Цветок и нож

«Ты снова проваливаешься в темноту. Пойми, хоть ты и желаешь, чтобы это было лишь притворством, Врать не буду — в этот раз ты глубоко увяз в этом, мой друг. Ты снова проваливаешься в темноту» © Blacklite District — Back into Darkness

      К печали Чонуна, доделать фартук к вечеру он не успел, по нескольким причинам одновременно: из-за нехватки опыта в шитье Чонун периодически ошибался, то отрезая больше положенного, то используя недостаточно длинный отрезок нити. Конечно, кропотливость гитариста и усидчивость помогают ему довольно быстро справиться с проблемами, но другим мемберам стало слишком скучно наблюдать за процессом, потому в итоге парни разбрелись по комнатам и занялись своими делами. Но Чонун не обижается на ребят — к тому, что терпение у мемберов, помимо него, есть только у Донхэ, он по-своему даже привык.       Правда, оказалось, что довольно большим запасом терпения обладает и проживающий с ними Хёкджэ — после ужина, когда Хичоль занял Рёука уроками японского языка, их новый «Ынхёк», явно заинтересовавшись идеей с фартуком, очень ненавязчиво присел на краю кровати Кюхёна, предварительно спросив у него разрешение. Чонуну было даже любопытно наблюдать за тем, как эти двое не дерутся и не грызутся, как обычно, а вполне спокойно сосуществуют на небольшом расстоянии друг от друга, без конфликтов и попыток поддеть друг друга издёвками. С другой стороны, иное и не ожидалось, раз рядом с ними проживает совсем не Ынхёк. Его брат, Ли Хёкджэ, чуть ли не с первых дней, как оказался здесь, поразил их всех своей неконфликтностью, дружелюбием и участием, и готовностью искать компромиссы в любых ситуациях. Последним, как правило, чаще всего заправлял Донхэ, но в последнее время их лидеру стало трудновато смотреть на любую ситуацию с разных сторон. — «Однажды он просто прибьёт Чонсу, если мы это не остановим», — уверен Чонун, потому ему периодически приходится вмешиваться в конфликт и смещать внимание Донхэ. Кюхён для подобного в силу возраста трусоват, а Хичоль, учитывая нюансы его характера — слишком «Ынхёконастроен».       И последнее, как ни странно, у Хичоля продолжается до сих пор. Даже теперь, когда он знает о том, что Ынхёк погиб, а с ними тут живёт Хёкджэ, Хичоль как будто продолжает защищать «Ынхёка» на правах лучшего друга. Сперва это казалось странным даже по меркам Чонуна, но со временем он просто принял это как факт — и перестал удивляться. Понаблюдав за Хёкджэ, Йесон может с уверенностью сказать — этого парня хочется защищать. Несмотря на то, что Хёкджэ, как и его брат, не стесняется того, чтобы наорать на Чонсу, когда тот уже перегибает палку с режимом, или отчитать ребят за бардак — он кажется совсем другим, не таким, как Ынхёк. Хёкджэ — это что-то настолько мягкое, настолько хрупкое и чувствительное, словно он вообще не из этого мира. С другой стороны, Хёкджэ действительно не из этого мира — по словам самого же Хёкджэ, когда он рассказывал о себе от имени Ынхёка, он жил в уединённом городке и практически не был знаком с большим городом и стальными когтями шоу-бизнеса. Судя по всему, Ынхёк действительно о многом не рассказывал своему брату, и наверняка для того, чтобы уберечь его от лишних переживаний.       Видимо, ещё одним «незначительным» поводом для переживаний Ынхёк счёл влюблённость Донхэ, которую каким-то удивительным образом удаётся скрыть от фанатов, агентства и Кюхёна. Чонуну даже кажется забавным то, что макнэ, способный унюхать в квартире любые заначки алкоголя, что пытался делать Хичоль, до сих пор не может обнаружить уже практически нескрываемую симпатию Донхэ к барабанщику. — «Или, вернее будет сказать: к близнецам-барабанщикам?»       Ынхёк не любил Донхэ — и все это знали, даже сам Донхэ. И с этим никто ничего не мог поделать — их группа была создана для того, чтобы сочинять прекрасную музыку и исполнять её на публику, а не для того, чтобы заводить между собой отношения, как часто бывает в реалити-шоу. В целом, никто из них и не стремился влюбляться друг в друга — Хичоль слишком быстро закрутил крепкие и надёжные, как полицейские наручники, отношения с Хангёном, Кюхён то и дело прячется по рабочим кабинетам агентства вместе с Сонмином, хоть и до сих пор не афиширует их встречи, а сам Чонун в принципе не был заинтересован в отношениях, пока не встретил одно прелестное создание, впорхнувшее в их общежитие не так давно с половником и шваброй в руках. Ынхёк довольно легко заводил разовые связи, которыми парни уже практически не интересовались, чтобы не сбиться со счёта, и только Донхэ, несмотря на его попытки завести с кем-то отношения, снова и снова, как очарованный, возвращался к своей безответной влюблённости к Ынхёку.       Безусловно, Донхэ было жалко, но до последних событий справлялся он со своими чувствами весьма неплохо — лидер группы старался быть объективным ко всем, даже к Ынхёку, при любых спорах, и за это Чонун его безоговорочно уважал, как и ребята тоже. Но назвать Ынхёка плохим человеком только за то, что он не отвечает Донхэ взаимностью, Йесон бы не смог. Конечно, если упоминать скандальный характер Ынхёка, его упрямство и жажду свободы, то недостатков у Ынхёка наберётся, как и у любого другого живого человека, но за отсутствие ответных чувств Чонун осудить барабанщика не может.       Йесон даже не может обвинить Ынхёка в скандале, переросшим в драку в номере отеля — никто из них не понял, в чём было дело, но гитарист не сомневается, что Ынхёк даже палец на Донхэ не поднял. Хоть они с Кюхёном, ворвавшись в номер на крики и звуки потасовки, растащили этих двоих, от Чонуна не укрылось, что избит был только Ынхёк — и парень даже, казалось, был рад этому. Усмехаясь, он не пытался высвободиться из рук Йесона и прикрывал свой подбитый глаз, тогда как Донхэ с силой рвался из хватки перепуганного Кюхёна, разъярённый, взбешённый, одержимый, потерявший контроль над собственным самообладанием. И всем тогда было понятно, что повод для ссоры был исключительный — Донхэ даже в те времена, когда Ынхёк слишком открыто нарывался на скандалы, не осмеливался замахнуться на него. Если вразумительные подзатыльники то и дело считались неплохим способом приведения ситуации к нейтралитету, то прочие откровенно грубые физические методы воздействия Донхэ считал насилием и в здравом состоянии рассудка ни за что бы не применил, даже к Ынхёку. Но чтобы лидер группы не просто замахнулся, а именно ударил Ынхёка — это было что-то новое, непонятное и беспокоящее всех. Такое не должно было случиться, даже в самых смелых мечтах Кюхёна.       Но, что у Ынхёка было не отнять — так это умение управлять аудиторией и создавать необходимый образ. Он даже без подсказки ребят сам замазал назревший синяк и не расставался с солнцезащитными очками, пока кто-то, кроме мемберов, мог его увидеть. Этот конфликт удалось скрыть даже от Чонсу, так как тоналкой на лице Ынхёка менеджера было не удивить, а желающему признаться во всём Донхэ пришлось спешно закрывать рот, а в общежитии — прятаться по углам, чтобы он ненароком кого не прибил в порыве гнева и съедающей вины. И именно после этой ситуации всё полетело кувырком.       