Вихри тёмной материи

Когда же ты раскроешь все тайны? Я прошу, передвинь немного стрелочку таймера Только шум от часов не дает все продумать детально Все сложнее писать и меня так давят дедлайны! Но подожду…

Pyrokinesis — Дедлайны

      В стенах тёмной лаборатории, ставшей для Джона не то что вторым, а первым, основным домом, глубокую тишину разрезали клацание клавиш, редкое шелестение бумаг и попискивание электронных часов. Немногочисленные и тщательно отбираемые лично придирчивым учёным лаборанты ещё несколько часов назад слиняли по домам. Лжеучёные. Позорища от мира науки. Халтурщики. Или, как их милосердно называл брат, "люди с личной жизнью за пределами лаборатории". Вот только Ло сам такой же, не ему судить, ясно?       Подсчёты не сходились, теория, кропотливо выстроенная учёным, разлетелась вдребезги об эфемерный барьер, надёжно скрывающий за собой бесконечные загадки космоса, не предназначенные для узкого мировоззрения человека. На экране компьютера хаотично мелькали разбитые формулы и беспорядочные графики, только усиливающие чувство беспомощности. Джон чувствовал, как контроль ускользает из его рук, как все его усилия рассыпаются в прах. Каждый чертов фактор, который казался таким важным ещё недавно, теперь выглядел лишь раздражающим и отвлекающим элементом. Разочарование росло с каждым мгновением, переполняя его разум и оставляя в душе горький привкус неудачи.       — Да твою ж! — воскликнул Джон, яростно отталкиваясь от стола и скользя на стуле едва ли не до середины помещения. — Чёрт! Чёрт-чёрт-чёрт... — парень обеими руками вцепился в растрёпанные каштановые волосы, стараясь успокоиться. Выглядел он нездоровее обычного, и так бледная кожа в свете компьютера казалась белой. Непривычная паника уже маячила на горизонте, фантомные спонсоры махали ручкой его так и неродившимся научным открытиям, а карьера учёного летела в тартарары. Похоже, что каждый провал приближал его к краю, где соблазнить себя мыслью о том, что всё это бесполезно, становилось всё легче.       Оборудование в его лаборатории не позволяло проводить необходимые исследования. Такое чувство, что все эти высокотехнологичные игрушки только усложняли молодому таланту задачу. Иронично, как космос доверяет свои тайны учёному, вынужденному работать с аппаратурой, едва ли способной изучать тёмную материю, — словно пытаясь отыскать черную кошку в абсолютно тёмной комнате, особенно когда кошки там нет.       Результаты конкурса уже на носу. Джон из прошлого, казалось бы, должен был воскликнуть: "И хера ты ноешь? Отвоюешь себе лучшую лабораторию, лучших сотрудников да бабла столько, сколько другим идиотам и не снилось!". Ещё бы надменно закатил глаза.       Падла, иногда, всего на пару секунд, Харрис понимал, почему окружающие его терпеть не могут.       Но вот Джон из настоящего раздражённо сопит в обе ноздри, гипервинтелируя, и шипит: "Так бы и было, не маячь на горизонте морда реального и единственного конкурента за финансирование; не проваливайся его исследования без должной денежной поддержки".       Комиссия по грантам сочла охренительной идею о решении сосредоточить все ресурсы на одном проекте, который, по их мнению, наиболее перспективен.       И как объяснить кучке идиотов, считающих себя умнее всех вокруг, что его проект перспективнее, чем все остальные, представленные на этом поганом конкурсе?       Приступ самобичевания прерывает глухой удар сначала о спинку кресла, а затем и о светлую голову, резко и эффективно встряхнувший учёного. В порыве драмы он и не заметил, как докатился до книжного стеллажа, втемяшившись в него своим оригинальным транспортом. Стукнувшаяся о макушку книга лежала раскрытая на полу, сильно, в общем-то, не выбиваясь из общей атмосферы хаоса, который он устроил. Мысленно добавив в список дел быструю уборку, Джон с тяжёлым страдальческим вздохом потянулся за книгой, а заприметив, что это ещё и художественная литература, вовсе показательно — вот только для кого — закатил глаза. Чему-чему, а стишкам здесь точно не место. Доска позора, на которой побывал каждый сотрудник лабы за исключением, конечно же, его? Почему нет. Приходящий сюда слонёнок в сопровождении заводчика, чтобы чесать его — слонёнка, не заводчика — за ушком? Обязательно! Это снимает стресс. Но книга, сто процентов отвлекающая придурков от их обязанностей, когда они и так ни хрена не делают? Увольте. Вот только увольте от дальнейшего рассказа или увольте того, кто притащил сюда эту контрабанду, ему ещё предстоит решить.       Небрежно схватив книгу, учёный на автомате пробежался глазами по тексту:

Но, от скорби отдыхая, улыбаясь и вздыхая,

Кресло я свое придвинул против Ворона тогда,

И, склонясь на бархат нежный, я фантазии безбрежной

Отдался душой мятежной: «Это – Ворон, Ворон, да.

