Сердце султана

      — Повелитель, — первым произносит Мингю вместо приветствия, вежливо поклонившись своему отцу, когда тот приблизился. Донхэ замечает, что дети султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка тоже повторяют за своим братом, поклонившись Повелителю, а слуги и вовсе замирают в своих учтивых позах, поклонившись практически в пояс. Понимая, что ему тоже нужно проявить уважение перед султаном, рыженький хатун тихо охает себе под нос, успевая опустить голову до того, как Повелитель обратил на него внимание.       Но Донхэ ловит себя на мысли, что он не может понять, каким нормам приличия должны следовать дети Повелителя: Тэян, Тэмин и даже Ёнгук между собой и при других называют Хичоля-султан «мама», а Ли Хёкджэ хан Ынхёка называют «папа» или «отец». Мингю же даже без личного присутствия родителей продолжает называть их согласно статусу — и всё это так путает Донхэ-хатун, что он совершенно не представляет, как ему общаться с юными шехзаде и близнецами об их родителях.       Тем временем султан ничего не отвечает и, понимая, что он не выдержит этой неизвестности, Донхэ опасливо приподнимает голову и с удивлением наблюдает за тем, как Ли Хёкджэ хан Ынхёк, альфа с запахом сандала, мягко кладёт руку на плечо Мингю, своей юной копии даже в мелких чертах внешности, и чуть сжимает пальцы, с прохладной и как будто слегка отчуждённой теплотой посмотрев на своего сына. Донхэ-хатун ждёт, что шехзаде улыбнётся, что-то скажет как сын, а не как подданный своего султана, но выражение лица Мингю практически не меняется, только становится чуть более обеспокоенным, когда теперь, после приветствия, он может смотреть прямо в глаза Повелителю. — «Наверное, старшие дети — его главная гордость», — думает рыженький хатун, продолжая наблюдать за поведением султана: тот коротко кивает своему сыну и, убирая руку с его плеча, проходит дальше, чтобы таким же образом поприветствовать и других своих детей.       — «Почему даже здесь, практически наедине, они соблюдают столько церемоний?» — Донхэ не решается задать этот вопрос вслух, потому он молча наблюдает за тем, как Ли Хёкджэ хан Ынхёк мягко касается пальцами плеча Ёнгука, который, в силу своего характера и возраста, такой выдержкой, как Мингю, не обладает: свободная рука юного шехзаде с запахом крыжовника тут же накрывает собой пальцы султана на плече, настолько Ёнгуку хотелось хоть немного задержать это внимание отца на себе. Но, к большому удивлению рыженького хатун, второй шехзаде практически тут же убирает руку с пальцев Ли Хёкджэ хан Ынхёка, освобождая его руку.       Но, несмотря на то, что следующими на приветствие и порцию внимания от султана были близнецы, Донхэ замечает, что Повелитель медлит, внимательно рассматривая своих младших детей, которые как будто даже дыхание затаили, послушно дожидаясь своей очереди и доверчиво глядя на своего отца. — «Почему Повелитель не решается точно также поприветствовать своих детей? Они чем-то провинились?» — не понимает рыженький хатун, к своему удивлению, понимая, что султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк едва заметно подаётся корпусом назад, явно намереваясь просто кивнуть своим младшим детям. Донхэ помнит, как жадно мальчики вслушивались во все темы, которые как-то касались султана в разговорах валиде и хасеки, и ему едва хватает благоразумия, чтобы не задать Повелителю прямой вопрос, так как семейные дела династии обычного фаворита султана касаться не должны. Но Донхэ становится так обидно за мальчиков, которые наверняка ни в чём не виноваты, но почему-то внимание Повелителя так и не получают, так что, понадеявшись, что он не нарушит тем самым все правила дворцового этикета, рыженький хатун приподнимает голову, чтобы казаться уверенным, и громко и задорно произносит:       — Повелитель, Вы пришли, чтобы присоединиться к нам на прогулке в этот прекрасный день? Если бы мы знали, то попросили бы Тэёна-шехзаде тоже задержаться здесь. С Вами прогулка станет ещё веселее!       И Донхэ мог бы поклясться на мисочке с бал каймаком, что от его голоса вздрогнули практически все присутствующие. Конечно, рыженький хатун не может утверждать этого, так как некоторых слуг он попросту не видит в данный момент, но от Донхэ не укрылось, что и оба близнеца, Тэмин и Тэян, и один из их старших братьев, Ёнгук, вздрогнули, повернув головы и уставившись на чересчур смелого наложника. Только Мингю, несмотря на то, что он находится совсем близко к Донхэ, продолжает неотрывно смотреть на отца, держа себя в руках с удивительной сдержанностью, да сам Повелитель не то, чтобы вздрогнул, но слова наложника определённо застали его врасплох. Повернувшись, султан Ли Хёкджэ в полном молчании смотрит на рыженького хатун, и Донхэ сдерживается изо всех сил, чтобы не съёжиться под столь испытывающим взглядом.       — Я встретил Тэёна по пути сюда, — спокойно произносит султан, делая несколько шагов в сторону Донхэ и продолжая пристально наблюдать за ним, из-за чего рыженькому хатун приходится спешно опустить голову — один из своих первых уроков при той самой ночной встрече с Повелителем омега хорошо запомнил, потому и не решается долго смотреть в эти тёмные глаза султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка. — Мне доложили, что тебе нездоровилось, Донхэ — и, едва успев вернуться в гарем, теперь ты снова оказался в саду.       