Феномен Пруста

—Я нашел истинного, —чужие холодные слова разносятся по его домашней лаборатории точно гром среди ясного неба отчего Джон вздрагивает.       Выпрямляется, переводит взгляд на застывшего около двери брата. Только вот не было ни радости, ни даже крупици трепета на чужом лице. Лицо Ло было непривычно холодным, почти что суровым. Ах, Джон на мгновение вспоминает это лицо из детства.Тогда Ло тоже мог состроить такое неприятное пугающее лицо, когда Джон вновь приходил со школы в побоях и рваной одежде. Он корчил такое лицо когда отец с пьяну налетал на Джона или маму. Его лицо становилось холодным всякий раз когда он мог слышать мимолётное оскорбление в сторону близких. —Они не имеют право так о тебе говорить.       Джон лишь всякий раз усмехался, трепал младшего по голове и перехватывал его тяжёлый рюкзак, замечая как чужие худые плечи постепенно сутулятся под его весом. Глядишь и вовсе бы загнулся как тонкая берёзка. —Они просто все завидуют мне, просто потому что я умнее. Зависть творит многое с людьми.       Он тогда не говорил, что не только в этом была причина травли. Он не говорил о том , что подножки, пролитая вода и грязная парта по утрам в надписях" ошибка природы" не более чем ненависть к его существу. Ненависть навязанная жалкими устоями . Ненависть впитанная в губку под названием —чужие пустые головы, потому что дураки думать сами не умеют, они лишь могут принимать информацию из уст консервативных родителей и жалких статей в газетах. Цепляют грязь, потому что сами состоят из дряни и копоти. Такие люди не меняются, они думают, что выше всех, только потому что так думать проще.       Он не говорил, что быть бетой было так же тяжело как если бы он был альфой и омегой. Бета —ничто, обычное подмастерье или обслуживающий персонал для остальных.        Хотя сам Джон даже тогда считал , что ему несказанно повезло потому что он всё еще чист разумом, а это самое главное.       Хотя, иногда и бывало обидно видеть пренебрежение отца, хмурые взгляды некоторых одноклассников и слышать язвительные полные ненависти слова. Он старался выносить это стойко, потому что верил, что дальше его ждёт лишь успех. Пусть остальные завидуют, пусть плюются ядом, да давятся собственной желочью. Пусть, он добьётся своего и станет великим.       И ведь действительно стал, теперь мало кто скажет,что он ничтожество. Лишь глупец не знавший его лица. Потому что теперь его лицо везде: в новостях, по телевизору, даже на плакатах.       Он много о чем не говорил, но всё это было и не важно. Потому что лгать он не любил, а говорить эту горькую правду которая явно растроила бы его всё ещё нежного брата он не мог...не мог просто найти в себе для этого сил.       Но теперь лицо Ло такое же. Такое же мимолётно устрашающее, прежде чем весь холод тут же спадает, обнажая растерянность и боль. Ах, его братишка просто растерян, верно.       Джон улыбается, подходит ближе и осторожно берёт чужую холодную руку, тут же уводя Ло к небольшому диванчику и сажая на него. Брат ерзает, прикусывает губу и отводит взгляд. Его руки нервно дергаются, то переплетаясь друг с другом, то постукивая по худым коленкам. И видеть чужую растерянность и нервозность было тоже страшно больно. Джон осторожно обнимает Ло, прижимает его к груди и раскачивает из стороны в сторону точно маленького. Так же как и в детстве, когда ему снились кошмары. —Ну же, милашка, скажи, что случилось? Он тебе не понравился? Плохо к тебе отнёсся? Только скажи я ему не только лицо сломаю, но и карьеру если потребуется, —он молчит о том, что может сломать и жизнь если будет нужно.       