Два по Три

      Прогремела брань неистовая, зашло солнышко красное, вышла луна бледная. Очнулась Веинте, воительница заморская, чешуей ото лба до пят покрыта, груди наливные в стороны торчат. Оглянулась по сторонам, да места не узнает: кругом темнота, ни русов в кольчугах, не соратниц с копьями. Помнила она, что сцепилась не на жизнь, а на смерть, а потом всё как в тумане.       — Что произошло? — спросила грудастая ящерица, вглядываясь в сумрачный лес. — Великая Математика, куда делся мой отряд?       Как в лету канул лагерь. Ни палаток, ни завров, да только деревья недружественные. Ветерок холодный листья колышет, заставляет девицу хвостатую напрягаться, опасности ждать. Испугалась Веинте, глянула на роскошные белые перси. Упёрлись соски от холода в золотой лифчик. Недобрый знак, страшный. Беду сулит.       — Проклятье, — раздосадовано прошипела Веинте, опуская взгляд на выступающие, тяжёлые белые груди. Термобронелифчик, чудо-техника, почти разрядился. Стала кровь стынуть, а косточки трястись. — Как не вовремя!       Хищно загуляли красно-янтарные глаза по темени — своих подчинённых ищет. Не верила Веинте, что смогла очутиться в чужом лесу, когда только солнце светило в чистом поле. Вот токмо ходили слухи, что земля гиперборейская русовская чудесами славится, да страхами земными и не земными. Дескать, аномалии имеются, а какая где появится — это уже ни термометром обнаружить, ни штангенциркулем не измерить. Готова была ящерица грудастая успокоиться, ежели бы холод не пробирал.       — Я не могу вот так просто сдаться. Это даже не достойная смерть, — вслух сказала девушка, сжимая электропосох в руке. — Нужно найти способ развести огонь. Ох, эта проклятая Гиперборея доведёт меня до примитивных способов!        Опечалилась Веинте, да что толку? Холод атлантический уже чешуйки зубами проклятыми кусал. Ходила девица хвостатая, хворост собирала в темноте, да всё про себя сетовала. По закону ящерскому такими делами занимались по ящерки по службе ниже, да с грудью поменьше. Дескать, разум у них от самецкого ещё недалеко ушёл, так что им работу низкую и наказывали. Но на то Веинте командиром и считалась, что не брезговала и работой чёрной заниматься, и с врагом сражаться. А надо будет, путь до победы прогрызет, да без копья богатыря загубит: хоть хвостом придушит, хоть сиськами задавит. Всё глубже в леса тёмные шла хвостатая, пригибаясь на радость духам недобрым и глазам совиным. Не пугливой была, абы не возьмут в командиры тех, кто хвост поджимает, но сжалось сердце Веинте от страха. Напряглись плавники, заскрежетали зубы то ли от холода, то ли от страха. Тихо было вокруг, таинственно. Ни палочка не треснет, ни птица крыльями захлопает. А в темноте оно всякое чудится. Казалось Веинте, что деревья рожи строят и к ней тянутся, будто охаживать готовы. Уткнулась ветка сухая в зад пухлый — душа в пятки едва не бросилась.       — Возьми себя в руки, — тихо велела себе Веинте, успев набрать лишь немного упавших веток. — Это обыкновенный лес и ничего более. Не дай людским суевериям захватить твоё внимание.       Сумерки постепенно переходили в ночь, хворосту было катастрофически мало, а обнажённые плечи уже вздрагивали от холода. Укрыли тучи луну, сделалось совсем темно, да только хворосту кот наплакал. Стала Веинте коченеть. Оно и понятно, тяжело девице в земля русов. Термобронелифчик, набедренная повязка, белые трусики, наплечник, наруч и коричневые чулки. Вот и весь наряд заморской захватчицы, что за идолом плодородия пришла. Сумка, чокер и украшение в виде всевидящего ока можно было не считать — украшения, дивные, да бесполезные. Гордо ступала, шею тонкую вытянете, да обратно затянет. Клыками стучит, когтями скребёт, коленями бьётся. Совсем отчаялась Веинте, уже собиралась пасть на землю вражескую, да заметил глаза огонёк вдалеке. Неужто дома?       