Сердце султана

      — Хёнвон, уйми свой восторг, — морщится Донхэ, наблюдая за тем, как его слуга взволнованно бегает по покоям. — А ещё лучше — сядь рядом и объясни мне всё, что происходило там, снаружи.       — Ох, конечно, Донхэ, — омега с запахом винограда согласно кивает, усевшись на краю постели Донхэ-хатун. — Я просто так взволнован… День рождения Мингю-шехзаде, подумать только! Ты ещё и официально приглашён, а такого даже в былые времена не каждый хатун удостаивался…       — Давай по порядку, — просит рыженький хатун, нервно дёрнув плечом — то, что это «великая честь», омега с запахом грейпфрута уже понял и сам, а вот детали предстоящего события и необходимые правила ему приходится изучать любым доступным способом. — Я правильно понимаю, что из-за траура Повелитель запретил все подобные празднования во дворце? Как они обычно проходили?       — Ну… знаешь, я практически не присутствовал на таких праздниках, — признаётся Хёнвон, виновато пожав плечами. — В основном меня хасеки назначал к себе в слуги либо когда кто-то из его слуг уходил на нижний этаж, либо когда из-за течки отсутствовал сам хасеки и за ним требовался уход. Так что я могу рассказать тебе крайне мало.       — Ну не Сюмина с Чондэ же мне расспрашивать, верно? — Донхэ понимает, что выбор у него не очень большой: либо искать слугу, который присутствовал на днях рождения членов династии, либо приставать с этим вопросом к детям Повелителя, его супругам или, не приведи Аллах, к самому Ли Хёкджэ хан Ынхёку. — Давай, Хёнвон, помоги мне. Вспомни всё, что тебе об этом известно.       Конечно, Донхэ вполне мог найти Кихёна-калфу и хорошенько его расспросить либо же пристать с этим вопросом к Шивону-ага. — «Вот Хранитель гарема точно бы не отказался мне помочь, ведь он знает, что я официально приглашён…» — думает рыженький хатун, но Шивон-ага ему кажется лишь запасным вариантом — этому евнуху и так придётся о многом думать, поскольку подготовка к празднику и вправду планируется масштабная, даже со слов Хичоля-султан, а лишний раз бесить Шивона — это заиметь кучу проблем в дальнейшем. Отчасти именно поэтому Донхэ настаивает на том, что Хёнвону следует вспомнить всё, что он знает — просто потому, что это будет гораздо проще и быстрее, чем расспрашивать кого-то другого и старательно подбирать слова, чтобы не выглядеть «непочтительным к оказанной ему чести».       — Вообще, дни рождения членов династии и супругов султана — это довольно закрытые и скромные праздники, а не то, что ты привык видеть в гареме, — поясняет Хёнвон, не догадываясь, насколько масштабные пиршества Донхэ видел в Греции, на фоне которых даже пышные празднества гарема кажутся крайне скромными посиделками. Но, поскольку рыженькому хатун эти греческие пьянки уже давно надоели, он даже наоборот, вопреки ожиданиям слуги, радостно закивал, с интересом вслушиваясь в историю того, как дни рождения праздновались во дворце до ситуации с Химчаном-султан и последующего длительного траура.       — В основном на празднование приглашены члены династии и другие родственники султана, — продолжает говорить Хёнвон. — Как хасеки уже сказал, младший брат Повелителя, Чжоуми-султан, не сможет присутствовать на этом празднике, но это и неудивительно — Повелитель так неожиданно решил возобновить традицию, что получить сообщение о приглашении и приплыть во дворец из Китайского царства Чжоуми-султан попросту не успеет. Видимо, пятничная молитва и вправду прошла успешно, слава Аллаху. А вот племянник Повелителя, скорее всего, посетит дворец со своим матерью…       — Так племянник Повелителя — не сын Чжоуми-султан? — уточняет Донхэ, окончательно запутавшись и не понимая, как пятничная молитва связана с праздниками во дворце. — «Может, для Повелителя эта молитва в мечети была настолько важной, что после неё Ли Хёкджэ приободрился и нашёл в себе силы на подобные праздники?» — недоумевает рыженький хатун, так и не решаясь задать этот вопрос вслух. Но Хёнвон, который о причинах замешательства Донхэ не знает, отвечает только на то, о чём хатун спросил вслух:       — Нет, это единственный сын старшего брата Повелителя, Ли Кибома. Я тебе, кажется, уже рассказывал о нём — это был смелый воин, который избрал своим путём военное дело. Он отдал жизнь за султана Ли Юнхо, когда заслонил его собой от вражеской стрелы во время Войны Трёх Миров. Аллах свидетель, это был очень храбрый альфа.       — То есть, у Ли Кибома остались супруг и маленький сын, когда Ли Хёкджэ стал султаном? — Донхэ вспоминает, что что-то такое Хёнвон действительно ему говорил, но как тут упомнишь всех родственников султана, когда приходится запоминать всех и сразу?       — Верно, — Хёнвон одобрительно качает головой, явно радуясь тому, что в этом вопросе у рыженького хатун и его слуги нет проблем с пониманием. — Ли Кибом провёл обряд никяха с Ли Винвином немного раньше, чем Повелитель заключил брак с Чонсу-султан, но сын у них родился позже, чем Тэён-шехзаде. Можно сказать, что Ли Сонхва старше Мингю-шехзаде и других младших детей Повелителя, но младше Тэёна-шехзаде. Они практически ровесники.       — Вот как, — Донхэ не может сказать с уверенностью, что ему хочется знакомиться с ещё одним юным родственником султана, к тому же альфой, но пока что дети Повелителя производят на омегу вполне достойное впечатление. Даже малословный Тэён-шехзаде и резковатый в своём поведении Ёнгук-шехзаде при более близком общении оказались вполне неплохими парнями, сохранившими в себе детскую наивность, и уже обретающими некие взрослые суждения. — «Но окажется ли таким этот Ли Сонхва?» — Донхэ в принципе надеется, что не привлечёт большого внимания к себе на этом праздновании, так что если ему удастся просто понаблюдать за родственниками султана издалека, не вступая в диалог — это будет уже неплохо. — «Может, так я лучше смогу понять, в какой семье рос султан?» — предполагает рыженький хатун, задумчиво почёсывая макушку. — «Если, конечно, этот племянник будет походить на своего отца, Ли Кибома. Кажется, он и правда был достойным альфой, но отправился к Аллаху так рано…»       — Обычно, пока все гости и члены династии собираются вместе, празднование проходит в дворцовом саду, — рассказывает Хёнвон, потянувшись к рыженьким волосам Донхэ и, взяв изящный гребень, принимается бережно распутывать эти непослушные пряди. — Мингю-шехзаде будут вручать подарки, наложники, которых выберет Шивон, будут танцевать под плавную музыку, и родственники Повелителя будут беседовать о Мингю-шехзаде, поздравлять не только его, но и хасеки и самого Повелителя с этим событием. А потом празднование перейдёт в обеденный зал.       — То есть, сперва беседы и подарки, а потом праздничный стол? — уточняет Донхэ, поморщившись, когда Хёнвон случайно потянул за спутанную прядь. — В Греции всё проходило совсем иначе. Все празднования начинались с пира, на котором все напивались до неконтролируемого состояния, а уж потом вспоминали про подарки… если рядом не оказывалось рабов, с которыми можно «поразвлечься».       — Что ты, Донхэ! — ужаснулся Хёнвон, чуть было не выронив гребень из рук. — Какие ужасные обычаи! Слава Аллаху, что ты ни разу не попался такому пьяному альфе… Здесь порядки совсем другие, ведь пустые пьянства гневят Всевышнего. Крепких алкогольных напитков на празднике не будет, да и слишком пышных столов тоже. В обеденном зале соберутся только родственники Повелителя, так что я очень сомневаюсь, что тебя туда пригласят. Там будут различные традиционные блюда, такие как суп из водорослей и рисовые пироги. Всё-таки этот праздник больше связан с восхвалением величайшей милости Аллаха — благополучном рождении Мингю-шехзаде семнадцать лет назад. Такие празднования призваны объединять близких и напоминать о том, что всё происходит по воле Всевышнего, а не для того, чтобы напиться до беспамятства.       — То есть, всё моё приглашение ограничится времяпровождением в дворцовом саду и вручением подарка Мингю-шехзаде? — Донхэ не скрывает, что он даже обрадовался такому развитию событий: несмотря на то, что попробовать те блюда, что будут поданы в обеденном зале, весьма хочется, рыженький хатун прекрасно понимает, что в присутствии родственников Повелителя ему кусок в рот не полезет. Да и раз Хичоль-султан сказал, что гарем тоже получат угощения и смогут выпить вкусного шербета и отведать вкусных сладостей в честь дня рождения Мингю-шехзаде, то, в целом, вечер обещает быть весьма приятным.       — Полагаю, что так, — Хёнвон с удивлением смотрит на Донхэ, но, немного помолчав, снова возвращается к своему занятию и занимается рыженькими прядями хатун, старательно их расчёсывая. — Правда, я не знаю, кто именно тебя пригласил и какие у членов династии планы на тебя во время этого праздника. Может, тебя пригласил Мингю-шехзаде или же сам Повелитель…       — Или Хичоль-султан, — добавляет рыженький хатун, поёжившись: ему после разговора с хасеки кажется, что идея этого «приглашения» пришла в голову Хичолю-султан сразу же после того, как Донхэ-хатун ему заявил, что, кроме как милости в отношении Хансоля, фавориту султана совершенно не о чем просить. — «И этот омега говорил мне о том, что нужно держать под контролем чувство обязанности кому-то? Да он сам своё правило не соблюдает!»       — Или Хичоль-султан, — соглашается Хёнвон, оживившись от этого предположения. — Так вы об этом разговаривали наедине, Донхэ? Правда ты выглядел таким удивлённым, когда хасеки заговорил о празднике…       — Нет, мы говорили не об этом, — ещё утром рыженький хатун решил бы, что Хёнвону не стоит сообщать всё, что было во время разговора с хасеки, но после того, что сегодня произошло, Донхэ пришёл к вполне логичному выводу, что слуге можно доверить многое — ну или хотя бы создать вид полного доверия. — Вообще, хасеки пришёл сказать, что для всего дворца и в особенности для Повелителя у Тэян-султан обычная простуда и больное горло. Сынхун уже осмотрел его, а Чангюн-ага подготовил все напитки, которые рекомендовал Джено…       — Правда? Слава Аллаху, — радуется Хёнвон, выдохнув с плохо скрытым облегчением. — Да, хасеки принял мудрое решение. Ты же заверил его, что мы будем говорить всем именно эту версию?       — Да, конечно, я пообещал, что мы будем говорить то, что придумал хасеки — он для этого и приходил, — Донхэ решает не говорить слуге о том, что хасеки дал ему возможность попросить что угодно, что может понадобиться хатун, а он истратил это пожелание на Хансоля, и, возможно, впустую. — «Пусть лучше Хёнвон сочтёт Хичоля-султан невежливым, чем меня — совсем обезумевшим…» — думает рыженький омега, и того, что Хёнвон сделал вполне логичные выводы о хасеки и сам — Донхэ вполне достаточно.       — Тогда это может значить, что хасеки сам пригласил тебя на празднование дня рождения Мингю-шехзаде, — задумчиво произносит слуга с серыми волосами. — Я же говорил тебе, Донхэ, что хасеки не забывает тех, кто сумел в чём-то помочь детям Повелителя…       — Только не вздумай заявить нечто подобное в разговоре с кем-то ещё, — Донхэ резко поворачивается к Хёнвону лицом, встревоженно уставившись на него. — Мне ещё не хватало, чтобы хасеки считал, что я специально создаю для его детей опасные ситуации, чтобы потом спасти. Мне же тогда сразу голову отрубят…       — Что?! Никто так не подумает! — горячо возражает Хёнвон, мотая головой. — Ты преувеличиваешь, Донхэ. Хасеки точно очень рад тому, что ты вовремя оказался рядом с Тэяном-султан, раз он даже пригласил тебя на день рождения своего старшего сына…       — Кстати об этом, — Донхэ спешно решает сменить тему, раз слуга сам подошёл к интересующей его теме. — И как мне нужно будет одеться на это празднование? Опять навешаешь на меня кучу украшений, чтобы и сам мог принарядиться? И что мне подарить шехзаде?       — О, Донхэ, вот это тебе точно понравится, — загадочно отвечает Хёнвон, хитро заулыбавшись. — Поскольку на этом праздновании будет много альф, да и дни рождения отличаются скромностью и целомудренностью, тебе нужно будет одеться очень скромно. Обязательно вуаль, из макияжа можно разве что неярко подкрасить глаза и брови, и одежда должна быть закрытой, без броских и гремящих украшений.       — Слава Аллаху! — радостно восклицает Донхэ, даже вскинув руки под расслабленный и тихий смех Хёнвона. — Всё, больше ни по каким праздникам в гареме я ходить не буду! Отныне дни рождения членов династии — мои самые любимые праздники!       — Знаешь, я впервые вижу омегу, который не хочет принарядиться по случаю, — хихикает слуга, но радоваться рыженькому хатун не мешает — видимо, Хёнвон уже успел привыкнуть к тому, что Донхэ чужда вся эта роскошь. — Надеюсь, что ты хорошо проведёшь там время и члены династии будут довольны тобой.       — Почему только я? Тебя ведь тоже пригласили, — напоминает рыженький хатун, посерьёзнев: он точно помнит, что Хичоль-султан упомянул ещё и его слугу как приглашённого. — Разве нет? Вряд ли хасеки оговорился.       — Хичоль-султан скорее говорил о том, что я должен тебя сопровождать, — с тихим вздохом поясняет Хёнвон, коротко пожав плечами. — Я не приглашён как гость, в отличие от тебя. Но зато мне не придётся заниматься организацией всего этого праздника — раз я сопровождаю тебя, то мне не поручат никакую работу, что может случиться со слугами других хатун. Зная дотошность Хранителя гарема в таких вопросах, я уверен, что ко дню рождения Мингю-шехзаде дворец будет блистать своей чистотой и порядком.       — Всегда готов вляпаться в любые церемонии и празднования членов династии, если это поможет тебе бездельничать целый день, — неловко шутит Донхэ, пытаясь разрядить обстановку, и это помогает: едва успев отложить гребень на стол, Хёнвон чуть было с кровати не падает со смеху, совсем перестав беспокоиться об их утреннем разговоре. — «Вот так-то лучше…»       — Так а что там с подарком? — напоминает рыженький хатун, позволив слуге вдоволь посмеяться. — Мне же надо что-то подарить шехзаде… но что дарить сыну султана, у которого наверняка и так всё есть?       — А вот тут уже сложнее, — задумывается Хёнвон, переставая хихикать. — Обычно мало кто из наложников дарят членам династии подарки. Скорее гарем делает подарки для султана, чтобы привлечь его внимание, либо для супругов султана, если точно знают, что именно они хотят получить. Детям Повелителя как-то наложники практически ничего и не дарили…       — Что, совсем ничего не дарили? — умоляющим голосом тянет Донхэ, не на шутку встревожившись: в его представлении появиться на таком празднике без подарка — это будет попросту верх неприличия, даже если он просто фаворит отца, так сказать, виновника торжества. — Подумай хорошенько, Хёнвон, иначе у меня будут огромные проблемы…       — Практически ничего, — повторяет слуга, пожимая плечами. — По крайней мере, юным детям Повелителя гарем точно ничего не дарили. Но я слышал, что когда сам Повелитель ещё был юным шехзаде, наложники его отца, султана Ли Юнхо, из тех, кто помоложе и кто рассчитывал в дальнейшем попасть в гарем к будущему султану, оказывали ему различные знаки внимания с помощью подарков на дни рождения. Кто-то из наложников танцевал, кто-то обучался виртуозной игре на музыкальных инструментах, а кто-то писал стихи.       — Хёнвон, ну ты как это себе представляешь? — Донхэ хочется за голову схватиться, когда он понимает, насколько влип: у обитателей гарема никогда не было чётких правил, что дарить детям Повелителя, и все знаки внимания оказывались только шехзаде — будущему султану, либо самому действующему правителю. Ни то, ни другое рыженькому хатун не подходит совершенно — Донхэ не планирует попадать в гарем к Мингю, и потому все подобные подарки, предназначенные скорее для того, чтобы привлечь внимание к себе, омеге совершенно не подходят.       — Музыкальные инструменты и стихи мне неподвластны, а танцую я действительно неплохо, но как это будет выглядеть?! — Донхэ стоит больших трудов удержать себя в руках и не наорать на невиновного в сложившейся ситуации слугу — не Хёнвон виновен в том, что во дворце подобное отношение к подаркам. — Это же не день рождения Повелителя, да даже не кого-то из его супругов — это день рождения его сына! Каким глупцом я себя выставлю, если вздумаю подарить сыну Повелителя танец?! А главное — сколько я после этого проживу и дадут ли мне закончить мой последний в жизни танец в принципе?!       — Донхэ, не злись. Я всего лишь пытаюсь вспомнить, что дарили юным шехзаде, — Хёнвон, к счастью рыженького хатун, не обиделся, но невольно нахмурился, уже больше сосредоточившись на порученном ему задании — слуга вовремя понял, что Донхэ не шутит и действительно уже готов начать паниковать. — Вообще, кажется фавориты дарили султану рубахи, пояса или кафтаны, расписанные их собственной вышивкой…       — Да Хичоль-султан меня на этом поясе повесит ещё до того, как я успею предложить его шехзаде, — мрачно отвечает Донхэ, поморщившись. — Помнишь, как он из-за персика, предложенного Тэяну, взбесился?       — Ну, в твоих словах есть смысл, — соглашается Хёнвон, печально вздохнув — слуге определённо не нравится то, что он не способен придумать для своего господина отличную или хотя бы просто неплохую идею подарка для Мингю-шехзаде. — Но можно ограничиться, например, носовым платком, который ты мог бы украсить вышивкой…       — Так, Хёнвон, давай договоримся сразу. Все варианты народного творчества в качестве подарка для шехзаде мы отметаем, — Донхэ подобные предложения уже начинают надоедать, да и себя с иглой для вышивки в пальцах он видел с трудом, примерно также, как себя с каким-нибудь музыкальным инструментом в руках. — Что ещё можно подарить Мингю? Может, я договорюсь с Чангюном и приготовлю что-нибудь вкусненькое?       — Ты сам только что вспомнил ситуацию с персиком. Думаешь, хасеки позволит тебе протащить на день рождения его сына приготовленное тобой блюдо, даже если Чангюн поклянётся перед всеми, что ни на шаг от тебя не отходил? — тихо уточняет Хёнвон, и рыженький хатун тут же понимает, как оплошал. — «И то правда — хасеки может посчитать дурным знаком, что едва он позволил мне позавтракать вместе с его младшими детьми, как этот завтрак чуть не окончился катастрофой», — мрачно думает Донхэ, согласно покачав головой. — «Да и ни к чему во дворце знать, что я неплохо умел готовить греческие блюда. Переведут ещё из фаворитов в поварята…»       Хоть возиться на кухне под защитой Чангюна-ага было бы не так плохо, Донхэ всё равно понимает, что план раскрыть дворцу свои умения в готовке не очень благонадёжен. По крайней мере, даже если бы всё сложилось удачно, рыженький хатун обязательно бы влип в неприятные ситуации по части следования рецептам корейской кухни. — «Я даже не помню, сколько соли надо добавлять в кашу чук при варке, какой из меня повар…»       — Тогда что мне подарить шехзаде? — уже риторически вопрошает Донхэ, устало плюхнувшись на свою постель и задумчиво рассматривая потолок. — Украшения альфам не положены — по крайней мере, из тех, к которым я и ты имеем доступ. Еду нельзя, переводам греческих легенд скорее Ёнгук и Тэян с Тэмином обрадуются. Заказать у Шивона купить какое-нибудь оружие на рынке? Так я в этом не разбираюсь, да и он, наверное, тоже.       — Да уж, в оружии из тех, кто выходит из дворца, только янычары и Повелитель разбираются… — усмехается Хёнвон, но, опасливо покосившись на задумавшегося Донхэ, он тихо уточняет:       — Ты же не собираешься…       — Я просто перебираю варианты, а не сообщаю список дальнейших действий, — отмахивается Донхэ: страх слуги, что рыженький хатун додумается обратиться за помощью к Повелителю или, не приведи Аллах, к Кюхёну-паше или Ифаню-паше, практически не имеет оснований. — «Кюхён мне точно не поможет», — убеждён Донхэ, потому и не воспринимает эту идею всерьёз. — «Ифаня-пашу ещё найти надо, да ещё и объяснить, что мне нужно, да так, чтобы он понял и не принёс вместо меча какой-нибудь глиняный горшок. А Повелитель…»       Во многих вопросах именно султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк вполне охотно просвещал Донхэ и в своей манере умеющего заинтересовать собеседника любой темой Повелитель добился немалых успехов в обучении своего фаворита — это даже Донхэ-хатун охотно готов признавать. — «Одно лишь прочтение меня по сказке, которая мне понравилась больше всего…» — от мысли о той встрече, когда омеге приходилось срочно уводить султана из гарема из-за неожиданной течки Хёнвона, по коже Донхэ снова пробегает россыпь мурашек. — «И тогда же султан мне показал, как непросто быть альфой, когда приходится сдерживать свои… звериные порывы».       Но при этом в вопросе подарка Донхэ совершенно не хочет обращаться к султану за советом. — «Что, если пригласил меня не Хичоль-султан, а Повелитель, и это — очередное его испытание?» — предполагает рыженький хатун, задумавшись. — «Возможно, он ждёт от меня какого-то очередного неожиданного действия. Но что мне выбрать, чтобы и Повелитель был мной доволен — и шехзаде понравилось, да ещё и чтобы правила дворца не были нарушены?»       Поскольку хорошей идеи ни Хёнвону, ни Донхэ в голову так и не приходит — рыженький хатун предлагает слуге пока выбросить это из головы. Омеге в любом случае нужно отправляться к летописцам, раз сегодня у него нет занятий, а Хёнвону нужно найти Сынхуна-ага и Джено и договориться, что фаворит султана отныне все осмотры будет проходить у помощника лекаря.       — Только не уходи никуда, никому не сказав, Донхэ-хатун, — напоминает Хёнвон, быстро шагая следом за омегой с запахом грейпфрута и указывая ему путь. — Дождись меня или кого-нибудь из евнухов, чтобы они могли сообщить мне, где ты. Ты же не хочешь, чтобы хасеки был нами недоволен?       — Да мне и идти-то некуда, — Донхэ спешит заверить слугу, что никуда уходить он не собирается. — Работы мне предстоит много, так что мы с тобой увидимся позже. Заодно попробую расспросить летописцев. Может, они дадут мне почитать записи того, что раньше дарили детям Повелителя приглашённые гости, или хотя бы сами расскажут…       — Донхэ-хатун, это отличный план! — Хёнвон смотрит на рыженького хатун с неприкрытым восхищением: после предположения, что Донхэ отправится к янычарам для расспросов, вариант с летописцами кажется слуге идеальным. Правда, вне покоев к Хёнвону снова вернулась привычка разговаривать согласно дворцовому этикету, но к этой мелочи Донхэ-хатун уже вполне привык, чтобы обращать на это своё внимание.       — Сонмин! — тут же восклицает рыженький хатун, как только переступает порог огромного помещения, где летописцы трудятся целыми днями. — Сонмин, ты здесь?!       — Донхэ-хатун… — вздыхает Хёнвон, желая напомнить Донхэ о правилах этикета, пока другие летописцы не сделали это за него, но новый помощник летописцев уже узнал голос своего друга и с радостной улыбкой спешит к нему навстречу, негромко воскликнув:       — Донхэ, что ты здесь делаешь? Тебе снова Повелитель задал сказки почитать?       — Боюсь, в этот раз всё немного сложнее, — признаётся Донхэ, заулыбавшись — за последние дни он успел соскучиться по своему другу, ведь Рёук благодаря Шивону сумел навестить рыженького хатун на нижнем этаже, а вот Сонмин такой привилегией не обладал. — Я даже не знаю, с чего начать…       — Начни с разговора с Повелителем в дворцовом саду, Донхэ-хатун, — подсказывает Хёнвон, удовлетворённо качнув головой. — Мне нужно идти. Попозже я зайду за тобой.       — Какой он строгий, — настороженно произносит Сонмин, поравнявшись с Донхэ, когда слуга хатун выходит в коридор и прикрывает дверь за собой. — Тебе без слуги никуда ходить нельзя, да?       — В каком-то роде, — соглашается Донхэ, пожав плечами. — Но он неплохой, на самом деле, и во многом мне помогал, хоть я и не всё могу ему рассказать…       — Я тебя понял, не продолжай, — отмахивается помощник летописца, омега с запахом яблока, одёргивая свою светлую однотонную рубаху. — А о каком разговоре с Повелителем твой слуга говорил? Тебе снова нужно найти что-то в летописях?       — Вообще, всё началось с того, что, как и сказал Хёнвон, я оказался в дворцовом саду вместе с детьми Повелителя после того, как вернулся с нижнего этажа, — начинает Донхэ свой рассказ, присаживаясь на ближайшую скамью, на которую ему молча указывает друг. — Ну и мы немного пообщались… и, в общем, отныне дети Повелителя знают, что я помню некоторые греческие легенды — и они попросили меня записать их на корейском языке. А раз я до сих пор ещё плоховато пишу — я попросил у Повелителя разрешение взять тебя в помощники, так что…       — И почему я не удивлён? — Сонмин покачивает головой, тихо посмеиваясь. — Ладно, помогу, чем смогу. Что от меня требуется?       — Вообще, я обставил всё так, что я буду как будто диктовать — а ты записывать и поправлять какие-то детали, какие ты помнишь лучше, — рыженький хатун говорит тише, наклонившись ближе к своему другу. — Тогда никто не будет удивляться тому, что я здесь часто нахожусь вместе с тобой, да и в пергамент к нам заглядывать не будут, так что мы можем хорошенько продумать наш план…       — Кстати о плане, — омега с запахом яблока немного оживился, явно обрадовавшись такому раскладу дел. — Пока ты был на нижнем этаже, я выпросил у Ильхуна-челеби* карту этого этажа…       — Правда? Это же отлично! — возликовал Донхэ, но, осекаясь из-за настороженных взглядов других летописцев, занятых своим делом, фаворит султана нервно сглотнул, придвинувшись ещё ближе к Сонмину. — А… кто такой «челеби»?       — А, так называют наставников: писателей, учёных, лекарей или вот, летописцев, — поясняет Сонмин, догадавшись, что и об этом статусе его друг практически ничего не знает. — Конечно, у известных наставников титулы гораздо длиннее, но в целом всех можно назвать «челеби».       — То есть, Инсон-ага и другие наставники детей Повелителя тоже «челеби»? И Сынхун и его помощник тоже? — уточняет рыженький хатун, понимая, что он снова начинает путаться, но помощник летописца тут же возражает:       — Нет, Донхэ, Инсон-ага кастрированный альфа, потому называть его «челеби» нельзя, как и Сынхуна-ага. А помощник лекаря… наверное, он ещё слишком юн для подобных обращений. Не бери в голову, ты всё равно, наверное, кроме членов династии только гарем да евнухов и видишь.       — Да как тебе сказать. Я уже с некоторыми янычарами знаком, — морщится Донхэ, чтобы не видеть насмешливую улыбку Сонмина. — Это ещё одна долгая история. Один из них — личный телохранитель Повелителя, а другой — Хранитель покоев султана. Приходится то и дело с ними сталкиваться.       — О, Ифань-паша и Кюхён-паша? — догадливо вопрошает Сонмин, задумчиво почесав затылок. — Слуги судачили, что у них вроде как конфликт, но в детали я не вслушивался. И что, как тебе эти альфы? Говорят, что они вроде симпатичные.       — Это единственное, что тебя волнует? Они заносчивые, высокие и в любой момент готовы друг с другом сцепиться — всё как обычно, — язвит Донхэ, чувствуя от этих привычных острот небывалый прилив сил: всё-таки он успел соскучиться не только по Сонмину, но и по той лёгкости, с которой при нём всегда можно было говорить то, что думаешь. — Но при Повелителе становятся тише мышей в подвале. Может, оно и к лучшему. При них невозможно расслабиться.       — Да у тебя всегда были… непростые отношения с альфами, — напоминает Сонмин, вздыхая и вовремя решая сменить тему. — Но по крайней мере Повелитель вроде продолжает «вызывать тебя к себе». Как думаешь, почему он поддерживает эту твою ложь?       — Именно об этом я стараюсь сейчас не думать, — признаётся рыженький хатун, рефлекторно поёжившись: от одной мысли о том, что столь проницательный султан при желании быстро разгадает все секреты, что Донхэ так тревожно хранит, омегу начинает лихорадить. — Давай лучше поторопимся с изучением плана дворца, чтобы мне не пришлось объясняться с Повелителем по этому поводу.       — Давай-ка лучше начнём с какой-нибудь небольшой греческой легенды, — советует помощник летописцев, покачав головой. — После всего, что я слышал о тебе, даже не выходя отсюда, я уверен — за тобой постоянно кто-то наблюдает, и явно не один человек. Так что давай сперва сделаем вид, что мы изо всех сил трудимся над греческими легендами, чтобы тебе было что показать Повелителю, а потом я покажу тебе эту карту.       И Донхэ понимает, что его друг в очередной раз оказывается правым — сейчас к его «помощи летописцам» будет направлено большое внимание членов династии и объяснить, почему никаких результатов от этой «помощи» так и нет, фаворит султана просто не сможет. Согласно вздохнув, рыженький хатун решает пока отложить вопрос с подарком для шехзаде — у них пока есть дела и поважнее. Единственное, что добавляет Донхэ перед тем, как Сонмин отправляется за кисточками, тушью и пергаментами, так это:       — Тогда давай сперва начнём с легенд про животных. Желательно, про коней. Одному шехзаде это очень понравится.