Понял ли кто-то сразу, ещё до аварии, что вместо Ынхёка к ним приехал Хёкджэ? Скорее всего, нет. Все опасались за ментальное состояние сразу двух мемберов, одновременно и ждали разрешения конфликта — и опасались новой встречи этих двоих, потому перемены «Ынхёка» в то время казались странным, но логичным ходом, чтобы примириться с Донхэ и забыть обо всём, что было. И это дымящееся напряжение в общежитии помогло Хёкджэ остаться неузнанным — при любой повседневной ситуации то, как «Ынхёк» в панике сливался со стенами и прятался по углам, сразу бы выдало его. Но после столь внезапного и непонятного скандала все, даже Чонун, пришли к выводу, что Ынхёку просто надоело спорить по пустякам и доводить Донхэ до нервного срыва.       Ынхёку просто вдруг надоело спорить, надоело избегать обязанностей по хозяйству, да ещё и поддевать Кюхёна обидными фразочками тоже надоело — и тогда это всё казалось таким уместным, как часть его окончательного взросления. Ынхёк просто и легко, как и всегда, поставил их всех в ступор, фактически обезоружил своими на вид банальными «Я приготовлю ужин», «Здесь очень грязно» и «Вот вам аквариум и рыбки». Чонун был приятно удивлён, Хичоль не без гордости отстаивал перемены лучшего друга как что-то естественное, Кюхён разбрасывал капканы по общежитию и прислушивался к любому шороху, а Донхэ… — «Донхэ был очарован, целиком и полностью», — подмечает Йесон, когда думает о всей этой ситуации. — «И у него не было шанса устоять перед Хёкджэ. Он же так старается всем угодить, походит внешне на Ынхёка как две капли воды — и он явно влюблён в Донхэ».       Несмотря на столь зеркальное внешнее сходство, близнецы оказались совершенно разными во всём остальном — характер, мышление, совесть, сопереживание, и даже талантом братья немного, но отличались. Наверное, если бы оба брата выжили в аварии и потом правда бы вскрылась — вышла бы забавная история, о которой можно было бы говорить снова и снова в Сочельник и смеяться над собственной недогадливостью. Но положительного исхода от этой подмены уже не будет в любом случае — Ынхёк погиб. Думать о том, что не стало «брата-близнеца Ынхёка, о котором они ничего не знали», было очень тяжело — если бы «Ынхёк» отреагировал на это также, как на весть о смерти отца, ребята бы поудивлялись, чуть снизили бы процент активности на время траура и просто оставили бы Ынхёка в покое. Но то, как этот бедный, напуганный парень закричал, когда узнал о смерти брата, проняло их всех до самого нутра. Покалеченный, забинтованный, опутанный проводами от медицинских приборов — парень, похожий на Ынхёка, ничего не понимал, отказывался принимать реальность, и, поскольку он был не Ынхёком, мучался от этой разрывающей боли, которой невозможно поделиться.       Бедный парень так страдал, плакал, бился на постели — и никто, кроме Донхэ, не решился его успокоить. Они просто не могли отреагировать быстро, потому что до сих пор все были в ужасе от новости об аварии — было страшно даже представить, что Ынхёка больше нет. И только Донхэ старался удержать пострадавшего на месте — ещё несколько минут назад лидер группы обессиленно рухнул на пол перед стойкой регистратуры, побледнев, а теперь, когда его мемберу больно, плохо и страшно, он сумел собраться с силами, каким-то чудом, сосредоточился только на этом израненном парне, и в этом был весь Донхэ. В любой ситуации, даже тяжёлой для него, Донхэ старался позаботиться о других, защитить и успокоить. Только ему доверяют официальные заявления, только его Чонсу считал достаточно ответственным, чтобы присмотреть за ребятами, и только ему доверился Кюхён после пережитого горя. Но после этой аварии Донхэ так колотило от страха и странного чувства вины, что Чонун уже всерьёз думал о том, чтобы попросить Шивона позвонить доктору Кан и добыть для них мощное успокоительное. Но Донхэ отказался бы его принимать добровольно — в такой ситуации, когда Ынхёк был столь беспомощным и слабым, лидер группы не позволил бы себе забыться в искусственном покое.       И после похорон всё стало только хуже — у Ынхёка сдали нервы, он безумно кричал и шарахался от них всех, как чужой человек, одинокий, запуганный и потерявший самое дорогое, что было в его жизни. Сейчас Чонун понимает, что это был не Ынхёк, а Хёкджэ, и что парня следовало просто закутать в одеяло, оставив только голову снаружи, отпоить успокоительными и срочно вызвать Рёука, чтобы он мог выговориться другу, поделиться этой страшной тайной, терзающей его. Но тогда они этого не понимали, потому спешно оставили Хичоля с «Ынхёком» и принялись спасать рвущуюся на части душу Донхэ, поскольку сам он уже не справлялся: лидер группы молча рыдал на кухне, закрыв лицо руками, и дрожал, не выдержав всего этого напряжения. — «Это было слишком для него», — уверен Чонун. — «Это было слишком для братьев… и это было слишком для всех нас. Тебя не хватает, Ынхёк. Теперь это надо как-то распутывать».       И когда «Ынхёку» становилось лучше, он начал расслабляться и выдавать себя настоящего — он всё чаще готовил вкусную еду, оговаривался в каких-то мелочах и проявлял удивительное терпение к проказам Кюхёна. Он кричал на Чонсу, падал в обмороки и сбегал из квартиры, срывался на Донхэ и ребятах, собирался продавать квартиру Ынхёка и еле переставлял ноги от недостатка сил. Конечно, уже понимая, что это не Ынхёк, а Хёкджэ, Йесону многое становится ясно — то, почему «Ынхёк» так плохо реагировал на имя Ынхёка и своё собственное, то, как избирательно он «потерял память», вплоть до некоторых навыков и умения драться, и то, что «своё» соло он исполнить так и не смог.       Хёкджэ явно действовал наобум, метался, как напуганный крольчонок — и с неловкостью принимал помощь и заботу от них всех. Ему явно было проще всего принять помощь Хичоля — как лучший друг, старший мембер ни за что бы не оставил «Ынхёка» в беде. Вдобавок Донхэ, совсем потеряв голову от переживаний, беспокойства и уже нескрываемой усиливающейся влюблённости, принялся опекать этого парня, окружив его таким количеством заботы и поддержки, что ещё бы немного — и этой силой можно было бы воскрешать из мёртвых. — «Как минимум, двоих бы Донхэ этой силой точно вытянул», — уверен Чонун: в искренности чувств Донхэ сомневаться не приходится.       Но, если абстрагироваться от этой кошмарной истории, Хёкджэ в быту и как «мембер» оказался не так плох — в столь тесном коллективе он довольно быстро определил расстановку сил и уровни авторитета, заручился поддержкой их лидера и принялся наводить свои порядки. Более того, он также умело сыграл на том, что никто не мог найти подход к самому Донхэ — Хёкджэ научился предугадывать моменты, когда лидера «рванёт», и уводить беду от порога. Как сосед по общежитию он до сих пор наводит чрезмерно много шума по части порядка и здорового образа жизни, но в остальном Хёкджэ довольно ненавязчив — он неглуп и тактичен, он любопытен и готов быть слушателем и зрителем, когда это требуется.       