schein

4 месяца спустя

      Непростой окружающий мир вдруг превратился в непригодную для жизни вязкую субстанцию, доходившую до подбородка. Ежедневно нужно было стараться изо всех сил, стоя на носочках с задранной головой, чтобы не захлебнуться. В моменты представления, что причин держаться на плаву не останется, и он задохнётся, становилось страшно. То, что он вытворял с собой, больше походило на издевательство, чем на дельный способ что-либо изменить. Тугая портупея, ремни на бедре и чёрные кожаные перчатки спасали от распада, а вдобавок лишь усиливали слухи о том, что к нему лучше не подходить. С нынешней подачей себя свежий шрам на правой брови стал казаться ему устрашающей отличительной чертой. Разве не это он так жаждал получить?       — Только адрес. Это всё, что я смог достать, — отвлёк его голос справа, а мужская рука протянула ему клочок бумажки. — Выйдешь на того, кто выполнял задачу по найму исполнителя. А через него, может, и на заказчика. Всё?       Чимин молча забрал бумажку, раскрыв её большим пальцем так, чтобы можно было увидеть кем-то криво написанный адрес карандашом. То, что это был родной город, казалось логичным, но остальная часть заставляла воспалённый мозг усиленно работать, рисуя в голове карту в попытке найти ответ тому, что именно ему это напомнило.       Мужчина нервозно затоптался и нетерпеливо спросил:       — Ну?       Только тогда он неспешно перевёл взгляд на него, чем только сильнее стал подбешивать, особенно когда толпа в зловонном подвале, словно в поддержку, недовольно завопила.       — Тебя устраивает, что твой младший брат расплачивается за… Неважно, — вдруг передумав спрашивать, заключил Чимин. Он спрятал бумажку в карман небесно-голубого пальто и достал из него маленький бумажный свёрток, который мужчина буквально выхватил из его рук и, роняя на ходу нецензурную брань, потерялся среди кучки негодующих людей.       Когда толпа снова взревела, подтягиваясь ближе к рингу после завершения поединка, Чимин оттолкнулся от стены и направился наверх. Если поначалу он задавался вопросом, почему это всегда были грязные, заброшенные, холодные и мокрые подвалы, то теперь всё было ясно как день, а сам он стал одним из винтиков механизма в мерзких схемах. Как так получилось, что его стали считать тем, кто без мыла пролез туда, куда многие хотели, он не знал. И почему Юнги часто забывал о том, что Чимин по сути использовал его в своих целях, а не примкнул к нему, заинтересовавшись его тошнотворным досугом. Единственный светлый предмет в виде небесно-голубого пальто на его плечах грозился свалиться при первом резком движении, так что он оттянул правый борт вниз, когда полез за сигаретами. Подвал в этом городке казался особенно глубоким, настолько, что наверх по тёмной и страшной лестнице он поднимался целую вечность. От затхлого воздуха, нетерпения и сдавленности в районе груди он закурил ещё до того, как вышел на ночную улицу, захлёбываясь в невыполнимом желании утопиться в наполненной грязной кровью ванне.       Пальцы сковывало холодом, а вдохи ощущались колючими, однако только лёгкий мороз помогал убедиться в том, что он до сих пор не умер. Растяни Чимин неустойчивый для себя момент чуть дольше, он непременно бы сдался на затяжной плач или резкий импульс, характеризующийся возвращением туда, куда кусками рвало душу. Он бы не глядя вёл арендованное авто, пока отвлекался на поиск сигарет, небрежно заброшенных под сиденье. Вполне возможно (и заслуженно?), машину расплющило бы при лобовом столкновении в первые десять минут, потому что он плевал на бдительность. Был ли это его путь или нет, он знать не знал. Но если бы в голове вдруг стрельнуло этим необъяснимым желанием, он бы не стал противиться.       — Ну что? Получил? — поинтересовался Юнги.       