Устами младенца

Нилу нравились дни, похожие на витражные окна: сотканные из сотен маленьких фрагментов, разных по цвету и размеру, но вместе образующих композицию, от красоты которой на секунду перехватывало дыхание. Осколок ослепительного желтого цвета — дни, проведенные рядом с озорными, шумливыми детьми, которые искрятся непосредственностью и теплом; безмятежный зеленый — посиделки в квартире Мэтта и Дэн за просмотром дурацких боевиков, когда спокойствие заполняет до самых кончиков пальцев и в сон тянет даже под громкие выстрелы на экране; фрагмент из нежно-голубого цвета — глубокий голос Эндрю, который наполняет салон машины, когда они едут домой вечером, окутывающий одновременно спокойствием и трепетным волнением. Когда Нил был подростком, все его дни походили на черно-серое месиво, состоящее из побегов, гудящей головы, коченеющих пальцев и тревожных судорог, провоцирующих сокращение пустого желудка и мерзкую тошноту. Новые «витражные» дни нравились ему гораздо больше, и он до сих пор с крайним удивлением отслеживал странную, непривычную реакцию тела и разума, если внутри зарождалась хрупкая надежда или селилось тихое, умиротворенное счастье — симптомы как при панической атаке, резкие и внезапные, почти острые, но какие-то… приятные. Не заставляющие лихорадочно втягивать в легкие воздух, беспричинно озираться по сторонам, подобно загнанному в ловушку зверю, чувствовать когтистые, режущие боли под ребрами, воспоминания о которых преследовали даже во снах. Он готов был лезть из кожи вон, чтобы защитить то, что обычные люди считали банальной повседневностью, неспешным, порой даже тоскливым образом жизни. Поэтому когда слежка, которая велась за ним уже не первый день, стала очевидной, он каждую секунду ощущал себя, словно на пороховой бочке, готовый дать деру или кинуться в драку в любой момент. Любой разумный, имеющий представление о паранойе человек посоветовал бы ему поделиться своими подозрениями хотя бы с самыми близкими, но Нил, разумеется, к их числу себя не причислял и предпочитал только подозрительно оглядываться по сторонам, а еще отмахиваться на вопросы о том, почему он такой нервный и дерганный. Сидя вечерами в пустой квартире и глядя на угасающую ближе к ночи городскую жизнь на центральной дороге, он ощущал, как мания преследования, за которую он раньше так презирал мать, прокрадывалась в самые глубокие уголки его сознания, словно мерзкий паразит, заставляя выглядывать в фонарных столбах и размытых силуэтах незнакомцев потенциальную угрозу, способную разбить витражное стекло, так трепетно им оберегаемое. Он перебирал сотни вариантов, бесконечное множество лиц, которые могли скрываться в потоке непримечательных прохожих, дворников и почтальонов. Напоминал себе тысячу раз кряду, что его отец мертв давно и безвозвратно; что заурядный воспитатель, убыточно отказавшийся от криминального прошлого и нечестных денег, никому не сдался. И все же в последний момент одергивал руку, когда пальцы тянулись к номеру дяди Стюарта. Нилу казалось, что он сходит с ума, что гены отца-психопата дают знать о себе и разрушают всё его существо, что ни разу неразобранная, поджидающая своего часа сумка с вещами первой необходимости, спрятанная в шкафу прихожей, вот-вот нырнет к нему в руки под покровом ночи. А потом однажды утром он увидел сводку спортивных новостей. Ничего примечательного — итоги недавних матчей, прогнозы на будущий сезон, излюбленные всеми сплетни о сильных мира сего. «Эндрю Миньярд вернулся в Америку ради нового романа?» Нил листнул дисплей вниз, пытаясь понять, не мерещится ли ему собственное лицо на фотографии, которую очевидно делали с очень неудобного, странного ракурса, позволившего уместить в кадре только их с Эндрю смазанные лица и край детской куртки, частично скрытой зданием поликлиники и густым кустарником. Но даже так было отлично видно, как улыбается Нил — он и представить не мог, что со стороны выглядит настолько по-идиотски. Выражение лица у него было почти мечтательное, а улыбка — лисьей и провокационной; он наверняка опять дразнил Эндрю за то, что у него на кончике носа остались блестки в виде сердечек. Эндрю был повернут к камере спиной, но по выбритым волосам на затылке, размаху плеч и осанке было довольно очевидно, кто изображен на фото. Ниже оказались прикреплены еще несколько снимков, как раз под заверениями журналистов о том, что у них страстный тайный роман: на этих кадрах Нил был один, пересекающий хорошо знакомый перекресток по дороге домой или по-хозяйски ныряющий к Эндрю в машину с гигантским букетом — тем самым, который ему доставил курьер накануне. Он устроил Эндрю серьезную взбучку, но в итоге так ни к чему