И вот сейчас Донхэ уверен, что на него смотрят абсолютно все, отчего в горле пересыхает практически мгновенно. — «Султан что, вышел в сад, чтобы встретиться со мной?» — недоумевает рыженький хатун, надеясь, что валиде не нарушил никаких правил, когда разрешил фавориту султана поприсутствовать на прогулке. — «И ведь Повелитель ждёт моего ответа… Что же мне сказать?»       — Думаю, мне нездоровилось из-за того, что я ещё привыкал к местному климату, Повелитель, — Донхэ понимает, что он сам сейчас привлёк к себе внимание султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка, потому из сложившейся ситуации выход придётся искать ему самому. — Я не стал писать Вам об этом, чтобы не беспокоить по таким пустякам. Сейчас я чувствую себя хорошо, слава Аллаху, и валиде разрешил мне поприсутствовать на прогулке с Вашими детьми.       Украдкой приподняв голову, рыженький хатун с интересом и старательно скрываемыми страхами смотрит на выражение лица султана: тот не кажется удивлённым и даже едва покачивает головой, словно сравнивая каждое слово, сказанное Донхэ, с тем, что Повелителю уже известно. — «Неужели это опять какая-то новая проверка?» — рыженький хатун совершенно не представляет, чего ему ожидать от султана здесь, в такой непривычном для них месте встречи.       — «А если наша встреча проходит не наедине, а в присутствии его детей — я тоже должен веселить Повелителя?» — и об этом Донхэ тоже не может спросить, потому ему придётся справляться с этой частью уговора самостоятельно и постараться, чтобы эта встреча не стала поводом для Повелителя вызвать его к себе на ночь.       — Если подобное повторится — сразу же сообщи об этом лекарю, — строго произносит султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, слегка наморщив лоб. — Ты должен более серьёзно относиться к своему здоровью.       — Конечно, Повелитель, я буду очень внимателен к своему здоровью, — разумеется, к Сынхуну-ага Донхэ бы отправился «добровольно» лишь под страхом смертной казни, но признаваться в этом султану Ли Хёкджэ фактически означало в лучшем случае — получить гору ненужных вопросов, а при худшем раскладе и должной догадливости Повелителя — ту самую смертную казнь как раз навлечь на свою голову. Именно поэтому, желая одновременно и увести тему разговора от себя — и уговорить султана провести немного времени со своими детьми, рыженький хатун осторожно, но звонко вопрошает:       — Так Вы присоединитесь к нам на прогулке, Повелитель?       — Нет, у меня много дел, — тут же отказывается султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, покачав головой. — Мингю, Ёнгук, сейчас у вас будет занятие, возвращайтесь во дворец. А вы, мальчики, можете оставаться здесь с Донхэ-хатун.       — Да, отец, — тихо отвечает Тэян, послушно поклонившись султану — и Тэмин повторяет за ним, не сумев скрыть своего печального вздоха. Понимая, что Повелитель сейчас уйдёт, Донхэ, спохватившись, тоже вежливо кланяется, но, когда альфа с запахом сандала, коротко кивнув рыженькому хатун, отворачивается от него, направляясь во дворец, омега тут же вскидывает голову, оглядывая детей Повелителя и пытаясь понять, что именно в последнее время является нормой для поведения султана.       — Я уже понадеялся, что он немного побудет с нами, раз мы здесь без валиде и без мамы, — признаётся Тэмин, погрустнев: к радости Донхэ, мальчики не расплакались от такого холодного отношения Повелителя, но оба близнеца становятся такими печальными, что у самого рыженького хатун становится неспокойно на сердце. — «Почему султан избегает своих младших детей?» — недоумевает Донхэ, но Мингю, переглянувшись с Ёнгуком, лишь тоже несдержанно вздыхает, нисколько не удивившись тому, что здесь происходило.       — Тэян, Тэмин, вы же понимаете, что Повелителю всё ещё непросто, — мягко произносит Мингю, приобняв Тэяна, гамму с запахом липы, за плечо, пока Ёнгук легко взъерошивает синие волосы Тэмина. — Дай Аллах, всё наладится. Просто потерпите ещё немного. А нам с Ёнгуком пора. Донхэ-хатун, ты же останешься здесь с ними?       — Да, конечно, шехзаде, — рыженький хатун отвечает утвердительно, но, понимая, что близнецы будут всю прогулку очень расстроенными, Донхэ поддаётся своему импульсному порыву с желанием что-то предпринять и, посмотрев на Тэяна и Тэмина, омега с запахом грейпфрута неожиданно широко улыбается и, подмигнув им, уверенно произносит:       — Мальчики, идите за мной. Попробуем уговорить Повелителя ещё раз.       — Что ты задумал, Донхэ-хатун? — Ёнгук недоверчиво косится на фаворита султана, но Мингю тут же отпускает плечо Тэяна, и два близнеца, не раздумывая, тут же подходят к нему, выжидательно глядя на омегу и пытаясь понять, что тот собирается сделать. По крайней мере, один из старших шехзаде не возражает и не пытается остановить своенравного хатун, так что, пользуясь возможностью, Донхэ манит близнецов за собой, заметив на ходу, что Хёнвон и Чангу сразу же поспешили следом за своими подопечными, оставив Хвитэка с Мингю и Ёнгуком, которые переглядываются с явным недоумением.       — Значит так: сейчас я привлеку внимание Повелителя, а вы сразу же вместе его обнимаете, — поясняет Донхэ, быстро шагая по тропе, чтобы нагнать султана, пока тот не вернулся во дворец. — И мы попробуем уговорить его побыть здесь ещё немного.       — Но у папы всегда так много дел… — Тэян выглядит неуверенным, и Донхэ прекрасно понимает его опасения: султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк столько времени провёл в трауре и сейчас находит моральные и физические силы только на то, чтобы проводить занятия со старшими детьми — и насколько одиноко сейчас себя ощущают младшие дети Повелителя, хатун и представить боится. — «Они не виноваты в том, что Повелитель пока не готов веселиться вместе с ними», — думает рыженький хатун. — «И Повелитель не виноват в том, что ему ещё сложно… Но он же согласился с тем, что во дворце без меня было слишком тихо. Может, мне удастся уговорить его провести с мальчиками хоть немного времени, без этих правил и этикета, как отец с детьми?»       — Мы же не будем настаивать, верно? — Тэмин настроен более решительно, чем его брат: возможно, уверенность Донхэ его заразила, или же мальчик и правда готов попробовать уговорить отца побыть с ними ещё немного ввиду его готовности содействовать любым интересным занятиям. — Просто попросим его вместе. Он же не разозлится на нас за это, верно, Донхэ-хатун?       — Мы постараемся, чтобы Повелитель не разозлился — и не будем настаивать, — Донхэ согласно качает головой, замечая, что они уже почти нагнали султана и тот скоро их услышит. — Мингю-шехзаде прав: вам стоит проявить терпение и понимание, но также Повелителю нужна и ваша поддержка. Давайте попробуем?       — Ну… хорошо, Донхэ-хатун, — более осторожный Тэян-султан тоже соглашается попробовать уговорить Ли Хёкджэ хан Ынхёка, потому, заручившись готовностью обоих близнецов действовать по команде, рыженький хатун ускоряет шаг и громко восклицает:       — Повелитель!       — Да, Донхэ? — услышав рыженького фаворита, султан, остановившись, поворачивается в его сторону и Донхэ, тут же мягко подтолкнув близнецов вперёд, сам подходит ближе, улыбаясь и наблюдая за тем, как два маленьких вихря практически врезаются в тело отца, крепко обнимая его с обоих боков и ничего не говоря.       И Донхэ видит, что Повелитель не ожидал такого от своих детей: рыженькому хатун даже показалось, что та отрешённость, которая плещется в печальных глазах султана, которая отражается в эмоциях на лице Ли Хёкджэ хан Ынхёка — она как будто сейчас спадает от неожиданности, демонстрируя искреннее недоумение этого альфы с запахом сандала. Донхэ-хатун решает воспользоваться этой лазейкой, этой неожиданно проявленной слабиной, чтобы попробовать убедить султана в том, что ему стоит провести немного времени в саду вместе со своими детьми — приблизившись, омега с запахом грейпфрута громко произносит:       — Повелитель, мы понимаем, что у Вас очень много дел… но, возможно, Вы найдёте немного времени на то, чтобы побыть с нами здесь, в этом дивном саду?       Ли Хёкджэ хан Ынхёк не отвечает, застыв в довольно неуклюжей позе: ему пришлось приподнять обе руки, так как близнецы практически юркнули под них, чтобы обнять своего отца и доверчиво прижаться к нему с двух боков одновременно. Донхэ бы улыбнулся от того, как всё это забавно выглядит, но он не решается — поведение Повелителя сейчас трудно предугадать и он, как зачинщик этой затеи, должен первым попытаться понять реакцию султана, чтобы успеть отвести мальчиков, если Ли Хёкджэ хан Ынхёк будет недоволен этим непослушанием. Ещё и близнецы вспоминают, что им тоже стоит попросить султана о том, чтобы он побыл с ними, потому Тэмин, приподняв голову, тихо добавляет:       — Отец, прошу… Побудь с нами немного, пожалуйста. Мы будет хорошо себя вести.       — Мы же всё понимаем, правда, — Тэян тоже присоединяется к просьбе, умоляюще посмотрев на Повелителя. — Но, может быть, ты сможешь побыть немного с нами здесь, в саду? Отец, мы так скучаем по тебе…       — «Всё равно он откажет», — думает Донхэ, когда видит, как из удивлённого состояния султан, едва он позволяет себе шумно вздохнуть, снова возвращается в привычное строго-спокойное выражение лица. Решив сделать ещё одну попытку, пока Повелитель не отказал им вновь, рыженький хатун громко произносит:       — Повелитель, Ёнгук-шехзаде рассказал легенду о крылатом коне — и этот конь теперь за каждым кустом нам мерещится. Ну кто сумеет защитить нас от этого чудовища, если не Вы?       