Но о чем твердит зловещий этим черным «Никогда»,

Страшным криком: «Никогда».

      — О, конечно, — кисло хмыкнул Джон, захлопывая томик, чтобы взглянуть на обложку. Надпись гласила: "Ворон", Эдгар Аллан По. — Вселенная решила сыграть в библиомантию и напомнить, что знает, как плохо у меня с настроением? — задал он вопрос в воздух, театрально вскидывая руки к потолку. У кандидата космологии, уважаемого учёного, которого за задницу кусает строптивый грант, не дающий вздохнуть спокойно вот уже несколько месяцев, не должно быть времени на "клуб рифмованных нытиков" и их работки. Так ведь?       Помявшись ещё пару секунд в кресле, оглядев мрачную лабораторию, экран компьютера, являвший учёному его же неудачи, Джон снова открыл книгу, но уже с первой страницы:

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой, Над старинными томами я склонялся в полусне, Грезам странным отдавался...

             Произведение, на удивление, затянуло, заволокло сознание и вытеснило из головы все запутанные беспрерывной работой мысли. Равнодушный к литературе всю осознанную жизнь, сейчас, в ночной темноте и привычном одиночестве, Джон поглощал строчку за строчкой, букву за буквой, стараясь игнорировать тяжёлое чувство, оседающее в груди.       Он всегда был человеком, которому чужды романтические переживания и сентиментальные порывы. Вместо романтических ужинов при свечах и прогулок под луной, Джон предпочитал долгие часы в лаборатории, посвящая всего себя науке. Его сердце оставалось холодным к страстям и увлечениям, которые многие считали смыслом жизни. Джон жил в мире формул и теорий, где не было места для розовых соплей. В мире, где он чувствовал себя комфортно, было место только для точных наук и безупречных расчётов. Ну, ещё брата и отца. Они единственные, кто так долго мог его терпеть и кого, в свою очередь, мог терпеть Джон.              Потому к романтическо-трагическим пиздостраданиям героя он был равнодушен, с раздражением просматривая части текста, где тот беспрестанно ныл о любви всей своей жизни. Но вот чувство безысходности, самобичевания и отчуждения Джону были знакомы, как никому другому.       Это раздражало.       У него нет никаких потребностей в понимании и принятии. В целом нет никаких потребностей, кроме чисто физических и научных (например, о милая Вселенная, в виде финансирования его исследования). Да вот только автор этого бумажного огрызка будто бы тыкал Джону в лицо: "Я знаю, что в душе ты унылое дерьмо, знаю, что ты так же жалок, как и мой ноющий персонаж. Вижу, что—"       Сильным движением парень закрыл книгу, прерывая поток навязчивых мыслей. Он отвлёкся, дал волю своим бесполезным душевным метаниям, позволив им взять верх, снова погрузился в пучину неприятных, страшных размышлений, которые вцепились в его сознание как голодные звери.       Восстановив участившееся дыхание, Джон вскочил на ноги и подошёл к стеллажу, заталкивая книгу на полку так далеко, как только мог, почти что забивая её туда с ненавистью, стараясь унять дёрганность в движениях. Стресс ужасно на него влияет, это он знал наверняка. А слонёнка, как назло, нет в зоне досягаемости.       Мысли вновь захватили его разум, перенося внимание от книги к более привычным и безопасным размышлениям. Вихрь мыслей, казалось, был сильнее, чем обычно, но именно это помогало ему переключиться и найти хоть какое-то утешение в работе.       Учёный вернулся на своё законное место за рабочим столом, карие глаза, уставшие и покрасневшие, бегло оглядывали провалившиеся расчёты, которые теперь выглядели ещё более неприступными. На часах было уже два часа ночи, и Джон знал, что работы ещё много, возможно, даже больше, чем он мог осилить в одиночку. Но это было его спасение — погружение в работу, так хорошо знакомое ему занятие, которое помогало избежать самого себя и своих демонов.       Он снова углубился в расчёты, словно надеясь найти в них ответ не только на научные вопросы, но и на свои внутренние терзания. Однако это никому знать необязательно, а Джону — признавать. Ведь признание означало бы столкнуться с собственными страхами и слабостями, к чему он не был готов.