Как есть, дома человековы, настоящие, далеко в лесу стоят! Узнала их Веинте из свитков военных. Удобны дома русов. И земля рядом, чтобы еду выращивать, и пристройка рядом с домов для омовений приятных. И дым идёт из дому. Значит есть кто внутри!       — То, что нужно! — обрадовалась Веинте, перехватывая посох двумя руками. — Как же вовремя! Убежище от этого проклятого холода. Хм, интересно, сколько их там? Слишком тихо, значит они не напиваются и не буянят. Может быть там женщины? С ними я легко справлюсь!       Взыграла гордость воинственная, мигом разожгла кровь холодную. Поспешила ящерка к дверям, ладонью нагло толкнула. Открылась дверь, а она, времени не теряя, копьё впереди себя вытащила. Током бьёт наконечник ящерский, искры пускает. Едва теплом повеяло, как выпрямилась девица. Высокая, пышногрудая, с круглыми бёдрами зелёная воительница с тёмными круглыми пятнами на спине и белой чешуей, идущей от нижней челюсти вдоль грудей и живота, явила себя взору хозяев. Небольшие рожки украшали гладкую голову, хищные глаза смотрели перед собой. В рожках огоньки пляшут, а в глазах пламя горит. Горит, да потухает. Смотрит Веинте, а перед ней один, но двое.       — М? У меня двоится или вас двое? — приподняла бровь ящерка.       Стоят хозяева молодые, да отойти не могут. Одинаковы лицом, будто две капли воды. И волосы цвета вороного крыла, и глаза как озеро в холода лютые. Едва-едва усы отрастили под носом, да отпустили немного. Только рубахами отличаются: у левого чёрная, у правого серая. И взгляды одинаковые. Удивлённые, испуганные и… восхищённые. А так смотрят на грудастую ящерицу глазами застывшими, пошевелиться не могут. Боязно братьям, да интересно. Взглянули друг на друга, будто видят первый раз, а после снова на хвостатую. И хором ответили:       — Двое нас.       — Что ж, — удивилась та, но тут же копье перехватила сильнее и зашипела по-змеиному. — Но объяснять я буду только один раз!       Ударила Веинте по полу деревянному острием электронным так громко и сильно, что подпрыгнули груди чешуйчатые.       — Я временно квартирую в ваше логово, — величественно сказала та. — Сейчас вы мои пленники и слуги. Если поможете мне, клянусь Уравнением, я не трону вас и уйду. Если попытаетесь сражаться или сбежать, я легко догоню и убью. Обоих, — на лице ящерки появилась хитрая улыбка. — Вам понятно?       Не спорили с нею близнецы, разом кивнули, да глаза так и не отвели. Обрадовалась Веинте, облизала губы языком своим гадским. Науку о враге изучила она прилежно прилежно, запоминала всё с лёту, а теперь применяла на деле. И речью овладела вражеской, да и обычаи выучила. Ежели будут человеческие молодцы слушаться, Веинте слово сдержит и пощадит. А коли не захотят, то пусть на себя пеняют.       — Вот и славно, — удовлетворенно произнесла ящерка, оглядывая жилище.       Хорошо в хате вражеской: уютно, тепло, чисто. Живут братья вдвоём, и, видимо, живут дружно. Печка чистая и тёплая, две кровати, да и стол накрыт. Тут и дичь, и овощи, какие-то печёные треугольники с запахом жареного мяса, напитки в глиняной посуде. Довольно улыбнулась Веинте и мысленно себя похвалила. Успела к ужину, будто бы для неё делали.       — Я хочу есть, — тут же по-царски потребовала хвостатая, глядя на близнецов.       И как один, оба на стол указали, но в сторонку не отошли. Боятся красавицы с копьем острым да наэлектризованным. Наказ выполняют, вежливо боятся, и всё глазами стреляют на фигурку.       — Прошу, — молвил рус в сером. — Вот ваше место.       — Хм, а вы чего встали? — шикнула Веинте. — А ну, сели напротив, чтобы я видела вас! И знайте: увижу, чего затеяли — мигом шкуру спущу!       