и не пришел: тот считал себя полностью правым и даже, казалось, наслаждался его очевидной беспомощностью в этом вопросе. Нилу следовало злиться. Следовало написать гневное письмо в эту контору, потребовать уволить наглого репортера, следовало рвать и метать от ярости, но он только ощутил с рассеянной, слегка пришибленной усмешкой, как облегчение затапливает грудь невесомыми, воздушными пузырьками, и когда истерический смех, вызванный строчкой «упорно прячет своего любовника от глаз общественности», сошел на нет, Нил обнаружил, что возмутительно опаздывает на работу. Утреннюю пробежку ему заменила торопливая дорога до детского сада, и впервые за неделю он переступил его порог с легким, радостно заходящимся при виде маленьких знакомых рожиц сердцем. Робин сегодня не работала, и над ним не висело назойливой угрозы оказаться под микроскопом ее любопытного, всезнающего взгляда, а на мнение случайных фанатов экси Нилу было глубоко фиолетово. И все же липкое, навязчивое ощущение слежки весь день не покидало его. Он то и дело оглядывался на раскинувшийся за окном проспект, пытаясь различить в осенней слякоти и мрачном тумане досаждающих репортеров. За что он действительно переживал, так это за то, как бы папарацци не добрались до близняшек Миньярд и не втянули их в свои дикие махинации ради привлечения внимания. К обеду Нилу на телефон успело прилететь несколько озадаченных и шокированных сообщений от Дэн и Мэтта: видимо, статья об их с Эндрю несуществующем романе добралась до главных таблоидов и раздела «популярное». Отчасти даже забавно было наблюдать за хаосом, который творился в интернете из-за сущей глупости, но свою причастность к этому происшествию Нил ощущал с резким, тревожным диссонансом — будто на фотографии до сих пор не мог узнать себя, несмотря на явное сходство с отражением в зеркале, как бы сильно он порой ни пытался его избегать. Мешала и беспечная улыбка, на которую он сильно сомневался, что был в принципе способен, и сам факт его нахождения рядом с Эндрю, факт контакта — такого близкого, привычного, словно он действительно был не просто странным знакомым, который сидел с его племянницами по будням. Глядя на мизерное расстояние между их ладонями и собственный вкрадчивый взгляд несложно было поверить в то, что на фото не то чтобы любовники, но хотя бы близкие друзья. И у Нила от своей очевидности, которую можно было вот так просто раскусить невооруженным взглядом, внутренности сжимались с сокрушительным давлением. Неужели он сам не заметил, что зашел так далеко? О чем он жалел больше всего, так это о том, что на фото не было видно выражение лица Эндрю. Нил готов был поспорить, что его собеседник выглядел гораздо менее нелепо, чем он — в конце концов, его-то со стороны Нил видел множество, целое неисчерпаемое море раз, — но взглянуть ради собственного любопытства все равно хотелось. Пролистывая изумленные, разъяренные и умиляющиеся комментарии в безликом интернете, он откровенно забавлялся и старался не выпасть из жизни окончательно, чтобы не упустить момент, когда кому-то из коварной мелкотни захочется устроить бунт на корабле и превратить безобидную игру с мозаикой в битву не на жизнь, а на смерть. — Тебя кто-то выслеживал рядом с садом последние несколько дней? — Эндрю вперился в него испытующим взглядом, словно любая фраза Нила могла стать спусковым крючком, правомерно отключающим его самоконтроль. Близняшки, довольные и увлеченные попытками уместить на коленях поделки из пластилина, как раз залезали на заднее сидение, не придавая никакого значения напряженному заявлению дяди. Его нахохленный, взъерошенный вид вообще мало их интересовал — они привычным жестом поцеловали его в обе щеки и, рассказав о вечерних планах насчет построения шалаша в гостиной, припустились к машине, перепрыгивая заполонившие дворик лужи на ходу. — Я никого не видел лично, просто было ощущение, что за мной кто-то следит, — честно ответил Нил, благоразумно выбирая осторожную искренность: Эндрю выглядел готовым взорваться гневной нецензурщиной в любую секунду. — Надо было сказать, — упрекнул его мужчина, и Нил скорее догадался, чем понял по судорожным движениям в его карманах, что вечная спутница в облике пачки сигарет сейчас берет весь удар за нелепое стечение обстоятельств на себя. — Ты злишься? — напрямую спросил Нил. — Что про нас написали в качестве любовников? — Эндрю вдруг на секунду замер, и промелькнувшее в его карамельной радужке потрясение отозвалось у Нила под кожей перебоями пульсового давления. — Я имею в виду… — он застопорился, пытаясь справиться с надоедливым смущением и недоумением. — Это всего лишь глупая статья. Про знаменитостей порой