И смысл его вопроса неожиданно приобрёл двойной оттенок, когда какой-то парень резко развернул Чимина за плечо и размашистым движением ударил его в скулу рукой в перчатке для смешанных единоборств. Пальто слетело под ноги, сигаретный дым застрял где-то в глотке, а в ушах настолько противно звенело, что звук давил на виски. Он не услышал запаха крови, но солоноватый, металлический привкус во рту дал понять, что ему распороло щёку об зубы, которые чудом не выбило. Осторожным касанием языка он исследовал нанесённый урон, поднимал пальто и выпрямлялся. Юнги за это время умудрился нейтрализовать нападающего и оттащить его в сторону.       — Ёбаный выпендрёжник, — откровенно ненавистным тоном выплюнул парень в одних только майке и боксёрских шортах. У самого при этом от уха до рта красовалась кровавая полоска. А ведь Чимин видел его в первый раз. Ну, во второй, если считать за ещё одну встречу его присутствие в подвале, пока он передавал его старшему брату пакетик с травкой.       — Ебальник поуже сделай, — тяжёлым, но вполне спокойным тоном посоветовал Юнги, который, кажется, никогда не выходил из себя.       — Ты сказал, что я встану с ним, а не с мудлом, который на этом собаку сожрал! Пиздабол.       Каким-то отработанным и неизвестным Чимину движением Юнги врезал парню в кадык правой рукой, а левой оперативно схватил его за загривок, наклоняя его голову, как провинившемуся животному.       — Успокоился? — спрашивал Юнги сквозь чужой кашель, не дожидаясь ответа. — Славно, а теперь слушай… Я ничего не обещаю заранее, слово «возможно» ты из-за врождённой глухоты не расслышал? У тебя был шанс, никто не виноват, что ты проебал его вместе со ставкой. Раз ты сейчас рискнул в себя поверить, похвастаешься передо мной завтра. За отказ или преждевременный выход с ринга должок твоего брата удвоится, смекнул?       — С тобой?       — Ну да. Что, зассал?       — Я выйду, — тихо сказал Чимин, из-за чего Юнги повернул к нему раздражённое лицо, словно реагировал на шуршание из неисправной магнитолы. — Условия пусть будут те же, на попятную не пойду. Не спрашивай, всё равно не отвечу.⁹       — Съебись, если всё понял, — обратился он к парню, убрав руку с его загривка. Юнги дождался, когда они с Чимином останутся вдвоём, окинул его любопытным взглядом и продолжил: — Утром ты заверял, что больше в это не сунешься. Что изменилось? Опять пожалел того, кто начал плакаться?       Чимин вытер рот рукой в перчатке и накинул пальто с таким видом, словно минутами ранее ровным счётом ничего не произошло. Разве что под скулой ныло, а щека пылала. Юнги терпеливо ждал, пока он снова закурит и поглядит на впитавшую кровавую слюну оболочку фильтра. Надеялся, что он всё ещё ответит на вопросы, в то время как сам Чимин отбивался от десятка триггеров, которые в один счёт могли поставить его на колени.       — Зачем ты предлагаешь бой со мной, если слышишь, что я говорю? — спросил Чимин, хотя уже знал ответ, из-за которого он и согласился на очередную в своей жизни авантюру.       — Ты можешь этого захотеть.       — С чего бы?       — Просто так, — пожал плечами Юнги. — Ты всему ищешь мотивы? Потому что тебе нравится, потому что есть возможность снять напряжение — выбирай что хочешь.       Может, и выбрал бы, если было бы хоть что-то общее с тем, как на это смотрел Чимин.       — С такой формулировкой ты уламываешь делать ставки? Тогда почему сам редко снимаешь напряжение? Давай, выходи завтра со мной вместо него и покажи, что я упускаю.       — Я не бью вполсилы, а убивать тебя как-то не по-дружески.       — Ты мне и не друг, — спокойно возразил Чимин. — Ты не смог бы им стать: у нас нет ничего общего. Ты хотя бы знаешь, почему я решил сбежать с твоей помощью?       — Уже да. Ты же съебался сразу, как умер брат. Это ясно. Сначала я думал, что ты просто захотел свалить, но теперь знаю, что ты хочешь отомстить.       — Нет, — с облегчением ответил Чимин, когда нашёл подтверждение собственным домыслам. — Я уехал не для мести. Говорю же, у нас нет ничего общего.       — Ну и что у тебя общего с твоими гиенами? Один интеллект на всех?       — Иногда — да, — с ностальгией ответил Чимин, спокойно затягиваясь сигаретой и даже не пытаясь ухватиться за насмешку. — Но в первую очередь нас объединяет другое… И почему я раньше не сообразил? Я ведь тоже гиена, потому что не такой, как ты.       — Я не зову гиенами всех, кто не такой, как я. Только твоих юродивых друзей.       — Тогда закругляйся, ведь я даже не знаю, есть ли они у меня сейчас. Я не хочу говорить о них с тобой и не хочу, чтобы ты возвращался к этой теме, ясно?       — Так ты его пожалел?       — Плевал я на него.       — Ба… Наконец-то ты заговорил, как Шейн, — довольным тоном заметил Юнги.       Может, если бы Чимин уже не обрёк себя на завтрашнее поражение, он бы вложил остатки сил и тягу к сопротивлению в удар в челюсть. Может, он бы просто спровоцировал Юнги на односторонний мордобой, понимая, что его он при всём желании не одолеет голыми руками. Но успокаивающей мысли о том, что он и так был намерен его проучить, оказалось достаточно для того, чтобы направить свою реакцию в долгую затяжку, при этом спрятав истинное отношение к его словам.       — Мне надо вернуться в город и кое-что проверить, — меняя тему, сообщил Чимин. — Но…       — Но — что? А, тебе же нельзя? Я мог бы съездить сам, но не друзьям не доверяют?       Чимин сначала направил на него холодный взгляд, а потом пренебрежительно бросил догоревший окурок себе под ноги.       — Разберусь как-нибудь.       — Забей, — уже более лояльно заговорил Юнги, — мне самому туда надо съездить. Говори, что нужно, а сам оставайся здесь и никуда не суйся.       — Не указывай мне, что делать. Пожалуйста.

***

      Следующий день оказался живее предыдущего, перед Чимином вдруг развернулось представление, наполненное чужим энтузиазмом и вдохновением. Словно Юнги ждал этого долгие годы, он с большой охотой намеревался за десять-двенадцать часов сделать из Чимина настоящего бойца. Пока он подробно рассказывал о стойках, комбинациях и уловках, Чимин делал вид, что слушал, пропуская мимо ушей все слова без исключения, и выходил покурить чуть ли не каждые полчаса, потому что ни в их полуразвалившемся доме, в котором они жили, ни в подвале, в который они пришли ближе к вечеру, дышать было нечем. На все предложения Юнги показать это на Чимине или просьбы повторить он отвечал, что всё понял и что силы ему ещё пригодятся. Лгал, как мог и как умел. А умел он это неплохо, особенно когда напротив него был человек, который не то что не видел его насквозь, а в принципе не мог его прочесть.       Благодаря тому, что он полночи прикладывал к щеке замороженные полуфабрикаты, которые провоцировали рвотный позыв, она не распухла, а глаз не заплыл. Но на левой части лица теперь красовался выразительный синяк, а рот открывался не полностью. Пусть сегодня на нём не было ремней, а лишь водолазка, джинсы и высокие ботинки, похожие на армейские, чёрного цвета, его всё равно интересовало, что именно побудило парня назвать его вчера ёбаным выпендрёжником? Дело было во внешнем виде, который, как правило, скрывал его чуть ли не полностью, передавливая разными атрибутами то шею, то бёдра, то грудь для того, чтобы не потеряться в пространстве? Или в равнодушии, которое невольно сочилось из него? Тогда как бы эти люди восприняли Гука с его хладнокровием и абсолютно безэмоциональным лицом? Наверное, он тоже получил бы здесь ярлык какого-нибудь ёбаного нарцисса. И неважно, что сам себя он на дух не переносил.       