***

      — А ничего, что мы записываем все части легенды не по порядку? — Донхэ задумчиво подпирает голову рукой, наблюдая за тем, как Сонмин старательно переписывает на пергамент всё, что им обоим удалось вспомнить. — Не будет ли путаницы?       — Нет, не волнуйся, — помощник летописцев приподнимает голову, отвлекаясь от своего занятия. — Мы же сейчас с тобой просто вспоминаем всё, что доводилось услышать в Греции. Затем мы определим очередность всех фрагментов и приведём весь текст в порядок, а уж потом я перепишу его в конечный вариант.       — А что, греческого варианта легенды о Пегасе здесь нет? — уточняет рыженький хатун, задумавшись: он вспоминает, что дети Повелителя что-то говорили ему о том, что во дворце есть легенды, которые летописцы ещё не сумели перевести должным образом. — Может быть, мы сможем просто написать на корейском языке то, что записывали греки?       — А я думал, что ты не выдержишь всего этого гораздо раньше, — хихикает Сонмин, покачав головой. — Я пока за пергаментом ходил, поискал, что из греческих легенд здесь хранится. В основном там сказано о богах с горы под названием Олимп. Вряд ли челеби интересовали магические животные из сказок Греции…       — Ну, я должен был попытаться, — вздыхает Донхэ, нехотя признавая своё поражение: по крайней мере, теперь они с Сонмином знают, что часть обширных легенд про древнегреческих богов хранятся у летописцев, потому дальше им будет гораздо проще с тем, чтобы справиться с делом, которое рыженький хатун невольно навязал себе и своему другу. — Хорошо, мы больше ничего не упустили?       — Ну мы можем добавить, почему считается, что Пегас именно белый, — предлагает Сонмин, задумчиво покручивая кисточку в руках и умудряясь при этом не капнуть ни единой лишней капли туши с её кончика на пергамент. — Наверное, это будет важно для Ёнгука-шехзаде…       — Ты всерьёз предлагаешь в красивую легенду о Пегасе, что носит на спине молнии для Зевса и выбивает копытом источники, добавить, что в Греции почитали Посейдона и считали его коневодом, потому ценили белых лошадей и топили их в море в качестве жертвоприношения?! — от возмущения Донхэ даже поперхнулся, не представляя, как после таких деталей Ёнгук будет спать по ночам. — Да я бы и в легенде о Посейдоне об этом не упоминал!       — Хочешь сделать все легенды добрыми и хорошими? — настороженно уточняет помощник летописца, аккуратно отложив кисточку на специальную подставку. — Уверен, что это хорошая идея? Историю не исправить, Донхэ. Не думаешь, что будешь выглядеть обманщиком для всех, если кто из летописцев решит перепроверить нашу работу?       — Ну не добавлять же всё это в легенду о Пегасе! — Донхэ понимает, что Сонмин прав, но упирается исключительно из-за своего упрямства. — Даже если нельзя забывать про все подобные части легенды, может, оставить часть про жертвоприношения в легенде о Посейдоне?       — Хочешь ограничиться тем, что Посейдон считался покровителем коневодства и потому Пегас белый, так как белых лошадей особенно ценили в Греции? — Сонмин вздыхает, прекрасно зная, что если его друг в чём-то уверен, то переубедить его, кроме как грубой силой, практически невозможно. — А все остальные… части… оставить в легенде о Посейдоне?       — Ну хотя бы так, — нехотя соглашается рыженький хатун, многозначительно качнув головой. — Всё-таки легенды о греческих богах на Олимпе младшим детям Повелителя читать не будут. Ни к чему им знать о подобных вещах именно в этой легенде.       — А я смотрю, ты уже привязался к юным членам династии, — посмеивается помощник летописцев, но подобный ответ всё-таки принимает. — Ладно, будь по-твоему. Всё-таки о жертвоприношениях в дар Посейдону стоит писать именно в легенде о Посейдоне.       — Донхэ-хатун, ты здесь?! — едва распахивается дверь, как в помещение, нарушая тишину, фактически врывается Ёнгук-шехзаде, пока молчаливый слуга, Чангу, едва поспевает за ним. — Донхэ-хатун!       — Я здесь! — тут же откликается Донхэ, повернувшись на звук голоса сына Повелителя, тут же встревожившись. — Что ты здесь делаешь, Ёнгук-шехзаде? Что-то случилось?       — «С Тэяном-султан же всё в порядке?» — переполошился рыженький хатун, но этот вопрос вслух так и не задал — всё-таки Донхэ понимал, что если с младшим сыном Повелителя что-то случилось, то скорее все искали бы лекаря, а уж никак не его самого. Вдобавок радостное выражение лица Ёнгука-шехзаде так и говорило о том, что мальчика волнует что-то совсем другое.       — Мы встретили Хёнвона и он сказал, что ты уже занимаешься греческими легендами вместе с летописцами, — после того, каким строгим и незаинтересованным ни в чём выглядел Ёнгук-шехзаде во время первых кратких встреч, Донхэ до сих пор непривычно видеть, как практически горят глаза молодого шехзаде от того, что он может узнать что-то действительно любопытное. — Вы уже что-то написали? Можно мне посидеть с вами? Мама сказал, что не возражает, если я не помешаю.       — «С ним никаких карт я сегодня не увижу…» — краткое раздражение успевает промелькнуть в мыслях Донхэ, но он заставляет себя отгонять подобные поводы для грусти — в дальнейшем дети Повелителя будут заняты на занятиях с наставниками, потому Ёнгук вряд ли будет часто оказываться у летописцев и мешаться делам Донхэ и Сонмина. — «Это всё потому, что сегодня была пятничная молитва…» — напоминает себе рыженький хатун. — «После неё словно весь дворец сам не свой…»       Но, судя по всему, пятничная молитва в мечети и вправду прошла хорошо для Повелителя, если он по возвращении сразу же вспомнил про одного из своих фаворитов и про то, что после ночи, проведённой с наложником, следует одарить его, если султан доволен этим наложником. — «Но удивительно, что султан Ли Хёкджэ вспомнил обо мне сразу после возвращения», — задумывается Донхэ, но вовремя вспоминает, что Ёнгук ждёт его ответа и настороженно косится на хатун, переминаясь с ноги на ногу. — «И кто в детстве был таким же нетерпеливым, как Ёнгук и близнецы?» — невольно улыбается омега с запахом грейпфрута, стараясь не хихикать: султан Ли Хёкджэ плохо представляется Донхэ как юный шехзаде с такими же горящими от любопытства глазами, но и Хичоль-султан