schein

      За одно мгновение бескрайний мир может превратиться в глухую тесную коробку. В ней нет прорех и трещин, а потому простой человеческий вдох кажется дьявольской ловушкой и невыполнимой задачей. В этой коробке нечем дышать. В ней темно, страшно и одиноко, но восприятию удаётся переиграть всё так, словно это тесное и мрачное место — самое безопасное на всей гигантской планете.       За одно мгновение глухая и тесная коробка может лишиться стенок по очереди, открыв вид на бескрайний мир. В нём много воздуха, света и пространства. Ровно столько же боли и темноты. Но лишь при взгляде на этот мир можно понять, что чувство одиночества осталось в той сырой и крошечной коробке, потому что здесь ты был уже не один.       Хорошо это было или нет, но до набережной Чимин с Чонгуком шли молча. Первый старался держаться границ ясного сознания с чётко видневшимися для себя перманентными постулатами, с которыми в порыве беспомощности и отчаяния он пытался спорить. И это несмотря на то, что в своё время открыл их самостоятельно. Второй молчаливо держал его руку в кармане своего пальто и помогал неторопливо дойти до нужного места, потому что побежать и выследить друга мог лишь Чонгук.       Несмотря на боль в рёбрах и внутреннюю тяжесть от неприятной сцены и горького открытия, Чимин меньше всего хотел бы сейчас вернуться домой. Может быть, в том числе и поэтому тоже он ложился спать на кровати Шейна. Потому что не хотел оставаться с Гуком наедине после всего, что было. Не хотел увидеть или услышать, что их отношения теперь будут такими же, как его связь с Хоби, не переходившей грань близкой мужской дружбы. И это несмотря на их с Чонгуком разговор перед зеркалом. Ведь Чон мог говорить что угодно, лишь бы вернуть его домой.       У них обоих не было чёткого ответа на то, куда мог отправиться Хоби холодным январским вечером. Но, по крайней мере, он точно бы не пошёл домой к Чимину, домой к отцу, раз сбежал оттуда, или в съёмную квартиру, которую они с Чонгуком делили на двоих и в которой даже до смерти Шейна проводили крайне мало времени. Бежать за бутылкой и напиваться с ходу было бы странно, когда он наверняка нуждался в том, чтобы принять недавнюю ситуацию. Чимин не мог толком объяснить, почему он думал о старой набережной или площади рядом с ней. Может быть, после слов Хоби о том, что первое время после побега Чимина друг боялся, что он на самом деле утопился. Но это было первой версией для поиска и, к счастью, последней. Потому что Хоби сидел на скамейке посреди небольшой пустынной площади, с которой запросто мог прогнать всех, кто был здесь до него. Сидел он, склонившись к ногам, и медленно затягивался сигаретой, выпуская плотный дым в сторону битой плитки.       Чонгук тяжело втянул в себя воздух и вызволил его руку из кармана, когда они подошли ближе.       — Я ненавижу чувствовать себя жертвой перед вами. Но если ты опять съебёшься, я уже не смогу тебя догнать, — предупредил Чимин, садясь рядом на скамейку с тяжёлым дыханием и болезненным стоном, из-за чего друг посмотрел на него виноватым взглядом под светом уличного фонаря.       — Я бы влепил тебе подзатыльник, но не хочу быть похожим на твоего ёбнутого папашу, — уподобляясь Шейну, заявил Гук и упёрся плечом в тот самый фонарный столб рядом с Хоби.       — Я свалил не для того, чтобы меня догоняли, — объяснил Хосок и сделал быструю затяжку. — Я хотел побыть один.       — Нет, не хотел, — уверенно возразил Чимин и выдернул из его пальцев сигарету. То, что они нашли его именно здесь, уже служило весомым подтверждением. — Ты хотел, чтобы мы пришли за тобой. Ты уже был один, такого больше не будет.       Хоби молчал, пока Чимин бесстрашно затягивался сигаретой, которую ранее сжимали чужие губы, и как ни в чём не бывало возвращал её обратно.       — Это было тупой мыслью, которая проскочила в башке, — объяснил Хосок. — Я не думал, что это окажется ёбаной правдой, когда пошёл посмотреть на его новую тачку.