Цветок и нож

«На моем плече сидит дьявол.

Он пытается проникнуть в мою душу.

Но я говорю ему: «Тебе кажется, что ты знаешь меня,

но тебе неведомы мои грехи».

Есть место, где мои демоны пытаются спрятаться,

оно где-то глубоко внутри меня.

Я так долго держал их взаперти,

но этим вечером я освобождаю их.

Когда я смотрю на себя в зеркало, я вижу яснее —

я всего лишь чудовище.

Ты видишь это в моих глазах.

Это проникает мне под кожу.

И я не думаю, что смогу долго скрывать, кто я на самом деле.

Я всего лишь чудовище»

© Fight the fade — Monster

      Хёкджэ тревожно.       И парню трудно понять, какой из поводов — первостепенный для беспокойства. Всё навалилось разом: и раскрытие его тайн, и риск оказаться за решёткой, и вариант того, что Шивон не пойдёт на сделку — и недовольство парней сложившимися обстоятельствами.       Донхэ явно с самого начала был против формулировки сделки, которую Чонсу от имени «Ынхёка» предложит Шивону — чистосердечное признание о всех незаконных делах в обмен на то, что обвинение в убийстве Ынхёка Шивон не получит. Для такого честного и справедливого человека, как лидер группы, это кажется безумно неправильным и несправедливым, ведь при таком раскладе смерть Ынхёка будет напрасной, неотомщённой и преступник окажется без заслуженного наказания. Донхэ было сложно сдержать свои эмоции, и Хёкджэ не мог его в этом осудить — Донхэ желает защитить группу, защитить Ынхёка и его память, и на его месте парень бы тоже всё это хотел, но обстоятельства сложились совсем иначе. — «Это из-за меня мы не можем обвинить Шивона в убийстве Ынхёка…» — печально думает Хёкджэ, понимая, что и с этой тяжестью ему тоже придётся жить до самого конца. — «Я столько всего натворил, Ынхёк… Я не справляюсь без тебя. И я не знаю, как просить у тебя прощения за это… за то, что справедливость не будет восторжествовать…»       Но Чонсу, как самый объективный из них, сумел донести до Донхэ и до сомневающегося Хёкджэ простую истину — на любую попытку предъявить Шивону обвинение в убийстве этот мужчина тут же сдаст Хёкджэ полиции, не раздумывая. Более того — он может сделать это и сейчас, если не пойдёт на сделку, потому что это будет выгодой для расчётливого мужчины, что в тюрьму явно не собирался. В этом вопросе Хёкджэ согласился с менеджером довольно быстро — он не хочет больше делать ошибки и снова подвергать ребят и агентство опасности, так что выбора у них, наверное, действительно больше нет.       Чонсу не вдавался в детали того, что ему удалось выяснить, но официальное согласие от Хёкджэ он получил — и после этого исчез почти на день, занимаясь расследованием. Чтобы парни не сидели, как на иголках, менеджер наконец разрешил Сонмину и охраннику по имени Шону привезти ребят и Рёука в больницу — и напомнил, что к вечеру в больницу приедут родители Донхэ, так как они уже давно хотели увидеть своего сына и лично убедиться, что он невредим. Хёкджэ всё хотелось спросить, почему Чонсу просто не отдаёт Донхэ его мобильный для связи с родителями и ребятами, но, чуть подумав, он быстро находит ответ и сам — пока менеджеру неизвестно, кто из агентства может знать о делах Шивона, пользоваться сотовыми ребятам попросту опасно.       Вдобавок и после травм, полученных Донхэ, ему может быть противопоказано пользоваться телефоном для звонков, так что несчастным родителям Донхэ приходилось только ждать, пока Чонсу разрешит им приехать. — «Может, хоть ребята успели их предупредить, что Донхэ цел, перед тем, как Чонсу забрал и их телефоны?» — предполагает Хёкджэ, наивно решив, что сейчас все мемберы группы и Рёук в некоей социальной изоляции, чтобы ни один назойливый фанат не сумел прорваться в тесный круг и выведать какую-либо информацию. — «Хотя, возможно, всю связь держат сейчас Чонсу и Сонмин…» — неплохая идея приходит Хёку в голову, когда в палату, чуть было не отпихивая друг друга, врываются Хичоль и Рёук, сразу же кинувшись к койке Хёкджэ. Охнув от неожиданности, Хёкджэ чуть было под одеяло не прячется, особенно от возмущённого, но при этом заплаканного взгляда Рёука: сразу же крепко стиснув друга в своих объятиях, невысокий парнишка чуть ли снова не плачет, забормотав:       — Какой же ты придурок, Хёкджэ! Я так за тебя испугался! А если бы тебя там убили?..       — Рёук… — сдавленно сипит Хёкджэ, умоляюще уставившись на взволнованного Хичоля, расхаживающего вокруг койки, как коршун, что кружит над добычей. — Я… мне дышать нечем…       — Ты как тут, мышонок? Старик нам всё не звонил — мы уже хотели Сонмина в заложники брать, — шутит Хичоль, подходя со свободной стороны к койке и осторожно погладив парня по голове, практически не надавливая на бинты. — Ты всё-таки рассказал всё Чонсу, да?       — Я…. Да… — Хёкджэ робко косится на явно уставшего Сонмина, что шутке про заложников совсем не обрадовался, как будто стараясь слиться со стеной. — Я… а разве…       — Ну-ну, полегче. Вы же его раздавите, — многозначительно хмыкает Чонун, присаживаясь на свободный стул рядом с койкой Донхэ и легко похлопав того по колену. — Ну как вы тут? Что там с расследованием?       — «А ведь Донхэ тоже пострадал. Хичоль должен был в первую очередь заботиться о Донхэ…» — от мысли об этом Хёкджэ становится очень стыдно, но, с неохотой чуть ослабив хватку, Рёук поворачивает голову, уставившись на молчавшего лидера группы, и произносит, сдавленно всхлипывая:       — Донхэ… спасибо тебе, Донхэ. Если бы не ты — Хёкджэ бы…       — Рёук! — Хёк обеспокоенно бросает новый взгляд на помощника менеджера, но Кюхён, подобравшись к краю его койки, легко шлёпает его по ноге через одеяло, буркнув:       — Не трясись. Сонмин знает, кто ты, но тебя не выдаст.       — Всё в порядке, Рёук, — выдавливает из себя Донхэ, тоже уставившись на Хёка, и от этого взгляда Хёкджэ снова становится одновременно и неловко — и страшновато. — Главное, что Хёкджэ жив и Шивон до него не доберётся. Физически, по крайней мере.       — Физически? — переспрашивает Чонун, сощурившись с подозрением. — Поподробнее расскажешь?       — Наверное, это должен рассказывать я, но… Во-первых, я хочу сказать тебе спасибо, Сонмин, — вздыхает Хёкджэ, когда Рёук, нервно закусив губу, чуть отступает. — Прости, я не хотел никого впутывать во всё это…       — Но ты впутал, — невесело шутит помощник менеджера, выдавив из себя улыбку. — Ну, по крайней мере, ты меня от увольнения спас, так что… в какой-то мере я перед тобой в долгу, Хёкджэ. А говорить о том, что было… наверное, пока не стоит. Ты явно не готов к подобным разговорам.       — Ну вот и разобрались. Так что в итоге с расследованием? — уточняет Кюхён, перебравшись поближе к Донхэ и осторожно положив руку на его плечо — его деловитое ворчание немного помогает Хёкджэ отвлечься от печальных мыслей о брате и обо всём этом обмане. — Шивона посадят?       — Пока непонятно, — признаётся Хёкджэ, не зная, как начать непростой рассказ. Но тёплая рука Хичоля, мягко сжимающая его пальцы, немного приободряет парня, да и Рёук, что хоть и до сих пор еле сдерживает слёзы, всё-таки рядом, так что, чувствуя себя немного поувереннее, парень добавляет:       — Мне… пришлось рассказать Чонсу всё, что я знаю. Донхэ его предварительно подготовил, так что Чонсу-хён был очень добр ко мне и даже не кричал…       — Попробовал бы он хоть рыкнуть на тебя… — недовольно ворчит Хичоль, присев рядом и так и не выпустив руку Хёкджэ из своих пальцев. — Ты сумел что-то вспомнить? Неужели Ынхёк рассказывал тебе о конфликте с Шивоном?       — Нет, он мне ничего не говорил, — возражает Хёкджэ, опустив голову. — И Шивон оказался совсем неразговорчивым, когда мы ехали на его машине… Из того, что я сумел вспомнить — это его слова, что его командировки в Японию были ненастоящими, и что Ынхёк это знал.       — В Японию? Он и вправду туда зачастил в последние годы, но… — Хичоль тут же взволнованно оборачивается на Донхэ, и Хёкджэ понимает, что все мемберы подумали об одном и том же — о милых девушках из BABYMETAL. Кюхён, нервно икнув, не на шутку встревожился, и, чтобы поскорее всех успокоить, Хёкджэ торопливо добавляет:       — Шивон говорил, что Ынхёк не сумел защитить девушек, но мы подозреваем, что никакого… физического вреда он им не причинял. Скорее всего, они бы рассказали Ынхёку…       — Сузука бы точно не стала молчать, — неохотно соглашается Хичоль, почти тут же добавив:       — Мелкий — не вздумай им звонить сейчас.       — Ты давно мысли читать научился? — огрызается Кюхён, доставая мобильный из кармана и недовольно зыркнув на старшего мембера. — Твои бы умения, да на пару месяцев раньше…       — Хичоль прав. Не стоит сейчас им звонить и всё рассказывать, — тихо добавляет молчавший до этого момента Донхэ, и от его слов Кюхён неохотно убирает телефон обратно в карман, хоть по выражению лица макнэ видно, что он уже готов просто выбежать из палаты и срочно позвонить девушкам, чтобы убедиться, что они в порядке. — Я понимаю, что вам тревожно — мне тоже неспокойно от мыслей о том, что Шивон мог впутать их в свои незаконные дела. Но Чонсу сейчас занимается расследованием, и он отправил Джексона из американского филиала в Японию с доверенной охраной, чтобы разворошить этот улей. Если вы сейчас позвоните девушкам и всё им расскажете — они могут невольно спугнуть того, кто причастен к делам Шивона.       — Но мы же не оставим их в неведении? А если они тоже в опасности? — возражает Хичоль, поёжившись. — Бесит это ощущение беспомощности.       — Конечно, мы всё им расскажем. Ну… кроме тайны Хёкджэ и Ынхёка, наверное, — предлагает Чонун, задумчиво потерев пальцами подбородок. — Не думаю, что их стоит в это впутывать. Да и Хёкджэ, наверное, не хочет раскрывать свои тайны перед общественностью.       — К тому же Шивон решился напасть на Хёкджэ, потому что мы стали искать того, кто убил Ынхёка, — осторожно подмечает Рёук, нервно переступив с ноги на ногу. — Так что если бы девушки что-то знали о незаконных делах Шивона — он бы принял меры гораздо раньше…       — Разумно. Тогда наша изоляция от всех контактов может, наоборот, увести их от удара, — соглашается Хичоль, совсем легко потарабанив пальцами по костяшкам пальцев Хёкджэ. — Что ты ещё рассказал Чонсу, мышонок?       — Мы… у нас возник вопрос, каким образом в той больнице, куда Шивон привёз меня и Ынхёка, никто не заметил подмены, — Хёкджэ продолжает свой рассказ, когда все снова смотрят на него. — У нас должны были отличаться анализы, но в тот момент мне было… так плохо… что я просто об этом не думал. И когда мы над этим задумались, мы предположили, что наши с Ынхёком медицинские карты кто-то подменил между собой…       — Думаешь, Шивон был с кем-то в сговоре в больнице? — переспрашивает Кюхён, недовольно нахохлившись. — Просто потрясающе. Нам только этого не хватало. А если и тут к тебе кто-то проберётся?       — Ёнун никого постороннего сюда не пустит, даже в медицинском халате — Чонсу позаботился, — с явным трудом произносит Донхэ, и от этих слов Хёкджэ становится немного спокойнее — лидер группы не стал бы так уверенно говорить о мерах предосторожности, если бы не знал наверняка. — Только проверенный персонал может сюда зайти — и врачи об этом явно знают. Но да, мы подозреваем заговор. Сам Шивон бы не успел подменить карты — времени не было.       — И как найти того, кто с ним в сговоре? — риторически вопрошает Рёук, устало опустив руки. — Непростая задачка. Не знаю, как ваш менеджер справится…       — Значит, в сговоре кто-то из работников, кто обучен работе с базой медицинских карт, — подмечает Чонун, переглянувшись с замолчавшим Хичолем. — Как Чонсу будет искать преступника — непонятно. В тот день в больнице наверняка было много специалистов.       — Знаете, а мне пришла в голову одна мысль… — задумчиво произносит Сонмин, когда Хёкджэ уже было позабыл о том, что помощник менеджера сейчас тоже здесь. — Я не могу сказать точно насчёт больницы и должности… но, кажется, в какой-то из больниц работает супруга Шивона.       — Правда? Думаешь, там работает его жена? — встрепенулся Хичоль, уставившись на Сонмина и крепче сжав руку Хёкджэ. — Ты уверен?       — Я не уверен, что она работает именно там — и не уверен, что она работает с медицинскими картами в базе, но я припоминаю, что в личном деле Шивона его супруга была указана как медицинский работник, — помощник менеджера лишь пожимает плечами, неуверенно добавив:       — Я могу заглянуть в личное дело, если нужно, но электронных копий у меня нет. Придётся ехать в агентство.       — Это может помочь Чонсу. Стоит проверить эту теорию, — Донхэ внимательно смотрит на стушевавшегося Хёкджэ — и снова поворачивается к помощнику менеджера. — Ты можешь поехать прямо сейчас? Чонсу собирался встретиться с полицией, так что ему может помочь эта информация.       — Ладно. Только не уходите отсюда никуда, а то господин Пак мне голову отвернёт. Я быстро, — соглашается помощник менеджера, тут же кивнув. Выдохнув с облегчением, Хёкджэ тихо добавляет:       — Спасибо тебе, Сонмин.       И, несмотря на воодушевление от предположения, которое может помочь расследованию, Хёкджэ не мог не обратить внимание на то, как осторожно Донхэ поворачивает голову, боясь сделать резкое движение. — «Ему всё ещё больно…» — понимает парень, и ему снова становится очень стыдно. — «Надеюсь, он быстро поправится…»       — И… вам следует знать кое-что ещё, — Хёкджэ страшно признаваться в очередной катастрофе, которая произошла по его вине, но деваться некуда — эти люди перед ним были близки с Ынхёком, потому они заслуживают знать правду. — Чонсу… поедет к Шивону, чтобы договориться с ним о сделке.       — О сделке?! — возмущённо восклицает Кюхён, нервно дёрнувшись. — Это ещё что за вздор?       — Кюхён, давай потише, — просит Чонун, многозначительно посмотрев на одновременно взвившихся Хичоля и Рёука. — И вы тоже — цыц. Хёкджэ, продолжай.       — Простите меня… — сдавленно добавляет Хёкджэ, еле сдерживаясь, чтобы не закрыть лицо руками: несмотря на то, что Йесон помог ему, аккуратно и в своей манере заставив мемберов и Рёука замолчать, говорить о предлагаемой сделке всё равно непросто. — Но из-за того, что Шивон знает, кто я, и легко сможет это доказать… Чонсу приходится предлагать Шивону сделку, с согласием от моего имени. Если Шивон… умолчит о том, кто я… Чонсу не будет выдвигать обвинения в… убийстве Ынхёка…       — Чего… — почти шёпотом переспрашивает Хичоль, придвинувшись ближе — и от его потемневшего взгляда Хёкджэ становится очень страшно. — «Он же был лучшим другом Ынхёка… он не простит меня за то, что Шивон избежит наказания за убийство…» — мысль приходит в голову Хёкджэ слишком поздно, и он осторожно пытается высвободить руку из холодных пальцев Хичоля — почему-то в том, что старший мембер легко сломает ему кости в пылу праведного гнева, Хёк не сомневается. Хёкджэ уже приходилось видеть, каким злым и неподконтрольным становится Хичоль, если дело касается защиты Ынхёка — и снова спровоцировать этого берсерка и нарваться на его выпущенного зверя Хёк, откровенно говоря, не хочет.       — Ты это серьёзно сейчас? — тихо уточняет Кюхён, не сводя с Хёкджэ настороженного взгляда. — Ты спустишь ему это с рук? Думаешь, Шивон промолчит?       — Я… я не знаю, — Хёкджэ устало всхлипывает, невольно пытаясь согнуть ноги в коленях, чтобы подтянуть их к груди и съёжиться на койке. — Я уже ничего не знаю… Я так устал…. Я знаю, что так нельзя, и я тоже хочу, чтобы он понёс наказание за то, что совершил… Я даже пытался подготовить себя к тому, что я… попаду в тюрьму… но эта правда и вас погубит — и агентство… Я так виноват перед всеми вами, я виноват перед Ынхёком, но я не могу… я не могу ради справедливости сломать жизнь стольким людям…       — Хёкджэ… — Рёук вздыхает и осторожно приобнимает парня за плечи, неспешно поглаживая его руки поверх больничной одежды. Друг больше ничего не говорит, но Хёкджэ понимает всё и сам — сейчас это не дело Рёука, и не ему решать, можно ли осудить Хёкджэ за это решение или нет. Именно ребята были близки с Ынхёком, и только они сейчас и могут принять решение, с которым Хёку тоже придётся считаться — простить его и за это, или же обвинить его во всём, что свалилось на их плечи. Во всём, в чём Хёкджэ действительно виноват.       — А ты что скажешь, Донхэ? — негромко уточняет Чонун, прерывая тишину, сопровождаемую всхлипами Хёкджэ. — Что-то мне не верится, что ты так легко на это согласился.       — Я был против, — признаёт лидер группы, и в этом он не лжёт — Хёкджэ готов это подтвердить, если ребятам это поможет не злиться на него и весь свой гнев спустить на самого Хёка. — Я хочу добиться справедливости, но… выбора у Чонсу и вправду нет. Если Шивон захочет испортить жизнь Хёкджэ — он погубит не только его, но и всё агентство. Мы все погрязнем в скандалах и репутацию уже не восстановим.       — А вообще — Шивон сможет доказать, что ты не Ынхёк? — уточняет Кюхён, и когда его рука касается колена Хёкджэ через одеяло, парень испуганно вздрагивает и вскидывает голову, увидев, как макнэ тут же отступает назад, словно немного испугавшись. Но Хёкджэ вспоминает, насколько осторожно обычно Кюхён «делает шаги навстречу», и понимает, что в этот раз макнэ скорее всего просто не хочет сделать какое-то лишнее или пугающее движение, чтобы Хёк не запаниковал ещё больше. Но Кюхён явно хотел привлечь к себе внимание, и теперь ухватившись за край каркаса койки и сразу же стушевавшись, он неуверенно уточняет, что именно хотел сказать:        — Ну, если карты действительно подменены — по анализам тебя не вычислят. Какие у него в таком случае есть доказательства?       — Он… наверное, он может сказать всё, что угодно… — негромко отвечает Хёкджэ, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не повернуть голову к Хичолю, грозно нависшему над ним, как горгулья. — Рассказать, что я не знаю какие-то факты об агентстве и сотрудников, напомнить о визитах в банк и о том, что я не умею водить машину… На допросе я попадусь слишком быстро, если полиция задаст нужные вопросы. Поверит ли кто-то в его незаконные дела, если агентство попадётся на подмене личности артиста… Никто же не поверит, что директора ничего не знали. Простите меня…       — Тогда хорошо, что Сонмин вспомнил про информацию о жене Шивона. Если она действительно медицинский работник и была в сговоре с мужем, это может помочь в сделке. Не захочет же он подставить свою супругу и засадить её за решётку, — подмечает Чонун, негромко вздыхая. — Не извиняйся, Хёкджэ. Мы же все понимаем, что если бы не Шивон — ничего этого бы не было. Это не твоя вина.       — Но сейчас вы все в опасности… из-за меня… — Хёкджэ снова всхлипывает, зажмурившись, чтобы не наткнуться на наверняка осуждающий взгляд Хичоля. — Я так виноват…       — Ты не виноват, — тихо отвечает старший мембер, и Хёк вздрагивает от неожиданности, снова съёжившись, но Хичоль наклоняется ближе и бережно приобнимает парня, с осторожностью прислонившись щекой к его забинтованной голове. — Не плачь, мышонок. Думаю, Ынхёк был бы не против… если это спасёт тебя от тюрьмы. Мы понимаем.       — Хичоль… — Хёкджэ не выдерживает и плачет громче, крепко обнимая старшего мембера и доверчиво прижавшись к нему. На какой-то миг все проблемы становятся такими неважными, когда он понимает, что Хичоль не сердится на него и принимает и эту вынужденную меру. — «Он такой хороший…» — думает Хёкджэ, всхлипнув и прикрыв глаза, стараясь сдержать свои бормотания, которые так и рвутся из груди:        — Мне так жаль, Хичоль…       — А ведь Хичоль прав — тебе лучше постараться успокоиться, — добавляет Кюхён, высовываясь из-за плеча старшего мембера. — Сонмин говорил, что родители Донхэ уже сюда едут. Нам надо решить, что мы будем им рассказывать. Да и Рёуку лучше в этот момент тут не находиться — я не представляю, как мы им объяснять будем, кто он и что тут делает.       — А если они на Хёкджэ разозлятся? Я должен быть тут, — упрямо возражает Рёук, но Йесон лишь многозначительно хмыкает, пожимая плечами:       — Ты правда думаешь, что мы не заступимся за Хёкджэ? Я и так боюсь, что придётся Хичолю вовремя рот затыкать, так что тебе на самом деле придётся вернуться в общежитие, Рёук. Думаю, к тому времени Сонмин уже вернётся и отвезёт тебя. А мы приедем после того, как проводим родителей Донхэ. Ночевать тут нам всем явно не позволят, так что в палате может остаться кто-то из нас. Будем сменять друг друга.       — «Рёука это не остановит», — боязливо предполагает Хёкджэ, неохотно разжимая объятия Хичоля, но, чуть усмехнувшись, Рёук лишь качает головой, всплеснув руками:       — Ну что мне с тобой делать, Хёкджэ… Ладно, придётся ненадолго оставить тебя. По крайней мере, пока Чонсу не гонит меня из общежития — я могу быть рядом и навещать тебя до выписки. Тебе бы ещё мобильный сюда, чтобы я не нервничал…       — Нельзя им сюда мобильные. Чонсу и нам-то всем запретил принимать любые звонки, кроме оговоренных списков контактов, ты сам слышал, — возражает Кюхён, пожав плечами. — Но после расследования шумиха уляжется… рано или поздно.       И, несмотря на ободряющие слова Кюхёна, в которые хочется верить, Хёкджэ было не по себе. Он только надеялся на то, что присутствие ребят немного сгладит накал ситуации, когда в палате появятся родители Донхэ, раз Рёука Сонмин по возвращении решил сам отвезти в общежитие. Правда, парни почти в голос заявили, что помощник менеджера сделал это, чтобы не принимать на себя удар в виде гнева родителей Донхэ, что так долго не могли увидеть своего сына — но ни Хёкджэ, ни, собственно говоря, Донхэ не возражали против такого расклада. Но при этом Хёк и подумать не мог, что вместе с господином и госпожой Ли в палату ворвётся немного запыхавшаяся госпожа Ким со слегка взбитой от быстрого шага причёской.       — Донхэ! — как только госпожа Ли находит взглядом своего сына, она, едва глянув на мужа, тут же бросается к Донхэ, ринувшись через ребят как молния, как стрела — и Хичоль с Кюхёном едва успевают улизнуть с её пути. Судя по всему, парни догадались, что их просто-напросто сметут этой взволнованной родительской энергией, даже если потом мама Донхэ скажет, что не хотела их обидеть и сделала это случайно — и потому решили не рисковать. Остановившись у койки Донхэ, нервно и тяжело дыша, госпожа Ли осторожно кладёт руки на щёки притихшего парня, безумным взглядом оглядывает его, а после, убедившись, что, несмотря на синяки на шее, распустившиеся как крупные фиолетовые цветы, её сын выглядит вполне себе здоровым, только немного ошарашенным и как будто пришибленным, — крепко обнимает его и прижимает к себе.       — Ынхёк, милый, как твоя голова? — встревоженно вопрошает госпожа Ким, добравшись до койки затаившегося Хёкджэ и, игнорируя беспокойные взгляды ребят, тоже тянется приобнять его, совсем позабыв, что в прошлый раз «Ынхёк» её испугался. Хёкджэ замечает, что за спиной мамы Хичоля сам Хичоль тянется к доброй женщине, чтобы отвлечь её от пострадавшего, что господин Ли, внимательно посмотрев на стушевавшегося Хёкджэ, сперва тоже подходит к своему сыну — и Хёк понимает, что ему надо что-то сделать. — «Она ведь не причинит мне вреда…» — напоминает себе Хёкджэ и, едва заметно махнув рукой Хичолю, доверчиво тянется в объятия взволнованной женщины, тихо добавив:       — Я… я опять с сотрясением, госпожа Ким, но всё обошлось. Я в порядке, правда.       — Мам, ты не говорила, что тоже приедешь, — в разговор пытается вклиниться Хичоль, и делает он это совершенно зря: с неохотой отстранившись, госпожа Ким безболезненно тянет сына за прядь волос у виска, устало воскликнув:       — Ты правда думал, что твоё сообщение «Ынхёк и Донхэ в больнице, но живы-здоровы» меня успокоит? Тебя прошлый раз совсем ничему не научил, да?       — Да не успел я ничего пояснить, — ойкает Хичоль, морщась под негромкое хихиканье Кюхёна и Хёкджэ — похоже, макнэ группы действительно опасается гнева родителей Донхэ, так как он сразу же переместился подальше от койки Донхэ, устроившись практически под боком Хёкджэ. Рядом с Донхэ остался только Йесон, так как спокойно и без неуместных слов пояснить ситуацию, наверное, получится только у него — и все, даже сам Йесон, это прекрасно понимали. А вот перед матушкой Хичоля придётся объясняться им всем, так что, решив взять часть разговора на себя, Хичоль с меньшей уверенностью добавляет:       — У нас Чонсу рвёт и мечет, ещё и на связь ни с кем выходить не разрешает. Тут такой хаос — мы сами сюда едва пробились.       — К вашему менеджеру у нас тоже отдельный разговор. Как он вообще допустил то, чтобы Шивон на вас напал?! — строго вопрошает господин Ли, мягко поглаживая Донхэ по плечу. Госпожа Ли тем временем уселась рядом с Донхэ и, обхватив его пальцы своими руками, наклонилась ближе к сыну, что-то негромко ему говоря и явно потеряв интерес ко всему остальному, что происходит в палате. Вдобавок и Донхэ сам сразу же потянулся к матери: стараясь не морщиться, парень наклонился к ней, так близко, что они чуть было не касались лбами — и прикрыл глаза, наконец позволив себе вздохнуть полной грудью. И, испытывая странную, непривычную гамму чувств, Хёкджэ виновато отводит взгляд от этой очень личной сцены, надеясь, что он не расплачется от неприятно щемящего чувства — конечно, Хёк был очень рад, что Донхэ наконец увидел своих родителей и немного успокоился, что те наконец сами убедились, что их сын жив, в сознании и быстро пойдёт на поправку, но, помимо чувства вины, Хёкджэ испытывает такое давящее чувство зависти. Зависти к тому, что рядом с Донхэ есть близкие и родные люди — по сравнению с Хёком, который из-за своих ошибок потерял последнего родного человека, которого он очень любил.       — «Ты виноват. Ты виноват. Ты виноват», — ледяной голос Ынхёка монотонно звучит в его голове, приглушая все остальные звуки. Хёкджэ пугается этого неожиданно возникшего голоса, несмотря на то, что ему всё казалось, что услышать Ынхёка хотя бы в своих мыслях — это непозволительная роскошь, которая больше никогда не будет достижима. — «Ынхёк…» — с такой тоской отозвалось его собственное сознание, подковырнув всю ту боль и горечь, с которыми Хёкджэ пытался примириться, но не мог: он лишь усыпил свою совесть, поддавшись красивому обману и наивной вере в то, что однажды будет легче. Хёкджэ обманул сам себя, как маленький мальчик — и за эту доверчивость всегда приходит расплата. Ему становится нечем дышать, он хрипло хватает ртом воздух — и слышит в голове лишь ужасный звук скрежечущих по дороге шин.       — «Не надо. Я и так это знаю. Я ни на день не забуду, что не только Шивон виновен в твоей смерти. Я буду всегда помнить об этом, я буду вечно корить себя, пока не умру. Но я не могу предъявить ему обвинения в твоей смерти — иначе… я же пропаду в тюрьме. Я заслужил наказание, я знаю, но тогда я разрушу жизни тех, кто был тебе дорог… кто дорожил тобой. Прошу тебя, Ынхёк, не надо…» — умоляет Хёк, и, бессильно опустив голову, он сам не замечает, как, не контролируя себя, жалобно хнычет:       — Не надо…       — Ынхёк? Ынхёк? — парню кажется, что голос Кюхёна звучит среди скрежета металла и визга шин совсем неестественно, чужеродно. Голос макнэ — это последнее, что Хёк мог бы услышать в этом смерче из боли, разрывающей на части, но всё равно Хёкджэ пытается ухватиться за этот голос — и отогнать наваждение, пропитанное чувством вины, горечью и завистью. Вырваться в суровую реальность, с которой ему придётся что-то решать.       Когда темнота, разбавляемая вспышками давящего прошлого, немного отступает, он часто моргает, и, заметив склонившегося над ним макнэ, вздрагивает от неожиданности — голос Кюхёна как будто звучал практически в его ушах, как будто в самой голове, выдуманный, неестественный на первый взгляд, и Хёк и подумать не мог, что макнэ действительно оказался чрезмерно для них обоих рядом. Так близко, что Хёкджэ мог бы поклясться, что Кюхён позвал его не своим настоящим голосом — а душой, такой же измученной, обессилевшей, потерявшей важную часть себя. — «Я в больнице…» — напоминает себе Хёкджэ, шмыгнув носом и поджав губы. — «И… Кюхёну ведь тоже тяжело это видеть. Он же не общается с родителями. Тогда, наверное, хорошо, что я… так его отвлёк».       — Ты как? Окочуриться не тянет? — нервно интересуется макнэ, переглянувшись с взволнованным Хичолем: старший мембер замер рядом с койкой Хёкджэ, не зная, что предпринять. — Может, за врачом сбегать?       — «Я ведь так и не узнал, что значит это слово», — от мысли об этом Хёкджэ печально усмехается и, вытирая влажные от слёз щёки, хрипло отвечает:       — Н-нет, не тянет. Извините, я… я вроде в порядке.       — Не уверена, что хочу знать значение этого слова. Может, и вправду врача позвать? — госпожа Ким обеспокоенно прикасается тёплой рукой к щеке Хёкджэ, очень осторожно поглаживая его мокрую от слёз кожу, чтобы успокоить его и поддержать. — Прости нас, Ынхёк. Мы не хотели тебя расстроить. Но мы очень за вас испугались…       — Вы не расстроили, госпожа Ким… Просто вы не всё знаете, — признаётся Хёкджэ, упорно игнорируя панические взгляды, которыми обменялись Хичоль и Кюхён, как будто мысленно подбирая самый действенный способ, как заткнуть ему рот. — Шивон, он… это непросто объяснить. Он хотел… убить меня. Донхэ чудом нашёл нас и спас мне жизнь. Без него полиция бы не успела найти меня… живым. Простите меня. Я не хотел, чтобы кто-то пострадал… особенно Донхэ.       — Ынхёк, мы ни в чём не виним тебя. Если ты решил, что мы сердимся на тебя — то прости нас, пожалуйста, — вполне искренне говорит господин Ли, подтянув ещё один стул ближе к койке Донхэ и усаживаясь рядом с ним. — И мы рады, что ты жив и в сознании, как и Донхэ, но мы не знали, что и думать. Ваш менеджер не позволял нам приезжать сюда, а на звонки Донхэ не отвечал.       — Пап, Ынхёк правда не виноват. Никто и подумать не мог, что Шивон… решится на такое, — сдавленно отвечает Донхэ: открыв глаза, он с явной неохотой чуть отстраняется от взволнованной мамы, чтобы привлечь внимание отца и вмешаться в разговор. — Позже мы всё вам объясним, но сейчас… не горячись, пожалуйста. И я… в порядке. А вот у Ынхёка новое сотрясение, и он потерял много крови.       — И с Чонсу лучше всего сейчас не ругаться, господин Ли. Сейчас он — главный представитель Ынхёка и Донхэ в расследовании, так что его помощь нам необходима, — Чонун, застыв у стены, чтобы освободить дорогу родителям Донхэ, негромко встревает, снова напоминая всем о своём существовании. — У Шивона был идеальный послужной список, так что никто не мог увидеть в нём ненадёжного человека, к сожалению.       — Ынхёк, ты как сейчас себя чувствуешь? — голос госпожи Ли кажется слишком суровым, но, когда она мягко целует Донхэ в макушку и поворачивает голову, чтобы увидеть Хёкджэ, парень замечает, что эта добрая женщина всё также внимательно и взволнованно оглядывает и его самого, подмечая каждую мелочь: забинтованную голову, бледное лицо, яркий тонкий след от цепочки на шее — и очень виноватый, заплаканный взгляд Хёкджэ. — Я очень хочу услышать все подробности, чтобы знать, за что кричать на вашего менеджера, но… слава Богу, вы оба живы. Честное слово, Ынхёк, ты не человек, а катастрофа!       — Простите меня… — едва остановившиеся рыдания снова подступают к горлу Хёкджэ, когда он слышит этот обвинительный тон: он понимает, что госпожа Ли не имела в виду ничего плохого, понимает, что это было лишь усталой попыткой как можно мягче выплеснуть накопившиеся эмоции, и он понимает, что она права во всём, но парень настолько устал, настолько напуган и измучен, что слёзы снова начинают стекать по щекам — и Хёк уже не может это контролировать. Он видит, что ребята перешёптываются, решая, стоит ли позвать врача с успокоительным, он еле выносит эти взволнованные взгляды родителей Донхэ, но то, что госпожа Ким принимается что-то успокаивающе бормотать, бережно поглаживая парня по голове, точно как и Хичоль, едва касаясь и опасаясь надавить, срывает все засовы с сердца и совести Хёкджэ. — «Я не могу больше им врать… Даже сейчас они все так добры ко мне…» — думает Хёкджэ, и, сглотнув, порывисто выпаливает, не давая парням ни шанса остановить его:       — И… я больше не хочу лгать вам. Я… вы были так добры ко мне всё это время, и потому я хочу быть честным перед вами. Мне тяжело в этом признаться, но вам стоит знать, что… что я на самом деле не…       — Что ты — Хёкджэ? — неожиданно участливо вопрошает госпожа Ким, и от этих слов в палате становится очень тихо — только Кюхён, ахнув, садится мимо стула, шумно плюхнувшись на пол. В другой ситуации все мемберы либо посмеялись бы, либо и вовсе отвлеклись бы на макнэ, чтобы увидеть, не покалечился ли Кюхён, но сейчас всем совершенно не до этого, ведь Хёкджэ решился напрямую объявить родителям ребят свою страшную тайну — что он не Ынхёк.       — «Они… знали?!» — Хёкджэ испуганно вскидывает голову, немного притуплённо чувствуя острую боль, словно прострелившую макушку подобно холодному крюку мясника. — «Может быть, парни всё им рассказали?!» Но и Хичоль выглядит изумлённым — нервно икнув и практически рывком, даже не глядя, подхватив Кюхёна за шиворот и вздёрнув его с пола, старший мембер решает первым задать этот важный вопрос, но почему-то шёпотом:       — Мам, а… откуда ты знаешь?       — Мы давно знаем, — спокойно добавляет господин Ли — и Хёкджэ верит ему. В такой напряжённой ситуации родители ребят не стали бы делать вид, что они всё знают, поскольку причин для притворства попросту нет. И мужчина, понимая изумление ребят, терпеливо дожидается, пока ребята повернутся к нему, чтобы продолжить:       — На самом деле, это было практически очевидно, Хёкджэ. Хотя общественность ты сумел обмануть — мы не слышали ни единого слуха о том, что «Ынхёк» не совсем Ынхёк.       — Ты хорошо прятался, милый, — произносит госпожа Ли, продолжая мягко поглаживать ошарашенного Донхэ по плечу. — Мы даже не сразу поняли, как тебе удалось всех одурачить, ещё и в таком состоянии.       — Я… я… — Хёкджэ растерянно обводит взглядом ребят и находит в их глазах те же сомнения и тот же испуг, что сейчас наполняет его сердце — даже Донхэ, привыкший держать всё под своим контролем, сейчас встревожен и напуган такой, внезапно открывшейся правдой, хотя это его родители и вреда ему они точно не причинят. Нервно всхлипнув, Хёкджэ виновато возражает:       — Н-нет… мне не удалось обмануть всех, судя по всему… Простите меня…       — Ну, нашего сына ты точно одурачил, — госпожа Ли наконец снова улыбается, как во время их прошлой встречи — и переводит взгляд на Донхэ, ласково приглаживая его белоснежные волосы. — Так ведь, дорогой? Ты же только недавно всё понял, да?       — Д-да… — удивлённо соглашается Донхэ, то глядя на маму, а то переводя взгляд на чуть посмеивающегося отца. — Но… но почему вы…       — Мы не понимали, зачем Хёкджэ решил всех обмануть, но догадались, что вы ничего об этом не знаете, — мягко поясняет господин Ли, пока его супруга поднимается с места, с неохотой отстраняясь от Донхэ, и направляется к койке «Ынхёка». — На хитрый план агентства это тоже не походило, так что мы решили немного подождать, чтобы разобраться, что к чему.       — Да и ты выглядел таким напуганным и разбитым. Бедный мальчик, сколько же ты пережил… — сочувственно добавляет госпожа Ким, не решаясь снова прикоснуться к Хёкджэ, пока он так растерян и может отреагировать непредсказуемо. А вот госпожа Ли, очень аккуратно и бережно отстранив затормозившего Кюхёна, мягко прикоснувшись к его плечам, подходит совсем близко к тихо всхлипывающему Хёку и, внимательно рассматривая его, как будто впервые, негромко произносит:       — Хёкджэ, мы ни в чём тебя не виним. И… можно обнять тебя?       — Да… да, — соглашается Хёкджэ, разрыдавшись от облегчения и практически ринувшись в объятия этой умной женщины, так похожей на Донхэ, с его проницательностью, которую Хёкджэ не раз видел в других ситуациях. Госпожа Ли так осторожно и ласково обнимает его, именно Хёкджэ, прекрасно зная, что он — не Ынхёк, но относясь к нему с такой же теплотой, как к Ынхёку, как к мемберу группы её сына, и Хёк никак не может понять, чем он заслужил такое отношение к себе, учитывая всё, что произошло за этот месяц. Но усталость и накопившийся стресс делают своё дело — ему очень страшно от непонятного будущего и возможной тюрьмы, а эти люди рядом с ним, старшие, мудрые, добрые, знают его тайну, но не осуждают, а наоборот, успокаивают и утешают — и в этих объятиях действительно хочется спрятаться от всего этого ужаса за дверью и окнами, от того, что ждёт его снаружи.       — Я не хотел, чтобы всё зашло так далеко — и не хотел, чтобы Донхэ пострадал, — всхлипывает Хёк, доверчиво прижимаясь к госпоже Ли и чувствуя, как тепло её ладонь поглаживает его по спине. — Простите меня… Я… это всё так непросто…       — Потом ты расскажешь нам всё, хорошо? — предлагает госпожа Ли, всё также ласково целуя Хёкджэ в макушку, как тогда, в другой больнице, когда она ещё считала этого напуганного парня на койке Ынхёком и заботилась о нём. — Не плачь, дорогой. Ты в безопасности. Мы сохраним твой секрет.       — Спасибо… спасибо… — повторяет Хёк, наконец позволив себе немного расслабиться. Несмотря на то, что Хёкджэ и так понимал, что в палате он в безопасности — Ёнун на его стороне и точно никого не пустит в палату, даже кого-то из стаффа, если не будет уверен в его благонадёжности, — от слов госпожи Ли ему становится легче и проще заставить себя ослабить мышцы стиснутых челюстей, ослабить хватку дрожащих рук — и наконец глубоко вдохнуть полной грудью. В своё время Донхэ такими же словами успокаивал его в больнице, и Хёкджэ уже привык к тому, что от членов семьи Ли эти слова действительно звучат по-особенному, магическим образом разливая тёплое спокойствие по венам, но всё равно это кажется таким удивительным, словно особенность семьи Донхэ.       Но Хёку хочется рассказать о себе немного больше, пояснить, что он сделал то, что сделал, не ради наживы, известности и денег брата, а совсем по другим причинам. Нос уже давно заложен и потому парню приходится дышать через рот, что также немного помогает успокоиться, ведь одновременно дышать и плакать очень трудно. Хрипло втянув ртом воздух, Хёкджэ тихо добавляет:        — Я не хотел ничего плохого… я и обманывать ребят не хотел…       — Ну, раз наши предположения подтвердились — теперь мне понятно, почему ты нас не узнал в нашу прошлую встречу, дорогой, — мягко напоминает госпожа Ким, когда мама Донхэ разжимает объятия. Хёкджэ доверчиво поворачивается к ней и, заметив в её руках носовой платок, послушно подставляет ей своё лицо, не мешая вытирать его слёзы. Конечно, Хёк мог бы сделать это и сам, но мама Хичоля явно желает наконец позаботиться о нём, о парне, так похожем на своего погибшего брата-близнеца — и Хёкджэ до сих пор не может понять, почему все к нему так добры, но сил на возражения уже не находит.       — Конечно, с родителями Донхэ Ынхёк почти не встречался, но у меня Ынхёк постоянно гостил, когда приезжал вместе с Хичолем. Они любили устраивать ночёвки в свободное от расписания время, — ласково поясняет добрая женщина, подбадривающе улыбаясь и явно стараясь как-то разрядить обстановку, истолковав молчание Хёкджэ по-своему. — Кстати, сынок, а тебя тоже одурачили?       — А то, — слова Хичоля должны были прозвучать обвинительно, но Хёкджэ даже странно понимать, что старший мембер, наоборот, говорит об этом с некой гордостью, как будто теперь его в какой-то мере восхищает то, как Хёку удавалось притворяться Ынхёком всё это время. — Он стойкий и очень сильный духом, как и Ынхёк. Если бы не отсутствие шрама на его руке — я бы, может, ещё долго не понимал, что к чему.       — Какой шрам? — настороженно вопрошает госпожа Ким, потянувшись к рукам Хёкджэ и осторожно их осматривая, бережно прикасаясь к запястьям, чтобы случайно не сделать больно. — «А Хичоль рассказывал маме о том случае в клубе?!» — внезапная мысль приходит в голову Хёка, хоть он и не мешает доброй женщине осматривать его руки, просто для её собственного спокойствия — косметические шрамы от осколков стекла сошли уже давным-давно, а неглубокие царапины, полученные в лесу, тоже не задержатся на его руках. — «А что, если не рассказывал?»       — Да, мы в первый год после дебюта с Ынхёком в клубе подрались… — легкомысленно брякает Хичоль, совершенно не подумав о возможных последствиях, и, видимо, зря: сразу же встрепенувшись, мама Хичоля взволнованно смотрит на своего сына, недовольно воскликнув:       — И почему о таком я слышу впервые, Хичоль?!       — Ой… — мгновенно всё осознав и перепугавшись, Хичоль даже как будто присел, став меньше ростом. — «Значит, и на Хичоля всё-таки есть управа», — не может не подметить Хёк с неожиданно проснувшейся иронией — ему-то казалось, что на старшего мембера может воздействовать только Донхэ, и то в зависимости от настроения этого по-особенному красивого парня. И Хёкджэ, наблюдая за этими разборками, негромко посмеивается, облегчённо выдохнув — несмотря на то, что госпожа Ким недовольна очередной тайной его сына, она точно не будет на него кричать, особенно при таких обстоятельствах. — «Но на её месте я бы отчитал Хичоля…» — не сомневается Хёк, пока снова шмыгает заложенным носом. — «Ынхёка я бы точно отчитал за такую тайну, хотя… Сейчас я бы пообещал что угодно, простил бы всё, что он когда-либо делал… если бы это его вернуло обратно ко мне».        Тем временем госпожа Ли снова возвращается к Донхэ и садится рядом с ним, и Хёку становится чуть меньше неловко — от непривычного общества окруживших его мам ребят парню было так странно и одновременно спокойно, но теперь, когда внимание немного ушло от него, Хёкджэ чуть легче воспринимает происходящее. Его не беспокоит и многозначительное молчание Йесона, решившего не вмешиваться в ситуацию, и только помрачневшее выражение лица Кюхёна до сих пор тревожит Хёка. — «Что-то случилось?..»       — Хёкджэ, ты так некстати решил признаться в своём обмане, — недовольно произносит макнэ, и, насторожившись, парень всматривается в выражение его лица, пытаясь понять, что ещё произошло. — «Родители ребят сказали, что не выдадут меня… Так что случилось?» — недоумевает Хёк, и, опережая его вопросы, Хичоль, отвлекаясь от объяснений перед мамой, звонко вопрошает:       — Ты чего, мелкий? Чего удумал?       — Я… — Кюхён неуверенно смотрит на Хёкджэ, как будто собираясь с мыслями, и, вздохнув, тихо добавляет:       — Я решил попросить отца помочь нам.       И после этих слов время как будто остановилось. Хёкджэ, понимая, что именно Кюхён пытается сказать, встревоженно оглядывает ребят и их родителей, надеясь, что кто-то из них подберёт подходящие слова, чтобы невольно не ранить Кюхёна, ведь за этот год парни должны были определить для себя те слова, которые не нарушат «безопасную зону» Кюхёна и не причинят ему боли. Но слова не находятся у всех: даже господин и госпожа Ли беспокойно переглянулись между собой, не скрывая тем самым, что о тяжёлых отношениях Кюхёна с родителями знают и они, и при этом не зная, с чего будет лучше начать. Да и сам Кюхён больше ничего не говорит, нервно запыхтев от возникшей тишины, что с непривычки как будто давит на макнэ — Хёкджэ уверен, что за последний год Кюхён старался избегать образования тишины вокруг себя, чтобы не возвращаться к тяжёлым мыслям. Наконец, Йесон решает первым нарушить это молчание, негромко поинтересовавшись:       — Ты… решил ему позвонить? Уверен, что это… хороший план?       — Не уверен, — огрызается Кюхён, но пыл негодования сбавляет слишком быстро и вполне предсказуемо — даже для Хёкджэ, что прожил бок о бок с ребятами, не было секретом то, что макнэ слишком уважает Йесона, чтобы действительно злиться на него. — Но, кажется, другого выхода у нас нет. Сейчас непонятно, чем закончится расследование, нужно много общаться с полицией, да и нужно проверять весь стафф агентства. Ещё и судебное заседание рано или поздно будет — и без лучшего адвоката нам не обойтись.       — «Точно. Отец Кюхёна же — успешный адвокат», — припоминает Хёкджэ, с сочувствием посмотрев на макнэ. Хёк понимает, что, конечно, он, как и ребята, тоже ждал и надеялся, что однажды Кюхён найдёт в себе силы, чтобы связаться с родителями и наконец поговорить — но в таком случае это получится скорее вынужденный разговор, который может только усугубить нежелание Кюхёна общаться с родителями. Но при этом Хёкджэ не может не понимать, что макнэ группы, даже невзирая на свою злость, всё равно очень скучает по родителям и хочет сделать шаг навстречу. — «Может, тогда всё к лучшему?» — думает Хёк, и Донхэ, судя по его задумчивому выражению лица, явно подумал о том же. Только Хичоль, неловко переступив с ноги на ногу, опасливо уточняет:       — Думаешь, твой отец возьмётся за это дело?       — Возьмётся. Ситуация слишком опасная для всех нас, чтобы он отказался, — вздрогнув, Кюхён уверенно качает головой, пряча дрожащие руки за спину. — Просто… не говорите ему, кто Хёкджэ на самом деле. И маме моей тоже. Никому не говорите.       — Разумно. Надо решать проблемы по мере их грандиозности, — подшучивает Хичоль, положив руку на плечо Кюхёна. — Не боись, не скажем. Хёкджэ же не собирается говорить о себе общественности.       — Не в этом дело, — вздыхает макнэ, на удивление даже не откидывая руку старшего мембера со своего плеча. — Пока дело не будет закрыто, отец не должен знать, что Хёкджэ — не Ынхёк. Если нас вызовут как свидетелей — мы можем соврать, что это Ынхёк. Но ваших родителей как свидетелей скорее всего не вызовут, а мой отец врать не умеет и не будет. Я очень хочу, чтобы он помог нам разобраться с этим запутанным делом, но я не хочу, чтобы из-за этого он потом потерял лицензию и, возможно, и работу, если пойдёт слух, что он скрыл от суда подмену личности Ынхёка.       — Но потом я могу ему сказать? — негромко уточняет Хёкджэ, покачав головой — в словах Кюхёна есть смысл, и Хёк не против помолчать о своей главной тайне ещё немного, если это поможет уберечь ребят и агентство от скандала, да ещё и не подвергнет опасности успешную работу отца Кюхёна. Но всё равно ему хочется быть честным и с родителями Кюхёна, и макнэ явно тоже это понимает, так как немного нервно кивает, добавив:       — Потом, хотя я бы предпочёл, чтобы ты никогда ему об этом не говорил. Но хотя бы не раньше, чем Шивону вынесут приговор и приведут в исполнение. Не сообщать о твоей тайне отец скорее всего согласится, но… лучше не рисковать. Я бы не впутывал его в это дело, но без него мы не справимся.       — Ты достойный сын своего отца, Кюхён, — мягко произносит госпожа Ким, и, судя по взглядам родителей Донхэ, они с ней полностью согласны. — Мы ничего не скажем ни господину Чо, ни его супруге, пока сам Хёкджэ не будет к этому готов.       — Только нужно будет предупредить Чонсу, — подмечает Донхэ, о котором Хёкджэ чуть было не позабыл: крепко сжимая руку своей мамы, он, как и положено лидеру группы, с беспокойством наблюдает за Кюхёном. — Он может невольно проболтаться. Но… идея отличная. Ты молодец, Кюхён. Лучший из адвокатов — это большой гарант успешного завершения дела.       — Я… наверное, позвоню ему попозже, когда он точно будет дома. Так будет проще всё объяснить, не отвлекая его от текущих дел, — нерешительно добавляет Кюхён, переминаясь с ноги на ногу: ему явно хочется, как и всегда, присесть поближе к Донхэ, чтобы успокоиться и перестать нервничать. Хёкджэ помнит, что макнэ за все годы существования группы особенно привязался к Чонуну и Донхэ, воспринимая их как надёжных старших товарищей, а Донхэ, как лидера группы — и вовсе уважая как старшего брата и стараясь равняться на него. Но сейчас Донхэ сам в первую очередь нуждается в поддержке и заботе своих родителей, так что, немного помявшись, макнэ группы осторожно садится на койку рядом с Хёкджэ и, как будто боясь передумать, сам берёт его за руку и приподнимает её, так неловко, но в то же время естественно поднырнув под неё, как будто ничего особенного не произошло.       — Только не надо так на меня смотреть, — бубнит Кюхён, чуть было не покраснев от странности ситуации и упорно таращась на окно, как будто пытаясь что-то там разглядеть через плотную штору. — У Донхэ пока руки болят. Не хочу его тревожить.       — Так вот оно что, — хихикает Хичоль, и неловкость в палате сразу же исчезает: старший мембер ведёт свою маму к койке Донхэ, чтобы эта добрая женщина тоже сама убедилась, что лидер группы в порядке и быстро пойдёт на поправку, а Чонун, тихо бросив Хёкджэ, что он пойдёт предупредит Ёнуна и свяжется с Рёуком и Сонмином, выходит из палаты. И только Кюхён, привычно нахохлившись, полусидит в этих смущающих объятиях Хёка, как будто пытаясь набраться уверенности для необходимого звонка домой.       — Спасибо тебе, Кюхён, — мягко и искренне добавляет Хёкджэ, покрепче приобнимая макнэ группы в надежде, что это его успокоит. Даже несмотря на то, что помощь успешного адвоката в этом деле попросту необходима, Хёк хочет, чтобы Кюхён понимал — от него никто не ждал такого шага и уж точно никто не стал бы требовать от макнэ такого резкого восстановления общения с отцом. Кюхён не огрызается и не перебивает Хёка, только как-то неловко придвинувшись ещё ближе, и, чувствуя, что макнэ часто и нервно дышит, Хёкджэ решает добавить:        — Я никогда не забуду то, что ты для меня делаешь. И… я не хочу, чтобы моя тайна как-то помешала работе твоего отца, так что я буду молчать, пока не будет безопасно всё ему рассказать.       — Я бы предпочёл, чтобы ты вообще молчал, но ты же всё равно проболтаешься, — сдавленно фыркает Кюхён, пытаясь пошутить. — И не обещай то, что можешь не выполнить, а то опять потом скажешь, что у тебя сотрясение и ты «всё забыл». Но… я могу тебя попросить, Хёкджэ?       — Конечно. Всё, что угодно, — выпаливает Хёкджэ, даже не раздумывая: в такой напряжённой ситуации, где работа отца Кюхёна тоже может попасть под удар, парень готов пообещать всё, что потребуется Кюхёну. В глубине души Хёк уверен: даже несмотря на его желание всё рассказать родителям Кюхёна, он не скажет ни слова, если Кюхён действительно об этом попросит. Но вместо просьбы о каких-то обещаниях, словах или даже делах макнэ группы, немного неуверенно выдохнув, тихо добавляет:       — Я понимаю, что это зависит не от тебя, и не от Бога, раз ты всё упорно сопротивляешься Его воле, но… Пожалуйста, не ищи больше неприятностей. Я не хочу потерять ещё и тебя, Хёкджэ. Понимаешь?.. Я… я просто не смогу.       И от этих слов Хёку снова хочется расплакаться: даже макнэ, такой ёршистый и грубый, не только не осуждает его за обман, но и по-своему принимает Хёкджэ. И пусть парень пока не знает, что с ним будет дальше, и плохо представляет, как дальше жить, но теперь он хотя бы уверен, что два задиристых и острых на язык участника группы не злятся на него и поддержат в случае чего. — «И без их поддержки я бы точно не справился…» — уверен Хёкджэ: хоть Хичоль и сказал своей маме, что «брат Ынхёка тоже сильный духом», но выносить все эти свалившиеся на него испытания Хёку становится всё сложнее.       — Да… я понимаю, — Хёкджэ вздыхает и устало прикрывает глаза, легко погладив Кюхёна по плечу. — И… я правда постараюсь. Я очень постараюсь, Кюхён. Обещаю тебе.