schein

      Услышав сообщение о том, что его нашли, Чимин спокойно промолчал. И какой реакции он от него ждал? Острый взгляд напротив постепенно начал тускнеть, когда Юнги стал терять к нему интерес. Как будто Чимин во второй раз не оправдал его ожиданий.       — Он ждёт на улице, — уточнил Юнги о гиене. — Будешь выходить?       После этой детали сомнения в личности отпали, а Чимин на мгновение телепортировался на восемь лет назад в почти идентичную ситуацию с противоположным расположением фигур на шахматной доске, которой не способен был управлять.       — Я сам, не мешай мне.       — Мне больше всех надо? Это твоя проблема, мне есть чем заняться. Через полчаса я свалю, вернусь через пару дней.       — Не уверен, что я буду здесь, — честно предупредил Чимин.       — Это предсказуемо. Я уже подыскал новую хату, спрячешься там.       Чимин снова промолчал. Он бы спрятался и от Юнги тоже, но пока мешала мысль о том, что он ему ещё нужен. Он смял недописанное письмо и спрятал в широкий карман небесно-голубого пальто.       Если бы это был Хоби, вряд ли в доме всё ещё было тихо, а с улицы не доносилось ничего, кроме порывов злобного ветра, как сейчас. Наружу он пошёл в том, в чём был, разве что накинул на себя пальто. Чимин топтался на пороге целую вечность, чтобы вытереть рот, стерев следы крови, и набраться сил на уверенный рывок без хромых шагов и болезненных стенаний.       Из-за того что дом не был частным и не стоял особняком, а являлся частью блочных таунхаусов, уединения здесь было мало, а лопнувший тротуар возле дома был слабо и местами освещён несколькими окнами, в которых горел свет. К счастью, на этот несчастный район настолько всем было плевать, что уличные фонари здесь не работали вовсе, так что, благодаря этому, возле дома царил полумрак. Чимин шагнул на холодную ночную улицу, захлопывая за собой входную дверь. От стука фигура в чёрном пальто, стоящая в нескольких метрах от входа, повернулась. И Чимин поторопился опустить голову, успев заметить, что чужие руки были спрятаны в карманы. Из-за этого не было возможности понять, в перчатках он был или нет.       — Тц… Хоби сейчас сказал бы, что ты выглядишь, как плохой наёмник в первый рабочий день, — аккуратно заметил Чонгук.       — Он бы не говорил «плохой». Он бы назвал плёвым или чахоточ… Хотя ты прав. Идём вон туда.       Не поднимая головы, Чимин кивнул в сторону выхода на общую крышу, надеясь на то, что подниматься по открытой лестнице будет последним.       — Нет, лучше побудем здесь. Я знаю, что ты скажешь. Но всё-таки подумай перед ответом хотя бы раз в своей жизни. Отвезти тебя в больницу?       — Всё нормально.       — Я вижу, — спокойным, лишённым холодного равнодушия и насмешки, голосом ответил Чонгук. — А домой?       — Как ты меня нашёл? — игнорируя вопрос, спросил Чимин таким тоном, будто вышел из родного дома всего около часа назад. — Ты зря приехал, только напрасно тратишь время.       — Увидим. И я приехал не один. Хоби ждёт в нескольких кварталах отсюда. Я попросил его дать мне немного времени. Ты же знаешь, он бы говорил с тобой по-другому, — справедливо заметил Чонгук парадоксально серьёзным и даже слегка суровым голосом, словно за этим стояло что-то пугающее именно для Чимина.       Хотя они оба знали, что Хоби наверняка пробил бы табло Юнги, а потом злился и плакал бы, повиснув на Чимине или валяясь у него в ногах. С Гуком сценарий происходящего был не так предсказуем, пока Чимин ещё не определил, в каком состоянии тот был. А определить это по одному голосу, не глядя ему в глаза, было непросто. Вдобавок он не хотел делать этого сейчас, потому что в противном случае чувство вины увеличится в разы, а его напускное хладнокровие пойдёт трещинами после прорвавшейся плотины чувств. Ведь если Чимин мог распознать его состояние, то и Гук тоже.       