Лололошка вздрагивает, шмыгает носом и растярянно качает головой. Его руки обхватывают его плечи, они уже дрожат заметно сильнее, отчего Джон переживает больше.       Что же тогда произошло, что его маленький солнечный лучик так растярян и подвален?       Но Лололошка молчит, молчит и всё помещение. Лишь слышно как тикает стрелка часов, лишь их дыхание наполняет комнату в некой причудливой симфонии. Молчит всё , кроме мыслей. —Он хороший, —выдавливает Ло. Но в словах его проскальзывает какой-то слишком горький, странный отблеск. Какое-то потаенное чувство расшифровать которое не получается. —Он хороший, —вновь говорит Ло, не переставая всхлипывать , а после поднимает голову смотря своими заплаканными покрасневшими глазами в его глаза. —Я... Просто.... Не хочу покидать тебя, не хочу.       Джон облегченно вздыхает. Но некая нервозность и настороженность никуда не исчезают, лишь становяться отголоском в его теле, прячасть где-то внутри, —Оо, ты просто расстроился, что не будешь видеть меня так часто? Ну что ты , мой хороший. Мы же семья. А значит будем видеться часто. Или ты думал я отпущу тебя в лапы какого-то Альфы, который вдруг не сможет о тебе позаботиться? Что ты! Я ведь только рад твоему счастью, ты же знаешь, милашка, что я бы сделал всё ради него. А потому, даже если ты выберешь путь одиночества, как у меня, то я поддержу его. Потому что тогда мы оба будем поддерживать друг друга как и раньше , правда?       Ло хмурится, в его глазах проскальзывает тень печали и мимолетного гнева. И лицо вновь становиться отстранённым, холодным. Но даже тогда Джон улавливает нотку горечи. Ах. Возможно он оговорился. —Я не знаю, —шепчет брат, —я просто боюсь, что если он мне действительно понравится, то я могу потерять тебя. Я... Же... Не смогу без тебя.       Джон мимолетно ласково улыбается, оглаживая чужое худое личико и вновь заглядывая в глаза. —Я же сказал, что никуда от тебя не уйду. Так что утирай слезы и пойдём выпьем чаю. Я купил твои любимые эклеры с черникой. Ну что?       Брат улыбается, пусть не так ярко как обычно, лишь совсем незаметно, точно солнечный лучик блеснул на лице прежде чем вновь скрыться.       Он знакомится с альфой Ло через какие-то пару дней. Пристально , строго окидывает его взглядом от чего тот слегка ерзает на стуле, но взгляда так же не отводит. Лишь немного хмурится. Ло же сидит ближе к Джону, нервно постукивая пальцами по столу и поглядывая то на одного то на другого. —Просто хочу сказать, что шутить с моим братом я тебе не позволю и если вдруг ты решил воспользоваться моим положением в стране, если не в мире, то глубоко ошибаешься. Я могу многое подарить , верно, но столько же много если не больше я могу отнять. Я надеюсь ты это понимаешь?       Парнишка вздергивает голову, неожиданно стойко уже даже без тени страха смотрит в его глаза и кривится. —Мне не нужны чьи-то подачки. Я всегда справлялся сам и сейчас справлюсь тоже.       Джон довольно скалится, наклоняя голову набок и подпирая подбородок кулаком. В его взгляде мечутся искры азарта и предвкушения. —Тогда отлично. Я надеюсь мы друг друга действительно поняли. А да, и напомни как тебя зовут?       Краем глаза Джон замечает, что Ло лишь напрягается сильнее. Неужто этот мальчишка ему уже так понравился, прошло же не больше недели?       Что за чудеса эти чувства всё-таки. И даже порой жалко, что сам он не может испытывать их, так как испытывают другие люди.       Он же просто чёрствый безумный человек. Ценящий чужой ум и своего брата, но не более.