придумывают ерунду куда похуже. Это навредит твоей репутации? — Ты меня сейчас успокаиваешь? — голос Эндрю звучал почти шокировано. Они будто снова очутились в машине с истерящей Дороти, и каждый отголосок эмоций на чужом лице отзывался у Нила в мозге закоротившими нейронами. — Нил, за тобой следили неделями! И снимали исподтишка! И все ради того, чтобы до меня добраться. У тебя с головой все нормально? Нил не знал, как объяснить, что затопившее его облегчение сегодня утром при прочтении статьи мгновенно вытеснило собой любые негативные впечатления и страхи, которые непременно замучили бы нормального человека, не имеющего отношения к мафиозным разборкам. Пока за ним не вели охоту преступные синдикаты, все казалось простым и несерьезным. Зато он знал, как ненавидит Эндрю вторжение в свою личную жизнь — наученные горьким опытом немецкие репортеры раз сто думали перед тем, как соваться к нему с интервью и вопросами на пресс-конференциях, но в Америке, которая жила и дышала за счет звездных сплетен, к нарушению личных границ относились с куда меньшим трепетом. — Я не знаменитость, — спокойно напомнил Нил, — случайная фотография в сводке спортивных новостей меня мало волнует. Как только все поймут, что мы не вместе, журналюги потеряют ко мне интерес. — Мы скоро? — проныла Грейс, высовывая любопытный нос из окна. — Ты реально не в себе, — бросил Эндрю перед тем, как отправиться к водительскому месту. Грейс уставилась на Нила пристальным, вопрошающим взглядом, почувствовав сугубо взрослую, недоступную ей тему, в которую так хотелось заглянуть хоть краешком глаза. Нил показал ей язык и плюхнулся на пассажирское сидение, утопая в приятном тепле и запахе дорогой кожи. — Нил, ты любишь ходить на свидания? — тут же вцепилась в него с требовательным вопросом любительница по косточкам разобрать каждого встречного-поперечного. Видимо, снова выдумала, что они с Эндрю говорят о шурах-мурах, пока никто не слышит. — Мы можем пойти домой сами, а вы поедете в ресторан. Я вчера в кино видела такое. – И опять этот злосчастный телевизор, сокрушенно подумалось Нилу. — Я знаю, что после следующего поворота нам надо направо, — подхватила Дороти с важным видом, доказывая взрослым свою состоятельность в качестве знатока дорожных путей. — Да ну? — Нил здорово задолбался убеждать детей, что сводить их с Эндрю — плохая идея, поэтому не оставалось ничего лучшего как подыгрывать и надеяться, что они вскоре потеряют интерес к занятию, которое невозможно сдвинуть с мертвой точки. Его надежды, правда, становились все призрачнее и таяли на глазах, учитывая, что он теперь подлавливал девочек на ролевых играх, в которых главными героями оказывались они с Эндрю. Убеждения в том, что он не оттягивает кокетливо волосы при разговоре с их дядей, Грейс наотрез отказывалась принимать, пародируя его противным высоким голосом. — Не торопитесь, на свидания меня никто не зовет. — Больше про экси трынди, — невозмутимо посоветовал Эндрю, сдавая назад и хватаясь рукой за спинку его кресла. Стук сердца неожиданно сбился на хаотичную, беспорядочную очередь, когда Нил ощутил терпкий запах чужого парфюма. — Странно слышать это от человека, который подарил мне билет на игру в субботу. — Странно не дарить тебе билет на игру в субботу, зная, что иначе ты о ней не заткнешься. — Так ты только поэтому мне его подарил? Не потому что я оказался так любезен и помог тебе в сложный момент? — Нил нацепил на лицо самое невинное выражение из своего арсенала, и уголки губ Эндрю проделали мимолетный, едва заметный кульбит наверх. — Разумеется. — Дядя Эндрю тоже идет на игру, — бесцеремонно встряла в разговор Грейс, помогая сестре завязать плетенный браслет на запястье. — Это считается за свидание? — Корт для экси — самое ужасное место для свиданий, — отрезал Эндрю, трогаясь на светофоре. Нил упорно таращился в лобовое стекло, отказываясь даже самому себе признаваться в том, что натягивающая ткань кожаной крутки на литых из железа бицепсах была куда интереснее цветастых вывесок магазинов, активно готовящихся к Рождеству. — Не переживай, Нил любит экси, — услужливо успокоила дядю Дороти, — для него это будет хорошее место для свидания. Да, Нил? — Корт для экси — идеальное место для свидания, — самодовольно заключил Нил скорее просто ради того, чтобы из вредности возразить Эндрю, чем всерьез. — Как скажешь, — на удивление легко согласился Эндрю, заставляя его резко оторваться от несуразного созерцания луж на дороге. Послышалось, что ли? — Нил, теперь твоя очередь нести цветы, — деловито предупредила его Грейс. — И ты должен будешь красиво одеться, чтобы хорошо выглядеть и все такое. Чтобы сразу было понятно, что у вас