Лампочка

Кристина Метельская.

Темнота — это всегда глухая тишина и полный покой в моём представлении. Не понимаешь, где находишься, какое сейчас время суток, и сколько времени ты провёл в этом «ничто». Это полная потерянность и чувство оторванности от мира, потому что все твои органы чувств абсолютно бесполезны и бессильны перед этой беспросветной массой. Правда, ни во сне, ни в бессознательном состоянии ты не способен чувствовать нечто подобное, потому что функционируют только жизненно необходимые органы и ничего больше. Я свою темноту, приносящую покой, пропустила мимо. Такое ощущение, что твоя жизнь — это киноплёнка, из которой вдруг вырезали парочку кадров, а ты даже не понял, когда это произошло, хотя место склейки в плёнке видишь отчётливо. Глаза ещё были плотно сомкнуты, и у меня никак не получалось разлепить их обратно, чтобы вновь обрести контроль над собственным телом. Слух тоже не нормализовался, поэтому чьи-то голоса я слышала в фоновом режиме будто ты идёшь мимо чьего-то дома, в котором громко работает телевизор, но понять, что именно говорят нереально. Уши будто заткнули толстым куском ваты, от которой хотелось избавиться, но я-то знала, что в них ничего нет. Вот потихоньку тело приходит в себя, и полу-глухота сменяется утихающим звоном, позволяя различить голоса говоривших. — Может, блять, уже сделаете свою работу?! — отчетливо слышу чей-то крик. Голос мне кажется смутно-знакомым, но никак не получается вспомнить кому именно он принадлежит. — Крис… — понимаю, что в этот раз уже обращаются ко мне. — Пожалуйста… Пытаюсь спросить чего от меня хочет этот таинственный голос, однако из горла ни вырывается ни звука, снова ощущая, как проваливаюсь в такую привычную темноту. Вновь прихожу в себя от ощущения парения в воздухе. Оно было настолько реальным, что я даже испугалась, пытаясь вспомнить, что случилось, и где я нахожусь. Пытаюсь распахнуть глаза, но веки словно прилипли друг к другу и никак не хотели разлепляться. Я завозилась, пытаясь за что-нибудь ухватиться. — Тише, — прошептал знакомый голос прямо мне в ухо. — Спи, всё хорошо. Я буду рядом. Под моей спиной появляется мягкая и прохладная опора, и я чувствую, как чьи-то руки оставляют меня. Лениво переворачиваюсь на левый бок и подтягиваю колени к груди — любимая поза для сна, в которой я ощущала себя в безопасности. Некоторое время наслаждаюсь тишиной, а потом слышу чей-то тяжёлый вздох, и за моей спиной кровать прогибается под чужим весом. Хозяин того самого голоса что-то ворчит и притягивает меня к своей груди, обнимая двумя руками. — Кир? — вопросительно шепчу в темноту. Его присутствие ощущаю скорее не физически, а по обволакивающиму аромату бергамота. Хочу просто убедиться, что это действительно он. — Что? — сонно бубнит парень в мою шею, которую обжигает его дыханием. — Спасибо… Не понимаю, что происходит, и за что я его благодарю, однако слова сами рвутся из груди, словно так и должно быть. Так правильно… и странно в то же время. — Не за что, — шепчет. — А теперь, заткнись и спи. В противовес тону, чувствую легкий поцелуй в районе затылка. И послушно проваливаюсь в сон. Пробуждение, пожалуй, гордо претендовало на звание одного из худших в моей жизни. Свет все ярче пробивался сквозь щели в занавесках. Меня мучила немыслимая жажда. Казалось, что абсолютно каждый мускул в моем теле был обезвожен, как если бы я только что пробежала марафон. А голова гудела так, словно кто‐то методично стучал по ней хоккейной клюшкой. Проходит продолжительные десять секунд, прежде чем — с трудом — у меня получается раскрыть слипшиеся веки, в которые я мысленно — голосом Вия — заклинаю мне их поднять. Уверена, именно в данный момент, мой осипший голос на сто процентов соответствовал бы оригиналу, который представлял Николай Васильевич. Впрочем, их пришлось тут же закрыть. Голова трещит настолько, будто бы пролетающий мимо