А вот с тем, каков Хёкджэ в качестве артиста, появились новые проблемы — у него нет такого запала, как у Ынхёка, у него нет такой нужной способности быстро реагировать на ситуацию, как у Ынхёка, он не умеет играть с аудиторией, как Ынхёк. Хёкджэ — не Ынхёк, и без их поддержки фанаты поймут это довольно быстро, и дело легко может кончиться тюрьмой. Потому на сцене Хёкджэ приходилось спасать, перенаправлять и прикрывать, даже если он этого до сих пор не понимает. И Йесон уверен — даже с присутствием Рёука Хёкджэ уже душит эта тайна, потому что он начинает задавать опасные для себя вопросы, словно пытаясь решить для себя, что же ему делать. Чонун не сомневается: Хёкджэ не выдержит и скоро им всем признается, но как и какими словами — это уже большой вопрос, как и то, каким образом эту правду воспримет Донхэ, даже не подозревающий, что он по уши втрескался уже совсем не в Ынхёка.       Чонун не знает, почему Хёкджэ до сих пор здесь и почему он в принципе здесь появился — и никто не знает, даже Хичоль, который ещё недавно разрывался между «я выпотрошу этого обманщика» и «я повешу на дверях кишки любого, кто попробует хотя бы пикнуть в сторону брата Ынхёка». Вокруг них слишком много тайн, которые необходимо раскрыть, и сейчас — самое подходящее время: концерт уже закончен, никакого расписания им не навяжут, а Донхэ слишком заинтересованно и слишком часто напоминает, что они все договорились в скором времени отправиться в дом его родителей, погостить и отдохнуть, побыть в стороне от всего этого хаоса. — «Ты же не дотянешь до этой поездки, Хёкджэ?» — Чонун очень хочет спросить об этом, но не решается: если торопить Хёка, то ничем хорошим это не закончится, а при любой попытке надавить Хёкджэ может заручиться поддержкой Хичоля и ослепшего от чувств Донхэ. — «Ты же расскажешь нам обо всём? К чему вообще весь этот обман? Только для того, чтобы не срывать концерт?»       — Чонун, а… зачем тебе бисер? — тем временем негромко уточняет Хёкджэ, наблюдая за тем, как гитарист сосредоточенно примеряет крупные бусины на большом, ещё не пришитом кармане. Пожимая плечами, Йесон, не отвлекаясь от своего дела, отвечает:       — Думал узор сделать на кармане, а то выходит как-то слишком… серо.       — Ну ещё бы. Ткань с узором же тебе не понравилась, хён, — бурчит Кюхён, накрывая голову подушкой. Хёкджэ с укоризной качает головой, но на такое бурчание макнэ Чонун никогда не обижался. А что касается ткани — он целенаправленно выбирал такой цвет, тёмно-серый, на котором следы от муки не будут так ярко бросаться в глаза, но и не белый, слишком маркий цвет для пекаря, что возится с кремами и сладкими начинками, от которых остаются липкие и заметные следы. Вот только карманы Йесон хотел немного украсить, чтобы фартук не выглядел слишком простым — у них и так нет швейной машинки, так что все стороны пришлось подгибать внутрь и кривовато прошивать вручную, и от этого с непривычки устали руки. От варианта с тесьмой, которую можно было бы пустить по краям, Чонун быстро отказался, так как её никак не получалось уложить ровно и прошить без смещения. Вдобавок с тесьмой фартук приобрёл бы вид формы этакой японской домработницы, а уж Кюхён не промолчал бы от подобного комментария, так что дело бы окончилось новым скандалом с Рёуком, а Йесон этого совсем не хочет. В итоге, остановившись на простом варианте, он надеется придать фартуку достойный вид путём какого-либо украшения. Но, вздохнув, Хёкджэ с явной осторожностью возражает:       — Ты представляешь, насколько прочно придётся всё пришивать, чтобы не отпало ничего случайно в миску с тестом или кремом? А как потом его стирать? В специальный мешок не засунуть, ведь фартук предназначен не для деликатной стирки, а если что-то повредит барабан…       — Не продолжай — я понял. И что мне тогда делать? Может, вышивку сделать? — обдумав вариант и признав правоту Хёкджэ, Чонун с надеждой смотрит на замявшегося «Ынхёка». — Ты случайно вышивкой не начал увлекаться? Ну, мало ли. Как оказалось, мы не о всех твоих талантах знаем.       — Начал. Но лишь на начальном уровне, — посмеивается Хёкджэ, тут же расслабившись от шутки Йесона. — Нам понадобится много специальных ниток подходящих цветов — и эскиз. У тебя есть какой-нибудь рисунок на примете?       — Камелии? — предлагает Йесон, довольно быстро отыскав пример довольно симпатичной вышивки крупного цветка со стеблем и листьями и протянув мобильный Хёкджэ, чтобы тот оценил и вышивку — и свои возможности. Но, даже негромко икнув от удивления, Хёкджэ, полным сомнения голосом, произносит:       — Это… уже немного другой уровень, Чонун. Даже если просто перерисовать эскиз на карман, я не справлюсь с такими переливами цвета. Конечно, я могу попробовать прошить всего лишь по контуру, но тогда как такового яркого цветового акцента просто не будет…       — Да сколько ж можно! — недовольно восклицает Кюхён, скидывая с себя одеяло. Хёкджэ, охнув, тут же отворачивается, чуть ли не покраснев, и подобное поведение настолько не вяжется с Ынхёком, что Чонуну даже становится смешно. Одёргивая длинную футболку, макнэ сонно топает к своей сумке, скинутой в угол, шарится там, а после, вернувшись к столу, взъерошенный парень шлёпает на стол какой-то конверт, пробурчав:       — Как знал, что пригодится. Термонаклейки прикупил, пока хён продавцов тканями пытал.       — Термонаклейки? — с интересом переспрашивает Чонун, распечатывая полупрозрачный конверт и доставая из него несколько крупных рисунков камелий на подложках. Хёкджэ тоже с любопытством всматривается в рисунки и украдкой даже щупает один из них, что-то пробормотав про то, что рисунки плотные и хорошо подойдут для такой тяжёлой ткани. — «А он, похоже, в этом немного разбирается», — подмечает Йесон, коротко качнув головой и добавив:       — Цветы отличные и как раз подойдут. Большое спасибо, Кюхён.       — Утюг сами знаете, где, — позёвывает макнэ, возвращаясь обратно в постель. — Только подложите что-нибудь. И инструкцию почитайте.       — Мы будем следовать инструкции. Спасибо, Кюхён, — тут же отвечает Хёкджэ, придвигая все картинки Чонуну, чтобы он выбрал подходящий — и, к удивлению гитариста, Кюхёну этого ответа достаточно, так как он не контролирует процесс и снова отворачивается к стенке, укрываясь с головой, чтобы свет ему не мешал. — «Ну, если уж и Кюхён ему доверяет…»       — Ладно. Чем мы рискуем? — уточняет Чонун, выбрав один из рисунков. — Думаю, этот подойдёт.       — Лишь карманом, — Хёкджэ поднимается с места, потирая шею. — Я принесу утюг и мы сделаем это на полу. Пока найди ненужный чистый лист бумаги без заломов и проверь, что рисунок не выйдет за пределы кармана. Примерь его на кармане так, как тебе нравится.       — Понял. Кюхён, мы тут свет включим. Потерпишь немного? — вопрошает Йесон, примеряясь с картинкой к карману и раздумывая, как будет расположить её лучше всего. Добыть чистый лист по размеру кармана для него не проблема, а после согласного бурчания макнэ Хёкджэ включает основное освещение в комнате и уходит за утюгом. — «Мне так хочется, чтобы всё получилось…» — думает Чонун, прикладывая картинку к карману. — «Если Хёкджэ осмелится во всём признаться, то они с Рёуком уедут отсюда. Мне стоит разобраться со своими чувствами к тому времени».       И доверять Хёкджэ действительно уже вошло у всех в привычку, даже у Чонуна — этот парень приносит какое-то старое покрывало, со знанием дела тщательно разглаживает его на полу, втыкает вилку утюга в разъём удлинителя, сразу же выключив функцию пара, и с дружелюбной улыбкой манит гитариста к себе, с карманом фартука, термонаклейкой и листом бумаги. Вместе они размещают карман посередине покрывала и проглаживают его почти горячим утюгом — Йесон не нашёл этого в инструкции, но Хёкджэ слишком уверен в этом вопросе.       — Так картинка лучше сцепится с тканью, но об этом не все знают, — поясняет Хёкджэ, после чего они кладут сверху кармана наклейку картинкой вниз, а поверх подложки со всеми предосторожностями помещают лист бумаги. Как только утюг хорошенько прогрелся на максимальном режиме, Хёкджэ, держа утюг за ручку, почти ставит его на бумагу и добавляет:       — Как только я поставлю утюг — на него нужно сильно надавить своим весом, секунд на десять. Нужно сильное давление.       — Не надо было тогда давать Кюхёну спать, — шутит Йесон, но, понятливо кивнув и немного подумав, произносит:       — Может, лучше это сделать тебе? Хоть ты и схуднул после диеты, но руки у тебя всегда сильнее, чем у меня, были.       — Да… наверное, ты прав, — соглашается Хёкджэ, и, хорошенько примерившись, ставит утюг на термонаклейку и с силой придавливает утюг к наклейке, одновременно с этим немного проглаживая, чтобы тепло охватило все части термонаклейки. С интересом наблюдая за процессом, Йесон на всякий случай отодвигается в сторону, чтобы Хёкджэ случайно не задел его утюгом — конечно, учитывая то, как этот парень ведёт домашнее хозяйство, Чонун практически уверен, что неуклюжестью в таких вещах Хёкджэ не отличается, но всё равно не хочет рисковать.       — Вот так. Пока не убирай лист — надо ещё прогладить, — советует «Ынхёк», аккуратно приподнимая утюг и отставляя руку с ним в сторону, с видом знатока таращась на лист бумаги. — Если убрать его слишком рано, то края могут потянуться за подложку и рисунок испортится.       — Не влезаю. Раз ты в этом хоть что-то понимаешь — командуй, — соглашается Чонун, пожимая плечами. — Кстати, раз вы с Хичолем завтра едете к доктору Кан, какие планы на вечер?       — Планы? — переспрашивает Хёкджэ, даже немного призадумавшись над ответом. — «Он так и не решил, когда расскажет всю правду?» — предполагает Йесон и решает немного помочь ему:       — Я к тому, что Донхэ уже спит и видит, как всех нас в Мокпо повезёт. И что-то мне подсказывает, что Рёук в машину не поместится. Разве что Кюхёна в багажник придётся спрятать.       — Чего?! — недовольно восклицает Кюхён, высунув нос из-под одеяла — видимо, остаться в стороне и не прислушаться к разговору у вездесущего макнэ, не получилось, собственно, как и всегда. — Я в багажнике не поеду!       — Никто в багажнике не поедет. Чонун просто шутит, — мягко отвечает Хёкджэ, широко улыбнувшись — подобные шутки, как оказалось, поднимают ему настроение. — Но я понимаю, о чём ты. Да, уже совсем скоро Рёук вернётся к себе в пекарню. И я понимаю, почему ты так торопишься с этим фартуком, Чонун. Мы уже сейчас закончим — нужно только ещё раз прогладить.       — Мы никуда не поедем, пока в магазин не доставят дорожный аквариум со всеми фильтрами. Надо же будет как-то в доме родителей Донхэ его установить, — бурчит макнэ, снова скрываясь под одеялом. Чонун, как и Хёкджэ, судя по его озадаченной мордашке, никогда не слышал о том, что существуют «дорожные аквариумы», но, скорее всего, макнэ просто имел в виду, что он заказал какой-нибудь аквариум потеснее, устойчивый и с надёжной крышкой, но который поместится в багажнике и не перевернётся на поворотах. Чонун почти уверен, что и с Донхэ этот вопрос уже был обговорен, как и с его родителями — наверняка лидер группы, как примерный сын, пообещал, что от родителей потребуется только свободная розетка и немного пустого места, а всю заботу о рыбках они возьмут на себя.       Но они ещё не закончили с карманом, потому Йесон, решив не вдаваться в этот вопрос, лишь пожимает плечами, многозначительно хмыкнув, и Хёкджэ успокаивается, снова аккуратно проглаживая термонаклейку, но уже не так сильно надавливая на неё. — «Чтобы наверняка всё приклеилось?» — предполагает Чонун, но Хёкджэ не прерывает и ни о чём его не спрашивает, чтобы не отвлекать. По крайней мере, раз Хёкджэ выглядит довольно уверенным в том, что он делает, становится понятно, что он не импровизирует.       — Ну вот, сейчас немного остынет — и мы проверим, получилось ли, — комментирует Хёкджэ, отставляя утюг обратно на подставку. — Но у меня хорошие предчувствия. Ещё и рисунок по размеру хорошо подошёл.       — Как скажешь, — Чонун снова пожимает плечами. — Мы подобным не пользовались никогда. Понятия не имею, откуда Кюхён вообще про такие наклейки знает.       — У меня в детстве все футболки были в таких наклейках, но с динозаврами, — бурчит Кюхён, всё ещё выглядывая из-под одеяла. — Я выбирал места на ткани, а Чжиын клеила. Было весело.       И от того, как Хёкджэ тут же приглушённо ахнул, Чонуну тоже стало не по себе. — «Он снова сорвётся? Закричит? Отберёт утюг у Хёкджэ и швырнёт в окно?» — любой из вариантов настолько реален, что даже обычно невозмутимому Йесону становится жутковато. — «До недавних пор он злился даже от одного упоминания семьи, а тут…»       Для Чонуна это в принципе новый опыт — слышать имя Чжиын от Кюхёна после всех прошлых событий. Перед этим макнэ точно также всех встревожил, когда упомянул отца во время их с Хёкджэ игры в чанги. — «Может, он и вправду учится жить дальше на примере Хёкджэ?» — Чонун не сомневается, что Кюхён уже давно не считает «Ынхёка» Ынхёком — уж слишком макнэ фильтрует свою речь, по возможности сдерживая свои колкие высказывания по поводу близнецов. Конечно, периодически какие-то остроты проскальзывают, но «Ынхёку» хватает и этого — парень сразу же замыкался в себе, сбегал и прятался, как только Кюхён в очередной раз ляпал что-то столь неосмотрительное.       Теперь же этот парнишка, что так тяжело привязывается к новым людям, не только не возражает, что Хёкджэ находится здесь, но даже так легко упоминает при нём свою сестру, как будто того кошмара прошлого года никогда не было. В любом случае, если макнэ действительно научился у Хёкджэ хоть чему-то и немного примирился с ситуацией, которую уже никак не исправить — появление брата Ынхёка здесь было не зря. Конечно, Чонун был бы более рад тому, чтобы эта подмена закончилась бы лишь безобидным раскрытием правды и приятным новым знакомством с братом Ынхёка, Хёкджэ. Но, к сожалению, их история закрутилась настолько серьёзно, что так просто в ней не разобраться.       — Тогда хорошо, что эти наклейки так вовремя пришли тебе на ум, — кашлянув, Хёкджэ первым решается прервать это давящее молчание и осторожно убирает лист бумаги, а затем медленно снимает подложку с наклейки. — Да и мы всё сделали по инструкции. Так, сейчас проверим…       Пробурчав что-то неловкое себе под нос, Кюхён затихает, но всё равно с любопытством таращится на карман на полу, пытаясь рассмотреть получившийся результат. И Чонун готов признать, что вышло очень даже неплохо — наклейка приклеилась точно в том месте, где ему было нужно, не потрескалась и не порвалась, а цветок кажется таким ярким, что даже хочется протянуть руку и потрогать этот рисунок. Но Чонун этого не делает — наклейка ещё не остыла и риск повредить её, наверное, ещё существует.       — А вышло здорово, — радостно произносит Хёкджэ и оборачивается через плечо, доверчиво глянув на притихшего макнэ. — И с цветом фартука будет хорошо сочетаться. Это была отличная идея. Ты молодец, Кюхён.       И Чонун мог бы поклясться на мисочке с кимчи, что макнэ даже зарделся перед тем, как снова скрыться под одеялом. — «С каких пор Кюхён так тепло принимает похвалу не от Донхэ?» — подобная картина тоже совершенно новый опыт для Йесона, но определённо приятный. Безусловно приятный.       Йесон не надеялся, что Хёкджэ так легко выдаст все свои навыки и познания и поможет с пришиванием кармана, но парень оказался весьма сообразительным — активно вещая про то, как он «помогал брату» с подобными фартуками, Хёкджэ, решив проконтролировать весь процесс до конца, активно помогает Чонуну то ненавязчивыми советами, то ещё более ненавязчивыми действиями. Даже Кюхён пробурчал из-под одеяла, что он готов потерпеть этот шум ещё немного, лишь бы дело было поскорее закончено, так что фартук был доведён до готовности практически без проблем.       Единственной проблемой могло бы стать возвращение Донхэ домой, так как Хёкджэ наверняка бы сбежал из комнаты, чтобы уделить внимание ещё и лидеру группы. Но сегодня счастливая звезда светит именно Чонуну — звук открываемой двери послышался лишь когда Хёкджэ обрезает нитку почти около узелка. И, слишком заметно встрепенувшись, Хёкджэ, хоть и не убегает тут же, но своё нетерпение скрыть уже не может. При должной фантазии Йесон даже может представить, как Хёкджэ мысленно сучит лапками от предвкушения новой встречи с Донхэ. — «Да уж, будь здесь он вместо Ынхёка с самого начала — их обоих раскусили бы день на третий», — уверен Йесон, и, наблюдая за тем, как Донхэ, даже не сняв куртку, чуть ли не врывается в их комнату, гитарист решает поправиться. — «Хотя, даже на второй…»       — Прости, Кюхён. Я не хотел тебя напугать, — вполне искренне, как и всегда, извиняется Донхэ, заметив, как от его быстрых шагов макнэ чуть было не подпрыгнул вместе с одеялом. — Просто Ынхёк в основном сидит в комнате и… чем вы заняты?       — Ынхёк мне тут с фартуком помогал, — признаётся Чонун, пока Хёкджэ, замявшись, принимается что-то глупо бормотать о том, что он «совсем ничего не сделал», «а у Кюхёна такая отличная идея появилась» и «Чонун такой молодец, он сделал всё сам». И от столь наивного поведения этих двоих Кюхён и Йесон лишь молча переглядываются, не решаясь это прокомментировать, да и говорить хоть о чём-то в такой момент было бы, наверное, глупо. Но за тем, как эти двое понимают друг друга на каком-то особом, тактильном уровне, интересно наблюдать, поскольку Чонуну ещё не приходилось видеть подобное.       Вот Донхэ лишь податливо посмеивается, не возражая против того, как Хёкджэ нахваливает их с Кюхёном — за это время лидер группы, явно незаметно для себя, приучился не спорить с «Ынхёком» в такие моменты, слушая его с явным удовольствием. Вот Хёкджэ, понимая, что никто его не одёргивает, пристыжённо замолкает и доверчиво смотрит на лидера группы, подходящего ближе. Вот Донхэ, склонившись над столом, чтобы рассмотреть фартук, ненавязчиво кладёт одну руку на плечо Хёкджэ, едва заметно проглаживает и спускается ниже по руке. И Хёкджэ сразу же краснеет, сразу же расслабленно выдыхает, как будто даже после возвращения Донхэ в общежитие его что-то тревожило, а теперь тревога исчезла без следа. — «Химия между ними столь удивительна… но будет ли Донхэ об этом думать, когда узнает всю правду о Хёкджэ?» — Чонун, к своему сожалению, понимает, что ни у Хёкджэ, ни у мемберов просто не найдётся слов, чтобы напомнить Донхэ о том, как он и Хёкджэ тонко понимали друг друга, как были готовы позаботиться друг о друге и как преодолевали все трудности вместе, одно за другим. Все эти слова будут бесполезны, ведь сейчас Донхэ считает Хёкджэ Ынхёком.       И Чонун полагает, что Хёкджэ, возможно, даже близко не может представить то, что будет чувствовать Донхэ, который наконец получил так много для себя и своей влюблённой души — и который всё это потеряет сразу же, как только «Ынхёк» откроет рот, чтобы во всём признаться. — «Либо Хёкджэ действительно понимает это — и потому так трусит», — ещё один вариант кажется Йесону вполне реальным: несмотря на то, что в стаффе этот парень отвратительно разбирается, как и во многих вопросах жизни и работы артистов, в характерах мемберов он начал что-то смыслить.       По крайней мере, Хёкджэ сам понял почти сразу, что если выбешивать Донхэ и Кюхёна так долго, вдумчиво и методично, то ничем хорошим их взаимоотношения не будут пропитаны — Ынхёк, в отличие от брата, к этой истине так и не пришёл. Вдобавок, Хёкджэ быстро разобрался, что за спиной Хичоля он будет как за каменной стеной — и с комфортом там обосновался, периодически выглядывая и раздавая неплохие советы по любому вопросу. — «Он ведь даже злого Хичоля приручил», — подмечает Йесон: им-то с Кюхёном по первости казалось, что старший мембер сам разорвёт Хёкджэ на клочки и ничего Донхэ не оставит: Хичоль всегда был настолько предан Ынхёку, что шутки касаемо их дружбы были всегда актуальны. — «А имеют ли смысл эти шутки сейчас, когда Ынхёка… больше нет?»       — Вышло отлично, — тем временем мягко произносит Донхэ, одобрительно качнув головой. — Я и подумать не мог, что ты так хорошо шьёшь, Чонун.       — Веришь или нет, но я и сам не ожидал, — Чонун лишь пожимает плечами, решив, что лидера группы и его «верную правую руку» нужно уже выпроводить из комнаты. — Получилось даже лучше, чем я предполагал. Ладно, иди ужинай. Голодный ведь, наверное.       — Ох, точно, — тут же встрепенувшись, Хёкджэ подскакивает на ноги и ведёт Донхэ на кухню, по пути стаскивая с него кожаную куртку и, невзирая на робкие возражения лидера группы, уверяет того на ходу, что он точно хочет есть. Снова переглянувшись с Кюхёном, Чонун многозначительно хмыкает, покачав головой — кажется, и на их блюстителя распорядка дня нашлась своя управа, и он до сих пор не решил, хорошо это или плохо.