***

      Он чёрствый безумец, знающий своё дело и горящий только им—все коллеги знают об этом.       Они знают так же, что он не прощает ошибок, слишком строг к каждой оплошности и неудачи, и ненавидит любые упоминания о вторичном поле. —Если вы судите людей по этим жалким критериям как инстинкты и стериотипы , проваливайте прочь. Мне не нужны разборки из-за того, что вы чего-то или кого-то не поделили, здесь мне важно что бы у вас был мозг в голове, а не гора опилок, —пренебрежительно говорил он.       Потому что его ничто не волнует кроме работы. Пусть его подчинённые могут общаться в перерывах, пусть ходят в кафе и устраивают свою личную жизнь за пределами лаборатории, это всё ещё не для него. Потому что отношения не ценнее листа бумаги. И то от листа бумаги будет в сто раз больше пользы нежели от каких-то вшивых отношений. Отношения —отвлечение от дела, помеха достижения собственных пределов и проверки себя же.       Отношения ему не нужны, потому что кроме своей семьи он больше не может ничего ценить. Его сердце холодно, то ли потому что очерствело из-за постоянных издевательств и побоев отца, то ли потому что он сам по себе слишком чёрствый, даром что бета, ни запаха, ни чувств. Но Джон привык не думать о таком. Потому что подобные мысли лишние.       Копания в себе не его стезя, его стезя чётко знать свои приоритеты и цели. Чёткий план жизни, выверенный до точности, до всякого миллиметра и до каждого шага. В этом плане нет места неожиданным, ненужным производным.       А потому, работает он часто допоздна, увлечённо разглядывая в микроскоп новую клетку или и вовсе орудуя в мастерской и подбирая програмный код для очередного гениального изобретения, что случалось чаще. —А здесь ничего так и не поменялось, множество проектов, почти свалка из них и одинокий задрот-учёный. Так ещё всё такой же как и раньше. Ни дать ни взять, даже не постарел. Но всё же ты слишком предсказуем, Джонни, —по помещению разносится насмешливый громкий голос, отдавая эхом в его самых дальних углах,а после добовляет всё так же едко: —ты когда в последний раз ел, приведение?       Джон не отрываясь от работы жмёт плечами, тихо хмыкая. —А ты я вижу решил заделаться мне в мамочки, дорогуша?       Со стороны посшылалось фырканье, а после громкий стук каблуков. —Упаси Боже, не хватало мне ещё за тобой бегать, только бы ты не сдох где от голода. Своих дел полно.       Подходит ближе, опираясь о стол и вновь недовольно фыркает. Джон усмехается, наконец поднимает голову от чертежей и смотрит в знакомые ядовито-зелёные глаза.       Эбардо всё такой же. Всё те же волнистые, непричесанные волосы, всё та же загорелая кожа, отливающая чуть золотом даже под светом безжизненных и холодных ламп, всё те же шрамы у губы и глаза и привычная любимая зелёная кофта. А что самое главное ухмылка и взгляд выражающие не более чем насмешку, покрывающую некое удовлетворение. И если первое можно списать на освещение в помещение, то заинтересеванный наклон головы, то как корпус наклоняется ближе, выказывая тем самым всякую учтивость, ах, а еще обычный прищур, тот самый которым Эбардо смотрел на неведанную диковинку, которую так и хотелось поскорее разобрать, покопаться в её внутренностях и изучить. Этот прищур ранее выказывал интерес, и сейчас, думается Джону, ничего не изменилось. Да и времени не так много прошло будем откровенны.       Он читает его как открытую книгу, так же как раньше, лишь с предвкушением того, что же будет на следующей странице. Удивит ли его эта книга? Заставит убедиться в себе ещё больше? А может быть поразит до глубины души новой интересной информацией? Каждая строка этой книги была веской, ядовитой, и если бы словом можно было бы действительно ранить, то каждая её буква была не более чем осколком стекла. И это всегда нравилось Джону. Потому что он знал, что и для Эбардо он такая же непонятная книга, полная закорючек и бредней, сравнимых с бреднями сумасшедших. —Надо же кто решил вернуться. А мне казалось ты насовсем собрался в Америку. Уж слишком затянулась твоя "командировка". Думал уже выкидывать все твоё оборудование. Что, не понравились местные красоты? —насмешливо щурится Джон,следя за тем как бывший напарник закатывает глаза.       Да, с Эбардо они знакомы давно ещё в универе вместе учились. Помнит до сих пор как познакомились на паре по программированию, оба сидели на заднем ряду, скучающе подперев кулаком подбородок и бесцельно смотря на доску. Как-то вышло, что сидели они неподелку , как-то вышло так, что взгляды их пересеклись, оба одинаковые, полные незримой тяжёлой скуки и разочарования. Тогда они так и не поговорили, да и зачем? Просто собрали свои вещи, почти одновременно встали из-за стола и направлились на выход.       И не виделись бы наверное ещё столько же если бы не совместный проект.       