свидание. — Нил и так всегда хорошо выглядит, — напомнила сестре Дороти, поудобнее устраивая на досточке пластилинового зайца. — Я ни разу не видела, чтобы ты наряжался… — задумчиво протянула Грейс, — и ты всегда лохматый. — Эндрю издал сдавленный звук, подозрительно напоминающий плохо сдерживаемый смех. Нил смерил его недовольным взглядом и собирался уже возразить, но Дороти оказалась куда быстрее и мгновенно переплюнула его по всем фронтам. — А дядя Эндрю всегда кучу времени торчит утром в ванной перед тем, как с тобой увидеться. — Эй, прекратите сейчас же, — хмуро приструнила их жертва детской непосредственности. — Что за нож в спину? Мы же договорились. — Между доставучей семейкой произошел странный энергетический обмен взглядами, смысл которого остался для Нила загадкой. Зато позлорадствовать в глубине души над красными кончиками ушей Миньярда ему никто не мешал. — Ваш дядя — звезда, ему положено всегда хорошо выглядеть. — Его жалкая, но правдивая отговорка ожидаемо никого не переубедила — разумеется, детям было интереснее верить в романтические глупости. Они заехали в маленькую уютную кофейню рядом с домом Нила и заняли привычный столик у окна с видом на гудящий проспект и осенний парк — близняшкам жутко нравилось рассматривать собачников и их питомцев, выползающих на улицу как раз к этому моменту. Отнекиваться от семейных посиделок Нил давно бросил — угрюмый взгляд Эндрю его нервировал, и дети вечно смотрели так, словно он у них отбирает последнюю конфету. К тому же у него редко были планы на вечер по будням, и слушать Эндрю, который упорно корчил из себя главного противника экси, а потом сам же посвящал его в тонкости тренировок и жалоб на местного капитана Дэя, было куда интереснее, чем залипать в телефон или засорять голову телевизионными передачами. — Если честно, я думал, что у меня крыша едет. Представляешь, уже собирался звонить родственникам в Англию. — Неловко поделился Нил, когда они снова заговорили про заголовки таблоидов. Оказывается, Кевин, капитан их домашней команды и золотой мальчик экси, был в ярости, увидев утренние новости. Требовал срочного опровержения и все силы бросил на то, чтобы ни Эндрю, ни его семья не оказались вмешаны в публичный скандал. Однако пиар-менеджер его временной звезды остался в Германии, и возня с редакцией заняла куда больше времени, чем они предполагали. — Почему не сказал, раз так боялся слежки? — Эндрю водрузил на стол стакан с кофе, который изобиловал взбитыми сливками, шоколадным сиропом и крошкой из печенья. Нил от греха и сахарной комы подальше ухватился за свой смородиновый чай. — Я же не думал, что это охотящиеся на тебя папарации. — Кто еще, черт возьми, это мог быть? — спросил Эндрю таким тоном, словно Нил был полным кретином. За столом повисла настороженная тишина — близняшки до сих пор крутились у прилавка, выбирая пирожные, а Нил судорожно пытался сообразить убедительную ложь, пока Эндрю сверлил его недоуменным взглядом. — Скажем так, — в итоге неуверенно пробормотал он, — в прошлом я боялся слежки совсем по другому поводу. И навязчивые журналисты меня мало пугают. — Ты типа кого-то грохнул? — Эндрю флегматично вскинул правую бровь, не особо удивленный его признанием. — Нет, конечно, — тут же заверил Нил, предусмотрительно утаивая часть, в которой стал лишь косвенной причиной чьей-то смерти. — Просто семейные проблемы. У моего отца были… связи. И я не очень-то хотел, чтобы он меня нашел. — Вырвавшаяся наружу правда, которую он так долго и упорно утаивал, полоснула по языку наждачным скрежетом. Эту приближенную к реальности версию его жизни только оборванными деталями знали Дэн и Мэтт, и Нил больше никого и никогда не планировал посвящать в нее. Однако в тот день, в небольшой, хорошо знакомой кофейне, где у Эндрю в первое их посещение взяли автограф и где всегда витал аромат корицы, а со стороны кухни тянуло печным жаром, у него просто не хватило сил врать напропалую. Он глядел на Эндрю выжидающим, готовым в любой момент отбиваться зверем, но в чужих глазах заметил лишь отголосок интуитивного, подсознательного понимания. Так смотрели только люди, жизнь которых тоже когда-то состояла из грязных секретов и безуспешных попыток сбежать от самих себя. — Я так и знал, что ты не безобидный лапочка-воспитатель, — самодовольно припечатал Эндрю, затаскивая на колени подбежавшую к ним Грейс. Дороти плелась следом, осторожно удерживая в руках блюдечко с черничным пирогом. — У тебя все хорошо? Ты покраснел, — как ни в чем не бывало констатировала она, как только уселась за стул рядом с Нилом. Он сдавленно кивнул и предпочел молча вгрызться в свой сэндвич с сыром, игнорируя насмешливый взгляд напротив.

