Сердце султана

      — Как всё прошло? — осторожно интересуется Хёнвон, наливая для Донхэ питьевую воду из кувшина. — Хасеки пришёл сюда таким недовольным… Он приходил из-за того, что тебя увидели в коридоре без сопровождения?       — Что? Нет, хасеки об этом даже не говорил, — отмахивается рыженький хатун, надеясь, что это его слугу успокоит — у Хичоля-султан явно были проблемы поважнее, чтобы отчитывать наложника султана и его слугу за то, что Донхэ расхаживает по коридорам в одиночестве. — Его беспокоило, что в последние дни я много сплю — хасеки предложил мне показаться Сынхуну, но я его заверил, что в этом нет необходимости.       — Правда? Это хорошо, — с облегчением вздыхает Хёнвон, поставив кувшин на стол. — Наверное, хасеки забеспокоился из-за твоего состояния в связи с предстоящим празднованием…       — Он до такой степени беспокоится, что пришёл запретить мне делать подарок для шехзаде, — ворчливо поясняет Донхэ, даже вздрогнув от неожиданности, когда у слуги даже кружка из рук выпадает, разливая тем самым воду по ковру, который впитывает эту воду практически мгновенно.       — Ох, прости! — Хёнвон тут же подбирает кружку с ковра и отставляет её в сторону на столе, наливая для Донхэ воду в другую, чистую кружку. — И ты так спокойно об этом говоришь? Хасеки не понравилась идея подарка? Он отругал тебя?       — Я бы не сказал, что он меня отругал, но он был… какой-то чересчур обеспокоенный, — задумчиво произносит рыженький хатун, на всякий случай спешно забирая кружку у Хёнвона, пока слуга и её не выронил — после такого непростого разговора пить Донхэ всё-таки хочется. — Он вёл себя так странно. Сказал, что гарему нельзя делать шехзаде подобные подарки, но в итоге разрешил мне сделать то, что я планировал.       — Хичоль-султан правда разрешил тебе сделать такой подарок для шехзаде? — переспрашивает Хёнвон, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, пока Донхэ жадно пьёт прохладную воду. — Ты ничего не перепутал? Что хасеки сказал тебе?       — Сперва он сказал, что запрещает мне делать такие подарки сыну Повелителя, — поясняет фаворит султана, держа кружку в руках и рассматривая, сколько воды в ней осталось. — Но потом он спросил, где я намеревался достать кожу для перчатки, потому мне пришлось упомянуть помощь Ифаня-паши… и хасеки передумал. Он сказал, что я могу сделать тот подарок, который я хотел, но Шивон будет контролировать все этапы пошива, да и вручать подарок шехзаде лично я не буду. Слуги хасеки сами проверят всё как следует, качество швов и всё тому подобное — и вручат его шехзаде.       — Ну слава Аллаху, что всё обошлось, — с облегчением произносит слуга, медленно покачав головой, но практически тут же взволнованно встрепенувшись. — Подожди. Слуги хасеки будут проверять качество швов? Это тебе так хасеки сказал?       — Нет… но разве Хичоль-султан имел в виду не это? — растерялся Донхэ, крепче сжимая кружку в руках — такой интерес Хёнвона его даже немного беспокоит. — Для чего тогда ещё слугам проверять работу Шиндона-ага? Я думал, что хасеки хочет, чтобы подарок получился достойным…       — Ох, Донхэ, — вздыхает Хёнвон, присаживаясь рядом и аккуратно забирая кружку из рук фаворита султана, чтобы тот случайно не выронил на пол и её. — Тут всё немного сложнее. О качестве подарка, конечно, хасеки тоже беспокоится — но он имел в виду совсем не это. Что ты ему ответил?       — Я?.. — рыженький хатун по-прежнему не понимает, почему слуга так взволнован, но, вспомнив, что он ответил Хичолю-султан, Донхэ настороженно отвечает:       — Ну… я сказал, что это очень хорошо, ведь я тоже хочу, чтобы подарок для шехзаде был качественно сшит. Хасеки назвал меня странным, сказал, что Шивон будет держать меня в курсе всего процесса — и ушёл. А что, я сказал что-то не то?       — Тогда понятно, — слуга отставляет кружку на край стола и поворачивается к Донхэ, поправляя ткань своих повседневных штанов. — Тут вот, в чём дело, Донхэ. Хасеки неспроста очень серьёзно относится к подобным вещам. Об этом не распространяются во всеуслышание, но когда хасеки только стал супругом Повелителя, а Мингю-шехзаде был совсем маленьким, во дворце произошла… одна нехорошая история.       — Что произошло? — уже тише вопрошает Донхэ, придвинувшись ближе и невольно понизив тон голоса. — Неужели Мингю-шехзаде попал в беду?       — Слава Аллаху, нет, но это практически случилось, — Хёнвон нервно хватается рукой за кисточки, идущие по низу покрывала на постели Донхэ, и принимается их перебирать, чтобы унять волнение — о таком ему говорить явно непросто. — У хасеки тогда только родился Ёнгук-шехзаде, и эта история произошла на праздновании дни рождения Мингю-шехзаде. В то время хатун ещё позволялось дарить детям Повелителя практически всё, что угодно — разве что подарки обязательно вручались только под присмотром евнуха и слуги Хичоля-султан.       — И что-то произошло на дне рождения шехзаде? — уточняет рыженький хатун, быстро побарабанив пальцами по коленям. — Что-то не то было с подарками?       — Некоторым хатун давно хотелось занять место Хичоля-султан, а тут целых два шехзаде от одного супруга султана осложняли дело, — слуга с серыми волосами морщится, не испытывая удовольствия от этого рассказа. — Статус Чонсу-султан был недостижимым идеалом для гарема, а вот Хичоль-султан хасеки ещё не был. Да и хатун на Хичоля-султан давно зуб точили…       — Шехзаде подарили что-то опасное? — предполагает Донхэ, поёжившись от неприятного ощущения — ему становится страшновато слушать этот непростой, но явно необходимый для него рассказ. — Если хатун не нравился Хичоль-султан, неужели свою месть они решили обрушить на неповинных малышей?       — Таковы суровые законы борьбы за власть, Донхэ, — вздыхает Хёнвон, покачав головой. — Хичоль-султан прошёл в гареме тяжёлый путь, от простого наложника до хасеки, которого ты знаешь. И, к сожалению, многие злодеи знают одну простую истину — если хочешь сделать больно врагу, то сделай так, чтобы его дети пострадали.       — Мингю-шехзаде пострадал? — ахнув, Донхэ неосознанно прижимает руку ко рту: этот альфа так похож на султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка внешне и в суждениях, что рыженький хатун даже представить не может, насколько нужно быть жестоким, чтобы причинить вред маленькой копии Повелителя. — «Дети… как можно делать больно детям?!» — в ужасе думает рыженький хатун, вздрагивая, когда Хёнвон мягко касается его плеча, тихо поясняя:       — Нет, Донхэ, с шехзаде было всё в порядке, слава Аллаху. Хичоль-султан… в тот день его слуга Хвитэк случайно услышал о сговоре хатун, который обсуждали их слуги. Когда Хвитэк понял, что шехзаде может погибнуть, он сразу же помчался в дворцовый сад, где Мингю-шехзаде как раз вручали подарок от хатун — на его плечи слуги только надели маленький кафтан. Хвитэк сразу же сдёрнул этот «подарок» с плеч Мингю и спешно пояснил Хичолю-султан и подбежавшему Повелителю, что он слышал о сговоре. Оказалось, что внутренняя подкладка кафтана была испачкана в яде.       — В яде?! — ужаснувшись, Донхэ чуть было с постели не валится, хоть и Хёнвону удаётся его удержать. — «О Аллах, да после такого я бы на месте Хичоля-султан вообще никого к своим детям не подпускал!» — теперь фавориту султана кажется таким глупым его собственное упорство, непослушание в части общения с детьми Повелителя — и его поведение на празднике, когда Донхэ по незнанию предложил Тэяну-султан персик. — «Сына Хичоля-султан хотели отравить… вот почему хасеки так разозлился из-за этого персика…» — после того, что рассказал Хёнвон, Донхэ хочется срочно найти хасеки и за всё попросить у него прощения, отказаться от идеи с подарком и показательно взять в руки иголку, начав вышивать узор на платке.       — «Только нужны ли хасеки эти извинения?..» — Донхэ не может не забывать, что ему, даже после всего, что хасеки пережил, в какой-то мере доверяют детей Повелителя, да и подготовить подарок Хичоль-султан всё-таки разрешил. — «Возможно, если я вдруг всё отменю, хасеки забеспокоится ещё сильнее?» И рыженький хатун не сомневается — наученные прошлым опытом, слуги проверят каждый шов перчатки, хорошенько всё ощупают, вынюхают и потрогают, чтобы убедиться, что ничего опасного в этом подарке не будет. — «И всё из-за того, что когда-то давно хатун осмелились продумать такой кошмарный план — и почти воплотить его…»       — Да, этот яд обжигал кожу при длительном воздействии, а учитывая, что Мингю ещё был маленьким, его тело могло бы не справиться с таким количеством яда и с такими ожогами, — Хёнвон снова протягивает Донхэ кружку, чтобы тот попил и немного успокоился. — Но Аллах уберёг шехзаде — Хвитэк вовремя услышал про заговор и принял меры, не думая о себе — если ты обратил внимание, то на его руках до сих пор остались шрамы от ожогов. Хичоль-султан был очень испуган, а Повелитель был в такой ярости…       — А что стало с заговорщиками? — уточняет рыженький хатун, отпив немного из кружки с водой: на руках Хвитэка, может, он и увидел какие-то следы, но вполне логично решил, что слуга заработал их по неосторожности на кухне, прихватив горячее блюдо. Но теперь Донхэ становится понятно, почему на мгновение у Хичоля-султан был такой испуганный взгляд, когда фаворит султана попытался настоять на том, что шехзаде нужно подарить перчатку для соколиной охоты. — Их поймали? А откуда у хатун яд? Неужели у Сынхуна взяли?       — Конечно, их схватили, — вздыхает Хёнвон, покачав головой. — Сынхун? Нет, он даже листочек так просто не даст. Слуги хатун подкупили парочку калф, но не сказали, зачем нужны эти растения — и сами сделали яд. Один из слуг немного разбирался в травах. И Повелитель… он их всех казнил. Слугам отрубили головы в темнице, а хатун бросили в море. Семьи хатун тоже пострадали.       — Наверное, в таком ужасном сговоре это был единственный разумный выход, — морщится Донхэ: ещё где-то с неделю назад он желал, чтобы тех двух преступников, что попытались его убить, казнили, да ещё и желательно прилюдно. Но теперь, когда Хёнвон рассказал ему немного больше, рыженькому хатун снова становится страшно: теперь совсем по-другому им воспринимаются слова Хичоля-султан о том, что ему знаком этот ужас, про который говорил Донхэ, — и что хасеки не желает, чтобы Повелитель в ярости казнил всех евнухов и слугу Донхэ за то, что «течный омега» остался без присмотра.       — В этом вопросе Повелитель никого не пощадит, — добавляет Хёнвон, поёжившись. — Осмелиться навредить его детям или супругам — это всё равно, что подписать себе смертный приговор.       — Так вот почему хасеки так встревожился… — задумчиво добавляет рыженький хатун, почесав затылок. — Подожди, а почему ты тогда мне не рассказал об этом, когда я Тэяну-султан персик предложил? Хичоль-султан так на меня разозлился тогда…       — Донхэ, ну разве я мог предположить, что тебя заинтересует Тэян-султан? — вздыхает слуга, покачав головой и показательно всплеснув руками. — Конечно, сейчас я понимаю, что шансов не подружиться с детьми Повелителя у тебя практически не было, но тогда мне и в голову не пришло, что сын Повелителя решится подойти поближе к тебе и познакомиться. Хатун дети Повелителя не очень интересуют, потому они и не пытаются общаться с наложниками.       — Может, он решил, что раз ты мой слуга, то мне тоже можно доверять, — Донхэ не верит в судьбу и не собирается считать, что у него есть какой-то особенный шарм, благодаря которому дети Повелителя им заинтересовались. — С тобой дети Повелителя хорошо знакомы, так что удивляться тут нечему. И всё-таки, почему ты не рассказал мне сразу о том, что хасеки так напуган той историей, что предлагать еду Тэяну без ведома Хичоля-султан запрещено?       — Донхэ, ты как это себе представляешь? — ворчит Хёнвон, и от тона его голоса рыженькому хатун даже становится смешно, от чего тот тихо хихикает, пока слуга говорит дальше:       — Я должен был при сыне Повелителя сказать тебе: — «Не предлагай Тэяну-султан персик, а то Хичоль-султан решит, что ты хочешь отравить его сына?» Отвести тебя в сторону бы не получилось, а Тэян от моих слов перепугался бы. Я не уверен, что хасеки в красках рассказывал детям детали того происшествия.       — Да и Хансоль тогда быстро согласился… — припоминает Донхэ, и слуга укоризненно смотрит на него, добавив:       — Конечно, он согласился. Но заметь, он решил давать Тэяну-султан не целый персик, а только половину, да и успокоился только когда ты сам начал есть вместе с Тэяном-султан. Но вообще, тебе повезло в тот день — Хвитэк на его месте не стал бы с тобой церемониться. Он самый преданный хасеки и его детям слуга, и договориться с ним очень сложно. Любое промедление или лишние сомнения — и для Мингю-шехзаде тот день рождения мог бы кончиться плачевно.       — Может, в этом мне действительно повезло. Хансоль и Чангу более сговорчивые, — бурчит Донхэ, но, поморщившись, он вспоминает, что Хансолю обещано наказание от хасеки, и какое — пока неизвестно. — А… ты ничего не знаешь о том, что стало с Хансолем?       — Я его не видел в последние дни, — признаётся Хёнвон, замявшись. — Я могу попробовать узнать, если тебе это нужно. Только не вздумай спрашивать об этом у детей Повелителя или у слуг хасеки. Хичолю-султан такой интерес к его слуге не понравится.       — Он и так знает, что меня интересует Хансоль, — рыженький хатун пожимает плечами: кажется, в одну из прошлых встреч с хасеки фаворит султана кое-о-чём проговорился. — Но я сказал хасеки, что я перед Хансолем в долгу, потому и беспокоюсь о его будущем, чтобы вернуть этот долг. Вряд ли Хансоль будет скрывать от Хичоля-султан, что он усмирил других хатун…       — О Аллах, если Хансоля и после этого не казнят — я буду читать на два аята больше ежедневно, — слуга с серыми волосами обречённо смотрит в потолок, прижав руки к груди, и хоть Донхэ и кажется, что Хёнвон слегка преувеличивает в серьёзности ситуации, которая происходит со слугой хасеки, беспокойство омеги с запахом винограда переходит и рыженькому хатун, отчего откуда-то изнутри поднимается к горлу неприятная холодная дрожь. — «Я же не испортил всё своим желанием помочь, да?»       Но Хёнвон пока действительно ничего не мог сказать о том, что стало с Хансолем, потому Донхэ приходится запастись терпением: по крайней мере, никаких слухов среди слуг о наказании одного из помощников хасеки не ходило, а это самое главное. Правда, рыженький хатун никак не мог предположить, что в вопросе пошива подарка для шехзаде дело продвинется так быстро — уже на следующий день Шивон-ага, заявившись в покои Донхэ, заявил, что Шиндон, местный портной, желает видеть хатун для утверждения вида перчатки и её украшения.       — А я-то думал, что хасеки меня к подарку вообще не подпустит, — ворчит Донхэ себе под нос, но не слишком громко, чтобы Шивон-ага, деловито шагающий впереди, не услышал — ему только от Хранителя гарема новых проблем не хватало.       — Ну, это же изначально твоя идея, — тихо отвечает Хёнвон, поравнявшись с хатун. — Перед тем, как показывать наброски хасеки и шехзаде, их нужно утвердить с тобой. Шиндону-ага проблемы не нужны, особенно в таком важном деле.       — Звучит логично, — соглашается Донхэ, пожав плечами и вздохнув. — Ладно, посмотрим, что он уже придумал.       