Сели братья на лавку, как послушные, прижались друг к дружке, пялятся серыми зенками испуганными. Обрадовалась про себя Веинте, села за стол. Толкнули груди в золотом бронелифчике тарелки к близнецам, а те ещё сильнее смотрят, как на чудо. Смотрят и молчат, не смеют пискнуть. Ящерка хмыкнула, сама глаз не сводит с братьев. Одной рукой копье держит, а второй еду в пасть тащит. То в овощи вгрызётся, то мясо проглотит. Иной раз языком оплетёт, будто пробуя, сожмёт как следует. А двое так смотрели в хищные глаза, будто моргать забыли. Хищные глаза смотрели на пару, не отрываясь. Знавала Веинте, что всякий в страхе может и руку поднять на врага посильнее. Видно было, что не богатыри братья, да только нельзя было расслабиться. Коли захочет рус, будто то молодец безусый или девица красная — так хоть на десятерых накинется. Нелогичные они звери, а потому осторожность нужна. Веинте хотелось бы есть двумя руками, но рисковать было нельзя. Так и ела она одной рукой, поспешно резко, желая согреться. Поспешила грудастая — застряла еда в горле.       Схватилась Веинте за горло, свободной рукой. Чешет окаянный чокер. Не даёт еде пройти дальше. Кашлять стала, задыхаться, попыталась снять, да только одной рукой разве получится? В глаза слёзы стали, морда оскалилась, как при нападении. Испугалась хвостатая, вновь себе конец пророчит, а тут близнец в тёмной рубахе вдруг кувшин подал.       — Испейте, а-то совсем худо будет.       Схватила Веинте питье врага, да залила в глотку оголодавшую. Легче стало. Прохладный напиток, добрый, вкусный. Сразу еда прошла и дышать стало легче. Прохладное, приятное, освежает, да и с едой помогло. Хотела обрадоваться, да в голове дума возникла: отчего помог ей, вражине и захватчице? Но ввиду не подала, чтобы не расслаблялись человеки.       — Молодец. Проживёте на день больше, так и быть. И ешьте тоже. Но жуйте вашими деформированными клыками тщательнее.       Смягчился нрав воительницы к врагам. Непонятны мотивы, но нет в братьях враждебности. Приготовили, помогли, не мешают. Стала Веинте думать, что они по молодости такие душой добры. Не похожи на богатырей. Ни меча, ни бороды. Лишь усы небольшие. А оно же сказано, что как только у человека борода растёт — то взрослая он особь. Отчего же эти не сражаются с остальными, да и живут отдельно? Кто ж их, русов знает? Зато глаза у них чистые, что вода в пруду. Задумалась Веинте, да решила: зачем голову забивать? Надо спросить лично.       — Вы живёте одни? Другие люди часто приходят? — вопрошала Веинте, так и не отпуская оружия. — Но говорите честно, ведь если соврёте, я услышу это в голосе, — коварно зашипела грудастая. Разумеется, так хорошо понимать человеческое тело она не умела. Так, припугнула.       — Одиноки мы, — сказал юноша в серой рубахе. — Сами по себе в лесу живём, никого не трогаем.       — Сестрица у нас есть, — сказал в тёмной рубахе. — Не родня она нам, да учит нас делу лесному и заботу о звере диком.       — Вот как, — задумалась Веинте. Что ж, с женщиной-то она справится. Русы-самки не занимаются ведением боя и достаточно слабы. Раненных врачуют, готовят, да порядок наводят. Совсем как мужи-ящеры. — И когда ваш сестра придёт?       — Да поди, когда снег пойдёт, — сказал парень в сером. — Она всегда приходит, когда лес спать ложится.       — А до этого ходит незнамо где. Нам не говорит, — дополнил юноша в тёмном, внимательно изучая Веинте взглядом. — А спросить изволите?       Веинте сначала нахмурилась, но решила не дерзить и не грубить. Осторожнее надо быть с этими братьями-отшельниками, а-то чего удумают. Впрочем, передумала она злится. Доброта человеческая затронула сердце хвостатой, а посему решила пообщаться не столь формально. Но и спуску не давать — надобно держать баланс.       — Спрашивайте. Но следите за языком.       — А вы сами кем будете? Не видали мы таких чудных девиц. Это нынче так все люди выглядят? На змей да гадов похожи? — искренне спросил паренёк.       