Уже второе и будто намеренное упоминание Хоби только больше возвращало мыслями к родному дому и к тому, чем он сам дорожил с двенадцати лет, с той самой ночи, когда вчетвером они с совершенно серьёзными лицами и глубоким смыслом резали себе ладони и клялись в вечной связи и верности самых близких людей. Возможно, Гук делал это неосознанно — говорил о Хоби. В конце концов, на протяжении двенадцати лет они занимали неизменные главные роли в жизнях друг друга. Возможно, так он пытался вразумить Чимина, заставив вспомнить или дав уверенность в том, что семья у него по-прежнему была.       Отбиваться уже стало тяжело, а ведь он только вышел. Хотел ли он прекратить разговор прямо сейчас? «Да» и «нет» параллельно звучали в голове рефреном.       — Мне нечего вам сказать.       — Не думаю, что это так. Например, как тебе с Юнги? Как быстро ты понял, что мы были правы? И сколько раз ты уже думал оторваться от него? — спросил Гук, с ноги выбивая дверь в подсознание.       Чимин упустил мгновение, когда бесконтрольно поднял на него голову и встретился с живым и успокаивающим взглядом. Было ли это время вдали друг от друга разным для них? И если да, то насколько? Чонгук стоял перед ним почти таким же, каким он его видел в последний раз, только теперь следы внутренней усталости на лице отсутствовали. Лёгкие тени под глазами говорили о том, что он неважно спал, когда-то Шейн тоже выдавал себя похожими деталями, но обычно за этим стояла безобидная и рутинная мелочь. Шею закрывал высокий ворот пальто. На его реакцию Гук вздохнул, а Чимину нечем было крыть.       — Уходи, — озвучил он просьбу, которая никогда не имела смысла. Чтобы прибавить шансов вероятному разочарованию, он добавил: — Ты ищешь Шейна? Его больше нет.       — Я пришёл за тобой.       — Зачем?       — У меня должна быть причина или что ты хочешь услышать? Ты когда-то сам мне говорил, что, если бы мы сбежали, нас искали бы Шейн и Хоби. Что изменилось?       — Шейна нет, а я сбежал один, — напомнил блондин.       — Шейн всё ещё есть, Чимин. Хватит бегать от нас.       — За это время вы так и не поняли, что раз я сбегаю, то не хочу вас видеть?       — Чимин бы никогда такого не сказал.       — Шейн, — торопливо исправил Чимин, боясь упустить возможность переубедить его. — Шейн бы такого не сказал, а Чимин…       — Ты тоже Шейн, придурок! — намного громче обычного воскликнул Чонгук и импульсивно вызволил руки в кожаных перчатках из карманов своего пальто.       Чимин неосознанно поджал губы, когда заметил, как любимый шрам-полоска на левой щеке изогнулся от злости. И как будто это был конец, потому что вместо того чтобы дожать его и убедиться в том, что он видел, Чимин бы сейчас с большой охотой упал бы на кровать так, чтоб заныли рёбра, и расплакался бы от боли и обстоятельств, в которые забросил себя добровольно с высоты птичьего полёта.       — Вау, — тихо отозвался он, стараясь контролировать собственную речь. — Ты стал вспыльчивым?       — С тобой по-другому не получается. Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь? — намекнул Чонгук на очередную провокацию со стороны Чимина, но того уже понесло.       — Не делай вид, что тебе не плевать на меня, — хотел бросить блондин хлёсткую фразу, но голос предательски дрогнул, а неповоротливый рот сейчас совсем не играл на руку. Всё вместе заставляло говорить больше тех вещей, за которые позже он будет только сильнее себя ненавидеть. — Что, опять себя душил, пока меня не было?       — Я тебя самого сейчас задушу, — резко обронил Чонгук и взял Чимина за запястье. — Покажи мне, что там.       — Отвали от меня!       — Сначала сними перчатки и покажи мне руки.       — А ты почему в перчатках?! — громко и пытливо воскликнул Чимин.       — Потому что зима!       — Тогда... От одного до десяти?       — Твою мать, да нет у меня ответа! Что ты хочешь узнать? Я уже давно ничего с собой не делал, кроме того что сбивал руки о боксёрскую грушу, пока Хоби колотил кого-то на ринге. Я каждый день принимаю холодный душ и часто ем горький шоколад, который ненавижу, но он злит меня больше. А мне нужно было разозлиться. Подожди, не опускай голову, — вдруг попросил Чонгук, неосознанно придав своему голосу спокойный подтон.       К тому времени, как Чимин сообразил, к чему это было, Чонгук уже достал чистый бумажный платок из кармана пальто и аккуратно промокнул ему рот. В конце концов, Чимин неряшливо пихнул его руку и торопливо освободил своё запястье. Воображаемый и одинокий соломенный мост, на котором он стоял, начал стремительно разрушаться, и это вводило блондина в состояние неконтролируемой паники. Внезапно из-за собственных переживаний он почувствовал себя мокрой и слепой мышью, которую загнали в угол чуть ли не сразу после рождения. Дыхание спёрло, а грудь сдавило незримым стальным обручем, словно ему заново сообщили о гибели брата или он вернулся на ринг, где теперь его пытались задушить.       — Я всё ещё здесь, слушай меня, — доносился далёкий голос Гука, когда картинка перед глазами поплыла, а колени стали сгибаться под резко потяжелевшим телом. — Спокойно, сделай вдох и задержи дыхание, я здесь, слышишь?       — Отпусти… — выдавил он, задыхаясь в собственных рваных вдохах и всхлипах и чувствуя чужую руку, хотя вроде высвобождался. — Я никуда не поеду… Отпусти… Гук… Пусти меня!       — Я тебя не трогаю, ты держишься сам. Раскрой глаза, Чимин, это же я. Вдохни и задержи дыхание, это работает. Вот так, хорошо… Теперь глубоко вдыхай через нос и медленно выдыхай через рот… Ещё. Покажешь мне лицо? — тихо попросил Чонгук, немного потянув руку вверх, за которую держался Чимин, пока чуть не опустился на колени посреди холодной улицы. Под тяжёлый вдох злобный ветер снова загулял внутри раскрытого пальто, которое Чон удерживал на его плечах второй рукой. Чимин поднял голову и предусмотрительно опустил глаза, чтобы не сталкиваться с чужим взглядом. — Всё хорошо, ничего нет… Слышишь меня? Выйди на свет, хватит прятаться и нести чушь о том, что мне плевать на тебя. Разве за пятнадцать лет, что я тебя знаю, я не доказал обратного?       — Это было из-за Шейна, — бросил Чимин обидное для самого же себя замечание и опустил голову, понимая, что в таком расхлябанном состоянии он недалёк от того, чтобы разрыдаться.       — Тц… В доме есть зеркало?       — Что?       — Я спросил: в доме есть зеркало?       — В комнате Юнги… — вспомнив, ответил Чимин. К чему был вопрос, он сообразил быстро, и резко вскинул голову кверху. — Нет!       — Да. Вставай и идём, это быстро. Можешь сделать это для меня? — без глубокого выражения или явного давления, небрежно и торопливо говорил Чонгук, начисто сбивая его с толку. Как будто это было ерундой.       Добивался он этого целенаправленно или действовал по наитию, но Чимин выпрямился без сопротивления и истерик. После улицы с холодным воздухом, затхлый запах старого дома разъедал ноздри, а Чимин трясся мелкой дрожью не то от мороза, не от волнения. Он ничего не говорил и никуда не указывал пальцем, пока Чонгук, стоя в прихожей и держа его за руку, прикидывал, в какой стороне было расположено нужное место.       Он шагнул влево, в сторону маленькой комнаты, в которой остановился Чимин, но притормозил сразу, как в раскрытой двери показался стол с включённой лампой. Чимин не проверял сам и не следил за чужим взглядом, но, вероятно, его остановили бумажные комочки с каплями крови или кровь на самом столе. Сам блондин понятия не имел, что и как сильно он запачкал.       