***

Один из витражей на цветастой мозаике опасливо дрогнул; Нил ощутил это, как только открыл глаза утром. Ничего резко плохого не произошло: сны его были обрывистыми и скользкими, неприятной паутиной стягивая мысли — последствие недавних переживаний, которые моментально вцепись в его тревожный мозг с новой силой; но чему Нил хорошо научился за всю свою жизнь, так это распознавать смазанные сигналы подсознания, в народе именуемые чутьем. Иногда он просто шестым чувством знал, что произойдет что-то из ряда вон, и в такие моменты предпочитал не рисковать, если не было особой необходимости. В тот день ее действительно не было и, собирая хлюпающими носками ботинок все близлежащие лужи, он рассеяно добрался до сада, пытаясь унять навязчиво-беспокойное ощущение в груди. При виде небольшого репортерского фургона, припарковавшегося у знакомого забора, он ускорил шаг, почти переходя на бег. Не хватало еще, чтобы в край зарвавшиеся папарацци поджидали Эндрю или его семью среди бела дня. Однако стоило ему приблизиться, высокий, холеного вида незнакомец с лучезарно-фальшивой улыбкой уставился в его сторону, удерживая в руках миниатюрную версию стандартного микрофона. — А вот и тот, кто нам нужен! — торжественно объявил мужчина и жестом подозвал видеооператора, мгновенно наставившего на него гигантскую камеру. Контуженный шоком, Нил несколько бесконечных секунд растерянно вглядывался в объектив, пока журналист не вырвал его из состояния полного замешательства, переключая эмоциональный тумблер на что-то близкое к отметке «гнев». — Представьтесь, пожалуйста! — настойчиво поторопил его репортер, и нетерпеливость в его голосе всколыхнула внутри новую волну едва сдерживаемой ярости. — Мы хотим как можно больше знать о том, кто покорил сердце неприступной звезды мира экси! — конечно, вся эта нелепая вакханалия была спровоцирована глупыми сплетнями об Эндрю. — Что вы здесь делаете? — рявкнул Нил, в упор игнорируя раздражающие комментарии мужчины. Спешащие на работу люди, проходившие мимо них, начинали с интересом оглядываться на странную сцену, и на секунду ему даже показалось, что из окна сада на них глядит Робин. — Кто разрешил вам здесь снимать? — Об этом не волнуйтесь, разрешение получено, — с приторной улыбочкой заверил его журналист. — Так вы представитесь? — он отрепетированным жестом указал на камеру в руках своего напарника. — Мы не каждый день ловим такие сенсации! — Послушай, ты… — Что здесь происходит? — вышедший из себя Нил отпрянул от перекошенного репортера, которого успел угрожающе схватить за ворот брендовой, начищенной до блеска куртки. Тот испуганно вылупился на Эндрю, выросшего рядом, словно из-под земли. За стеклом машины Нил заметил взволнованные лица близняшек, и постарался напустить на себя как можно более спокойный вид, хотя от плохо скрываемой злости его прилично трясло. А еще вдруг стало всерьез страшно светиться на телевидении. — Мистер Миньярд! — вскоре опомнился хлыщ, переключившись на Эндрю, который казался куда более вменяемым. — Мы просто хотели побеседовать. Узнать все из первых уст, так сказать. — Ты дегенерат или как? — взъелся Нил. — Кто в здравом уме будет говорить с жалкими любителями копаться в чужом грязном белье вроде вас? — Я сейчас сделаю заявление, которое произведет настоящий фурор у вас в агентстве, — вкрадчиво начал Эндрю, вызывая в глазах журналюги жадный блеск. Нил осторожно покосился в его сторону. Проскользнувшая в привычно невозмутимом голосе сталь заставила волоски на затылке с опаской заволноваться. — Ты снимаешь? — спросил Эндрю у оператора, который кивнул с небольшой заминкой. В следующую секунду в осчастливленное лицо репортера прилетело четким, выверенным движением кулака, и от истошного вскрика у Нила на секунду заложило уши. Он отпрянул от упавшего на мокрый асфальт мужчины, с трудом подавляя давно въевшиеся