Тогда Джон подумал, что не все в этом учебном заведение такие тупые. Это было даже удивительно.       Удивительное дело они... Подружились, если так вообще можно сказать. Хотя Джон назвал бы это иначе— просто череда совместных проектов и обоюдное использование чужой помощи и мозга. После универа, начали открывать своё дело, продвигать в массы науку и изучения всего. Лишь с одним различием, если Джон больше делал уклон в технические науки, то Эбардо любил возиться с её биологической частью. Работали они так с года два, оба не мешали друг другу, хотя их направления и были совершенно различны, но помогали если того требует ситуация. А после этот черт решил покорять заграницу, прикрываясь обычной командировкой и обычным маркеттиговым ходом. Джон в эту чушь не верил, знает,что на самом деле истинная гениальность лишь здесь и сейчас, а остальное это так, просто подметки под его ногами.       Он оглядывает его вновь, вновь хмыкает, растягивая губы в едкой усмешке. —Что не получилось покорить Европу? Какая жалость. И что решил вновь вернуться под моё крыло? А уверен, что пущу?       Эбардо закатывает глаза вновь, делает шаг вперёд и опирается рукой о стол, прямо неподалёку от него и наклоняется к лицу. В его глазах пляшут черти, а на губах оскал. От этого оскала раньше все шарахались и новые сотрудники и студенты. Лишь Джон непонимающе пялился на них. —Ну же, не откажи старому другу в услуге. Да и тем более я нужен тебе, так же как ты нужен мне, мой дорогой ноотроп*. У нас взаимная выгода, я не позволяю умереть тебе со скуки ровно как и ты мне. Знал бы сколько я образцов привез,...да и уверен ли ты в действительности, что не хочешь разделить со мной эту сладость новых знаний?       Вот же черт, а ведь знает за какие ниточки дёргать. —Как благородно с твоей стороны не забывать старого коллегу.       Эбардо улыбается, мимолётно стучит пальцами по столу, а после выпрямляется, пристально разглядывая его. —Ты выглядишь как труп. Когда ел? Джон пожимает плечами. —Пойдём, —строгие полные уверенности слова. Даже не так, чуть ли не приказ.       Джон вновь поднимвет голову, пристально всматривается в чужие глаза и откидывается на спинку стула. —Я поем дома, —а после добовляет видя скептически приподнятую бровь, —меня ждёт Ло. —Всё ещё возишься со своим крольчонком? Ах, какой заботливый старший брат. Но, к сожалению, не в этот раз, отказы не принимаются и я был бы не прочь обговорить с тобой одно дельце. Знаешь ли, моя длительная "командировка" была весьма любопытна.       Джон безразлично пожимает плечами, неспешно сворачивает работу, под удивительно терпеливый взгляд Эбардо. Нда, этот засранец никогда не был терпелив. Он был ещё большим злом во плоти нежели сам Харрис. Ну если смотреть по контрастам . Хотя, честно уж признаться, боялись их работники одинаково и одинаково уважали.       Он до сих пор помнит как Эбардо разозлился на вошедшую в кабинет Джона работницу только потому что она посмела прервать их. Хотя в тот момент они ни о чем не говорили, каждый был занят своим делом: Джон работал над программой, Эбардо просто смотрел за тем как он работал, задумчиво крутя в руках карандаш.       Нда, и если Джона ещё называли светилом науки, а за спиной— дьяволом, то у Эбардо всё было стабильно—Батрахотоксин**. Хотя это прозвище было не слишком заслуженно на его скромный вкус. Потому что яда в Эбардо было не больше чем в обычной кобре.       Уже сидя в дорогом ресторане, он задумчиво осматривает помещение, дальние столики, немногочисленных людей и безразличным взглядом еду. Еда на вкус была сносной, не такой вкусной как обычно готовил Ло, но всё ещё не отвратной. Да и как же, заведение-то престижное, аж с мишленовской звездой. —О тебе и твоих достижениях говорят даже в Европе, —начал Эбардо, усмехаясь.       Джон отзеркалил эту усмешку : —И потому ты решил вернуться, позавидовал моей славе?       Он сдерживал смешок, наблюдая как чужое лицо перекашивает от отвращения: —Завидовать тебе неразумно, как и любому другому. Низменное чувство такое же как и любовь.       Джон приподнял бровь, но ничего не сказал. Лишь нетерпеливо постучал по столу. —Ближе к делу. Лишний треп всё ещё меня раздражает. Не совсем понимаю зачем тебе возращаться сюда. Ты ненавидел Хэнфорт столько сколько я себя помню. —Вау, наш великий гений что-то не знает. Джон сощурился: —Я знаю, но не хочу думать о такой глупой причине. —И какова она? —Обычная детская привязанность. Но это априори невозможно. Потому что противоречит твоим же словам и принципам.       На это Эбардо ничего не ответил, только ухмыльнулся, поднося бокал вина к губам. —Ну раз ты так торопишься к своему ненаглядному то я расскажу, самое интересное, что успел узнать и увидеть. Так уж и быть поделюсь с тобой клочком мира за пределами этой отсталой страны. Знаешь ли ты теорию об искре?