Едва коснувшись воспоминаний, его личный и самый нежелательный ящик Пандоры распахнуло настежь, а перед глазами, как паразиты, заплясали образы близких людей, выстреливая в голову сквозными ранениями. Чимин в это время уже переоделся в майку и спортивные шорты и пытался забинтовать руки в одиночку, вытряхивая в этот момент из головы пепел прошлой жизни.       — Что ты, мать твою, делаешь? Дай сюда, — торопливо и даже эмоционально попросил Юнги, освобождая ему руки и касаясь кожи до рефлекторного отстранения. — Вы будете в перчатках, надо забинтовать под них. Самому тебе не надеть, — объяснял он ему, словно маленькому.       — Это же не бокс, разве твои бои не проходят без перчаток?       — По-разному. Не благодари и дай сюда руку.       — Я забинтую сам, а ты застегнёшь. Не надо меня трогать, меня это бесит, — всё же сообщил он правду завуалировано.       — Н-да… Ты капризнее, чем я думал.       — Ты меня не знаешь, — сказал Чимин, бинтуя руки и чувствуя в словах необходимую пощёчину и предательскую тоску, которая только подкидывала лишний для сознания вопрос о том, почему он вынужден находиться не с теми, кто знал его вдоль и поперёк.       Юнги молча ждал, пока он закончит, а потом осторожно и будто нарочно медленно заклеивал перчатки, словно демонстрировал, что иногда он его всё же слышал. Но Чимин отвлёкся на то, что перчатки для боя были с открытыми пальцами, и уже представлял на себе прикосновение чужих рук.       — Всего один вопрос: Тэхёну, тому парню, за которого я тогда вышел, ты толкал наркоту? — задал он вопрос, не подняв головы.       После этого в воздухе повисла недолгая пауза, при которой стоящий в подвале шум стал в разы громче.       — Нет, ему были нужны стимуляторы. Обычно я не запоминаю случайных гостей, вроде он занимается чем-то, где нужна выносливость, — небрежно и равнодушно ответил Юнги. — Но мне любопытно… Сейчас бы ты тоже впрягся за него?       — Нет, — ответил Чимин, внимательно встречая реакцию в виде довольной ухмылки. Юнги так ничего и не понял.       — Всё помнишь, что я говорил? — спросил он, получив в ответ молчаливый кивок. — Удачи. Я посмотрю с конца зала, — объявил Юнги так, будто они находились посреди престижного спортивного комплекса, а не внутри вонючего подвала с визуально давящим низким потолком.       Ладно хоть по плечу не хлопнул, когда уходил, но, похоже, всерьёз верил в него. Это насколько парень должен был быть никчёмным или насколько должно быть искажено восприятие, чтобы не сомневаться в том, что после короткого ликбеза Чимин успешно справится? Хоби никогда не обесценивал его успехи и возможности, но даже с пьяной головой на предложение о совместном поединке реагировал адекватно и справедливо скептически.       Разрывая цепь размышлений и ностальгии, Чимин второй раз в своей жизни вышел на ринг с настоящим противником, а не с тем, кто просто хотел попрыгать на месте, паршиво отыгрывая профессионального бойца или боксёра. Разница между этими двумя выходами была в том, что сегодня Чимин не только не переживал, но ещё и не задумывался о вызубренных и рабочих комбинациях и тем более не задумывался о советах Юнги.       Вчерашний парень, оставивший ему на память разбитый рот, был напряжён и нетерпелив. Словно еле пережил ночь и день, чтобы дождаться момента, когда сможет основательно набить рожу Чимину. По беглому взгляду можно было сообразить, что он ещё и нервничал: оценивал, насколько вложился в него Юнги и не был ли он неожиданным и крайне неприятным сюрпризом.       