общая мировая душа

Любящий бог

При встрече не будет ворчать

Такой был вечер. Поздний октябрь, теплый и солнечный, накрывал все вокруг ковром начинающей уже желтеть листвы. — Собирайся, — сказал Сугуру в трубку и улыбнулся, легко, быстро, почти невидимо. — Поедем вместе. Выбил у Яги нам парную миссию к Хэллоуину. Вроде как путешествие и подарок на праздник. Говорит, там какая-то деревня, в деревне чертовщина, ну, как обычно. Проклятая энергия так себе, на второй ранг, но странно рассредоточена. — Что, даже без Годжо? — голос брата в трубке звучал сонно, будто тот до звонка дремал. А может и правда дремал. Солнечный ветер, поднимающийся на улице, способствовал желанию бесконечно спать, смотря, как свет чертит перед глазами круги, почти как камушек на поверхности воды. — Да нужен он нам больно? — Тоже верно. Было бы честнее сказать, что это они не были нужны Годжо. Тот был таким самодостаточным, что аж страшно. Сильнейший маг, это да. Сугуру казалось, что эта его бесконечность не только защищала Сатору от врагов, но еще и окружала его невидимым барьером для того, чтоб мир в целом не смог его поймать. Никто бы не смог. Они дружили, да, они дружили, Сатору всё еще оставался самым близким – после брата – человеком для Сугуру, но ему постоянно не хватало сил, чтоб угнаться за ним. Это не произошло внезапно. Просто в какой-то момент он понял, что устал. Да, темнота, да, тошнота, но усталость была самой неприятной из всех его симптомов того, что он называл в себе износом души. Мелкими её потертостями. Душа была сиди-диском, который протерли грубой губкой. Это всё происходило не быстро, диск всё еще играл, гоняя по кругу всё те же поп-мелодии, но что-то искажалось в нем, и сам Сугуру не мог этого не заметить. А больше никто и не смотрел под таким углом. Даже Сатору, даже брат. Он не знал, хочет ли, чтоб кто-нибудь заметил, что он тонет в отсутствии смысла и усталости. Наверное, нет. Смысла от этого больше не стало бы. Кендзяку ждал его на выходе из колледжа. Стоял в рубашке, перекинув форменный пиджак через локоть, и щурился на солнце, прикрыв глаза ладонью как козырьком. — Быстро ты, — сказал ему Сугуру. Кендзяку убрал ладонь от лица. — Я гулял. Подтянулся к выходу сразу, как ты позвонил. Если правда второй уровень, то нам вдвоем там даже делать нечего. Почему один не поедешь? — Так захотелось, — пожал плечами Сугуру. Ему и правда так захотелось, захотелось разделить с кем-то хотя бы этот пронзительно солнечный день, полный ветра и тени, если он не мог разделить ничего больше. И тьма, и свет имели равное место в его груди. — Я не против, — Кендзяку хлопнул его по плечу и шагнул сквозь ворота за территорию колледжа. Добираться им было около полутора часов. Это задание не было срочным, поэтому они решили ехать на электричке до ближайшего города, а оттуда автобусом уже добираться до нужной им деревни. Всё время пути их преследовало солнце, то пропадая за деревьями и домами, то вырываясь из-за них яркими всполохами, большое, безбрежное. Солнце играло в их волосах, прыгало по пуговицам на пиджаке и отражалось в глазах. Кендзяку всё щурился, но не отворачивался, морщил нос и периодически чихал от этого света, в котором предметы становились четче, приобретали глубину, а тени синели, длинные и тонкие, стремящиеся в противоположную от солнца сторону, но не способные оторваться ни от земли, ни от подошв тех, кто их отбрасывал. Проклятую энергию Сугуру почувствовал еще в автобусе, высадившем их перед указателем на нужную деревню. К тому времени солнце уже поумерило свой пыл и спряталось за лес, пробиваясь иногда сквозь ветки. Ветер стал холодным и Кендзяку надел пиджак, но не застегнул ни его ни рубашку, подставляя шею воздуху. Пахло мокрым деревом. — Тут что-то странное, — пробормотал себе под нос Сугуру и шагнул на дорожку. Брат сделал то же самое. — Что ты чувствуешь? — спросил он с таким любопытством, с каким слепой пытается добиться объяснения синего цвета. — Проклятая энергия. Она какая-то не такая. Знаешь… Кендзяку провел рукой по волосам, откинул голову чуть назад и зашагал впереди. — Знаю. Как будто здесь маг, правда? Сугуру не мог с ним не согласиться. Да, энергия была именно такой, будто до них в деревне уже побывал кто-то, кто не