      ***

      В приглушённом свете просторной лаборатории, где время суток казалось отсутствующим понятием, Джон проснулся от настойчивого писка уведомлений и слепящего из панорамных окон солнца. Чёрт бы побрал это естественное освещение.       Парень издал раздражённый стон, не открывая глаз, попытался закрыть уши подушкой, которой — о, ужас — рядом не оказалось. Вместо неё на макушку приземлилась кипа каких-то бумаг. В ней были и документы, и черновики с подсчётами, и перекошенные карикатурные рисунки семьи. А что? Гению тоже нужно делать мини-перерывы, иначе мозг поплавится, а мир останется без великого светила науки.       Писклявый звук продолжал прорезать тишину. Наконец, Джон неохотно потянулся за телефоном.       Экран ярко светился, демонстрируя несколько непрочитанных сообщений от контакта, записанного как "Доппельгангер". Юноша усмехнулся, несмотря на своё недовольство. Он знал, что из них двоих именно он, а не Ло, подходит на роль "злого близнеца". 9:07 Доппельгангер Мог и написать, что опоздаешь 9:15 Доппельгангер Джон :] 9:21 Доппельгангер Ебучий ты книгожуй, ты что, спишь?! Нееееееет, только не снова Почему природа даровала тебе гениальность, но не пунктуальность -__- 9:22 Доппельгангер Придурок Я создам петицию и устрою митинг о запрете слонов как антистресса, доигрался       Ай, знает куда бить.       Джон тяжело вздохнул, рассеянно кинул телефон на стол, напоминающий больше свалку, устроенную клиптоманом, сел в кресле ровнее, чтобы не быть похожим на креветку, и провёл руками по лицу, пытаясь стереть остатки сна. Глубоко вдохнув, он снова взял телефон.

11:37

Вы

занимайся дальше своими эко кризисами слонов не трогай

у нас с ними симбиоз

             Отправив сообщение, он с чистой совестью отложил мобильник.       Сегодня воскресенье, а значит, ни одна надоедливая рожа не станет ему мешать во время работы. Остальные научные сотрудники здесь до утра понедельника точно не появятся.       Джон поднялся с кресла, медленно потянулся, поправляя мятый халат, ощущая, как напряжение покидает его мышцы.       Лаборатория, тем временем, выглядела так, будто ей понадобится перерыв от собственных задач. Почти все горизонтальные поверхности были чем-то захламлены. Графики, заметки, диаграммы — всё, что ранее имело смысл, но теперь напоминало о том, сколько работы его ждёт в самом ближайшем будущем. Эта мысль только подстегнула неугомонную душу учёного. От неудач Джон отходил быстро. В науке по-другому никак. Либо ты раз за разом прогрызаешь себе путь к цели, совершаешь ошибки и позоришь себя перед сильными мира сего, либо вылетаешь из научного сообщества помпезнее рождественского фейерверка.       Огроменные окна лаборатории, залитые светом утреннего солнца, создавали контраст с суматошной атмосферой внутри.       Подойдя к кофеварке, Джон открыл пакет свежемолотого кофе и вдохнул аромат, который мог пробудить его эффективнее, чем любой будильник или вопящий в сообщениях Ло. Действеннее были разве что утренние философские монологи отца, от которых появляется желание не только встать, но и вылететь с разбега в окно, лишь бы не слышать намеренно напыщенных нравоучений...