в образе юного наложника тоже не видится хатун как некое энергичное существо, желающее сунуть свой нос во все события. — «Хотя и Повелитель, и хасеки оказываются в курсе дел дворца… Наблюдательность у них обоих словно в крови…»       Красноречивое покашливание Сонмина напоминает рыженькому хатун, что Ёнгук до сих пор ждёт от него ответа, вытягивая шею и стараясь рассмотреть то, что уже написано на листе пергамента, на первой версии собранной легенды. Улыбнувшись шире, Донхэ, решив, что выгонять шехзаде будет крайне невежливо, да и о подарке можно будет Ёнгука аккуратно расспросить, приветливо отвечает:       — Конечно, Ёнгук-шехзаде, оставайся. Ты нам не помешаешь. Мы как раз сейчас будем записывать в единую легенду всё, что вспомнили о Пегасе…       — О том крылатом греческом коне? — радостно воскликнул Ёнгук, тут же довольно плюхнувшись на скамью рядом с рыженьким хатун и нетерпеливо постучав ногтями по поверхности большого стола. — Как мы удачно зашли, правда, Чангу? Вы же мне всё про него расскажете, правда?       — Ты даже можешь стать первым читателем, — шутит Донхэ, стараясь не смотреть на Сонмина, прекрасно зная, что сейчас тот смотрит на него своим характерно-насмешливым взглядом «Ну, я же говорил?», а уж на невысокого слугу хасеки, Чангу, тоже можно было не смотреть — этот гамма с запахом тыквы смирно усаживается за соседним свободным столом и, явно не собираясь оставлять своего молодого господина здесь без контроля, продолжает молчать, вслушиваясь в разговор. — Всё-таки я правильно сделал, что попросил у Повелителя разрешение взять себе в помощь этого омегу. Это Сонмин, мы оба жили в Греции у одного хозяина несколько лет. Он многое мне помог вспомнить из легенд о Пегасе. Например, то, что этот конь ударом копыта о землю мог выбивать источники.       — Мог выбивать источники? — Ёнгук на первый взгляд, казалось, совершенно проигнорировал слова про помощника летописцев, но, чуть ли не задыхаясь от восторга, юный альфа с запахом крыжовника всё-таки коротко кивает Сонмину в знак не то приветствия, не то — знакомства, что уже многое говорит об этом шехзаде как о человеке. — «Даже несмотря на то, что его интересуют только греческие легенды про лошадей, Ёнгук хорошо воспитан, чтобы отреагировать на то, что его знакомят с помощником летописцев, хотя бы кратким, но вежливым жестом…»       — Да, он летал с быстротой ветра, жил в горах и выбивал источники копытом, — рассказывает Донхэ, придвинув Сонмину пергамент с их выписанными частями легенды. — Поскольку я ещё плохо пишу на корейском языке, Сонмин запишет всё на новом пергаменте, а мы пока не будем ему мешать, хорошо?       — Тогда расскажи мне, что ещё вы вспомнили, Донхэ-хатун, — Ёнгук, который до этого казался несговорчивым, даже придвигается ближе к Донхэ, демонстрируя, что он вполне готов слушаться рыженького хатун, когда это в его интересах. — «А вот этой своей чертой характера Ёнгук точно похож на Хичоля-султан…» — думает омега с запахом грейпфрута, еле сдержавшись от хихикания. В любом случае, Донхэ-хатун уже понял, что просто так Ёнгук отсюда не уйдёт, пока не станет обещанным первым читателем оформленной на пергаменте легенды о Пегасе, так что, для того, чтобы усыпить бдительность юного шехзаде и расспросить его о предстоящем празднике, рыженькому хатун нужно рассказать о Пегасе что-то интересное.       — Ну, ладно, — соглашается Донхэ, задумавшись и стараясь припомнить, что ещё он не рассказал Ёнгуку про Пегаса во время их прошлой встречи. — Пегас был любимцем муз, и…       — Любимцем кого? — переспрашивает Ёнгук, заинтересованно слушая рыженького хатун. — А кто это такие? Это его хозяева?       — Нет, шехзаде, — омега аккуратно поправляет мальчика, спешно припоминая, что он в принципе знает о музах. — Музы — это богини, которые жили на горе Геликон. Они считались покровительницами искусства и наук…       — А, это боги, которым молились греческие челеби? — догадливо вопрошает шехзаде, понятливо закивав головой. — Так бы сразу и сказал. А как они связаны с Пегасом? Он же носит молнии на спине к Зевсу, при чём тут музы?       — Ну… в принципе, можно назвать их и так, — Донхэ успевает лишь порадоваться, что Сонмин вовремя объяснил ему, кто такие «челеби», иначе рыженький хатун рисковал бы предстать перед Ёнгуком полным глупцом. — «Хотя все во дворце знают, что у меня провалы в памяти, так что, может быть, он отреагировал бы на подобное спокойно?» — в любом случае, омеге с запахом грейпфрута не хочется проверять свои предположения, так что, одобрительно посмотрев на шехзаде, Донхэ добавляет:       — А вот это как раз связано с тем, что Пегас умеет выбивать источники копытом. Считается, что на горе Геликон Пегас выбил источник Гиппокрена, который, в переводе на наш язык, называется «Ключ коня». Из этого источника греческие поэты черпали вдохновение.       — Ого, так значит, этот волшебный конь ещё и помогал греческим поэтам? — восхищённо переспрашивает Ёнгук, доверчиво глядя на рыженького хатун рядом с собой. — В наших сказках животные тоже помогают людям, но обычно их описывают как простых зверей, только разговаривающих. А Пегас не разговаривал?       — Честно говоря, в легендах я не помню, чтобы он разговаривал, но Пегас много раз помогал греческим героям, — признаётся Донхэ, немного подумав. — Говорят, что, когда Пегас создал источник Гиппокрена, он повлиял на само создание горы Геликон.       — То есть, Пегас помог музам создать гору Геликон? — уточняет альфа с запахом крыжовника, чуть ли не подпрыгивая на месте от нетерпения и любопытства. — Без источника гору было бы невозможно создать?       — Не совсем так, — рыженький хатун осторожно поправляет Ёнгука, припоминая эту часть легенды, которую ему самому напомнил Сонмин. — Легенда гласит, что когда музы начали петь, скала рядом с ними начала вытягиваться, словно вырастая вверх. Посейдон, бог морей, был взволнован таким явлением, потому он приказал Пегасу ударить копытом в вершину этой горы, чтобы она больше не росла. Так гора Геликон замерла, переставая расти, а в месте, куда попало копыто Пегаса, образовался источник.       — И именно благодаря этому источнику у людей появилось выражение «оседлать Пегаса», Донхэ-хатун, — тихо напоминает Сонмин, не отвлекаясь от своего дела и слушая рассказ Донхэ вполуха. Согласно закивав, рыженький хатун снова переводит внимание шехзаде на себя, добавляя:       — Верно, Сонмин. Так говорят о тех, кто нашёл своё особенное вдохновение и призвание — «он оседлал Пегаса».       — Хотел бы я быть греческим героем, чтобы иметь возможность прокатиться на таком великолепном коне… — мечтательно произносит Ёнгук, подпирая голову руками и погружаясь в свои мечты, явно составив довольно крепкое впечатление о Пегасе и дожидаясь, пока Сонмин закончит с пергаментом. И Донхэ не хотел бы нарушать этот ход мыслей юного шехзаде, но сидеть молча, когда есть такая возможность расспросить Ёнгука о предстоящем дне рождения его старшего брата, рыженький хатун, прокашлявшись в кулак, осторожно вопрошает:       — Послушай, Ёнгук-шехзаде, я хочу у тебя кое-что спросить… Я слышал, что Повелитель решил возобновить традицию празднования ваших дней рождения, и что скоро день рождения у Мингю-шехзаде, а хасеки оказал мне большую честь и пригласил меня, так что…       — Тебя не мама пригласил, — Ёнгук, немного недовольный тем, что ему приходится прерваться от своих грёз, невозмутимо перебивает оторопевшего хатун, повернув голову и со слабым интересом посмотрев на него:       — Ну да, отец сегодня сказал нам об этом, когда вернулся из мечети. Тэян и Тэмин больше всех этому обрадовались — во время Войны Трёх Миров дни рождения мы практически не праздновали, да и в последний год тоже… а что?       — Меня пригласил не Хичоль-султан? — недоумевающе вопрошает омега с запахом грейпфрута, удивлённый тому, что Ёнгук так уверенно об этом говорит, словно разговор о хатун проходил в его присутствии. — Так это Повелитель меня пригласил? Я ещё не успел узнать, что я должен буду делать на этом празднике.       — Нет, Мингю тебя и пригласил — его же день рождения, — Ёнгук смотрит на Донхэ с нескрываемой скукой, словно хатун перед ним — дурачок, которому нужно объяснять очевидные вещи. — Папа не был против, да и мама тоже согласился сразу. Ты просто побудешь с нами в дворцовом саду и, наверное, неплохо проведёшь время. Дни рождения непохожи на какие-то пышные празднования, но быть на них интересно даже гостем.       — А как же подарок? Я ведь должен буду что-то подарить Мингю-шехзаде? — Донхэ до сих пор в смятении от новости, что его на празднование позвал сам шехзаде, но об этом он подумает в своих покоях — пока Ёнгук здесь, ему стоит выяснить как можно больше. — А что ты ему подаришь, Ёнгук-шехзаде?       — Я-то? Я буду паинькой, буду на виду — и буду за семейным праздничным обедом есть всё, что подадут, не привередничая. Это весь мой подарок, — Ёнгук пожимает плечами, коротко усмехнувшись. — Подарки мы друг другу как-то не дарим, ведь у нас всё есть. Разве что отцу и маме что-то стараемся придумывать.       — Но я же не могу прийти на день рождения без подарка, ведь я не член династии, шехзаде, — спешно напоминает Донхэ, надеясь, что этот альфа с запахом крыжовника всё-таки что-то ему подскажет. — Может, ты расскажешь мне, чем Мингю-шехзаде интересуется?       — Он мечи уважает, — охотно отвечает Ёнгук, поправляя свои светло-розовые волосы и украдкой поглядывая на то, как Сонмин продолжает переписывать текст с первого пергамента. — Даже не знаю, что тебе сказать, Донхэ-хатун. Ему первому отец подарил личный кинжал, хотя Тэён старше Мингю. Охоту любит, хотя вечно коня своего загоняет, сколько бы я с ним ни говорил на эту тему…       — «Оружие мне точно не подойдёт», — мрачно думает Донхэ, внимательно вслушиваясь в беззаботную болтовню Ёнгука и пытаясь найти для себя любые зацепки. — «Охота… Попросить Шивона купить для коня Мингю новое седло? Наверное, во дворце и так лучшие сёдла… Что же придумать…»       — … и ведь над соколами своими трясётся, как Чангюн над горячими булочками, а за состоянием своего коня вообще не следит, — ворчит Ёнгук, и, отвлекаясь от своих мыслей, Донхэ ухватывает нужные слова и как можно мягче перебивает шехзаде, решив, что всё-таки мальчик сумел подсказать ему неплохую идею:       — Соколы? Какие соколы?       — Ну, охотничьи, — шехзаде уже слегка притопывает ногой по полу от нетерпения, но явно заставляет себя сдерживать порывы и желание выдернуть из рук помощника летописца ещё не подсохший пергамент. — Отец на охоту всегда берёт с собой собак — и соколов. Но у Мингю соколы, наверное, лучше, чем у отца — ему даже Чжоуми-султан высылал в качестве подарка каких-то редких соколов из Китайского царства…       — «А это идея!» — Донхэ не забывает, что, скорее всего, хасеки не будет доволен таким подарком для своего сына, но других идей у рыженького хатун совершенно нет. — «Раз Хичоль-султан не подсказывает мне, что я могу подарить Мингю на его день рождения — пусть потом не возмущается. Не вышивать же мне цветы на носовом платке, как будут делать другие наложники. Да я и вышивать-то не умею…» Статусы, которые мы узнали сегодня: * Челеби — так называют людей, обладающих большим влиянием: людей из круга высшего духовенства, писателей, поэтов и наставников. Челеби не может быть кастрированный альфа — в случае наставников, которых во дворце называют «ага», они считаются скорее привилегированными придворными, поскольку являются рабами. С шехзаде занимаются свободные наставники-альфы (не рабы), потому к ним обращаются как «челеби». Летописцы тоже считаются «челеби», поскольку среди них нет альф, а значит, их не кастрируют.