дятел, приметил первосортный столб и вознамерился учинить трапезу его насекомыми. Бессердечная птаха планомерно долбит и долбит, а я зарекаюсь самой себе, наверняка уже в сотый раз, что это был мой последний раз, когда я повелась на уговоры Ксюхи. Во рту такая горечь, что кажется будто бы на ночное рандеву ко мне не то, что дятел заглянул, а ещё и пригласил в гости стаю кошек, которые отнюдь не поленились напоследок туда нагадить. Мерзость. Я застонала, пытаясь натянуть одеяло на голову, чтобы спрятаться от яркого света… Возможно, если я снова засну, то позже пойму, что все это лишь дурацкий сон. Сон, в котором мне ужасно плохо. Который сейчас час? Неимоверным усилием воли, вынуждаю себя открыть один глаз, чтобы обнаружить, что прячусь не под своим белым одеялом, а под темно‐серым. Которое, к тому же, пахнет мужским одеколоном. До боли знакомым одеколоном. Постепенно, черепашьими шажками, ко мне начинают возвращаться фрагменты прошлого вечера — несколько бутылок вина, поход с Ксюхой в клуб, надедливый парень за баром, встреча с Егоровым… Твою мать, Егоров. Уже давно пора привыкнуть к тому, что все мои желания всегда сбываются с точностью до «наоборот». Я пошла в клуб, чтобы сделать себе передышку и хоть ненадолго забыть нашу идиотскую игру, и про Егорова в частности, и что получаю в итоге? Сталкиваюсь с ним в этот же вечер. И, как вишенка, в этом театре абсурда, сейчас сижу на — полагаю — его кровати, вперив взгляд в «безумно» интересную стену. Белую такую… даже взгляду не за что зацепится, чтобы сделавть вид, будто меня там действительно что-то привлекло. «Это фиаско, сеструх» — от чего-то, голосом Тима, раздалось прямиком в моей голове, настолько явно, словно он сейчас стоял рядом. Невольно озираюсь по сторонам, пока в голову закрадываются абсолютно идиотские мысли, что Егоров притащил и его сюда. Но, ожидаемо, Тимом здесь даже не пахнет. Сбрасываю одеяло, и взгляд тут же цепляется за белую футболку с изображением гладиатора, замахнувшего мечом для атаки, и подписью «Спарта». Медленно считаю до пяти. Возможно, пережитый за последнее время стресс вызвал галлюцинации? Крепко зажмуриваюсь, повторя свою считалку, а когда вновь открываю глаза, к сожалению, по прежнему сижу в спальне Егорова. Осматриваюсь по сторонам, подмечая все те же белоснежные стены, мягкие хлопчатобумажные простыни и угольно‐серое одеяло. Стеклянный компьютерный стол с макбуком на нем, акустическую гитару в углу и небольшой плоский телевизор на стене. Совершенно никакого «мальчишешского» душка, если не считать одной единственной хоккейной карточки с чьей-то подписью, что стояла в рамке на столе. Честно говоря, я даже на секунду испытала острый укол разочарования, потому что спальня Егорова была даже опрятнее моей. — Утро доброе, алкоголичка, — в дверном проеме замечаю Егорова с широкой улыбкой на лице, на которой меня тут же заклинило и вышвырнуло в параллельную вселенную на несколько бесконечно долгих секунд. Парень расслаблено стоит, сжимая в руках черную кружку.... Весь такой невозмутимый, и вместе с этим невозможно… домашний и манящий, что у меня случается приступ бесконтрольного гнева. Как ему удаётся, в мгновение ока, лишать меня самообладания, которое я годами тренировала с помощью слёз, нервов и обид?! Принюхиваюсь, улавливая аромат кофе, при этом чувствуя, что сейчас за кофеин готова убить. Особенно, если он пахнет так приятно. Парень одет лишь в свободные серые спортивные штаны. Судя по все еще влажным волосам, он только что принял душ. Честное слово, изо всех сил стараюсь не представлять его в душе. Потому что, если сейчас задумаюсь, как горячие струи воды будут гладить его родинки, как ещё недавно это делали мои пальцы… меня точно заклинит. И, черт возьми, да — я честно стараюсь смотреть куда угодно, а не туда, куда падает взгляд всякой девушки, стоит той увидеть парня в серых спортивках. Я