***

      — Вставайте, мои маленькие гении, — с грохотом и торжественностью провозгласил Саймон, распахивая дверь в комнату детей. Он оказался вооружён венчиком, которым только что взбивал смесь для блинов, и страшнющим белым фартуком, низ которого был украшен стрёмными чёрными узорами, а на груди располагалась витиеватая надпись "Кант был прав: лучший завтрак — это категорический императив". Отец сделал это отродье на заказ и очень гордился им. Да... этот человек всегда был странным. — Помните, что каждый день — это шанс изменить мир. Пропуская школу, вы упускаете возможность приблизиться к своей великой судьбе. — Саймон размахивал руками, с пылкостью истинного оратора. Будто бы не детей будит в школу, а агитирует недовольный народ на революцию. — Лежа в постели, вы даёте шанс посредственности захватить ваш потенциал. Проснитесь и поймите, что сон — это временное состояние, а знание и успех — вечные. — Многострадальный вопль Ло на соседней кровати заглушался подушкой, Джон же наслаждался представлением, от души посмеиваясь. — Каждое утро — это новая страница вашей жизни, и только вы решаете, что на ней будет написано. Так встаньте, сделайте шаг вперёд и покажите этому миру, из какого вы теста!       — Твоё тесто сейчас окажется на полу, — флегматично заметил Джон, наблюдая за попыткой месива на венчике сбежать куда подальше. Пара капель, кстати, уже оказалась на стене.       — Джонни, мой маленький поработитель, с добрым утром! — забив на замечание, воскликнул Саймон. Доктор Философии, основатель успешнейшего частного университета гуманитарных наук Lucky Charms, серьёзный, уважаемый человек. Сейчас он стоит в полвосьмого утра в комнате своих детей, трубя любую ахинею, лишь бы растормошить чад и поднять их с кроватей. — Буди Лоло и дуйте на кухню, выезжаем через двадцать минут, нужно успеть позавтракать, — Лоло же сладко похрапывал, игнорируя громогласного отца.       — Ещё пять минут, — пробормотал он из-под подушки, вытянувшись на кровати, как дама в беде.       Саймон развернулся на пятках и угнал на кухню. Всё такой же полный энергии старик.