***

      Он возращается домой поздно ночью, довольный от разговора и хорошо поевший. Старается скинуть с себя пальто как можно тише, так же тише проскользнуть в свою комнату, только вот не успевает ступить и шагу, как замирает, заметив включённый свет в гостинной. А там брата, сидящего на диване. Ох, он явно не спал всё это время. На мгновение Джон испытал стыд, стыд разлился по его душе горючим бензином. —Где ты был? —голос Ло сиплый, уставший, и сам он выглядит уставшим. Даром хуже чем он сам.       Джон подходит ближе, привычно улыбаясь: —Дорогуша, ну что ты. Сколько раз я говорил тебе не ждать меня.       Ло вздрегивает голову и в глазах он видит столько переживания и страха, что на миг теряется. Никогда не привыкнет, что Ло волнуется о нём слишком сильно. Потому что нечего о нём больше волноваться, он больше не тот мальчишка над которым издевались из-за вторичного пола, а уже состоятельный и известный учёный, у которого слава бежит вперёд паровоза, а у него самого всегда с собой нож в кармане. . .. Образно говоря. —Ло...       Договорить не успевает, брат тут же подскакивает и в миг его щеку обжигает хлесткая посщечина. Кожа тут же начинает гореть, пульсировать неприятными маленькими иголками. Джон хвататется за щеку, удивлённо вскидывает брови, а после скалится недовольно, хищно. —Я не вижу причин, что бы ты меня бил, милашка. Я уже давно взрослый мальчик и могу решать где и когда мне проводить время.       Он делает шаг назад, поджимая губы в тонкую линию. Щека всё ещё горит, так же как и горит душа. Ему неприятно, отчего-то слишком больно и всё ещё стыдно. Он не знает причину этих чувств. Быть может, действительно разбаловал Ло, а может правда он мудак, что хотя бы не сообщил ничего...так ради приличия. Он даже не вспомнил об этом! Уж слишком сильно был поглощён новыми знаниями. Джон выдыхает, трет переносицу и вновь делает шаг вперёд. Он старается не замечать отголоски,пляшущие костром, гнева, что тут же возгорается в его душе. Старается затолкать эти чувства дальше, не позволить себе проявить вырывабщуюся наружу грубость... Старается сглотнуть кислую желчь и сгладить углы улыбкой. Потому что его поганый характер явно здесь не помощник, так же как и рефлексы—бить, когда бьют, даже если его удары—хлесткие жесткие слова.... Как плеть.       Ло тут же поддаётся ближе, тут же крепко сжимает его в объятьях утыкаясь носом в шею, и дрожит. Стыдно становится ещё сильнее, за свои мысли, за свои чувства и за самого себя. —Ну-ну, мой хороший, извини меня. Совсем заработался, а после предствляешь вернулся Эбардо, надо же какое событие,—уже ласково говорит он, осторожно обнимая хрупкие плечи.       Лололошка же замирает, крепче прижимает его к себе, и шепчет растерянно, подавленно. —Эбардо вернулся?       Тон которым были сказаны эти слова не понравился Джону, таилось в нём ещё что-то помимо обычных чувств что-то мрачное, тяжёлое как грозовые облака. Он наблюдает за тем как Ло напрягается как поднимает голову выше, хмуро смотря в его глаза, но ничего не говорит долгое время. —Я приготовил ужин. —Дорогуша, к сожалению, я уже поел. Эбардо затащил меня в ресторан обговорить научные вопросы. Ты бы знал, что такого он мне рассказал. В частности , конечно,подтвердил и мои мысли на счёт этой странной болезни, но были и некоторые другие моменты. Ах, но это уже завтра тебе нужно ложиться в постель.       Лололошка вновь поджимает губы, вновь хмурит брови, и то выражение миммолетного гнева слетает, превращаясь в холодное полотно.       Брат вздыхает, кивает и тут же хватает его за руку, ведя в комнату. Он молчит всё то время пока помогает ему переодеться, пока укладывает в постель, отчего Джон вновь ощущает себя маленьким.       Лололошка замирает возле кровати, не в силах двинуться, хотя наверняка хочет улечься рядом как делал эти несколько дней. Отчего-то нахождение своей пары делало его ещё более нервным и тревожным, отчего-то он более не мог спать спокойно в одиночестве, только лишь под боком Джона, крепко прижимая его к груди. И пусть самому Джону льстило это беспокойство и забота, пусть ему льстил и факт того, что Ло не хочет его покидать, потому, иначе тогда кто будет его встречать, после работы? Кто будет ему готовить, или просто наполнять пространство тихим шелестящим голосом? Без Ло его жизнь превратится в серое нечто, помесь цифр и букв, а ещё вечного холода такого же как он ощущал в детстве, прячась в шкафу от родителей, прижимая к себе тонкие заклеенные цветными пластырями коленки и прикусывая губу до крови, только бы не вырвалось из рта проклятое рыдание, не привлекло к нему больше внимания.       