Цветок и нож

«Развяжи каждый узел, распутай всю ложь, Твои слова больше ничего не значат! Мне это не нравилось, но я искал компромиссы ради тебя, С меня хватит! С тобой слишком сложно — я сыт этим по горло. Не говори мне, что всё в порядке. Я знаю — ты всё знаешь. Не учи меня жить, Я освобожусь этой ночью» © The Wreckage — Breaking Through

      Хёкджэ надеялся, что Чонун вручит Рёуку подарок при всех, за завтраком, но этого не произошло. — «Видимо, даже Чонун желает решать подобные вопросы наедине», — понимает Хёк, пока их с Хичолем Ёнун увозит в больницу для осмотра. Правда, Хичоль от такого расклада дел тоже не был в восторге: немного наигранно и чрезмерно шумно, он всю дорогу трещит о том, что не может пропустить такое событие, и что Чонун поступает просто бессердечно. Хёкджэ чувствует эту небольшую фальшь, так как им обоим друг с другом до сих пор неловко после недавнего разговора. Но Ёнун либо не вдавался в нюансы поведения Хичоля и потому не отличал их друг от друга, либо попросту не обращал на них никакого внимания, так что ничего подозрительного их водитель не заметил, а уж сопровождающий их Сонмин и вовсе не решился это прокомментировать.       Вдобавок осмотр у доктора Кан проходит весьма неплохо: Хёкджэ уже немного привык к этому суровому на вид доктору, да и сама процедура осмотра выглядит гораздо комфортнее и спокойнее, чем та самая лазерная эпиляция, во время которой бедному парню пришлось демонстрировать на кушетке чуть ли не чудеса гимнастики, чтобы госпожа Мин могла пройтись лазером по всей зоне интимных мест. К тому же, в обоих случаях рядом с ним мощный успокаивающий фактор в виде Хичоля — если в салоне старший мембер ещё не знал всей правды и потому Хёку было очень стыдно, то сейчас, хоть Хёкджэ и неловко, ему всё равно спокойнее, когда Хичоль в подобных ситуациях находится совсем близко.       — Всё даже гораздо лучше, чем я думал. Ли Ынхёк, вы крепки, как имбирный корень, — подмечает доктор Кан, что-то активно записывая и почти диктуя свои комментарии Сонмину, яростно строчащему эти слова в каком-то особенном рабочем чате, куда ребятам доступа нет. — Хорошо, что прописанные мной лекарства вам отлично подошли — даже после такого срыва на сцене вы в хорошей форме. Так и передайте его менеджеру. Допиваете курс таблеток?       — Да, мои таблетки почти закончились, — Хёкджэ согласно качает головой, покосившись на Хичоля, устроившегося на кушетке и болтающего ногами в воздухе. — Я… не думал, что вы знаете про этот… срыв. Наверное, надо было сразу вам позвонить, как я и обещал.       — Надо было, но что уже об этом говорить. Да и после такого собраться и доиграть концерт — это надо иметь большую силу духа, — доктор Кан пожимает плечами, отложив ручку и внимательно оглядев стушевавшегося Хёкджэ. — Если не будет никаких новых поводов для беспокойства — в дальнейших осмотрах необходимости я не вижу.       — А что именно считается «поводами для беспокойства», доктор Кан? — Хичоль подаёт голос, вытягивая шею и с любопытством пытаясь заглянуть в записи врача. — А то у нашего Ынхёка столько состояний сменилось за последнее время, что мы уже и не знаем, что именно считать за симптомы. Верно я говорю, мышонок?       — А? — опешив, Хёкджэ уже было встревожился, что теперь старший мембер будет постоянно острить по поводу «перемены состояния Ынхёка», но в этом обращении «мышонок» Хёк уже распознаёт те самые зарождающиеся крупицы теплоты, которой в последнее время ему так не хватало от Хичоля. И от понимания этого Хёкджэ становится чуть легче — Хичоль, хоть и немного издевается над ним, всё равно его не выдаст, даже случайным образом.       — Любые резкие изменения в состоянии, — поясняет доктор Кан, пока Хичоль чуть ли не посмеивается, фыркая, как довольный кот. — Слишком долгий сон, слишком короткий сон, бесконтрольный аппетит или его отсутствие, перепады настроения без причин, бессилие или чрезмерная активность. Всё, что покажется подозрительным. На ближайшие месяцы — никакого расписания и интервью, максимум — занятия на тренажёрах, но не увлекаться. Чай, здоровая еда, поддержание физической активности — и сон. А теперь займёмся вами, Ким Хичоль.       — Уже раздеваюсь, — охотно отзывается Хичоль, скидывая с себя футболку и, подмигнув Хёкджэ, занимает его место рядом с доктором Кан, пока самому Хёку приходится сесть на кушетку, чтобы одеться и не мешать осмотру старшего мембера. Состояние Хичоля беспокоит Хёка гораздо больше, чем своё собственное, но, даже учитывая то, что синяки и ссадины смотрятся особенно ярко на молочной коже старшего мембера, сейчас Хёкджэ даже визуально может понять, что все травмы очень хорошо заживают. Синяки из пронзительно-фиолетовых уже становятся более жёлто-зелёными, и лишь в центре каждого синяка следы до сих пор темноваты.       — Очень хорошо, очень, — комментирует доктор Кан, со всем старанием осматривая Хичоля и не стесняясь даже надавить на некоторые из следов, на что старший мембер реагирует тихим шипением. — Заживление проходит быстро. Я бы даже сказал — быстрее, чем ожидалось.       — Ещё бы не быстро, — ворчит Хичоль, дёрнув плечом, но при этом оставаясь на месте, чтобы не мешать осмотру. — Они на меня уже аптечку извели — ежедневно все средства вымазывают, уже почти как ритуал.       — И правильно. Сам бы ты только соджу и лечился, — брякает Хёкджэ и тут же испуганно хлопает глазами, прикусив язык. — «Ынхёк?..» — Хёк уверен, что ему самому на подобную фразу не хватило бы ни знаний о Хичоле — ни смелости. Вдобавок ещё и Хичоль от этих слов даже удивлённо икнул, хоть и возражать не стал. — «Видимо, он тоже не ожидал, что я скажу что-то в стиле Ынхёка…»       — Ким Хичоля я бы ещё раз осмотрел, когда следы практически заживут, — резюмирует доктор Кан, отступив назад и ещё раз оглядев спину Хичоля. — Дополнительные анализы, думаю, не потребуются. Физической активностью по-прежнему советую не увлекаться. А вот приём обезболивающих я предлагаю сократить — выпишу рецепт на меньшую дозировку. Принимать до заключительного осмотра.       — Так это опять полмесяца не пить? — обречённо стонет Хичоль, натягивая футболку, отчего его волосы встают торчком. — Как-то затянулось лечение, доктор Кан…       — Ничего страшного. Зато ты поправишься — и будешь совсем здоров, — возражает Хёкджэ, когда доктор Кан садится за свой стол, чтобы выписать рецепт, и подходит ближе, нерешительно пригладив волосы Хичоля, чтобы они не лежали столь хаотично. Хёку до сих пор немного неловко прикасаться к старшему мемберу так обыденно, не чувствуя себя каким-то посторонним человеком, не заслуживающим внимания и поддержки. И Хёкджэ полагал, что и Хичолю от этого всего непривычно и неловко, но старший мембер справляется с этим куда лучше — он не отшатывается от руки, казалось бы, чужака, и вполне легко принимает от него заботу.       Со всеми последними событиями Хёк совсем забыл, что Хичоль принимал лекарства и потому пить алкоголь, даже то же самое баночное пиво, ему не следовало. И старший мембер явно думает о том же, так как он лишь почти беззвучно хихикает, подмигнув Хёкджэ, и тем самым как будто подсказывает, что сообщать об этом доктору Кан не стоит.       — «Но, может быть, Хичоль после концерта перестал принимать лекарства?» — предполагает Хёкджэ: если мази и различные средства старший мембер уже наносил по большей части сам, и лишь для спины просил помощи у Донхэ или Рёука, то чтобы Хичоль принимал лекарства, Хёк совершенно не помнил. И от мысли об этом Хёкджэ становится стыдно: за всеми своими проблемами он совсем забыл присмотреть за ходом лечения Хичоля. К счастью для них обоих, ни доктор Кан, ни Сонмин не всматриваются в столь странные переглядки двух «мемберов» и обсуждают дальнейшее лечение Хичоля, так что Хёкджэ и Хичоль практически предоставлены сами себе. И Хичоль наверняка сделал свои выводы о погрустневших глазах Хёка, так как, потрепав Хёкджэ по щеке, он громче добавляет:       — Сонмин, тут рядом есть какое-нибудь кафе? Мы бы перекусили с Ынхёком перед тем, как возвращаться. Я устал сидеть взаперти.       — Кафе… — замялся помощник менеджера, покосившись на доктора Кан, но тот продолжает невозмутимо выписывать рецепт, так что ограничений по питанию, кроме очевидного запрета на алкоголь, доктор Кан не выдаёт. Но Сонмин определённо не может принимать такие решения сам, после устроенной ему взбучки от менеджера Пак Чонсу, так что, замявшись, он отвечает, снова вернувшись к телефону:       — Сейчас уточню у Чонсу. Ёнуну всё равно придётся отправиться с вами.       — Куда же без него… — Хичоль показательно закатывает глаза, но в итоге не возражает: возможность побывать в кафе без излишнего контроля ему явно необходима, чтобы упираться и упрямиться. — Ладно, как скажешь. Тогда можно и ресторанчик какой-нибудь, чтоб Ёнун внимание не привлекал. Торжественно клянусь алкоголь нам не заказывать.       — Передайте менеджеру, что перемена обстановки пойдёт им обоим на пользу. Я бы посоветовал даже всех их куда-нибудь отправить, подальше от сцены и журналистов. Пусть придут в себя, — добавляет доктор Кан, отдавая рецепт Сонмину и наблюдая за тем, как тот старательно печатает все услышанные рекомендации. — Упаковки в двадцать таблеток вполне хватит, так что рецепт я выписал только на одну упаковку. Затем после повторного осмотра решим, есть ли необходимость продолжить курс.       — Уже не надо будет ничего продолжать. Я этими таблетками скоро какать начну, — ворчит Хичоль, и Хёкджэ, охнув от неожиданности, практически зажимает ему рот. Активно стараясь переговорить смеющегося старшего мембера, Хёк громко убеждает доктора и помощника менеджера, что все рекомендации будут выполнены со всем старанием, что к глупостям, которые говорит Хичоль, совсем не надо прислушиваться, и что перемена обстановки им действительно необходима. К счастью для нервных клеток всех присутствующих, Чонсу ответил в мессенджере Сонмину, что Ёнун не должен сводить с этих двоих глаз в ресторане, и даже скинул адрес ближайшего к больнице пристойного по меркам менеджера заведения, проявив довольно непривычную для парней сговорчивость.        — «Может быть, раз расписание завершено, он и отпустил вожжи?» — предполагает Хёкджэ, когда Ёнун отвозит их с Хичолем к небольшому ресторанчику с приятным тусклым освещением внутри. Охранник занимает место за столиком неподалёку и, как бы он ни возражал, Хёк вполне уверенно заказывает Ёнуну что-то вроде бизнес-ланча, сразу же заявив официанту, что расплачиваться за этот заказ будет он сам, а не охранник. И Хичоль, с удобством устроившись на диванчике, с неприкрытым восторгом наблюдает за этой сценой, ехидно добавив, когда Ёнун покорился судьбе и смущённо поблагодарил Хёкджэ:       — Да ты из него верёвки вьёшь, мышонок. Раньше его Донхэ не мог даже чашечкой кофе угостить.       — Мы очень долго пробыли в больнице, и неизвестно, когда ещё Ёнуну удастся поесть, — Хёк, дождавшись ухода официанта, пожимает плечами, стараясь не таращиться на охранника, неловко крутящего салфетку в руках, и при этом старается говорить очень тихо. — Ты только не подумай, что я бездумно трачу деньги Ынхёка. Скоро я «вступлю в наследство» и верну на его счёт всё, что потратил…       — Да пустое это, — Хичоль небрежно пожимает плечами, невольно вздрогнув, когда он услышал имя Ынхёка. — Ему там деньги уже не особо нужны, так что… не думай об этом.       — Я не могу иначе, — возражает Хёкджэ, покачав головой: он помнит, что в древности богатых людей хоронили вместе с их ценностями и деньгами, чтобы в ином мире всё нажитое пригодилось им после смерти. Но в случае Ынхёка эта шутка Хичоля скорее печальная, чем странная — и Хёкджэ, и Хичоль прекрасно знают, что Ынхёк не относил себя к верующим людям. — «И раз я не могу отдать Ынхёку все его деньги — я оставлю их ребятам, когда уеду отсюда», — обещает себе Хёкджэ, хоть и не говорит пока об этом вслух, а добавляет совсем другое:       — Когда… когда все узнают, деньги будут первым разумным объяснением, почему я всё это затеял. Чонсу захочет проверить счета и…       — Ты просто невинно похлопаешь глазками — и Чонсу сам за тебя костьми ляжет перед директорами. Старик в жизни не поверит, что ты хоть один вон взял со счёта для себя, — старший мембер хмурится, стараясь не скривиться при упоминании их менеджера. — Все транзакции наверняка прозрачны, так что даже если кто-то о подобном подумает — эти слухи будет легко опровергнуть.       — Ты правда думаешь, что ребята будут слушать мои оправдания? — вздыхает Хёкджэ, жалобно посмотрев на Хичоля. — Вспомни, как ты злился на меня. Ты ведь даже отказывался находиться рядом со мной. Я наивный и… не так хорошо знаю вас, но я же не дурак.       И Хичоль не торопится с ответом: он явно медлит, но, по мнению Хёка, это даже хорошо. — «Хотя бы он не отшутится и наконец поймёт, насколько всё серьёзно…. помимо всего бардака, что я уже устроил», — убеждает себя Хёкджэ, потому и продолжает сидеть на уютном диванчике крайне терпеливо, рассеянно рассматривая изображения блюд в меню и дожидаясь ответа.       — Знаешь, думаю, ты немного преувеличиваешь реакцию ребят, — с какой-то странной осторожностью добавляет старший мембер, немного помолчав: к счастью для Хёкджэ, Хичоль понял, что «Ынхёк» упоминает о том периоде не для того, чтобы пристыдить его и потребовать извинений — а просто чтобы напомнить о том, что уже случилось. — Конечно, будет много вопросов и споров, но…       — Хичоль, я признался Донхэ в своих чувствах, — уныло отвечает Хёкджэ, опустив голову — ему самому до сих пор порой трудно поверить в то, что он действительно настолько потерял рассудок — и открыл Донхэ своё сердце, будучи в таком ужасном положении. — И когда он говорит о полном доверии, я просто молча соглашаюсь. И я понимаю, что делаю только хуже. Он же…       — Ну да. Он не отреагирует на правду спокойно. Но он парень неглупый, и спустя время всё-таки прислушается к тебе, — соглашается Хичоль, положив руку на плечо Хёка. — Ты только предупреди, когда будешь готов разбить ему сердце, чтобы мы хоть неподалёку оказались. Не факт, что я сумею его задержать надолго, но хоть Кюхёна под ноги кину.       — И как ты можешь так спокойно об этом говорить? — Хёк уверен, что старший мембер говорит о кошмарных вещах, которые неизбежны — Донхэ не сможет спокойно принять весь тот ужас, который Хёкджэ ему расскажет. Но всё равно Хичоль говорит об этом так легко, в своей шутливой и непринуждённой манере, что Хёкджэ даже пропускает короткий смешок, заражаясь его настроением — представлять, как старший мембер ставит макнэ подножку и действительно роняет его под ноги Донхэ, немного забавно, если быть уверенным в том, что подобное никогда не произойдёт.       — Хоть кто-то должен говорить об этом спокойно. Ты ведь небось весь этот месяц дрожал под одеялом, как напуганный кролик, — поясняет старший мембер, мягко погладив шею Хёкджэ, под затылком, едва касаясь густых чёрных волос. — И я не буду спрашивать, что вы там делаете за этой вашей дверью с щеколдой. Просто… не наделай ещё больше глупостей, мышонок. Ему и так придётся непросто.       — Что?! Мы… мы ничего такого не делаем! — восклицает Хёкджэ, чувствуя, как его щёки практически запылали от смущения. И Хёк говорит правду, разве что утаив несколько неловких моментов, которые ни к чему, кроме нового чувства вины, так и не привели. Но Хичоля так просто не провести: ехидно погрозив Хёку пальцем, старший мембер усмехается, возразив:       — А врать ты так и не научился. Я же заходил утром, когда вы в обнимку дрыхли.       — Это не то, что ты подумал! — бормочет Хёк, стараясь не паниковать: ещё никогда Хичоль не был так близок к пониманию того, что у них с Донхэ на самом деле творится в этих «отношениях». — В смысле… мы правда ничего такого не делали. Я… мне просто часто снились кошмары и…       — Да шучу я. Если с тобой уж и мелкий дрых — нетрудно догадаться, что тебе очень страшно оставаться одному, — Хичоль поясняет с явным снисхождением, смягчившись. — Вообще — можешь и ко мне на диван прибегать, если что. Да и ты вроде неплохо держишься. По крайней мере, хоть слюни на нашего нового вижуала пускаешь, но руки держишь при себе. Молодец.       — Я… я чуть голову от его нового образа не потерял, — признаётся Хёкджэ, невольно улыбнувшись шире: Хичоль так умело вплетает юмор в этот кошмар, что и самому Хёку становится немного легче и спокойнее. — Но это было один раз и… я сразу же остановился, и мне до сих пор очень стыдно за этот порыв. Он ведь и так очень красив, но эти белые волосы…       — А мне-то казалось, что это я в группе самый красивый, — шутит старший мембер, потрепав Хёка по волосам. — Вообще, он не в моём вкусе, но я тебя понимаю — есть, на что залипнуть. У тебя ещё огромная сила выдержки, мышонок. Кстати, я всё хотел у тебя спросить кое-что. Тогда с Донхэ, перед всем этим кошмаром… это был твой первый раз?       — Что? — переспрашивает Хёкджэ, сразу же притихнув и нервно облизав губы. Ему не хочется это обсуждать, ему очень стыдно и неловко от того, что Хичоль так легко и естественно спрашивает о подобном. И Хёкджэ понимает, что он бы мог соврать и сказать, что у него уже был опыт в отношениях и близости — Хичоль бы в любом случае не смог это проверить, не выдав себя Рёуку. Но, видимо, его выражение лица говорит всё за себя, так как, помедлив старший мембер уже осторожнее, явно стараясь не нарушить границы тактичности, добавляет:       — Ну, я так и подумал. А первый раз с парнем или… вообще?       — Вообще, — сипло отвечает Хёкджэ, упорно рассматривая салфетки в подставке, так как смотреть на Хичоля, такого уверенного и раскованного, смелости не хватает. — Но при чём тут это? Я не собираюсь говорить Донхэ об этом. Это же… не оправдание моим действиям.       — Не оправдание, но он уже ровно наполовину понял этот нюанс, — Хичоль явно очень осторожно подбирает слова, чтобы не напугать и без того взволнованного Хёкджэ ещё больше. — Пока ты на нём срывался, он мне уже все уши прожужжал о том, «как Ынхёк ему доверился и открылся — и как он трусливо оттолкнул его». Пусть для него ты ещё Ынхёк с большим списком «побед», он всё равно понял, что это был твой первый раз. Просто он решил, что это был первый опыт Ынхёка… в такой позиции.       — «А ведь точно… Он тем утром сразу же это понял», — вспоминал Хёкджэ и пристыжённо замолкает, с силой закусив губу. Старший мембер истолковывает его молчание по-своему, но медлит с ответом. Они оба, замолчав, украдкой наблюдают за тем, как официант приносит Ёнуну заказанный ланч, и, дождавшись ухода официанта, Хичоль отворачивается от охранника и аккуратно добавляет:       — Только не злись на него. Ему надо было хоть кому-то выговориться, иначе крыша бы уехала далеко и надолго. Сомневаюсь, что он обсуждал это с кем-то ещё. Его бы совесть сгрызла.       — Я не злюсь, — возражает Хёк, неловко почесав затылок — ему даже не приходится врать, так как эти слова не стали для него новостью. Хёкджэ сам подслушивал их с Хичолем разговор, так что о том, что Донхэ решил выговориться Хичолю, Хёк знал уже очень давно. — Я просто не имею права на него злиться. Я столько проблем сотворил…       — Вы оба были пьяные и это многое объясняет, — Хичоль явно старается успокоить Хёкджэ, хоть и слова для этого подбирает не совсем удачные. — Для суда, конечно, это скорее отягчающее обстоятельство…       — Хичоль, — чуть было не поперхнувшись от страха, услышав слово «суд», Хёк несмело задаёт вопрос, который волнует его очень давно. — Что… что со мной будет, когда Чонсу узнает? Я… попаду в тюрьму?       — Не знаю, что старик решит, но в тюрьму ты не попадёшь, — старший мембер сразу же мрачнеет, напрягаясь от этого вопроса. — Он в первую очередь о репутации агентства печётся, а ты представь, сколько претензий могут выкатить нашему директору, если подобное дойдёт до общественности. Так что я полагаю, что до суда они доводить ничего не будут и решат всё тихо. По крайней мере, сперва расскажи всё ребятам, без лишнего стаффа рядом. Если понадобится — Шивона на свою сторону переманим. В последнее время он с тобой исключительно любезен, в отличие от Чонсу. Глядишь, и поможет. С полицией порешает, если что.       — Шивон не сможет быть на моей стороне, — возражает Хёкджэ, поёжившись. — В первую очередь он — сотрудник агентства, как и все вы. Я нарушил закон, выдавая себя за другого человека, так что… я не могу просить никого из вас о помощи. Вы ведь… вы ведь ничего не знали.       — Глупостей не говори, — Хичоль недовольно тарабанит пальцами по столу, оглядевшись в поисках официанта с их заказом. — Да, многие будут ошеломлены, но всё-таки за это время мы успели к тебе прикипеть, так что одного в этом бардаке тебя никто не оставит. А будет нужно — и Чонсу уболтаем, никуда он не денется. Выше нос, мышонок.       — Знаешь, ещё несколько дней назад я был бы готов отдать всё за эти слова, — Хёкджэ уверен: он не может спрятаться за спинами ребят, даже если Хичоль сам это предлагает, но услышать подобные слова по-своему приятно. — И я понимаю, что ты пытаешься сделать… и я благодарен тебе за это. Я знаю, что всё будет не так, как ты говоришь, но хотя бы мне теперь не так страшно думать об этом.       — Мы что-нибудь придумаем. Не трясись над этим раньше времени, — советует Хичоль, пожимая плечами. — Всё равно не сможешь предугадать, как всё в итоге случится. Кстати, а… почему в больнице никто ничего не заметил? Ты что, ещё и какого-то доктора уболтал?       — Что?! Нет, вовсе нет! — Хёкджэ даже как будто вспыхивает от возмущения: ему не так обидно предполагать, что все будут считать его охотником за деньгами брата, как думать, что его обвинят в целенаправленном сговоре с врачами и хитроумном подмене медицинских карт. — Я… я не знаю, почему доктора ничего не заметили. Всё-таки мы внешне практически идентичны, а в шрамы после аварии, наверное, никто уже не всматривался…       — Я-то тебе верю, мышонок, но мысли об этом не дают мне покоя, — признаётся старший мембер, мягко похлопав Хёка по руке, как будто стараясь таким образом немного успокоить его. — В смысле… когда ты ещё не очнулся, врачи не знали, кто из вас… кто. Но они делали какие-то анализы и наверняка сверяли данные с вашими медицинскими картами… и никто из врачей не удивлялся отличающимся данным?       — Хичоль, я правда не знаю, как так вышло, — отвечает Хёк, сразу же ухватившись за прохладную руку старшего мембера, с гложущей изнутри тоской вспоминая вечно холодные руки Ынхёка. — Сперва я так перепугался, что даже не задумывался об этом, а потом мне было так больно… Иногда я думал о том, не догадаются ли врачи, ведь меня основательно обследовали. Но так никто ничего и не сказал мне об этом. Может быть, у нас похожи анализы? У меня не было операций или серьёзных болезней и травм до аварии, да и у Ынхёка, по-моему, тоже…       — А группа крови у вас одинаковая или разная? Как это вообще у близнецов бывает? — с любопытством интересуется Хичоль, немного наклонив голову набок. — У меня вот АВ, как и у нашего инопланетянина. Может, потому мы и неплохо друг друга понимаем.       — У нас у обоих группа крови О, — посмеивается Хёкджэ, немного расслабившись: о подобной, немного отвлечённой теме, думать чуть проще, чем предполагать, что кто-то в больнице может знать его тайну. — Ну, кажется, у близнецов группа крови может отличаться, но у двойняшек, как в нашем случае, она часто совпадает. Другое дело, если будет отличаться резус-фактор — тогда близнецы не могут быть донорами друг для друга.       — Ого. А ты в этом разбираешься, — с искренним восхищением подмечает старший мембер, наблюдая за тем, как официант наконец приносит им напитки и спешно выкладывает их с подноса на стол. — Но раз у вас обоих одна группа крови и не было каких-то отличительных болезней и травм — вас действительно могли перепутать и врачи. Ну и я должен был догадаться, что у тебя тоже группа крови О. Ты же всё общежитие с ног на голову перевернул, нашего лидера очаровал и устроил всем диктатуру здорового режима дня.       — Ты правда думаешь, что от группы крови зависит характер человека? — Хёк осторожно придвигает стаканы ближе к ним — судя по всему, Хичоль заказал какие-то коктейли, и пока Хёкджэ разбирался с Ёнуном, проконтролировать этот выбор он не успел. По крайней мере, Хёк надеется, что Хичоль заказал не что-то алкогольное, потому и старается ненавязчиво принюхаться к содержимому — учитывая принимаемые лекарства, алкоголь сейчас противопоказан им обоим. Но Хичоль лишь снисходительно посмеивается, наблюдая за этими неловкими манёврами, и уверенно забирает себе стакан с чем-то голубым, добавив:       — Ну, должен же я во всём подчёркивать собственную уникальность. Да и фанаты такую личную информацию о нас тоже отслеживают. Кстати, оба коктейля безалкогольные, если что. У меня — Голубая лагуна, у тебя — клюквенный сок с ананасовым. Надеюсь, угадал.       — Звучит вкусно. Спасибо, — Хёкджэ с явным облегчением вздыхает, придвигая стакан с напитком ближе к себе. — Обычно я пью напитки без сахара, но ты выбрал хороший вариант. Что-нибудь с клубникой наверняка было бы безумно сладким.       — Напитки без сахара и лимона. Учту, — Хичоль согласно качает головой, покрутив трубочкой в своём стакане. — Удивительно, конечно, что от лимонов тебе так плохо, а пятнами ты от них не покрываешься.       — Это же не аллергия, — Хёкджэ пожимает плечами, не удивившись интересу старшего мембера. — Просто… не знаю. От привкуса лимонов, даже засахаренных, меня почти сразу тошнит. Может быть, мама, когда была беременна, переела лимонов, или их не любил наш отец. Я как-то не спрашивал её об этом.       — Если бы об этом знали врачи — тебя бы моментально раскрыли, — посмеивается Хичоль, наблюдая за тем, как Хёкджэ осторожно отпивает прохладный напиток из своего стакана. — Наверняка ты в курсе, что Ынхёк обожал лимоны. Он их во всю доставку запихивал дополнительными порциями. Представь себе меню, когда была его очередь: пицца с лимонами, паста с лимонами… Он даже в бургеры умудрялся их запихивать, можешь в это поверить?!       — Могу, — смеётся Хёкджэ, поскольку подобную картину он видел много раз. — Но у меня была поблажка из-за моей непереносимости. Да и доставку я не особо люблю, так что я часто готовил для нас сам, а уж со своей порцией он развлекался, как ему было угодно. Я не возражал.       — Так ты и братом вертел, как хотел, — не без гордости уточняет старший мембер, потрепав Хёка по волосам. — Это удивительно. Он же совершенно не поддаётся влиянию. Я его очень люблю, но я не представляю, как его Чонсу выносил. У Чонуна — и то глаз дёргался временами.       — С ним… непросто, — соглашается Хёкджэ, снова погрустнев: несмотря на все сложности, которые были с Ынхёком, Хёк любил своего брата и мог простить ему многое. — «И я легко простил бы ему любые тайны и проблемы, в которые он меня втянул… если бы только он был жив», — уверен Хёкджэ, потому и замолкает, негромко вздохнув. Ещё и Хичоль продолжает говорить об Ынхёке, точнее, о своих чувствах к нему, в настоящем времени — не «я очень любил Ынхёка», а «я его очень люблю», и от мысли об этом Хёку тоже непросто, хотя позицию старшего мембера объяснить гораздо проще. — «Если уж я не могу перестать думать об Ынхёке и даже мысленно я не могу сказать себе, что Ынхёк «был», а не «есть», то каково Хичолю, который узнал правду не так давно?..» И Хичоль явно догадался, о чём думает Хёк, так как он с пониманием старается уловить его взгляд, мягко добавив:       — Знаю, мышонок. Наверное, в этом и была его прелесть. Не каждый мог приручить это пылающее пламя, а ты и с ним — и с Донхэ справился. Хотя, наверное, нашего лидера приручить было гораздо проще. Сложнее только с мелочью пузатой справиться — а тебе и это удалось.       — Кюхён, хоть и себе на уме, такой заботливый и… доверчивый, — признаётся Хёк, отодвинув стакан немного дальше от себя, чтобы случайно не пролить. — Он только начал мне доверять и… ну вот почему ты смеёшься?       — Кюхён-то? Доверчивый и заботливый? — Хичоль чуть ли не всхлипывает от смеха, громко похрюкивая между словами и вытирая выступившие слёзы с уголков глаз. — Ой, не могу… Видимо, ты и вправду слишком сильно к нему привязался. Кстати о заботливых и доверчивых. Не хочешь поделиться, каков Донхэ в постели?       — Чего?! — поперхнувшись от возмущения, Хёкджэ сдавленно кашляет, пока Хичоль, тут же переставая хохотать, хлопает его по спине, помогая откашляться. — П-подожди… Я не собираюсь это обсуждать! Да и с чего ты вообще об этом спрашиваешь?!       — Ну не вредничай. Мне интересно жуть как, — посмеивается старший мембер, убирая руку, когда Хёк откашливается, и коротко качает головой, когда подошедший официант ставит на стол с подноса порции салатов — и также стремительно уходит, едва бросив взгляд на сидевшего в стороне Ёнуна, сразу же насторожившегося от кашля «Ынхёка». — О, а с Ёнуном отлично по ресторанам ходить — никакого назойливого стороннего внимания. Цезарь будешь? Заказал первое, что в голову пришло из нежирных блюд.       — Даже если тебе интересно — это всё равно нетактично, — бурчит Хёкджэ, качнув головой, пока хихикающий Хичоль придвигает к ним тарелки с салатом — и столовые приборы. — Спасибо, такой салат вполне подойдёт.       — Ну-ну, поучи меня тактичности, мышонок, — фыркает старший мембер, подхватывая палочки для еды и небрежно добавляя:        — Я же у тебя не размер его хозяйства спрашиваю.       — Вот уж спасибо, — догадавшись, что подразумевается под этим неоднозначным словом, Хёкджэ нервно ёжится, уже понимая, насколько кошмарным может быть этот разговор, если Хичоль зациклится на столь неловкой теме. — Мне только этого не хватало. О таком я говорить точно не буду.       — Нет, ты не понял. Я об этом не спрашиваю, потому что и так знаю, — смеётся Хичоль, с явным удовольствием наблюдая за тем, как бледнеет Хёк. — Сам подумай — мы столько лет в раздевалках вместе находимся. Да и учитывая, что дверь ванной долгое время не запиралась… ну, мы многое видели, честно говоря.       — Какой кошмар, — выдавливает из себя Хёкджэ, стараясь не паниковать от таких неуместных вопросов. — И как хорошо, что теперь дверь ванной можно запереть. Не реши Донхэ поставить щеколду — я бы сбежал гораздо раньше.       — А ты от темы не увиливай, — довольно улыбается Хичоль, погрозив ему пальцем. — Хотя можешь не отвечать. Я почти уверен, что он также жестковат, как мой Хани. А учитывая, что он ещё и качается — наверняка совершенно нечувствителен и больше нацелен на результат, чем на процесс. Пусть ты и был пьяным, но подозреваю, что твоя задница пострадала. Ещё и твой первый раз…       — Всё не так! — возмущается Хёк, выпаливая бездумно всё, что закипело в его сердце от таких слов Хичоля — Хёкджэ скорее стало обидно за Донхэ, что о нём думают, как о каком-то жиголо, желающим получить удовлетворение любой ценой. — Донхэ же человек глубоких эмоций! Он был таким нежным и чувствительным, и…       И тут Хёкджэ понимает, что его обманули, как ребёнка на ярмарке: довольно улыбаясь и чуть ли не облизываясь от услышанного, Хичоль ехидно подмигивает ему, выдавая то, что всё это было продумано и сказано специально. — «Он так просто выведал у меня интересующие его подробности?!» — Хёк поражается собственной разговорчивости, решив благоразумно замолчать и отвлечься на салат, пока Хичоль не высмеял его.       — Не злись на меня, мышонок, — мягко произносит старший мембер, старательно сдерживая смех. — Я не собираюсь это обсуждать с кем-то другим. Просто я не совсем понимаю, что у вас обоих происходит. Точнее, теперь я представляю, что чувствуешь ты, и вижу, как Донхэ наворачивает около тебя круги, но я и подумать не мог, что у вас понимание на таком… глубоком уровне. Он не был груб с тобой? Для первого раза обычно нужна длительная подготовка, чтобы не причинить боль. Донхэ явно не девственник, но я не в курсе, занимался ли он ранее сексом с кем-то настолько неопытным.       — Нет, он… он был очень внимателен ко мне, — смущённо признаётся Хёкджэ, догадавшись, что этой темы не избежать, как и подобных смущающих вопросов: несмотря на то, что Хичоля интересует нечто пикантное, отчасти Хёк даже чувствует себя в безопасности во время таких вопросов — старший мембер своими вопросами как будто в первую очередь интересуется его состоянием и тем, в порядке ли «Ынхёк» после своей первой близости. — Возможно, всё дело в том, как… как он прикасается.       — А ты покраснел, — подмечает Хичоль, но ехидство в его голосе всё-таки исчезает, что только подтверждает предположение Хёкджэ о желании старшего мембера позаботиться о нём и в этом вопросе. — Не смущайся. Обсуждать подобное — совершенно нормально, это даже подростки делают. Это помогает лучше узнать своё тело и раскрепоститься. Если тебе станет легче — могу рассказать о своём опыте. Пару поз подсказать, например, или чувствительные зоны. На будущее тебе это всё равно пригодится.       — Только не это, — Хёк икает от неожиданности, чуть было не выронив палочки. — Я уверен, что твой… опыт неоценим и пригодился бы любому из нас… но я не имел в виду само… занятие любовью, когда говорил о прикосновениях.       — Мамочки, он оправдывается, как испанская девственница. Секс — это нормальное и вполне естественное слово, — старший мембер показательно закатывает глаза, но, кажется, не обижается на эту неловкую попытку Хёкджэ избежать неловкой темы. — Но ты хотя бы в обморок не падаешь, когда его слышишь, так что всё не так плохо. Ну и что ты тогда имел в виду?       — Я… я не знаю, как это объяснить, — мямлит Хёкджэ, растерявшись от такой увлечённости Хичоля его словами и вяло ковыряясь палочками для еды в салате — он-то полагал, что если намекнуть, что дело не в самом сексе, то старший мембер потеряет интерес к этой теме. — Просто когда он держит меня за руку… или приглаживает волосы… он делает это так мягко и ласково, что у меня мурашки по коже бегут каждый раз. Когда Донхэ спокоен и уверен в себе, он как будто даже своим взглядом прикасается к тебе с таким вниманием и заботой…       — Ого. Звучит волшебно, — Хичоль подпирает голову рукой, слушая с явным интересом. — У вас правда какая-то своя, непередаваемая химия. Даже завидно немного. При других обстоятельствах я был бы счастлив тому, что между вами происходит. Только не обижайся, мышонок.       — Я не обижаюсь. Но я поверить не могу, что говорю об этом с тобой, — вздыхает Хёк, тут же спешно поправившись, чтобы старший мембер не обиделся. — В смысле… я и с Рёуком это не обсуждал, потому что знал, что поступаю ужасно. Если бы он узнал — погнал бы меня в пекарню, подгоняя венчиком.       — Подозреваю, что он и так уже всё прекрасно видит, но не лезет, — Хичоль пожимает плечами, ничуть не удивившись. — Я не обсуждал это с ним, раз ты просил сохранить этот ваш с Донхэ секрет, но он не кажется удивлённым, когда видит, как ты от одного взгляда нашего лидера таешь, как мороженое на солнце. Я, конечно, понимаю, что шанса не залипнуть на Донхэ у тебя не было, но тебе вообще девушки нравились когда-нибудь?       — Не знаю… наверное, нет, — Хёкджэ покачивает головой, задумавшись над этим вопросом и стараясь не краснеть от довольно красочных сравнений Хичоля. — В школе я был довольно тихим и, наверное, скучным для сверстников, а потом нужно было ухаживать за мамой… Я мало, с кем общался.       — А другие парни тебе нравились? — допытывается старший мембер, даже придвинувшись ближе. — Может, у тебя хоть какой-то опыт отношений был, хоть и без интима?       — Я же сказал: я всё своё свободное время тратил на то, чтобы отыскать Ынхёка в Штатах через интернет — и заботился о маме, — Хёк тихо вздыхает, понимая, что о своей жизни ему практически нечего рассказать. — А в пекарне парней больше привлекал Рёук, хоть он и не отвечал своим поклонникам взаимностью…       — Это странно. Ты ведь красивый, — Хичоль задумчиво потирает пальцами подбородок. — Мягкий, уютный, светлый. Когда подростковая мода на «плохишей» отступает, людям нравятся именно такие, как ты. А ведь ты ещё и готовишь отменно, и чистоту любишь и хорошо её поддерживаешь — золото, а не парень.       — Ты преувеличиваешь. Вот Ынхёк всегда был окружён вниманием, ещё со школьных лет, — Хёкджэ несмело улыбается: ему трудно поверить в то, что он действительно красивый, но если не забывать, что внешне они с братом практически идентичны, такая похвала от Хичоля действительно начинает греть сердце. — И от этого мне тоже неловко рядом с вами, помимо всей моей лжи. Вы ведь такие красивые и уверенные в себе, и у Донхэ наверняка уже были серьёзные отношения…       — Уверенные? Ага, остальные-то точно так уверены в себе, что вечно по углам прячутся, — смеётся Хичоль, снисходительно качнув головой. — Ты нашего лидера давно видел? На такого качка и девушки, и парни западают. Другое дело, что разовые связи — не для нашего святоши, так что опыта у него в длительных отношениях не так много. Ну, и у нас с Ынхёком партнёров было побольше, конечно. И вообще — давно ты на Донхэ залипаешь, кстати?       — Почти с вашего дебюта, — неохотно признаётся Хёкджэ, замявшись: он благодарен Хичолю за то, что тот не откровенничает с Рёуком, но за это молчание приходится открывать старшему мемберу немного больше. — Я понимаю, как это выглядит, но… Я и не думал, что окажусь здесь — и уж тем более не хотел, чтобы Донхэ… всё заметил. Но мучать его и говорить, что ему лишь кажется, что я в него влюблён — тоже было бы неправильно.       — Но ты же понимаешь, что ему всё равно будет тяжело, — подмечает старший мембер, качнув головой. — Ладно, я не буду в это лезть. Просто… не затягивай с этим. Если ты всё расскажешь у него дома или после поездки — ему будет ещё тяжелее. Но надеюсь, что эта химия между вами поможет ему разобраться с истинным положением вещей, да и тебе тоже.       — Я обещаю, что расскажу ему и остальным всё до поездки. Сразу же, как уедет Рёук, — Хёкджэ снова придвигает к себе холодный стакан с напитком, отпивая ещё немного. — Чонун столько старался с этим фартуком. Я не хочу им мешать. Может, тогда Чонун не обвинит Рёука в том, что он тоже молчал…       — Чонун так не скажет, — возражает Хичоль, покрутив палочки для еды в руке, как будто они барабанные. — Наверное, у него самая холодная голова из всех нас, хотя после его внезапного флирта я уже не уверен. Но ты прав, лучше Рёуку при этом не присутствовать. Пусть эти двое между собой разберутся сперва. А с тобой мы что-нибудь придумаем, хоть пока я и не знаю, что именно.       И хоть Хёкджэ убеждён в том, что в вопросе раскрытия всех своих тайн он не сможет и не захочет прятаться за спину Хичоля, ему всё равно становится немного легче после этого разговора — старший мембер умудрился найти подходящие слова, которые по-своему приободрили Хёка. — «Осталось срочно отправить Рёука обратно в пекарню — и выяснить, кто хотел смерти Ынхёку…»       И когда Хёк и Хичоль, сгорая от любопытства, возвращаются в общежитие, чтобы выяснить, чем закончилась вся эта история с фартуком, они лицезреют довольно непривычную картину: в квартире подозрительно тихо, дверь в комнату гитаристов плотно закрыта, а на кухне Донхэ и Кюхён заняты приготовлением ужина, хоть и макнэ втянут в это дело явно без собственного энтузиазма.       — И что здесь происходит? Где Рёук и Чонун? — интересуется Хёкджэ, беспокойно оглядевшись: привыкнув к тому, что друг в основном возится на кухне или занимается японским в гостиной, Хёку становится не по себе, когда Рёука в привычных местах не видно, и не слышно.       — И что там с фартуком? — любопытствует Хичоль, плюхнувшись на диван и обернувшись в сторону кухни, опираясь рукой о спинку дивана. — Рёук оценил?       — Крепость Рёука пала, — охотно отвечает Кюхён, поворачиваясь в сторону ребят и активно взбивая венчиком что-то в глубокой мисочке. — А я говорил Чонуну, что после такого подарка Рёук ему сразу даст…       — Кюхён, не отвлекайся. Сковорода уже раскалилась, — тут же спешно обрывает его Донхэ, отходя от плиты и смущённо посмотрев на Хёкджэ. — «Чего это он?» — Хёкджэ сперва даже не понял, почему лидер группы не дал Кюхёну сказать всё, что тот хотел, а потом, по довольному смеху Хичоля, парень неожиданно для себя понимает, что именно макнэ имел в виду. — «Нет… Рёук же не стал бы при всех…» — в панике думает Хёкджэ, и, видимо, его лицо слишком заметно побледнело, так как Донхэ спешно вытирает руки о полотенце и подходит к нему, взволнованно рассматривая барабанщика.       — Рёук… он… в смысле… — Хёк бормочет, не зная, как правильно задать эти смущающие вопросы, чтобы выяснить, что здесь происходило. — Они с Чонуном там…       — Нет. Нет, совсем нет — Чонун не стал бы предлагать Рёуку что-то настолько интимное, пока мы здесь, — Донхэ торопится успокоить его, мягко покачав головой. — На самом деле, Чонун здорово придумал с этим фартуком. Рёук даже растрогался, ну и… Мы просто решили оставить их одних, чтобы они наконец поговорили и разобрались в своих чувствах. Ну и, чтобы не мешать им, решили заняться ужином. А у вас как всё прошло? Что сказал доктор Кан?       — Тогда хорошо, — с явным облегчением отвечает Хёкджэ, оперевшись рукой о спинку одного из стульев. — Мы? Доктор Кан… он сказал, что я в порядке, а Хичоль…       — «В порядке» он. Доктор Кан даже ничего ему не выписал, — комментирует Хичоль с дивана, с явным интересом прислушиваясь к их разговору. — Но сказал бдить за его состоянием, ну и обстановку сменить.       — Значит, даже доктор Кан рекомендует нам поехать отдохнуть у моих родителей, — шутит Донхэ, выдохнув и чуть поводя плечами, с которых как будто наконец упал тяжёлый груз. — «Он так волновался о том, что скажет доктор Кан…» — подмечает Хёкджэ и, пытаясь придумать, как лучше всего напомнить Донхэ о том, что Хичоль тоже проходил осмотр, он косится в сторону посмеивающегося старшего мембера. Но недаром Донхэ единогласно признавался в фандоме самым заботливым и внимательным из мемберов: немного помолчав, он смотрит на Хёкджэ, и его спокойное выражение лица снова приобретает немного встревоженности. Обернувшись на старшего мембера, лидер группы оглядывает Хичоля и уже громче добавляет:       — А что доктор Кан сказал по поводу тебя, Хичоль?       — Истыкал синяки, похвалил за отличную регенерацию — и выписал новые обезболивающие, — поясняет Хичоль, чуть пожимая плечами. Но, глянув на то, как Донхэ сразу же насторожился, ровно как и Кюхён, аж переставший активно стучать венчиком по миске, снова перемешивая смесь, издалека похожую на смесь для яичных блинчиков, старший мембер спешно добавляет:       — В меньшей дозировке, чтобы закончить курс. Допью — и напьюсь на радостях.       — Ты уже пил, разве нет? — ехидно вопрошает Кюхён, и Хичоль бросает на него столь стремительный яростный взгляд, что макнэ тут же делает вид, будто чрезвычайно увлечён приготовлением яичных блинчиков. — «Донхэ же не видел, как Хичоль пил пиво…» — вспоминает Хёкджэ и, поджав губы, виновато смотрит на Донхэ, снова думая о том, что в первую очередь он сам должен был проконтролировать этот момент — и не позволять старшему мемберу пить. И Хёк также понимает по тому, как нахмурился лидер группы, что тот подумал о том же. Но, явно сдержав своё желание сказать всё, что он думает, Донхэ лишь шумно вздыхает, поводя плечами, и тоном, не предвещающим ничего хорошего, коротко уточняет:       — Ты тоже пил, Ынхёк? Когда?       — Нет, я не пил, — быстро отвечает Хёкджэ, стараясь не коситься на Хичоля и мысленно умоляя его промолчать и не сделать своими комментариями только хуже. — Хичоль выпил только одну банку пива, и мы тогда были здесь. Мне надо было раньше подумать о том, что он тоже принимает лекарства… Не злись, пожалуйста.       — Можешь тогда на меня злиться, Донхэ — моя ж идея была, — Хичоль всё-таки встревает, покачав головой. — Но доктор Кан ничего подозрительного не заметил, а мне… мне было надо, ты сам видел.       И Донхэ ничего не отвечает, снова тяжело вздыхая — он определённо осуждает подобную выходку, и на его месте Хёкджэ поступил бы также. Но Хёк уверен, что скоро у всех будут проблемы поважнее из-за его тайн, да и здоровью Хичоля эта маленькая банка пива не повредила, чтобы устраивать ссору из-за этого. Поэтому, осторожно задев пальцами запястье Донхэ, чтобы привлечь внимание лидера группы, Хёкджэ негромко повторяет:       — Пожалуйста, не злись. Хичоль пообещал при докторе Кан, что не будет пить, пока принимает лекарства. Этого больше не повторится.       — Хорошо. Я не злюсь, — с неохотой отвечает Донхэ, чуть пожав плечами. — И я надеюсь на ваше благоразумие, поскольку вы оба должны понимать, насколько серьёзно ваше лечение. Хичоль, я и с тобой говорю, между прочим.       — Знаю-знаю, — спешно соглашается Хичоль, уже добравшись до стола и пытаясь стянуть с блюда один из яичных блинчиков, которые вполне уверенно и умело жарит Кюхён. — Я же сказал — мне было надо. Я впервые на концерте за барабанами, между прочим. Да и за Ынхёка переживал. Больше не буду. Самому уже хочется, чтобы все следы исчезли. Не могу же я к Хани в таком виде отправиться — он весь участок на уши поставит.       — Твоя правда. В любом случае — я надеюсь, что вы оба больше не планируете никаких выходок, — Донхэ устало сдавливает двумя пальцами переносицу, как будто от этой новости у него началась сильная мигрень. — Ужин скоро будет готов. Можете помочь, если хотите.       — Я пас. Хочу в душ. Мышонок, принесёшь потом мне одежду, когда те двое миловаться закончат? — капризно заявляет Хичоль и, протиснувшись мимо Донхэ и Хёка, в какой-то момент оказывается спиной к лидеру группы и беззвучно шевелит губами, говоря Хёкджэ:       — «Спасибо».       Растерянный Хёк лишь успевает коротко кивнуть, пока довольный старший мембер скрывается в ванной, решив проявить тактичность и не вторгаться в комнату гитаристов, пока Рёук и Чонун там выясняют отношения. И Хёкджэ старается не думать о том, как ему позже придётся рыться в вещах Хичоля, в том числе и в ящике с бельём, чтобы достать для старшего мембера чистые вещи — пока его больше волнует то, как Донхэ устало потирает шею, явно обдумывая всё, что он только что услышал. — «И я так хочу сейчас обнять его… и… поцеловать?» — думает Хёкджэ, понимая, что ему действительно нужно рассказать всё ребятам как можно скорее — он уже с трудом себя сдерживает, чтобы не раствориться в этих «отношениях» с Донхэ, так что Хёку стоит поспешить.       — Ынхёк, я не хотел отчитывать вас, но вы оба должны понимать, насколько было безрассудно Хичолю пить, когда он принимает обезболивающие, — Донхэ нарушает молчание, решив, что «Ынхёк» помалкивает из-за его нравоучений. — В другой ситуации я бы не возражал, пожелай Хичоль выпить под присмотром, но…       — Я всё понимаю, — Хёкджэ позволяет себе перебить Донхэ, чтобы тот не счёл себя виноватым в ситуации, которая уже давно прошла и при Хёке больше не повторится. — Ты же сам видел — Хичоль не хочет показываться на глаза Хангёну, пока все… следы… не исчезнут. Не думаю, что от одной банки с ним что-то случится, но больше он так экспериментировать не будет. Он же редко даёт обещания, верно?       — Верно, — лидер группы задумчиво качает головой, соглашаясь с Хёком, и даже едва заметно улыбается. — Ты прав. Вдобавок скоро мы все поедем к моим родителям и наконец отдохнём вдали от камер и расписания. Родители уже освободили гостевые комнаты. Они будут рады видеть вас в нашем доме.       — И на «своей» территории тебе будет проще держать всех на коротком поводке? — шутит Хёкджэ — и тут же зажимает рот рукой, понимая, что именно он только что брякнул. — «Он же доверился мне — и признался в своём желании контролировать ребят…» — вспоминает Хёк, желая срочно сменить тему на более безопасную, хоть ничего другого в голову не приходит. Но, обдумав слова Хёкджэ, Донхэ лишь улыбается свободнее, мягко рассмеявшись и ответив:       — А ведь и правда. Но я надеялся, что это будет не так сильно заметно. Ладно, если я пообещаю не зверствовать и даже в местный ночной клуб вас отведу — можно будет не считать себя диктатором?       — Думаю, вполне можно, — смеётся Хёкджэ, успокоившись: Донхэ, хоть и признал его правоту, совсем не обиделся на бездумные слова Хёка. — Это будет довольно щедрым жестом с твоей стороны. Так что, помочь вам с ужином? Хичоль там явно надолго, а мешать Чонуну и Рёуку, шарясь в его вещах, я не хочу.       — Мы почти закончили, но можешь порезать овощи на салат, — предлагает Донхэ, уступая Хёкджэ дорогу к обеденному столу, где можно расположиться с разделочной доской и всем необходимым. — Садись, я всё тебе принесу.       — Кстати, Чонсу и Шивон заходили, — рассказывает Кюхён, когда Хёк согласно качает головой и подходит к раковине, чтобы помыть руки. — Чонсу сказал, что вы в ресторан смылись вместе с Ёнуном. Шивон не был в восторге, но, видимо, результаты осмотра устроили их обоих, так что в Мокпо нас отпускают без проблем.       — Правда? А зачем они заходили? — интересуется Хёкджэ, вытирая руки и усаживаясь за стол, пока Донхэ достаёт разделочную доску и нож. — Раньше все подобные вопросы Чонсу решал по телефону.       — Чонсу хотел обсудить с Рёуком окончание его договора, ну и Шивон заодно зашёл, чтобы какие-то свои нюансы с безопасностью порешать, — макнэ пожимает плечами, выкладывая на тарелку очередной яичный блинчик. — Больше мы не услышали — Донхэ нас с кухни выгнал.       — Потому что договор Рёука — это не наше дело, — мягко поясняет лидер группы, поставив перед Хёкджэ миску с вымытыми овощами и салатом, и после легко треплет встормошенные волосы Кюхёна. — И ничего страшного от того, что ты пять минут в комнате посидел, не случилось. А вот блинчики у тебя выходят отличные. Ты наловчился со сковородкой. Молодец.       И от похвалы Кюхён сразу же перестаёт бурчать, замявшись и вернувшись вниманием к сковороде и яичным блинам. Хёкджэ, стараясь не рассмеяться слишком громко, изо всех сил скрывает улыбку, старательно нарезая овощи на салат. — «Такими я их и запомню…» — убеждён Хёк. — «Спокойными, умиротворёнными, отвлечёнными всякими бытовыми заботами… И скоро я разрушу этот их уютный и безопасный мир. У меня нет другого выбора».       И когда все наконец собираются к ужину, Хёк не верит своим глазам: у Чонуна обкусаны губы, которые кажутся непривычно припухлыми, а все эти кудряшки, в которые превратились его волосы, взбиты, как будто в них запускали пальцы и прихватывали покрепче. Что касается Рёука, то, помимо ярко-красного румянца на его щеках, который так не пылал даже когда поварёнок весь день возился у плиты, Хёкджэ не заметил ничего особенного, пока друг не сел за стол и невольно не открыл Хёку вид на свою шею, покрытую цепочкой назревающих красных следов. — «Они что… серьёзно?!» — чуть было не вспыхнул Хёкджэ, но сдержался от комментариев: в отличие от него, Рёук вполне может позволить себе подобное поведение, ровно как и отношения с Чонуном. — «Это ведь я… я не имею прав здесь… ни на что…»       — Ну что, Рёук, как тебе фартук? — Хичоль первым решается прервать молчание, и Хёк даже поперхнулся от столь неожиданного вопроса. Пока Донхэ бросает на него укоризненный взгляд, старший мембер активно хлопает Хёкджэ по спине, чтобы помочь откашляться, и беззаботно добавляет:       — Ну а что? Вы тут лично всё это лицезрели, а мы с Ынхёком всё пропустили. Мне же интересно.       — Единственное, что вы действительно пропустили — так это крайне бестактное предложение примерить фартук на голое тело, — ворчит Рёук, показательно покосившись на Кюхёна, чтобы всем было понятно, кто именно придумал эту «чудесную» идею. — И, к сожалению, я ему даже ничего ответить не успел.       — Угу. Донхэ так стремительно встряхнул Кюхёна за шкирку, что у него аж мармеладки из карманов посыпались, — комментирует Йесон, активно уплетая свою порцию ужина, как будто ничего особенного не произошло. — Вообще, не люблю хвастаться, но фартук хорошо смотрится на Рёуке. Подходит и к цвету кожи, и к цвету глаз, и вообще…       — Фартук и вправду отлично смотрится на Рёуке, — соглашается Донхэ, определённо стараясь воздержаться от комментариев по поводу поведения Кюхёна, хоть и посмотрев на него своим характерным строгим взглядом. — И умения Чонуна стали открытием для всех нас. Создать подобное без швейной машинки наверняка было непросто.       Но далее ужин проходит весьма спокойно. Единственное, что действительно тревожит Хёкджэ — это то, как внимательно наблюдает за ним Рёук, явно желая что-то сказать ему наедине. Правда, Хёк собирался поговорить с другом попозже, после того, как вымоет посуду, но Хичоль, проявив сознательность, или же желая исправить мнение Донхэ о нём после истории с пивом, вызывается справиться с этим самостоятельно. Донхэ предлагает помочь ему и начинает вытирать посуду, Кюхён тут же сматывается в свою комнату, а Чонун следует за ним, догадавшись, что Рёук хочет поговорить с «другом Ынхёка» наедине.       — Рёук, если ты хочешь поговорить о вас с Чонуном, то я сразу скажу, что очень рад за вас, правда, — признаётся Хёкджэ, когда они с Рёуком уходят в комнату Ынхёка и Донхэ. — Я пока не знаю, как он отреагирует на всё, когда узнает правду… но я…       — Я не о нём хотел поговорить, — Рёук выглядит взволнованным, хоть и снова краснеет, когда Хёкджэ говорит об их с Чонуном отношениях. — Точнее, я практически уверен, что он нормально отреагирует. Ты же сам видел — он не слишком щедр на эмоции. Не то, что эта троица — они любые слова как будто пытаются через себя пропустить. Сложновато с ними, но ты вроде справляешься.       — Тогда о чём ты хотел поговорить? — уточняет Хёкджэ, присев на край кровати и настороженно уставившись на друга. — О том, что говорил тебе Чонсу? Ты скоро уезжаешь?       — Нет, не об этом, — нервно переминаясь с ноги на ногу, Рёук, плотно прикрыв дверь, идёт к шкафу, где лежит его одежда, и достаёт из своих вещей знакомый дневник в тёмно-синей обложке. Увидев вещь Ынхёка, которую он уже считал потерянной, Хёкджэ аж на ноги подскакивает, обрадовавшись и воскликнув:       — Ты его нашёл?! Какое счастье! Где он был?       — Да тише ты, — шикает Рёук, быстро подходя к Хёку и отдавая ему дневник, который Хёкджэ тут же прижимает к груди. — Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Я нашёл его, когда делал уборку — и ты ни за что не поверишь, где был этот дневник…       — Где он был? — переспрашивает Хёкджэ, открывая дневник и пролистывая, чтобы убедиться, что это именно та вещь, которую он так искал. Он видит знакомые строки, написанные неаккуратным, как будто острым и стремительным почерком Ынхёка — строчки в очередной раз идут как будто под наклоном вверх, как крутой подъём, который Ынхёк преодолевал день за днём. И от вида этих строчек сердце Хёкджэ снова тоскливо сжимается — Хёк раньше представлял, как в недалёком будущем Ынхёк отправится в армию и будет в свободные минуты писать фанатам небольшие рукописные письма тем самым характерным для себя почерком. — «Но теперь всего этого не будет…»       — Хёкджэ, послушай меня внимательно, — Рёук хватает Хёка за плечи и с силой встряхивает, чтобы парень отвлёкся от дневника и вслушался в его слова. — Я не хотел шариться в чужих вещах, но я случайно смахнул подушку Донхэ с кровати шваброй. И, в общем…       — Что? — Хёкджэ хмурится, не понимая, к чему клонит друг, но, ещё раз покосившись на прикрытую дверь, Рёук добавляет:       — Дневник был под подушкой Донхэ. Ты понимаешь, что это значит?       — Что?! — Хёк лишь глупо переспрашивает, нервно сглотнув и попятившись назад. — «Нет, нет, нет… Донхэ же не мог….» — Хёкджэ пытается убедить себя, что это — всего лишь недоразумение.       — Может быть… может, Донхэ нашёл его утром — и прибрал, чтобы Кюхён не стащил? — предполагает Хёкджэ, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Парни даже не знали, что я его искал, так что Донхэ вполне мог так сделать… Да и зачем ему этот дневник? Там нет никаких тайных данных…       — Тогда бы он сказал тебе сразу, разве нет? — возражает Рёук, с сомнением посмотрев на Хёкджэ. — Вообще, всё это выглядит очень странно. Хичоль как-то обмолвился, что Ынхёк и Донхэ поругались в Штатах, а учитывая характер Ынхёка… ну, у Донхэ вполне мог быть мотив.       — Нет… нет, это всё — просто недоразумение! — Хёкджэ мотает головой, рассеянно перелистывая страницы дневника. — Подожди, парни говорили, что сюда заходили Чонсу и Шивон. Мог ли кто-то из них…       — Слушай, давай начистоту, — вздыхает Рёук, поморщившись. — Мне самому неприятно озвучивать тебе тяжёлые факты, но подумай сам. Чонсу пришёл сюда, чтобы поговорить со мной — и из гостиной он не уходил. Шивон тоже был рядом, так как ему надо было утрясти вопросы с моим пропуском сюда. Больше никто из стаффа сюда за всё это время, кроме Сонмина, не заходил. Но после концерта он даже в комнаты не заглядывал — в гостиной ждал, пока вы костюмы ему вернёте. А с вашей аварией не всё так гладко, так ещё и дневник Ынхёка вдруг пропадает — и оказывается под подушкой Донхэ. Если бы кто-то подсунул дневник раньше — он бы явно это заметил. Так может ли это быть совпадением?       — Но у Донхэ не было времени что-то сделать с машиной, — возражает Хёкджэ, из последних сил стараясь сопротивляться логике Рёука, в которой был свой смысл — из-за того, что к Хёку с ночёвкой в кровать забрался Кюхён, Донхэ пришлось спать на своей кровати, так что дневник под подушкой он скорее всего бы заметил гораздо раньше. — И всё это время он так заботился обо мне, считая меня Ынхёком…       — Не забывай — у Донхэ обострённое чувство справедливости, — напоминает Рёук, покачав головой. — И собственная машина, в отличие от остальных, так что улизнуть от остальных в том тренажёрном зале и вернуться обратно он в теории мог. Так мог ли такой человек в порыве эмоций сделать что-то… настолько плохое, а потом сожалеть и корить себя? И только не говори сразу «нет». Подумай сперва над этим.       — «Мог», — нашёптывает Хёку его собственная совесть. — «Он нагрубил тебе утром, пытаясь обидеть, задеть побольнее — а потом столько себя винил за это…» Но Хёкджэ не хочется верить в то, что Донхэ мог совершить… такое. — «Он — человек эмоций, но не убийца!» — Хёку хочется кричать, хочется срочно вызвать Донхэ на разговор и задать ему все вопросы, глядя в глаза. Ещё и воспоминания о том, что о ссоре в Штатах Донхэ предпочёл умолчать, побледнев и попросив пока оставить при нём эту тайну, не дают Хёкджэ покоя.       — «Это не Донхэ, это не Донхэ, это не может быть Донхэ…» — Хёкджэ пытается переубедить сам себя, пока быстро листает дневник, страницу за страницей, чтобы выбросить из головы эти страшные мысли. И на последних страницах рука Хёка замедляется: страницы действительно оказываются последними, но ранее они не были таковыми. — «Не хватает листов…» — Хёкджэ уверен, что из конца дневника были вырваны листы. — «Нет листа, где Ынхёк писал «Он всё знает»… То есть, дневник попал в руки к…»       — Ты не вырывал листы? — осевшим голосом вопрошает Хёк, умоляюще посмотрев на Рёука. Он уверен, что даже не разозлился бы на друга, если бы оказалось, что это действительно сделал Рёук, но также Хёкджэ понимает, что подобное попросту невозможно. Рёук и Ынхёк не ладили, но друг знал, насколько Хёку сейчас дорога каждая вещь, связанная с братом. — «Он бы не испортил настолько ценную для меня вещь…»       — Я его даже не открывал, — признаётся Рёук, настороженно заглянув в дневник и оглядев корешок с обрывом листов. — Оторвано довольно аккуратно. Кто бы ни нашёл этот дневник раньше меня — он рвал листы не в спешке. Так за секунду лист не оборвёшь. Ты успел прочитать те листы? Там было что-то важное?       — Важное?.. — переспрашивает Хёкджэ, наморщив лоб: он уверен, что оторванный лист с единственной записью «Он всё знает» — это очень важно, но то, что было на листах до этого — Хёк не знает. — «Ынхёк писал там на японском…» — вспоминает Хёк и удручённо покачивает головой. — «Надо было сразу же купить себе словарь японского и перевести то, что там было написано…»       — Хёкджэ, если ты уверен, что дневник спрятал не Донхэ, то тебе надо поговорить с ребятами, причём срочно, — советует Рёук, встревожившись. — Если это не ребята, то кто-то другой имеет сюда доступ — и этот человек может причинить тебе вред. Вам всем надо отсюда уезжать, ты понимаешь?       — Я… сперва я должен выяснить у охраны, кто заходил сюда, — Хёкджэ, положив дневник на кровать, неуверенно идёт к двери, но друг придерживает его за локоть, пытаясь удержать парня на месте. Снова покосившись на дверь, Рёук почти шипит:       — Ты что, с ума сошёл? А если это кто-то из охраны заходил? У кого ты будешь спрашивать?       — У Шивона, а если его нет на месте — то у Ёнуна, — Хёк старается ответить как можно увереннее, облизывая пересохшие от напряжения губы. — Ничего пока никому не говори. Ёнун — заместитель Шивона, и человек он надёжный, так что ему я доверяю. Он точно сейчас на посту и, может, даже записи мне разрешит посмотреть. Возможно, кто-то просто подбросил дневник, не зная, где моя кровать…       — Или зная, но решив подставить Донхэ? — уточняет Рёук, покачав головой. — В чём-то ты прав, но не задерживайся. И телефон с собой возьми — позвонишь, если найдёшь что-то важное на записях. Только не выболтай ничего охране раньше времени. Будь осторожен.       — Хорошо, — нервно соглашается Хёк, подхватывая со стола мобильный Ынхёка и убирая его в карман. Он уже хочет как можно скорее отправиться на пост охраны, но Рёук продолжает придерживать его за локоть, тихо добавив:       — Мы уже не можем оттягивать правду, Хёкджэ. Что бы ты ни увидел на записях — мы всё расскажем ребятам. Сегодня. Это становится опасным.       И Хёкджэ лишь молча кивает, соглашаясь с другом: в его голове сумбур и паника от того, что приходится рассматривать Донхэ как возможного убийцу Ынхёка. — «Это же не он? Не он же, Ынхёк?» — испуганно думает Хёк, практически вихрем выбегая из комнаты и так некстати наткнувшись на Донхэ, вышедшего из гостиной.       — Ынхёк, ты куда так мчишься? — придержав Хёка за руку, чтобы он не упал, лидер группы с любопытством рассматривает его, беззлобно улыбаясь. — Решил у Кюхёна мармеладки стащить?       — «Я не могу спросить его прямо…» — понимает Хёкджэ, отшатнувшись, и лишь мотает головой, нервно таращась на Донхэ. Лидер группы замечает его тревогу и практически тут же перенимает её — насторожившись, он тише добавляет:       — Ты так встревожен… Что случилось?       — Донхэ, скажи мне правду, — практически шепчет Хёк, замерев на месте и требовательно уставившись на Донхэ, такого обеспокоенного и притихшего. — Это ты взял дневник?       — Твой дневник? Ты его так и не нашёл? — нахмурившись, лидер группы размышляет несколько секунд, а после его лицо проясняется. — Или он на моём столе оказался? Его всё-таки Кюхён стащил и мне подсунул, чтобы ему не влетело? Не волнуйся, я его живо отучу таскать твои вещи. Или он его испортил?       — «Он даже знает, что в дневнике не хватает страниц», — подмечает Хёкджэ, и в его горле как будто пересыхает: если до этого Хёк истошно уверял себя, что Рёук ошибся и всё это — лишь странное недоразумение, то теперь ему становится не по себе. — «Он так неловко отшучивается, потому что…»       — Зачем, Донхэ? — осевшим голосом вопрошает Хёк, подавляя желание обхватить себя руками — и убежать. — Зачем ты это сделал?       — Я сделал… что? — Донхэ стоит на месте, но его лицо как будто побледнело от расспросов Хёкджэ. — Ты… что-то вспомнил или… прочитал в дневнике? Я… давай поговорим в комнате, пожалуйста. Я всё тебе объясню, как и обещал…       — Донхэ, не трогай меня, — заметив, как лидер группы тянет к нему руку, Хёкджэ отшатывается к двери, шумно вздохнув перед тем, как задать новый вопрос. — А машина? Её ты тоже… Если ты всё знал, то… зачем?       — Машина? — переспрашивает Донхэ, двинувшись следом за Хёком и снова попытавшись придержать его за руку. — Что я знал? О чём ты говоришь? И куда ты идёшь? Идём в комнату и ты мне всё расскажешь, хорошо?       — Не трогай меня! И не ходи за мной! — нервно бросает Хёкджэ, отступив к двери, пытаясь нащупать дверную ручку. Он замечает, что Хичоль, заинтересовавшись происходящим, встаёт с дивана — и, ухватившись за возможность избавиться от преследования вплоть до поста охраны, Хёк быстро выпаливает:       — Хичоль, пусть никто не идёт за мной. Мне… нужно кое-что проверить.       — Что? Вы чего тут устроили? — с непониманием вопрошает старший мембер, хлопнув Донхэ по плечу, — и Хёкджэ пользуется этой заминкой, открыв дверь и выбежав на лестничную клетку прямо в тапках, быстро спускаясь по лестнице. Хёк старается выбросить из головы тот потерянный и одновременно испуганный, немигающий взгляд Донхэ, но он всё равно как будто преследует Хёкджэ, пока тот спешно направляется на пост охраны. — «Я должен быть уверен, что это не Донхэ, чтобы выслушать его…»       Но, к сожалению Хёка, на самом посту охраны Ёнуна нет — только малознакомый охранник, заметив Хёкджэ, тут же выходит ему навстречу, с удивлением вопрошая:       — Что такое, Ынхёк? Ты куда так спешишь?       — Я… мне просто надо… а Ёнун что, уже уехал? — пытаясь отдышаться от бега, Хёкджэ сдуваёт чёлку со лба частым дыханием, оглядывая пост охраны. Его план без доверенного охранника будет очень сложно осуществить — неизвестно, окажется ли этот парень таким сговорчивым, как заместитель Шивона, а если этот охранник ещё и другую охрану позовёт — всё может закончиться очень плохо.       — Он обходит территорию. Будет через несколько минут, — рапортует охранник, настороженно глядя на «барабанщика» сверху вниз. — Что-то случилось? Мне вызвать его по рации?       — Я… наверное, я просто подожду его здесь. Можно? — решает Хёкджэ, жадно хватая ртом воздух: он догадывается, что если охрана вызовет Ёнуна по рации, то выпроводить других охранников с поста будет очень сложно. Услышав, что кто-то подходит к ним со спины, Хёк резко выпрямляется, очень надеясь, что это не Донхэ ринулся за ним — и чуть было не стонет от облегчения, когда узнаёт рослую фигуру Шивона.       — Ынхёк, ты решил себе ночную пробежку устроить? — интересуется начальник службы безопасности, подходя ближе. — Что за переполох?       — Шивон, как хорошо, что ты здесь, — Хёкджэ доверчиво смотрит на Чхве Шивона, будучи уверенным, что уж он точно выпроводит охрану от компьютеров. — Мне нужно взглянуть на записи с камер видеонаблюдения — и поговорить с тобой наедине. Прошу тебя, это очень важно.       — Видимо, дело и вправду важное, — подмечает Шивон, покровительственно положив руку на плечо Хёкджэ и посмотрев поверх его головы на охранника. — Я буду здесь с Ынхёком. Сообщи Ёнуну, что я здесь — и принеси Ынхёку чай. Ступай, Шону.       — Сделаю, господин Чхве, — охранник коротко качает головой и, покосившись на Хёка, уходит, оставляя их наедине. Шумно выдохнув, Хёкджэ с благодарностью смотрит на начальника службы безопасности, неуверенно добавив:       — Спасибо тебе. Мне нужна запись с камеры, что снимает вход в общежитие.       — Что у вас там случилось? Мы сегодня заходили к вам с Чонсу — и ничего подозрительного не заметили. Рёук что-то натворил? — вопрошает Шивон, уводя Хёкджэ к компьютеру и с нажимом усаживая его в кресло, хоть Хёк и порывается снова вскочить. — Присядь. Ты же на ногах еле стоишь. Сейчас найду нужную тебе запись.       — Нет, Рёук ничего плохого не сделал, — вздыхает Хёкджэ, скрестив руки на груди, чтобы скрыть их дрожь. — Просто… у меня есть предположение, что кто-то ещё заходил в квартиру, пока нас всех не было.       — Маловероятно. Рядовые охранники не подойдут к вашей квартире, если нет чрезвычайной ситуации, а из стаффа ключи есть только у Чонсу и Сонмина, — задумчиво произносит Шивон, щёлкая мышкой и что-то набирая на клавиатуре, отчего картинки на экране быстро мелькают. — А с чего ты взял, что кто-то вообще к вам заходил?       — Кое-что… произошло… — Хёк нервно топает ногой, не сводя взгляда с экрана. — Я всё тебе объясню, Шивон, только включи мне эту запись. Это правда очень важно.       — Как скажешь, — начальник службы безопасности согласно покачивает головой, комментируя то, что происходит на экране. — Так, вот смотри, это прошлая ночь. Тебе нужно проматывать до моментов, когда кто-то заходил в общежитие, я правильно понимаю?       — Да, пожалуйста, — неуклюже подъехав ближе на кресле, Хёкджэ таращится на экран, изучая видеозапись, которую комментирует Шивон:       — Так, вот вы с Хичолем поехали к доктору Кан… вот Марк на обходе, но он проходит мимо… Вот мы с Чонсу заходим к вам.       — А видео как-то можно увеличить? — встревоженно вопрошает Хёк, пытаясь рассмотреть картинку. Вот Шивон, придерживая одной рукой ворот своего длинного пальто, чтобы шею не продуло от ветра, свободной рукой открывает входную дверь и пропускает менеджера вперёд, заходя в общежитие следом за ним — и на первый взгляд ничего не кажется подозрительным. Но Хёкджэ замечает, что менеджер держит одной рукой что-то прямоугольное и тёмное. — «Возможно, Чонсу принёс дневник — и это не Донхэ его украл?» — надеется Хёкджэ, но Шивон лишь саркастично хмыкает, возразив:       — Ты что, детективов пересмотрел, Ынхёк? Само видео приблизить не получится, а если увеличить кадр как фотографию, то всё будет размыто и чётких деталей не будет видно. Что ты хочешь увидеть?       — Ты… не помнишь, что было у Чонсу в руках? — тихо спрашивает Хёкджэ, не надеясь на успех: по его мнению Шивон в тот момент думал о других вещах и вряд ли обратил внимание на такую деталь. Но начальник службы безопасности морщит лоб, задумавшись над вопросом «Ынхёка», и, подумав, отвечает:       — Кажется, он приехал со своей извечной кожаной папкой. Он хотел подписать с Рёуком соглашение об окончании действия срочного договора, так что он наверняка засунул это соглашение в папку, чтобы не помять. Так ты мне расскажешь, что случилось?       — У меня… есть подозрения, что кто-то хочет меня убить — и этот кто-то был сегодня в общежитии, — признаётся Хёкджэ, нервно вздрогнув. — Ты сейчас решишь, что это паранойя после аварии, но… я кое-что вспоминаю о том дне, и я уверен, что эта авария произошла не из-за наледи. Кто-то хотел убить… меня и моего брата, и наполовину у него это получилось.       — Ынхёк, подобные заявления очень серьёзны — и я буду обязан их проверить, даже если у тебя действительно паранойя, — поставив видео на «паузу», Шивон наклоняется к Хёкджэ, мягко придержав его за плечи. — Ты уверен в том, что в общежитии был кто-то посторонний? Может, кто-то из вашей банды очень глупо подшутил над тобой?       — Шивон, если сегодня никто, кроме вас, не заходил в общежитие, то это будет означать только одно… — тихо произносит Хёк, жалобно посмотрев на начальника службы безопасности. — Подстроить эту аварию мог либо кто-то из стаффа… либо Донхэ, понимаешь?       — Не совсем, — признаётся Шивон, внимательно рассматривая лицо Хёкджэ. — Если бы ты сегодня не был на приёме доктора Кан, я бы решил, что это твоя буйная фантазия превратилась в бред, вызванный стрессом. Но ты так напуган, что я не могу отмахнуться от твоих слов. Показалось тебе или нет, я выясню, но находиться сейчас здесь тебе небезопасно. Идём, я отвезу тебя на твою квартиру.       — На квартиру… — нервно сглотнув, Хёкджэ послушно поднимается с кресла и идёт следом за Шивоном. — А у кого ещё есть ключи от неё?       — Точно. Об этом я не подумал, — остановившись, начальник службы безопасности оборачивается и задумчиво оглядывает Хёка, раздумывая, что же им предпринять. — И раз у тебя подозрения насчёт стаффа — в агентстве тебя сейчас тоже не оставить. Поступим так — я отвезу тебя в безопасное место, и там, в спокойной обстановке, ты мне всё расскажешь подробно. Сейчас ты слишком взволнован и напуган.       — Но я не хочу оставлять Рёука, да и ребята будут волноваться… — Хёк оборачивается на корпус общежития, и Шивон в очередной раз реагирует быстро, как и положено человеку его профессии: положив руку на плечо дрожащего от нервов Хёкджэ, начальник службы безопасности добавляет:       — Я сообщу Ёнуну, чтобы он от парней дальше, чем на метр, не отходил. Если ты прав и кто-то действительно желает причинить тебе вред, он может отыграться и на ребятах, так что я усилю охрану из тех сотрудников, в которых я полностью уверен. Парни будут в безопасности, как и Рёук. Мы разберёмся с тем, что происходит, Ынхёк, но тебя надо срочно увезти отсюда. Ты напуган — и меня это беспокоит.       И Хёкджэ успокаивается от этих слов: Шивон действительно сразу же предусмотрел всё, что только можно, позаботившись не только о ребятах, но и о Рёуке, и если он проверит стафф и найдёт что-то подозрительное, то Хёк сможет наконец снять со своей души все тяжёлые подозрения в отношении Донхэ. За этими мыслями он практически не обращает внимание на то, что Шивон ведёт его не на парковку, а за ворота сектора общежитий. Только когда начальник службы безопасности закрывает ворота за его спиной, Хёкджэ, опомнившись, интересуется:       — Ты не заезжал на территорию?       — Нет, я сегодня не на служебной машине, — Шивон, обернувшись, лишь пожимает плечами. — Я вообще не планировал снова заходить к вам, но решил тебя проведать после осмотра — и, видимо, предчувствие меня не обмануло.       — Это точно. Ты всегда оказываешься рядом в нужный момент, — вздыхает Хёкджэ, и, когда они подходят к серой машине, которую Шивон припарковал на соседней улице, Хёк смело усаживается на переднее сиденье, сразу же пристегнувшись.       — Ого. Так ты уже не боишься ездить в машине? — интересуется мужчина, усаживаясь на место водителя и нажимая какие-то кнопки на приборной панели перед тем, как поехать. — Это правда здорово, Ынхёк. И ты уже можешь начинать свой рассказ — здесь нет прослушки.       — А что, в служебных машинах она есть? — переспрашивает Хёк, сдавленно охнув: теперь он понимает, что Шивон знал обо всей этой истории с благотворительностью и вещами, которые Хёкджэ отдал брату Ёнуна. — И… в фургоне тоже? И в квартире?! А кто ещё об этом знает?       — Пока что об этом знают только директор по безопасности — и я, — Шивон не насмехается — и для Хёка это сейчас очень важно. — В случае какой-то экстренной ситуации и Чонсу, и охрана об этом бы узнали, разумеется. Не волнуйся — до всех тех глупостей, о которых вы в машине болтаете, мне дела нет. Это скорее вопрос безопасности. А в вашей квартире, конечно, мы хотели провести подобную прослушку, особенно после некоторых ваших выходок, но в итоге я отстоял ваше личное пространство и мы ограничились лестницей.       — Лестницей… Так ты не злишься на то, что я и Ёнун… — замявшись, Хёкджэ замолкает, не зная, как продолжить свой вопрос, но мужчина, пристегнувшись и убедившись, что «Ынхёк» тоже пристегнулся, блокирует двери и наконец машина трогается с места. Для Хёка этот звук блокировки дверей — довольно привычное дело, ведь и в фургоне Ёнун сразу же блокировал двери, и Донхэ и Ынхёк, как опытные водители, делали то же самое.       — Ты про то, что ты отдал часть вещей его брату? — Шивон чуть качает головой, отвернувшись от Хёкджэ и аккуратно, на небольшой скорости выруливая с узкого переулка на главную дорогу. — До этого мне тоже дела нет. Максимум, что я мог бы сделать — это поговорить с тобой, если бы мне показалось, что Ёнун пользуется твоей добротой. Больше вреда твоей репутации принесло бы то, что ты утащил бы все вещи в какой-нибудь центр, не обговорив это с Чонсу. Представляешь, что было бы, если бы фанаты в вещах для бедных обнаружили бы какие-нибудь расписные вручную футболки, сделанные специально для тебя?       — Нет, Ёнун точно не пользуется моей добротой — ему самому было ужасно неловко предлагать мне подобное, — признаётся Хёкджэ, рассматривая свои подрагивающие руки. — И спасибо, что никому об этом не рассказал. В тот момент я совсем не понимал, какие могут быть последствия, так что хорошо, что вещи достались брату Ёнуна, а не попали в какой-нибудь центр…       — Ты хотел избежать лишнего внимания, а Чонсу бы точно предложил сделать из этого пиар-кампанию, — начальник службы безопасности только подтверждает предположения Хёкджэ: как только парень бы заикнулся о том, что он хочет отдать вещи нуждающимся, как менеджер сделал бы этого грандиозную акцию «в память о брате», с которой Хёк бы попросту не смог справиться. — Но тебя сейчас не это беспокоит. С чего ты вообще решил, что кто-то желает тебе смерти?       — Я… я не всё помню, но кто-то определённо желал причинить мне вред — и этот человек вырвал из… моего дневника страницы, в которых было написано про него, — признаётся Хёкджэ, нервно постучав пальцами по своим коленям. — Потому я и хотел найти на камерах, кто ещё заходил в общежитие, чтобы исключить ребят из своих подозрений. Но раз кроме вас с Чонсу никто сегодня не заходил…       — Ты уверен, что этот человек вырвал страницы из твоего дневника именно сегодня? — уточняет Шивон, глядя на дорогу. — Может, кто-то из парней так подшутил? Кюхён, например — я бы не удивился. Вы с ним не ладите. Или Рёук — я до сих пор не в восторге с того, что он устроил на похоронах.       — Нет, я уверен, что это не они, — вздыхает Хёкджэ, покачав головой. — Кюхён правда меня недолюбливал, но он очень наивный и доверчивый парень. И в Рёуке я уверен. Но Чонсу так суров с нами… мог ли он хотеть причинить мне вред, Шивон? Как ты думаешь, с точки зрения службы безопасности?       — Скорее, я бы сказал, что у Чонсу нет причин причинять тебе вред именно сейчас, — задумчиво отвечает мужчина, даже не ужаснувшись предположениям Хёка, что весьма подкупает Хёкджэ — серьёзный подход Шивона к делу достоин восхищения. — Учитывая, сколько проблем вы причиняли ему в первые годы — я бы не удивился твоему вопросу в то время. Но сейчас… С другой стороны, он своим поведением уже чуть до увольнения не дошёл — и меня давно это беспокоит. А с парнями ты говорил? Мне кажется, если это кто-то из них подшутил, Донхэ бы с них три шкуры спустил. В последнее время он особенно тебя опекает, как настоящий лидер.       — Донхэ… с ним всё не так просто, — сдавленно признаётся Хёкджэ, отвернувшись к двери и посмотрев на проносящиеся дома и улицы. — Дневник был в его вещах — и оттого я так встревожен.       — У него? — переспрашивает начальник службы безопасности, притормозив перед светофором. — Послушай, Ынхёк, я бы всё-таки посоветовал тебе собрать их всех — и поговорить. Если ты опасаешься, что повредить твой дневник мог кто-то из них — я могу ненавязчиво поприсутствовать при этом разговоре. Но Донхэ не похож на человека, что будет портить чужие вещи — и так глупо держать их у себя, чтобы попасться.       — В этом и проблема, Шивон, — соглашается Хёк, переставая нервно покусывать свои губы. — Я тоже не хочу верить в то, что вред мне желает причинить именно Донхэ, но… тогда остаётся только Чонсу. В своей папке он мог пронести обратно в общежитие дневник, вырвав из него страницы о себе — и подсунуть к Донхэ, чтобы я не догадался.       — Допустим, ты прав. Даже если Чонсу, будучи вхожим в общежитие, сумел найти твой дневник и украсть, чтобы ты не вспомнил что-то о нём — почему ты уверен, что авария была подстроена? — Шивон не отмахивается от опасений Хёкджэ, и это располагает парня. Замявшись, он негромко отвечает:       — Понимаешь, Шивон… я не всё рассказал полиции. Мысли путались и я так плохо себя чувствовал, но… мой брат догадался, что в машине кто-то подспустил шины. Кто-то следил за машиной и хотел нас убить.       В машине становится очень тихо, и Хёку снова становится страшновато. — «Он разозлится на то, что я не рассказал всё полиции?» — предполагает Хёкджэ, но, немного помолчав, Шивон добавляет:       — Зря я тогда настоял на том, чтобы полиция в это дело практически не вмешивалась. Как знал, что не всё так гладко было с этой аварией. Но я хотел уберечь тебя и не подвергать новому стрессу. Прости меня, Ынхёк.       — Нет, Шивон, ты ни в чём не виноват! Ты ведь мне жизнь спас! — восклицает Хёк — он бы даже ухватился за руку Шивона, если бы тот не был за рулём. — Я уверен, что ты бы и Ынхёка спас, если бы это было в твоих силах! А Чонсу рядом с ребятами в то утро не было, так что если у него нет алиби, стоит поговорить с полицией. Они не расспрашивали меня про шины, значит, он как-то договорился с ними и не дал внести эту улику в полицейский отчёт…       — Алиби у Чонсу на то утро действительно нет, — мрачно добавляет Шивон, и Хёкджэ немного приободряется. — «Значит, Шивон настолько досконально проверяет сотрудников…» — думает Хёк, пока не понимает кое-что ещё: он ошибся, произнося имя Ынхёка. — «Почему он не удивился? Почему не поправил меня?» — думает Хёкджэ, и от каждого нового вопроса ему становится всё страшнее. — «Он же спас нас, правда? А с полицией общался Чонсу или всё-таки Шивон?» Вдобавок, к ужасу Хёка, он понимает, что совершенно не узнаёт улицы, по которым они едут. — «Он везёт меня не в пекарню… а куда?»       — А… почему ты не поправил меня? — почти шёпотом спрашивает Хёкджэ, нервно сглотнув. — И… куда мы едем?       И от того, как молчит Шивон, Хёка даже пробирает нервная дрожь. Он понимает, что двери заблокированы, а при любой попытке вызвать полицию по телефону или позвонить ребятам этот человек может сделать с ним всё, что угодно. — «Если на лестнице есть прослушка… он мог слышать, как ночью заходил и выходил Ынхёк, даже если охрану Ынхёку удалось обмануть…» — понимает Хёкджэ, от волнения даже дыша через раз, чтобы не прослушать любое из слов Шивона. — «Но это же не он, правда?..»       И, увидев, как Шивон сворачивает на дорогу, ведущую из города, Хёку становится также страшно, как от его последующих слов:       — А ведь всё так хорошо шло. Вот зачем ты в это полез, Хёкджэ?..