Сердце султана

      — Ну что, так и будешь букой, изумрудный мой? — любопытно, но, по ощущениям Донхэ, вроде как не враждебно интересуется Чанёль, когда общими усилиями им удаётся отправить Хёнвона прислуживать на праздничном обеде членов династии Ли и супругов султана, пока тому не попало от Шивона-ага за опоздание. В этом вопросе слуга оказался удивительно упёртым и согласился уйти только когда один из евнухов попался им на пути и тут же вызвался сопроводить хатун и гостя до гарема.       Правда, в благих намерениях гостя рыженький хатун по-прежнему не уверен: мысль о том, что Чанёль был приглашён в качестве смотрителя и доносчика за всем, что вздумает устроить Донхэ на время отсутствия знати в гареме, не покидает омегу. Ещё и знание того, что Чанёль и Хичоль-султан родственники, никак не помогает развеять сомнения Донхэ — от мысли об этом рыженький омега и вовсе практически уверен, что во всей этой затее праздника в гареме под его началом будут только огромные проблемы. — «С другой стороны, дети Повелителя были так рады ему…» — Донхэ бы не сказал, что он ревнует — то, что близнецы будут охотно тянуться к своим давним знакомым и по сути дальним родственникам, будь то хоть Чанёль, хоть Чонун-паша, было вполне ожидаемо, даже несмотря на то, что омега уже как-то привык к тому, что он интересен юным гаммам намного больше, чем кто-либо другой во дворце. Но в любом случае ему нужно хоть что-то ответить, чтобы потом у хасеки не было повода обвинить хатун в невежестве, так что, нервно дёрнув плечом, Донхэ с неохотой отвечает:       — И вовсе я не бука, просто с этим празднованием в гареме всё получилось так неожиданно, ещё и ты со мной увязался, хотя ты же никогда не был частью гарема…       — Ну-ну, разворчался, как будто маленький аджосси, — посмеивается Чанёль, снисходительно глядя на омегу сверху вниз и показательно замедляя шаг, чтобы Донхэ от него не отставал. — Если проживаешь во дворце, да ещё и добился статуса нового фаворита Повелителя, будь готов к переменам. Отсидеться в углу гарема уже не получится, но ты сам выбрал себе такую судьбу.       — И ничего я не выбирал! — недовольно восклицает Донхэ, остановившись и уставившись на высокого омегу. — Из государства меня увезли против моей воли, и во дворец меня тоже привезли насильно.       — Да, и в покои Повелителя тебя тоже насильно привели, — охотно подхватывает Чанёль, только громче рассмеявшись от возмущённого взгляда Донхэ. — И на празднование под конвоем вели, и с детьми Повелителя Трёх Миров, сокровищами династии, ты общаешься потому, что заставляют. Ешь, сколько хочешь, наряды красивые тебе шьют, слуга за тебя всё делает… Действительно, не жизнь, а сплошные страдания — понимаю…       — Это тут при чём? — вспыхивает рыженький хатун, сердито мотнув головой. — Кто тебе вообще это разболтал? Хасеки?       — Ну, знаешь, изумрудный мой, ты в последнее время считаешься главной новостью дворца, так что многие были не против поделиться рассказами о тебе, — просмеявшись, высокий омега с запахом банана становится серьёзнее, неодобрительно вздохнув. — А вот про Хичоля-султан ты зря так неуважительно отзываешься. Дело твоё, конечно, но хасеки словоохотностью не отличается, чтобы ты мог так смело бросаться обвинениями.       — Ты мне сейчас угрожаешь? — Донхэ совершенно не нравится ход разговора, но деваться некуда, а отступать и заминать тему — поздно. — Ты расскажешь об этом Хичолю-султан? Ты поэтому здесь, чтобы следить за мной?       — Конечно, изумрудный мой. Конечно, угрожаю, — Чанёль произносит это настолько обыденным тоном, что рыженькому омеге тут же становится очень неловко из-за того, что он так легко озвучил собственные подозрения. — Прямо сейчас вызову Хичоля-султан с праздничного обеда и всё ему расскажу. И здесь я только для того, чтобы следить за тобой и обо всём докладывать хасеки. А тебе не приходило в голову, что для того, чтобы держать тебя под контролем, хасеки не нужна ничья помощь? Особенно когда твой язык без костей так и норовит выболтать всё, что попало в твою головушку.       — Но я же… — Донхэ вовремя прикусывает язык, с неохотой признавая правоту Чанёля — ему только новых проблем от Хичоля-султан не хватало. — «А проблемы непременно последуют, если я опять что-то сделаю не так — да и Чанёль так и не признался, зачем он идёт со мной…» Вдобавок этот омега начал говорить хатун о тех вещах, которые Донхэ пытаются втолковать не один день — сначала думай, а только потом говори. Совет, которому Донхэ-хатун старается следовать, но не так успешно, если уж и гости дворца это замечают. Ещё и евнух, хоть и не подаёт вида, всё-таки прислушивается к разговору, что тоже мешает рыженькому омеге говорить свободно.       — Вот и думать начал, умница, — сперва Донхэ кажется, что Чанёль продолжает над ним издеваться, но были в голосе омеги какие-то до безобразия искренне восторженные нотки, словно он действительно хвалит хатун за правильное поведение. — Слушай побольше, болтай поменьше, а если уж очень хочется поговорить, то хотя бы не так громко, чтобы твои слова не стали свежей новостью дворца. Идём, изумрудный мой, тебя давно ждут в гареме.       — Да… ждут, — неуверенно повторяет рыженький хатун и нагоняет омегу, решив, что раз Чанёль пока ещё не загнал его ни в какую ловушку своими же словами, как очень любит делать Хичоль-султан, то, возможно, с ним можно будет поговорить о хасеки и узнать о нём немного больше. — Но тогда почему ты идёшь со мной? И почему ты всех называешь драгоценными камнями? Вы с хасеки из знатного рода?       — Не знаю, что тебе обо мне рассказывали, но мы с хасеки не такие близкие родственники, как тебе кажется, — вполне охотно отзывается Чанёль, но лишь на последний вопрос, отчего Донхэ хочется поскрипеть зубами. — «Надо задавать ему вопросы по очереди…» — решает омега, пока высокий гость, даже не дожидаясь уточняющего вопроса, всё-таки добавляет, словно догадавшись, что хатун скоро из штанишек выпрыгнет от любопытства:       — Мы, можно сказать, далёкие братья — наши дедушки были родными братьями.       — И часто знать приводит во дворец своих далёких членов рода? — Донхэ уже сожалеет, что задаёт подобные вопросы, но он давно понял, что даже Шивон-ага не сможет утолить интерес по этой теме, с детьми Повелителя лучше так сильно не откровенничать в подобных вопросах, а хасеки и вовсе скорее пожелает отрезать ему язык, чтобы «этот непокорный хатун не болтал слишком много». С какой стороны ни посмотри, а лучше варианта, чем Чанёль, у Донхэ в ближайшее время может и не представиться, чтобы так легко разбрасываться столь удачными возможностями.       — А кто-то без должного усердия изучал историю государства, — беззлобно журит его Чанёль, покачав головой. — Многие хатун и супруги султанов занимались подобным, и в основном по двум причинам: чтобы полноценно доверять такому слуге — и чтобы улучшить положение членов семьи и, при удаче, обеспечить незамужним омегам и гаммам достойный брак.       — И… по какой причине хасеки привёл во дворец тебя? — вопрошает Донхэ, стараясь не струсить и не передумать, когда он подобрался к ответам так близко. — Дело ведь не в браке, верно? Война Трёх Миров ещё не завершилась, когда ты попал во дворец, значит, Ифаня-пашу хасеки ещё не знал.       — Ну изумрудный мой, ты заставляешь меня говорить то, что ты понял уже и сам, — не обидевшись, Чанёль останавливается вновь, уже перед воротами, ведущими в гарем. — В первую очередь, дело было в материальном положении нашего рода, а всё остальное случилось по милости Всевышнего, в том числе и мой брак с Ифанем-пашой.       — «Но почему он называет своего супруга пашой, а не просто по имени?» — Донхэ окончательно запутался, но спросить об этом не успевает — евнухи распахивают перед ними двери и омеге приходится занять себя более важными делами, так как практически все обитатели гарема прекратили свои дела и с любопытством уставились в их сторону.       И Донхэ нестерпимо захотелось как можно быстрее скрыться от этих испытывающих взглядов: хатун догадывался, что болтливые евнухи наверняка уже сообщили всем наложникам последние новости, так что спокойно заняться своими делами обитатели гарема и не подумают. В частности, опасения вызывают и хатун, что продолжают держаться вместе — Донхэ уверен, что если бы взглядом можно было напускать змей или заливать растопленный металл в горло, Исин-хатун бы точно воспользовался такой способностью, настолько зло он смотрит на рыженького хатун, застывшего на пороге. Всеобщее испытывающее молчание не поддерживает разве что Чанёль — нисколько не смущаясь, он мягко кладёт руку между лопатками Донхэ и слегка подталкивает его вперёд, не давая струсить и сбежать.       — Смелее, хатун. Спрятаться не выйдет, — не очень громко, но как будто всё также беззаботно произносит Чанёль, отчего Донхэ хочется обернуться и сказать ему в ответ что-нибудь резкое. — «Конечно, не тебе же приходится выживать в этом дворце, и не тебе готовы перегрызть горло толпы желающих…» — рыженькому хатун хватает ума и терпения не высказать то, о чём он думает, так как разом обороняться и от гарема, и от гостя он, очевидно, не сможет. В такой ситуации лучше всего держать Чанёля рядом в виде хоть какого-либо союзника, знакомого с подобными празднованиями, так что, заставив себя расправить плечи и приподнять голову, Донхэ заходит в зал гарема и, наблюдая за тем, как парочка евнухов сразу же засуетились, спешно заканчивая свои дела с последними приготовлениями, омега с запахом грейпфрута привычно направляется на уже знакомое ему место, к тем самым хатун, место среди которых он практически вырвал во время предыдущего празднования.       — Далеко собрался, изумрудный? — уже громче интересуется Чанёль, легко прихватив омегу за локоть и удержав на месте. — Сегодня ты управляешь празднованием в гареме, так что твоё место в этот раз находится вон там.       — Там, где обычно сидят валиде и хасеки? — недоверчиво переспрашивает Донхэ, нервно сглотнув — к такому правилу он оказался совершенно не готовым. Ещё и наложники тут же зашептались между собой, хоть уже знакомый омеге наложник Дэхён попытался заставить их замолчать. Чанёль энергично качает головой, потянув рыженького омегу за собой, строго добавляя:       — Ты должен быть там, где все тебя будут видеть, и где ты будешь видеть всех, потому займи своё место поскорее. Смотри, уже очередь выстроилась, чтобы отчитаться тебе обо всех приготовлениях.       — Да какая очередь… ох, Всевышний… — ахает Донхэ, вяло отбрыкиваясь от Чанёля и наконец обратив внимание на то, как евнухи растерянно застыли около места, которое обычно занимали супруги султана и члены династии, пытаясь понять, что будет делать хатун и куда он пойдёт. Позади рыженького хатун послышались отчётливые смешки, но оборачиваться, чтобы встретиться лицом к лицу с насмешкой Донхэ не решается — вместо этого, прислушавшись к словам гостя, он направляется к евнухам и, остановившись рядом с ними, старается произнести как можно увереннее:       — Давон? Цзытао? К празднованию всё готово?       — Молодец, — тихо бросает Чанёль, практически мурлыкнув — от него явно не укрылось, как Донхэ изо всех сил старается сделать так, чтобы его голос не дрожал. К счастью, один из евнухов, Цзытао, тут же спохватился, затараторив:       — Да, Донхэ-хатун, всё готово, присаживайся сюда. Ждём твоих указаний. Мы уже можем накрывать столы?       — Столы? Да, уже пора… — нерешительно отвечает Донхэ: к стыду омеги, он совершенно не интересовался тем, как именно хасеки организовывал празднования, так как не видел в этом для себя никакой пользы — и теперь этот недостаток знаний и опыта может сыграть ему плохую службу. — «Ещё и калфы здесь незнакомые…» — мрачно думает рыженький хатун, догадавшись, что Кихён-калфа, скорее всего, занят совершенно другими делами и здесь не появится. Но, едва он решается присесть на край диванчика, беспомощно покосившись на молодых евнухов, как Чанёль, присаживаясь следом, всё также негромко комментирует происходящее:       — Мимо, изумрудный.       — Мимо? — переспрашивает Донхэ, а этот высокий омега, пожав плечами и широко улыбнувшись, добавляет уже громче:       — Нужно узнать у Чангюна-ага, не начался ли уже праздничный обед. Если ещё нет — пусть пока подадут шербет, а остальное уже по готовности.       — По готовности чего? Посуды? — от неожиданности рыженький хатун даже хихикает: в его представлении такой ответственный повар наверняка подготавливает все порции аккурат к нужному времени, без опозданий, но его остроты Чанёля совершенно не задевают. Снисходительно посмотрев на Донхэ, омега с запахом банана чуть одёргивает ткань своих штанов, мягко пояснив свои слова:       — По готовности слуг, разумеется, ну и поварят, а то с ног собьются. Сперва нужно подать еду Повелителю, его членам семьи и гостям, а гарем может немного подождать.       — Вот как… — Донхэ задумчиво качает головой: ему пока очень непросто удержать в голове многие правила дворца, но для Чанёля, который больше не проживает здесь с тех пор, как, видимо, заключил брак с Ифанем-пашой, вспомнить все традиции и устои не составляет никакого труда. Рыженький хатун уже рассчитывал, что евнухи послушаются знакомого им гостя и ему самому вообще ничего не придётся делать, но знакомый ворчливый голос расставляет всё по своим местам:       — Уже приказы раздаёшь, Ву Чанёль?       — Ни в коем случае, Шивон-ага, — тут же отзывается омега, широко заулыбавшись подошедшему к ним евнуху. — Рад тебя видеть, пусть Аллах продлит твои дни. Праздничный обед уже начался?       — Да, я поэтому и пришёл, — строгому евнуху определённо не нравится такая резкая смена темы разговора, но перед другими евнухами и навострившими свой слух наложниками Шивон-ага решил не акцентировать на этом своё внимание и даже практически не демонстрирует своё недовольство. — Всё уже готово к тому, чтобы начать празднование в гареме. Нужно твоё распоряжение, Донхэ-хатун.       — Моё? — поёжившись, Донхэ растерянно смотрит то на Чанёля, то на Шивона, не представляя, что ему делать: с одной стороны, гость уже выдал указания, которые кажутся логичными и которых следует придерживаться, но с другой стороны, Шивон-ага в этом разбирается гораздо лучше. — «Но Шивон не подсказывает мне, что делать…» — думает рыженький хатун, понимая, что евнух смотрит на него так испытывающе, словно продолжает проверять омегу. Но ему нужно сделать хоть что-то, потому, неловко кашлянув, Донхэ добавляет:       — Думаю, уже стоит подавать шербет и фрукты. А… Сюмин и Чондэ тоже на праздничном обеде? Здесь я их ещё не видел.       — Сюмин и Чондэ? — переспрашивает Шивон, даже растерявшись от столь неожиданного вопроса. — Нет, Донхэ-хатун, на праздничном обеде им быть не положено. Вдобавок, Сюмин сейчас на нижнем этаже, а Чондэ ухаживает за ним, так что здесь их тоже сегодня не будет.       — На нижнем этаже… — повторяет Донхэ, задумчиво потирая пальцами подбородок. — А на нижний этаж ничего не подают в честь празднования?       — Не положено, хатун, — возражает евнух, покачав головой. — Ты уже знаешь, что те, кто уходят на нижний этаж, едят другие блюда.       — Но, возможно, Чангюн-ага сможет что-то придумать? — вопрошает рыженький хатун, покосившись на Шивона. — Во дворце давно не было празднований и мне бы хотелось, чтобы и на нижнем этаже слуги и наложники отпраздновали день рождения Мингю-шехзаде. Если Чангюн-ага сможет приготовить хотя бы пару блюд, которые не слишком сильно нарушат правила…       — О Аллах, дай мне сил, — причитает Шивон, недовольно глядя на омегу с запахом грейпфрута. — Ты об этом раньше не мог подумать, Донхэ-хатун? Чангюн-ага не будет в восторге от твоей новой выдумки.       — Мне ещё не приходилось заниматься подобными празднованиями, так откуда мне было знать, как всё это делается? — Донхэ нервно пожимает плечами, покосившись на притихшего Чанёля, что в это время крайне заинтересованно наблюдает за ним. — Ты всё равно сейчас пойдёшь на кухню, так что спроси Чангюна об этом, ладно? Если он будет недоволен, то скажешь, что это я сам попросил. И… если он исполнит мою просьбу, то я щедро оплачу его хлопоты… и твои, разумеется.       — И послал ведь тебя Всевышний на мою голову, — вздыхает недовольный евнух, покачав головой. — Хорошо, я его спрошу, раз ты так хочешь. Заодно скажу слугам, чтобы уже подавали фрукты и напитки со сладостями. А ты следи за порядком и готовь свою речь. С неё и начнётся празднование.       — Речь? — испуганно охает рыженький хатун, но Шивон его уже не слушает: отвернувшись к евнухам, он раздаёт указания, после чего другие кастрированные альфы спешат передать эти распоряжения слугам, отправляя их на кухню вслед за Шивоном-ага. — «Какая ещё речь?!» — Донхэ уверен, что Хичоль-султан устроил ему самую настоящую ловушку — если хасеки желал, чтобы непокорный хатун нарушил всевозможные правила и разгневал не только Повелителя Трёх Миров, но и Аллаха, то это у него практически получилось. За всё это время хатун больше читал об исторических событиях государства и совсем не обращал внимание на культуру и основу их религии, лишь изредка читая Коран — и теперь Донхэ об этом действительно пожалел.       — Избалуешь ты его, изумрудный, — подмечает Чанёль, изящным жестом поправляя свою причёску. — Конечно, Шивон не в восторге от твоих идей, но исполнять поручения — его прямая обязанность. Если бы твои желания шли наперекор воле Повелителя, его супругов или даже воле Аллаха, Шивон бы ни за какие деньги не согласился помочь. И что это за неожиданные идеи накормить наложников на нижнем этаже? Сейчас им точно не до празднований и твоей щедрости, но это ты и сам должен понимать. Что, по-твоему, Чангюн должен приготовить для них?       — С Шивоном-ага непросто найти общий язык, но он хотя бы не отказывается мне помогать, а от Повелителя и хасеки мне скрывать нечего, — Донхэ приходится немного слукавить: он решает умолчать о некоторых договорённостях с евнухом, о которых, как хатун надеется, Хичоль-султан и не подозревает. — А Чангюн — умелый повар, и я надеюсь, что он сумеет что-нибудь придумать. Во дворце давно не было празднований, и раз на сегодня на мне лежит такая ответственность, я хочу, чтобы и на нижнем этаже наложники порадовались. И если я нарушу своим решением какие-то дворцовые правила, то местные порядки мне совершенно не нравятся.       — Ну-ну, изумрудный, — Чанёль, судя по его беззаботному виду, как будто совершенно не проникся речью хатун, но по его любопытному взгляду Донхэ начинает казаться, что ему удалось заинтересовать гостя своими принципами. — Отчитываешь, как большой, а ведёшь себя, как ребёнок. Сколько тебе лет? Двадцать хотя бы есть?       — Приличные люди о таком не спрашивают! — вспыхивает Донхэ, чувствуя, как пылают его щёки от смущения, что явно не укрывается от любопытных взоров других наложников — очевидно, хатун даже покраснел от наглости этого вопроса. Но гость только громче хихикает, степенно сложив руки на своих коленях:       — Я же не альфа, хоть и выгляжу таким. Ну, таинственный хатун, выкладывай давай — сколько тебе лет? Или ты и это не помнишь?       — Не помню, — сдаётся рыженький хатун: с таким напором, как у Чанёля, очевидно, собеседнику проще смириться, чем пытаться противостоять. — Но мне точно не исполнилось тридцать лет. Пока я не вспомню своё прошлое, я считаю, что сейчас мне двадцать восемь лет. Остальное ведомо лишь Аллаху.       — Я бы не дал тебе больше восемнадцати, исходя из того, как ты ведёшь себя и что говоришь, — усмехается Чанёль, покачав головой, но, кажется, не возражая против таких слов. — Но ты и вправду выглядишь старше, так что, возможно, я ошибся.       — Повелитель сказал, что я выгляжу на этот возраст, так что пока у меня нет сомнений, — Донхэ пожимает плечами, придирчиво оглядев Чанёля. — И раз у нас такой откровенный разговор, мне тоже кое-что интересно. Как так получилось, что ты и Ифань-паша… в смысле, ты же совсем не походишь на омегу.       — Так вот, что тебе интересно, изумрудный, — смеётся гость, нисколько не обидевшись, даже после того, как до самого омеги с запахом грейпфрута пришло осознание того, насколько бестактный вопрос он задал. — На самом деле, всё вышло почти случайно. Учитывая мою внешность и рост, шанс, что я приглянусь кому-то из янычар или советников, был не очень большой. В гарем, как тебе известно, я тоже не попал, но и не жаловался — хасеки позволял мне проводить время с детьми Повелителя, и я был очень этому рад.       — Тогда как же всё случилось? — вопрошает рыженький хатун, немного поёрзав по мягкому диванчику от нетерпения. — Это была любовь с первого взгляда?       — Это была истинность с первого взгляда, — весело поправляет его Чанёль, чересчур беззаботно отзываясь о подобных вещах. — Любовь уже пришла позднее. Повелитель тогда возвратился во дворец с победой в Войне Трёх Миров, и некоторые воины Японского королевства последовали за ним, в чужое для них государство. Ну и тогда мы с Ифанем-пашой впервые и встретились.       — А почему ты зовёшь его «Ифань-паша»? Он же твой супруг, — Донхэ перебивает гостя, окончательно запутавшись. — Или вы и дома так разговариваете?       — Это дома он мой супруг, — снисходительно поясняет Чанёль, улыбнувшись шире. — А здесь он Ифань-паша, доверенный янычар Повелителя. У него здесь свои обязанности, которым он должен следовать, и было бы странно, если бы вместо своих дел Ифань-паша крутился бы около меня и вёл себя исключительно как супруг, тебе так не кажется? Даже Повелитель рядом с тобой наверняка продолжает вести себя как султан, а не только как альфа, что проводит с тобой ночи.       — А… Повелитель… ну да, — несмотря на то, что на самом деле никакие ночи Ли Хёкджэ хан Ынхёк с ним не проводил, Донхэ понимает, что в словах Чанёля был какой-то особенный смысл — даже наедине с фаворитом, когда можно расслабиться и не беспокоиться обо всём на свете, Ли Хёкджэ продолжает оставаться султаном, правителем, который должен держать в голове множество вещей, правил и обязанностей, что для этого молодого альфы явно не так просто, как кажется. — «И не только рядом со мной», — припоминает хатун, когда на ум приходит встреча с Повелителем и его детьми в дворцовом саду. — «Даже наедине со своими детьми Повелитель продолжает вести себя так отстранённо, как правитель». Но вопрос того, как японские воины стали янычарами в этом государстве, всё ещё волнует Донхэ, потому он продолжает выводить Чанёля на откровенный разговор:       — А как вы с Ифанем-пашой друг друга поняли? И… он ведь был не единственным воином, что последовал за Повелителем во дворец?       — Ты же видел Сана-пашу, изумрудный, а такие вопросы задаёшь, — посмеивается Чанёль, пожав плечами. — Да, часть отряда Ифаня-паши последовали за Повелителем после победы, а некоторые вернулись домой. А как мы с ним друг друга поняли… Повелитель знал японский язык, а воины Японского королевства по дороге во дворец от места заключительного сражения немного подучили наш язык. Но сперва, конечно, нам с Ифанем-пашой было не так просто друг друга понять. Но он умный и преданный Повелителю воин, да и по милости Аллаха мой истинный альфа оказался выше меня и рядом с ним я действительно чувствую себя омегой. И пусть мы не скоро научились понимать язык друг друга, вопрос с нашим браком был решён практически сразу. Зато теперь мы уверены друг в друге, и у нас подрастает наш сынок Усок. Ему не терпелось снова оказаться во дворце и повидаться с мальчиками, но мы отложили его визит на другой раз, на какое-нибудь из следующих празднований.       — Думаешь, Повелитель так скоро возобновит празднования? — поёжился Донхэ, не решаясь прямо заговорить об опасной теме: когда он упомянул Химчана при хасеки, дело чуть было не окончилось казнью. — Подобные праздники заметно утомляют султана, так что я не уверен…       — Изумрудный, за последнее время в гареме уже было проведено несколько праздников, — напоминает Чанёль, не скрывая своей осведомлённости. — Ты правда думал, что ни об одном из празднований Повелителю не было известно? Так или иначе, жизнь продолжается, и если Ли Хёкджэ хан Ынхёк наконец принял эту истину, то я благодарю Всевышнего за это. Частые ли будут празднования или в следующий раз Повелитель разрешит отпраздновать день рождения одного из своих сыновей только через год — это уже не так важно. Самое главное, что начало этого длинного пути положено и Повелитель двигается дальше, так что если это в твоих силах — просто не добавляй нашему султану поводов для беспокойства.       — «А вот из этих слов точно торчит нос Хичоля-султан», — уверен Донхэ: уже не в первый раз именно хасеки подчёркивал, насколько султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку непросто справляться с необходимостью двигаться дальше, и рыженький хатун уверен, что именно об этом Хичоль говорил и с Чанёлем, раз этого омегу отправили в гарем в качестве надзирателя за неумелым фаворитом без памяти, опыта и нужного такта.       — Незнание того, какую речь я должен произнести, считается поводом для беспокойства? — бурчит рыженький хатун, обращая внимание на то, что в зале гарема появляются слуги с подносами, которые умело расставляют на столах блюда с фруктами и сладостями и охлаждённый шербет. — «Наконец-то мы поедим!» — мысль об этом радует Донхэ, но полноценно порадоваться вкусному угощению он сможет только когда разберётся с этими обязанностями, что свалились на него так внезапно, и когда здесь наконец появится Рёук, с которым хатун уже давно хотелось поболтать без надзора. Конечно, общество Чанёля не особо будет располагать к разговору, но, может быть, Донхэ повезёт и гость отлучится куда-нибудь или отвлечётся на кого-то из своих давних знакомых.       — Можешь говорить всё, что хочешь, изумрудный, — Чанёль, в отличие от рыженького хатун, совсем не кажется обеспокоенным. — Ты не хасеки, чтобы начинать празднование с молитвы, да и пока ты не член семьи нашего соколиного глаза, Мингю-шехзаде. Так что всё, что от тебя будут ждать — это то, что ты скажешь хоть что-то и уже разрешишь всем праздновать.       — «Пока не член семьи»? — переспрашивает Донхэ, практически сразу же пожалев о том, что он вообще поднял эту тему: рассмеявшись, гость с явным интересом поясняет свои слова:       — Изумрудный, я понимаю, что ты легко подружился с нашими львятами, но неужели ты правда думал, что из-за этого ты уже стал членом семьи Повелителя? Для этого нужно стать супругом султана, да ещё и наследника ему подарить, а ты пока не сделал ни того, ни другого.       — Да я вовсе не… — замялся Донхэ, но вовремя осёкся: Чанёлю ни к чему знать о том, что супругом султана хатун становиться не собирается и уж точно не думает о том, как бы родить Повелителю наследников. — «Он точно расскажет всё хасеки…» — уверен рыженький омега, и это породит ещё больше проблем — Донхэ и без того может лишь предположить, как много известно Хичолю-султан, так что ему следует быть очень осторожным и не болтать лишнего, если омега планирует сбежать из дворца вместе с друзьями при первом же удобном моменте.       — Хорошо, я сделаю то, что необходимо, — Донхэ приходится покориться обстоятельствам — за него эту речь, будь она неладна, никто другой не произнесёт, так что деваться рыженькому хатун некуда. Ещё и Чанёль немного, но всё-таки добавляет ему уверенности: омега согласно кивает, подтверждая правильность решения хатун, которое было всё-таки необходимо принять. Потому, собравшись с мыслями, рыженький хатун поднимается с места, оглядевшись, чтобы убедиться, что все столы уже накрыты. И наложники тут же заприметили движение, так как обитатели гарема даже затихли, повернувшись в его сторону и с любопытством уставившись на Донхэ. Набрав в грудь побольше воздуха, чтобы голос не подвёл в самый неподходящий момент, омега, поправив свои рыжие волосы, отчётливо произносит:       — Сегодня мы все празднуем день рождения Мингю-шехзаде. Так давайте мы этим празднованием поблагодарим Аллаха за то, что семнадцать лет назад шехзаде родился здоровым и крепким. Пусть Аллах и дальше хранит Мингю-шехзаде и направляет его на истинный путь.       Донхэ ожидал, что обитатели гарема будут перешёптываться, выкрикивать что-то, прерывая его речь — учитывая то, что рядом нет ни слуг хасеки, ни самого Хичоля-султан, возможность того, что фавориты султана забоятся родственника хасеки и будут как-то сдерживаться от едких комментариев, была невелика. Но наложники сидят подозрительно смирно, даже не решаясь пошевелиться лишний раз, и вот это уже беспокоит рыженького хатун. К счастью, разгадка заставляет себя долго ждать.       — Мудрые слова, Донхэ-хатун, — позади раздаётся громкий голос Хичоля-султан, и Донхэ чуть было не подпрыгивает на месте от неожиданности, обернувшись. Теперь ему конечно же понятно, почему все в гареме ведут себя так смирно: при хасеки никто не решится настолько открыто продемонстрировать неуважение к хатун. Понятно Донхэ и молчание евнухов, что должны были объявить о приходе Хичоля-султан: судя по тому, как эти кастрированные альфы стоят, согнувшись в почтительных поклонах, хасеки явно сделал какой-то жест, чтобы евнухи помалкивали и не прерывали неумелую речь хатун.       Но, что Донхэ больше всего радует, рядом с хасеки стоит Рёук, немного смущённый и едва сдерживающийся, чтобы не кинуться навстречу другу. — «Рёук!» — Донхэ сам чуть было не ринулся к другу, позабыв обо всём на свете, но внимательного взгляда хасеки хватает, чтобы хатун сумел удержаться от этого порыва — не в первый раз омега попросту забывает о правилах дворца, но за всё это время Хичоль-султан умудряется как-то доходчиво вбить в голову Донхэ некоторые правила.       — Как управляющий празднованием, Донхэ-хатун, ты хорошо справляешься, — казалось бы, негромко, но всё равно очень чётко и уверенно произносит хасеки: у Донхэ даже сложилось ощущение, что Хичоль-султан не столько хочет похвалить именно его, сколько объявить о том, что хатун справляется, всему гарему. По крайней мере, Донхэ хватает выдержки на то, чтобы лишь коротко поклониться супругу султана, пока хасеки берёт дело в свои руки, добавив уже громче:       — За все ваши добрые пожелания Мингю-шехзаде пусть Всевышний воздаст вам благом. Пусть начнётся празднование.       И сразу же музыканты, словно дожидаясь этих слов, тут же принимаются негромко играть, гораздо тише, чем было на предыдущих празднованиях, к которым Донхэ уже практически привык. Хасеки же, дождавшись, пока рыженький хатун под его внимательным взглядом несмело присядет обратно, подходит ближе, что помогает Донхэ хорошенько принюхаться — с тех пор, как хатун вернулся с нижнего этажа, от хасеки больше не пахнет корицей, только клюквой. — «Может, Хичоль-султан тогда съел что-то ароматное?» — спросить об этом вслух омега не решается, наблюдая за тем, как хасеки совершенно спокойно присаживается на диванчик, поманив Рёука за собой:       — Присядь, Рёук. Ты останешься здесь и будешь помогать Донхэ-хатун. Я пришёл сюда ненадолго, хатун. Меня ждут на праздничном обеде.       — Раз так, то Вы пришли в нужный момент, Хичоль-султан, — Донхэ заставляет себя не таращиться на Рёука в радостном предвкушении — все и так знают, кто у нового фаворита султана его лучший друг, так что не стоит лишний раз об этом напоминать. Только Сонмин отчасти в безопасности от излишнего внимания обитателей дворца — о том, что он тоже хороший друг Донхэ, знают единицы, а благодаря помощи маленьких детей султана хатун теперь может без лишних проблем посещать Сонмина и дальше изучать карты дворца. — «Осталось пережить эту суматоху — и снова ко мне будет мало внимания…» — уверен рыженький хатун: но с Рёуком ему пересечься и поговорить не так просто, потому Донхэ и хочет спровадить хасеки, желательно с его родственником, подальше.       — Ты не растерялся и произнёс хорошую речь. Не каждый наложник на твоём месте нашёл бы нужные слова, — произносит хасеки, оглядывая большой зал. — И наверняка у тебя остались вопросы касаемо того, что ты видел в саду. Мальчики сказали, что ты был взволнован, но обошёлся без порывистых действий.       — То, что я видел… — повторяет Донхэ, задумавшись над словами Хичоля-султан: теперь, когда рыженький хатун понимает, что близнецы скорее всего сами разволновались от встречи одним из наложников истинного на их глазах, для него самого не становится большим удивлением то, что хасеки захотел взглянуть на своенравного фаворита, когда уладил все дела. — Наверное, да, хасеки, вопросы остались. Что будет с Уёном и Саном-пашой? В гареме наверняка одни разговоры об этом…       — Все, кто уже давно проживает во дворце, знают о том, как обстоят дела в случае встречи наложником или слугой его истинного, — поясняет Хичоль-султан, пока Чанёль продолжает молчать, не встревая. — Повелитель переговорил с Саном-пашой и Сонхвой-шехзаде, а с Уёном мы вместе обсудили его будущее. Он готов заключить обряд никяха со своим истинным и покинуть дворец с хорошим жалованием и дарами от Повелителя в качестве приданого. Сонхва-шехзаде тоже не возражает — Сану-паше уже пришла пора обзавестись своей семьёй. Предугадывая твой следующий вопрос, добавлю, что это решение самого Уёна. Пожелай он остаться во дворце, Повелитель придумал бы, каким образом это устроить.       — Сонхва-шехзаде, кажется, тоже впервые столкнулся с проявлением истинности, — с осторожностью подмечает Донхэ, надеясь, что хасеки не решит, что он опять лезет, куда не следует. Чанёль с вполне искренним изумлением таращится на него, явно не ожидав подобного вопроса, но Хичоль-султан, качнув головой, невозмутимо добавляет:       — Скорее, Сонхва впервые сам участвует в принятии решения в этом вопросе. Гарем он ещё создавать для себя не может, поскольку не достиг совершеннолетия, так что омег и гамм в его окружении гораздо меньше, чем во дворце Повелителя. Но для него это был полезный опыт — Повелитель вовремя оказался рядом, да и янычар в саду было предостаточно. В дальнейшем Сонхва научится сам контролировать подобные ситуации, так что тебе не о чем беспокоиться.       — Повелитель действительно вовремя оказался поблизости, как и Вы, хасеки, — соглашается рыженький хатун, почти не кривя душой: и султан, и его супруг крайне вовремя оказались рядом, чтобы сбавить накал ситуации и увести истинных во дворец, подальше от посторонних глаз. — Осмелюсь предположить, что и Повелитель, и Вы не в первый раз видите подобное.       — Бывало несколько случаев, — соглашается Хичоль-султан, как и всегда, решив не вдаваться в подробности, которые хатун знать не то необязательно, не то — не положено. — Всё-таки тем, кто работает во дворце, чаще устраивают браки по окончанию службы, нежели после обретения истинности. У тебя ещё остались вопросы, Донхэ-хатун?       — Думаю, если у хатун остались ещё какие-то вопросы, то я сумею на них ответить, — Чанёль наконец решает включиться в разговор, внимательно посмотрев на омегу с запахом грейпфрута. — Шехзаде ждёт, хасеки.       — Верно, — кивнув, Хичоль-султан поднимается с диванчика и задумчиво смотрит на рыженького хатун. — Шивон сообщил мне, что ты распорядился приготовить блюда и для тех, кто находится на нижнем этаже, Донхэ-хатун.       — Да, хасеки, я попросил Шивона-ага уточнить у Чангюна-ага, есть ли возможность приготовить что-то и для тех, кто сейчас на нижнем этаже, — Донхэ не в восторге от того, что Хичоль-султан уже осведомлён о том, что просил хатун, хотя ожидать иного было бы глупо — как правильно подметил Чанёль, в особенных доносчиках хасеки действительно не нуждается, ведь и так весь дворец у него, как на ладони. — «Всё видит и всё слышит», — думает рыженький хатун, надеясь, что он не говорит этого вслух. — «А если ещё и руку в кулак сожмёт, то и вовсе раздавит…»       — Это выходит за правила дворца, — строго поясняет хасеки, качнув головой. — Во время периода мы не можем находиться в состоянии чистоты, чтобы вознести молитву Всевышнему, потому и празднования в таких случаях для нас не положены. Вдобавок, чтобы не навредить здоровью, мы питаемся в это время совсем иначе.       — Тогда мне передать через евнухов, чтобы Чангюн всё отменил? — уточняет Донхэ, обеспокоенно покосившись на Рёука. — У меня не было дурных намерений, хасеки. Просто я подумал, что раз во дворце давно не было празднований, то и на нижнем этаже захотят поучаствовать в этом событии.       — Шивон всё передал Чангюну и на нижний этаж тоже подадут пару лёгких блюд, — поясняет хасеки, качнув головой. — Поскольку в этот раз ты отвечаешь за празднование — я не буду отменять твоё распоряжение. Но тебе стоит запомнить, что на нижнем этаже также есть свои правила, которые необходимо соблюдать. И ты уже находился на нижнем этаже, чтобы не совершать подобных ошибок.       — Я всё понял. Благодарю Вас, хасеки, за милость, — Донхэ даже вздыхает с явным облегчением — несмотря на то, что он опять действует врознь с правилами дворца, в этот раз хасеки даже не сердится на хатун за его выходку. — В дальнейшем я буду более осмотрителен.       И этих слов хасеки вполне достаточно: приняв обещание рыженького хатун, Хичоль-султан уходит в сопровождении одного из евнухов, оставив Рёука в зале гарема. Радостно оглядев немного встревоженного друга, Донхэ, не скрывая широкой улыбки, произносит:       — Рёук, как же я рад тебя видеть!       — А тебя я раньше тоже не видел, — Чанёль с любопытством рассматривает омегу, качнув головой. — Хотя всех, кроме последнего набора в гарем, я здесь знаю. Так это и есть твой друг, Донхэ-хатун?       — Было бы слишком опрометчиво надеяться, что обо мне не станет известно во дворце — я же друг Донхэ-хатун, — Рёук, по всей видимости, тоже догадался, что их с Донхэ дружбу уже не утаить даже от гостей, не говоря уже о том, чтобы скрыть это от обитателей дворца, потому и позволяет себе небольшую вольность, заговорив свободнее, хоть и всё также вежливо. — Рад познакомиться с Вами, Ву Чанёль.       — Я во дворце сам занимал должность слуги, так что в неофициальных беседах со мной можно обойтись без этих формальностей, — просто и естественно произносит Чанёль, качнув головой. — Ну что, жемчужный, и как тебе у валиде? Целый день в заботах?       — Валиде замечательный господин, так что мне не на что жаловаться, — вежливо отвечает Рёук, приветливо улыбаясь при этом. — Онью многому меня научил, да и с Тэёном-шехзаде он отлично справляется.       — Служи валиде исправно, жемчужный, и будешь в достатке, — Чанёль с одобрением смотрит на Рёука, тоже улыбаясь ему. — И уважать тебя будут. Слугам супругов Повелителя по окончании службы достаются лучшие мужья, и жалование гораздо выше. Да и во дворце перечить слугам валиде и хасеки не каждый осмелится, так что хорошее для тебя место Повелитель выбрал. Ты же поблагодарил Повелителя, а, Рёук?       — Повелитель с тех пор не обращался ко мне, но я сразу же сообщил валиде, что всем доволен и мне нечего больше желать, — признаётся Рёук, покосившись на рыженького хатун, чтобы понять, правильно ли он говорит. — А напрямую к Повелителю Трёх Миров я не обращался.       — Повелитель присматривает за тобой, жемчужный, — со знанием дела отвечает Чанёль, улыбнувшись шире. — И он точно вызовет тебя к себе, будь уверен. Вот как вся эта суматоха с празднованием закончится, так Повелитель тебя и вызовет. Наберись терпения.       — Вызовет? — насторожился рыженький хатун, обеспокоенно уставившись на Чанёля. — Вызовет для чего?       — Гляди, как встрепенулся, — посмеивается высокий омега, легко пихнув Донхэ локтем в бок, но не слишком навязчиво. — Смотри, Рёук, как твой друг заревновал сразу. Не бойся, Донхэ-хатун, Повелитель проводит ночи только с теми, кто входит в гарем, а Рёук к нему уже не относится. Повелителю важно, чтобы слуги его супругов не только были послушными и исправно выполняли свои обязанности, но и чтобы им можно было доверять. Вдобавок слуги проводят много времени с его детьми, потому разговор может пойти и о детях Повелителя. В любом случае, поводов для беспокойства нет, а Рёук ещё успеет выразить свою благодарность Повелителю.       — И вовсе я не ревную, просто… — рыженький хатун вовремя понимает, что пусть лучше Чанёль считает, что фаворит султана ревнует Повелителя к другим, чем догадается, что Донхэ не может позволить Рёуку попасть в беду, пусть бедой считается даже постель Повелителя Трёх Миров. — Но если всё так, то это многое говорит о Повелителе.       — А ты, значит, любишь по деяниям судить о других? — ехидно интересуется Чанёль, наклонив голову набок. — И взялся складывать осознанное мнение сразу о Повелителе? А о гареме ты можешь сделать какие-нибудь выводы?       — О гареме? — переспрашивает Донхэ, не понимая, что именно Чанёль имеет в виду. — «Это очередная проверка?» — подобные вопросы кажутся ему очень подозрительными, так как везде омеге видится опасность от того, что это могут быть заготовленные темы от Хичоля-султан, но как именно выходить из подобных «ловушек» — рыженький хатун не знает, так что ему приходится учиться по ходу ситуации, например, и дальше играть роль напуганного оленёнка из сказки, потому Донхэ с осторожностью решает попросить уточнение:        — Что именно тебя интересует? Мне нужно описать характеры наложников? Так я не со всеми знаком…       — Фаворит — и до сих пор не может понять, что происходит в гареме? — нарочито небрежно вопрошает высокий омега, посмотрев на помалкивающего Рёука. — Да ещё и не со всеми наложниками до сих пор знаком? А ты что скажешь, Рёук? Ты ведь сопровождал валиде и наверняка наблюдал за наложниками.       — Рёук не так часто бывает в гареме, — возражает Донхэ, не подумав о том, что уж об этом-то Чанёль как раз должен был знать, раз он совсем недавно общался с хасеки, ещё до своего визита во дворец в качестве гостя. — Да и какие выводы тут можно сделать… Все боятся хасеки — и при этом с особой ненавистью готовы отправить меня к Аллаху за то, что я так быстро оказался в числе фаворитов Повелителя.       — Так уж и все? — уточняет Чанёль, подперев голову рукой и задумчиво посмотрев на рыженького хатун, пока Рёук встревоженно таращится на Донхэ, притихнув. — Ты уверен, изумрудный?       — Ну… не то, чтобы все, — рыженькому хатун приходится выдать чуть больше правды после своих опрометчивых слов: так смело заявлять родственнику хасеки, что тебя ненавидит весь гарем, было довольно глупо. — В целом, особых причин хорошо ко мне относиться у гарема нет — я слишком быстро оказался в фаворитах Повелителя, и на день рождения Мингю-шехзаде меня пригласили, и, по мнению остальных, я определённо не ценю то, что имею, и недостаточно почтителен.       — А ты что скажешь, Рёук? — любопытствует гость, с хитринкой покосившись на слугу валиде-султан. — Есть у гарема причины хорошо относиться к Донхэ-хатун?       И Донхэ ожидал, что Рёук тут же расскажет о нём много хорошего, что поможет Чанёлю составить верную картину о том, что происходит в гареме, но друг рыженького хатун не торопится с ответом: задумчиво оглядев Донхэ, Рёук с осторожностью отвечает:       — Скорее, я бы сказал, что именно ненавидеть Донхэ-хатун у гарема нет больших причин. Говорят, что в последнее время благодаря его стараниям во дворце стало больше празднований, но при этом наложникам приходится и больше трудиться. В целом, Донхэ-хатун проводит много времени за занятиями и с детьми Повелителя, так что наложники практически ничего о нём не знают, но когда ему нездоровилось во время периода, в гареме ему сочувствовали.       — А как же та хвалёная щедрость от Донхэ-хатун, о которой весь гарем твердит? — уточняет Чанёль, из-за чего Донхэ понимает, что гость прекрасно осведомлён и о том, что происходит в гареме — и, возможно, даже о покушении, что происходило на нижнем этаже. — «Так значит, хасеки не знает, из-за чего меня пытались убить?!» — предполагает рыженький хатун, отчего ему становится неспокойно: омеге казалось, что этот вопрос уже решён, но если даже Хичоль-султан не знает наверняка — плохи его дела.       — Щедростью хорошее отношение купить непросто, — добавляет Рёук, понимая, что вопрос явно задан ему, а не самому Донхэ. — Я хочу сказать… Донхэ-хатун на самом деле очень прямой и искренний человек, потому его щедрости я не удивлён и не считаю, что таким образом он пытается возвыситься над гаремом. Все подарки он делает от чистого сердца, в том числе и подарок для Мингю-шехзаде. Если узнать Донхэ-хатун получше, первое впечатление о нём очень сильно изменится. Но здесь, во дворце… подобное окружение непривычно для него.       — Как и для гарема Донхэ-хатун — невиданное ранее, нечто интересное и непонятное, — Чанёль посмеивается, покачав головой. — А ведь вы уже давно во дворце, значит, и о вас наложники уже должны были хоть что-то выяснить. Невесёлая картина выходит, однако…       — А почему ты об этом спрашиваешь? — Донхэ тут же насторожился: ему, конечно, не понравилось, что Рёук не начал расхваливать его достоинства, но в то же время рыженький хатун понимает, что друг всё-таки говорит в первую очередь о том, как фаворита Повелителя воспринимают со стороны, те, кто с ним практически не знаком. — Тебе что-то известно о гареме? Хасеки тебе что-то рассказал?       — Хасеки необязательно что-то мне рассказывать — у меня свои глаза имеются, и уши слышат слишком многое, — гость слегка наклоняет голову набок, посмеиваясь над своими же крупными для омеги ушами и подмигивая изрядно побледневшему Рёуку, явно решившему, что этим вопросом Донхэ снова нарушил с полсотни правил дворца. — Например, сейчас я могу с уверенностью заявить, что ненавидит тебя всего лишь треть наложников. Для всех твоих последних деяний это большое достижение, изумрудный — я-то думал, что считать тебя «костью в горле» будет гораздо больше наложников.       — Треть? Как ты это понял? — Донхэ с любопытством встрепенулся, оглядывая гарем и наложников, увлечённо поедающих сладости: пускаться в пляс никто не решается не то из-за того, что празднованием занимается новый фаворит Повелителя, не то — из-за всех последних новостей, которые наложникам хочется обсудить. Но каких-то откровенно ненавистных взглядов, направленных на него, кроме уже слишком хорошо знакомых ему хатун, Донхэ не видит, потому и не может понять, почему Чанёль так уверен в подобных цифрах.       — Тут всё просто, изумрудный, — Чанёль пожимает плечами, аккуратно взяв с тарелки небольшой кусочек печенья якква, договорив перед тем, как угоститься с явным удовольствием. — Другой трети ты интересен в положительном ключе, а ещё треть тебя опасается. Подобные яркие чувства так и витают в воздухе, словно свет, играющий на поверхности драгоценных камней. Но абсолютно весь гарем не представляет, что с тобой делать и на что ты ещё способен. У тебя удивительная способность не оставлять людей равнодушными к тебе, Донхэ-хатун.       — А при чём тут драгоценные камни? — недоумевает Донхэ, даже икнув от удивления, из-за чего рыженькому хатун пришлось спешно прокашляться и запить своё замешательство сладким шербетом. — Возможно, ты говоришь очевидные вещи, но я совсем не разбираюсь в драгоценностях, чтобы понять это.       — Драгоценные камни могут многое рассказать о человеке, — вполне охотно поясняет Чанёль, после того, как съел несколько печений. — Не меньше, чем имя или запах. Более того, подобрав подходящий для тебя драгоценный камень и научившись правильно с ним обращаться, ты сумеешь получить от него поддержку и помощь в делах.       — Как это? — опешив, Донхэ с сомнением косится на Рёука, надеясь, что тот хотя бы слышал о том, что говорит Чанёль, ранее, но друг тоже лишь пожимает плечами, не скрывая своего недоумения. — Как может камень в чём-то помогать?       — Ты не обращал внимание на то, что супруги Повелителя чаще всего надевают из украшений что-то определённое? — подсказывает Чанёль, потянувшись к мисочке с печеньями тасик и ухватив синее печенье. — Или, может быть, ты обращал внимание на драгоценные камни, что отчётливо видны на одежде Повелителя? Ну же, Рёук, подскажи своему другу — ты же служишь у валиде-султан, значит, часто видишь его украшения.       — Украшения? Валиде чаще всего носит сапфировые серьги — и иногда добавляет к ним кольцо из того же набора, — задумчиво подмечает Рёук, и Донхэ, заметив, как гость сразу же заулыбался, догадывается, что омега с запахом клубники оказался близок к разгадке. — Но я не расспрашивал Онью об этом наборе. Он только как-то упомянул, что эти украшения валиде-султан подарил Повелитель. Но это же не единственные украшения, что Повелитель дарил своим супругам, верно?       — О, это не просто подарок Повелителя, — довольно поясняет Чанёль, отчего рыженькому хатун самому захотелось сделать какой-то вывод, что понравится гостю — настолько у этого высокого омеги восторженное выражение лица, словно сам процесс «обучения» и верные ответы его собеседников доставляют омеге особенное удовольствие. — Повелитель Трёх Миров действительно щедр на подарки для своих фаворитов и супругов, но именно этот набор валиде-султан получил в качестве подарка, когда Повелитель провёл с ним обряд никяха. Это особенный подарок, так как Повелитель отлично разбирается в этом деле — он и драгоценные камни сам подбирал, под стать каждому из супругов, и украшения тоже сам изготовил.       — То есть, Повелитель обучался ювелирному делу? — уточняет Донхэ, задумчиво посмотрев на кольцо на своей руке. — Но зачем ему это? Он сам делает украшения для гарема? Наверняка во дворце есть и ювелиры, так зачем султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку тратить на это своё время?       — Ты мыслишь слишком мелко, изумрудный, — Чанёль чуть пожимает плечами, тут же перестав глядеть на своих собеседников таким восторженным взглядом. — Конечно, у Повелителя есть и кузнецы, и конюхи, и ювелиры, и даже чтецы, знающие языки других государств и способные перевести для Повелителя всё, что говорят послы и союзники, но Повелитель считает, что для членов династии очень полезно владеть хотя бы азами подобных премудростей. В нашем мире любое умение может оказаться очень полезным.       — «Учитывая, что Повелитель желает контролировать абсолютно всё, а воспитание супругов и детей он сравнивает с дрессировкой личного коня — я не удивлён», — думает Донхэ, потерев затылок и ойкнув от неожиданности, когда пальцы наткнулись на длинную шпильку пинё, что до сих пор украшает его причёску. — «Точно. Её после нужно будет срочно вернуть валиде», — напоминает себе рыженький хатун. — «И лучше через Шивона-ага. Я уверен в Рёуке, но не хочу, чтобы кто-то осмелился напасть на него, чтобы украсть пинё и подставить его и меня…»       — Так значит, Повелитель изготавливал для супругов наборы украшений, подбирая для каждого свой, особенный драгоценный камень? — уточняет Рёук, отвлекая внимание на себя, пока омега с запахом грейпфрута так задумчив. — Учитывая, насколько богатые подарки Повелитель делает для хатун и как много в них украшений — наверное, это происходило не очень часто?       — Донхэ-хатун, твой друг уже всё тебе разжёвывает, пока ты в облаках витаешь, — беззлобно подшучивает Чанёль, и от его голоса Донхэ обиженно ёрзает на месте, прислушиваясь к разговору. — Верно, жемчужный, ты всё правильно понимаешь. Наборы украшений, которые Повелитель изготовил сам — это, скорее, его некая традиция, как один из подарков на обряд никяха. У хасеки и Джеджуна-султан тоже есть такие украшения, с драгоценными камнями, которые Повелитель также выбрал сам. У Джеджуна-султан это иолит, а у Хичоля-султан…       — Рубин, — уверенно встревает Донхэ, вспоминая самые частые украшения хасеки — длинные серьги, колье и изящный браслет, которые омега умело сочетал со своими нарядами и другими украшениями. — У хасеки украшения сделаны из рубина. Но почему именно рубин?       — Ну, изумрудный, это ты лучше у Повелителя спроси, — посмеивается Чанёль, ведь от него явно не укрылось, как фаворит султана заинтересовался этой темой. — Всё, что могу сказать — если Повелитель согласится поведать тебе больше о драгоценных камнях, ты многое сможешь понять о гареме, если будешь поглядывать на их украшения. Может, это тебя и от новых ошибок убережёт.       — Да что тут понимать. Вон Исин-хатун весь золотом обвешан, точно идол, — ворчит рыженький хатун, снова потянувшись за шербетом. — И что мне это даст? Монетки ему подсовывать, чтобы он перестал проклинать меня каждую секунду?       — Донхэ, я не думаю, что Чанёль говорит о настолько простых вещах, — мягко встревает Рёук, покачав головой. — Да и не думаю, что Исин-хатун так тебя ненавидит, как ты говоришь.       — О, Донхэ-хатун даже преуменьшает ненависть Исина-хатун, — возражает Чанёль, с удовольствием угощаясь крупными виноградинами. — Золотой спит и видит, как изумрудному расплавленное золото в горло залить.       — Только из-за того, что я оказался в числе фаворитов? — вспыхивает Донхэ: он понимал, что с Исином-хатун не получится поладить, но всё равно под увещевания Хёнвона немного надеялся, что со временем это всё немного сгладится, хотя бы до того момента, пока он не сбежит из дворца со своими друзьями. — Чего тогда он Кино-хатун под боком терпит?       — Не только поэтому, — снисходительно поясняет гость, отвлекаясь от угощения. — Ты оказался в числе фаворитов, Повелитель даровал тебе кольцо со своей руки, и, обрати внимание, оно золотое. Ты тесно общаешься с членами династии, тебя приглашают на прогулки в сад и на празднования. Действительно, с чего бы Исину-хатун тебя не любить…       — Но Донхэ-хатун дело говорит, — тихо добавляет Рёук, задумавшись. — С Кино-хатун Исин-хатун действительно неплохо ладит.       — Они давно друг друга знают, и единственные, кто остался в статусе хатун, когда часть гарема распустили, — Чанёль продолжает очень изящно обходить стороной тему погибшего супруга султана, Химчана, да так ловко, что Донхэ, не зная о запретной теме, даже не предположил бы, что во дворце происходило нечто страшное. — Вдобавок Кино-хатун умён и осторожен. Вы никогда не обращали внимание, что золотые украшения он практически не носит? Очевидно же, что золото Исин-хатун считает своим личным талисманом и на других видеть его не может. На супругов Повелителя он, конечно, огрызнуться не осмелится, но подарок Повелителя на руке изумрудного — ну, это как перед голодной собакой с куском мяса пройти.       — Хочешь сказать, Исин-хатун тоже разбирается в драгоценных камнях? — несмотря на то, что корпеть над ещё одной наукой омеге с запахом грейпфрута не хотелось, думать о том, что Исин владеет каким-то знанием, весьма неприятно. — И что такого особенного в золоте, кроме того, что смотрится хатун в нём весьма нелепо?       — Золотой-то? Нет, вряд ли, иначе он был бы более осторожен в выборе украшений, — гость пожимает плечами, задумчиво посмотрев в сторону диванчика, на котором устроились два фаворита. — Золото веру в себя придаёт. Ну и от депрессии и упадка сил помогает. Не думаю, что Исин-хатун понимает, насколько полезно золото в этом вопросе, но его положительное действие им явно чувствуется.       — От упадка сил… — задумчиво повторяет Донхэ, вспомнив, что у Повелителя он тоже часто видел золотые кольца на руках. — «Если золото помогает от депрессии, то, наверное, султан Ли Хёкджэ и начал носить кольца…»       Но уверенности в этом выводе у рыженького хатун нет — внутреннее чутьё ему подсказывает, что Повелитель, наоборот, во время скорби по своему погибшему супругу ни за что не надел бы золотые кольца, зная о пользе этого металла. — «Учитывая, как уверенно султан говорил о том, что он любит каждого своего супруга… и то, как он избегал своих детей, чувствуя себя виноватым из-за этого — он бы счёл нечестным облегчать свою скорбь таким образом».       Донхэ даже немного пугает то, что он так смело начал делать выводы о султане, о котором омега с запахом грейпфрута практически ничего не знает, и которого он ещё недавно боялся до ужаса и представлял суровым и жестоким тираном. — «Но я много общаюсь с детьми Повелителя и из-за этого часто пересекаюсь с ним…» — думает рыженький хатун в надежде, что это предположение его успокоит. — «К тому же, я узнал любимую сказку султана и он всё больше рассказывает мне о себе».       — Но Донхэ-хатун тоже носит кольцо Повелителя, не снимая, — добавляет Рёук, придвинувшись немного ближе. — Значит ли это, что он тоже стал увереннее в себе из-за этого?       — В том числе, — Чанёль согласно качает головой, оглядев омегу с запахом грейпфрута. — Ему помогает не только само кольцо, но и дарованный статус — будь изумрудный простым наложником, его бы уже давно даже за небольшую часть проделанных шалостей из дворца за волосы вышвырнули.        — Но почему ты зовёшь меня «изумрудный»? — недоумевает Донхэ, оглядев себя на всякий случай, чтобы убедиться, что никаких украшений с изумрудами на нём нет. — Ты считаешь, что мне подойдут изумруды? А какие у них свойства?       — Это ты тоже лучше у Повелителя спроси, — хитро предлагает Чанёль, но рыженького хатун уже утомляет это обилие тайн и секретов. — «Почему он так хочет, чтобы я спрашивал о драгоценных камнях у султана?» — задавать этот вопрос вслух, по мнению Донхэ, бессмысленно, так как однозначного ответа этот высокий омега точно не даст. Правда, увидев недовольное выражение лица омеги, Чанёль смягчается, добавляя:       — Мне правда интересно, совпадут ли у нас с Повелителем мнения касаемо тебя. А потом, при следующей встрече, ты мне расскажешь.       — Тогда зачем ты рассказывал тут про гарем и Исина-хатун, если ничего конкретного ты сказать не можешь, — бурчит Донхэ, не обращая внимания на лёгкие толчки локтем в бок от Рёука, пытающегося заставить его замолчать. — Мне что теперь, спрятать кольцо и никому не показывать, чтобы он не психовал?       — Спрятать не выйдет — как только ты оставишь это кольцо без присмотра, оно исчезнет, — довольно уверенно отвечает Чанёль, пожав плечами. — Это не какой-нибудь из многочисленных даров Повелителя наложнику за проведённую с ним ночь — это кольцо с руки Повелителя. На себе вор, конечно, кольцо не покажет — таких глупых во дворце никто бы не держал, но подставить тебя и твоего слугу таким образом любой сможет запросто.       — И что тогда делать? — мрачно вопрошает Донхэ, покосившись на гостя. — Из-за этого кольца меня в гареме и ненавидят.       — Я уже говорил, изумрудный, что именно из-за кольца тебя ненавидит не так много наложников, — терпеливо поясняет Чанёль, взяв с блюда с фруктами и ягодами сочную сливу. — В основном, всех беспокоит твоя непредсказуемость. Ты уже довольно уверенно поставил себя в гареме как смелый и острый на язык фаворит. Вот и продолжай так себя вести и носи кольцо Повелителя гордо. От конфликта с Исином-хатун тебя это, конечно, не спасёт, но на любой попытке сдать позиции тебя сразу съедят. Ну и с гаремом общайся побольше. Чем больше наложники о тебе узнают — тем лучше будет для тебя. И если по воле Аллаха ты подаришь Повелителю дитя — ты сможешь выбрать ещё слуг, чтобы помогали тебе в твоих заботах.       — «Вот о последнем Чанёль мог бы и умолчать», — Донхэ недовольно бросает взгляд на Рёука, чтобы друг не сомневался, что такой цели у него нет — беременеть от султана и становиться его супругом. Но рыженькому хатун хватает ума не сказать об этом вслух, а Рёук явно и сам всё понял по красноречивому взгляду друга. — «Скоро все гости покинут дворец и нужно будет срочно заняться картами и планом побега», — думает Донхэ, поправляя рукав своей рубахи, пока Чанёль пьёт шербет и приветливо предлагает Рёуку тоже угощаться, не стесняясь. — «Скоро Шивон снова попробует отправить меня к лекарю. Надеюсь, я успею снова подстроить свою «течку» с помощью средства Чжухона-фалджи…»       — Выше нос, изумрудный. Сегодня славный день, угодный Всевышнему — день рождения Мингю, нашего соколиного глаза, — напоминает Чанёль, прибрав прядь волос за ухо. — Вдобавок один из наложников встретил своего истинного и скоро вступит в брак. Пора немного повеселиться, чтобы Всевышний видел, что мы славим Его милость. Говорят, ты хорошо танцуешь?       — Откуда ты знаешь? — поёжился Донхэ, встревоженно покосившись на Рёука — он не распространялся об этом в гареме и не танцевал на праздниках, так что откуда гостю это известно, омеге непонятно. — «С Повелителем Чанёль не общался точно… Мог ли Повелитель рассказать об этом хасеки?» — предполагает рыженький хатун, нервно вздохнув. — «Тогда с нами в покоях были Рёук и… Кихён-калфа?»       А вот о том, что калфа мог поболтать с гостем и рассказать ему о танце Донхэ, омега подумал не сразу. — «Калфа знает столько моих секретов… вдруг он рассказал Чанёлю что-то ещё?» — притихнув, Донхэ пытается скрыть своё замешательство активным поеданием драконового фрукта, пока Чанёль лишь посмеивается:       — Чего переполошился, хатун? Насколько я понимаю, в гареме ты свои умения не раскрывал. Идём, покажешь всем, чем ты так заинтересовал Повелителя.       — Покажу? — тихо переспрашивает Донхэ, окончательно запутавшись, но Чанёль поднимается с места и протягивает рыженькому хатун руку, предлагая ему встать и добавляя:       — Идём, изумрудный. Потанцуй немного и дай гарему расслабиться в такой замечательный день.       И меньше всего Донхэ хотел танцевать, ведь изначально омега очень хотел пообщаться с Рёуком и обсудить план их дальнейших действий, но этот высокий омега улыбается так приветливо, словно действительно желает в чём-то помочь и немного раскрыть загадку нового фаворита, чтобы сгладить напряжение гарема. И рыженькому хатун не хочется возражать Чанёлю, особенно когда наложники затихли, с интересом наблюдая за временным управляющим празднованием.       — «Хочешь, чтобы я показал, как умею танцевать?» — Донхэ не задаёт этот вопрос вслух, но, решив, что ничего страшного в этом предложении нет, всё-таки хватается за руку Чанёля и поднимается с диванчика, следуя за гостем в центр зала, прислушиваясь к плавной музыке, чтобы во время танца подстроиться под нужный ритм. — «Раз мне нужно вести себя уверенно, пусть все узнают, как я танцую. Пусть наложники думают, что я ничего не боюсь».