***

«Ты пытаешься снова и снова — но ничего не выходит. Ты не будешь колебаться, когда лишишься чувств. У тебя и так полно дел — но ущерб уже нанесён. Ты можешь отпустить ситуацию, Можешь попробовать отреагировать так, как надо, Но ты знаешь, что в итоге получится то же самое. Я бы взял наше прошлое — и отбросил его прочь, Мне не хватает твоих прикосновений и я схожу с ума» © Blacklite District — Back into Darkness

      Хёкджэ полагал, что Чонун вручит Рёуку подарок тем же вечером, но, видимо, гитарист решил отложить это событие на другой день. Но зато Донхэ вернулся в общежитие после встречи с кузеном и его семьёй в приподнятом расположении духа, хоть и явно утомлённый. И потому Хёкджэ временно отбрасывает мысли о Чонуне и Рёуке в сторону, чтобы позаботиться об уставшем лидере группы и потом отправить его отдыхать.       — Ынхёк, ты уж слишком беспокоишься, — отшучивается Донхэ, устало потягиваясь в своей постели и наблюдая за тем, как Хёкджэ устраивается рядом с ним. — Конечно, я немного устал, но это с непривычки. Я давно не видел семью Донхвы и…       — Да, я понимаю. Из-за меня вы почти не видели своих близких, — Хёкджэ немного грустнеет, тихо вздохнув, но, оперевшись на локоть, Донхэ тут же возражает, покачав головой:       — Нет, дело не в тебе. Донхва нечасто выбирается в Сеул, ещё и со всей семьёй. В этот раз их не было на нашем концерте — я решил, что Бада ещё слишком маленький для того, что… могло бы произойти на сцене. Ну и Донхва со мной согласился.       — Бада? — переспрашивает Хёкджэ, немного успокоившись: когда Донхэ с такой теплотой отзывается о семье своего кузена, хочется безоговорочно верить ему. — «И всё это время я так легко верил ему…» — напоминает себе Хёк, стараясь не думать в такой момент о собственной лжи, которой уже нет числа. — «Но когда он так легко говорит о том, что я хоть в чём-то не виноват — в это так хочется верить…»       — Да, мой племянник, — Донхэ охотно делится подробностями о своей семье, и Хёкджэ так и не может понять, почему: возможно, Ынхёк в принципе не интересовался близкими лидера группы и потому Донхэ только рад рассказать о себе побольше, либо «сотрясение Ынхёка» снова помогает Хёку узнать то, что нужно, без новой вынужденной лжи. — Он замечательный. С характером и порой капризничает, правда, но такое бывает почти у всех малышей. Наверное, и я таким был в детстве.       — Ты? Ни за что не поверю, — Хёкджэ невольно улыбается: Донхэ с такой теплотой отзывается о своём племяннике, что Хёк не сомневается — лидер группы нежно любит этого малыша и наверняка балует при любой встрече. — Я уверен, что ты был очень умным и трудолюбивым ребёнком.       — Ох нет, совсем нет, — смеётся Донхэ, покачав головой. — Мама охотно расскажет тебе множество историй о моих проказах, если ты захочешь. Меня нельзя было оставлять без присмотра. Я рвался на кухню и в сад, в сарай и на пристань. Мне всё было интересно и всё хотелось посмотреть, потрогать и даже попробовать. Я всё норовил забраться в лодки к рыбакам или залезть в самую гущу цветочной клумбы, так что она будет только рада возможности пожаловаться на меня.       — Видимо, тебе с детства хотелось всё контролировать и проверять лично, — Хёкджэ смеётся в ответ, невольно посочувствовав родителям Донхэ — любопытство Хёк считает достойным качеством, но родителям любознательного малыша, желающего самостоятельно исследовать мир, наверняка пришлось несладко в процессе его воспитания. — Тогда понятно, почему вы с Кюхёном так сблизились. Уверен, что он хулиганил не меньше. И, наверное, чем-то похож на твоего племянника.       И с этой шуткой Хёкджэ особо не надеется на успех: подобное сравнение может снова привести к болезненной для мемберов теме, так как говорить о семье Кюхёна до сих пор тяжело для всех. Но Донхэ мягко посмеивается, согласившись с Хёком:       — Можно и так сказать. Если научился справляться с нашим шалопаем — справишься с любым ребёнком. Отличная школа жизни. Но вообще — Бада бы тебе понравился. Надо будет как-нибудь вас познакомить.       — Буду рад, но… как-нибудь в другой раз, — отказывается Хёкджэ: он действительно был бы рад познакомиться с прелестным малышом, покорившим сердце Донхэ, но также Хёк понимает, что когда он расскажет всем правду — может произойти что угодно. — «Если потом на весь мир будет объявлено, что я преступник… малышу лучше со мной не знакомиться», — уверен Хёк, хоть и спешно старается придумать убедительную причину для отказа:       — Пока мне всё ещё сложно заводить новые знакомства. Только не обижайся, пожалуйста.       — И не думал обижаться. Тебе требуется время — и я обещал, что во всём поддержу тебя, — возражает Донхэ, тёплой рукой пригладив торчащие пряди волос Хёкджэ. — Вообще, как у вас с Кюхёном дела? Кажется, вы наконец-то поладили.       — Мы поладили, но… я совершил ужасную ошибку, — Хёкджэ вспоминает свою кошмарную ошибку и, нервно сглотнув, придвигается ближе, опустив голову, так как смелости и дальше смотреть на Донхэ у него нет. — И… хоть он, кажется, не злится, но я обещал себе, что расскажу тебе об этом.       — Как знал, что вкусная еда и совместные ночёвки до добра не доведут, — ворчит Донхэ, но Хёк понимает, что лидер группы просто шутит, чтобы разрядить обстановку. — Что вы успели натворить, пока меня не было рядом?       — Я… — замявшись, Хёкджэ сперва трусливо решает отступить, но после всё-таки приходит к тому, что ему стоит быть честным перед Донхэ. — «Потом он не поверит ни единому моему слову… так пусть хоть сейчас он воспримет мои слова всерьёз», — уверен Хёкджэ, потому, так и не решившись снова посмотреть Донхэ в глаза, он тихо произносит:       — Кюхён… он просто… Он заговорил о том, что я должен научиться жить дальше. И я понимаю, что моя усталость — не оправдание, но… я поступил очень глупо и сорвался. Я… я сказал ему, что я не могу справиться с этим, тогда как ему не хватило и года…       — Ынхёк… — тон голоса Донхэ сразу же меняется: очевидно, что такой проницательный парень сразу же понимает, что именно значили для Кюхёна эти слова. И Хёкджэ снова становится страшно, поскольку он уверен: выдержать разочарованный взгляд Донхэ дважды он просто не сможет. Нервно вздохнув, он торопливо добавляет:       — Я сразу же опомнился и извинился перед ним. Он сказал, что… что простит меня, если я больше никогда не тыкну ему в лицо этим происшествием.       — И ты принял его условия? — голос Донхэ определённо встревожен, но не кажется злым. — Он простил тебя? Мне он ничего не говорил.       — Я сразу же пообещал ему, что больше никогда… — признаётся Хёкджэ, надеясь, что Донхэ не почувствует, как он дрожит: признаваться в собственных ошибках всегда непросто. — Наверное, он не хотел тебя беспокоить… Или он понимал, что я всё равно расскажу тебе. Он не избегает меня и, как он сказал, простил меня, но я себя чувствую таким виноватым…       — Кюхён такими словами не разбрасывается, — подмечает Донхэ, негромко вздохнув. — По крайней мере, он принял твои извинения — а это уже многое значит. И ты молодец, что рассказал мне. Я присмотрю за ним.       — Ты… не злишься на меня? — опасливо вопрошает Хёкджэ, даже вздрогнув от неожиданности, когда, помедлив, лидер группы протягивает руку и тепло поглаживает его по плечу. — Я думал, что ты…       — Наверное, разозлился бы, если бы ты вёл себя, как раньше, — отвечает Донхэ, продолжая гладить Хёка по плечу, совсем легко и едва ощутимо, явно чтобы расслабить его и успокоить. — Но ты сразу же извинился, и ты так взволнован… Думаю, и Кюхён понял, что ты не со зла это сказал. Такое напряжение из-за всех последних событий не могло не сказаться на тебе, да и на нас всех тоже. Я не злюсь на тебя — и не виню в произошедшем. Только я прошу тебя быть более осмотрительным и по возможности сдерживать подобные порывы.       — Раз я пообещал ему — я больше не скажу ничего подобного, — вздыхает Хёкджэ и нерешительно приподнимает голову, доверчиво посмотрев на Донхэ. — Прости меня. Я не хотел создавать новые проблемы, особенно для Кюхёна…       — Всё будет хорошо, — Донхэ ободряюще улыбается, хоть и в его взгляде осталась эта взволнованность, характерная для лидера группы. — По крайней мере, сегодня он выглядел не слишком обеспокоенным, больше на вас с Чонуном хмурился.       — Это верно, — соглашается Хёкджэ, покачав головой. — Он… мы заговорили о термонаклейках и он вспомнил своё детство. Он назвал Чжиын по имени — и мы даже растерялись от неожиданности.       — Он правда упомянул её? — уже тише вопрошает Донхэ, сразу же насторожившись. — И… не сорвался?       — Кажется, нет, — вздыхает Хёкджэ, призадумавшись над вопросом лидера группы и пытаясь вспомнить, как именно повёл себя Кюхён, когда понял, что упомянул свою сестру. — Он выпалил это так легко, словно ничего не происходило — и как будто сам этого испугался. Мы с Чонуном быстро сменили тему, чтобы не смущать его.       — Это… это чудесные новости, — добавляет Донхэ, вздохнув с явным облегчением и даже прикрыв глаза, как будто ему нужно справиться с собственными эмоциями. — Слава Богу, он не отреагировал порывисто. И спасибо, что рассказал мне об этом.       — Ты… скажешь его родителям? — уточняет Хёкджэ, замявшись: его так и подмывает рассказать о том, что Кюхён одновременно и опасается возможности снова их встретить — и всем сердцем этого желает. Но Хёк помнит, что он обещал Кюхёну сохранить этот секрет, да и Донхэ его откровения не нужны, так как о чём-то он догадался и сам: помолчав, лидер группы открывает глаза и негромко отвечает:       — Наверное, нет. Они, безусловно, обрадуются, но они могут решить, что это повод сделать первый шаг навстречу. И если Кюхён окажется не готов к этому… Я не знаю, что мы будем тогда делать. Лучше повременить с этим.       — Ты говоришь разумные вещи, — соглашается Хёкджэ: он не сомневается, что Донхэ часто общается с родителями Кюхёна и лучше понимает, что и когда стоит им сказать. — А… они приходили на концерт?       — Ты догадался? — неожиданно для Хёка произносит Донхэ, и парень не успевает пояснить ему свои сомнения, как лидер группы мягко добавляет:       — Только не говори Кюхёну, ладно? Я предупредил их о том, что в зале на наших родителей будет направлен свет, так что им пришлось сесть в другой части зала.       — Мне показалось, что я видел в зале мужчину с очками, как у господина Чо, но я не был уверен. Кюхёну я тоже не сказал, — признаётся Хёкджэ, чтобы Донхэ не сомневался в том, что выдавать всё Кюхёну он не собирается. — Но мне показалось, что Кюхён тоже искал их взглядом. Наверное, хорошо, что он их не увидел в этот раз.       — Да уж. Он бы разнервничался ещё больше, — соглашается Донхэ, покачав головой. — Но раз он их не заметил — всё к лучшему. Да и ты так кстати уехал оттуда вместе с ним, так что наши родители не проболтались ему. Кюхёну тоже нужно много времени, и я прошу за него прощение, если его неловкие попытки дать совет так тебя расстроили. Он не должен был на тебя давить.       — Нет, он не давил, — возражает Хёк, надеясь, что лидер группы поймёт его правильно. — Тогда я просто очень устал, да и в голове всё путалось…       — Верно, — Донхэ взволнованно вздыхает, наблюдая за ним. — И я так и не поговорил с тобой о твоём выступлении и соло. Ребята сказали, что ты не был готов это обсуждать. Но сейчас уже можно или… не стоит?       — Не знаю, — честно отвечает Хёкджэ, нервно поводя плечом. — Наверное, уже можно. Только если я решу, что больше не готов это обсуждать…       — То я сразу же остановлюсь, как только ты решишь, что хватит, — предлагает лидер группы, понимающе качнув головой. — На самом деле… ты отлично справился с концертом, но твоё соло… ты волшебно спел. Фанаты слушали как заворожённые.       — Но я разрыдался перед ними, и камеры это тоже сняли, — напоминает Хёкджэ, замявшись: в глубине души он понимает, что большой проблемы из этого не вышло — всё равно вся общественность ждала его эмоций, его срывов и слёз, чтобы иметь хоть какое-то представление о его горе, — но всё равно на сердце у Хёка не по себе. — Прости, Донхэ. Я заставил вас поволноваться.       — Не извиняйся, — возражает Донхэ, снова пригладив тёмные волосы Хёкджэ. — Я только рад, что ты прислушался к моим словам — и не убежал со сцены. Ты молодец, Ынхёк. Я горжусь тобой. Мы все тобой гордимся.       — И твоё соло тоже вышло очень… чувственным, — Хёк неловко старается переменить тему: говорить о соло, посвящённом Ынхёку, ему всё-таки ещё непросто. — И образ вышел очень… дерзким. Когда ты распахнул плащ — фанаты чуть в обморок не попадали от восхищения. Твои временные татуировки отлично сочетались с подводкой и привели всех в восторг.       — По-моему, мои татуировки приводят в восторг в первую очередь именно тебя, — посмеивается Донхэ, явно смущённый от подобных комплиментов. — В салоне ты от рисунков взгляда отвести не мог.       — Ну… наверное, мне просто очень нравится то, как вдумчиво ты подошёл к выбору своих татуировок, — хихикает Хёкджэ, схватив Донхэ за руку и аккуратно проворачивая кисть и сгибая пальцы, чтобы увидеть тату на боковой части среднего пальца. — Многие подходят к выбору татуировок неосознанно — и потом сожалеют. А у тебя всё так лаконично — и со вкусом.       — Ух ты, — Донхэ вполне искренне удивляется, невольно улыбаясь ещё шире. — Мне никогда не говорили ничего подобного. Спасибо тебе. А… откуда у тебя интерес к татуировкам появился? Тоже захотел сделать?       — Я?! — опешив, Хёк чуть было с кровати не валится, но, охнув, Донхэ вовремя удерживает его за плечо, не давая ему упасть. — Н-нет, и не думал даже… Как тебе вообще такая мысль в голову пришла?       — Ну ты… ты просто стал уделять им столько внимания, — неловко поясняет лидер группы, замешкав. — То расспрашиваешь о них, то… прикасаешься, вот как сейчас. А что, я что-то неправильно понял?       — Ну… может, я однажды и захочу сделать татуировку, но явно не сейчас, — всё-таки признаётся Хёкджэ: ранее он не думал о том, чтобы делать тату, но сейчас это кажется ему неплохой идеей. — «Когда мне придётся уйти отсюда, я вполне могу сделать что-то… чтобы не забывать, что я правда был здесь», — думает Хёкджэ, но Донхэ истолковывает его ответ по-своему, и почему-то продолжает улыбаться. — «Надо отвлечь его какой-то другой темой…» — решает Хёк, потому, немного подумав и вспомнив вопрос Хичоля, он добавляет:       — Послушай, Донхэ… Я не всё помню, а ты сказал, что я могу всё у тебя спрашивать, так что… Ты можешь рассказать мне, почему… мы… повздорили в Штатах, перед возвращением в Сеул?       И этот вопрос стал для Донхэ полной неожиданностью: растерявшись, лидер группы прерывисто хватает ртом воздух и, вздрогнув, подаётся назад. — «Что такое?!» — встревожившись, Хёкджэ наблюдает за Донхэ и не понимает, почему тот так перепугался: кажется, что бронзовая кожа лидера группы практически побелела — так быстро кровь отлила от его лица.       — Я… я одновременно и боялся, что ты это помнишь — и отчаянно надеялся, что ты забудешь это навсегда, — почти шепчет Донхэ, и его руки подрагивают от нервов. — Ты совсем ничего не помнишь или…?       — Я вспомнил, что когда приехал сюда, ты нервничал и злился на меня, — припоминает Хёкджэ, решив не приплетать Хичоля к этой истории. — Но из-за чего мы поругались — я не помню. Я… что-то не так сделал? Я… обидел тебя?       — Нет, ты… — нервно сглотнув, Донхэ уводит взгляд в сторону, шумно дыша через рот. — Ты ни в чём не был виноват, Ынхёк. Это я… я переступил черту и позволил себе поднять на тебя руку.       — Поднял руку?! — ужаснулся Хёкджэ: он понимает, что Донхэ говорит не о подзатыльниках, иначе ему бы не было так стыдно. — Но… что произошло? Ты бы ни за что не ударил без крайнего повода. Ты ведь даже когда я накричал на тебя из-за телефона, сдержался!       — Ынхёк, с твоим телефоном я понимал, что сам виноват — я влез в твоё личное пространство и взял твой телефон, — напоминает лидер группы, поморщившись. — А в Штатах… Я просто не получил то, что так отчаянно желал — и совершил ужасную ошибку, позволив эмоциям взять верх. Прости меня, Ынхёк.       — Но… что именно ты желал? — уточняет Хёкджэ, уже думая, что он зря начал этот разговор: лидер группы снова непривычно встревожен и напуган. — «Но я не помню синяков и ссадин на Ынхёке…» — Хёк пытается припомнить, был ли хоть какой-то след на теле Ынхёка, но ничего не приходит на ум.        — «Но Ынхёк смеялся над тем, что он уже был несколько дней в Сеуле — а я и не знал», — вспоминает Хёкджэ, чуть было не ахнув. — «Мог ли он переждать бурю на своей квартире и дождаться, пока синяки заживут?» — Хёк спрашивает сам себя и тут же даёт себе ответ: ещё как мог. Ынхёк так мало рассказывал ему о взаимоотношениях в группе, что и синяки и такие конфликты он бы точно скрыл. — «Он же говорил, что у них с Донхэ практически холодная война… но тогда зачем он отправил сюда меня?..»       На этот вопрос ответ мог дать только Ынхёк — а теперь его нет. Но Хёкджэ уверен: Донхэ бы ни за что не ударил Ынхёка по какому-то обыденному поводу. — «Случилось что-то из ряда вон выходящее…» — не сомневается Хёкджэ: после этой новости становится очевидным то, почему Кюхён был готов разорвать его с порога, почему парни практически не удивились его желанию что-то приготовить и прибраться, и почему Донхэ так на него смотрел. В том взгляде было столько всего: и злость, и страх, и сомнение, и беспокойство, и то самое чувство вины, которое Хёк тогда не мог распознать. И теперь Хёк понимает кое-что ещё: точно также Донхэ нервничал в то кошмарное утро. — «А чего он боялся тогда?» — не понимает Хёк, и спросить об этом не решается: ему и без того хочется как-то успокоить Донхэ, а уж его следующий вопрос точно добьёт его состояние духа. И Хёкджэ не ошибся: побледнев ещё больше, лидер группы почти шепчет подрагивающим голосом:       — Ынхёк, не спрашивай меня пока об этом, пожалуйста. Позже я… я обязательно всё тебе расскажу, если ты не вспомнишь сам. Но пока что… пока что мне так стыдно, что слова сами застревают в горле. Оставь пока за мной эту тайну, я прошу тебя.       — Да, конечно, — смирившись с тем, что пока он не разгадает эту тайну, Хёкджэ протягивает руку и кладёт её на щёку Донхэ, ведёт пальцы выше, слегка перебирает белоснежные пряди, и мягко добавляет:       — Всё хорошо, Донхэ. Пусть я не помню об этом, но я уверен, что ты бы не сделал этого без крайней причины. Я не злюсь на тебя. Да и… я умею выводить людей из себя. Моё… призвание, если можно так выразиться.       — Ты ведь ничего не помнишь — а говоришь так уверенно, — нервно выдыхает Донхэ, слабо улыбнувшись и прильнув к руке Хёка. — И выводить из себя ты действительно умеешь, но… для меня это не оправдание. Когда я наберусь смелости признаться тебе во всём — тогда я и попрошу у тебя прощение за ту ссору. Но пока я…       — Всё в порядке, — уверенно отвечает Хёкджэ, продолжая перебирать волосы Донхэ. — Только не волнуйся так. Как ты всегда мне говоришь — пусть всё будет так, как хочешь ты. Я… я подожду.       — Спасибо тебе, — Хёк был уверен, что лидер группы нескоро успокоится, но от его слов Донхэ сразу же стало легче: шумно выдохнув полной грудью, он прикрывает глаза и, аккуратно перехватив руку Хёкджэ, целует тёплыми губами его ладонь. — Я обещаю, что не буду откладывать это дело в долгий ящик, но пока… пока мне слишком стыдно признаваться в собственных ошибках.       — Я всё понимаю. Ты ведь тоже нервничал из-за всего этого вместе со мной, — добавляет Хёк, понимающе улыбнувшись. — Ты отдохнёшь у родителей — и тебе станет лучше. Семья придаст тебе сил.       — Я бы хотел и тебе придать сил, — признаётся Донхэ, прижимая ладонь Хёкджэ к своей щеке. — Я не понимаю, как тебе это удаётся. Тебе достаточно просто вот так на меня посмотреть — и мне сразу становится так спокойно на душе… Хотел бы и я так уметь.       — Ты уже так умеешь, — отшучивается Хёкджэ, улыбнувшись шире. — Когда я вижу, как ты спокоен — мне самому становится спокойно. Теперь я понимаю, почему ребята так сразу приучились доверять тебе. От тебя так и исходит эта тёплая и сильная энергетика. Сразу чувствуешь себя в безопасности.       — И я больше не повторю свою ошибку. Я больше никогда не подниму на тебя руку, — почти шёпотом обещает Донхэ, свободной рукой придвинув Хёка ближе к себе, чтобы покрепче обнять. — Я… наделал много ошибок, потому что боялся. Но я изо всех сил постараюсь быть выше своих страхов, Ынхёк. Ты в безопасности.       — «А ведь я действительно практически в безопасности», — убеждён Хёкджэ, пока в объятиях Донхэ так тепло и надёжно. — «Ровно до того момента, пока я не расскажу ему, кто я такой. Только от убийцы Ынхёка он меня не защитит. Мне надо найти его».