Сердце султана

      К большому разочарованию Донхэ-хатун, поговорить наедине с Рёуком ему удалось лишь под конец празднования — Ву Чанёль, хоть и отходил ненадолго для того, чтобы побеседовать со знакомыми ему наложниками и слугами, всё равно оставался неподалёку и территорию гарема не покидал. В такой ситуации обсуждать будущий побег казалось глупым и бессмысленным занятием, так как вернуться и услышать лишнее гость мог в любую секунду — и от этого рыженький омега нервничал ещё больше.       — А Чанёль не так плох, — Рёук не слишком уверенно, но всё-таки пытается его приободрить, наблюдая за тем, как высокий омега общается с группой наложников, легко и свободно, с такой естественностью, которой самому Донхэ в гареме явно недостаёт. — Я понимаю, что ты спишь и видишь вокруг себя доносчиков, учитывая твой статус в гареме, но… пока ничего плохого он тебе не сделал. Помог с проведением празднования, советы неплохие дал, да и, говорят, дети Повелителя его любят…       — Учитывая, что он родственник Хичоля-султан — их интерес к Чанёлю неудивителен, — ворчливо возражает Донхэ, потянувшись за кружкой шербета. — Во дворце хасеки мало в ком может быть уверен, так что…       — А ты правда думаешь, что любым родственникам можно полноценно доверять? — вздыхает Рёук, покачав головой. — Вспомни историю государства, особенно былые кровавые времена. Шехзаде, взошедший на трон, хладнокровно устранял других претендентов, а это могли быть как взрослые братья, так и совсем юные, практически младенцы. Конечно, с приходом к власти династии Ли, судя по рассказам, ситуация кардинально изменилась, но неужели ты думаешь, что какой-нибудь тщеславный родственник не пожелал бы попасть во дворец за счёт фаворита или супруга султана, если это возможно — и занять его место? По Чанёлю, конечно, видно, что он не такой, но… не все же такие, Донхэ. Хичолю-султан в этом плане повезло.       — Да, хасеки наверняка перепроверил всё множество раз перед тем, как подпускать Чанёля к членам династии, — с неохотой признаёт омега с запахом грейпфрута, постучав ногтями по поверхности кружки: ему самому бы не хотелось знать, что рядом с младшими детьми Повелителя находится какой-нибудь слуга, которому хасеки не может полностью доверять. — С этими играми гарема невозможно быть слишком дотошным в этом вопросе.       — Вообще, чем тебя так беспокоит Чанёль? — тихо уточняет Рёук, нерешительно отломив несколько ягод винограда с грозди. — Тем, что он родственник хасеки? Дети Повелителя же тебя так не беспокоят.       — Дети Повелителя формально и не могут вмешиваться в дела гарема, — задумывается Донхэ, пожимая плечами. — Старшие дети Повелителя уже скоро будут совершеннолетними и не могут сюда заходить, а Тэян-султан и Тэмин-султан вроде неплохо ко мне относятся, да и Ёнгук-шехзаде доволен тем, что я тружусь у летописцев…       — Ты забываешь, что любой совершеннолетний член династии может выдать замуж любого наложника гарема или сослать из дворца, если пожелает, — напоминает невысокий омега, с сомнением посмотрев на своего друга. — А младшие члены династии вполне могут уговорить хасеки или Повелителя сделать так, как им захочется. Конечно, раз ты пробился в фавориты, подобное сделать будет гораздо сложнее… но это не значит, что подобное невозможно.       — «Если уж на нижнем этаже меня чуть не задушили — для злых дел действительно всегда смогут найтись возможности», — мрачно думает Донхэ, слишком сильно сдавив ягоду личи в своих пальцах, отчего сок брызнул на руку и на одежду фаворита султана. — «Но сомневаться в хорошем отношении детей Повелителя я не хочу. Хотя бы с ними я не боюсь остаться без головы или кончить свои дни на дне морском в мешке…»       — Давай лучше о Чанёле поговорим, — рыженький омега спешно меняет тему, поморщившись. — На самом деле, меня смущает не только то, что он родственник хасеки. Его как-то сильно клинит на драгоценных камнях, как помешанный какой-то.       — Онью не успел рассказать мне обо всех гостях, но если я правильно понял, в роду Чанёля был личный ювелир султана династии Ли, — Рёук очевидно делает вид, что не замечает нежелание Донхэ говорить о детях Повелителя, и за подобную тактичность рыженький омега ему особенно признателен.       — Думаешь, это родственник относится ещё и к роду хасеки? — уточняет Донхэ, вытирая липкие пальцы платком, а затем, почесав затылок, тихо охнув, нащупав там крепко сидящую пинё — Хёнвон постарался на славу и даже после танца украшение сидит в волосах, как пришитое намертво. — Если у них общий прадедушка, то наверняка и Хичоль-султан разбирается в драгоценных камнях, если их родственник был личным ювелиром одного из султанов династии Ли?       — Возможно, хасеки тоже интересовался этой наукой, но обычно ювелирным делом занимаются альфы и гаммы с уклоном в альфу, — с сомнением отвечает омега с запахом клубники. — Так что, конечно, немного странно, что Чанёль так хорошо в этом разбирается. Возможно, тебе лучше спросить об этом Повелителя или хасеки. Если Повелитель Трёх Миров действительно хорошо разбирается в драгоценных камнях, он может не найти ничего подозрительного в твоём вопросе.       — Только не хасеки, — отмахивается рыженький хатун, понимая весь абсурд подобного предложения. — Проблем не оберёшься потом. А дети Повелителя, возможно, не так хорошо знают историю своего родственника. Наверное, Повелитель и вправду будет лучшим вариантом, или даже Ифань-паша…       — А ты уже и с пашой разговариваешь свободно?! — изумляется Рёук, даже икнув от удивления. — Ещё недавно ты от любых альф в ужасе шарахался. А этот дворец неплохо на тебя влияет.       — Это вынужденная мера, — признаётся Донхэ, поморщившись. — Повелитель особенно доверяет этому паше и он может даже в гарем заходить, если потребуется, так что с Ифанем-пашой мне лучше не ссориться. Ну и он помог мне раздобыть кожу для перчатки, которую подарили Мингю-шехзаде.       — Тогда тебе не стоит задавать вопросы Ифаню-паше о его супруге. Он может неправильно понять, учитывая, каким ты можешь быть прямым, — советует омега с запахом клубники. — А если учесть, что этот паша ещё и прибыл сюда из Японского королевства… у вас обоих могут возникнуть проблемы с пониманием.       — Да и любого евнуха насторожит то, что я разыскиваю пашу по личному вопросу, — предполагает фаворит султана, сразу представив, с какой радостью любой недоброжелатель ухватится за эту новость, чтобы раздуть из неё скандал, о котором говорили валиде и хасеки, когда непрозрачно намекали на то, что слишком явно искать общество янычар нежелательно, особенно посреди празднования. — Ты прав. Когда Повелитель вернётся с охоты и пожелает видеть меня, я спрошу его о Чанёле.       — Ты ещё продолжаешь… веселить Повелителя в ваши встречи? — тихо уточняет Рёук, взволнованно оглядывая Донхэ. — Я всё не могу понять, для чего султану поддерживать эту вашу легенду, но я даже рад, что так сложилось и ты вроде как в безопасности. А то в гареме регулярно обсуждают его щедрые дары, которые султан посылает тебе после «проведённой ночи». Я беспокоюсь за тебя, Донхэ.       — Это всё… очень сложно, — признаётся рыженький хатун, не зная, что отвечать другу, когда он и сам не всё понимает в сложившейся ситуации. — Наш уговор с Повелителем до сих пор в силе, но задавать вопросы об этом я не решаюсь. Если я буду проявлять слишком много интереса к тому, для чего султану вообще этот уговор, то он может и передумать — и вызвать меня на ночь уже по-настоящему. А я… очень боюсь этого, понимаешь?       — Конечно, я всё понимаю, — соглашается Рёук, понимающе покачав головой. — И если ты держишь всё под контролем, это замечательно. Просто я… очень волнуюсь, Донхэ. Теперь мы с Сонмином даже не можем тебя защитить, если тебе потребуется помощь…       — Вы и так столько времени защищали меня в Греции, — напоминает Донхэ, поёжившись от не самых приятных воспоминаний о доме их бывшего хозяина. — Так что теперь пришёл мой черёд защищать вас. Сейчас главное, что за мои возможные ошибки вам больше не попадёт — валиде кажется справедливым и не даст тебя в обиду, а о том, что мы дружим с Сонмином, знают немногие. Всё будет хорошо, Рёук. Я настороже.       — Донхэ, а ты всё ещё уверен в нашем плане… стать свободными? — осторожничает Рёук, на всякий случай не говоря о побеге прямыми словами, пока они не в безопасной обстановке. — Я не отказываюсь от этого плана, но… что, если здесь мы встретим своих истинных? Что тогда мы будем делать?       — Истинных? — фаворит султана нерешительно замялся: несмотря на то, что многие говорят об истинности как о чём-то особенном и желанном, первая встреча истинных в дворцовом саду скорее напугала рыженького омегу, чем восхитила. Ещё и султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, затрагивая тему истинности, упомянул те самые моменты, которые в глубине души беспокоили самого Донхэ — наличие истинности совершенно не означает, что партнёр будет относиться к тебе с любовью и уважением. — «Лучше уж или встретить того, кого я полюблю сам, всем сердцем, и кто полюбит меня — или вообще оставаться в одиночестве всю жизнь», — уверен Донхэ: в мечтах о том, как он выбрался на свободу со своими друзьями, омега скорее видел себя в роли некоего тётушки, который обожал бы детишек своих лучших друзей и охотно бы их нянчил, чем в роли матери. — «Наверное, потому мне и легко с Тэяном-султан и Тэмином-султан», — предполагает Донхэ-хатун, хоть и запоздало, ведь об этом следовало подумать гораздо раньше. — «Из-за того, что я дефектный, матерью я скорее всего не стану, а истинность… быть с тем, с кем предначертано — и не суметь подарить ему дитя? Да и какой альфа будет любить дефектного омегу?»       — Я понимаю, что скорее всего во дворце нет твоего истинного, иначе ты бы, наверное, его уже учуял, — тихо добавляет Рёук, немного помолчав. — Но что, если кто-то из янычар или… советников… окажется истинным Сонмина? Он же почти не выходит от летописцев и потому не всех альф и гамм дворца видел лично. А если истинного встречу я? Ты просто оставишь нас здесь? Да и скоро подрастут старшие дети Повелителя. Кто-то из них может стать…       — Рёук, не продолжай. Об этом мне даже подумать страшно, — возражает Донхэ-хатун, поёжившись: ему только не хватало, чтобы кто-то из друзей оказался истинным племянника султана, Ли Сонхвы. — «Мингю-шехзаде и Тэён-шехзаде, конечно, получили достойное воспитание, но если мои друзья окажутся истинными у членов династии, им придётся столкнуться с интригами гарема и бороться за жизнь и власть… Я не хочу для них этого».       — Я не брошу вас в любом случае, — обещает рыженький омега, заметив, что Чанёль снова направляется к ним. — Мы что-нибудь придумаем.       — Ты неплохо танцуешь, изумрудный, — восклицает высокий омега, широко улыбаясь и присаживаясь рядом, на краю диванчика. — Тебе следовало станцевать в гареме намного раньше. Ни к чему прятать такой талант.       — Когда все во дворце оценивают каждый твой шаг — как-то не очень хочется проводить время за танцами, — ворчит Донхэ, поёжившись. — Но, по крайней мере, на этом праздновании я действительно неплохо провёл время.       — А теперь о тебе будут говорить не только во дворце, но и за его пределами, — хохотнул Чанёль, подхватив своими длинными пальцами кусочек драконового фрукта. — До тебя во дворце главным танцором считался Уён. А ты ярко заявил о себе, изумрудный. Теперь гарем тобой интересуется. Воспользуйся этим интересом правильно.       — Что ты хочешь этим сказать? — недоумевает Донхэ, с сомнением покосившись на Рёука, который тоже лишь разводит руками, не понимая ход мышления Чанёля. — Да и для чего гарему интересоваться мной после танца?       — Изумрудный, ты уже давно должен был понять, что каждый шаг во дворце нужно продумывать на несколько движений вперёд, — подсказывает высокий омега, пожимая плечами. — Теперь гарем видит, что ты умеешь веселиться не только с детьми Повелителя. Это придаст тебе искренности.       — Так в гареме считали, что я не искренен с детьми Повелителя?! — Донхэ чуть было не поперхнулся от возмущения, но когда Чанёль лишь молча заулыбался, рыженькому хатун как будто открылись глаза на происходящее во дворце: какой-то новый, дерзкий фаворит привлекает внимание султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка, многочисленное количество раз нарушает правила дворца, но суровых наказаний так и не получает, с гаремом не общается, с другими фаворитами ссорится, но зато рядом с маленькими членами династии так и излучает любезность и дружелюбие. — «Пожалуй, гарему было, с чего сложить такое мнение…»       — Изумрудный, я не сомневаюсь, что не я первый даю тебе этот совет, но меня поражает то, с каким упорством ты сопротивляешься очевидным вещам — тебе нужно общаться с гаремом, — уже тише добавляет Чанёль, оглядывая общающихся между собой наложников. — Ты знаком от силы с тремя наложниками, а всех остальных просто игнорируешь. Ты не знаешь, у кого какие увлечения, кто на что способен… да ты хоть по именам их всех знаешь, Донхэ-хатун?       — Можно подумать, наложники знают что-то обо мне… — вяло возражает Донхэ, чувствуя довольно неприятное желание защититься, чтобы не признавать правоту Чанёля. Но этот высокий омега не позволяет хатун уйти с темы так просто: беззлобно погрозив ему пальцем, Чанёль начинает нарочито небрежно перечислять:       — Хорошо, давай посмотрим, что я узнал о тебе почти сразу, как только переступил порог дворца. Новый фаворит Повелителя, который прибыл из Греции и ничего о себе не помнит, никого не слушается и постоянно нарушает правила, оказался в покоях Повелителя в первую же ночь, хотя выбрали его друга, и после проведённой с Повелителем ночи получил в дар кольцо с руки Повелителя. Этот друг стал новым личным слугой валиде-султан, а многоизвестный Донхэ-хатун в своём новом статусе уже выбрал себе слугу и выпросил у Хичоля-султан празднование в свою честь. У фаворита отличный аппетит и с некоторыми наложниками он избирательно щедр на подарки. Донхэ-хатун проводит много времени с детьми Повелителя, с гаремом практически не общается, во время периода своего слуги отказался отпустить его на нижний этаж, из-за чего даже Повелителю пришлось зайти в гарем, чтобы навести порядок. А ещё этот хатун был приглашен на празднование дня рождения Мингю-шехзаде, нашего соколиного глаза, и даже подарок для шехзаде подобрал, отличающийся от обычных подарков от наложников. Я ничего не упустил, изумрудный?       — «Можно подумать, большую часть всего этого Чанёлю не рассказал сам Хичоль-султан», — мрачно думает Донхэ-хатун, обдумывая то, что он только что услышал. — «Интересно, рассказал ли хасеки Чанёлю о том, что на меня совершали покушение…»       — Ого. Оказывается, то, что за Донхэ-хатун наблюдает весь дворец — совсем не шутка, — Рёук пытается немного сгладить обстановку, неловко улыбаясь. — В целом, да, всё так и было. Конечно, со стороны Донхэ-хатун всё выглядит совсем иначе, но это так просто не объяснить…       — Для сплетен и слухов объяснения и не нужны, жемчужный, — снисходительно поясняет Чанёль, покачав головой. — Важно только то, что всё это действительно происходило, а остальное каждый додумает для себя сам.       — Можно подумать, только обо мне во дворце распускают слухи, — ворчит рыженький хатун, недовольно постучав подушечками пальцев по краю столика. — Не сомневаюсь, что о хасеки или валиде сплетни не утихают до сих пор.       — В чём-то ты прав, изумрудный, — посмеивается высокий омега, наблюдая за Донхэ-хатун с явным снисхождением. — Но есть разница между пустыми пересудами, о которых забудут в тот же вечер — и сплетнями, основанными на том, что лицезрел практически весь дворец. Так что веди себя достойно, изумрудный, а вот своё стремление нарушать все правила немного придержи в узде. Ты ведь и детям Повелителя пример подаёшь. Что, если они решат, что следовать правилам совершенно необязательно?       — Я не пытаюсь подавать пример детям Повелителя, — возражает омега с запахом грейпфрута, недовольно насупившись: он-то полагал, что Хичолю-султан досконально известно о том, что фаворит султана регулярно поясняет юным членам династии то, что все его нарушения правил связаны либо с незнанием местных устоев, либо с утраченными воспоминаниями, которые он до сих пор пытается собрать по крупицам. — «Даже если мальчики до сих не проболтались об этом перед хасеки, это давно должны были рассказать слуги Хичоля-султан», — Донхэ, привыкший к тому, что чуть ли не о каждом его вздохе доносят хасеки, чувствует раздражение — почему-то именно о важных моментах, которые могли бы сыграть в пользу рыженького хатун, Хичолю-султан просто не сообщили.       — Пытаешься или нет — это уже не так важно, изумрудный, — Чанёль чуть поводит плечами, поднимаясь на ноги. — У тебя ещё нет своих детей, чтобы понимать подобные вещи, но дети берут пример не с того, что им говорят, а с того — что им показывают. Если ты будешь говорить своему ребёнку, что опасно трогать лезвие кинжала, а сам при этом будешь регулярно проводить по лезвию пальцем — как думаешь, запомнит ли малыш, что острое лезвие опасно? Нет, оно будет манить его ещё сильнее, так как ты, взрослый человек, прикасаешься к лезвию — и ничего плохого с тобой не происходит. Дети слишком торопятся взрослеть, и потому рискуют попасть в опасную ситуацию, с которой они ещё не смогут справиться самостоятельно.       — «Очередной намёк на то, что мне следует быть осторожным при детях Повелителя?» — Донхэ-хатун недовольно морщит нос, но в итоге с неохотой кивает, так как Чанёль смотрит уж слишком выжидающе, словно старается убедиться, что его поняли правильно. Ещё и Рёук не решается вмешиваться по вполне очевидным причинам — он не находился рядом со своим другом при детях Повелителя, и плохо представляет, о чём они разговаривают и как ведут себя. Скорее всего, чаще Рёук видел только сына валиде-султан, Тэёна-шехзаде, но тот, в отличие от других детей Повелителя, разговорчивостью не отличается. И с одной стороны, Донхэ-хатун уверен, что это сказались влияние Чонсу-султан и родственная связь с ним, но в то же время из головы фаворита султана не выходят слова, сказанные Повелителем Трёх Миров в одну из их прошлых встреч наедине.       — «Ли Хёкджэ хан Ынхёк говорил, что когда он провёл обряд никяха с валиде, он только учился тому, как быть правителем — и как быть главой своей семьи», — припоминает рыженький хатун, не обращая внимание на то, как неподалёку танцуют наложники, явно воодушевлённые его примером. — «Тэён стал его первенцем, и, возможно, Повелитель в его воспитании совершал ошибки, по неопытности?» — Донхэ-хатун уверен, что воспитывать детей непросто, так как это огромная ответственность за душу и дальнейшую судьбу малыша, которого ты принёс в этот мир. Но так просто спросить султана об этом будет не только невежливо, но и опасно — не хватало ещё рассердить Повелителя и невольно бросить тень на его методы воспитания детей. — «Я и так уже столько времени слишком смело говорю султану о том, что он зря игнорирует своих младших детей…»       Но зато остаток вечера прошёл, по мнению Донхэ-хатун, вполне спокойно — он умудрился не нарушить ни единого нового правила, неплохо провёл время с Рёуком и получил несколько новых поводов для размышлений касаемо его ближайшего будущего. Правда, побеседовать с кем-то из наложников рыженькому хатун не удалось, да и он, положа руку на сердце, особо не рвался делать это при Чанёле — несомненно, гость тут же бы радостно сообщил хасеки о том, что его уроки возымели пользу, но Донхэ не хотелось вот так сразу демонстрировать правоту малознакомого омеги, о котором самому хатун необходимо узнать побольше.       Главное, что радует омегу с запахом грейпфрута — это то, что не было необходимости сидеть за столом с другими хатун, что он смог немного поболтать с Рёуком, и что по окончании празднования вместе с Хёнвоном пришёл и запыхавшийся Шивон-ага, которому практически сразу было передано пинё Чжоуми-султан, которое слуга со всеми предосторожностями вынул из причёски хатун и вложил в шкатулку. Ещё и Хёнвон выглядит усталым, но очень довольным, так что Донхэ-хатун практически не испытывает угрызений совести за то, что отправил своего слугу прислуживать на праздничном обеде вместо того, чтобы просто сидеть с ним и наслаждаться празднованием.       — Как прошло празднование, Донхэ? — любопытно вопрошает Хёнвон, открепляя вуаль хатун, которую тот в гареме просто деликатно отодвигал в сторону, и аккуратно разбирая сложную причёску рыженького хатун и вынимая из неё мелкие элементы, благодаря которым непокорным волосам и удалось придать нужную форму. — Хичоль-султан отлучался с обеда на некоторое время. Он заходил в гарем?       — Да, хасеки официально начал празднование, а также пришёл ответить на некоторые мои вопросы касаемо того, что произошло в дворцовом саду, — отвечает Донхэ, стараясь не вертеть головой, чтобы не мешать своему слуге. — Хичоль-султан догадался, что после того, как я потерял память, обретение истинности я видел впервые, так что…       — Тогда хасеки поступил очень великодушно — он ведь даже во время празднования дня рождения его старшего шехзаде не забыл о тебе и пришёл, чтобы дать ответы на твои вопросы, — с уважением протянул Хёнвон, доставая гребень, чтобы расчесать рыженькие волосы хатун. — Надеюсь, ты поблагодарил хасеки за его милость?       — Конечно. Его рассказ был очень полезен для меня, ведь теперь я хотя бы имею представление о том, как во дворце происходит обретение истинности, и как Повелитель решает подобные вопросы, — с неохотой отвечает Донхэ-хатун, сдавленно ойкнув, когда Хёнвон случайно дёргает его за прядь. — Хотя этот Глас избранного Аллахом меня даже немного напугал. Часто Повелитель им пользуется?       — Не сказал бы, что слишком часто — во дворце Глас практически не требуется, — задумывается Хёнвон, бережно распутывая переплетённые пряди рыженького хатун. — Это скорее исключительный случай. Во дворце давно не было истинных, а во время периода все своевременно отправляются на нижний этаж, так что янычары не успевают столкнуться с сильными запахами течных омег и гамм, чтобы их требовалось остановить Гласом Повелителя.       — Подожди, Хёнвон, — аккуратно убрав руки слуги от своих волос, Донхэ-хатун оборачивается на Хёнвона, задумчиво глядя на него и лихорадочно осмысляя последние события во дворце, во время которых мог бы пригодиться Глас избранного Всевышним. — Ты хочешь сказать, что когда Повелитель посетил гарем, узнав о том, что ты остался в моих покоях, он просто хотел увести тебя на нижний этаж, чтобы остановить янычар в случае чего?       — Наверное, так и было, — вздыхает Хёнвон, пожимая плечами. — Мне неведомо, какие намерения были у Повелителя, но в твоих словах есть смысл, Донхэ — возможно, если бы мой запах не был уже таким сильным, то ради моей же безопасности Повелитель приказал бы мне уйти на нижний этаж. Но это было уже невозможно, потому тебе и позволили оставить меня в покоях.       — «А мне казалось, что Повелитель просто желает отчитать меня за очередную выходку», — задумывается рыженький хатун, молча кивнув и снова отвернувшись к окошку, чтобы не мешать Хёнвону приводить его в порядок. — «А он в первую очередь думал о безопасности Хёнвона…» И было в этом понимании одновременно и что-то, вызывающее восхищение — Донхэ ещё не приходилось встречать господ, которые так заботились бы о своих слугах, — и при этом рыженькому хатун как будто стало немного неприятно — несмотря на довольно смущающее внимание от Повелителя Трёх Миров, рыженький хатун уже начал к этому немного привыкать, чтобы «делиться» подобным вниманием.       Но, к счастью для Донхэ, больше Хёнвон на этой теме не задерживается: принимаясь взволнованно щебетать, слуга бережно снимает с хатун брошь, подаренную валиде, и помогает смыть цвет с подкрашенных глаз, бровей и щёк, рассказывая фавориту султана о том, как проходил праздничный обед, как члены династии с осторожностью, но довольно приветливо беседовали друг с другом, изящно обходя опасные темы, и как Повелитель объявил, что с первыми лучами солнца он вместе со всеми своими детьми и с Сонхвой-шехзаде отправится на охоту. Донхэ было радостно слушать эти новости, ведь младшие дети Повелителя не смогли присутствовать на прошлой охоте, да и это означало, что Мингю-шехзаде может захотеть сразу же опробовать подарок, из-за которого у них всех вышло столько хлопот.       — Наверное, хасеки отправит меня с утра заниматься вместе с другими хатун? — предполагает Донхэ, поёжившись — меньше всего ему хотелось сидеть на занятии вместе с Исином-хатун и Кино-хатун, особенно когда ему столько всего ещё нужно вспомнить заново. — Хотя я бы предпочёл лучше отправиться к летописцам.       — Вот тут я не могу тебе ответить, Донхэ, — с искренним сожалением отвечает Хёнвон, помогая фавориту султана переодеться в ночную рубаху и аккуратно складывая вещи. — На праздничном обеде о тебе практически не говорили. Конечно, дети Повелителя упоминали тебя, но не думаю, что говорить о твоём завтрашнем распорядке дня было бы уместно в такой момент. Наберись терпения, Донхэ. Утром хасеки распределит обязанности всех в гареме. К чему сейчас попусту гадать и тревожиться?       — Тоже верно, — соглашается Донхэ, поправляя на себе длинную рубаху. — «В скором времени меня опять поведут к лекарю, чтобы убедиться, что я не в положении», — напоминает себе рыженький хатун, поёжившись от неприятного холодка. — «Нужно будет что-то придумать… Снадобье Чжухона-фалджи тут не поможет, если я намерен подстраивать цикл под период Хёнвона…»       И из этого возникает не совсем новая, скорее отложенная из-за последних событий проблема — Донхэ-хатун до сих пор не представляет, знает ли Сынхун об их с Повелителем обмане, и как быть, если лекаря ни о чём не предупредили. — «Возможно, я смогу притвориться простудившимся — и тогда осматривать меня будет Джено, а уж его я как-нибудь обману?» — предполагает рыженький хатун, но решает отложить этот вопрос, так как когда и при каких обстоятельствах его отправят к лекарю — пока неизвестно.       Но утро у рыженького хатун началось подозрительно тихо: в покои не врывается Шивон-ага с кучей заданий для фаворита султана, хасеки не собирает всех в зале гарема, чтобы озвучить последние новости, и более того — Хичоль-султан не появился в гареме и после завтрака, что уже кажется странным для Донхэ. — «Даже если хасеки слишком занят — неужели и валиде не заглянет в гарем?» — думает омега с запахом грейпфрута, усевшись за столиком хатун: Исин-хатун и Кино-хатун, видимо, решили остаться в своих покоях, раз им не выдали никаких заданий, а наложники, не получив особых заданий, бесцельно слоняются по общему залу, перешёптываясь между собой и то и дело бросая на Донхэ-хатун любопытные взгляды.       — Как думаешь, почему в гарем до сих пор не пришли ни хасеки, ни валиде? — любопытствует Донхэ, обернувшись к Хёнвону: конечно, Шивон-ага то и дело забегает в зал, чтобы проконтролировать тишину и порядок в гареме, но всё-таки к личному присутствию хасеки хатун уже успел привыкнуть. Но Хёнвон уже не может вести себя так раскованно, как в покоях: оглянувшись, слуга неприметным движением руки поправляет свои серебристые волосы и негромко отвечает:       — Сложно сказать, Донхэ-хатун. Некоторые гости остались во дворце на ночь, так что, возможно, супруги Повелителя сейчас уделяют им своё время. Наберись терпения. Хасеки распорядился о завтраке, значит, он помнит о гареме и скоро придёт сюда.       — Донхэ-хатун? — с явной осторожностью произносит один из наложников, и рыженький омега тут же поворачивает голову на звук, с небольшим облегчением узнавая наложника, который был вполне любезен с ним ранее, гамму с запахом мёда, Дэхёна. Оживившись, Донхэ старается как можно приветливее улыбнуться и приветственно качает головой:       — Здравствуй, Дэхён. Присаживайся. Ты хотел о чём-то поговорить?       — Да, я хотел поговорить с тобой, но… — замялся Дэхён, с сомнением оглядывая диванчик. — Я не могу здесь сидеть, Донхэ-хатун.       — Глупостей не говори, — отмахивается омега с запахом грейпфрута, пусть даже Хёнвон безуспешно пытается его урезонить. — Других хатун сейчас здесь нет, так что места хватит.       — Но я же не хатун, — мягко напоминает гамма, переминаясь с ноги на ногу. — В гареме существуют правила, Донхэ-хатун.       — А эти правила запрещают тебе присесть со мной, если я тебя прошу? — Донхэ совершенно не хочется пересаживаться, особенно когда из комнат хатун может быть прекрасно видно, где именно сидит фаворит в общем зале. — Если хасеки призовёт тебя для разговора, ты же присядешь рядом, верно?       — Ну такому предложению я не могу отказать, — негромко посмеивается Дэхён и, покосившись на наложников, что наблюдают за ними с явным любопытством, осторожно присаживается рядом с хатун, одёргивая ткань своих штанов, чтобы она не помялась. — Кажется, у тебя всё продумано на несколько шагов вперёд, Донхэ-хатун.       — Я же не хасеки, — Донхэ совершенно не хочется делать вид, что у него всегда есть голубь за пазухой — и отличный план на любое развитие событий. — «В этом мне следует быть честным, даже если таким образом наложники решат, что я не такой сильный, каким кажусь», — уверен рыженький хатун, да и советы Чанёля немного приободрили его, потому омега, пожимая плечами, добавляет:       — Знаешь, Дэхён, не стоит придавать моим действиям какие-то особенные значения. Я просто… делаю то, что считаю правильным, вот и всё. В этом нет никакого двойного смысла — и не будет. Я… простой омега, и хитрить — совсем не моё.       — Не такой уж ты и простой, Донхэ-хатун, — Дэхён улыбается немного свободнее и чуть ёрзает на диванчике — прямота фаворита султана явно пришлась ему по сердцу. — На самом деле, я хотел поблагодарить тебя от имени Чонопа. Сейчас он на нижнем этаже, и утром я навестил его. Он рассказал, что благодаря тебе Чангюн-ага приготовил немного облегчённых блюд и для тех, кто сейчас на нижнем этаже. Это было очень великодушно с твоей стороны, Донхэ-хатун. Пусть Аллах благоволит тебе и твоему доброму сердцу.       — Ох, Чоноп сейчас на нижнем этаже? — переспрашивает рыженький хатун, немного замявшись: своим решением Донхэ-хатун пытался порадовать Сюмина и Чондэ, которые с их статусом вполне могли присутствовать на праздновании дня рождения Мингю-шехзаде, но которые не могли это сделать из-за того, что находились на нижнем этаже. И Донхэ-хатун совершенно не подумал о том, что в этот момент на нижнем этаже находились и другие омеги и гаммы, в том числе и знакомые ему наложники, которым тоже досталось немного вкусненького.       — Ну… я рад, что все, кто сейчас на нижнем этаже, тоже смогли таким образом отпраздновать день рождения Мингю-шехзаде, — с осторожностью отвечает рыженький хатун, стараясь не болтнуть лишнего о своих намерениях. — Но я бы не хотел, чтобы все думали, будто я смогу делать нечто подобное каждый раз. Как сказал хасеки — это исключительный случай, да и готовить что-то дополнительно для тех, кто на нижнем этаже, не совсем безопасно для их здоровья.       — Никто и не ждёт, что ты будешь всех угощать каждый раз, Донхэ-хатун, — возражает Дэхён, осекаясь и задумчиво покосившись на других наложников, что активно перешёптываются между собой. — Ну, возможно, некоторые будут этого ждать, но большая часть всё-таки очень благодарны тебе за это. Несмотря на то, что во дворце опасно заводить дружбу, на нижнем этаже сейчас много наложников, у которых есть здесь друзья.       — Я понимаю. После того, как я так неожиданно для всех оказался в фаворитах, наверное, никто не знает, чего от меня ожидать и как занять моё место, — отшучивается Донхэ, неопределённо взмахнув рукой. Хёнвон лишь устало вздыхает, явно не решаясь поправлять фаворита при другом наложнике, но Дэхён, придвинувшись ближе, покачивает головой, немного снисходительно улыбнувшись:       — Донхэ-хатун, в гареме действительно большой интерес к твоему нынешнему статусу, но, если позволишь дать тебе совет, я бы предложил относиться к этому легче, как к естественному положению вещей. Конечно, в гареме есть наложники, которые мечтают оказаться на твоём месте, но таких не очень много.       — Хочешь сказать, не все наложники готовы любыми методами бороться за возможность привлечь внимание Повелителя? — несдержанно хихикает Донхэ-хатун, но развить дальше свои остроты не решается: посерьёзнев, Дэхён поправляет на хрящике уха одну из серег в виде пёрышка, как раз ту, которую в паре с другой серьгой ему подарил хатун не так давно, и уже не так жизнерадостно отвечает:       — Донхэ-хатун, ты же не хуже других понимаешь, что Повелитель Трёх Миров может провести обряд никяха ещё только один раз. Потому в этом вопросе конкуренция среди тех, кто хочет стать законным супругом Повелителя и подарить ему дитя, довольно напряжённая. Но все последующие фавориты, даже если они родят Повелителю ещё детей, так и останутся рабами. Поэтому многие наложники менее сказочно оценивают свои шансы подняться так высоко и заинтересованы лишь в том, чтобы исправно служить Повелителю и по достижении подходящего возраста покинуть дворец с богатым приданым и супругом из числа достойных янычар или советников Повелителя.       — Так поэтому все так ждут результатов моего осмотра у Сынхуна-ага? — задумчиво уточняет Донхэ-хатун, почесав макушку: до этого ему казалось, что в первую очередь все желают избавиться от него, как от надоедливой мухи, но в словах Дэхёна был какой-то особенный смысл, как будто наложник признал желание фаворита султана говорить только прямо — и демонстрирует сейчас ответную любезность.       — Верно, Донхэ-хатун, — Дэхён покачивает головой, отчего его серьги немного раскачиваются, то и дело задевая загорелую кожу. — Если окажется, что после ночи с Повелителем ты по милости Аллаха забеременеешь, то это будет означать, что Повелитель захочет провести с тобой обряд никяха после рождения малыша. Ты станешь полноправным супругом Повелителя, и тебе понадобятся ещё слуги, чтобы помогать тебе в твоих делах и присматривать за малышом.       — Думаю, Хёнвон в таком случае прекрасно справится сам, — ворчит рыженький хатун, покосившись на смутившегося слугу, у которого даже щёки покраснели от смущения. — Из того, что я видел, он прекрасно справляется с детьми, даже с такими неугомонными, как Тэмин-султан и Тэян-султан.       — Донхэ-хатун, никто не сомневается, что ты взял себе в помощники замечательного и расторопного слугу, — мягко возражает Дэхён, вежливо кивнув притихшему Хёнвону. — Но во дворце так положено. Поскольку дети Повелителя проводят много времени за занятиями, когда у их матерей есть свои дела, с юными членами династии постоянно должен кто-то находиться. Одновременно быть и с тобой, и с малышом Хёнвон не всегда сможет, так что помощь тебе потребуется. И как только во дворце станет известно, что ты в положении, Донхэ-хатун — многие будут предлагать тебе свою помощь. Всё-таки быть слугой супруга Повелителя очень почётно.       — Ну, только если так, — с неохотой соглашается рыженький хатун: в его ближайших планах не было никакой беременности от Повелителя, но слова Дэхёна кажутся слишком важными, чтобы так просто от них отмахиваться. — Правда, удивительно, что у хасеки тогда не пять слуг с несколькими временными слугами впридачу. У Хичоля-султан много детей, за которыми нужно уследить.       — Ты недооцениваешь Хвитэка, Донхэ-хатун, — в разговор решается вступить Хёнвон, так как он был временным слугой хасеки и явно знает о слугах Хичоля-султан побольше, чем наложники. — Он, как и хасеки, как будто одновременно может оказаться в нескольких местах. А Чангу отлично справляется с маленькими детьми, так что дополнительная помощь хасеки не требуется.       — Ты в последние дни часто проводишь время с младшими детьми Повелителя, Донхэ-хатун, — с осторожностью подмечает Дэхён, любопытно уставившись на рыженького хатун. — И тебя пригласили на празднование дня рождения Мингю-шехзаде. Не каждый хатун удостаивался такой чести.       — Это довольно запутанная история, — отвечает омега с запахом грейпфрута, неловко помявшись, чтобы выиграть немного времени и обдумать, что именно можно рассказать Дэхёну. — Поскольку я почти ничего не помнил о нашем государстве, Повелитель решил, что мне лучше учиться вместе с Тэмином-султан и Тэяном-султан, поскольку другие хатун уже многое знают. Я письменность только через несколько дней сумел заново изучить, а со чтением дело уже пошло легче. Ну и детям Повелителя, наверное, просто интересно общаться с тем, кто ничего не помнит. Они так радуются, когда могут меня чему-то научить, ты бы видел, Дэхён…       — А они тебе и вправду нравятся, — посмеивается гамма, наблюдая за рыженьким хатун, который даже оторопел от смешков наложника. — В гареме ходили разные мнения о том, что с тобой происходит, но ты сейчас выдал себя с головой — ты в восторге от детей Повелителя.       — Ну… кажется, ты прав, — сдаётся Донхэ-хатун, расслабленно захихикав — он и подумать не мог, что окажется настолько очевидным для наложника, который говорил с ним от силы пару раз за всё это время. — Они славные малыши, да и… я не уверен, но, кажется, у меня был маленький брат. Наверное, я его очень любил, потому мне с ними и легко.       — У тебя был младший брат, Донхэ-хатун? — несдержанно интересуется Хёнвон, удивившись, и рыженькому хатун хочется хлопнуть себя рукой по лбу. — «Я же никому, кроме Джено, не рассказывал об этом…» — вспоминает Донхэ, но сказанного уже не воротить, да и, может быть, так в гареме лучше поймут его интерес к детям Повелителя, потому он и добавляет:       — Да, я сумел это вспомнить не так давно, и я до сих пор не уверен, действительно ли это моё воспоминание. Я помню какого-то маленького мальчика, но это мог быть и какой-нибудь родственник, с которым мы сдружились, или вообще соседский ребёнок. В небольших селениях соседи хорошо знают друг друга и тесно общаются, а я вряд ли вырос в большом городе.       — Раз так, то общение с детьми Повелителя может помочь тебе вспомнить ещё что-нибудь, Донхэ-хатун, — предполагает Дэхён, обернувшись и посмотрев на одного невысокого наложника, что разглядывает их с явным любопытством. — К нам бы хотел присоединиться мой друг Зело, Донхэ-хатун. Ты позволишь?       — Друг? Да, конечно, пусть садится с нами, — Донхэ решает, что повода отказать Дэхёну у него нет, а вот возможность немного получше узнать ещё кого-то из гарема может оказаться очень полезной, потому он лишь косится на Хёнвона, который молча, но очень энергично кивает, явно желая похвалить рыженького хатун за это разрешение. Дэхён тем временем активно машет рукой, подзывая к себе того самого наложника, и он подходит ближе, вежливо поклонившись и неловко пробормотав:       — Добрый день, Донхэ-хатун.       — Здравствуй. Тебя зовут Зело? — на всякий случай уточняет Донхэ-хатун, чтобы убедиться, что он не ослышался: конечно, в своё время ему представляли всех наложников, но во всей этой суматохе без личного общения с гаремом хатун уже и позабыл, кого как зовут. — Присаживайся с нами, не стесняйся. Сомневаюсь, что хатун захотят выйти из своих покоев сейчас, пока у них есть свободное время.       — Да, Донхэ-хатун, моё имя — Зело, — представляется наложник, присаживаясь рядом с Дэхёном. — В гареме много говорят о тебе, Донхэ-хатун, но не каждому довелось лично познакомиться с тобой. Дэхёну повезло гораздо больше, чем другим.       — Сомнительный повод для везения, учитывая, что в гареме меня не жалуют, — отшучивается Донхэ, с любопытством рассматривая наложника. Это оказался омега, такой же невысокий, как и сам рыженький хатун, совсем юный, возможно, не так давно только достигший совершеннолетия. Более того, у самого Донхэ складывается впечатление, что этот наложник с запахом фрезии не чистокровный кореец — его густые тёмные волосы немного вьются, лоб кажется удивительно высоким, а нос — коротковатым. При этом у Зело пронзительно-карий цвет глаз, привлекающий внимание, и тонкий контур губ цвета пыльной розы, а широкий золотой браслет на его руке хорошо сочетается со слегка смуглой кожей, рубашкой светлого песочного оттенка, без лишних узоров и пуговиц, и свободными тёмными штанишками. К тому, что туфли у всех наложников одинаковые и простые, Донхэ уже успел привыкнуть, чтобы обращать внимание на то, сочетается обувь с одеждой или нет.       — Сегодня опасаются, завтра — в друзья набиваются, — неуклюже шутит Зело, пожимая плечами и смущённо улыбаясь, обнажая белые зубы. — Сейчас ты — главное событие всего дворца, Донхэ-хатун, не считая столь неожиданного празднования дня рождения Мингю-шехзаде. Говорят, что ты прибыл сюда из Греции?       — Да, какой-то купец выкупил меня и других рабов у одного противного богача, — морщится Донхэ-хатун: теперь это греческое прошлое кажется ему таким далёким, словно было совсем не с ним, а с кем-то другим. — А как ты попал во дворец? Тебя тоже выкупили?       — Моего мать продали в рабство в Молдавское княжество в самом начале Войны Трёх Миров, — признаётся наложник, скорее неосознанно, чем специально повторив за рыженьким хатун и тоже поморщившись. — И в рабстве он родил от своего господина меня и ещё двух моих братьев. Но Аллах не был милостив к нам — мать, братья и множество других рабов подхватили Чёрную смерть, и не выжили.       — Чёрная смерть — какой ужас, — Донхэ встревожился вполне искренне: он сам лично не сталкивался с этой ужасной болезнью, которая не щадит никого, но в летописях об истории государства хатун многое узнал о том, как эта болезнь забирала с собой целые поселения и даже города, уничтожая всё живое, безжалостно и неумолимо. — Я сочувствую тебе, Зело. Хорошо ещё, что Аллах смилостивился над тобой и уберёг тебя.       — Возможно, Аллах сжалился надо мной, так как господин позволил мне стать полноправным мусульманином, в отличие от моих братьев, — вздыхает Зело, чуть качнув головой, таким образом принимая соболезнования от хатун. — У господина подрастал наследник, его приёмный сын, альфа моего возраста. Возможно, он надеялся, что я стану первым, проверенным омегой-рабом его сына, когда тот вырастет.       — Под этим именем ты и стал мусульманином? — заинтересовался Донхэ, бросив вопросительный взгляд на помалкивающего Дэхёна, чтобы убедиться, что он может задавать подобные вопросы: словам о том, что богачи брали в качестве наследников приёмных детей, хатун совершенно не удивился — даже в Греции часть омег и гамм умирали во время родов, и их осиротевших малышей могли официально усыновить родственники. — Зело — это ведь не корейское имя, верно? Я бы скорее сказал, что оно греческое.       — Правда? — заинтересовался Зело, переглянувшись с просиявшим Дэхёном. — Конечно, я понимал, что корейское имя господин мне не даст, но я и не догадывался, что оно греческое. А раз я полноправный мусульманин, хасеки решил не давать мне корейское имя. А что означает моё имя, Донхэ-хатун?       — Если я не ошибаюсь, твоё имя происходит от имени Зелус. Это был один из низших крылатых богов, который вместе со своими братьями стоял на троне бога Зевса и был в его свите, — припоминает рыженький хатун, сосредоточенно наморщив лоб. — А его имя означало «рвение». Ну, или ещё можно сказать «самоотверженность».       — Звучит здорово, — добавляет Дэхён, подпирая голову рукой и опираясь о столик хатун, заслушавшись. — А какое у тебя было греческое имя, Донхэ-хатун?       Но ответить рыженький хатун не успевает: в коридоре раздаются оживлённые голоса, и в зал гарема практически врываются Тэмин-султан и Тэян-султан, сопровождаемые едва успевающим поспевать за ними Чангу. Мальчики выглядят запыхавшимися, в практически одинаковых тёмных кафтанах и штанишках с вертикальными полосами, с раскрасневшимися после поездки лицами, но оба гаммы кажутся абсолютно счастливыми, пока они обводят взглядами зал. — «И кого они ищут?» — Донхэ не успевает задать этот вопрос вслух, так как, увидев его, Тэмин-султан чуть ли не подпрыгивает на месте, радостно взвизгнув, и, пихнув брата локтем в бок, чтобы тот тоже увидел, где сидит фаворит Повелителя, юный гамма со всех ног кидается в его сторону, заголосив на весь зал:       — Донхэ-хатун, Донхэ-хатун!       — Видимо, охота Повелителя прошла благополучно, — посмеивается Донхэ-хатун, покосившись на Хёнвона, чтобы тот подвинулся и дал мальчикам место присесть, но Дэхён вовремя задевает ладонью плечо Зело и вежливо произносит:       — Мы ещё подойдём к тебе попозже, Донхэ-хатун. Кажется, члены династии очень хотят с тобой поговорить.       И Донхэ совсем не успевает поблагодарить наложника за понимание, только ошарашенно кивнуть — и тут же рядом с ним усаживаются два младших сына Повелителя, довольно болтая ногами и взахлёб рассказывая фавориту султана о своих приключениях:       — Донхэ-хатун, а мы были с папой на охоте!       — Там были наши братья и Сонхва, ему понравился мой конь!       — А Мингю надел перчатку, что ты подарил! Отец похвалил её, и в работе она оказалась очень удобной, Мингю сам так сказал!       — Похоже, охота прошла благополучно, — улыбается Донхэ, поприветствовав спешащего к ним Чангу лёгким качанием головы. — Наверное, это было очень интересно. Хотел бы я побывать там вместе с вами.       — А мы сказали папе, что ты уже все греческие легенды о лошадях Ёнгуку рассказал, — доверительно сообщает Тэмин, гамма с запахом рябины, поёрзав на диванчике. — Он сказал, что если ты умеешь держаться в седле, то он мог бы разрешить тебе выйти с нами на конную прогулку. Это же здорово?       — Тэмин, это очень здорово, но вам не стоило беспокоить Повелителя разговорами обо мне, — омега с запахом грейпфрута снова бросает взгляд на слугу хасеки, но его лицо выглядит непроницаемым. — «Наверное, с детьми Повелителя отправлялись евнухи, а не личные слуги», — предполагает Донхэ, что по его мнению вполне объяснимо: охота всё-таки считается занятием альф. Вдобавок, несмотря на то, что возможность выбраться из дворца — это отличный шанс получше узнать окружающую территорию, не стоит забывать о главной проблеме, которую Донхэ со смущением озвучивает:       — Да и я… совсем не знаю, умею ли я ездить верхом. Наверное, всё-таки не умею, ведь я скорее всего рос в простой семье…       — В селениях много у кого были лошади до начала войны Трёх Миров. Это нам Инсон-ага рассказывал, — припоминает Тэян, постукивая пальцами по столу. — Лошади активно использовались на пашне, они возили в повозках дрова из леса и товары на рынок. Так что, возможно, ты умеешь сидеть на лошади, Донхэ-хатун. Тебе просто нужно это вспомнить.       — И папа сам решил расспросить нас о тебе, правда-правда, — добавляет Тэмин, энергично кивая. — Повелитель спрашивал, как проходит наше обучение, о чём мы разговариваем с тобой, и всё такое…       — Повелитель спрашивал обо мне во время охоты? — переспрашивает рыженький хатун, даже замявшись: он-то полагал, что на охоте султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк будет думать только о своих детях и о племяннике, но, видимо, у султана нашлось время и на то, чтобы вспомнить своего нового фаворита. — А… Повелитель что-нибудь ещё говорил?       — Ну… папе тоже понравилась перчатка Мингю, — припоминает Тэмин, почёсывая макушку и ещё больше взъерошивая свои синие волосы. — Он сказал, что водяной буйвол — это отличный символ, который свидетельствует о силе и мощи. Сонхва тоже сказал, что ты сделал Мингю отличный подарок.       — Я очень рад, что перчатка вышла отличной, — признаётся омега с запахом грейпфрута, даже не кривя душой: он ведь действительно хотел сделать отличный подарок, чтобы порадовать шехзаде, так что всё вышло так, как Донхэ-хатун и запланировал. — А как прошла сама охота? Вам удалось кого-нибудь поймать?       — Я в зайца попал, а Тэмин ранил утку, которую потом дострелял Тэён, — рассказывает Тэян, переводя дух. — А потом отец погнался с нашими братьями и Сонхвой за молодой косулей, а нам пришлось вернуться — для таких погонь, как говорит папа, мы ещё слишком малы. Чангу, мы пить хотим. Принесёшь что-нибудь?       — Я не могу оставлять вас тут совсем одних, — возражает Чангу, покачав головой. — Сейчас позову кого-нибудь из евнухов — и принесу. Потерпи немного.       — Да у нас тут полный графин шербета остался, зачем куда-то идти? — Донхэ уже хочет предложить просто налить мальчикам попить, но по округлившимся глазам Хёнвона хатун вовремя вспоминает первое празднование, на которое он попал в гареме, и из которого потом образовалось множество проблем с хасеки. — «Хасеки тогда так разозлился из-за этого персика, да и Мингю в детстве чуть не попал в беду…» — вспоминает рыженький хатун, поёжившись: наверное, в таких реалиях дворца он бы тоже боялся доверять детям еду и напитки от малознакомых людей. — «Ещё и Тэян не так давно сильно подавился… Неудивительно, что слуги так переживают за детей Повелителя». Сделав собственные выводы о ситуации и легко взмахнув рукой, чтобы Хёнвон налил шербета в чашку, Донхэ берёт эту чашку из руки своего слуги и протягивает её Чангу, дружелюбно улыбнувшись:       — Наверное, и ты устал поспевать за своими господинами, да, Чангу? Попробуй, мне кажется, что шербет уже не такой холодный и вполне подойдёт для Тэяна-султан и Тэмина-султан.       — Благодарю, Донхэ-хатун, — вежливо отвечает слуга с запахом тыквы и, чуть помедлив и с сомнением глянув на Хёнвона, Чангу всё-таки принимает чашку из руки хатун, делая несколько больших глотков шербета. Видимо, всё-таки довольно положительная репутация Донхэ в вопросе приёмов пищи немного успокаивает Чангу, так что, поставив чашку на столик, слуга согласно качает головой, негромко добавив:       — Шербет действительно уже согрелся, так что мальчики вполне могут его выпить. Хёнвон, тебя не затруднит налить ещё немного?       — Конечно, Чангу, сейчас налью, — тут же встрепенулся Хёнвон, забирая чашку, чтобы налить в неё ещё шербета, но уже для близнецов. Других чашек на столе, к сожалению, не было, так как евнухи вряд ли могли предположить, что хатун пожелает принимать гостей за этим столиком. — «Но, возможно, Чангу бы и из-за других чашек начал бы переживать, а эта уже вроде как проверена им лично…» — предполагает Донхэ, потому и успокаивается, наблюдая за тем, как Хёнвон наливает в чашку шербет и передаёт Тэяну. Маленький гамма жадно делает первый глоток, но после вспоминает, что он не так давно подавился из-за того, что спешил во время еды, потому Тэяну приходится пить немного осторожнее. Чтобы они все не таращились на юного гамму, Донхэ решает продолжить разговор, припоминая, что мальчики говорили о добыче, которую они поймали:       — Так говорите, вы уже попадаете по дичи? Вы из лука стреляли? Наверное, на лошади делать это не совсем удобно?       — Мы же не ехали в этот момент, — Тэмин пожимает плечами, дожидаясь своей очереди, чтобы попить. — Зайца к нам выгнали собаки отца, а мы ждали на холме. Папа сказал, что мы ещё мало обучены, чтобы стрелять на скаку. Может, когда мы будем немного постарше…       — А много у Повелителя собак? — Донхэ не помнит, чтобы в дворцовом саду ему приходилось слышать собачий лай, но, возможно, место, где держат собак, находится в отдалении от сада, чтобы собаки лаем не тревожили ни Повелителя, ни членов династии и всех обитателей дворца. — Они не пугают лошадей?       — У папы больше тридцати охотничьих собак, — отвечает Тэян, вытирая рот носовым платком, который протянул ему Чангу, пока Хёнвон наливает ещё одну порцию шербета, уже для Тэмина-султан. — А дворцовые лошади уже привыкли к собакам, их к этому заранее подготавливают. Да и собаки у папы отлично выдрессированы — на лошадей не лают и под копытами не мешаются, держатся в стороне.       — Правда, их и не погладишь, и поиграть с ними нельзя — к ласке они не приучены, — делится Тэмин, принимая чашку из рук Хёнвона. — Но команды они хорошо знают и дичь загоняют умело.       — Да во дворце вообще не с кем поиграть, — вздыхает Тэян, пока Тэмин пьёт вкусный шербет. — Слава Аллаху, что хоть ты тут появился, Донхэ-хатун. С тобой весело, да и шутки твои папе нравятся.       — Какие шутки?! — Донхэ-хатун надеялся, что это прозвучит не так громко, но его удивлённый голос практически прозвенел на весь зал гарема, что даже наложники прекратили гудеть, как улей, любопытно уставившись в их сторону. Неловко кашлянув в кулак, рыженький омега уже тише добавляет:       — Я хотел сказать… что вы ещё рассказали Повелителю о моих шутках?       — Ну, когда я попал в зайца, я вспомнил твою шутку про то, что нам придётся привязывать мечи к седлу на длинной верёвке, если мы не научимся стрелять из лука, — поясняет Тэян, отчего Донхэ хочется за голову схватиться: с его стороны было весьма опрометчиво так смело подшучивать над членами династии, совсем не подумав о том, что мальчики могут рассказать султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку всё, что услышали. Но маленький гамма как будто догадался, что у Донхэ-хатун чуть кровь от лица не отлила с перепугу: заулыбавшись, мальчик добавляет:       — Ёнгук так хохотал, что чуть на Сонхву не свалился со своего коня. А Повелитель даже немного посмеялся над этой шуткой.       — Да, папа сказал, что мы действительно вовремя получили первые уроки стрельбы из лука, — соглашается Тэмин, поставив чашку на стол и вытирая рот краем кафтана прежде, чем охнувший Чангу успевает протянуть ему носовой платок. — Может, он сумеет найти время, чтобы лично потренировать нас? Как ты думаешь, Донхэ-хатун?       — Возможно, Повелитель действительно сумеет найти время на урок для вас, но пока здесь гости, в первую очередь следует уделять всё внимание им, — отвечает Донхэ-хатун, мысленно порадовавшись тому, что он легко отделался: пока что султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку нравятся его шутки, значит, всё прошло не так плохо, как могло бы быть. — Так Сонхва-шехзаде здесь надолго?       — Сонхва? Нет, скорее всего, он уедет уже завтра утром, — предполагает Тэян, задумчиво почёсывая макушку и приглаживая встопорщенные чёрные пряди. — Поскольку Уён согласился на брак с Саном-пашой, Сонхве нужно будет вернуться в дворец его отца и вместе с Винвином-султан заняться приготовлениями к свадьбе.       — А Сан-паша тоже ещё во дворце? — интересуется рыженький омега, невольно поёжившись: несмотря на то, что лично ему этот альфа вреда не причинил, позабыть о том, как зверино Сан-паша оглядывал сад и даже был готов сразиться с янычарами, мешающими ему приблизиться к истинному, всё-таки непросто. Но Тэмин тут же мотает головой, совершенно спокойно отвечая:       — Нет, Сонхва отправил его из дворца ещё до праздничного обеда, а с ним в качестве охраны остался другой паша. Это ему папа посоветовал. Сан уважаемый воин, но в вопросе истинности лучше не рисковать. Папа явно знает, что делать в таких ситуациях.       — А как прошло празднование в гареме, Донхэ-хатун? — интересуется Тэян, болтая ногами. — Чанёль, наверное, уже уехал из дворца. Мы только вечером успели с ним повидаться. Он сказал, что ты ему понравился.       — Правда? — Донхэ-хатун удивлённо смотрит на юного гамму: конечно, омега понимал, что при маленьких детях султана Чанёль, скорее всего, ничего плохого о новом фаворите бы не сказал, но это не значит, что Донхэ мог бы в такой ситуации надеяться на хорошее к себе отношение. Но Тэмин соглашается с братом: переглянувшись, юный гамма добавляет:       — Ага. Чанёль сказал, что ты забавный, ведёшь себя, как маленький, а ворчишь, как аджосси. Но празднование же прошло хорошо? Когда мы зашли, с тобой беседовали наложники. Вы подружились?       — Мы не отвлекли тебя? — уточняет Тэян, насторожившись, и от его взгляда у Донхэ даже мурашки по спине побежали — точно таким же, многозначительным и при этом обеспокоенным взглядом на него смотрели и Мингю-шехзаде, и сам султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк. Покосившись на Дэхёна и малознакомого ему наложника, Зело, Донхэ отвечает:       — Нет, всё в порядке. На самом деле мы просто говорили о греческих именах, вот и всё. Ничего особенного.       — Греческие имена? А как тебя звали в Греции? — оживился Тэмин, поёрзав на диванчике. — Тебе же наш папа выбрал имя «Донхэ», значит, тебя звали как-то иначе?       — Меня звали Айден. Это имя означает «огонь», — охотно отвечает рыженький хатун, чуть качнув головой, когда он видит, как оба наложника ненавязчиво пересаживаются на диванчик поближе, чтобы слышать, о чём идёт разговор. — Но значение корейских имён я до сих пор не знаю. «Донхэ», наверное, тоже означает «огонь»?       — Нет… — неуверенно протянул Тэян, переглянувшись с Тэмином и даже замявшись. — Вообще, имя «Донхэ» означает «Восточное море». Говорят, что давным-давно это море разделяло собой два государства, которые не ладили между собой. Мы думали, что твоё греческие имя звучало как-то похоже и потому Повелитель выбрал такое имя…       — Правда? Тогда я не знаю, почему Повелитель дал мне такое имя, — признаётся Донхэ, пожимая плечами — если мальчики не ошибаются в исторических познаниях, то выбор султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка действительно странный. — Наверное, как-нибудь я решусь спросить его об этом. А что означают ваши имена?       — Моё имя означает «солнце», а у Тэмина — «сияющая красота», — охотно отвечает Тэян, пока Тэмин согласно кивает. — Повелитель сам выбирал нам имена, когда мы родились. Это такая традиция. А как бы нас звали в Греции?       — В Греции… — задумывается Донхэ: он знаком далеко не со всеми греческими именами, но поговорить с детьми султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка на какую-то отвлечённую тему всё-таки хочется, потому рыженький хатун охотно старается припомнить все имена, которые знает. — Тебя, Тэян, звали бы Хелайос, «дар Солнца». А Тэмина, наверное, назвали бы Актеон, «благое сияние».       — Хелайос и Актеон. Звучит очень интересно, — хихикает Тэмин, аж подпрыгивая на месте от нетерпения. — А как бы звали маму? Его имя означает «защитник».       — «Вот об этом я мог бы и догадаться», — думает Донхэ, замешкав: сам султан говорил ему, что хасеки — лучший защитник для всех его детей, даже для тех, кто по крови не связан с самим Хичолем-султан, но рыженький хатун и подумать не мог, что характер хасеки настолько связан со значением его имени. Но мальчики ждут ответа, уставившись на него завороженно, так что, немного подумав, омега с запахом грейпфрута добавляет:       — Хичоля-султан, возможно, звали бы Алексайо.       — А я слышал, что «защитником» в Греции зовут не Алексайо, а Александроса, Донхэ-хатун, — возражает один из наложников, чьё имя Донхэ не помнит, но который точно был с ним на корабле. — «Возможно, его тоже выкупили из Греции», — предполагает рыженький хатун, без раздражения посмотрев в сторону наложника, который сразу же замялся, опустив голову.       — Верно. Александрос тоже означает «защитник», — соглашается фаворит султана, решив не отвечать слишком порывисто, чтобы заново не рассориться со всем гаремом. — Но имя Александрос скорее относится к альфам. А хасеки, несмотря на то, что он любого янычара за пояс заткнёт одним взглядом, всё-таки омега.       Хёнвон с силой пихает Донхэ локтем в бок, но, кажется, и мальчикам, и гарему понравился его ответ, так как наложники даже немного оживились и захихикали, осторожно усаживаясь поближе, раз дети Повелителя не возражают против их общества. — «Я же не оскорбил хасеки, а лишь подчеркнул его достоинства», — уверен рыженький хатун, потому и бросает короткий взгляд на слугу, отчего тот даже отодвигается, не решаясь снова лишний раз слишком резко пытаться его урезонить.       — А как звали бы Мингю? — Тэмин тянет фаворита султана пальцами за рукав рубашки, снова привлекая к себе внимание. — Его имя означает «сияющий нефрит».       — А вот здесь немного сложнее. В Греции практически нет нефрита. Точнее, в греческих легендах его нет, потому и имена с ним не связаны, — честно отвечает Донхэ, призадумавшись. — «А какое имя я бы дал Мингю сам?» — рыженький хатун понимает, что вариантов у него всего два: либо выбрать какое-то имя, созвучное настоящему имени шехзаде, либо искать что-то близкое по смыслу. Поэтому, немного подумав, фаворит султана добавляет:       — Я бы выбрал для Мингю-шехзаде имя Аргос. «Сияющий».       — Аргос? Коня, которого папа чаще всего разрешает брать Мингю, зовут Арго, — хихикает Тэмин, радуясь такому совпадению. — Видимо, ты попал в точку, Донхэ-хатун. А как звали бы Ёнгука?       — Имена Мингю и Ёнгуку выбирал наш дедушка, султан Ли Юнхо, да покоится его душа с миром, — мягко добавляет Тэян, тихо вздохнув. — Имя Ёнгука означает «тот, кем его государство будет вечно гордиться».       — Гордость и слава… — повторяет Донхэ, оглядывая зал гарема и с удивлением замечая, что наложники подсели совсем близко и даже дыхание затаили, любопытно вслушиваясь в его слова. — «Им всем настолько интересно?» — рыженький хатун даже не ожидал, что подобным разговором привлечёт к себе столько внимания. — «Я же не делаю ничего плохого, правильно?» — Донхэ бросает взгляд на Хёнвона, но тот уже успокоился, сам с большим интересом слушая своего господина, так что опасности, судя по всему, никакой нет.       — Наверное, Клеитос. «Слава», — в итоге рыженький хатун выбирает подходящее по его мнению имя, и мальчики выглядят очень довольными, перешёптываясь. — «Они точно расскажут все эти имена другим детям Повелителя… Наверное, и хасеки об этом узнает…» — боязливо думает Донхэ, пока наложники, немного осмелев, подают голоса:       — Донхэ-хатун, а как бы в Греции звали меня? Меня зовут Хоён.       — А как бы звали меня? Моё имя Кёнсу.       — А как бы звали Дэхёна? — а вот этот голос Донхэ узнаёт почти сразу: наложник Сонёль, видимо, не так давно вернулся в гарем и как раз успел к разговору об именах. Его характерный, немного грубоватый, как будто повреждённый голос рыженький хатун уже узнаёт почти без труда.       — И как бы звали Хёнвона? — любопытствует Тэмин, восторженно наблюдая за рыженьким хатун. — Ты же всё нам расскажешь, Донхэ-хатун?       — Конечно, я всё расскажу, но давайте все будут предлагать имена по очереди — и обязательно говорить значения, поскольку я ещё мало изучил основы корейской культуры, — обещает Донхэ, решив воспользоваться этой возможностью — узнать гарем получше. — Правда, я знаю не все греческие имена, но я постараюсь вспомнить всё, что слышал в Греции.       — А какое греческое имя Донхэ-хатун дал бы альфе с именем Хёкджэ? — внезапно посреди гвалта раздаётся зычный голос Повелителя, отчего наложники тут же подскакивают на ноги, под шиканье евнухов построившись в две линии и учтиво поклонившись султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку. Донхэ, ахнув, тоже спешно поднимается на ноги вместе с мальчиками, почтительно поклонившись султану, который проходит в зал гарема. Судя по всему, уже вернувшись с охоты, этот альфа с запахом сандала проходил мимо гарема в сопровождении своих старших детей, племянника и встретивших его Чонсу-султан и Хичоля-султан, но дал знак евнухам у ворот молчать, чтобы не отвлекать гарем от разговоров.       Донхэ чуть приподнимает голову, взволнованно глядя на султана, но тот не кажется ни раздражённым, ни привычно холодно-непроницаемым: судя по всему, альфа с синими волосами немного утомился на охоте, поскольку идеальная выправка расправленных плеч, которую хатун уже привык видеть, немного ослаблена, но, кажется, эта охота пошла султану на пользу. — «По крайней мере, он уже не смотрит на своих детей так холодно…» — думает Донхэ, но не говорит об этом вслух, и не подталкивает мальчиков к отцу — Повелитель явно зашёл сюда ненадолго, и то лишь потому, что заинтересовался разговором. Сделав едва заметный жест рукой, чтобы другие альфы, пусть ещё не достигшие совершеннолетия, но всё-таки альфы, оставались у ворот вместе с супругами Повелителя, султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк проходит дальше, практически поравнявшись с рыженьким хатун. Немного помедлив, Повелитель Трёх Миров всё-таки мягко приглаживает волосы своих младших детей, отчего Тэмин чуть было не задохнулся от восторга, доверчиво прижавшись к боку отца, после чего султан громко и отчётливо вопрошает:       — Так что скажешь, Донхэ? Имя, дарованное мне моим отцом, султаном Ли Юнхо, означает «сияющий правитель».       — «Мне же нужно что-то ответить…» — лихорадочно вспоминает Донхэ, пока Тэян ободряюще улыбается ему, явно надеясь, что фаворит султана даст хороший ответ. — «Мне нельзя подвести мальчиков сейчас, когда они так счастливы снова получить внимание отца…»       — Если опираться на значение имени, что даровал Вам Ваш отец, Повелитель, я бы сказал, что подошло бы имя Артаксерксес, — рыженькому хатун даже пришлось сделать паузу, чтобы вдохнуть побольше воздуха и правильно произнести довольно сложное для их языка имя. — Оно означает «справедливый правитель».       — Артаксерксес, значит, — Донхэ был уверен, что Повелитель Трёх Миров не знаком с греческим языком, но, немного помолчав, султан как будто с лёгкостью произносит имя, услышанное, казалось, впервые. — Но ты бы назвал меня по-другому, верно? Какое греческое имя мне бы дал ты, Донхэ?       — Я… — замявшись, Донхэ с опаской смотрит на султана, не зная, чего ему ожидать от этого вопроса, но на суровом лице альфы с запахом сандала отражается пусть и едва заметное, но всё-таки искреннее любопытство. — «Он просто хочет поучаствовать в разговоре?» — недоумевает рыженький хатун, но, чтобы не заставлять Повелителя ждать, он решает поскорее ответить:       — Я бы дал Вам имя Дамианос, Повелитель. «Подчиняющий и…»       — «Подчиняющий и приручающий», — задумчиво добавляет альфа с синими волосами, мягко придерживая мальчиков за плечи и совсем легко постукивая подушечками пальцев по их кафтанам. — Интересный выбор. Не буду мешать вашей беседе. В ближайшие дни гости покинут дворец и тогда я призову тебя к себе. Будь готов, Донхэ.       — Конечно, Повелитель, — опешив от того, что Повелитель Трёх Миров знает значения греческих имён, рыженький хатун решается только вежливо поклониться. — «Но если Повелитель знает что означают греческие имена — он мог понимать, что моё греческое имя означало «огонь», верно?» — сейчас Донхэ не решается задать этот вопрос вслух, но прояснить этот момент, как и выбор его имени, рыженькому хатун очень хочется. — «И я обязательно спрошу Повелителя об этом в нашу следующую встречу. Возможно, я и повеселить его этим смогу?»       Сам султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк тем временем лишь мягко кивает своему фавориту и, развернувшись, покидает гарем, коротко что-то сказав мальчикам, отчего те не решились последовать за отцом. И Донхэ мог бы считать, что с очередной ловушкой он справился вполне удачно, но омеге становится не по себе от взглядов наложников, направленных на него. И Чанёль, и Дэхён оказались правы — далеко не все наложники смотрят на него со злостью и завистью, но и откровенно радующихся за него наложников практически нет. Кто-то действительно смотрит с интересом, а кто-то с опаской, но это уже кажется вполне естественным после того, что омеге рассказывали его собеседники.       Но больше всего его беспокоит то, с каким взглядом, полным неприкрытой ненависти, на фаворита султана смотрит Исин-хатун, выбежавший из своих покоев для того, чтобы показаться на глаза Повелителю и поприветствовать его с верхнего этажа. — «Вот с ним нужно всегда быть настороже…» — думает Донхэ-хатун, заставляя себя расправить плечи и, держась гордо, снова отвернуться к радостным мальчикам, возвращаясь к их беседе и снова присаживаясь на диванчик вместе с младшими детьми султана.       Всё возвращается в норму, и наложники, перешёптываясь, снова садятся поближе к диванчику, заинтересовавшись этими разговорами об именах и их значениях, но при этом Донхэ изо всех сил старается не оборачиваться в сторону покоев хатун. — «Не знаю, какое значение имени у Исина-хатун, но совсем не удивлюсь, если «змея»…» — мрачно думает рыженький хатун. — «Как там говорил Чанёль? Вести себя гордо и быть готовым ко всему? Возможно, с Исином-хатун иначе и не получится…»