был проклятием. Но не был и человеком. Маг, это мог быть только маг. Первый труп они увидели на выходе из леса. Мужчина висел на низкой, толстой ветке, его шею плотно обвивала веревка, врезаясь в кожу. Сугуру, шагнувший было к телу, отпрянул сразу же, как понял, что мужчина мертв. Синие губы, выкатившиеся застывшие глаза, кровь под носом. Это все не было похоже на действия проклятий, но о другом варианте думать не хотелось. Сугуру обернулся, не почувствовав брата за своим плечом, и увидел, как тот бежит в направлении ближайших домов. Пришлось следовать за ним. Деревенька была совсем небольшая, едва ли на сотню человек, но те из них, которых Сугуру встречал на улице, были уже мертвы. Когда он добрался до самого большого дома из всех здесь, то брат уже был там. Он обернулся, когда Сугуру окликнул его, и улыбнулся, широко, весело обнажив зубы. — Иди сюда, — сказал он и Сугуру пошел. Куда бы он делся. В тени за спиной брата прятались дети. Девочки, кажется, хотя даже за деньги Сугуру не взялся бы определить их возраст и точный пол, потому что дети эти были грязными и зарёванными, одетыми в что-то вроде школьных костюмчиков, но донельзя испачканных в чем-то буром. — Не бойтесь, — Кендзяку повернулся к детям и присел перед ними на корточки, положив руки им на плечи. Дети будто бы и правда его не боялись. — Не бойтесь, мы такие же как вы. Мы вас спасем. Ведь правда, Сугуру? И он согласно кивнул. Куда бы он делся. Тишина, окутывавшая деревню, давила на плечи, пригибала к земле, заставляя всё в нем бессильно барахтаться в тщетных попытках выбраться из вязкой тьмы, которая всё ближе подступала к нему, к брату, к этим несчастным детям, которые, кажется, убили здесь кучу народу. Которые, кажется, были магами. — Что здесь произошло? — спросил Сугуру, как будто ничего не видел. — Это мы выясним, — ответил брат, снимая пиджак и накидывая его на плечи детей. Те стояли, прижавшись друг к дружке, и просто смотрели. Молча. Спокойно. Сугуру перевел взгляд на брата и понял, что он смотрит точно так же. Его глаза, почти черные в вечернем ускользающем свете, смотрели прямо и очень решительно, как глаза человека, который для себя нашел что-то очень важное. — Как вас зовут? — Сугуру тоже присел перед детьми. — Я Сугуру, а этот человек — мой брат Кендзяку. Мы маги из школы для таких людей. Пришли помочь. Слова вылезали из него сами, как что-то одушевленное, что-то, обладающее ножками, возможно, сотней ножек. И всё это скреблось в его горле, скреблось и лезло наружу, и на языке становилось кисло, как от рвоты на голодный желудок. Как от проклятий. Его чуть не вывернуло наизнанку от этой мысли. — Нанако, — сказала девочка со светлыми волосами. — Мимико, — сказала девочка с тёмными волосами. Только сейчас Сугуру понял, что их отличает только цвет волос. Сразу это было незаметно из-за того, что всякий грязный ребенок похож на другого, но девочки были близнецами. Близнецы-маги, ну надо же. Ну надо же. — Нанако, Мимико, что случилось в деревне? — спросил он и зажмурился на секунду. Темнота ночи, опускающейся на деревню, резонировала с темнотой, опускающейся на него, и обе эти темноты только и ждали момента, чтоб отрастить зубы и вцепиться ему в горло, колени, живот. Кендзяку не дал девочкам ответить, да они, кажется, и не очень хотели говорить, как будто тут надо было что-то говорить. Он встал, дернул Сугуру на ноги и шагнул в сторону. — Нам нужна пара секунд, — сказал он настороженным детям, а потом посмотрел Сугуру в глаза и что-то в них разглядел. — Что ты хочешь с этим делать? — спросил Сугуру брата свистящим шепотом, вцепившись ему в плечо. Не падать. Не приземляться. — Я? Я ничего не буду с этим делать, — ответил ему Кендзяку точно таким же шепотом, обернулся на детей, чтобы бросить им ободряющую улыбку, и повернулся снова. — Это ты будешь. — Что? — Ты их спасешь, Сугуру. Так странно было слышать своё имя голосом брата. Они редко так обращались друг к другу, Сугуру даже мысленно предпочитал называть Кендзяку просто «брат», потому что больше братьев у него не было. Уникальное не требует поименования. — А их надо спасать? Они убили людей, ведь так? Брат кивнул. Конечно, они убили людей. И конечно их нужно было спасть. Дети просто так не убивают. Сугуру