Ахнула Веинте, повернула мордочку к близнецу, да и впилась взглядом хищных глазищ. Тот аж покраснел, как рак в кипятке.       — Что это значит? Ты что, совсем не знаешь, кто я такая? Хм, ваше поколение, видимо, совсем не помнит о нас.       — О ком? — спросил брат тёмной рубахе.       — О ящерах, — гордо сказала Веинте. — Вспомните сказания ваших предков! О великой войне, об Атлантиде и Гиперборее, о…       Прислушались юноши. Уши навострили, глаза опять смотрят, да только чисты и пусты. Совестно стало Веинте, неудобно как-то. И в плен взяла, и еды потребовала. Даже все правила соблюла, как на войне водится. А эти двое как-будто непричастны ни в чём. Досадно ей стало. С грусть в голосе вопросила:       — Вы об этом никогда не слышали?       — О такой басне слухом не слыхивали, — ответил в сером. — Мы только леса слушаем, к людям не выходим, обычаев не знаем.       — Сестрица говорит, что прогневаем мы, род Перуна, и что Леший нам дядька, а о всякой живности заботится должно. И о вас мы, чудо-красавица, позаботимся, вы нас не ругайте сильно, — с улыбкой сказал парень в чёрном одеянии.       Возмутилась Веинте, да не обозлилась. Сказанное не от злого умысла было, а по доброте. Значится, братья перед ней — отщепенцы от общества, отшельники, сродни тем, что в Атлантиде проживают. Так то ей и на руку! Эти и к русам не побегут, и жаловаться не будут! И время появится бронелифчик на солнце зарядить, а может и даже отдохнуть. Видит ящерка грудастая интерес в глазах парней. А самцы, они и в Атлантиде самцы. И там, и тут помогать будут, если приказать. А это она умела с лёгкой руки.       — Пока у меня нет необходимости ругать или наказывать вас. Вы делайте, как я сказала, а большего и не надо. И зовите меня Веинте, — гордо сказала грудастая, разве не стала себя "главнокомандующей" звать. — А вас как зовут, чтобы я не путалась?       — Меня Свеком кличут, — сказал юноша в сером.       — А меня — Стегом, — дополнил в чёрном. — Мы следим, чтобы ведьмовскому лесу никто не угрожал, да сами порой заплутавших выводим. А-то лес порой злой, до душ людских охочий.       — Ведьмовской? — вопросила Веинте, грудью двигая посуду. — Хм, знакомое слово. Видимо, я была права насчёт аномалий. Правда, я до сих пор не знаю, как сюда попала. Вы можете вывести меня отсюда? Я должна вернуться к отряду.       — Ежели через два солнца, Веинте, — сказал Свек. — Лес сейчас злится, тревожится. Кто-то покой его нарушает.       — Луна сегодня полная, нечисть в лесу бесится, ветки раскачивает. Это хорошо, что ты ещё нас отыскала, а то быть беде.       Призадумалась ящерка над словами ведьмовскими. Да, правда там была чистой, как роса. Ежели не случайность, то впала бы в анабиоз, а там и зверь бы съели или чудище лесное чего недоброго устроила. А тут избушка попалась с двумя братьями, что её накормили, напоили, а теперь рассказывают всё. Только два дня — большой срок! Надо к своим вернуться. Повернулась Веинте к братьям и спросила тихо, аж сама удивилась:       — А вы никак не можете вывести меня раньше? Я нужна сейчас своему отряду. Я даже не знаю, как тут оказалась.       Пожалели братья чудную красавицу, друг на друга посмотрели, да что делать? Только правду говорить, как и велела грудастая девица. Взглянули на неё виновато, да рассказали всё как есть.       — Никак не можем, Веинте. То воля леса, а не наша, — сказал Стег.       — Нас деревья не трогают, любят, идти позволяют. И все, кто рядом с нами, тоже не тронуты, — пояснил Свек. — Мы дети, а он родитель, не иначе.       — Что же, значит, два дня, —вздохнула Веинте. Прижалась грудь к столу, что белые чешуйки аж повылезали, словно тесто. Как увидели братья, так сразу изголодались. Будто на пироги смотрят. Каждому по мягкому, каждому по тёплому. Круглые груди, большие, так и сияют пламенем в свете свечей. Не видала Веинте взора на сиськи пышные. Всё думала про ситуацию нелёгкую. — Хорошо. Два дня я ещё могу потерпеть. Но вы должны мне сказать, когда ваш лес будет готов меня отпустить.       Поверила Веинте в слова близнецов. Не умом, но сердцем чувствовала, что говорят они всё как на душе, не могут лгать. Да и что делать, коли они единственные, кто из лесу выведут. Придётся дружными с ними быть, не ругаться. Почти что союз с врагом заключить! Подивилась своей мысли Веинте, приподнялась, грудями колыхнула, да и решила. Отдохнёт она здесь, сил наберётся. А дальше — что будет, то будет.       — Свек, Стег, я хочу согреться. Знаю, что у вас, людей, есть постройка, где подаётся горячий пар. Я видела похожее, когда заходила в ваш дом.       — Это ты про баню, Веинте? — спросил Свек. — Мы её топим, когда помыться надо. Лес лесом, но сестра к чистоте приучила.       — Мы правда ходим туда отдельно, — сказала Стег. — Сначала сестра моется, когда приезжает, а потом уже мы вдвоём.       — Да, про баню. Я хочу в ней согреться. Сейчас же.       Утомилась Веинте братским рассказам о лес, а те как поняли. Разом встали и пошли топить дрова, а гостью за полным столом оставили. Пускай себе ест и пьёт. Вновь подивилась ящерка такому выполнению, да чего жаловаться? Вон какие исполнительные, верные. Не каждый солдат на такое способен! Хороши братья, ничего не скажешь. А может загляделись на неё? Вдруг Веинте люба им стала? А что? И хороша собой, и вместе им пока комфортно. А формы-то какие! Груди, что дыни, талия тонкая, бёдра широкие, хвост гибкий, ноги сильные. Приятно ей внимание, да вот что вражеское только. Странно, но терпимо.       — Как же забавно иногда выходит, — хмыкнула она, беря золотистую рыбку когтями.       Растопили баню близнецы, вернулись к Веинте. Улыбнулась Веинте, заставила Свека и Стега краснеть. Отвели её братья в предбанник. Тёплый, небольшой и уютный. Хорошо здесь. Пахнет приятно травами и горячими углями. Странные ритуалы у русов, как думала Веинте, но интересные и полезные. Горячие места для омовения особенно хороши! Оставили братья Веинте, поспешив уйти. Всё красные, молчаливые, едва-едва отвлеклись от зелёных ног и пышного зада. Закрылась дверь, стала Веинте раздеваться. Бронелифчик лёг с наплечником и наручем легли на лавку, рядом поместилась повязка и трусики. Затем чулки, потом украшения. Холод уличный лесной ещё покусывал ящерку, но не сильно.       Вошла Веинте в баню, вдыхая горячий пар. Благодать, аж грудь подскочила! Мурашки по пухлым ягодицам пробежались, хвост кольцо в воздухе описал. Затвердели соски, золотой пирсинг заблестел. Села на среднюю полку ящерка, смотрит в потолок, да рассуждает о своём. Странная она, Русь эта. То едва не погибла от холода, то встретила близнецов. Как один выглядят, а сердца добрые. Странное даже. Слабостью бы Веинте посчитала, да совестно ей стало. Ящерица или рус, холодная или горячая. Доброта — она же для всех. Хороши парни, понравились ей. Пусть и русы, зато добрые. И гладкие наверное там внизу. Спохватилась Веинте, испугалась. Срамные мысли о близнецах пошли, испугали её. Поди, от воздуха горячего, что расслаблял её. А с ней и разум успокоился и мышцы. Стали украшения на сосках и клиторе жечь, выходить оно надо. Тепло теплом, но и меру знать надо.       Вышла ящерка в предбанник, а там — глядь! — а ничего нет. Пропало и оружие, и одежда, всё-всё исчезло. Лишь полотенце осталось, маленькое, срам им укрывать — всё равно, что без трусов гулять. Обернулась Веинте полотенцем, так что толку? Перси наливные торчат, ещё больше кажутся. Едва-едва до бёдер ткань достаёт, почти видна женская часть.       — Нахалы! Мне не нужно копье, чтобы проучить вас! Посмели сделать из меня дуру? Я вам покажу, кто тут дураки!