Чёрный ринг с четырьмя канатами казался детской импровизацией. Вместо подиума и цельного пола на нём было шесть гимнастических матов, а толпа людей, которые каждый раз приходили неизвестно откуда и неизвестно как прознавали об этом, проникая в подвал, находилась так близко к площадке, что при желании или всплеске агрессии могла запросто толкнуть или потрогать одного из бойцов.       В прошлый раз Чимин был уверен, что на этом его история с поединками закончится. Сейчас же он знал, что, если выживет, то, вероятнее всего, встанет внутри похожего квадрата не раз. И вовсе не потому, что сам хотел этого. Может быть, так он будет дожидаться решающего боя, который станет настолько убедительным, что скажет ему «нет», стерев с лица Земли.       Никакого рефери, как в прошлый раз, здесь не было, а раунды объявлял приближённый к Юнги парень, имя которого Чимин хотел бы не знать или умудриться не запомнить, но так уж вышло, что звали его Ло, и это сложно было не впустить в голову даже против воли. С учётом того, что за последние месяцы Чимин сильно сбросил в весе, парень напротив был заметно крупнее, его мышцы визуально бросались в глаза, а пресс казался крепким даже сквозь майку. Чтобы не вносить смуту сразу, Чимин принял стойку и начал наступление одновременно с оппонентом. После первого удара-касания он рефлекторно отступил, а соперник оперативно сократил дистанцию и уложил его на мат захватом-рычагом. Так что первый удар пришёлся на лодыжку, а второй тут же встретила челюсть, из-за чего капа во рту сильно сжалась.       Беснующаяся толпа, которой наконец-то подкинули хлеба и зрелищ, удовлетворённо взревела, пока Чимин встречал осязаемую версию чужой злости, беспочвенной ненависти и неконтролируемой агрессии. Словно случайно заглянул в клетку к голодному тигру. Живот искал спасения, прилипая к спине, когда по нему ударяли грязные чужие руки. За все четыре месяца, пока он был свидетелем каждого проведённого подпольного боя, во время которого кто-то поднимал большие деньги, а кто-то распространял среди толпы запретные вещества, этот поединок, вероятно, станет рекордно коротким.       Будь он настроен всерьёз, он бы прибегнул к борцовской и ударной тактикам или захватам, которые пусть плохо, но всё же знал, потому что за последнее время успел многое увидеть. Он мог сопротивляться, отбиваться и уворачиваться, но не делал ничего, кроме того что рефлекторно изгибался в сторону ударов по рёбрам, животу и подбородку. Подбитую вчера щёку, кажется, распороло заново, а может, это другие повреждения спровоцировали уже знакомый металлический привкус во рту.       То, что он не давал отпор и никакой подходящей случаю реакции, злило его оппонента ещё больше. Как будто забыв, где они находились, он стал колотить распластавшегося на матах Чимина беспорядочными и неряшливыми движениями рук и ног, то и дело подскакивая и вновь опускаясь к полу. Хотя, казалось бы, разве он не должен был ликовать и предчувствовать запах победы и освобождения? Возможно, он решил, что в этом и был подвох, что так Чимин решил поиздеваться или проучить именно его, хотя, по большому счёту, парень был лишь средством достижения цели. Было это нокаутом или нет, но низкий потолок перед глазами с отвратным освещением поплыл, а тяжесть ушибленных мест превратилась в тягучую симфонию синхронного стона. Единственное, что он додумался сделать под конец, — это зажать капу и закрыть лицо.       Со стороны могло показаться, что Чимин просто пришёл умереть или решил это сразу по началу боя. Хотя… разве это было не так? Разве он не пришёл умереть? Даже если изначально цель была другой и касалась только Юнги, такой исход не самый паршивый.       