в мозг рефлексы, которые просыпались всякий раз, стоило поблизости закрутиться опасной заварушке — давать деру и прятаться. — Если еще раз увижу тебя рядом с ним или кем-то из моей семьи, лицом не ограничусь. — Выплюнул Эндрю, игнорируя возмущения испуганных прохожих и стоны пострадавшего журналиста, пока оператор, напрочь позабыв о камере, пытался поднять его с земли и успокоить. — И своим коллегам по цеху передай, что я не буду терпеть ваших смехотворных попыток залезть ко мне в кровать. Если надо и в Америке оправдывать свое имя, поверь, я не постесняюсь. Ты меня услышал? — мужчина кинул на него озлобленный взгляд исподлобья, но ему хватило ума коротко кивнуть в ответ. — Вечером это будет во всех новостях, — осторожно заметил Нил, пока они быстро шагали к машине. — У тебя вроде рабочий день начался, — Эндрю даже не взглянул в его сторону, распахивая дверь для детей. Те тут же выпрыгнули на асфальт, поднимая мутные брызги цветастыми резиновыми сапожками. Глядели они так, будто Эндрю неожиданно отрастил хвост. Даже у Дороти, обычно вялой и медлительной по утрам, сна не виделось ни в одном глазу. — Кевин не надает по шее? — Нил с сомнением мялся у «Ауди», держа за руку Грейс, таращившуюся на спрятавшихся в фургоне неудачливых охотников за новостями. — Мне глубоко плевать, что думает Кевин о том, что тебя караулят по углам, — отрезал Эндрю, подхватывая Дороти на руки. Они заспешили к саду, потому что время и правда поджимало. Нил метался между желанием малодушно скрыться в привычной обстановке детской суеты и остаться с взволнованным Эндрю, хмуро косящимся по сторонам. Выглядел он смурнее орегоновских туч, словно на любое случайное замечание мог прописать злополучному собеседнику по самое не хочу. На пороге их встретила Робин. — Успокаивающий чаек? — бесстрашно предложила она новоиспечённой звезде, подтверждая догадки о том, что из окна сада все было отлично видно. — Или что покрепче? — Убедитесь, чтобы мои племянницы чувствовали себя в безопасности, — холодно потребовал Эндрю, помогая Дороти стянуть слишком длинный для детской шеи шарф. — Все будет нормально, — заверил его Нил, взглядом подсказывая Робин, чтобы она благоразумно скрылась за дверью. Не такие уж и глупые нынче водились студентки — след ее простыл, как только обеспокоенные близняшки, с трудом отлепившись от Эндрю, позволили увести себя к остальным детям. — Ты в порядке? — Ты серьезно меня сейчас спрашиваешь? — Ответь на вопрос, — с укором попросил Нил. С Эндрю приходилось изворачиваться не хуже, чем с детьми — такие же очевидные механизмы избегания неприятной темы. — Буду в порядке. А вот ты кажешься слишком спокойным для человека, за которым ведут слежку. — Это всего лишь обнаглевшие журналисты. И я сомневаюсь, что после сегодняшнего случая кто-то еще осмелится лезть в твою личную жизнь. — Нил передернул плечами, судорожно стискивая ладони в карманах куртки. Общение с тактильными маньяками под кодовыми именами Мэтт и Дэн плохо на него влияло — ему хотелось успокаивающе пройтись ладонью по чужому предплечью, почувствовать, как расслабляются под пальцами напряженные мышцы. — У твоего менеджера в Германии не будет проблем? — При чем здесь он? — устало нахмурился Эндрю — Нилу казалось, они говорят на разных языках. — Разве он не поддерживает твой имидж, пока ты в отъезде? Минус одна фотосессия для рекламы мужского парфюма. — Он как-нибудь переживет, — туманно ответил Эндрю: думал он, казалось, о чем угодно кроме возвращения в Берлин. — До вечера. Напишешь, если что. — Бросил он перед уходом. Светлая ладонь едва заметно коснулась запястья Нила, и он несколько секунд изумленно пялился на дверь, за которой мгновенье назад скрылся Эндрю, оставив после себя ощущение горящей кожи и слабый, едва уловимый запах цитрусов. Зря он переживал — день у них выдался как никогда хороший и беззаботный.