После этого Гук направился в другую сторону, за лестницу, ко второй приоткрытой двери. Кажется, присутствие Юнги, который полулежал на кровати с телефоном, по которому активно стучал пальцами, только придало ему решительности. Чимин медленно зашёл в комнату с Чонгуком, который демонстративно раскрыл дверь настежь и указал Юнги, который обратил на них свой любопытный взгляд и даже не успел отреагировать, в сторону прихожей:       — Выйди.       — Чего? — спросил Юнги, неторопливо усаживаясь на кровати. — Ты прихуел или налакался? Ты не в ёбаном приюте, чтобы указывать мне…       — Съебись отсюда и не лезь под горячую руку, уёбок. Сомневаюсь, что его вид никак не связан с тобой. С этим мы разберёмся потом, я ещё приду к тебе, а сейчас свали из комнаты, мы торопимся. Я сказал: выйди и подожди с той стороны.       Что думал Юнги или какими глазами смотрел на него или Чонгука, Чимина не интересовало. С того момента, когда он понял, что Гук надумал сделать, его сердце ушло в пятки, а в висках болезненно пульсировало. При этом его внимание было сфокусировано на собственных руках в кожаных перчатках, которые сильно триггерили и которые Чонгук аккуратно снял с него вслед за своими, когда в маленькой и грязной комнате они остались одни.       Теперь казалось, будто Чимин с Юнги вместе решили поиздеваться над ним. Помимо старых стен с ободранными обоями, пыльного белья и застиранных до дыр штор, здесь было самое пугающее на свете зеркало. Словно он попал в фильм ужасов, в котором силуэты призраков можно было увидеть в ржавом отражении. В этот момент кровь должна была пойти носом и ртом, чтобы передать, насколько ему было некомфортно, но она, как назло, остановилась и перестала капать ещё на улице.       Чонгук встал за его спиной и дотронулся до его руки так осторожно и неожиданно, что Чимин задрожал, как осиновый лист. Но после этого Гук только взял его за руку, зная, что он мог отпихнуть его сам. И чего он, кажется, никогда не сделает. Прохладное кольцо на его большом пальце касалось чиминовой кожи и терялось в отражении напротив.       — Кого ты там видишь? — тихо спросил Чонгук, глядя на него через зеркало.       Отражение при этом демонстрировало ему не меньший ужас, чем само зеркало. Возможно, сравнение с наёмником Гук использовал потому, что он был в чёрной и облегающей одежде, а светлое пальто испачкано в крови, которую он не заметил? На светлых волосах были запёкшиеся алые капли, рот в тусклом свете древней люстры теперь казался почти чистым, щёку и губы раздуло, а на подбородке виднелась гематома. Надбровье с правой стороны распухло, и теперь его новый и особенный для него шрам, который связывал его с человеком за спиной, совсем не читался. И это Чимин ещё не посмотрел, что было под чёрной водолазкой. Что тут вообще можно ответить? Он бы только спросил, как Чонгуку удалось не поморщиться от его мерзкого вида?       — Не хочу говорить.       — Хорошо. Так что, тогда мне сказать? Ты узнаёшь меня? Понимаешь, зачем я здесь? — Несмотря на то, что Чонгук задавал вопросы тихим и осторожным голосом, он не говорил с ним, как с маленьким, как тот же Юнги, или как с больным на голову человеком. Его тон был спокойным и тёплым, как будто со сквозившей в нём надеждой. Чимин в ответ едва заметно кивал. — Тогда ответь мне через зеркало, почему ты сбежал?       — Я не хочу туда смотреть, мне противно, — откровенно признался Чимин, когда от напускной защиты ничего не осталось, а спиной он стал чувствовать человека, которому, кажется, безоговорочно доверял.       — Знаю, но я всё ещё здесь. Я хочу помочь тебе вернуться. Мы очень много говорили о том, что справимся со всем вместе, но в нужный момент этого не сделали. Мы виноваты… Скажи, почему ты сбежал?       — У меня целых три причины, тебе какую?       — Любую. Плевать, с какой ты начнёшь, расскажешь обо всех. Подними голову, очень прошу.       