Как и когда закончился бой, он не знал, так как сознание стало отключаться на короткие отрезки времени. Так же, как мозг отключается на микросон при депривации сна. Сложить осознанные эпизоды в чёткую последовательность было чертовски сложно, когда он то видел ринг, то злобное лицо Юнги, то собственные хаосные движения рук в попытке отбиться от чёрти кого, сидя уже рядом с матами на мокром полу в одних шортах и с разорванной явно не от удара майкой. В следующий момент его лицо вдруг залило водой, а перчатки на руках пропали, вместо них теперь было грязное полотенце, смахивающее на половую тряпку.       Раньше Чимин думал, что если он вырубится во время подобного поединка, то очнётся либо на больничной койке, либо на том свете. Хотя последний вариант заставлял сильно сомневаться в своей вероятности. Скорее, он вовсе бы не очнулся? Но после каких-то базовых манипуляций его сознание стало худо-бедно держаться за происходящее, а постепенно нарастающий гул в ушах напомнил, что в этом мире существовал ещё и звук. Юнги громко ругался матом, распуская толпу и разбрасываясь угрозами, которые адресовал почему-то не Чимину. При других обстоятельствах или вовсе в другой жизни это бы могло сказать о заботе с его стороны и желанию защитить не совсем уж постороннего человека. Но сейчас и здесь это заставило Чимина ухватиться за действительность и вернуться к тому, для чего вообще всё это было.       — Хватит. Убери это, — попросил он, когда Юнги снова стал обливать его водой.       — Ну и что за хуйня с тобой произошла? Ты же заверял, что помнишь, что я говорил.       — Так что… — в самое подходящее время заговорил Чимин, сплёвывая сгусток крови в странное полотенце, которым легче было удавиться. — Тебе всё ещё неясно?       — Что ты долбоёб? Сложно было не понять.       — Нет. Хватит делать из меня… — сказал он, сбившись на кашель, когда кровь попала не в то горло, — второго себя.       Хотя Чимин не был до конца уверен, что считывал его посыл правильно, но теперь ответ был прямо перед ним. Пока Юнги молча смотрел ему в глаза выцветшим взглядом, в сознании раздавался тихий и ленивый голос Гука, который подбрасывал ему определение ситуации своим «тц, в десятку». Юнги на его выходку больше ничего не сказал и торопливо покинул сырой и промозглый подвал, оставив Чимина одного.

***

      Это как проснуться в одном из своих самых страшных кошмаров, которые неожиданно стали той реальностью, с которой он сталкивался каждый день. В комнате было грязно, на полу валялось чёрти что, постельное бельё делилось пыльным и затхлым запахом, а теперь ещё было испачкано в крови. В другой раз он бы выскочил на улицу, как ошпаренный, не думая о верхней одежде в начале холодного января. Но сейчас Чимин лишь простонал, перевернувшись на живот, и ткнулся лицом в грязную подушку с ярким желанием захлебнуться пылью и кровью.       На шею давил тугой ворот чёрной водолазки, ноги сковывали обтягивающие джинсы и высокие ботинки на шнуровке, а на руках ощущались кожаные перчатки. Значит, он одевался в подвале сам, а потом ещё как-то дошёл до полуразвалившегося дома, в котором они с Юнги остановились пару недель назад, когда приехали в очередной мелкий городок. Как он дошёл и как нашёл именно свою кровать, он совершенно не помнил. В выделенной для него комнате теперь стоял отчётливый и тяжёлый запах крови. Когда-то одна упавшая на его кожу красная капелька казалась ему диким ужасом, а теперь алой жидкости было настолько много в его жизни, что она была повсюду. Она переполняла рот, забивалась в нос терпким запахом, впитывалась в одежду и не смывалась с кожи. Вероятно, его светлые волосы скоро тоже начнут алеть кровью. По ощущениям он походил на наркомана, которому искусственно ускорили процесс ломки. Мышцы и кости горели так, будто в сыром и грязном подвале он подцепил лихорадку, рёбра ныли и впивались в кожу под тяжестью собственного тела.       