снова посмотрел на девочек и увидел вдруг будто впервые, какие они тощие, грязные и плохо одетые, легко даже для теплого на Хонсю октября. — Я не знаю, что делать, — ответил он сам себе. Брат сунул руки в карманы и улыбнулся. Улыбка вышла кривой и недоброй. — Что угодно, чтоб не дать старикам из магов причинить этим детям зло. Ты же знаешь, маг — не человек, а значит и не ребенок, а значит его можно казнить. А значит и не ребенок. Никогда не ребенок. Это была правда, но Сугуру вдруг понял, что брат вкладывает в эти слова какой-то иной, ускользающий от него и теряющийся в сумерках тайный смысл. Что-то отличное от его собственных размышлений и суждений. Да, девочек скорее всего казнят, не обращая внимания на то, что скорее всего они жили в этой деревне не как дети, а как какие-то звери. Потому что были магами, ведь так? Он посмотрел на детей. — Ведь они ненавидели вас? — спросил он. — Ненавидели потому, что вы видели то, что не видел никто, и могли делать то, чего не мог никто? Нанако и Мимико кивнули, и Сугуру всё решил. По крайней мере, для себя самого. Он почувствовал вдруг, что, хотя тьма подбирается всё ближе, хотя ночь густеет и делается глубже, усталость, сосущая ему кости последние два года, отступала под натиском смысла и воли. Он знал, что делать. — Годжо поможет, — сказал он брату и тот снова перекошено улыбнулся. — Он хороший человек, хоть и дурак. Сугуру не нравилось, что ему приходится опираться на другого, что сам он может разве что драться за этих детей, драться, и скорее всего проиграть, но в этом смысла не было, а был в другом. В будущем, которое он бы для них построил. Крошечная деревня не была их миром. Их нужно было срочно забрать от людей, от этих бесполезных и бессмысленных существ, которые только и могли, что производить кошмары наяву. Кендзяку удовлетворенно кивнул. Когда Сатору приехал за ними, дети обзавелись двумя пиджаками магического колледжа и стояли, крепко держась за руки. Почему-то Сугуру тоже хотелось схватить ладонь брата, сжать её в своей, почувствовать, как его рука тепла, как кровь бежит по его сосудам, как бьется его сердце. Второе сердце Сугуру Гето. Но брат был как будто не здесь. Он пристально смотрел на детей и лицо его не выражало ничего, как будто полностью укрытое темнотой окончательно вошедшей в свои права ночи. Годжо помог. Нанако и Мимико убили всех этих людей в качестве самозащиты, просто не справившись со своими силами, всё было именно так. Люди ненавидели их и держали в подвале, как животных, хотя те животными не были. Кто здесь зверь, по какую сторону клетки он стоит? Девочки пока поселились на территории колледжа, как будто кто-то мог им в этом помешать, и проводили большую часть времени либо с Сёко, либо с Кендязку. — Как ты думаешь, всё у них будет хорошо? — спросил Сугуру у брата, поймав того за рукав в коридоре общежития. Брат улыбнулся. — Думаю, у них будет лучше, чем у многих. Знаешь, как девочки убили этих людей? Сугуру отшатнулся назад. Он не хотел знать. — Как? — Слишком легко для детей своего возраста. А знаешь почему? — Потому что эти люди их боялись. — Возможно, — пожал плечами Кендязку. — Но мне кажется, это произошло потому, что они защищали себя и только себя. Себя и самое дорогое, что у них было — друг друга. Ты не думаешь, что мы, маги, тратим свои жизни на бесполезные вещи? Он думал. О, он думал, но старался давить эти мысли, отрывать им головы еще в зародыше, не давать разрастись и усилиться. Когда умер Хайбара, они, мысли, почти победили, но усталость уже впилась в Сугуру, и он не смог ничего сделать. — Я бы хотел, чтоб мир магов был изолирован от людей, — сказал он брату, убрал свою ладонь с его руки и двинулся в сторону своей комнаты. — А я бы хотел, чтоб никакого мира людей не было. Сугуру. Он обернулся. Брат стоял, убрав руки в карманы брюк, и улыбался. Шрам на его лбу выделялся тем сильнее, чем шире становилась эта улыбка. Кендязку положил свою ладонь себе на лицо, схватил пальцами за край шрама и оттянул кожу, обнажив кость, но через мгновение все пропало, и Сугуру почувствовал себя сумасшедшим, которому мерещится всякое в родных лицах. — Что? — только и сказал он бессильно, но брат не ответил. Он вообще не любил отвечать на глупые вопросы. Ничего.