на поводу собственного желания не быть братом, хотя и больше всего этого желал. Хоть долю того, что у него есть.       Себастьян закатил глаза — наверное, выразительнее, чем это может сделать любой другой человек — и отошёл назад. Рухнул в кожаное кресло.       — Чудно, мистер Иден. Как насчёт наказаний?       Сиэль почувствовал себя овцой на бойне. Два мясника вперили в него уничтожающий взгляд, предельно ясно намекая, что выбор его вкрай глупый. Просто крах. Его труп похоронят где-нибудь в горе тех бычков от чужих сигарет в туалете. Никогда больше.       — Пойдёт всем в личное дело, — директор раздражённо направился к шкафу у правой стены. Несколько папок оказались в его руках. — А насчёт наказания… Вы двое, — Комиссар и Фрэнк оказались под прицелом его пальцев, — пойдёте убирать туалеты, как главные зачинщики. Мэйлин, метлу в руки и на задний двор. А вы, — Себастьян и Сиэль взглянули на мистера Идена, — идёте в библиотеку помогать. Нервов на вас не хватит. А теперь марш из кабинета! Себастьян покинул их первым.

***

      В библиотеке оказалось, по крайней мере, чисто и тихо. Всё та же приветливая девушка сочувствующе улыбнулась им, поручив разложить книги по полкам. Этим ограничилось их наказание.       Тишину в библиотеке не нарушали. А пропуск пары Сиэлю придётся отрабатывать — увы.       Еще один «Дракула»: на этот раз в бумажном переплете и с какой-то дешёвой иллюстрацией в качестве обложки. А вот сам вампир на иллюстрации — ещё больше похож на Себастьяна. Сиэль мельком взглянул на парня, улавливая общие черты с книжным героем, и продолжил расставлять книги.       Поступил ли он правильно и ту ли сторону выбрал — вопрос без ответа. Себастьян не выглядел благодарным или довольным — на нем держалось всё то же отрешённое выражение лица, с каким он ежедневно сидит в столовой. И никогда не ест. Сиэль правда за всё это время не видел, чтобы он хоть что-то ел.       Вся ситуация с конфликтом задела Сиэля напрямую, хотя участвовал он в ней лишь косвенно и слышал мимолетом. Вникнуть не получилось.       — Слушай, — со свойственной ему робостью Сиэль постарался начать диалог. — Я так и не понял, что произошло? Мне даже не объяснили.       Себастьян не ответил. Ему определённо не было дело до того, что там бормочет глупая истеричка, поэтому диалога быть не могло.       Пора уже забыть о том, что с ним можно общаться. Этот мудак — последний мудак, придурок и тот еще ублюдок — не зря прослыл главной антизвездой университета, нечего с ним играться.       Со звонком они разошлись. Бессловно, холодно и не глядя разошлись в разные стороны. И всё равно встретились где-то в коридоре после звонка на пару — там была пустующая лавочка, которую занял Себастьян с сигаретой в руках (наверняка, уже который час готов был душу продать, лишь бы закурить). Сиэлю нужен был туалет.       Произошедшее нагнетало. Его бесславное стукачество не осталось незамеченным благодаря слишком честному и прямолинейному Себастьяну, будь он неладен. А тот курил, как ни в чем не бывало, словно ничего больше его в целом мире не интересовало. Весь его мир ограничивался тлеющей сигаретой между пальцев, с которой он собственноручно стряхивал пепел. Вся его жизнь была заключена в поглощаемый легкими табак, уничтожающий органы. Сиэлю не понять. Как отличительный знак слабого в их дуэте, Сиэлю в наследство досталась хроническая астма от дражайшей матери и слабое здоровье, чтобы уж наверняка. Он знал, что такое невозможность дышать и каково это — задыхаться от неисправных легких. И когда явно не страдающий этим Себастьян сознательно скуривал яд и занимался саморазрушением, добровольно доводя легкие до печального состояния, Сиэль завидовал. У Себастьяна было право выбора: оставить легкие здоровыми или уничтожить их. У Себастьяна всегда было право выбора, которого Сиэль оказался лишён.       — Мог бы и спасибо сказать, — Сиэлю показалось важным сказать ему это.       Важным не для него — для себя. Стало необходимым почему-то упрекнуть его.       Это снятие ответственности. «Я сделал свой выбор, Себастьян, я сделал выбор в пользу тебя, поэтому ты берёшь на себя всю ответственность».       — Вот как, — хмуро отозвался парень. Взгляд не отрывался от окна. — За что же?       — Я поддержал тебя. Ты ведь мог остаться главным злодеем в этой ситуации и отправиться мыть туалеты, как минимум.       — Верно, — Себастьян кивнул и вдруг усмехнулся — Сиэль клянётся, это первый раз за всё это время, когда он видел на его лице эмоции. — Ты сделал свой выбор в мою пользу, потому что он показался тебе более выгодным по каким-то причинам. Потому что он более правильный — для твоих принципов. Я действительно должен благодарить тебя за то, что ты извлёк для себя бо́льшую выгоду?       Себастьян повернул к нему голову, и Сиэль не отвёл взгляда. Не отводил, как бы неуютно ни чувствовал себя. В этой войне нельзя было проигрывать хотя бы сейчас. Сиэлю с ним не тягаться, Себастьян всегда будет выше, умнее, увереннее и быстрее него. Себастьян всегда будет сильнее. И возможно, именно этой силы Сиэлю недостаёт. Недостаёт силы, которая сверкает в карих глазах напротив. В коридоре пусто и тихо, здесь нет ничего, кроме нераскрытой силы, оскалившейся неуверенности и зажжённой сигареты.       Себастьян прав. Сиэль знал, что прав, знал, что просто перекладывает ответственность, и всё равно ответил:       — Должен.       Голос звучал ровно, с отголосками усталости. Знакомо. Сиэль знал, что знакомо.       Себастьян потушил сигарету, бросил бычок в горшок с ненастоящим папоротником и поднялся. Мощно, грациозно и без труда — сила движет его телом.       — Что ж, — он развернулся к Сиэлю спиной, и юноша уверен, он слышал, как тот шумно усмехнулся вновь. — Ты ужасно непонятливый, знаешь? Отъебись, истеричка.       Его голос гремел — и это тоже вина силы. Всё в Себастьяне — порождение заточённой силы. А Сиэль проглотил пробуждающуюся стеснительность и ровно, невыразительно кинул вдогонку:       — Мудак.       — Спасибо.