¹¹ Откуда она вообще взялась? Ему постоянно не хватало бабла на бутылку. Где, твою мать, он нашёл деньги, которые смог потратить не только на бухло, но и на машину, которую уже не назовёшь ржавым ведром на колёсах? Ему было кристаллически поебать на меня и всех вас. Он ничего не хотел слышать о вас и никогда не интересовался мной. Как, блять, получилось, что он пытался грохнуть одного моего друга, а в итоге к чертям вытолкал из жизни другого? Я не знаю, кто его пришил, но, твою мать, как же я ему благодарен. Жаль, что это сделал не я… Шейн заслуживал лучшего, чем просто сдохнуть от тачки с алкашом за баранкой.       — Знаю. В универе нам как-то говорили, что справедливость может быть дьявольской, божьей и человеческой, но чаще всего от нас мало что зависит.       — Тц, это, чёрт возьми, не справедливость, Чимин, — резко перебил его Гук, эмоционально зацепившись за начало фразы. — Если бы он не был мёртв, я бы очень хотел его смерти, потому что он незаслуженно выкинул из жизни нашего близкого человека. У него даже не было ни одной грёбаной причины. Чего он от меня хотел и чем я ему помешал? Хоби тоже заслуживал большего, чем его бесполезный отец. То, что он получил по заслугам, не успокаивает ни на грамм и не кажется справедливостью.       — Простите, — неуверенным и затравленным голосом произнёс Хосок, вновь оголяя свою искренность лишь перед друзьями.       — Закройся, — в один голос и не сговариваясь попросили Чимин с Чонгуком.       — Вы всё видели своими глазами и имеете полное право на то, чтобы злиться и ненавидеть, — говорил Чимин, глядя в основном на Гука. — Мне жаль, что вам пришлось пройти через это одним…       Хосок вздохнул, откинулся на спинку скамейки и тихо заметил, обращаясь к Чонгуку:       — Чониль бы сейчас сожрал всю пачку вашего «тоблерончика». А мне что сожрать? Я не хочу перетягивать ёбаное одеяло, но это пиздец как непросто, когда мы все заливали о преданности, а один из нас умер от рук моего отца. Если бы я был не с вами, всё было бы заебись.       — Хочешь свалить? — спросил Чонгук, но Хоби промолчал.       — Либо мы остаёмся вместе, либо каждый сам по себе. Это твои слова, Хоби, — напомнил Чимин. — Если это проверка на преданность, то Гук правильно сказал, что это ничего не меняет. Ты не виноват, а за твои слова Шейн бы пробил тебе табло, — используя словечки друга и обращая на себя внимание. — Я больше не буду никого уговаривать. Мы были детьми, когда давали клятву, всё могло измениться десятки раз…       Хосок вдруг резко выбросил окурок, а потом закрыл блондину рот прохладной ладонью и зажал нос пальцами, пока Чимин не стал отбиваться.       — Ты!..       — Кислород перестал поступать в твою башку, я хотел помочь перезапустить процесс, — объяснил Хосок, отстранившись. — Чё, крышечка раскручиваться начала? Как ты хотел закончить свою долбанную речь? Спросить, не передумали ли мы с Гуком, или устроить тест с ножом ещё разок? Я не собираюсь съёбываться, ясно? Какая, блять, разница, сопляки мы или уже нет?       — Ты сам выдвинул тупую речь про то, что бы было с Шейном, если бы не было тебя, — напомнил Чонгук. — Только что ты сказал, что твой отец плевать на тебя хотел. Это не связано с тобой, придурок. Я тоже могу сказать, что Шейн сейчас был бы с вами, если бы хуже относился ко мне и не двинулся с места в тот день.       — Закрой рот.       — Извинись, Хоби, — потребовал Чимин, всё ещё ощупывая нос и подбитое лицо и уже отбиваясь от друга. — Убери руки! Ты зажал мне рот, он весь болит!       — Извини, но дай я гляну. Я трогал так, чтобы не было больно, — торопливо заверял Хоби, но в конце концов просто усмехнулся, потому что Чимин с головой и лицом закрылся капюшоном своей толстовки под курткой.       — Тебе не нужно вернуться к полиции? — спросил Гук.       — Нет. Копы сказали, что позвонят.       — Прогуляетесь со мной по набережной? — заглушив голос плотной тканью, спросил Чимин.       Из-за того что друзья молчали, а он не видел их реакции, капюшон пришлось стащить обратно.       — Прогуляться по набережной? — осторожно переспросил Чонгук, словно Чимин и вправду растерял остатки рассудка.       — Это, блять, юмор или что? — спросил Хоби. — Тебе вообще нельзя вылазить из кровати, а ты весь вечер таскаешься по городу, — заявил он, словно не имел никакого отношения к тому, что прогулка Чимина затянулась.       — В своё время я отсидел в своей комнате на годы вперёд, — напомнил он. — Пора потратить этот запас. Надо кое-куда дойти, пока мы не вернулись домой.