В те момент он завидовал Ло. Потому что если отец не обращал на него внимания, то мама старалась нарядить его как можно лучше, использовала больше как свою личную куколку, что бы показать всем насколько её маленькая омега хороша... Конечно, не без скрытого подтекста. Потому Джон видил больше даже в детстве. Он понимал, что Ло не более чем привлечение хорошей партии. А ещё личная отдушина, личная куколка. Он знал, что детство мамы было суровым, что в нём не было места игрушкам и красивым нарядам, а теперь она взрослая , значит уже не может позволить себе пёстрые юбки и платья, лишь строгие длинные юбки и такие же тёмные строгие блузки, лишь закрытая одежда не оголяющая кожи, и всё потому что отец слишком ревнив. Он до сих пор помнил тот случай когда маму ударили из-за открытых плеч, потому что она выглядела как шалава. Он помнил это и теперь, но уже не испытывал такого понимания и сожаления при виде матери, или даже воспоминания о ней.       Каждый из них несчастный человек.       Это факт, и каждый из них желал тепла... Но что то не получилось.       Если Лололошка был милой куколкой, то Джон просто ребёнком. Его так же хорошо одевали, но в менее дорогую одежду, просто потому что знали, о том что всё равно она порвётся или станет грязной по тем или иным причинам, его всё ещё кормили, у него было всё нужное для учёбы и своих личных нужд, пусть и не всех. Но даже тогда, когда отец вновь начинал орать на него, мама ничего не делала. Лишь стояла в стороне покорно опустив голову.       Он ненавидел свою природу в тот момент. Быть может, был бы он альфой, такого не было. Быть может, был бы он альфой смог бы защищать Ло лучше, и все дороги для него были открыты изначально.       Но мир тогда был консервативен. У каждого своя роль.       Альфы —добытчики, омеги—продолжение рода, а беты —обычные офисные клерки, живущие своей незаметной никому ненужной жизнью. И это всегда так его раздражало.       Он моргает, вновь смотря на застывшего Ло, пытается улыбнуться, но выходит слишком криво и тяжело, точно улыбка причиняет ему невыносимую боль. Брат тут же отмирает, осторожно присаживается рядом, после так же неспешно залезает в постель, обнимая и тяжело сопя в плечо.       Джон вновь думает о том, что совсем скоро и Ло вырастет. Выпархнет из их гнезда и уйдет покорять мир, потому что может. Он-то знает, какой его брат талантливый и не менее умный. Видел его картины и книги, полные приключений и жизни. Полные таких чувств которых сам Джон не мог испытывать.       Из них двоих Ло в принципе всегда был более живой, даже не смотря на временами холодное, безразличное лицо. Потому что если Джон был внешне слишком яркий и Эксентричный , то внутри у него была не более чем холодная пустая равнина, с красным безжизненным небом, бесконечными сугробами и морем льда. Он даже может представить, что когда-то в этом небольшом холодном и давно вымершем мирке кипела жизнь, что когда-то случилась трагедия , отравляющая этот мир радиацией, а в последсвии и уничтожающая все. Потому что он ощущает этот горький привкус яда на своём языке и при каждом вдохе. Яд покрыл плотной коркой слизистую рта и носа, яд пронизывает каждую его клеточку тела и яд сидит в его голове ледяным куполом. Но к этому всему он давно привык, потому что жил так всегда.       Они не похожи, потому что у Ло внутри лишь бесконечная весна и тепло. Его мир это бескрайние цветущие, или , быть может, пшеничные поля отливающие ярким золотом под палящем солнцем. Его мир— это яркое летнее небо, ласковый ветер и чистые озера блестящие на солнце. А так же мир в котором множество разных людей, поражающих всех своим разнообразием. Люди которые обязательно бы потянулись к брату.       Он желает для Ло всего самого лучшего.       А потому ему не должно быть дела до собственной боли и одиночества. Потому что всё это давно неважно.