Сердце султана

      Донхэ-хатун не мог бы сказать, что он ждёт призыва Повелителя с нетерпением, но определённое предвкушение от будущей встречи всё-таки присутствует. Надеясь, что султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк не призовёт его ночью, чтобы не пришлось тем самым ускорить «осмотр» у Сынхуна, рыженький хатун с неприкрытым любопытством с самого утра перебирает свои наряды, чтобы выбрать подходящий. — «Раз Чанёль сказал, что мне нужно вести себя гордо, я должен поддерживать этот образ, верно?» — предполагает Донхэ, не зная, на какой рубашке остановить свой выбор.       — Донхэ-хатун, если позволишь, то я бы не советовал тебе надеяться на то, что Повелитель призовёт тебя к себе именно сегодня, — робко возражает Хёнвон, благоразумно решив не мешаться под ногами, пока его господин так суетится. И эти слова удивляют Донхэ: до этого слуга только и делал, что радостно щебетал о том, как его господину повезло, как Повелитель к нему внимателен и щедр, и как всё удачно складывается. — «Возможно, Хёнвон что-то узнал на праздничном обеде, пока прислуживал членам династии?» — предполагает рыженький хатун, потому не решается отмахнуться от слов Хёнвона так легко — с интересом покосившись на слугу с серыми волосами, Донхэ вопрошает:       — Почему? Кажется, в гареме Повелитель высказался прямо о нашей следующей встрече. Да и гости уже уехали, Шивон это ещё на ужине рассказал.       — Донхэ, боюсь, Повелитель не имел в виду, что он призовёт тебя сразу же после отъезда гостей, — вздыхает Хёнвон, покачав головой, и отвернувшись к столику, чтобы налить для хатун немного свежего прохладного айрана. — Я не уверен, что правильно понял Чангюна-ага, но, кажется, Повелитель покинул дворец рано утром, последовав за своим племянником и его матерью.       — Повелителя сейчас нет во дворце? — изумлённо переспрашивает рыженький хатун, чуть было не усевшись мимо постели, но вовремя оправившись и устроившись ровнее. — Он решил посетить дворец Сонхвы-шехзаде? В такую рань? Но зачем?       — Скорее всего, Повелитель решил помочь шехзаде уладить все дела и провести обряд никяха для обретших друг друга истинных, — Хёнвон бережно придерживает кружку обеими руками и протягивает её Донхэ. — Хасеки тоже отправился вместе с Повелителем, чтобы помочь Винвину-султан со всеми хлопотами. Да и Уён был частью гарема, так что хасеки заинтересован в его благополучии.       — Дети Повелителя тоже отправились во дворец шехзаде? — интересуется рыженький хатун, принимая кружку и жадно выпивая прохладный освежающий напиток. Но в этом предположении слуга уже не уверен: с сомнением покачав головой, Хёнвон неуверенно отвечает:       — Полагаю, что нет. Возможно, Повелитель взял с собой лишь двух старших шехзаде. Для того, чтобы учиться подобным хлопотам, остальные ещё слишком малы.       — Но никях — это же не дело одного дня, верно? — уточняет Донхэ-хатун, начиная понимать, что пытается сказать ему Хёнвон. — Ты хочешь сказать, что… Повелитель не скоро вернётся?       — Боюсь, что да, Донхэ, — отвечает слуга с истинной печалью — видимо, он действительно расстроен тем, что приходится сообщать хатун подобные новости. — Даже несмотря на то, что никях, скорее всего, будет проведен в спешке, Повелитель задержится во дворце Сонхвы-шехзаде на несколько дней.       — На несколько дней… — повторяет рыженький хатун, с удивлением для себя понимая, что его собственный голос как будто погрустнел. — И чем мне тогда предстоит заняться? Плаванием? Работой у летописцев? Занятиями с Тэяном-султан и Тэмином-султан?       — Это тебе лучше уточнить у Шивона-ага, — предлагает Хёнвон, с сочувствием посмотрев на своего господина. — У валиде-султан сейчас много забот, но уверен, что после всех неотложных дел он займётся гаремом. Давай пока мы приоденем тебя, Донхэ-хатун, а потом узнаем, что приготовил для тебя валиде-султан.       В итоге Донхэ согласился с Хёнвоном — выбирать какой-то особенно праздничный наряд для повседневного дня не стоит, как и принаряжаться и увешивать себя множеством драгоценностей, как делает Исин-хатун. — «Чанёль сказал, что Исин уверен, будто золото поможет ему чувствовать себя увереннее…» — задумывается Донхэ, пока довольно кротко сидит на краю постели, позволяя слуге заплести его густые рыжие волосы. — «Надо будет расспросить Повелителя о символике драгоценных камней и о том, есть ли в них тот самый, особенный смысл, о котором говорил Чанёль».       Полностью доверять Чанёлю, которого Донхэ видел впервые в жизни, наверное, глупо, но омега всё равно думает о том, прав ли родственник хасеки, утверждая, что особенная ненависть Исина-хатун заключена в том, что Повелитель после «первой ночи», которую он «провёл» с новым фаворитом, подарил тому золотое кольцо со своей руки. Помимо того, что это по правилам дворца считается особенно щедрым подарком и широким жестом внимания и благоволения, Чанёль обратил внимание Донхэ на то, что Исин считает золото «своим». — «Надо понаблюдать за Кино-хатун — действительно ли он так осторожничает с золотом в присутствии Исина», — думает рыженький хатун, рассматривая кольцо Повелителя на своём пальце.       И Донхэ всё-таки решил не доверять вслепую Чанёлю, но в одном он был прав однозначно — несмотря на то, что на этом кольце нет никакого особенного узора, нет драгоценных камней в огранке, гость выразился достаточно ясно и уверенно: как только Донхэ оставит кольцо без охраны хотя бы на несколько минут, оно тут же исчезнет без следа. А уж то, будет ли в этом виноват Исин-хатун или у кого-то из гарема будут свои цели, для самого Донхэ уже будет не важно. Надеть украденное кольцо возможный похититель не решится — такие глупцы уже давно не задержались бы во дворце, — но вот подставить нового фаворита и устроить ему западню будет слишком легко. — «Даже любые другие украшения или даже наряды не создадут такую большую проблему, как это кольцо», — думает Донхэ, крепко сжимая руку в кулак. Теперь он не сомневается — это кольцо нужно оберегать также серьёзно, как он старался присмотреть за пинё Чжоуми-султан в своих волосах. Точнее, омега с запахом грейпфрута охотно оставил бы все свои вещи под постоянной охраной, но такое он себе позволить не может. — «Наверное, только покои членов династии и супругов султана под постоянной охраной», — предполагает рыженький хатун: несмотря на то, что сам гарем охраняется, как и нижний этаж, в том, что нанести ощутимый вред и даже попытаться убить могут и, казалось бы, слабые омеги, он уже не сомневается.        — «А уж Хичоль-султан гораздо опаснее, чем любой из янычар», — вспоминает Донхэ и невольно вздрагивает: несмотря на то, что хасеки порой даже относился к новому фавориту султана с терпимостью и неким снисхождением, особенно при детях Повелителя, рыженький хатун не мог не понимать, что супруг султана тоже может воспринимать его как возможного конкурента на очереди в покои Повелителя. — «А знает ли Хичоль-султан, что я не провожу ночи с султаном?» — некстати задумывается Донхэ-хатун: уж хасеки, в отличие от тех, кто не проводит с Ли Хёкджэ хан Ынхёком столько времени, возможно, догадался бы, что на новом фаворите султана практически не остаётся запаха альфы, с которым он, по версии всего дворца, проводит ночи. — «А что, если он действительно догадался?» — Донхэ снова вздрагивает, отрицательно замотав головой, когда Хёнвон участливо интересуется:       — Тебе холодно, Донхэ-хатун? Может, переоденешься во что-то потеплее?       Но Донхэ не было холодно — ему было жутковато от собственных предположений. Если Хичолю-султан действительно известно обо всём, что скрывает рыженький омега, то это может объяснить, почему с неохотой, но хасеки всё-таки подпускает Донхэ к детям Повелителя. — «Возможно, он делает это именно потому, что знает о том, что я не делил ложе с султаном?» — предполагает омега с запахом грейпфрута, пока Хёнвон заплетает мелкие косички из его рыжих волос. — «Если Повелитель рассказал ему, что я — не конкурент для гарема и членов династии и просто пытаюсь выжить, то это может объяснить поведение Хичоля-султан…»       Но задавать хасеки вопрос напрямую — это путь к одному лишь выходу. — «Тогда даже если Хичоль-султан ничего не знает, то всё равно придётся ему рассказать, с чем связаны мои расспросы», — уверен Донхэ-хатун, хоть и не говорит о своих сомнениях вслух, чтобы не впутывать в это Хёнвона. — «Об этом можно расспросить только Повелителя. Но с этим нужно быть очень осторожным, чтобы не добавить ему идей…»       Говорить с Повелителем, особенно о себе, по-прежнему страшновато — Донхэ до сих пор не знает, как султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк отреагирует на любое его неосторожное слово. Хатун то и дело приходится подбирать выражения, обдумывать то, что он хочет сказать — и всё это для омеги так непривычно и странно. — «Возможно, таков настоящий мир? Омегам всегда приходилось быть очень осторожными, так как они физически слабее», — предполагает Донхэ и почти не сомневается в этой мысли: во дворце даже в гареме, при других омегах и гаммах, приходится сдерживать себя, и эта попытка держать себя в руках совсем не похожа на попытку защититься у прошлого хозяина в Греции.       