***

      От приятных воспоминаний о семье настроение немного улучшилось, что не могло не радовать.       Насыпав нужное количество кофе в фильтр, Джон налил воды в резервуар и включил кофеварку. Монотонное жужжание успокаивало, как и мысль о скором напитке.       Через несколько минут кофе было готово. Он взял в руки чашку наполненную горячим кофе, слегка поморщившись от боли. Джон сделал первый глоток, позволяя крепкому напитку проникнуть в его сознание, разгоняя остатки сна. Учёный прислонился к столу и посмотрел на экран телефона, где высветилось новое сообщение. 11:46 Доппельгангер С тобой в лучшем случае будет комменсализм :D Папа сказал, что ты не идиот, просто рассеянный Он слишком тебя любит и не видит очевидного :]       Весело хмыкнув, Джон оставил сообщение висеть непрочитанным. Не срочно. Ответить он успеет и позже.       С этими мыслями он покинул свою лабораторию и направился по пустым коридорам университета. Плотные двери, которые обычно были увешаны объявлениями и заметками, теперь были закрыты, погружая пространство в тишину. Воскресное утро в университете было временем тишины и покоя, когда мраморные полы, покрытые темно-серыми плитками, казались ещё более холодными и безжизненными.       Однако в коридоре, ведущем к кафетерий, внимание учёного привлёк человек, которому явно не место в университете в воскресное утро.       Дилан Харпер. "Перспективный учёный", — говорили одни. "Единственная ровня Джону Дейви Харрису", — поддакивали другие. И бла-бла-бла.       Джон прищурился, оценивая нежелательного коллегу. Высокий, уверенный в себе, с проницательным взглядом и вечно непроницаемым лицом, Харпер выглядел как человек, знающий свою цену.       Он слышал о Дилане — о его многочисленных публикациях, о блестящих выступлениях на конференциях, о том, как тот умело завоевал признание в научном сообществе. Джон знал, что Харпер перевёлся в их университет и был всего на пару лет старше, но лично с ним ещё не виделся. В свете последних неудач, когда эксперименты Джона терпели крах, а планы шли наперекосяк, Харпер раздражал его в разы сильнее, чем раньше.       Дилан казался той самой помехой, которая внезапно появилась на пути к вершине научной славы. Он был не просто конкуренцией — он был напоминанием о том, что мир не остановится, даже если ты споткнёшься. Джон усмехнулся, чувствуя, как его раздражение и напряжение смешиваются с холодным, расчётливым интересом. Конфронтация с Диланом на научном поле должна была показать, кто из них действительно достоин носить звание лучшего.       Харпер стоял у двери одной из лабораторий, окружённый коробками с оборудованием, хмуро, но не злобно поглядывая на учёного. Его тёмно-голубые глаза пристально изучали каждый шаг Джона. Но как только он приблизился, взгляд Харпера словно смягчился, это было почти незаметно. Интересно.       — Дилан, да? — первым заговорил Джон, ясно чувствуя себя сейчас хозяином ситуации.       Собеседник ещё раз апатично окинул его взглядом, будто в чём-то убеждаясь.       — Точно, — кивнул парень, окончательно отвлекаясь от своего импровизированного склада. — Джон Харрис. Слышал о тебе много хорошего.       — Взаимно, — дежурно ответил учёный. Он разрывался между желанием дойти до кафетерия и закинуть в себя немного еды, чтобы продолжить работу над проектом, и соблазном хотя бы чуть-чуть дополнить мысленный портрет Харпера. — Воскресенье, лаборатория, и работаешь один? — очевидно, любопытство победило. Пожрать всегда успеется. Джон двинулся к коллеге, вальяжно облокотившись предплечьем о стену в паре метров от него. — Тоже не любишь отвлекаться? — расслаблено побалтывая чашку с кофе в свободной от поверхности руке, поинтересовался Харрис.       — Можно и так сказать, — спокойно ответил Дилан, он будто продолжал изучать Джона с той же осторожностью. — Здесь тише, меньше отвлекающих факторов.       Джон склонил голову набок, обдумывая ответ. Он не ожидал, что такой человек как Дилан может разделять его подход к работе. Хотя сейчас это представлялось очевидным. О Харпере ходило слухов немногим меньше, чем о Харрисе. Если верить этим детским сплетням, то Дилан был абсолютно нелюдимым гением, из которого лишнего слова клешнями не вытянешь; грубым и прямолинейным учёным, знающим своё дело.              Молчание затянулось, Джон окончательно зарылся в лабиринты своего сознания, позабыв о собеседнике. Недосып делает его ужасным тормозом.       — Тут всегда так тихо? — нарушил тишину Дилан, что, на субъективный взгляд Харриса, было довольно странно. Опять же, нелюдимый. С чего ему болтать с Джоном? Посчитал себя обязанным нарушить неловкое молчание? Херня. Судя по Харперу, именно он его, как правило, и создавал.       — Обычно я здесь один, — протянул Джон. — Но, похоже, времена меняются.       — Похоже на то, — Дилан ни на йоту не поменялся в лице, его глаза оставались холодными и безэмоциональными.       "Пора сматываться", — решил Джон, поняв, что тянуть из этого вялого диалога крупицы информации — дело неблагодарное. Однако не успел он сделать и двух шагов, как голос Харпера остановил его:       — Твой брат приходил сюда недавно, искал тебя, — незаинтересованно произнёс Дилан.       Эти слова заставили Джона на мгновение замереть. Он прищурился, всматриваясь в учёного.       — Мой брат? — переспросил Джон, с лёгкой улыбкой. — Надеюсь, он не слишком тебя отвлекал. — Читать как: "Надеюсь, он со своей везучестью наслал на тебя и твой род сотню проклятий".       Дилан слегка усмехнулся, но в его глазах на мгновение заиграл призрачный интерес.       — Совсем нет, — ответил он, чуть пожав плечами. — Он показался мне интересным собеседником. — Божеправыйблять. Добрый близнец, все помнят?       — Спасибо, что сказал, — самым сладким голосом из арсенала своих сладких голосов пропел Джон. — Он уже связался со мной. Спасибки, бывай! — топорно обрубил разговор Харрис, и, не дожидаясь ответа, оставил коллегу один на один с коробками и мёртвой тишиной университета. Самый минимум он узнал, а остальное пока вторично. Дилан только проводил его ровным взглядом. Наверное, ни капли сожаления из-за завершения этого странного общения он не испытывал.       Джон быстро продолжил свой путь к кафетерию, постарался сосредоточиться на предстоящем дне. Встреча с Харпером была неожиданной, но она также подстегнула его решимость и спортивный интерес. Сегодня будет долгий день, и Джон готов выложиться на полную. Его мысли вернулись к исследованию. Необходимо было найти новые способы решения запар, которые будто бы увеличивались в геометрической поргрессии. Борьба за лидерство только началась.

      Когда придет успех — я не знаю, но подожду

Когда я полюблю — я не знаю, но подожду

Когда я все пойму — я не знаю, но подожду

И когда я умру — не знаю, но все-таки подожду

Pyrokinesis — Дедлайны