***

В пятницу утром на нежно-голубом кусочке витражного стекла появилось яркое, неоновое пятно розового цвета. Из машины Эндрю вместе с излучающими живость и энергию детьми вышла высокая, эффектная блондинка, которая в своем белоснежном полушубке казалась инопланетянкой в их галактике осенней слякоти и мокрой грязи. Нил встречал их на пороге, под укрывавшим от мелкого противного дождя козырьком, разрываясь между настороженностью и любопытством. Девушка прошествовала на внушительных каблуках до самой двери и, встретив пристальный взгляд Нила, не намеренного пропускать ее дальше, ярко улыбнулась. — Элисон Рейнольдс, новый пиар-менеджер твоего, как оказалось, не-бойфренда, впутавшегося в громадный скандал, — уверенно представилась она и протянула Нилу узкую ухоженную ладонь. Ее хватка оказалась совсем не вяжущейся с аккуратным маникюром: крепкой и серьезной, почти мужской. Уж дела она вести умела, это Нил сразу понял. — Не спрашивай, — безнадежно выдохнул Эндрю, ведя близняшек за руки. — Нил Джостен, — в итоге представился он, решив, что терять все равно нечего. Элисон производила куда более приятное впечатление, чем те хамоватые репортеры, хотя бы благодаря тому, что не пыталась протиснуться в узкое пространство между его плечом и дверью в коридор, терпеливо выжидая, пока он сам уступит дорогу. — Ты уверен, что мы не будем использовать его для пиара? — Элисон задумчиво обернулась на Эндрю. — С таким личиком я могу поработать. Состряпать вам роман, который за секунду заставит всех забыть, что ты избиваешь безобидных телевизионщиков посреди бела дня. — Но они приставали к Нилу! — сердито вступилась за дядю Грейс, яростно впиваясь в его ладонь своей крошечной рукой. — Это называется самооборомона! — заявила она, на секунду замявшись в сложном, запутанном слове. — Не спорю, детка, — Элисон примирительно вскинула ладони, — с образом рыцаря в белых доспехах тоже можно завоевать сердца неравнодушной публики. — Как насчет образа «оставьте меня в покое», за который тебе платит Кевин? — недовольно встрял Эндрю, пропуская племянниц в холл. — Нам нужно поговорить с твоим начальством, ваша охрана никуда не годится. Снаружи нужны камеры, на вахте — сторож даже в дневное время суток. — Это не слишком? — с сомнением протянул Нил. Не то чтобы у них под окнами были сходки фанатов экси, но чрезмерная бдительность и его заставляла неприятно настораживаться и ощущать себя не в своей тарелке. Спокойная, неторопливая атмосфера, царившая вокруг детского сада, была одним из самых больших плюсов, которые Нил находил в своей работе. — Этот парень теперь играет за американскую команду; как только состоится пресс-коференция с официальным заявлением, каждый захочет отхватить себе кусок новой звезды под крылом Кевина Дэя. Начнут пророчить сборную и прочее. — Серьезно пояснила Элисон, заставляя изумившееся сердце на секунду споткнуться о ее первую фразу. — Пока шок от новостей не затихнет, лучше быть начеку. Спортивные фанаты — это не девочки-подростки на концерте, могут и дебош устроить. — Ты теперь играешь за Портленд? — накинулся Нил на Эндрю, прожигающего Элисон мрачным взглядом. Очевидно, он не хотел, чтобы правда вылезла наружу так неожиданно, или вовсе не желал сообщать об этом Нилу, что ощущалось куда болезненнее. — Остаешься в Америке? — Я очень рада, что это всё, что вызвало у тебя интерес в моих словах, — наградила его насмешливой улыбкой Элисон, — а теперь, мне надо побеседовать с вашей заведующей. Можете пока продолжать драматично выяснять отношения. Я недолго. — Она продемонстрировала увесистую папку с документами: наверняка договоры о неразглашении и бумажная волокита, которая должна была обеспечить Эндрю и его семье право на конфиденциальность и безопасность. — Второй этаж, кабинет 211, — сипло бросил Нил, до сих пор пытаясь безуспешно собрать мысли в кучу. Эндрю. В Америке. Не на неделю и не на месяц, и даже не на полгода. Эндрю, который играет за Портленд. Эндрю, у которого новый контракт, новый пиар-менеджер и имидж. Эндрю, который может остаться навсегда. — Почему? — в итоге выдавил он единственное, что набатом билось в голове. — Нашел повод остаться, вот и все, — бросил Эндрю так обыденно, словно в этом не было ничего