На этот раз Чимин смотрел не на себя, а на выглядывающего из-за его плеча Чонгука. Шрам-полоска на щеке вновь напомнил о том, что ему предстояло рассказать, почему он имел для него такое значение и, может быть, привнести этим что-то положительное. В кои-то веки. Может быть, это случится, когда они вернутся домой? Он даже ничего ещё не сказал и не встретил реакцию, которой побаивался, но уже начал меньше трястись и вдруг стал надеяться на то, что их ничто не прервёт.       Его голос был тихим, уязвимым и сбивчивым, когда он сказал:       — Метод парадоксальной психотерапии был первой причиной. Риск был, но, похоже… всё получилось.       — Давай другими словами, я с этим не знаком. Какой ещё метод?       — Способ вывести тебя из замкнутого круга подавленных эмоций. Я создал для тебя ситуацию, которая помогла тебе найти новые способы решения проблемы.       — Ты — что?.. Ты совсем охренел? — спросил Чонгук.       — Видишь? Ты злишься, а не вредишь себе.       Чонгук отстранился от его спины, задрал голову кверху и, зажмурившись, громко простонал:       — Твою мать…       — Я бы не простил себе, если бы не попробовал. Всё, что работало раньше, перестало давать результат, а я должен был тебе помочь. Должен, потому что хотел и потому что считаю тебя… Гук, только не закрывайся, хорошо? Можешь вмазать мне.       — Да пошёл ты знаешь куда, хён?! — бросил он на него яростный взгляд через искажённое ржавчиной зеркало. — Я думал, ты просто сорвался.       — Это не... Не только. Или, скорее, я сорвался, потому что сбежал, я не знаю. Всё очень запуталось. Я решился на побег по двум причинам, а когда сбежал, понял, что есть ещё и третья… Но её ты уже нащупал.       Чонгук сделал тяжёлый вдох и на короткое мгновение ткнулся лицом в плечо Чимина, чтобы обуздать яркие для него эмоции. Даже лёгкие прикосновения почему-то не отзывались болью в теле, но всё-таки выбили одинокую слезу из левого глаза.       — Я хочу вернуться к этому позже, хорошо? Подними голову и говори дальше. Пожалуйста, — добавил Чонгук, чтобы Чимин всё же сделал, что он просит, и встретился с ним взглядом в отражении. — Дальше. Что стало третьей причиной?       — Ну… Я не хочу, чтобы кто-то искал во мне Шейна и не находил, — откровенно признался Чимин и обратно опустил голову, потому что не готов был столкнуться с реакцией парня, стоявшего за спиной. — У меня в голове только одна картинка: будто меня до конца дней моих будут сравнивать с ним. И этим я только разочарую.       — Почему ты думаешь о каких-то условных людях, которые что-то от тебя ждут? Его лучшими друзьями были мы, трое, кому из нас взбредёт в голову сравнивать тебя с ним?       Чимин молчал.       — Посмотри на меня и ответь, я хочу наконец-то правильно понять тебя. Почему о таких вещах ты говоришь только Хоби?       — Потому что я имел в виду тебя, — сказал Чимин, встречая в зеркале по-настоящему удивлённый взгляд. — Я боюсь разочаровать тебя. Как только ты поймёшь, что я сильно отличаюсь от брата, то…       — Стой, стой, — прервал его Гук, внимательно вглядываясь в его отражение. — Тц, а ведь ты не шутишь… Хорошо. Ты не можешь разочаровать меня, потому что я хочу понимать тебя, а не оценивать. Я ни разу, даже в шутку, не сравнивал вас с Шейном, вы совершенно разные. Ты — это ты. Я не хочу искать его в тебе, это похоже на извращение, а не на дружбу. Прости, но так ты поймёшь лучше: подобные мысли с твоей стороны пачкают моё отношение к другу. У меня не было ни с ним, ни с Хоби ничего из того, что было с тобой. Это разные отношения. В конце концов, Чимин, я приехал сюда из-за тебя. Почему ты должен заменять его? Может, и мать с отцом мне заменишь? Они погибли раньше.       — Закройся, пожалуйста, — попросил Чимин и вдруг поймал себя на мысли, что сам добровольно многое перенял и от близнеца, и от Хоби, и от Гука. Как те же простые слова вроде «закройся» и «табло». Но это не ощущалось чужим, исключительно личным, вдобавок это было обусловлено ценной для него связью.       — Если придерживаться твоей логики, то и я был тебе нужен только из-за Шейна, — в продолжение заметил Чонгук.       — Что за чушь ты несёшь?       — А ты?       Только тогда Чимин резко сменился в лице, осознав, что Чонгук просто развернул фокус его внимания на 180°, чтобы он увидел ситуацию иначе и чтобы понял наконец, насколько нелепой, несправедливой и обидной та была.       — Прости.       — Так-то, — сказал Чонгук и едва коснулся правым большим пальцем с перстнем его опухшей щеки, больше изображая ласковый шлепок фалангой, подобно жестам Хоби. — Давай дальше. Что насчёт второй причины, через которую ты перескочил?       — Тебе это не понравится.       — То, что ты понимаешь это, уже хорошо, но вряд ли она хуже двух предыдущих. Говори.       — Я пытался выйти на заказчика, — ответил Чимин и, когда Чонгук зажмурился, повёл плечом, сморщившись от неприятного и тянущего ощущения. — Не закрывайся.       — Это я виноват, — сказал Чонгук, удержав его за пальцы, когда Чимин захотел обернуться. — Я думал, что могу хоть о ком-то позаботиться, но, похоже, люди рядом со мной обречены на скорую смерть.       — Что за чушь ты несёшь? — повторил вопрос Чимин. — Прекрати это, ты ни в чём не виноват. Какой-то урод погубил твоих близких в аварии, но вина в этом твоя? Шейн любил тебя как брата и отдал свою жизнь за тебя, но виноват ты? Помоги мне найти того, кто это сделал, и я покажу тебе, кого действительно стоит винить.       — Я бы помог тебе с самого начала! — возмущённо заметил Чонгук. — Мы многим занимались втроём, когда уходили. Мы с Хоби только поддержали бы тебя в этом. Какого чёрта ты стал разбираться с этим один?       — Ты бы сделал для меня то же самое, разве нет?       — Чимин…       Блондин вдруг развернулся, необдуманно обнял Чонгука так, что рёбра застонали, а он несдержанно всхлипнул под чужое «аккуратнее».       — Прости меня, — выговаривая слова в чужое тёплое пальто, Чимин слышал собственный приглушённый голос. — Я не хотел, чтобы вы заставляли себя заботиться обо мне из-за Шейна.       Чонгук после этого устало вздохнул и полез в карман своего пальто, где-то под бедром Чимина, заставив его этим отстраниться.       — Не знаю, как ещё сказать, что Шейн здесь не при чём. Ты не был прицепом к нему, нас всегда было четверо, а не трое нас и ты. Как ещё тебе это доказать? — спросил Гук и вытащил из кармана серую бархатную коробочку. — Открой. Я всё ещё здесь, — напомнил брюнет, когда Чимин под его взглядом стал колебаться.       Без перчаток жёсткий бархат ощущался кончиками пальцев как мягкая наждачка. Он понятия не имел, сколько прошло времени с появления Гука, но за такой короткий срок предсказуемую реакцию на незнакомый предмет в голых руках подавляли приятность осязания, любопытство и лёгкий испуг. Как будто он уже знал, что увидит, и боялся в этом убедиться. Коробочку он раскрывал двумя руками, а потом, вероятно, побелел, как полотно, потому что буквально физически ощутил, как кровь отлила от лица. В маленькой коробочке находился перстень с чёрным камнем, такой же, какие не снимая носили Хоби, Гук и Шейн. На нём не было ни царапины, в отличие от кольца Шейна. Камень был ярким и выразительным, и, кажется, сам перстень второй раз за жизнь увидел свет.       — Мне показалось, что это кольцо Шейна…       — Нет, оно на нём, а это — твоё. Не мне говорить, что с ним делать или где оно должно быть, но не думай, что ты чего-то или кого-то недостоин, всё совсем не так.       Чимин неуверенно мотнул головой, словно пытался собрать рой мыслей в голове воедино.       — Шейн ждал удачного момента и не хотел тебя лишний раз провоцировать, зная, как ты относишься к рукам, — тихо продолжал Чонгук. — Но ты никогда не был четвёртым лишним. Разве таким было наше отношение? Больше всего мы заботились о тебе, но это тоже было неправильно. Теперь я думаю, что, может быть, стоило вытащить тебя из дома в один из твоих мрачных дней и показать что-то другое. Но тогда… Вспомни, чем мы занимались? Как мы не сдохли подростками — не понимаю. Мы не хотели того же для тебя. Думаю, Шейн ждал момента, когда ты не будешь винить себя в том, что ты отличаешься, когда не смог бы носить кольцо. Что ты не будешь видеть в этом предательства. Но из-за того, что ты перевернул всё в другую сторону, я понимаю, что ждать было ошибкой.       — Я всё ещё не знаю, что они значат.       — То же, что значили мы с той абсурдной ночи, когда я промок до нитки. Если ты не готов…       — Хватит, — перебил его Чимин. — Я поступлю с ним, как считаю правильным поступить.       Он взял кольцо, тут же бесшумно закрыв коробочку, и не совсем уверенно нацепил дрожащей рукой перстень на безымянный палец правой руки.       — Спасибо, — вдруг сказал Чонгук. — Может быть, теперь ты перестанешь говорить, что ты не Шейн? Ты понял, о чём я. Не говори таким тоном, будто тебя это не касается. Из-за того, что ты винишь себя в том, что случилось, ты стал вести себя так, будто хочешь откреститься от собственного брата и от вашей фамилии. Или ты только мамин сын с корейскими корнями, а еврейских у тебя нет?       — Это не так. Но Шейном всегда называли Чониля, вторым именем фамилия стала только для него. Получается, у него было целых три имени: Чониль-Илай-Шейн… Даже среди школьных учителей только я был Пак Чимином. Я всегда был гадким утёнком в семье.       — Это неправда. Сам Шейн… — Чонгук осёкся. — Чониль никогда так не думал.¹⁰       — Так думал я. И эта фамилия теперь стала громадным кровавым пятном в моей жизни. Когда я слышу, что её адресуют мне, я думаю, что человек ждёт, что ему ответит настоящий Шейн — Чониль.       — Вовсе нет. Шейн был мне другом и братом, а ты… Вы совершенно разные. Если ты говоришь, что я не виноват, то ты тем более. Но не поступай так с ним, он этого не заслуживает.       — Знаю. Давай вернёмся к этому разговору позже? А пока пусть Шейн будет только один — Чониль.       — Хорошо. Если бы Хоби мне не рассказал, вряд ли я понял бы это сам. Он тебя любит и всегда хочет помочь. Доедем до больницы?       — Психиатрической? — наконец-то вслух уточнил Чимин без тени иронии. Это было первым, о чём он подумал, когда Чонгук спрашивал о больнице ещё на улице.       — Для первой помощи. Я за всем прослежу и попрошу Хоби приехать прямо туда. Мы взяли с собой несколько твоих вещей, ты сможешь переодеться во что-то почище, чем это. Но спать ты там не будешь. Пожалуйста. Если тебе станет плохо, мы сразу уйдём.       — Тебе станет спокойнее? — спросил Чимин, получив в ответ кивок. — Хорошо, но когда Хоби меня увидит, он расстроится.       — Он и так расстроен, но ты можешь это исправить. Я бы больше переживал за Юнги.       — Он тут не при чём.       — Не верю, но разберёмся с этим позже. Дойдёшь сам? Машина на улице, пойдём медленно, — заверил Гук, открывая дверь комнаты в пустую прихожую.       Уехал Юнги или нет, Чимин не знал. Это бы не перестало волновать, если бы он всё же отдал ему злосчастную бумажку с адресом. Но Юнги вёл себя так, будто собирался помочь и без неё. Однако с этим они тоже могут разобраться позже. Чонгук держал его за руку, терпеливо дожидаясь, пока Чимин шаркающими и хромыми шагами поспевал за ним.       — Гук, что ты имел в виду, когда сказал, что именно этим вы и занимались?       — Поговорим об этом в больнице вместе с Хоби? Тебе ещё предстоит объясниться с ним. Он не пил четыре месяца и сейчас особенно… Он успел вернуться к соревнованиям и не проиграл ни разу. Даже я его боюсь.       — Он говорил о тебе то же самое в том году, — тихо заметил Чимин, и они вновь вышли на холодную и ночную улицу.