Сейчас Донхэ даже не может сказать, где он находился в большей опасности — в Греции ему угрожали физической расправой, особенно над его друзьями, и это была главная причина, почему омеге приходилось слушаться, но здесь ситуация одновременно и проще — и сложнее. От альф и их грубости рыженький хатун практически защищён, как и его друзья, если не учитывать настроение самого султана, но при этом основная опасность исходит от омег и гамм — обитателей гарема. — «Как же это всё непросто… Всевышний, что же мне делать?»       — Донхэ, в гарем пришёл валиде, — подсказывает Хёнвон, суетливо поправляя рубашку рыженького омеги. — Тебе стоит выйти поприветствовать его. Только молю тебя, не задавай валиде-султан слишком много вопросов.       — Не волнуйся, буду учтив, как Шивон-ага перед любым членом династии, — тихо отшучивается Донхэ-хатун и поднимается на ноги, сделав глубокий вдох перед тем, как обуться в эти неудобные туфли и выйти из покоев. Не дожидаясь, пока Чонсу-султан обратит на него внимание, Донхэ старается сдержать свою поспешность, чтобы случайно не оступиться на лестнице, пока он спускается вниз. Находиться в покоях без обуви ему гораздо комфортнее, вдобавок и хасеки по сути дал своё разрешение на подобное, так что ходить вне покоев в этих носатых туфлях рыженькому хатун до сих пор непривычно. Из-за этого омега видит единственный плюс пребывания в жаркой Греции: можно ходить без обуви, и почти всегда тепло, нет этого холодного, пронизывающего ветра, который легко заморозит любого наложника и его голову, если недостаточно хорошо просушить волосы перед тем, как уходить с занятия по плаванию.       — Донхэ-хатун, подойди, — коротко качнув головой в знак приветствия, Чонсу-султан легко взмахивает рукой, подзывая фаворита Повелителя к себе — и, послушно приблизившись, рыженький омега, ощутив почти отсутствующий запах цикламена, учтиво кланяется, негромко, но отчётливо ответив:       — Приветствую Вас, валиде.       Донхэ решает не задавать вопросы сразу же, как и просил его слуга: при окружившем их гареме спрашивать о чём-то личном всё-таки не стоит. Вдобавок, что одновременно и насторожило хатун, и по-своему успокоило — это то, что валиде всё-таки признаёт его статус «хатун», тогда как хасеки часто зовёт его просто по имени, даже при гареме и слугах. К тому же, Чонсу-султан не имеет привычки растягивать время, дополнительно мучая своего собеседника, которому важно его решение. Дождавшись, пока рыженький хатун выпрямится, валиде невозмутимо произносит:       — Повелитель перед своим отъездом интересовался процессом твоего обучения, Донхэ-хатун. Пришла пора тебе начать заниматься вместе с другими хатун.       — С другими хатун? Но я же… — выпаливает Донхэ, но вовремя осекается от того, как тут же замолкают наложники, переставая перешёптываться, вдобавок и взгляды переглянувшихся хатун так и кричат о том, что от этой новости они тоже не в восторге. — «Это не могло продолжаться и дальше. Возможно, Повелитель решил, что я провожу слишком много времени с его детьми», — думает рыженький омега, стараясь не зацикливаться на том, что во время занятий другие хатун наверняка тоже попробуют как-то его задеть, острыми словами и издёвками. — «Ещё и это празднование положило много вопросов… Интерес гарема к этому событию был нешуточный…»       — В ближайшие дни ты будешь посещать занятия в одиночестве, Донхэ-хатун, — несмотря на мягкий тембр голоса, говорит валиде-султан с практически стальной уверенностью — яркий признак того, что с этим решением лучше не спорить, если не хочешь заиметь ещё больше проблем. — Инсон-ага протестирует тебя и твои знания. После этого Повелитель примет решение, когда именно ты сможешь приступить к общим занятиям.       — Да, валиде, — с неохотой отвечает омега с запахом грейпфрута, послушно кивнув. Несмотря на то, что Донхэ бы охотнее позанимался с детьми Повелителя, провести несколько занятий в одиночестве тоже будет полезно. — «Может, я сумею расспросить Инсона-ага о всём том, что не даёт мне покоя? Я же не обо всём могу спросить при детях Повелителя…» — надеется рыженький омега, даже неловко дёрнув головой от неожиданности, когда валиде добавляет:       — Твоя помощь летописцам с греческими легендами весьма ценна, Донхэ-хатун, но сейчас ты должен быть заинтересован в первую очередь в собственном обучении. Воля Повелителя в этом вопросе недвусмысленна. В дальнейшем ты сможешь снова предложить свою помощь, если у тебя будут на это намерение и свободное время.       — «Значит, я пока больше не смогу взглянуть на карты и пообщаться с Сонмином», — слишком быстро понимает Донхэ — от этого их наспех продуманный план побега снова терпит поражение. — «И выбраться из дворца не так просто… Придётся искать другой способ».       И после этого валиде тут же теряет интерес к фавориту султана — повернувшись к Шивону-ага, чуть ли не вытянувшемуся вверх, как испуганная цапля, супруг султана раздаёт указания, которые Донхэ уже не касаются. Вдобавок Чонсу-султан взял с собой в гарем более опытного слугу, Онью, а не Рёука, так что рыженький омега не может рассказать своим друзьям о том, что их план побега изменился. — «Если бы я был уверен в том, что Хёнвон не помешает нам сбежать — я бы легко отправлял его к друзьям с сообщениями», — думает фаворит султана, но слишком быстро отказывается от этой мысли: пришлось бы брать слугу с собой, а Донхэ не уверен, что такой хрупкий на вид омега осилит побег из дворца. — «Да и он не побежит с нами», — рыженький хатун надеется, что за это время он уже немного разобрался в мышлении и поведении своего слуги, чтобы делать столь уверенные выводы о Хёнвоне. — «Он же уверен, что я счастлив быть фаворитом султана…»       Также валиде, как оказалось, отменил распоряжение хасеки о том, что хатун будут принимать пищу лишь в своих покоях, и это рыженькому хатун тоже не понравилось — от одной мысли о том, что рядом с его едой будут находиться и Исин-хатун, и Кино-хатун, Донхэ тут же стало не по себе. Но Чонсу-султан, судя по всему, был осведомлён о том, что происходило на нижнем этаже, так как его решение удивило всех: благодаря обилию столов для хатун в общем зале фавориты будут принимать пищу по отдельности друг от друга, каждый за своим столом. Подобное решение могло бы вызвать кучу проблем, если бы фаворитов во дворце было гораздо больше, но раз во время траура в прошлом году, по словам местных слуг, гарем практически распустили — это в данном случае помогло ситуации.       Но раз валиде не взял в гарем детей Повелителя, повидаться с этими славными мальчиками у Донхэ не выйдет — Чонсу-султан не предлагает фавориту султана отправиться на прогулку в сад вместе с младшими детьми Повелителя, а навязываться в этом вопросе рыженький хатун не хочет. — «Если Повелитель принял решение больше не выделять меня среди прочих фаворитов, лучше не просить о новых встречах с Тэяном-султан и Тэмином-султан», — подобная мысль кажется Донхэ не совсем плохой: если Повелитель Трёх Миров решил предоставить фавориту очередное испытание — его нужно пройти, чтобы выжить в этом дворце. — «Вдобавок наконец получится расспросить Инсона-ага…»       И Донхэ убеждён, что пока всё складывается не так уж и плохо — с наставником давно следовало позаниматься наедине, так как мальчики, хоть с ними и весело, изучают далеко не всё из-за своего юного возраста. — «Мне надо побольше узнать о том, что происходит сейчас на этих землях», — решает рыженький хатун, пока Хёнвон оставляет его в небольшом зале вместе с наставником — и выходит за дверь. — «Также мне нужно больше изучить Коран — и уклад, который установили султаны династии Ли…»       — Донхэ-хатун, пройдёмся по твоим знаниям, чтобы я мог сообщить валиде-султан о том, каких высот ты уже достиг, — произносит Инсон-ага, перебирая свиток за свитком. Спохватившись, Донхэ понимает, что возможности лучше ему может и не представиться: оправившись и сухо кашлянув в кулак, рыженький хатун звонко вопрошает:       — Инсон-ага, за время моего обучения у меня накопилось несколько вопросов… Не мог бы ты ответить на них перед тем, как проверять меня?       — Это ещё что за просьбы? — не слишком любезно, но всё-таки с явным терпением отвечает наставник — наверняка дети Повелителя засыпали его множеством вопросов, так что опыт у Инсона-ага явно имеется — и немаленький. — Вопросы тебе следовало задавать в процессе обучения. Или ты хочешь спросить о чём-то лично для себя?       — Не то, чтобы для себя, — Донхэ совершенно не продумал, как именно он будет убеждать наставника дать ответы на его вопросы, потому приходится придумывать на ходу. — Просто у меня появились вопросы, на которые сможет ответить только такой человек, как ты — сведущий во многих вещах. Да и у кого мне ещё спрашивать, как не у тебя?       — Льстить ты уже научился, но на мне эти штучки брось, — отрезает Инсон-ага, но в остальном он, кажется, не прочь утолить любопытство нового фаворита. — Ладно, пусть будет так. Только если это не займёт у нас весь день. Что ты хочешь узнать?       — Я знаю, что Повелитель и хасеки сейчас не во дворце — они отправились во дворец Сонхвы-шехзаде, — Донхэ решает не выпаливать свой вопрос напрямую, а всё-таки старается аккуратно подвести разговор к интересующей его теме. — И я знаю, что в скором времени бывший наложник Повелителя, Уён, заключит никях с Саном-пашой. А как проходит никях? В летописях этому уделяется мало внимания.       — Никях — это традиционный обряд бракосочетания, — сразу же отвечает наставник, совершенно не удивившись подобному вопросу. — Ты мог бы и сам узнать о нём больше, если бы усердно читал Коран. В никяхе есть три основных правила — пара, желающая пожениться, свидетели и махр.       — Ты… не кажешься удивлённым, — подмечает Донхэ-хатун, с интересом прислушавшись к словам Инсона-ага и тут уже ухватившись за незнакомое или даже позабытое слово. — А что такое махр?       — Фаворит Повелителя и должен быть заинтересован в том, чтобы султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк принял решение сделать его своим супругом, — Инсон-ага лишь пожимает плечами, покосившись на рыженького омегу. — Скорее, меня больше удивляет то, что ты не задумывался о никяхе гораздо раньше. Махр — это подарок, который альфа обязан выплатить омеге перед никяхом. Махром может стать любое имущество альфы, деньги, драгоценности или даже металлы — всё, что будет оговорено обеими сторонами.       — То есть, Сан-паша будет обязан выплатить Уёну какой-то подарок? — Донхэ морщит лоб, не понимая смысл этого действа. Вдобавок от слов кастрированного альфы ему становится не по себе — думать о том, что он, как фаворит, должен быть заинтересован в браке с султаном, неловко и в чём-то даже страшновато. Но всё равно рыженькому хатун любопытно узнать, какие сейчас порядки, потому, немного подумав, он пытается угадать назначение махра:        — Альфа таким образом покупает омегу?       — Нет, Донхэ-хатун, ты путаешь махр с калымом, — возражает Инсон-ага, покачав головой — несмотря на то, что наставник не был в восторге от просьбы Донхэ, он всё равно терпеливо дождался, пока его «ученик» озвучит своё предположение. — Это не покупка омеги, и не выплата членам семьи омеги в качестве выкупа. Пророк обязывал всех своих сподвижников перед заключением брака отдавать махр своим будущим супругам. Махр — это некая компенсация омеге, подарок в виде его личного имущества. В случае, если его альфа отправится к Аллаху или будет иметь место развод супругов, махр останется у омеги в любом случае. Альфа и члены его семьи не посмеют претендовать на махр, что бы ни произошло далее.       — Вот как, — рыженький омега чуть причмокивает губами и с интересом наклоняет голову набок, обдумывая услышанное. — Ты сказал, что махр оговаривается обеими сторонами заранее. То есть, альфа не может выбрать махр самостоятельно?       — Махр выбирается либо по оговорённости с представителями омеги, либо он должен быть не менее определённого размера, установленного шариатом, — поясняет наставник со слабым запахом подсолнуха. — Минимальный размер — тридцать грамм серебра. Меньше махр быть не может, даже если стороны пытались договориться о меньшем размере выплаты. А максимальный размер не ограничен.       — И махр необходимо выплатить до никяха? — уточняет Донхэ, задумавшись: несмотря на то, что омега уверен — даже вне дворца омеги и гаммы не так уж и свободны в своих возможностях, слова о махре, который альфа не сможет отобрать у своего супруга, звучит как некий гарант стабильности. — Поэтому Хичоль-султан поехал вместе с Повелителем? Он будет… представителем Уёна?       — В том числе, — Инсон-ага продолжает перебирать свитки, пытаясь найти подходящий. — Как правило, махр выплачивается до обряда никяха — династия Ли придерживается этого подхода. Но некоторые разделяют махр на части либо выплачивают его при разводе. Но большую часть махра альфа обязательно приносит на саму свадьбу. Это могут быть драгоценности, украшения или дорогая одежда. Но если махр не выплачен в оговоренный срок, омега имеет право на условный развод, пока махр не будет уплачен.       — И всё? Это все необходимые условия для никяха? — рыженький омега с любопытством тарабанит пальцами по столу и морщит нос — его интерес остался неудовлетворённым. — Мне казалось, что всё куда сложнее.       — Махр — это основная часть обряда, но не заключительная, — возражает наставник, нахмурившись. — Не перебивай. В первую очередь представители оповещают друг друга обо всём родстве альфы и омеги, чтобы они не оказались близкими или молочными родственниками. В случае Сана-паши и Уёна возможность кровного родства минимальна, поскольку Сан-паша из Японского королевства, но всё равно это стоит проверить. Затем во время договорённости обсуждается размер махра, и если стороны пришли к общему мнению, представитель омеги — желательно альфа — оглашает решение омеги и начинаются приготовления к никяху.       — Представитель? А вообще — зачем он нужен? — бурчит Донхэ, неосознанно обращая внимание на то, как поблёскивает кольцо на его пальце. — Ещё и альфа…       — Омега может ответить за себя сам, если он уже был в браке ранее, а сейчас разведён или вдовец — и при условии, что в браке у него были интимные отношения с супругом, — поясняет Инсон-ага и, по тому, как в зале тут же повисла тишина, наставник понимает, что фаворит султана окончательно запутался. Немного смягчившись, кастрированный альфа наклоняется ближе и спокойно добавляет:       — Я объясню проще. Уён впервые вступает в брак, и, раз Повелитель не вызывал его к себе на ночь — Уён невинен. В этом случае решение омеги о браке с альфой всегда озвучивает его представитель. А учитывая то, что Уён всё-таки был частью гарема Повелителя Трёх Миров…       — То это значит, что хасеки и Повелитель считаются его законными представителями. Я понял, — Донхэ чешет кончик носа, внезапно для себя кое-что вспомнив. — А ещё я вот, о чём подумал. Раз, как я слышал, альфа может совершать пять обрядов никяха, но иметь одновременно до четырёх супругов — Сан-паша тоже может найти себе других супругов?       — Может, но не так много, как свободный альфа нашего государства, — Инсон-ага пожимает плечами, совсем не удивившись такому вопросу. — Янычары, конечно, не считаются рабами, как слуги или гарем, но они и не полностью свободные альфы. В этом случае у янычар может быть не более двух супругов. Но если первым супругом янычара становится его истинный, второго супруга он скорее всего не заведёт.       — Как Ифань-паша? — Донхэ-хатун тут же вспоминает другого янычара из Японского королевства, который тоже сумел обрести своего истинного во дворце султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка. — Он ведь тоже не нашёл себе второго супруга?       — Верно, как Ифань-паша, — наставник покачивает головой, как будто даже немного обрадовавшись тому, что фаворит Повелителя нашёл подходящий пример, чтобы объяснить ситуацию и местные правила более наглядно. — Янычары в принципе редко ищут вторых супругов. Пока они на службе Повелителя, им нужно быть готовыми в любой момент отправиться на войну по первому зову Повелителя. А содержать нескольких супругов и быть уверенным в их благополучии, зная, что ты можешь погибнуть во славу Повелителя, не так просто.       — То есть, не каждый альфа может заключать брак с большим количеством супругов? — Донхэ не верит тому, что слышит: ему казалось, что любой альфа может заполучить столько омег, сколько пожелает — и гарем Повелителя выглядел как вполне убедительный пример. — А как же гаремы?       — Донхэ-хатун, с этого дня я освобожу тебя от большинства твоих занятий — и ты будешь безвылазно читать Коран, пока не запомнишь основы, — Инсон-ага удручённо качает головой, не впечатлившись этими вопросами фаворита Повелителя. — Разумеется, не каждый альфа сможет обеспечить несколько супругов. Как гласит Коран, альфа может одновременно иметь несколько супругов только в том случае, если он гарантированно сможет одинаково заботиться о них, обеспечивать и проводить с ними ночи. Если омега сможет доказать, что супруг уделяет ему меньше внимания, чем другим омегам, что он не дарит ему подарки, одаряя других супругов, и что альфа посещает его ночами реже, чем других супругов — развод будет вполне законным решением.       — Одинаково относиться… — задумчиво повторяет рыженький хатун, почесав затылок: возможно, на его представление накладываются воспоминания из Греции, где альфы не задумывались о подобных правилах или же просто им не следовали. — А как же тогда Повелитель…       Инсон-ага тут же бросает на фаворита султана настолько пронзительный и тяжёлый взгляд, что Донхэ-хатун сразу прикусывает язык: ему захотелось втянуть голову в плечи и по возможности испариться с поля зрения наставника. — «Надо быть осторожным», — напоминает себе рыженький омега. — «Даже то, что я не всё помню, уже не даёт мне поблажек. Мне следует быть осторожным».       — Я хотел сказать… Повелитель имеет целый гарем, и всё равно при этом он проводил обряд никяха четыре раза, — Донхэ приходится подбирать слова, чтобы не ткнуть сразу же в то, что султан по первому взгляду относится к своим супругам по-разному. — И Повелитель же не может постоянно отправляться в Японское королевство, чтобы уделить внимание своему третьему супругу, верно?       — В случае Повелителя брак имеет более сложное значение, чем у свободных людей или рабов, — поясняет Инсон-ага, продолжая наблюдать за рыженьким хатун с неприкрытым подозрением. — Как много ты знаешь о супругах Повелителя? В истории династии Ли ты ещё даже не добрался до деда Повелителя — султана Ли Кёнхуна, да упокоится его душа с Аллахом.       — Я… я знаю, что в случае валиде-султан многое в браке зависело от решения родителей Повелителя и Чонсу-султан, — Донхэ не хочет выдавать, что Повелитель откровенничал с ним о своих супругах, но подвести разговор к интересующей его теме необходимо. — Хичоль-султан пришёл в гарем сам, и многие считают его истинной парой Повелителя — и это уже выглядит как разное отношения Повелителя к супругам. А как тогда всё произошло с Джеджуном-султан?       — Догадываюсь я, у кого ты всё это выяснил — и мне совершенно не нравится, что ты так просто задаёшь подобные вопросы, Донхэ-хатун, — Инсон-ага скрещивает руки на груди, и от его строгого взгляда рыженькому хатун тут же хочется всё объяснить, чтобы наставник не доложил потом Повелителю о его болтливости. Нервно сглотнув, он спешно возражает, даже чуть двинувшись вперёд:       — Ты что, Инсон-ага, я даже с детьми Повелителя подобное не обсуждаю! Я потому и обратился к тебе, ведь ты наверняка многое знаешь — и потому ты можешь помочь мне разобраться в происходящем. Лучше я расспрошу тебя, чем скажу что-то неосмотрительное и тем самым разозлю Повелителя, тебе так не кажется?       — Твоя правда, но меня всё равно беспокоит твой слишком активный интерес к этой теме, — ворчит Инсон-ага, присаживаясь рядом. — Убедил, назовём это очередным уроком истории династии Ли. Почему ты считаешь, что Повелитель не одинаково относится к своим супругам?       — А разве это не очевидно? — предполагает Донхэ-хатун, наклонив голову набок. — Я не пытаюсь бросить тень на валиде-султан, Аллах свидетель, но он же не сможет больше родить Повелителю ни одного ребёнка, и если думать об этом с точки зрения закона…       — С точки зрения закона, значит, — повторяет Инсон-ага, потерев пальцами подбородок. — Давай подумаем вместе. С точки зрения закона Повелитель должен был отослать валиде в старый дворец, разлучить с его единственным ребёнком, вдобавок ещё и развестись с ним, чтобы другой супруг мог занять его место и родить Повелителю много крепких и здоровых шехзаде. Такой участи ты желаешь валиде?       — Участи? Нет… нет, это… ужасно, — от услышанного рыженькому хатун становится очень страшно: с этой точки зрения Повелитель действительно позаботился о своём первом супруге, даровав ему столь высокий статус. — То есть, статус валиде спасает Чонсу от столь суровой участи?       — Если опустить тактичность до твоего уровня, то да, — с неохотой соглашается Инсон-ага, мелко кивнув. — К сожалению, из-за того, что Чонсу-султан больше не способен родить Повелителю наследника, быть хасеки-султан он больше не мог. В такой ситуации иного пути у валиде не было, но Повелитель нашёл способ не нарушать заветы Корана — и не отсылать от себя супруга. Зато теперь, по милости Повелителя, Чонсу-султан поднялся до столь высокого статуса, до которого поднимаются только матери действующих султанов. Ну что, ты по-прежнему считаешь, что к валиде Повелитель относится хуже, чем к хасеки?       — А как быть с ночами? — с интересом уточняет Донхэ-хатун, задумавшись. — Я бы не посмел спрашивать такое у Повелителя, но… учитывая состояние валиде-султан, может ли Повелитель вообще проводить с ним ночи?       — Как бы то ни было, Чонсу-султан — супруг Повелителя, а такие детали брака ведомы лишь Аллаху. Спрашивать об этом — грех, — отрезает Инсон-ага, наблюдая за тем, как побледнел рыженький хатун. — Я умолчу о том, что ты спрашивал об этом, если ты сделаешь выводы из нашего разговора и больше никогда не будешь спрашивать подобное.       — Конечно, Инсон-ага. Я просто… действительно стараюсь понять, как Повелитель умудряется следовать правилам — и в то же время так изящно их обходить и делать то, что он считает правильным, — Донхэ-хатун решает немного покривить душой и добавить в свои слова каплю лести, как наверняка сказал бы любой из гарема. — Но всё равно получается так, что Чонсу-султан и Хичоль-султан получают больше внимания от Повелителя, чем Джеджун-султан, разве нет?       — С Джеджуном-султан ситуация также непохожа на отношения с другими супругами Повелителя, — Инсон-ага по-прежнему смотрит сурово, не поверив этой лести, но всё-таки кивнув, принимая объяснения Донхэ за действительные. — Прежде всего, их брак был важен для военного союза между двумя государствами. Одному Аллаху ведомо, чем бы закончилась Война Трёх Миров, если бы воины Японского королевства не встали на сторону Повелителя. Та война унесла много жизней, но тебе ли об этом не знать.       — С чего вообще всё началось? — уточняет Донхэ-хатун: от мысли о войне и о том, что в ней он потерял всю свою семью, рыженькому хатун хочется узнать как можно больше, ведь это может помочь ему в возрождении воспоминаний. — Войны ведь не начинаются с пустого места, правильно? Даже у кровавой династии Кан были свои мотивы, когда они захватывали земли.       — Мотивы практически всегда одни и те же, — вздыхает Инсон-ага, покачав головой. — Больше территория, больше скота и запасов, больше денег и больше рабов. Китайское царство разрасталось и им требовалось больше места, вдобавок кровожадную династию Кан сменили более рассудительные султаны династии Ли. А богатые земли нашего государства давно не давали им покоя.       — Тогда почему они выбрали именно это время? — Донхэ хмурится, постучав костяшками пальцев по столу. — Только из-за того, что династия Ли не была известна так, как династия Кан, на поле битвы?       — Можно сказать и так, — с неохотой соглашается наставник. — Султаны династии Ли заложили начало образования военных союзов. Они приглашали послов из других государств и устраивали приёмы. Правители Китайского царства наверняка понимали, чем могут закончиться эти встречи — союзами государств, так что момент для вторжения мог быть упущен.       — Потому они вторглись на наши земли до того, как был заключён союз, — задумчиво рассуждает Донхэ-хатун, наморщив лоб. — А как же монгольский хан? Кажется, в жилах Повелителя течёт его кровь.       — Земли Монголии гораздо меньше и потому они интересовали Китайское царство в меньшей степени, — Инсон-ага дотягивается до одного из свитков и раскатывает его по столу, демонстрируя очертания владений государств до начала Войны Трёх Миров. — Вдобавок первая вылазка воинов Китайского царства была совершена ещё задолго до рождения Повелителя. Это произошло во время правления его деда, султана Ли Кёнхуна.       — И что произошло? — Донхэ с интересом всматривается в контуры на карте, сдерживая желание провести по толстым чернильным линиям пальцем. — Это было большое сражение?       — Скорее, это было вероломное нападение, — вздыхает Инсон-ага, покачав головой. — Воины Китайского царства не заявляли о своих намерениях, и явились на очередной приём в качестве послов. Когда султан Ли Кёнхун вышел к гостям, чтобы поприветствовать их — воины напали на него и его охрану. К сожалению, янычары не сумели спасти своего султана от гибели.       — Прямо во дворце? — охнув, рыженький хатун нервно ёжится: теперь ему кажется, что такое количество охраны во дворце размещено совсем не зря. — «Многие правила пишутся кровью…» — Донхэ кажется, что эти слова он уже где-то слышал, но он не может вспомнить, где именно.       — В тот день мы практически лишились всей династии Ли, — наставник мрачнеет, с сожалением рассказывая об этой части истории. — Были убиты практически все супруги Повелителя, его дети, его братья и их дети. Практически все члены династии, что были во дворце, отправились к Аллаху — и старшие дети Повелителя, и совсем маленькие.       — Но… кто-то же выжил, верно? — почти шёпотом спрашивает Донхэ, надеясь, что его голос не дрожит: ему страшно думать о том, что его семья погибла в войне, но представлять то, что во всём дворце вероломные захватчики резали всех без разбора — и взрослых, и маленьких детей, — ещё страшнее. — Иначе династия Ли бы прервалась…       — Один из советников Повелителя, Ким Кибом, успел спрятать в укромном месте одного из супругов Повелителя, Ли Канту, и его сына, шехзаде Ли Юнхо — и отдал жизнь, защищая их от воинов Китайского царства, — рассказывает Инсон-ага. — Отец нашего Повелителя, султан Ли Юнхо, был тогда немногим моложе Тэяна-султан и Тэмина-султан.       — Так это в его честь султан Ли Юнхо назвал своего старшего шехзаде? — наконец понимает Донхэ-хатун, подпирая голову рукой. — В честь советника своего отца, который спас ему и Ли Канте жизнь?       — Верно, Донхэ-хатун, — соглашается Инсон-ага: на мгновение фавориту Повелителя даже показалось, что наставник приятно удивлён его ходу мышления. — В дань памяти преданному советнику своего отца, султан Ли Юнхо даровал своему первенцу то же имя, Кибом — «Владеющий тонким расчётом».       — А что означают имена султана Ли Кёнхуна и его супруга, Ли Канты? — заинтересованно вопрошает рыженький хатун, он для себя уже понял, что имена людей во многом влияют на их характеры и судьбы, но выдавать наставнику свои мысли на этот счёт он не хочет. — «Хватает уже и того, что хасеки знает, что я заинтересовался значением драгоценных камней», — уверен Донхэ, потому и старается вести себя привычно безрассудно-отчаянно, как все привыкли. — «Чанёль наверняка пересказал ему наш разговор в мельчайших подробностях…»       — Тебе следует также изучить, как слагаются наши имена и что означают слоги имён, — Инсон-ага удручённо покачивает головой, но на этот вопрос отвечает гораздо охотнее, чем на предыдущие. — Имя Кёнхун означает «достойный и уважаемый». А имя Канты — «белоснежный ангел».       — Наверное, Ли Канта был очень хорош собой, — подмечает рыженький хатун, почесав затылок — мысль о том, что ему следует изучить принцип слагания корейских имён, кажется неплохой. — Простого омегу так не назовут.       — Ты будешь удивлён, но Мингю-шехзаде перенял многие черты внешности от Ли Канты, — рассказывает Инсон-ага, пожимая плечами. — Шехзаде к совершеннолетию вырастет ещё и будет высоким, так как его бабушка и прабабушка тоже были очень высокими. Несмотря на то, что шехзаде кажется копией Повелителя, в чертах его лица многое напоминает именно Ли Канту. Это подмечал даже султан Ли Юнхо, когда шехзаде был совсем маленьким. Больше всего на Ли Канту походит только Чжоуми-султан, младший брат нашего Повелителя, о котором ты, возможно, слышал, но это и неудивительно — Чжоуми-султан омега, а они чаще походят на родственников-омег.        — Думаешь, я тоже похожу на своего мать, Инсон-ага? — задумчиво вопрошает Донхэ, поморщившись. — Я так и не могу вспомнить ничего о своей семье. Я не знаю, кем были мои родители и чем зарабатывали на жизнь, где мы жили, и даже ни единого имени я не могу вспомнить.       — Огонь в волосах — это редкое явление и просто так в роду не встречается, — подмечает Инсон-ага, протянув руку и легко пригладив волосы на виске Донхэ-хатун, пользуясь тем, что он не отдёргивается от прикосновения. — Либо кто-то из твоих родителей был таким же огненно-рыжим, либо это был кто-то из их родителей. Такие люди не остаются незамеченными.       — Да, Повелитель также сказал, — рыженький хатун печально усмехается, вытянув руку и рассматривая кольцо султана Ли Хёкджэ на пальце. — Но мне этого мало. Если бы я помнил хотя бы их имена, чтобы я мог почтить их память — я уже был бы счастлив.       — Люди ненасытны. Если бы ты знал имена, ты бы точно также думал лишь о том, чтобы выяснить, где вы проживали и какое хозяйство вели, — голос Инсона-ага становится немного мягче, как будто наставник понял по состоянию фаворита султана, что он перестал льстить и притворяться и заговорил наконец о том, что его действительно беспокоит. — Но я понимаю тебя. Для того, чтобы поднимать летописи, нужно хотя бы иметь представление, в каких сёлах в годы Войны Трёх Миров проживали жители с огненными волосами. И, боюсь, никто, кроме Повелителя, не сможет тебе помочь в этом.       — Да, и я очень хорошо понимаю, что сейчас Повелителю совсем не до меня, так что беспокоить его этим вопросом глупо и даже опасно, — ворчит Донхэ, украдкой покосившись на наблюдающего за ним наставника. — Только не читай мне нотации, как Шивон-ага, хорошо? Я дождусь, когда Повелитель будет в более подходящем для этого настроении, чтобы выслушать мою просьбу. Только захочет ли Повелитель мне помогать…       — Повелитель знает о том, как важны семейные узы, — возражает евнух со слабым запахом подсолнуха. — Не думаю, что он откажет тебе в помощи, если ты будешь разумным и выберешь нужный момент для своей просьбы. Не забывай — ты его фаворит и потенциальный будущий супруг. Для обряда никяха Повелителю нужно будет узнать о твоём роде, так что отчасти это будет в его интересах.       И хотел бы Донхэ сказать, что эти слова его успокоили, но думать о том, что Повелитель может быть заинтересован в том, чтобы сделать его своим пятым супругом, страшновато. — «А что, если Ли Хёкджэ хан Ынхёк решит, что супруг, с которым можно «проводить ночи» по версии всего дворца — это хорошая идея?» — встревожился рыженький хатун, неосознанно уставившись на Инсона-ага. Но наставник истолковывает его тревогу по-своему, так как он неожиданно участливо добавляет:       — Просто дождись, когда Повелитель будет в подходящем настроении. За желание узнать больше о своей семье Повелитель тебя не накажет, даже если откажет в помощи. Он мудр и справедлив.       — Да, ты прав, — соглашается рыженький хатун, решив аккуратно сменить тему. — Спасибо тебе, Инсон-ага. Только… не рассказывай детям Повелителя об этом разговоре, пожалуйста. Я бы не хотел их беспокоить своими заботами. Они и так знают слишком много о моих проблемах, даже без моего на то желания.       — Вот уж точно. Мальчики продолжают расспрашивать о тебе и о том, сумеешь ли ты вспомнить хоть что-то о своём прошлом, — подмечает Инсон-ага, немного прищурившись. — Но ты умудряешься подать свои пропавшие воспоминания таким образом, что им скорее интересно, чем страшно. А ведь одной неосторожной фразы бы хватило, чтобы они перепугались.       — Знаю, и именно потому я бы не хотел, чтобы они узнали, что мои отсутствующие воспоминания меня настолько тревожат и мучают, — признаётся Донхэ, пожимая плечами. — Я бы мог подначить их вопросами своего прошлого, чтобы они обратились с этим к Повелителю… но я этого не хочу. Повелитель только начал обращать на мальчиков своё внимание… я не хочу их рассорить. Я себе этого не прощу.       — А ты не так прост. Другие фавориты, напротив, только крепче ухватились бы за такую возможность — получить помощь через детскую непосредственность, — наставник наблюдает за рыженьким хатун с неприкрытым интересом. — Я многое замечал в твоём к ним отношении во время занятий, но ты всё равно сумел меня удивить, Донхэ-хатун.       — Я — не другие фавориты, — возражает рыженький хатун, поморщившись. — И я знаю о том, что некоторые считают допустимым причинять вред детям, чтобы сделать больно их родителям. За такое Аллах должен сразу лишать жизни или насылать на преступника безумие. Это же… это же дети. Они же такие маленькие и доверчивые…       — Не вздумай только при всех заявлять нечто подобное, — Инсон-ага хмурится, покачав головой. — Такие речи многие могут счесть лживыми и самодовольными. Ты так стараешься подчёркивать свою уникальность, но ты не понимаешь одного, Донхэ-хатун — путь уникальных сложнее, чем у других. А ведь ты — не хасеки, Донхэ-хатун. Ты упрям и мало слушаешь, ты порывист и наивен, и ты порой сам не знаешь, о чём говоришь и что делаешь. Я не знаю, где и в какой семье ты рос, хатун, но к дворцовой жизни тебя явно не готовили, что странно.       — Не готовили? — переспрашивает омега с запахом грейпфрута, насторожившись, так как впервые среди кучи знакомых слов он слышит что-то новое о себе. — Почему ты так решил? Я же мог просто лишиться всех этих воспоминаний…       — Ты много возился с детьми, — вполне уверенно произносит кастрированный альфа, поправив рукав своей рубахи. — Возможно, родители готовили тебя к роли наставника в селе или няньки для малышей. И богатые, и бедные семьи стараются любыми способами достойно обучить омег, чтобы отправить их в гарем — или же заинтересовать обеспеченных альф. А в тебе всё практически кричит о том, что ты готов защищать слабых и невинных, если хоть немного заглянуть за твои колючки. Выставил их, как шипы — и шумишь на всех, как ёжик. Топаешь, кстати, также громко.       — Как шипы? — снова переспрашивает Донхэ-хатун, поёжившись. — «Кихён-калфа часто говорит про то, что я колючий, но почему от слов Инсона-ага мне так неспокойно? Что изменилось?» Некстати рыженький хатун вспоминает предсказание Чжухона-фалджи, и его ровный, монотонный голос от погружения в транс снова звучит в ушах омеги:       — «Опасайся цветка шайтана. Острые шипы не сумеют уберечь от обмана. Ищи спасение у стальных когтей, да у зоркого глаза. Загляни в глаза тигру, обрети там то, что искал. Иначе… ты погибнешь».       И Донхэ снова становится тревожно: если цветок шайтана ещё можно счесть тем самым нападением на нижнем этаже, то от слов Инсона-ага об острых шипах омега снова начинает обдумывать то самое предсказание, на которое он изначально не хотел обращать своё внимание. — «Я полагал, что острые шипы — это оружие янычар, но что, если всё и здесь нужно воспринимать не так буквально?» — предполагает рыженький хатун, задумавшись над словами Инсона-ага. — «Стоит ли понимать эту часть предсказания так, что мне… что мой острый язык не спасёт меня от обмана? Но тогда это значит, что от этого обмана… я могу погибнуть? Я всё ещё в опасности?»       Донхэ даже не может обсудить предсказание с наставником — даже если Инсон-ага не высмеет предсказание, он может обо всём доложить Хичолю-султан, и из этого может вырасти огромная проблема. — «Вряд ли Чжухон-фалджи рассказал обо всех предсказаниях хасеки? Ведь не рассказал?» — спохватился рыженький хатун, хоть и поздновато. — «Он сказал, что Огонь Истины велит не выдавать мою невинность и… дефектность, потому про снадобье фалджи скорее всего не сказал. Но о предсказании он мог и рассказать…»       И омега с запахом грейпфрута даже не представляет, каким образом можно выяснить, что известно Хичолю-султан, не выдавая тем самым реального положения вещей. Вариант — аккуратно расспросить детей Повелителя, — Донхэ отметает сразу: он во всём не желает лишний раз впутывать этих славных мальчиков, особенно когда у них и без этого не самые тёплые взаимоотношения с султаном. Но раз сам Повелитель относится к предсказаниям довольно серьёзно, можно предположить, что предсказатели дворца в чём-то бывают исключительно точны. — «Как султан Ли Хёкджэ назвал того предсказателя?» — старается припомнить рыженький хатун и, задумавшись, негромко интересуется:       — Послушай, Инсон-ага… а где сейчас Донук-фалджи?       — Кто?! — наставник даже опешил от неожиданного имени, которое он никак не ожидал услышать. — При тебе во дворце был только Чжухон-фалджи… откуда ты вообще о нём знаешь?       — Ну… я же работал с летописцами, пока вспоминал греческие легенды, — Донхэ решает не распространяться о том, что Повелитель открыл ему настолько личную информацию, и обманывать, говоря, что это ему рассказали дети султана, рыженький омега тоже не хочет. — Я вычитал, что Донук-фалджи был доверенным предсказателем во время правления султана Ли Юнхо, и мне стало интересно. Он, кажется, был предсказателем воды?       — Да, он предсказатель воды, — с неохотой отвечает Инсон-ага, продолжая с подозрением смотреть на фаворита султана. — Он предсказывал супругам султана Ли Юнхо и действующему на тот момент гарему. Почему он тебе интересен, Донхэ-хатун?       — Ну… я же видел, как предсказывает сказитель огня — и мне стало интересно, как это происходит у сказителя воды, — Донхэ-хатун спешно выпутывается, совершенно не продумав свой обман до конца. — А как вообще предсказатели попадают во дворец? Члены династии знают, где живут фалджи — и приглашают их на приём?       — Нет, Донхэ-хатун, предсказателей так просто не позовёшь, — наставник многозначительно хмыкает, недоверчиво рассматривая фаворита султана рядом с собой. — Они зачастую кочевые, странствуют по городам и сёлам — и являются во дворец крайне редко. Обычно предсказатели заявляются во дворец в случаях рождения шехзаде или на обряд никяха. Встретить фалджи в мирное время, как вышло с Чжухоном-фалджи — это большая удача, Донхэ-хатун.       — А ты сам застал Донука-фалджи? Какой он? — любопытствует рыженький хатун, стараясь как можно наивнее таращиться на Инсона-ага: теперь он понимает, что Хёнвон не преувеличивал, когда говорил, что он счастлив возможности хотя бы посмотреть на работу фалджи, раз омега не мог покинуть покои Донхэ из-за своей течки. — Если он был во дворце во времена султана Ли Юнхо, наверное, сейчас ему много лет?       — Да, если он вообще ещё жив, — вздыхает Инсон-ага, покачав головой. — По крайней мере, в народе о нём уже давно не говорят, а могилы предсказателей простому человеку не найти. Донука-фалджи я не застал — наставником во дворец меня взяли позже, когда родился первый сын Повелителя, Ли Тэён. Но Повелитель и валиде-султан много рассказывали шехзаде о Донуке-фалджи, так что я догадываюсь, в какой «летописи» ты об этом вычитал, Донхэ-хатун.       — Нет, это не… — замявшись, Донхэ нервно ёрзает: ему бы не хотелось, чтобы Инсон-ага сообщил потом валиде, что «дети Повелителя рассказывают фавориту о давнем предсказателе, которого уважает династия Ли». — Это правда рассказали мне не дети Повелителя — я даже не знал, что им рассказывали об этом фалджи. Просто Чжухон-фалджи… произвёл впечатление своим выступлением, а больше предсказателей я не встречал.       — Ты не похож на того, кто будет столь доверчив к предсказаниям, — задумчиво добавляет кастрированный альфа, наблюдая за рыженьким хатун. — Видимо, Чжухон-фалджи предсказал тебе что-то действительно интересное, раз ты заинтересовался и другими фалджи.       — А ты сам веришь в предсказания? — Донхэ-хатун спешно выпаливает свой вопрос, радуясь возможности сменить тему. — Раз ты столько знаешь об истории нашего государства, наверное, ты не доверяешь предсказателям.       — Я бы не сказал, что я совсем не доверяю предсказаниям, но это довольно неоднозначные вещи, — с неохотой возражает Инсон-ага, покачав головой. — Если ты его получил, нравится оно тебе или нет — любые твои действия только скорее приведут к нему. А уж как ты поведёшь себя: будешь следовать его указаниям или действовать наперекор, — это уже не так важно. Такова человеческая натура.       — Хорошо, я тебя понял, — рыженький хатун понимает, что большего от наставника он не добьётся: скорее, если накалить подозрительность Инсона-ага, тот и вовсе поделится своими подозрениями с супругами султана, а Донхэ это совершенно не нужно. — Тогда вернёмся к истории Войны Трёх Миров? Ты говорил о том, что воины Китайского царства вторглись во дворец и убили практически всех членов династии Ли. А что было потом? Ли Канта не организовал ответный поход?       — Ли Канта? Ответный поход? Будучи омегой, без опоры в лице членов династии Ли, лишившись множества янычар и советников, и с юным шехзаде на руках? — строго уточняет Инсон-ага, но дальше тему с предсказателем тоже не развивает. — Дай Аллах, чтобы тебя никогда не подпускали к управлению государством, Донхэ-хатун. Бед натворишь, не раздумывая — а Повелителю потом разбираться с последствиями придётся. Ты как себе представляешь такой военный поход?       — Не беспокойся. Я — не мудрый валиде-султан, воспитанный в семье советника, и не принц своего собственного государства, чтобы меня подпускали к управлению государством. Но я потому и задаю вопросы, потому что ничего в этом не понимаю, — отмахивается рыженький хатун, надеясь, что его слова успокоят наставника. И в чём-то так и вышло: насмешливо фыркнув, наставник добавляет:       — Вдобавок ты — не всеведущий Хичоль-султан, слава о котором разносится по всему миру, наряду со славой султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка. Действительно, нужно будет подсказать Повелителю, что тебя ни в коем случае не стоит наделять властью, даже минимальной. И как твой слуга жив до сих пор, хвала Аллаху…       — Не преувеличивай. Хёнвон в порядке и не жалуется, — ворчит рыженький хатун, понимая, что об одном из супругов Повелителя они оба умолчали — о Химчане-султан. — «И у меня не будет другой возможности, чтобы узнать о нём побольше», — понимает Донхэ, потому, решив отложить историю Войны Трёх Миров в сторону, он порывисто выпаливает:       — Инсон-ага, расскажи мне о Химчане-султан.       И ответом ему служит лишь гнетущее молчание: Инсон-ага не кажется удивлённым, но он и не в восторге от подобного предложения. Выражение лица кастрированного альфы одновременно и недоверчивое, и рефлекторно испуганное — судя по всему, год назад Повелитель, его супруги и доверенные слуги особо ретиво следили за исполнением приказа — не упоминать имя погибшего супруга, — и подозрительно задумчивое. — «Пересчитывает, сколько правил я тем самым нарушил?» — предполагает рыженький хатун, и, решив хотя бы попытаться сгладить ситуацию, чтобы тем же вечером валиде не выбросил его в море с камнем на шее за такое своенравие, омега спешно поясняет:       — Я знаю, что эта тема запрещена для обсуждения — и именно потому я прошу об этом тебя. В случае чего всегда можно будет сказать, что это было в рамках истории династии Ли. Я… я правда хочу понять Повелителя и узнать его получше, а спросить его об этом я не осмелюсь — меня сразу же казнят.       — И ты решил найти крайнего, на кого можно будет свалить твою неожиданную осведомлённость, — задумчиво добавляет Инсон-ага, покачав головой. — Мне это не нравится, Донхэ-хатун.       — Я уверен, что Повелитель и его супруги прекрасно понимают одно — всем новоприбывшим во дворец местные запреты должен объяснить хоть кто-то, — возражает омега с запахом грейпфрута, не собираясь сдаваться так просто. — У детей Повелителя я и подавно не осмелюсь спрашивать подобное, чтобы не разозлить Повелителя ещё больше, а из слуг и наложников никто и рта лишний раз не откроет, даже Шивон-ага, несмотря на его болтливость. Мне просто не у кого узнать об этой тяжёлой для дворца теме — а ты сейчас единственный допустимый вариант.       — В рамках истории династии Ли, значит, — повторяет Инсон-ага, шумно выдохнув и коротко мотнув головой. — Тогда вернёмся к истории Войны Трёх Миров. Как ты уже понял, предпринимать какие-то военные действия Ли Канта не мог — народ был перепуган, и ему пришлось в первую очередь заняться политическими вопросами и охраной границ. Пока султан Ли Юнхо рос, воины Китайского царства то и дело совершали набеги на дальние сёла, которые наши воины старались успешно отбить — жители в первую очередь нуждались в сильном лидере, а уж потом — в отмщении. Это же понимал и султан Ли Юнхо, потому, заключив брак с первым супругом, Ли Джунсу, второго своего супруга он выбрал из Монгольского ханства, сына хана Ынхёка — Чанмина-султан. Это укрепило союз государств, как и наши границы, но не решило проблему с Китайским царством.       — Это так удивительно — понимать, что кто-то находит своих истинных в другом государстве, среди тех, кто говорит на другом языке и имеет совсем другие основы культуры и традиции, — подмечает Донхэ-хатун, решив, что Инсон-ага всё-таки согласился рассказать ему немного больше о четвёртом супруге султана, но отодвинув эту тему ближе к нынешним временам. — Султан Ли Юнхо и Чанмин-султан, Ифань-паша и Чанёль… сейчас вот Сан-паша и Уён. Только Повелитель и Джеджун-султан не оказались истинными, а то можно было бы счесть это традицией.       — Одному Аллаху ведомо, где и когда истинные встретятся, если есть на то воля Всевышнего, — Инсон-ага совершенно не кажется удивлённым такому совпадению. — Но это скорее исключение из общего правила. Если судить по летописям, даже среди свободных альф и омег истинных пар не слишком много. Сейчас многие в первую очередь думают о любви, а уж потом — об истинности.       — А почему султан Ли Юнхо не выбрал ещё супругов? — интересуется рыженький хатун, сморщив нос и вполне озадачившись этим вопросом. — Ты говорил, что двое супругов обычно у янычар, а он всё-таки султан…       — Как я уже тебе говорил, Донхэ-хатун, — когда альфа находит своего истинного, он практически не ищет себе новых супругов, — наставник лишь пожимает плечами. — Подобные случаи встречались, конечно, но альфа должен при этом понимать, что помимо истинного, к которому его будет непреодолимо тянуть, он обязан столько же времени и внимания уделять и другим супругам. На подобное не каждый альфа решится. — «Но Повелитель всё равно заключил брак ещё с двумя супругами после Хичоля-султан», — напоминает себе омега с запахом грейпфрута. — «С другой стороны, Повелитель сам говорил, что он не уверен в истинности с хасеки…»       — Супруги султана Ли Юнхо подарили ему трёх замечательных детей, — Инсон-ага, расценив молчание Донхэ-хатун за отсутствие новых вопросов, продолжает рассказ. — Ли Джунсу подарил ему первенца, альфу Ли Кибома, о котором ты уже явно слышал. Ли Кибом избрал своим путём военное дело, потому первым кандидатом на трон стал наш Повелитель Ли Хёкджэ хан Ынхёк, сын Чанмина-султан. Единственным сыном-омегой султана Ли Юнхо стал Чжоуми-султан, младший сын Чанмина-султан. Нашему Повелителю пришлось многому учиться со всем усердием, так как его с юных лет готовили к тому, что он станет нашим следующим султаном.       — Но почему султан Ли Юнхо отправился в военный поход лишь через столько лет? — Донхэ-хатун старается припомнить, сколько лет было старшим детям Повелителя, но вспомнить так и не может. — Мальчики говорили, что имена старшим детям Повелителя султан Ли Юнхо выбирал сам, как старший член династии Ли и действующий правитель, значит, с момента той кровавой бойни во дворце прошло… лет тридцать?       — Донхэ-хатун, военные походы — это не такое простое занятие, — уже немного устало поясняет Инсон-ага, и омеге неожиданно становится стыдно, когда он понимает, что ему разжёвывают практически очевидные вещи. — Нужно собрать и подготовить множество воинов, собрать деньги на вооружение, найти сильных и быстрых коней, снарядить пушки. Вдобавок султан Ли Юнхо наверняка понимал, что он может не вернуться с этой битвы — а оставлять своих супругов с маленькими детьми одних, как вышло у его матери, Ли Канты, он не решился. Потому военный поход был подготовлен к тому времени, когда у обоих шехзаде уже были супруги и дети, а Ли Хёкджэ хан Ынхёк к тому времени уже управлял собственным санджаком. Султан Ли Юнхо не хотел, чтобы род Ли прервался окончательно.       — Потому он и не взял с собой в поход Повелителя, а взял только Ли Кибома… — задумчиво добавляет рыженький хатун, и от этих мыслей ему снова хочется посочувствовать Повелителю. Донхэ предполагал, что Ли Хёкджэ рассказывает ему не всю правду или умалчивает тяжёлые подробности, чтобы не слишком сильно откровенничать с таким непредсказуемым наложником, но теперь, когда хатун понимает, что род Ли действительно мог прерваться, если бы не храбрый советник Ким Кибом, он невольно сопереживает тяжёлой участи членов династии Ли. Конечно, и Ли Канта, и султан Ли Юнхо проявили великую мудрость, всё распланировав и сумев немного успокоить народ, но если бы не этот советник, отдавший жизнь за сына своего Повелителя, рода Ли могло бы попросту не быть.       — В столице должен был остаться хотя бы один сын султана, чтобы трон в очередной раз не занял необученный ребёнок, хоть и шехзаде, — Инсон-ага согласно покачивает головой. — И мы по сей день благодарим Всевышнего за то, что Повелитель не сразу ринулся в бой, желая отомстить за гибель отца и брата, а также верных им воинов, а отложил поход ещё на несколько лет. Воинов Китайского царства было так много, что из той битвы Повелитель бы тоже скорее всего не вернулся живым.       — «И это я тоже предполагал, когда мы говорили с Повелителем о Сонхве-шехзаде и о Войне Трёх Миров», — припоминает омега с запахом грейпфрута, принимаясь поправлять свой покосившийся рукав. — «И, кажется, Повелитель всё-таки понимает, что отправиться на битву следом за отцом и братом означало буквально самоубийство… но как же он себя до сих пор винит за то, что не отправился вместе с ними и не сражался бок о бок. Ли Хёкджэ в первую очередь думал о своём народе, но перед своим родом он всё ещё чувствует вину, которую успешно подкармливает своим ядом Сонхва-шехзаде. А тут ещё и с Химчаном-султан всё случилось так печально и так некстати…»       — Донхэ-хатун, мне продолжать? — уточняет Инсон-ага, и, увидев, что омега рассеянно кивает ему, наставник продолжает рассказ. — Повелитель принял трон и объявил народу, что месть Китайскому царству свершится, но на это потребуется время. Перед своим народом Повелитель поклялся, что отомстит не только за членов своей семьи, но и за каждого янычара, погибшего в бою, за каждого мирного жителя, чей дом был разорён набегами, а члены семей — увезены в рабство или убиты. Государству требовалось восстановиться и оплакать такую потерю — а Хичоль-султан к тому времени подарил Повелителю своих младших детей, которых Повелитель тоже не решился оставить, пока они были совсем маленькими. Когда мальчики немного подросли, Повелитель собрался в длительный военный поход — и никто не знал, вернётся ли он живым вместе со своими воинами. Жители государства могли лишь молиться Аллаху и просить защиты для храбрых воинов и возглавившего их султана.       — Тогда Повелитель и принял решение, что сперва нужно заключить военный союз с Японским королевством? — вопрошает Донхэ-хатун, мотая головой, чтобы собрать все мысли воедино. — Если воинов Китайского царства было так много — Повелителю нужны были союзники, а Монгольское ханство не выглядит таким уж многочисленным.       — Верно мыслишь, Донхэ-хатун, — Инсон-ага одобрительно кивает. — За всё это время подготовки шпионы Повелителя сообщили, что в Японском королевстве старший сын, принц Адачи Хиро, скоро примет престол вместо своих родителей, и для этого ему нужно будет заключить брак с альфой, как гласят их традиции.       — А кто такой Адачи Хиро? — Донхэ с трудом выговаривает незнакомое имя и осекается — предположение появляется в его мыслях за мгновение до снисходительного ответа наставника:       — Это имя Джеджуна-султан, данное ему при рождении. В то время Японское королевство и наше государство держали настороженный нейтралитет, потому Повелитель понимал, что ему предпочтут какого-нибудь другого правителя, из другого государства. Ещё и этот продолжительный конфликт с Китайским царством, как и наши мусульманские устои и правила, не добавляли Повелителю достоинств в глазах японцев.       — Почему? — насторожился рыженький омега, едва не забывая моргать. — Вернее, с военным конфликтом ещё всё понятно — другие государства наверняка затаились и просто ожидали конца войны, чтобы подмазаться к победителю, но чем ислам не угодил воинам Японского королевства?       — Японское королевство долгое время придерживались христианства, — поясняет Инсон-ага, замечая, как Донхэ кивает, услышав знакомые слова. — В Греции ты уже столкнулся с этой религией, как я понимаю. Христиане не признают право альфы заключать множественные браки, потому это было основной из причин, почему род Адачи отказали бы Повелителю.       — Как тогда всё произошло? — омега с запахом грейпфрута даже не замечает, как принимается топать ногой от съедающего любопытства. — Повелитель поразил их своим умом и мудростью?       — Можно и так сказать, — усмехается Инсон-ага. — Повелитель разбил свой лагерь на берегу, и той же ночью особый отряд, отправленный во дворец, сумели похитить Адачи Хиро и увезти к Повелителю.       — Похитить?! Повелитель же не… — ужаснулся Донхэ, прижав руку ко рту: несмотря на то, что многими своими решениями Повелитель уже доказал ему свои рассудительность и мудрость, рыженький омега не забывает, что в юности султан Ли Хёкджэ наделал много ошибок, в том числе в воспитании собственных детей и в выстраивании отношений между супругами. — «Он говорил мне, что не возьмёт меня силой из-за нашего уговора, но он так легко взял силой бедного японского принца?!»       — Нет, Донхэ-хатун, Повелитель ничего такого не делал, — Инсон-ага спешит успокоить взволнованного омегу. — Ислам запрещает принуждать свободных омег к интимной близости. Адачи Хиро не пострадал — его продержали всю ночь в лагере по приказу Повелителя, с ним обращались уважительно и не обижали, — а утром Адачи Хиро и воинов, пустившихся в погоню, отпустили обратно во дворец.       — Но… для чего это было сделано? — немного успокаиваясь, рыженький омега убирает руку ото рта, уставившись на наставника. — Разве за это король не пожелал бы пойти на нас войной?       — Повелитель не зря взял с собой советников, — подсказывает евнух с запахом подсолнуха. — Вдобавок сам Повелитель уже не раз удивлял нас своими оригинальными, но безусловно мудрыми решениями, так что этому его решению мы тоже не удивились, только восхитились его мудростью. Уже на следующий день Повелитель лично отправился во дворец — и в тот же день Адачи Хиро и Повелитель были обручены.       — Обручены? Но… как так вышло? — Донхэ-хатун задумчиво почёсывает шею, под швом воротника рубахи. Он уже хочет задать вопрос более подробно, чтобы выяснить, как Повелителю удалось добиться желаемого, но Инсон-ага, пожимая плечами, невозмутимо добавляет:       — А ты так и не догадался, Донхэ-хатун? Японский принц, наследник земель, был похищен и провёл ночь с чужим альфой. После такого скандала даже если бы король пошёл на Повелителя войной, кто бы из претендентов на руку и сердце Адачи Хиро стал проверять, невинен ли этот омега после похищения или нет. В такой ситуации даже если бы король официально всё опроверг — слухи распространяются и искажаются слишком быстро. Адачи Хиро мог просто не выйти замуж и остаться одиноким до конца жизни.       — «Так вот, почему Повелителю пришло в голову делать вид, что я провожу с ним ночи…» — внезапно понимает рыженький хатун. — «Достаточно просто вывести меня утром из комнаты — и никто во дворце не сомневается, что я разделил ложе с султаном». И Донхэ-хатун даже немного сочувствует этому Хиро, что оказался в непростой ситуации: несмотря на то, что Повелитель кажется рассудительным и вполне уважительным альфой, Хиро в тот момент знал его ещё меньше, чем сейчас султана знает Донхэ. — «И если мне до сих пор страшновато быть рядом с ним — как же страшно было этому Хиро…»       — Вдобавок о гареме Повелителя, скрытом от посторонних глаз, известно во многих государствах, а супругов Повелителя видели гости дворца и послы, потому о вкусах Повелителя на красивых омег многие знают, — осторожно поясняет Инсон-ага, многозначительно посмотрев на омегу с запахом грейпфрута. — Представь, какая бы была репутация у Адачи Хиро, если бы пошли слухи, что султан не захотел этого омегу — и вернул родителям?       И Донхэ одновременно страшновато понимать, насколько продуманным оказался Повелитель — и в то же время ему хочется восхититься столь хитроумной ловушкой, в которую попал японский принц. — «Даже война с нашим государством не избавила бы Хиро от слухов. Возможно, после такого скандала ни один альфа не решился бы взять такого омегу в супруги…»       — Деталей разговора я не знаю, но из того, что записали летописцы, сопровождающие Повелителя, известно немного, — добавляет Инсон-ага, наблюдая за реакцией хатун, но никак не комментируя эмоции, промелькнувшие на лице омеги. — Повелитель объявил о своём намерении вступить в брак с Адачи Хиро, если тот этого пожелает, и дал обещание относиться к супругу с уважением, как к свободному омеге с высоким статусом, оставив за ним вопросы управления Японским королевством. После заключения брака Повелитель подарит королевству наследника, который не будет претендовать на земли нашего государства, а дети Повелителя от других супругов не будут в ответ претендовать на земли Японского королевства. Взамен Повелитель поставил несколько условий — Адачи Хиро должен будет принять ислам, его с Повелителем дети тоже станут мусульманами, и в качестве военного союза Повелителю нужны воины для битвы с Китайским царством.       — Звучит не так уж и плохо, — подмечает Донхэ-хатун, потирая затёкшее плечо. — И, раз Адачи Хиро стал Джеджуном-султан — все эти условия были приняты. А как жители Японского королевства понимали корейский язык? И теперь все они стали мусульманами?       — Повелителя сопровождал один из челеби, владеющий японским языком, но Повелитель по своей воле сам начал изучать японский язык, — поясняет наставник, покачивая головой. — Знание их языка было важно Повелителю для налаживания отношений со своим третьим супругом и их общими детьми — и для общения с воинами, которых король отправил на битву вместе с нашими воинами. Но всё королевство мусульманами не стали — Повелитель не счёл разумным принудительно менять религию в государстве. За время его проживания в Японском королевстве строились мечети и основы ислама переводились на японский язык. А позже у Повелителя и его супруга родились чудесные малыши — прелестный омега Минхёк-султан, очень похожий на своего мать, и будущий наследник Японских земель, Ютода-шехзаде.       — Повелитель дал им корейские имена? Значит, и Джеджун-султан, и его дети тоже знают корейский? — уточняет рыженький хатун, с подозрением покосившись на Инсона-ага. — А откуда ты знаешь, как выглядит Минхёк-султан? Ты видел его?       — Да, Джеджун-султан знает корейский язык, и их с Повелителем дети тоже знают корейский язык — они приезжали сюда на празднование четвёртого никяха Повелителя, и младшие дети Повелителя даже подружились между собой, — Инсон-ага говорит такие вещи как само собой разумеющееся — и Донхэ это удивляет. — Имя Джеджун означает «герой, богатый талантом и красотой». Повелитель взял за основу значение японского имени супруга — Хиро означает «герой». Для своего первого сына-омеги Повелитель выбрал имя Минхёк — «блеск нефрита». А вот Ютода — японское имя. Скорее всего, Повелитель выбирал его, исходя из того, что шехзаде потом займёт трон Японского королевства. Ютода означает «воспаривший над остальными в своём превосходстве».       — «Наконец-то мы подойдём к четвёртому браку Повелителя…» — Донхэ-хатун от предвкушения принимается постукивать ногтями по поверхности стола — он понимает, что об окончании Войны Трёх Миров можно дальше и не говорить, ведь всё и так понятно. Повелитель с объединённой армией двух государств поставил на колени Китайское царство — и посадил в нём на трон своего младшего брата, выдав его замуж.       — Вижу я, что тебя больше всего интересует, — вздыхает Инсон-ага, покачав головой. — Но даже и вне запрета я могу рассказать тебе лишь крайне мало, Донхэ-хатун. Имя его означает «полон сил» — и я не знаю, чем руководствовались его родители, выбирая такое имя сыну-омеге. Возможно, они надеялись, что сильное имя убережёт его от болезни или сдержит её.       — Так о его болезни родители знали с самого его рождения? — уточняет Донхэ-хатун, насторожившись. — И всё равно пустили его в гарем? Зная, что во время беременности и родов он… может не выжить?       — А кто-то всё-таки разболтался при тебе об этой теме, — подмечает наставник, и рыженький хатун тут же прикусывает язык: он совсем забыл, что Хёнвон рассказал об истории знакомства Повелителя и Химчана-султан — и о том, как этот омега отправился к Аллаху. — Тогда я тем более не понимаю, каких подробностей ты от меня хочешь, Донхэ-хатун. Разумеется, его родители знали о болезни, так как она часто сопровождала род Бан. Вот только внешне эта болезнь — малокровие — проявлялась у него не так ярко, так что, возможно, они надеялись, что болезнь обойдёт его стороной. Его кожа была очень светлой и практически прозрачной — можно было рассмотреть практически каждую вену. Он двигался неслышно, как будто на носочках, едва ступая, и голос его был очень тихим, словно не хватало сил для того, чтобы говорить громче. Но о своей болезни он умолчал, а на осмотрах у Сынхуна ничего подозрительного не было замечено вплоть до его беременности.       — Даже Повелитель с его проницательностью не заметил болезнь? — уточняет Донхэ-хатун, и Инсон-ага не торопится с ответом: помолчав и печально вздохнув, наставник отвечает:       — Повелитель любил его, Донхэ-хатун. И Повелитель старался уберечь его от опасностей. Возможно, он в чём-то предчувствовал подобный исход, но не находил этому подтверждения. И, возможно, Повелитель не проводил бы с ним ночи, если бы знал, что риск потерять супруга при родах был настолько велик. Но Аллах решил именно так, а не иначе. Надеюсь, я ответил на все твои вопросы, Донхэ-хатун? Я не буду поднимать эту тему в дальнейшем, если у тебя снова появятся вопросы.       — Почти на все, — тихо отвечает рыженький хатун: Инсон-ага прав в том, что большее Донхэ от него выведать всё равно не сможет, так что и настаивать дальше смысла нет. — Последний вопрос. Как его приняли супруги Повелителя и дети?       — Они тоже полюбили его всем сердцем, — Инсон-ага с печалью смотрит на омегу, как будто надеясь, что тому хватит благоразумия больше никогда не поднимать эту тему. — Мы все полюбили его. Он был таким добрым и сопереживающим омегой, что горе не оставило равнодушными ни обитателей дворца — ни народ. Ты не видел это всеобщее горе, Донхэ-хатун. Ты не видел, как горевали жители, не видел, как скорбели супруги Повелителя — и не видел, как горько плакали дети Повелителя. Ты не видел, как тяжело эту утрату переносил сам Повелитель — и дай Аллах, чтобы ничего подобного больше не случилось. Казалось, что Всевышний даже солнцу позволил присоединиться к нашему горю — и оплакать его.       — Я понял, — Донхэ-хатун решает сменить тему, так как наставник явно расстроился, снова вспоминая события прошлого года. — Тогда мы вернёмся к проверке моих знаний?       — Отложим на другой раз, — возражает наставник, устало приглаживая волосы. — Доложу валиде-султан, что сегодня ты изучил историю Войны Трёх Миров. Для проверки твоих знаний я выберу другой день. И скажу Сонгю-ага, чтобы он занялся с тобой изучением Корана. Историю ты уже знаешь на пристойном уровне, но по заветам Писания тебе нужно срочно изучить как можно больше — и отложить в голове первоосновы. Ступай, Донхэ-хатун.       Слова, которые мы узнали сегодня:       * Махр — обязательный с точки зрения исламского права брачный дар, который дарится альфой омеге. Этот брачный дар (драгоценности, дорогая одежда, имущество) становится собственностью омеги и в случае вдовства или развода этот дар гарантированно остаётся у омеги.       Размер махра определяется при договорённости перед обрядом заключения брака, но он не может быть меньше тридцати грамм серебра. Даже бедняки на собственной свадьбе дают хотя бы символически то, что они могут дать своему супругу.       Махр можно выплатить как сразу, так и по частям, но большую часть махра альфа обязательно приносит на саму свадьбу. Если в установленный срок махр не выплачен, омега имеет право подать на условный развод, до выплаты махра.