***

      Ярко запомнившаяся картина одной глубокой осенней ночи пульсировала в голове мокрыми и ледяными пятнами. Если бы сейчас началась гроза или зарядил ливень, Чимин запросто мог бы словить паническую атаку. Его едва хватило на десятиминутное обсуждение и один звонок с его телефона. То, что потом гаджет забрал Чонгук, он даже не обратил внимания. Его задачей было подняться на третий этаж открытого блока серого дома. В принципе им втроём можно было не говорить вовсе, потому что Чимин успел расплескать все инструкции, пока поднимался по лестнице под открытым вечерним небом без единого серого облака. Чувство вины тяготило сильнее, чем бандаж, который крепко охватывал его грудную клетку. Сейчас сломанные рёбра и ссадины на лице совершенно точно были последней вещью на Землю, которая его волновала. Словно это он только что совершил убийство, а сейчас собирался с духом, чтобы сознаться.       Прогулка по набережной была нужна для того, чтобы поделиться с друзьями догадками и вопросами, на которые никто не смог ответить. Перед самой дверью с номером 307 Чимин стоял один. Гук и Хоби стояли правее у глухой стены — так, чтобы не бросаться в глаза сразу. Чёрный капюшон толстовки скрывал платиновые волосы и часть лица, а также должен был вводить в заблуждение, когда он слабо постучал в квартиру правой рукой. Несмотря на то, что Юнги тоже собирался вернуться в город по делам, Чимин понятия не имел, сколько времени он должен был здесь провести и не успел ли он уже уехать. Тишина с обратной стороны двери спровоцировала его на ещё один стук, более настойчивый. Как будто каждый раз у Юнги были проблемы со слухом. Или опять со сном? Так или иначе, после второй попытки входная дверь приоткрылась, а затем распахнулась сильнее. Юнги стоял посреди открытого дверного проёма в чёрных джинсах, длинной футболке до колен и лёгкой куртке. Чёрная бейсболка на его голове скрывала немалую часть мягких, но непослушных волос. По крайней мере, он хотя бы не спал, а опять собирался куда-то уходить.       — Ба… Ты быстро. Я не ждал тебя так рано. Что, наобщался со своими друзьями? — выделил мужчина слово так, будто оно было ругательством. А может, намеренно избегал «гиен» после их разговора. — Входи. Хватит стоять призраком на пороге.       Чимин прошёл в квартиру сразу, как брюнет отошёл от двери. Двое друзей зашли за ним следом, не обронив ни слова. Если Юнги и не ожидал этого, то довольно быстро спрятался за усмешкой и издёвкой.       — А… Четвёртым в вашей ёбаной секте я не буду, — заявил Мин, пока Чонгук закрывал входную дверь изнутри.       Даже Чимин не мог представить, чего стоило Хосоку промолчать на это.       — У Хоби умер отец, — сообщил платиновый блондин и стащил капюшон с головы.       — И вы припёрлись за соболезнованиями?       — Его убили. Совсем недавно. Как раз в то время, когда мы оба вернулись в город.       Юнги прищурился, а потом усмехнулся:       — Если это намёк на меня, я не занимаюсь «мокрухой». И почему он вообще должен ебать меня?       — Ты выяснил, кто сбил Шейна? — прямо спросил Чимин.       — Это допрос?       — Нет. Ты мне говорил, что поможешь.       — Говорил, — согласился Мин, а затем повёл подбородком в сторону Гука и Хоби. — Но разве ты не съебался сюда со своими гиенами?       Чимин оставил его вопрос без внимания и продолжил начатую им тему:       — Можешь сказать, как ты собирался выяснить, кто это, если я не давал и не показывал тебе листок с адресом? Я только здесь это вспомнил: помню, как уверенно ты сказал, что съездишь проверить. Чего ты от меня хотел? — В этот момент он пытался уловить хоть какую-то реакцию на его лице, но Юнги лишь внимательно смотрел ему в глаза. Желваки не заходились в движении от напряжения, он не поджимал губы и не потирал нос нервным жестом. Ничего. — Для того, кому было плевать и кто ни о чём не знал, ты появился слишком быстро — в день похорон. Ты хотел держать меня поближе, чтобы я не разнюхал, что ты причастен к смерти Шейна, — опустил он вопросительную интонацию, чтобы фраза стала не только обвинительной, но и провокационной.       — Я к ней не причастен.       Чимин замолчал и опустил голову с таким видом, будто до сих пор не был разочарован в Юнги, а тот именно сейчас нещадно подрывал его доверие. Возможно, Пак глупо и бессмысленно надеялся на его прошлые попытки сблизиться или переделать Чимина под себя и думал, что данное желание могло остаться при Юнги. Но сейчас это было единственным козырем, который он мог использовать в манипулятивных целях. А раз он пытался проделать с ним то же самое, что и Юнги недавно, то, может, они и не были настолько разными, как думал Чимин?..       — У меня был клиент, который проворачивал стрёмные схемы, — вдруг заговорил Юнги, будто и вправду попался в ловушку. — Он занимается разной хуйнёй, и время от времени ему нужны люди, чтобы скинуть балласт и повесить всё на кого-то одного. Он всегда делал это через детский дом, потому что там немало шпаны без родственников.       — Этой шпаной был я? — спросил Гук, не удержавшись молчания. — Он подсекал к себе людей через долбанные звонки о наследстве? У меня не было родственников вообще, а от родителей ничего не осталось.       — Я не знал, что это будешь ты. Я не связываюсь с «мокрухой», ясно? — резко повторил Юнги. — Я нашёл ему только исполнителя. Твой батя пил не в себя и крепко сидел на таблетках, а ещё был по уши в долгах, — продолжил он, бросив пренебрежительный взгляд на Хосока. — Ему вывалили денег на тачку, а потом добавили за молчание, когда дело было сделано. На днях он начал давить на меня, потому что деньги закончились. Я капнул об этом клиенту и больше с ним не связывался. Скорее всего, его выпилили за это.       Чимин тревожно поднял голову на Хоби, думая, что увидит, как его накрывает отрицанием и чувством вины. Но друг только впивался ненавистным взглядом в Юнги. Возможно, ещё одной зависимости Чон просто не удивился. А может, не хотел хвастаться об этом друзьям, когда сам же и отстёгивал отцу деньги на жизнь.       — Это не должен был быть Шейн, — добавил Юнги, обратившись к Чимину.       — Это должен был быть Гук, — заметил блондин. — Ты думаешь, это многое бы поменяло?       — Он тебе не брат, — пожал плечами Юнги, а потом стащил с кухонного островка свой телефон. — Я сказал, что знал, больше инфы у меня нет. Мне пора идти, так что вываливайтесь из моей квартиры или будете сторожить её, пока я не вернусь.       — Я бы тебе с радостью хлебало разнёс, — признался Хоби, беспрепятственно позволяя мужчине пройти мимо себя и остановиться перед Чимином. Пользуясь ситуацией, пока внимание Юнги было нацелено на блондина, Гук бесшумно выключил диктофон на телефоне и аккуратно вернул его в карман куртки Чимина.       — Отойди. От твоего лица глаза слезятся, — сказал блондину Юнги уже гораздо мягким тоном. Хосок притянул к себе Чимина за плечо, чтобы Мин не стал таранить его корпусом. — Счастливо оставаться, гиены, — с издёвкой бросил брюнет. — Позвони, когда заебёшься играть в семью, Чимин.¹²       Он открыл дверь, собираясь свинтить отсюда поскорее, но трое полицейских, которых ранее вызвали друзья, полностью перегородили ему проход. Хотя Чимин уже пару минут помалкивал, Юнги всё же сообразил бросить взгляд именно на него.       — Я же говорил, что я тоже гиена, помнишь? — успел напомнить блондин перед тем, как Фениксу предъявили массу обвинений, в которых их случай был, скорее, вишенкой на торте.       Однако главным было то, что после того как Юнги посадили в полицейскую машину, Чимин сознался одному из офицеров, что имел непосредственное отношение к делу с подпольными боями и распространением наркотиков. То чувство, с которым он садился в полицейский автомобиль, он не забудет никогда. Ему удалось поставить точку для них всех. При этом точка на своей собственной жизни казалась вполне логичным исходом всех произошедших событий.