Он понятия не имел, сколько прошло времени, после того как он отрубился, и уехал ли Юнги, если не передумал помогать ему. Хотя он так и не передал ему клочок бумажки с адресом. За окном всё ещё было темно, а через застиранные дешёвые шторы пробивался свет неисправного фонаря, чьё беспрестанное мигание даже с прижатым к подушке лицом доводило до нервного тика и внутренней истерики. Если за все прошедшие месяцы он когда-нибудь и был близок к настоящему себе, то это было сейчас. И если он не воспользуется этим маленьким просветом в гнетущей тьме, то шанса вернуть что-то настоящее может и вовсе больше не представиться.       С кряхтением старого деда он оторвался от подушки и с трудом сел на кровати, с осторожностью и пренебрежением приобнимая себя за рёбра. С губ закапала липкая струйка жидкости известного происхождения, которую он даже не торопился остановить. Если верить Платону, то самое мерзкое — быть побеждённым самим собой. Знать бы только, побеждал он или сдавал позиции? Острым углом восприятия привычная для Хоби реакция в виде фразы «Что за чертовщина с тобой произошла?» разрезала подсознание поперёк. Даже во время похорон Шейна он не ощущал такой обволакивающей чёрной дыры, которая уверенно затягивала его в себя сейчас. Он умирал?       Ему понадобилось немало времени, чтобы дохромать до стола, включить там настольную лампу с сантиметровым слоем пыли и разыскать среди хлама несколько мятых, но чистых листов и карандаш. После этого он сел за стол и стал писать, несколько раз раздражённо смяв листы в несуразный комок, когда кровь изо рта вновь начинала капать на кривовато выведенные буквы.       «Привет, Хоби.       Я в жизни не писал писем, но, судя по телику, начинают их именно так? Хотя откуда тебе знать.       Со мной всё в порядке. Кажется, что это всё, что я могу сказать. Что я ещё могу? Да, я скрою адрес отправки, потому что так надо. Боюсь писать или звонить кому-либо из вас — страшно узнать, что вы меня едва помните. Хотя как будто мне нужно именно это. Тогда зачем я вообще пишу? Беда…       Хочу верить в то, что вы с Гуком в порядке — лучше, чем при мне. Я знаю, как убоги эти слова. Но я правда надеюсь, что, несмотря на всё, вы вместе. Глупо ссылаться на то, что мы должны оставаться семьёй, когда я сам вас оставил. Но я знаю, насколько вы близки. Вы не можете друг друга бросить, правда?       Не хочу переписывать в четвёртый раз, у меня не получается сохранить лист чистым. На меня непохоже, знаю, но потом я уже не решусь. Будем считать, что его закапал этой грязью не я?       Я хотел вернуться, когда что-то пойму, но, кажется, я слишком затянул и теперь не уверен, что это необходимо. Я так запутался, что окончательно оторвался, как ебучий тромб в сосуде. А это письмо, вероятно, станет для вас посланием из прошлого. Надеюсь, вы его порвёте…»       Невидимая вязкая субстанция окружающего пространства настойчиво толкалась в подбородок. У него всё ещё были причины задрать голову вверх и дышать полной грудью. Так почему же тогда он вновь задыхался?       — Мне так подфартило, — одновременно с резким открытием двери надменно объявил Юнги. — Сдох бы от любопытства, если бы не мог видеть твою реакцию.       Значит, Юнги ещё не уехал. Чимину понадобилось время, чтобы дважды стукнуть себя в грудь и спровоцировать на выдох с последующим рефлектором вдохом, будто вновь переживал кризис новорожденного. Он очень не хотел, чтобы Юнги обратил на это внимание, а потому поторопился вытереть кровь со рта и выплюнуть хриплым голосом сбитые вопросы:       — Тебя… стучаться не учили?.. Какую ещё реакцию?       — Сейчас узнаешь, — отвечая на один из двух вопросов, заверил Мин. Искривившись, он прислонился плечом к дверному косяку и скрестил руки на груди. Едва сдерживая ухмылку и, кажется, вовсе не моргая, чтобы не упустить ту самую реакцию, он сообщил: — Тебя нашла гиена.