странного, шокирующего, волнующего. Ничего хаотично раскидывающего витражную мозаику по углам. Его хладнокровие почти вывело Нила из себя. — Контракт с немцами все равно подходил к концу. И я понял, что не хочу возвращаться. — Это означало, что Эндрю выбрал семью, расшифровал сухое признание Нил. Что Аарон предложил ему что-то большее жизни в Германии. — Серьезно, что ты так смотришь? — закатил глаза Эндрю. — Если тебя это так волнует, я могу здесь не появляться, — вдруг предложил он ровным, безразличным тоном. — Никакой угрозы для лапочки-воспитателя со скелетами в шкафу. — Ты… — Нил, пораженный чужим умозаключением, абсолютно неверным, к тому же, энергично закачал головой, — ты спятил? Я вовсе не о своей заднице беспокоюсь, боже. Мне плевать на журналистов и папарацци, я ведь говорил. Это просто… я думал, ты хочешь вернуться в Берлин. Что Аарон уговорил тебя приехать на время. — Сначала так и было, — неопределенно ответил Эндрю. Напряжения в его плечах слегка поубавилось, и Нил вдруг понял, что он волнуется. Правда, так непредсказуемо вырвавшаяся наружу, застала его врасплох, и что Нил успел понять за время их общения, так это то, что Эндрю очень не любил, когда что-то случалось поперек его планам и ожиданиям. Он так сильно привык контролировать каждую мелочь вокруг себя, включая расстояние, выдерживаемое между ним и случайными прохожими, которые узнавали его на улицах, что теперь реакция Нила, а точнее ее ожидание, здорово потрепала ему нервы. — Тогда я рад, что ты остаешься, — милосердно положил Нил конец его страданиям, — я просто… я слегка в шоке. Я ведь раньше тебя только по новостям и видел. И теперь мы даже не случайные знакомые, а… — он неуверенно замялся, вдруг понимая, что не может подобрать слова для того, чтобы описать, кем они друг другу приходятся. «Друзья» казалось безопасным вариантом, но чем-то из разряда «натяни сову на глобус». Знакомыми их тоже не назвать — слишком много личных подробностей они друг о друге знали (иногда не по своей воле). И Нил уж точно не собирался думать над тем, как окрестить его отношение к Эндрю в моменты, когда в голове случалось помутнение рассудка и наружу вылезали надежды, которые заставляли бабочек в животе кубарем кататься по его внутренним органам. Вроде того ощущения спокойствия и безопасности, нападающего всякий раз, когда Эндрю повышал уровень доверия к себе на несколько жалких процентов, которых Нилу, всю жизнь лишенного стабильности, хватало для несмелого преодоления границ страшной, уязвимой искренности. — Ты реально так сильно по мне фанатеешь? — Эндрю скривил красивое лицо в подобии презрительной гримасы, от которой у Нила в деснах прорезалось неудержимое желание улыбаться. — Я буду приходить на твои игры с гигантскими плакатами, разрисованными сердечками, и скупать все журналы с твоей недовольной физиономией на обложке, — припугнул он, откровенно наслаждаясь выражением чужого лица, которое у нормальных людей проявлялось лишь в моменты откровенной брезгливости. — Значит, мне повезло, что в субботу я не играю, — ворчливо оповестил Эндрю, — всё ведь в силе? — уточнил он теперь осторожно, как будто у Нила хоть в какой-нибудь из жизней хватило бы духу отказаться от экси. — Еще спрашиваешь. — Слушайте, вы долго будете трепаться про гребаные свидания на пороге? Нил, либо я их, либо они меня! — всклоченная Робин почти вбежала в холл, требовательно упирая руки в бока. — Мистер Идеал, у тебя есть другие дела помимо вечного соблазнения моего напарника? — вперилась она в Эндрю сердитым взглядом. — Ему не за это платят! — С его зарплатой он должен висеть со мной на телефоне семь из восьми часов рабочего времени, — парировал Миньярд, не особо впечатленный ее возмущением. — Так, до вечера, — Нил захлопнул дверь у Эндрю под носом, зная, что их перепалки с Робин могли длиться часами. — Прекрати это. — Серьезно, мне уже не смешно! — зашипела девушка. — Бросить меня с толпой гиперактивных спиногрызов, пока ты флиртуешь с чертовой спортивной знаменитостью! Которую, между прочим, и так видишь каждый день! — Я не умею флиртовать, — миролюбиво оповестил Нил, направляясь к источнику шума. День обещал быть долгим. Но у Нила бывали и похуже. Те, в которых и в помине не фигурировало Эндрю Миньярда.