***

      Домой они вернулись только после полуночи, потому что им всё же пришлось провести немало времени в полицейском участке. По идее, Чимин тоже не был «чистеньким» настолько, чтобы уйти безнаказанным. Какими бы ни были его намерения, в то время, которое он провёл с Юнги, он был соучастником. Хотя Чонгук почти приказал ему помалкивать и не рассказывать всё, Чимин неистово желал отряхнуться от лишней грязи в своей жизни. Правда, подобные мысли опять царапали сознание триггером. Сидя в маленькой комнате для допроса, он был готов к тому, что друзей он больше не увидит, а в свой дом больше не вернётся, но по какой-то причине их выпустили с просьбой не уезжать из города. Хоби и Чонгук даже не пытались развивать его версии и предположения и оба помалкивали. В этот момент перстень на безымянном пальце резонировал глубоким значением. Он не имел ни малейшего представления о том, чем друзья могли надавить или с помощью чего уговорить и убедить. Да и, собственно, уже не был уверен, что хотел знать ответы на свои вопросы. Поэтому остаток пути до дома они преодолели в молчании.       Хоби ласково потрепал его по волосам и сказал, что намерен проспать до обеда, перед тем как ушёл в комнату Шейна. Наверное, Чимин выглядел чересчур рассеянным, раз Чонгук повёл его в спальню и велел укладываться спать. Будто напоминал ему о самых примитивных вещах.       — Меня посадят? — спросил Чимин, когда в комнате без света Чонгук стал расстилать постель.       — За что? — не глядя спросил он. Его чёрное пальто лежало на кресле-мешке поверх чёрной куртки и толстовки Чимина.       — За то, что я помогал Юнги распространять наркотики.       — Ты не помогал. Он тебя использовал, и ты делал то, что он требовал, — уверенно ответил Чонгук, как будто не знал, что всё было наоборот. Разве что связь с наркотиками не входила в планы Чимина. — Тебя не тронут, ты пройдёшь по делу как свидетель. Давай это будет в первый и последний раз? Ты не сделал ничего ужасного и уже за всё расплатился. В каком-то смысле благодаря тебе удалось его прижать и покончить со всем. Иди ложись, тебе нужен отдых.       Чимин молчал, стоя в спальне в свободных спортивных брюках и бандаже вокруг грудной клетки.       — Я схожу в душ и тоже приду, — после вдоха заверил он, пытаясь успокоить, но ни черта не вышло. От этих слов Чимин чувствовал себя ещё паршивее.       Но он с трудом снял с себя брюки и на ощупь вытащил из шкафа длинную и свободную футболку одного из них. Чимин забрался в кровать, молчаливо надеясь на то, что Чонгук не уйдёт сразу, хотя ещё недавно боялся заводить с ним разговор. Но Гук и вправду помог ему накрыться одеялом, а потом и вовсе прилёг на бок с краю, подперев голову рукой.       — Тебе необязательно спать здесь, если ты не хочешь, — произнёс Чимин очевидные слова, на которые Чон промолчал. — Что будет дальше?       — Будем спать, — примитивным ответом отозвался Гук. — Что ты надеешься услышать?       — Ты не хочешь уйти?       — Нет. Мне надо уйти? — спросил он. Чимин в отрицании мотнул головой. — Как ты себя чувствуешь?       — Не знаю. Прости меня.       — Заткнись, ладно? — попросил Чонгук.       — Нет. Я скучал… Хоби рассказывал мне про то, как они с Шейном подслушивали нас в прошлом, когда ты ночевал со мной, — поделился Чимин, на что Чон только усмехнулся. — Ты никогда не думал, что у тебя могли…       — Если ты начнёшь говорить за меня, хён, я уйду спать на диван, — перебив, предупредил Гук.       — Я не хочу говорить за тебя. Я хотел спросить про отношения. О том, что у тебя мог появиться кто-то получше, чем я.       — Не мог, но я могу сказать то же самое о тебе. Наши отношения закончились, раз ты завёл эту тему?       — Не знаю, — честно ответил Чимин. — Мы не обсуждали их начало, закончиться они тоже могли в любой момент. Если Шейн и Хоби знали о нас, почему мы друг с другом об этом не говорили? Мы говорили о наших чувствах по-отдельности, но не обсуждали нас.       — Потому что наши отношения могли закончиться в любой момент, — повторил брюнет его же слова. — По сравнению со всем остальным, это было неважным. Ты бы оставался со мной, как раньше, а я — с тобой.       — Ты пришёл сюда спать как друг?       Чонгук некоторое время молчал, впиваясь в него сверкающим в свете полной луны взглядом. Наверное, впервые за долгое время Чимин действительно старался не додумывать и спокойно ждал ответа.       — Я пришёл, потому что, несмотря на всё, люблю тебя, — откровенно сказал Гук. — Мне очень хочется разозлиться и высказать тебе пару условий на эмоциях, но не буду. Лучше оставлю на потом.       — Я не хочу, чтобы ты опять сдерживался. Ты можешь разозлиться на меня. Можешь даже ненавидеть, если тебе это нужно, — вовремя остановился он, не впадая в крайности.       — Тц… Ты выглядишь так, будто на тебя уже кто-то вдоволь позлился, — заметил Гук. — Поэтому желание бросаться словами пропадает. Я лишь хочу, чтобы ты не обесценивал мои чувства и свою важность и роль для меня, даже если я не всегда способен передать и показать это. Не терплю, когда ты так делаешь и не говоришь ничего мне. Перестань врать мне и защищать меня, когда думаешь, что делаешь лучше. От этого мы страдаем оба, ты ещё не понял? Если мы попробуем остаться вместе, я бы хотел кое-что изменить. Например, чтобы у нас появилось что-то личное и приятное, как свидания у парочек. У нас их не было, и наши разговоры по ночам или занятия сексом не замещали это. Мне уже плевать на всех, но я хочу этих эмоций.       — Хочешь романтические ужины?       — Хочу чаще быть кем-то большим, чем друг, — признался Чонгук.       — Что ты имеешь в виду? Ты и есть кто-то больший. Ты единственный, кому я признавался в любви по-настоящему.       — Я имел в виду поведение при других. Не при всех, а тогда, когда в этом нет ничего страшного. Это должно быть обоюдно, а не потому, что я прошу. Я хочу, чтобы наши отношения перестали начинаться и заканчиваться этой комнатой или этим домом.       — Ясно… Я согласен, потому что тоже этого хочу. Ты хочешь чего-то ещё?       Чонгук усмехнулся и опустил руку, словно устал придерживать голову, которую тут же положил на соседнюю подушку.       — Хотя бы обнять тебя по-настоящему, а не едва касаясь, чтобы показать, что я сейчас чувствую, — ответил он. — Мне тяжело сдерживаться, поэтому я хочу, чтобы ты побыстрее восстановился.       — Я тоже хочу. Ещё с той ночи, когда ты пришёл за мной. Или с той, когда я сбежал. Ты правда не хочешь послать меня?       — Тц… Прости, но нет, — ответил он и протянул руку, осторожно и бережно касаясь волос надо лбом. — Я очень криво зашил тебе рану тогда. Я увидел это, пока ты спал днём. Если захочешь, мы уберём его в каком-нибудь медицинском центре.       — Не хочу. Он для меня особенный, потому что связан с тобой. Я очень скучал, — повторил Чимин и хотел коснуться его открытой левой щеки со шрамом-полоской, но не смог поднять ни одну из рук. — Мы были в начальной школе, когда нам однажды задали сделать дома фигурки из глины. Мама выделила нам с Шейном одну форму на двоих, поэтому, перед тем как мы их закрасили, они выглядели одинаково. Мы ставили сушить их вместе, и я поцарапал свою, чтобы не потерять. Когда я её разрисовывал, то оставил царапину и сказал в школе, что у моей фигурки она обязательно должна быть. Каждый раз, как вижу твой шрам, я вспоминаю об этом. Поэтому он мне нравится и кажется таким же особенным, как мой.       Чонгук промолчал, только сместил руку, чтобы ласково поглаживать его по нетронутому ссадинами месту рядом с ухом.       — Мне долго это казалось фигнёй — моя ассоциация, а потом я ждал подходящего момента, чтобы рассказать об этом, — добавил Чимин. — Просто знай, что я его считаю красивым.       Гук приподнялся на локте и приблизился к его лицу так резко, что у Чимина спёрло дыхание.       — Один поцелуй, и я иду в душ.       — Хорошо, — ответил Чимин, сдерживаясь от того, чтобы не растянуть разбитый рот в улыбке. Едва ощутимо, сдержанно и аккуратно Чонгук коснулся его губ своими и, вместо того чтобы увлечь в один из привычных поцелуев, задержался на его устах с неподвижным прикосновением.