даже знать не хочу, как выгляжу сейчас сама. Точно не хорошо. — А белый тебе идет, — указывает кивком на футболку, что была на мне. Практически чёрные глаза Егорова, в которых радужка уже с трудом отличается от зрачка, оценивающе проходятся по мне, и я чувствую такое знакомое ощущение раздевания. Пару секунд я просто смотрю на него и пытаюсь осознать, что всё, что сейчас происходит — действительность, а не игра воспалённого разума. И борюсь с желанием натянуть одеяло до самого подбородка, потому что кроме футболки и нижнего белья на мне ничего не было. Никаких штанов. Даже шорт. Да, и из нижнего белья на мне вчера были только лишь трусы, потому что топ, в котором я была, не предполагает наличие под ним лифчика. Окей, что мы имеем? Первое: я нихрена не помню, как закончился вчерашний вечер. Второе: на мне не моя одежда, и я понятия не имею, как она на мне оказалась. Третье: я в кровати Егорова. Значит-ли это, что мы переспали? Чувствую приступ тошноты, и вызван он отнюдь не похмельем. — Мы что…? — хочу спросить, но так и не нахожу в себе силы закончить предложение. — Нет, — качает он головой. А я не знаю — плакать мне, или все-таки смеяться. Потому что происходящее не иначе, как сюр и не назовешь. Он спал рядом под этим же одеялом? Видел мой голый зад? Едва сдерживаю себе от желания удариться головой об стену. Хрен с ним с задом, видел-ли он мою голую спину, потому что та явно вызовет гораздо больше вопросов, чем задница с уже едва заметной полоской белесого шрама. Лицо Кирилла вмиг преображается, на нём отражается смесь обиды и разочарования, что мне снова не нравится, но пусть лучше он злится, чем питает несбыточные надежды. — Хорошего же ты обо мне мнения, — фыркает хоккеист. Парень скривился, как будто ему действительно было обидно. Затем, оттолкнулся от дверного косяка и сделал несколько больших шагов, пока не остановился в изножье кровати. — Я бы не стал пользоваться тем, что девушка перепила. Хотя, в нашем случае, скорее ты пыталась воспользоваться ситуацией и залезть ко мне в штаны. Что… я пыталась?! Нет, это бред. Бред же? — Егоров, не выдавай желаемое за действительное… Хмурясь, мысленно проматываю события прошлого вечера. Начало я помнила хорошо, середину средне, но потом все становилось расплывчатым. В любом случае, такого я бы делать не стала, в каком бы неадекватном состоянии не находилась. — Уверена? — он многозначительно приподнял бровь. Кажется, последнее было в слух. — Да…? Нет. Останавливаю мыслительный процесс, как только голова начинает раскалываться на две части. А Егоров — худший гад из гадов — совершенно не собирается облегчать мне задачу, явно наслаждаясь сменой эмоций на моём лице. — Лан, расслабься, между нами ничего не было. Хотя, ты очень настаивала, — хмыкает и тут же изгибает губы в усмешке. — Но я не принял твои многочисленные и очень красочные предложения. Это может и могло бы выглядеть соблазнительно... Но? Когда пауза значительно затягивается и я уже нахожусь в шаге от того, чтобы запустить в его ухмыляющуюся рожу подушкой, Егоров-таки начинает загибать пальцы. И, клянусь, лучше бы он этого не делал... — Во-первых, тебя явно чем-то накачали, и мне пришлось вызывать скорую. Во-вторых, ты еле держалась на ногах. И, в-третьих… тебя стошнило на мои кросы. Блять… — Я куплю тебе новые. Морщусь, когда вспышками проносятся воспоминания, и я понимаю, что Егоров ни разу не солгал. По крайней мере, последний пункт, я вспомнила крайне отчетливо. — Забей, кажется, мне удалось их отмыть, — он кивнул на небольшую тумбу справа от изголовья кровати, где были аккуратно сложены моя юбка и топ. — И твою одежду я тоже постирал. Жаль, что мою репутацию теперь не так легко отмыть. Я бы тоже с удовольствием закинула её в стиралку и добавила побольше «Ленора», ибо теперь она пахнет, как рвота из Пино-Колады… — Это было не обязательно… — О, поверь мне, обязательно.