К удивлению Донхэ, в комнате, где трудятся портные, их ждали не только Шиндон с его помощниками, но и Кихён-калфа, по которому за последние дни хатун к своему удивлению даже успел соскучиться. — «Всё-таки его ворчания под боком мне не хватало», — думает омега с запахом грейпфрута, стараясь не улыбаться слишком широко — лицо калфы непроницаемо спокойно, значит, Шивону-ага знать о довольно близком общении хатун и Кихёна, пожалуй, не стоит. Потому, стараясь скрыть своё воодушевление, рыженький хатун как можно небрежнее качает головой, громко произнося:       — Кихён-калфа, и ты здесь? Шиндон-ага хотел меня видеть?       — Да, Донхэ-хатун. Вечером шехзаде придёт снимать мерки, так что к этому времени должны быть готовы наброски примерного вида перчатки, которую ты хочешь подарить, — суетится пухлый портной, разворачивая на большом столе лист пергамента и закрепляя его края толстыми книгами и тяжёлыми ножницами. — Подойди сюда. Какой узор ты хочешь сделать на перчатке?       — Узор? — растерянно переспрашивает Донхэ, но, раз и калфа, и Шивон подошли к столу, с любопытством изучая набросок, ему тоже приходится приблизиться, всматриваясь в тёмные линии на пергаменте. Для рыженького хатун стало большим удивлением, что перчатка нарисована как будто для правой руки — у его прошлого хозяина в Греции не было хищных птиц и он не увлекался охотой, но порой на рынке Донхэ видел похожие перчатки, только не знал, для чего они предназначены. Но греческие перчатки были очень тонкие, украшенные множеством драгоценных камней, и они были предназначены для ношения на левой руке. Задумавшись, рыженький хатун негромко уточняет:       — А что, шехзаде будет носить перчатку на правой руке? Разве это удобно?       Вместо ответа евнух и калфа переглядываются и несдержанно смеются, пока Донхэ растерянно смотрит то на одного, то на другого работника дворца, не понимая, в чём причина всеобщего смеха. Просмеявшись, Кихён-калфа решает первый пояснить фавориту султана причину их веселья:       — А ведь точно, ты же в Греции жил, Донхэ-хатун. В заморских странах любители охоты с хищными птицами переучивают себя сажать птиц на левую руку, чтобы в правой руке можно было держать меч или копьё. Но на самом деле без помощника вся эта затея глупая и ужасно неудобная.       — Да, с соколом на правой руке шехзаде без труда заберётся в седло без помощи, — спешно поясняет Хёнвон, снова вынырнув из-за плеча рыженького хатун. — На коня шехзаде забирается с левой стороны, да и поводья держит левой рукой, потому правая рука как раз подходит для посадки ловчей птицы. Наверное, ты видел перчатки на левую руку в Греции, Донхэ-хатун?       — Да, но так ни разу и не потрогал их, — признаётся Донхэ, поморщившись. — Там столько драгоценных камней было прикреплено. Мне надо придумать узор из этих камней? Я должен выделить их из своих запасов?       — Тут вот какое дело, Донхэ-хатун… — портной с запахом ананаса замялся, не зная, как пояснить фавориту султана положение дел, но, к его облегчению, ситуацию под свой контроль взял Шивон-ага, ворчливо пояснив:       — Драгоценные камни на перчатки у нас практически не крепят, разве что для каких-нибудь парадных выездов, где птицу с добычей могут принять слуги — чтобы не запачкать перчатку кровью и грязью дичи. Вдобавок об эти драгоценные камни птица может пораниться, так что лучше их в узоре не применять. Скорее, можно сделать очень плотную вышивку, чтобы птица не зацепилась за неё когтем — и только в нижней, свисающей части. Вот в этих зонах никакие узоры не требуются — сокол будет садиться именно сюда, потому там будет двойной слой кожи.       — А, так перчатка будет из нескольких слоёв? — любопытно переспрашивает Донхэ, с интересом следя за пальцем Шивона-ага, пока евнух обводит по контуру линий зону, на которой будет два слоя кожи — большой палец на перчатке будет прошит отдельно, а также дополнительный слой охватит ещё и зону указательного и среднего пальца и перейдёт к низу запястья. Таким образом, для узора остаётся совсем немного места — лишь на нижней части перчатки, округлой и свисающей, под которой нарисован странный шнурок. Любопытно ткнув пальцем в эту линию, Донхэ уже смелее интересуется:       — А это для чего нужно?       — Здесь будет специальная кисточка, за которую перчатку будут весить на стене в сокольничьей, — весьма терпеливо объясняет Шивон-ага. — Перчатка часто пачкается в крови и грязи, как я уже говорил, потому после чистки и сушки слуги вешают перчатку за эту кисточку, чтобы до неё не добрались мыши или собаки.       — Да, эти перчатки часто изнашиваются, потому твой подарок будет очень полезным для шехзаде, Донхэ-хатун, — добавляет Кихён-калфа, подойдя ещё ближе. — Как говорится, новая перчатка гораздо дешевле новой птицы.       — Более того, Ифань-паша принёс такой большой кусок оленьей кожи, что хватит ещё и на опутенки и клобучок, — радостно добавляет Шиндон-ага, покосившись на другой стол, где только сейчас Донхэ заприметил распростёртое полотно, оказавшееся той самой кожей. Любопытно встрепенувшись, рыженький хатун хочет было подойти и хотя бы потрогать эту кожу, но Шивон-ага преграждает ему путь, недовольно покачав головой:       — Далеко собрался, Донхэ-хатун? Тебя позвали, чтобы ты узор для перчатки выбрал. К материалам тебе нельзя прикасаться.       — Да ладно тебе, Шивон, — подаёт голос Кихён-калфа, приблизившись и легко хлопнув замолчавшего Донхэ по плечу. — Пусть потрогает. Донхэ-хатун небось кожу впервые в жизни видит так близко. Готовую перчатку ты явно не дашь ему в руки, так пусть хоть сейчас пощупает. Ты же в курсе, что готовый подарок Шивон осмотрит крайне пристально, Донхэ-хатун?       — Разумеется, я в курсе, — хмурится рыженький хатун, мотнув головой. — Какие всё-таки суровые порядки в этом дворце: подарок заказать можно, а потрогать — нет…       — Ну-ну, не ворчи. Иди потрогай, пока Шивон не передумал, — калфа мягко подталкивает Донхэ тёплой ладонью в спину, и Шивону приходится нехотя отступить в сторону. Воспользовавшись возможностью, фаворит султана радостно подбирается к этому полотну и, понимая, что никому не понравится, если он порывисто положит ладони по самому центру кожи, Донхэ под пристальными взглядами евнуха и калфы отгибает кончик кожи и с любопытством его ощупывает.       — Уж слишком ты с ним фамильярничаешь, калфа, — бурчит Шивон, подходя ближе, и, практически не моргая, таращится на Донхэ, явно контролируя каждый его жест. — А ну как он донесёт Повелителю на тебя?       — Кто донесёт? Вот этот неугомонный хатун? Глупостей не говори, — отмахивается калфа, к счастью Донхэ, не выдавая никаких общих секретов. — Меньше всего Донхэ захочет ругаться со мной, когда по велению Повелителя именно я увожу хатун из покоев Повелителя после их ночи. Верно я говорю, Донхэ-хатун?       — Да верно-верно, — Донхэ хочется скорее сменить тему, пока Шивон-ага не пришёл к каким-то своим выводам, которые могут навредить рыженькому хатун в дальнейшем. — А из оленьей кожи действительно получится прочная перчатка? Эта кожа такая… мягкая.       — Вот видишь, Шивон-ага, сдались ему мои фамильярности — наш хатун кожей заинтересовался, — Кихён мягко пихает Шивона локтем в бок и подходит ближе, помогая Донхэ отогнуть кусочек кожи немного больше, чтобы можно было видеть изнанку. — Смотри, Донхэ-хатун, видишь, какая шершавая изнаночная сторона? На готовой перчатке эта сторона будет снаружи — так птице будет удобнее, ведь она не будет скользить. Конечно, ещё лучше подошла бы собачья кожа, ведь на ней нет потовых пор, но сейчас такие практически не делают. У Повелителя много гончих собак, так что подобные перчатки прекратили изготавливать.       — А, значит, вот этой жёсткой стороной перчатка будет снаружи и на неё будет садиться сокол? — переспрашивает Донхэ скорее чтобы убедиться, что он понял всё правильно, — и медленно отпускает уголок кожи, отступая обратно к пергаменту с наброском перчатки. Раздражать и без того нервничающего Шивона-ага хатун сейчас совершенно не хочется, особенно когда благодаря калфе ему удалось хотя бы пощупать эту загадочную оленью кожу.       — Верно, — соглашается Кихён-калфа, поправляя немного съехавшую со стола кожу и следуя за фаворитом султана, пока Хёнвон, предусмотрительно помалкивая, держится в стороне, практически у двери, так как он в вопросах соколиной охоты может объяснить крайне мало. — Ты быстро схватываешь, хатун. Ну что, придумал узор?       — Да я пока думаю… а про какие путенки и бардачки говорил Шиндон-ага? — уточняет рыженький хатун, отчего уже и сам портной начинает смеяться, чуть ли не содрогаясь от хохота, пока Донхэ озадаченно смотрит на него. — Что?! Я опять что-то не так сказал?       — Опутенки и клобучки, Донхэ-хатун, — поясняет Шиндон, просмеявшись. — Опутенки — это такие не очень длинные кожаные ремешки, которые надеваются птице на лапы, по одной на каждую. Они нужны, чтобы удержать птицу на руке, и делаются парами, чтобы во время неожиданного рывка птица не поранила себе лапу. Сделать опутенки гораздо проще — мы просто возьмём старые наброски и изготовим по ним. Они будут средней длины, чтобы сокол не зацепился случайно за кусты или ветки, так что из оставшейся кожи мы сможем сделать несколько пар. Раньше их делали из конского волоса, но в последние годы мы тоже перешли на кожу. Опутенки нужно постоянно смазывать и заменять при первых возникших трещинах, так что эти вещи очень нужные и полезные — в избытке их никогда не бывает.       — Ремешки, значит? — любопытно переспрашивает Донхэ, наблюдая за тем, как портной ставит руку на стол во время своих слов и показывает, что ремешок закрепляется не на пальцах птицы, как хатун сперва показалось, а выше, на самой вертикальной части лапки. Но так ему кажется даже более логично: если эти опутенки затянуты так высоко, то благодаря широкой части лап, где расставлены пальцы в разные стороны, то эти ремешки не соскользнут. Правда, портной не пояснил ещё одно название и, вспомнив об этом, Шиндон-ага торопливо поясняет дальше:       — А клобучки, Донхэ-хатун, — это такие специальные мешочки, которые надевают птице на голову. Там есть специальные затяжки, чтобы сокол не мог сбросить этот мешочек сам, и отверстие для клюва и ноздрей, чтобы он мог свободно дышать — и, на самом деле, эти клобучки очень полезны. Пока шехзаде едет на охоту, на голове сокола надет клобучок, и птица не отвлекается на дорогу, людей и собак и не тревожится, поскольку ничего не видит. Этот мешочек снимают с головы птицы непосредственно перед самой охотой. Когда клобучок будет готов, мы ещё его покрасим в яркие цвета, чтобы, если вдруг сокол сорвётся с руки в этом клобучке, его легко можно было найти.       — Это всё так интересно… — задумчиво протянул Донхэ, согласно закивав, чтобы портной знал, что хатун его понял. — Вот бы посмотреть, как проходит эта охота с соколами…       — Только не вздумай просить шехзаде об этом, — тут же встревает Шивон-ага, нахмурившись. — Особенно на праздновании. Можешь попросить об этом Повелителя, но не раньше, чем закончится праздник в честь дня рождения шехзаде. Повелителю сейчас не до твоих желаний. Да и ты вообще умеешь ездить верхом?       — Да понял я, я же не совсем из ума выжил, — бурчит Донхэ, недовольно поморщившись: едва в его рыжей головёнке появилась мысль, что, если сделать во дворце привычным поведением то, что фаворит султана выбирается из дворца верхом на лошади, то в день побега, возможно, никто не сочтёт его поведение подозрительным, как Шивон на удивление предусмотрительно тормозит его энтузиазм. — «Нужно попросить султана взять меня с собой на конные прогулки», — думает рыженький хатун, стараясь не улыбаться слишком широко. — «Возможно, супруги султана тоже выбираются на такие прогулки, потому можно будет навязаться на прогулку с валиде, потому янычар не смутит моё желание «прогуляться» в день побега с Рёуком… И как Сонмина затянуть в эту «прогулку», я тоже придумаю».       — Верхом… не знаю даже, — с сомнением добавляет рыженький хатун: в его воспоминаниях совершенно нет ничего о лошадях, но это не особо расстраивает омегу — если уж он учится плавать, то его и верхом на лошади могут научить ездить. — Шехзаде я об этом не попрошу в любом случае, а с Повелителем я переговорю, когда он будет в подходящем для этого настроении. На чём мы остановились, на узоре на перчатке?       — Да, вот в этой части, — выражение лица Шивона-ага до сих пор так и излучает сомнения и подозрения в отношении слов хатун, но в итоге он молча соглашается со словами Донхэ и указывает ему на свободную часть перчатки, широкую и подходящую для какого-нибудь орнамента. — Здесь сделают вышивку, тебе только нужно придумать узор.       — А какой узор вообще можно сделать на такой перчатке? — задумчиво вопрошает Донхэ, оглядывая зону, на которой будет узор: он ещё не так хорошо знаком с корейской культурой, но Инсон-ага успел пояснить хатун, что символы на одежде, орнаменты на стенах и даже узоры на деревянных дверях и воротах могут означать очень многое.       — Если ты уже проходил символизм на занятиях с Инсоном-ага, то ты знаешь, что в нашей культуре есть множество символов, которые предназначены, чтобы привлечь благо, — поясняет Кихён-калфа, легко постучав ногтями по поверхности пергамента на столе. — Например, можно сделать дракона, главу всех животных, или птицу, журавля или феникса, как символ сыновьей почтительности.       — Можно сделать тигра, чтобы предотвратить зло, — добавляет Шивон-ага, и от его слов Донхэ рефлекторно поёжился: в памяти сразу же всплывает часть предсказания Чжухона-фалджи. — «Загляни в глаза тигру, обрети то, что искал — иначе ты погибнешь», — гласило предсказание, но никакого тигра Донхэ до сих пор так и не нашёл, разве что Повелитель называл Тэмина-султан своим «львёнком», но это, как оказалось, обычное ласковое прозвище среди членов династии. — «Значит ли это, что если я попрошу сделать на перчатке шехзаде вышивку с тигром, то мне нужно заглянуть именно в глаза Мингю-шехзаде?» — эта мысль Донхэ не особо нравится, потому он хочет выбрать какой-нибудь другой узор. — «Посмотрим, как тогда сбудется эта часть предсказания…»       — Может, сделать голову водяного буйвола? — предлагает Донхэ, спешно припоминая, откуда это животное вообще возникло в его голове. — Кажется, Инсон-ага говорил, что его рога приносят большую удачу, только я никогда не видел это животное…       — Ты не мог видеть водяного буйвола, потому что у нас их стали разводить после Войны Трёх Миров, — поясняет Шивон-ага, качнув головой. — Они обитали далеко на юго-востоке, и их разводили в Китайском царстве. После победы Повелителя несколько десятков молодых и сильных животных были пригнаны в Корею. Эти буйволы отлично вспахивают рисовые поля, так как у них большие копыта и сильные суставы ног. Ещё они дают больше молока, чем наш скот, но мы не используем их для этих целей. Зато из их шкур получается хорошая и крепкая обувь.       — А что, отличная идея, — Кихён охотно поддерживает задумку рыженького хатун, с одобрением посмотрев на него. — Шиндон, может, тогда сделать контур головы буйвола и его рога? Ну, чтобы не вдаваться в слишком мелкие детали. Ещё и два рога получится — удача в двойном размере, можно сказать.       — Сейчас набросаю, подожди немного, Донхэ-хатун, — пухлый портной тут же принимается набрасывать чёрными линиями предполагаемый узор на свободном кусочке пергамента, старательно вырисовывая контуры этой большой морды водяного буйвола.       — И по этим линиям пойдёт вышивка? — заинтересованно уточняет Донхэ, перегнувшись через стол, чтобы видеть набросок. — А какого цвета? Нити будут золотые?       — Можно и золотые, — соглашается Шиндон, старательно вырисовывая дуги, которые под умелой рукой портного превращаются в тонкие, но длинные рога. — На тёмной перчатке будет хорошо смотреться. Тогда и в кисточку добавим золотые нити. Тебе всё нравится, Донхэ-хатун? Я уже могу показывать эти наброски шехзаде?       — Да… да, надеюсь, шехзаде понравится, — Донхэ косится на Хёнвона и, убедившись, что тот согласно кивает, тоже кивает портному, полностью одобряя полученные наброски. — «И надеюсь, что и Хичолю-султан всё понравится и он не будет считать, что я желаю отравить его сына…» — разговор с хасеки и пояснения слуги так и не выходят из головы рыженького хатун, но об этом он подумает позже, уже когда праздник закончится. — «Пока всё, что мне следует делать — это как можно меньше мелькать во всех событиях дворца и вести себя очень тихо. Возможно, после празднования Хичоль-султан будет меньше меня контролировать и я попробую подвести наш побег к возможности уехать верхом. Ведь так мы сможем уехать далеко, правда?..»       С этими мыслями Донхэ вполне уверенно топает по направлении к гарему — за всё это время именно этот путь ему запомнился лучше всего. Омега так задумался над тем, как после нескольких конных прогулок с Повелителем и, возможно, с супругами султана, можно будет выбраться из дворца без сопровождения в какой-нибудь подходящий момент, что даже прослушал, как Кихён-калфа, нагоняя их, что-то негромко сказал Хёнвону и тот ушёл совсем в другом направлении. Встрепенувшись, Донхэ озадаченно провожает его взглядом и обеспокоенно косится на невысокого калфу, тихо поинтересовавшись:       — А куда ты отправил Хёнвона, Кихён-калфа?       — Шивон-ага сказал, что Джено просил Хёнвона зайти и взять для тебя какой-то тонизирующий настой, — калфа пожимает плечами, указывая Донхэ путь. — Идём, я провожу тебя в гарем.       — Как скажешь, — рыженький хатун совершенно не хочет спорить, потому и довольно послушно отправляется следом за Кихёном — в отличие от того строгого лекаря его помощник, Джено, хоть и не отличается манерами и приветливой манерой общения, всё-таки кажется фавориту султана более приятным человеком, которому можно доверить своё здоровье, особо не задумываясь. — «Наверное, тонизирующий настой после плавания мне не повредит», — думает Донхэ, вспоминая, что он вчера занимался плаванием и небольшая тяжесть в мышцах всё-таки ощущается. — «Просто рассказ Хёнвона о прошлом хасеки отвлёк меня от этих ощущений…»       — Ты совершенно не казался удивлённым тому, что происходило у портных, — комментирует Кихён, немного снизив темп своей ходьбы. — Значит, ты уже осведомлён о том, почему все так обеспокоены с этим празднованием. Подобных событий во дворце не было уже больше года.       — Да, а ещё у хасеки есть весомый повод досконально всё проверить в такой день, — морщится Донхэ, не сразу обратив внимание, что калфа задумчиво на него смотрит, едва заметно покачивая головой. Когда Кихён, омега с запахом персика, убеждается, что теперь хатун готов его слушать, он придерживает Донхэ за локоть и сворачивает за угол, потянув фаворита султана за собой:       — Языка решил лишиться? Так тебе здесь это быстро устроят. Что тебе уже успели рассказать и с кем ты об этом трещал, как ворона?       — Ни с кем. Мне просто рассказали о том, почему подарки от гарема для детей Повелителя — это непростая и опасная тема для хасеки, — признаётся Донхэ: сейчас упираться в своих познаниях всё равно, что переливать воду в решето. — В этом дворце куда ни взгляни, так наткнёшься на какую-нибудь историю, о которой запрещено говорить…       — Более того — ты сам эти истории создаёшь, — строго напоминает невысокий калфа. — Так что на твоём месте я бы сейчас старался привлекать к себе как можно меньше внимания. Все и так с ног сбились, приводя дворец и сад в праздничный вид, и только твоего болтливого языка сейчас всем для очередных проблем не хватало.       — Понял, буду сидеть в бассейне, учиться плавать и притворяться водорослью, — бурчит фаворит султана: Кихён, как и всегда, вовремя напомнил ему о том, что Донхэ продолжает говорить быстрее, чем думать, и, пожалуй, в этом дворце подобные советы чуть ли не единственные не заканчиваются какими-то наказаниями, что для хатун особенно важно. В ответ на это калфа лишь молча кивает и степенно продолжает свой путь, дожидаясь, пока Донхэ нагонит его. И, подбегая ближе к омеге с запахом персика, рыженький хатун, немного подумав, опасливо интересуется:       — Кихён-калфа… а почему ты мне помогаешь?       — Что, все подходящие варианты для твоих подозрений в «предательстве» закончились? — усмехается Кихён, многозначительно хмыкнув. — Могу не помогать, если тебя что-то не устраивает. Мне и без тебя забот хватает, Донхэ-хатун.       — Нет, я серьёзно, — Донхэ становится стыдно за тот разговор с калфой, когда хатун чуть ли не пылал гневом из-за тайн Хёнвона, ведь именно к этому Кихён и вёл, напоминая о столь запутанных подозрениях, с которыми Донхэ нужно быть очень осторожным. — Ты ведь практически с самого первого дня мне помогаешь. Почему? Ты же не знал, что я… попаду к Повелителю в покои так скоро.       — Никто не знал, что ты попадёшь в покои Повелителя так скоро, — усмехается Кихён, остановившись и обернувшись, задумчиво посмотрев на Донхэ: от калфы эти слова звучат по-особенному, так как он один из немногих обитателей дворца знает, что статус хатун был получен весьма условно. — А почему помогаю… Не знаю, честно говоря. Понравился ты мне.       — Понравился? — удивлённо повторяет Донхэ, нагнав Кихёна-калфу и озадаченно покосившись на него. — Чем же?       — Донхэ, я действительно не знаю, — признаётся калфа, покачав головой. — Наверное, Аллах пожелал, чтобы ты в этом дворце дожил хотя бы до утра — вот и сделал так, чтобы я на тебя внимание обратил. Ты же от безвредного осмотра отказывался так, будто тебя резать будут — думаешь, Сынхун стал бы с тобой церемониться?       — Так тебе просто стало меня жалко? — уточняет рыженький хатун: наверное, ему стоило обидеться на эти слова, ведь Донхэ всегда считал себя взрослым и самостоятельным, но ни раздражения, ни злости так и не появляется, ведь калфа коротко морщится, сразу же демонстрируя, что такие слова ему неприятны:       — Нет, Донхэ, дело не в этом. Если бы ты был круглым дураком и не умел слушать советы — помогать тебе из жалости не было бы смысла. Ты бы в первом же конфликте с Шивоном-ага меня бы за собой на дно морское потянул. Хотя какая-то доля истины в твоих словах есть — не сочувствуй я тебе, желание помочь было бы намного слабее.       — И опять мне приходится доверять тебе исключительно по своим ощущениям, — ворчит рыженький хатун, нетерпеливо топнув ногой. — Сперва Хёнвон держит от меня тайны, теперь ты…       — А ты от него секретов не держишь? — Кихён строго перебивает фаворита Повелителя, недовольно рассматривая его переменившееся выражение лица. — Да и от практически всего дворца тоже. В такой ситуации я уверен, что ты и со мной не во всём честен. Но мне твоя кристальная честность и не нужна — главное, ты достаточно откровенен, чтобы можно было решить, как уберечь тебя от казни.       — Это нечестно. Ты знаешь мои самые главные тайны, а я до сих пор не понимаю, почему ты даёшь мне советы и поддерживаешь меня, — Донхэ коротко пожимает плечами: теперь он абсолютно уверен, что Кихён-калфа его секреты не выдаст. Практически в любом секрете рыженького хатун так или иначе замешан и калфа, потому в надёжности Кихёна Донхэ больше может не сомневаться. Но калфа, как-то задумчиво усмехнувшись, протягивает руку и мягко прибирает выбившиеся рыжие пряди волос Донхэ за ухо, уже гораздо тише добавив:       — Ну… ты глупый и весьма упрямый мальчишка, который делает только то, что хочет — и то, что заставят. Но ты не плохой человек и это многие видят. Ты не побоялся ворваться к Повелителю в покои, чтобы защитить своего друга. Ты безрассудный и опрометчивый, но в то же время любопытный и добрый. Дети Повелителя к тебе тянутся, а они многих наложников повидали, так что в людях разбираются. Да и наш Повелитель… в этом дворце давно уже время словно застыло. Ты принёс перемены во дворец, Донхэ — и вернул во дворец жизнь, пусть пока ты особо не видишь разницы. Но для тех, кто живёт здесь много лет… им есть, с чем сравнить, можешь мне поверить.       — А я-то считал, что подобный интерес к наложникам — это обычное дело во дворце, — Донхэ недовольно поджимает губы, но от руки калфы не отстраняется: по сравнению с Хёнвоном, который так легко и спокойно пошёл помогать новому рабу, попавшему во дворец, участие Кихёна-калфы кажется Донхэ всё-таки более ненавязчивым и осторожным. — Я просто хотел сказать, что благодарен тебе за помощь, Кихён-калфа. Ты и из покоев Повелителя меня уводишь, и в моём запутанном статусе мне помогаешь, так что довериться в этом вопросе я могу только тебе.       — Донхэ, ты до сих пор ничего не понял? — теперь калфа совсем легко улыбается, наконец, разобравшись в причине столь неожиданных вопросов от фаворита султана. — В первую очередь твой «запутанный статус», как ты выразился, поддерживает сам Повелитель — без его благоволения я бы и половины для тебя сделать не смог. По его приказу тебя забираю из покоев Повелителя именно я, а не Шивон-ага. Очевидно, что Повелитель помнит, кто был свидетелем вашей с ним первой встречи.       — Тогда я вообще ничего не понимаю, — Донхэ устало вздыхает, покачав головой. — Но для чего Повелителю… такой хатун, как я? У него целый гарем в распоряжении, фавориты, супруги…       — А вот об этом тебе не со мной стоит говорить, — тень улыбки мгновенно слетает с лица Кихёна-калфы, когда фаворит султана снова возвращается к опасной теме. — Попробуй спросить об этом Повелителя, если тебя это так беспокоит. Кроме Повелителя, тебе никто на этот вопрос не ответит. Но обратись к нему не раньше, чем пройдёт празднование. Сейчас всем, и особенно Повелителю, совсем не до твоих вопросов.       — Да, это я уже понял, — Донхэ тут же соглашается: все так взбудоражены, что он и сам понимает — любые неосторожные вопросы могут легко вывести Повелителя из себя, а это рыженькому хатун сейчас совсем не нужно. — Я тебя понял и до окончания праздника я буду вести себя тихо. И… благодарю тебя за очередной совет.