Мальчики, услышав голос Донхэ-хатун, практически замерли на месте, продолжая обнимать отца и доверчиво глядя на него снизу вверх — и омега с запахом грейпфрута очень боится подвести близнецов, потерять только возникшее к нему доверие из-за того, что ему вздумалось влезать в семейные отношения членов династии, которые его не касаются. — «Шивон-ага был бы в бешенстве, если бы был сейчас здесь», — мрачно думает Донхэ, изо всех сил сдерживаясь, чтобы смотреть на Повелителя уверенно, ведь в его просьбе нет никакого злого умысла. Но молчание султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка начинает беспокоить: руки Повелителя понемногу опускаются и Донхэ становится страшно, что сейчас султан отстранит от себя младших детей — и уйдёт, оставив мальчиков расстроенными. Более того, рыженький хатун понимал, что его придуманный повод для того, чтобы Повелитель остался в саду — пустяковый, на это могли бы повестись разве что сами близнецы, при должной интонации и хорошо подобранном выражении лица, но султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка так просто не провести.       — Легенда о Чоллима, — как будто равнодушно произносит Повелитель, но, опустив голову и посмотрев на две практически одинаковые мордашки, что, затаив дыхание, ждут его решения, султан немного смягчается, слегка ослабив напряжение собственных плеч, и легко проводит руками по густым волосам близнецов, чуть приглаживая их взъерошенные пряди своими пальцами. — Хорошо, ненадолго я останусь с вами.       — Правда? — Тэмин чуть было не захлёбывается своими словами от восторга: его встревоженное личико тут же становится абсолютно счастливым, а Тэян, с облегчением выдохнув, прикрывает глаза, упираясь виском в широкую ладонь отца и практически прильнув к ней. Донхэ практически замирает на месте, чтобы каким-нибудь своим случайным словом не переубедить Повелителя — и с улыбкой наблюдает за тем, как, продолжая неспешно поглаживать детей по волосам, султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк также спокойно добавляет:       — Правда, мой львёнок.

***

      — И долго ты так будешь стоять, Донхэ-хатун? — тихо интересуется Хёнвон, подобравшись ближе к рыженькому хатун и убедившись, что никто сейчас не обращает на них никакого внимания, хоть и проявив осторожность с обращением к своему господину. — Так открыто наблюдать за Повелителем и его детьми — это проявление непочтения.       — Ну и как я уйду, скажи? — Донхэ чуть наклоняет голову ближе к своему слуге, не отводя взгляда от Повелителя, который сидит на скамье рядом со своими младшими детьми и о чём-то негромко с ними беседует. — Чтобы вернуться во дворец, мне придётся пройти мимо Повелителя. А что, если Повелитель вспомнит, что у него есть свои дела, и захочет уйти? Да и шехзаде тоже ещё не ушли, хотя должны были.       — Повелитель приходил позвать шехзаде на занятие, так что без него шехзаде отсюда уходить и не нужно, — поясняет Хёнвон, омега с запахом винограда. — Конечно, ты снова совершил чудо, упросив Повелителя побыть немного в саду, вместе с его детьми, но ты очень рисковал снова расстроить Повелителя. Слава Аллаху, всё обошлось.       — Хёнвон, я прекрасно понимаю, чем я рисковал, — Донхэ-хатун пожимает плечами, стараясь не показывать, как у него устали ноги: присесть рядом на скамье и отвлекать Повелителя от его младших детей он не хотел, потому рыженькому хатун пришлось затаиться в стороне, слегка привалившись на одно из раскидистых деревьев, чтобы хоть немного снять давление с ног. Одно лишь радовало — несмотря на то, что территория сада ограничена и отчасти закрыта, в нём не так жарко, так как лёгкий ветерок и тень могучих деревьев хоть немного избавляют от душного зноя, потому стоять так, в давящем ожидании, было всё-таки не так плохо, так что Донхэ задумчиво добавляет:       — Но Тэян и Тэмин были такими расстроенными…       — Тише, сюда идёт шехзаде, — шикает Хёнвон, первым заметив, что Мингю-шехзаде сейчас отошёл от Ёнгука, с которым они сидели на другой скамье, и направляется к ним, глядя на Донхэ-хатун и явно желая о чём-то побеседовать с ним. — «Надеюсь, я не нарушил какие-то очередные правила дворца?» — запоздало думает Донхэ, выпрямившись, чтобы не встречать шехзаде в такой позе, наваливаясь на ствол дерева плечом, и снова учтиво кланяется Мингю, альфе с запахом ментола, не представляя, о чём тот хочет с ним поговорить.       — Донхэ-хатун, — произносит юный шехзаде, остановившись перед рыженьким хатун и мельком пронаблюдав, как Хёнвон, прекрасно зная правила дворцового этикета, отступает в сторону, держась на почтительном расстоянии, чтобы не мешать беседе члена династии и фаворита султана. — Ты поступил очень великодушно, упросив Повелителя остаться с нами в саду. Пусть Аллах хранит тебя за твоё доброе сердце.       — Шехзаде, я ведь не сделал ничего особенного, — Донхэ становится неловко от слов одного из старших шехзаде: риск только навлечь гнев Повелителя на свою голову и на головы близнецов был большим, так что великодушным себя рыженький хатун совершенно не ощущает. — Повелитель сам принял решение.       — Конечно, Донхэ-хатун, — Мингю согласно покачивает головой — и оттого рыженькому омеге становится гораздо спокойнее: ему бы не хотелось, чтобы дети Повелителя считали наложника каким-то особенным человеком, который легко сможет переубедить султана. Аргументы у Донхэ были крайне сомнительные — и это понимали все, кто присутствовал при ходе этой «попытки» уговорить Повелителя. Вдобавок ещё и султан, хоть и смягчился, но так и не улыбнулся — а это значит, что Донхэ влип тем самым в огромную проблему. — «С другой стороны, может быть, он забудет, что видел меня, раз сейчас всё внимание Повелителя сосредоточено на его детях?» — надеется рыженький хатун, но Мингю продолжает говорить, потому к словам шехзаде ему снова приходится прислушаться:       — Подобную тему не стоит обсуждать, но Тэян рассказал мне, что произошло во время недавнего праздника, Донхэ-хатун.       — Что? — вздрогнув от неожиданности, рыженький хатун заставляет себя улыбнуться, чтобы не показывать шехзаде, как его страх тут же пробирается под рёбра и с силой сдавливает лёгкие. Донхэ даже не может уточнить, что именно известно Мингю: только то, что новый фаворит султана решил угостить Тэяна-султан персиком, несмотря на запрет Хичоля-султан, или ещё и то, что Тэян рассказал рыженькому хатун о причине того, после чего весь дворец погрузился в тишину и мрак на целый год. О скандале, что произошёл в конце праздника, скорее всего, дети Повелителя, не осведомлены — слуги хасеки не стали бы рассказывать Тэяну о том, что отчасти из-за него новый фаворит открыто упомянул при хасеки почившего супруга Повелителя. Но от этого не легче — одна из тем, которую может поднять шехзаде, действительно опасная для разговора, потому Донхэ совершенно не знает, как ему реагировать и как себя вести.       — Нам всем запрещено говорить об этом, но мне известно, что ты осведомлён о событиях прошлого года, Донхэ-хатун, — поясняет Мингю, чуть пошевелив плечами, но всё-таки снижая тон своего голоса, словно опасаясь, что Повелитель может их случайно услышать. — Тэян рассказал мне о вашей беседе — он очень волновался, что по незнанию ты решишь упомянуть запретную тему открыто, и, не приведи Аллах, при Повелителе. Но сейчас я вижу, что волноваться не было причины — тебе ведь кто-то прояснил, почему эта тема запрещена для обсуждения, Донхэ-хатун?       — «Хичоль-султан мне это доходчиво прояснил», — мрачно думает Донхэ, но сказать об этом вслух не решается: шехзаде наверняка будет недоволен неосмотрительностью рыженького хатун и тем, что тот умудрился упомянуть запретную тему при хасеки. Потому, спешно придумав некую отмазку, чтобы дети Повелителя больше не беспокоились о его осведомлённости, омега с запахом грейпфрута тихо отвечает:       — Да, шехзаде, мой слуга присутствовал при разговоре с Тэяном-султан, потому он проявил большую сознательность и чуть позже, наедине, всё мне объяснил, чтобы я не нарушал правила дворца по своему незнанию. Надеюсь, Вы не расскажете об этом никому, шехзаде? Я бы не хотел навлечь гнев Повелителя на голову своего слуги и на Тэяна-султан только за то, что сын Повелителя случайно обмолвился об этом, а мой слуга — всё мне объяснил из лучших побуждений.       — Твой слуга поступил разумно, — Мингю согласно покачивает головой, не выглядя удивлённым: наверняка после его разговора с Донхэ-хатун об обучении с Повелителем этот юный проницательный шехзаде понял и сам, что новый фаворит султана откуда-то знает, насколько опасно говорить о четвёртом супруге Повелителя. — Хёнвон очень трудолюбивый и осмотрительный слуга — временами он помогал слугам хасеки и заботился о нас, когда слугам приходилось отправляться на нижний этаж. Не обижай его.       — Конечно, шехзаде, я его не обижу, — с чистым сердцем обещает Донхэ — за всё это время Хёнвон так искренне старался уберечь своего господина от всех проблем и опасностей, что в его доброй душе рыженький хатун больше не сомневается. — И я прошу прощения, что я по незнанию отнял у хасеки его временного слугу. Я не знал, что он был временным слугой Хичоля-султан, но Хёнвон был первым слугой, кто заговорил со мной в банях в мой первый день во дворце, когда я был растерян и напуган — и ему удалось немного приободрить меня.       — Не беспокойся, Донхэ-хатун, — Мингю с пониманием смотрит на рыженького хатун — наверное, свою взволнованность Донхэ так и не удалось скрыть. — «Хотя можно ли что-то скрыть от шехзаде, который так напоминает своего отца?» — об этом омеге с запахом грейпфрута тоже совершенно не хочется думать, так как есть вопросы поважнее: оказалось, что хасеки знаком с Хёнвоном куда ближе, чем предполагал рыженький омега. Если Донхэ полагал, что в момент выбора слуги Хичоль-султан специально выдерживал паузу перед тем, как принять решение, которое вроде как для хасеки должно было быть сущим пустяком, то теперь рыженький хатун уверен — хасеки взвешивал все «за» и «против», решая, стоит ли отдавать столь исполнительного временного слугу новому фавориту султана. — «Но почему за всё это время мне никто об этом не рассказал?!» — больше всего Донхэ сейчас сердится на Хёнвона, так как, по его мнению, эту новость его слуга должен был сообщить, желательно, сразу после информации о том, что упоминание Химчана-султан вслух может привести к огромным проблемам. Какого-нибудь лёгкого намёка в духе: «А знаешь, Донхэ-хатун, я ведь раньше был временным слугой хасеки» — было бы вполне достаточно, по мнению Донхэ, и именно это он обсудит вечером с Хёнвоном в первую очередь. Вдобавок и шехзаде добавляет своим спокойным и как будто успокаивающим голосом:       — Хасеки уже выбрал для себя нового временного слугу, так что тебе не за что извиняться, Донхэ-хатун. Во дворце очень важно выбрать для себя правильного слугу, так что Хичоль-султан одобрил твой выбор. И мы будем рады, если тебе и твоему слуге будет дозволено и дальше совершать с нами прогулки по саду. Хёнвон уже знает, как справляться с энергией Тэяна и Тэмина, да и твоё общество нам не в тягость, Донхэ-хатун.       — Благодарю, шехзаде, — немного успокоившись, Донхэ снова вежливо кланяется, так как Мингю говорит о довольно важных вещах — о возможности чаще появляться в этом дивном саду и хорошенько тут осматриваться. — Я почту за честь снова сопровождать детей Повелителя на прогулке, если мне выдастся такая возможность. И… я бы хотел попросить прощения за то, что отнял у вас с Ёнгуком-шехзаде время на занятие с Повелителем.       — Об этом тебе тоже не стоит беспокоиться, Донхэ-хатун, — Мингю коротко вздыхает и поворачивает голову, задумчиво посмотрев на своего отца, к которому с двух сторон практически прижимаются два мальчика, внимательно его слушая и изредка вставляя какие-то свои комментарии. — Для нас с Ёнгуком это не проблема. Главное, что и Повелитель, и Тэян с Тэмином наконец проводят время вместе. Это гораздо важнее. Для человека, который во дворце совсем недавно, ты проявляешь удивительную наблюдательность и понимание к тому, что происходит с Повелителем, Донхэ-хатун, так что это мы должны поблагодарить тебя. Мы не забудем того, что ты сделал сегодня.       — Шехзаде, Повелитель желает поговорить с Донхэ-хатун, — тихо произносит Чангу, которому пришлось отойти от своих подопечных по поручению султана, и Мингю тут же согласно качает головой, даже если им обоим ещё было, о чём поговорить. Отступая на шаг назад, шехзаде уступает дорогу всполошившемуся хатун, невозмутимо закончив их разговор:       — Ступай, Донхэ-хатун. Повелитель ждёт.       И Донхэ не смеет возразить: послушно кивнув, он оборачивается через плечо, негромко попросив Хёнвона подождать его здесь, чтобы слуга не беспокоился из-за какой-нибудь очередной выходки омеги, но и здесь шехзаде, на удивление рыженького хатун, вмешался: уже отходя к другой скамье, где сидит его брат, Мингю оборачивается и хорошо поставленным властным голосом произносит:       — Идём, Хёнвон. Ты можешь подождать Донхэ-хатун вместе с нами. Хатун тебя позовёт, если ты понадобишься.       — Да, шехзаде, — Хёнвон, обеспокоенно покосившись на Донхэ, отправляется следом за Мингю-шехзаде, и в этом рыженький хатун теперь видит двойной умысел: если бы прежде омега с запахом грейпфрута решил, что сын Повелителя хочет просто увести слугу от фаворита султана, то теперь Донхэ совершенно спокойно относится к тому, что Хёнвон проведёт время в стороне от него с детьми хасеки. — «Если Хёнвон присматривал за детьми Хичоля-султан, то нет ничего удивительного в том, что Мингю-шехзаде желает немного поговорить с хорошо знакомым ему слугой», — уверен рыженький хатун, пока сам он шагает следом за Чангу к скамье, где Повелитель продолжает о чём-то беседовать со своими младшими детьми.       — Повелитель? — негромко вопрошает Донхэ, приблизившись к султану и его младшим детям, но продолжая держаться на небольшом расстоянии, чтобы не оказаться слишком близко: рыженький хатун всё ещё не знает, как Повелитель отнёсся к его шутливому поводу остаться в саду, потому рисковать и снова провоцировать султана ему совершенно не хочется.       — Мальчики рассказали, что ты знаком с греческими легендами, Донхэ, — с теми самыми, хорошо знакомыми Донхэ ледяными нотками в голосе произносит Повелитель, убирая руки с плеч своих младших детей и задумчиво касаясь пальцами подбородка. — Так значит, ты бы хотел потрудиться с летописцами?       — Я не могу сказать, что знаком с всеми греческими легендами, Повелитель, — Донхэ сразу же спешит сообщить важное уточнение, чтобы султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк не ожидал от него слишком многого в этом вопросе. — Я не понимаю греческую письменность, потому единственное, чем я могу помочь — так это пересказать летописцам легенды, которые я слышал от греческих рабов. Если это чем-то поможет летописцам, то я почту за честь потрудиться для Вашей библиотеки, Повелитель.       — Инсону-ага сообщат от этом, — Повелителю, судя по всему, достаточно такой честности фаворита, раз он так быстро принимает решение. — «Хотя, возможно, ему мальчики рассказали подробнее, что я вспомнил греческую легенду — и упросили Повелителя дать мне это разрешение?..» — предполагает Донхэ, не зная наверняка: от этих двух проказников можно ожидать чего угодно. Но султан ещё не закончил говорить: продолжая внимательно наблюдать за растерянным наложником, Ли Хёкджэ хан Ынхёк также добавляет:       — Твой распорядок дня скорректирует Шивон. Если тебе что-то понадобится, обращайся к нему. Он будет знать, что в этом вопросе для тебя не будет запретов и ограничений.       — Благодарю Вас, Повелитель, — Донхэ неожиданно приходит в голову отличная идея и, радуясь, что вуаль скроет его ликование, рыженький хатун, пользуясь возможностью, решает попросить султана об ещё одной милости:       — И… могу я взять себе в помощники одного слугу? Летописцы недавно взяли его себе в помощь, но мы оба прибыли сюда из Греции, так что, трудясь вместе, мы сможем вспомнить больше легенд.       — Конечно. Ты можешь взять в помощники этого слугу, — Повелитель не видит в этой просьбе ничего особенного, что только радует Донхэ. — «Значит, никто не помешает нам с Сонмином заниматься поисками карты дворца! Какая удача!» — ликует рыженький хатун, также радуясь и тому, что ему хватило догадливости не попросить Рёука в помощь — на такое Повелитель бы точно не согласился. Вдобавок ещё и слова «для тебя не будет запретов и ограничений» наверняка означают небольшую, но очень важную оговорку: приказы супругов Повелителя всё равно придётся исполнять.       Конечно, Донхэ-хатун не сомневается, что султан сообщит валиде и хасеки, что он сам выдал фавориту все полномочия, но если Хичолю-султан захочется проверить, не начал ли обычный наложник кичиться полученной властью, то впоследствии, когда работа будет закончена, щедрой рукой влиятельного супруга султана на Донхэ может посыпаться столько проблем, что будет проще самому броситься к палачу и попросить прервать его жизнь, чем преодолевать все эти испытания. — «А усложнить мне жизнь и путь к побегу Хичоль-султан сможет без труда…» — помнит Донхэ, потому, решив ограничиться полученными разрешениями, он почтительно кланяется султану и отвечает:       — Пусть Аллах воздаст Вам благом, Повелитель. Я буду очень стараться.       — Отец, а можно, ты снова расскажешь нам сказку о волшебной кисточке? — неожиданно просит Тэмин, подняв голову и с необычайной кротостью взглянув на Повелителя, который переводит взгляд на одного из своих младших детей. — Прошу тебя. И Донхэ-хатун бы тоже её послушал… если можно.       — Донхэ-хатун, значит? — Повелитель не отказывает сыну, но и не соглашается: Донхэ видит, как султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк слегка шевелит желваками челюсти, обдумывая просьбу Тэмина-султан, и рыженькому хатун снова становится неспокойно. — Так значит, Донхэ-хатун заинтересовался этой сказкой?       — «Мне нельзя было искать эту сказку?» — Донхэ нервно сглотнул, даже попятившись назад, но тут же остановившись: заметив его движения, альфа с синими волосами тут же резко поворачивает голову в его сторону и так строго смотрит на него, что рыженький хатун решает на всякий случай не двигаться и не привлекать к себе внимание лишний раз. — «А ведь слуги мне говорили, что скорее всего эту сказку знают только члены династии…» — запоздало вспоминает Донхэ-хатун, принимаясь часто и глубоко дышать, чтобы не рухнуть на землю от волнения. — «Тэмин наверняка не хотел причинить мне вред этим вопросом, но султан Ли Хёкджэ кажется таким недовольным…»       — Донхэ-хатун пообещал, что он будет рассказывать нам греческие легенды, — в разговор с осторожностью вступает Тэян, заметив, насколько напуган фаворит султана. — Мы же можем рассказать ему эту сказку, отец? Донхэ-хатун очень хороший и добрый.       — А что на это скажет «хороший и добрый Донхэ-хатун»? — голос и выражение лица альфы по-прежнему кажутся непроницаемыми, но самому рыженькому хатун кажется, что Повелитель над ним уже попросту издевается: он и не улыбается, что Донхэ мог бы расценить как выполнение их уговора, и в то же время султан Ли Хёкджэ не отказывает сразу, и такое напряжение омега с запахом грейпфрута долго выносить не сможет. Нервно сглотнув, Донхэ тихо отвечает, надеясь, что его голос не дрожит:       — Я… мне действительно стало интересно, что это за сказка, Повелитель. Но если эту сказку знают только члены династии, то я больше не буду пытаться её узнать и я прошу у Вас прощения и Вашей милости к моему неосмотрительному поведению. А греческие легенды… я готов их рассказывать Вашим детям в любое время, когда только они этого пожелают. С ними очень… весело, так что мне это будет только в радость.       — Тогда присаживайся рядом, Донхэ-хатун, — напряжение во взгляде Повелителя спадает и тот коротко качает головой, указывая фавориту на свободное место на скамье, рядом с Тэяном-султан, который тут же заулыбался, раньше Донхэ поняв, что сейчас пытается сказать его отец. — Послушаешь сказку вместе с моими детьми.       — «Он не шутит?!» — Донхэ хватает сил лишь на то, чтобы слегка поклониться, демонстрируя послушание, а затем он едва переставляет ноги, практически доковыливая до скамьи и пытаясь как можно культурнее на ней устроиться — не хватало ещё разозлить Повелителя тем, что фаворит окажется непочтительным слушателем или создаст впечатление, что он не ценит возможность узнать о любимой сказке султана, о которой даже не каждый обитатель дворца слышал. Но Повелитель на него уже не смотрит: альфа с запахом сандала оглядывает своих детей, которые пытаются сдержать свой восторг и доверчиво прижимаются к нему, преданно глядя на отца снизу вверх. И, снова погладив мальчиков по головам, султан начинает свой рассказ:       — Жил когда-то в глухой деревне мальчик, по имени Чхон Дон, и очень он любил рисовать, но не было у него кисточек — и не было денег, чтобы купить хотя бы одну кисточку…       Донхэ чуть было со скамьи не рухнул, когда услышал совершенно другой, незнакомый ему голос султана: несмотря на то, что Повелитель по-прежнему не улыбается, его голос становится очень мягким и плавным, практически бархатным. — «Наверное, он всем детям рассказывает сказки именно таким, убаюкивающим голосом», — не без восхищения думает рыженький хатун, осторожно поёрзав на скамье и приготовившись слушать. — «Тогда я очень хорошо понимаю мальчиков, почему они так любят, когда Повелитель рассказывает им сказки…»       — Вот и рисовал Чхон Дон везде, где придётся, — Повелитель смотрит то на одного своего сына, то на другого, продолжая свой рассказ. — Придёт он в лес, найдёт кусочек коры да камень острый — и сидит на холме, деревья и лес рисует. А если на речку прибежит и найдёт подходящий прутик, то на песке прибрежном красивые картины создаст. И все соседи приходили на берег речки, чтобы полюбоваться на эти картины: на песке словно цветы дивные распускались, как будто рисунки были живыми. Но горевали соседи: деревня их бедная была и не могли они все вместе собрать деньги, чтобы купить Чхон Дону кисточку.       — «Так Повелителю нравится сказка о бедном, но талантливом мальчике?» — искренне недоумевает Донхэ, но задать вопрос вслух так и не решается — сперва нужно дослушать сказку до конца, раз ему разрешили поприсутствовать во время такого, довольно личного момента в семье членов династии.       — А Чхон Дон о кисточке и мечтать не смел, — произносит султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, мягко пригладив торчащие синие пряди Тэмина-султан. — И рисунки свои и дальше создаёт да людям показывает — работают крестьяне с утра до ночи, некогда им ни горами высокими, ни цветами яркими любоваться, так пусть хоть на картинах полюбуются на красоту природы. И нарисовал Чхон Дон однажды на песке картину большую: горы высокие стоят, на горах этих могучие деревья растут, а из-за одного дерева тигр выглядывает. И соседи его привели крестьян с ближайших деревень, чтобы и те полюбовались этой картиной. Все картиной любуются, нахваливают, а Чхон Дон стоит у речки и грустит — думает он, что занесёт картину к утру ветер ночной песком прибрежным и ни следа от неё не останется. Погоревал Чхон Дон, да делать нечего — пошёл он домой и лёг спать.       — «Значит, этот художник рисовал не просто потому, что ему хочется — а потому, что он хотел приносить радость людям?» — предполагает Донхэ, внимательно слушая сказку: послушать легенды и различные истории он всегда любил, в отличие от этих бесконечных дат битв и кровопролитных сражений, которые пытался вбить в его голову Хёнвон во время обитания на нижнем этаже.       — И явился Чхон Дону во сне седой аджосси и сказал: «Не горюй, Чхон Дон, что ту картину песком прибрежным занесло. Не придётся тебе больше прутом да камнями рисовать — дам я тебе кисточку волшебную и будешь ты этой кисточкой рисовать». Протянул аджосси Чхон Дону во сне кисточку из чистого золота и обрадовался Чхон Дон и воскликнул: «Спасибо тебе, аджосси!» Голову поднял — а аджосси нигде нет, словно и не было его никогда.       От столь плавного и мягкого голоса Повелителя Тэяна-султан начинает клонить в сон. Да и не только Тэяна — Донхэ сам готов уснуть, слушая этот убаюкивающий голос, от которого становится так спокойно на сердце, словно сейчас рыженький хатун в полной безопасности и никто и ничто не способно причинить ему вред. Но он заставляет себя держаться, надеясь, что Повелитель не заметит его сонного состояния.       — Проснулся Чхон Дон, на другой бок повернулся — а перед ним кисточка золотая поблёскивает, — султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк наверняка рассказывал эту сказку много раз своим детям, так как он даже не запинается и не делает слишком длинных пауз. — И действительно, из чистого золота кисточка сделана. Обрадовался Чхон Дон и побежал в горы. Взял он кусочек коры и начал на нём кисточкой птицу рисовать. Как только последнее пёрышко дорисовал — забила птица крыльями, слетела с картины да в небо взмыла. Удивился Чхон Дон — понял, что не обманул его аджосси, но решил ещё раз кисточку волшебную проверить. Побежал Чхон Дон к реке, взял камень большой и нарисовал на нём окуня. Встрепенулся окунь нарисованный, соскользнул с камня и в речку нырнул.       — «Волшебная кисточка, которой можно нарисовать всё, что хочешь?» — недоумевает Донхэ, закусывая губу. — «Значит, Чхон Дон сможет нарисовать себе деньги и зажить богато и ни о чём не тревожиться?»       — И стал с тех пор Чхон Дон кисточкой золотой рисовать да людям добрым помогать, — произносит Повелитель, погладив зевающего Тэмина по волосам и бережно наклонив его голову к себе, позволяя сыну навалиться на его бок. — Попросят крестьяне вола сильного и могучего нарисовать — нарисует Чхон Дон вола большого да запрягут его сразу и на пашню уведут. Попросят мальчишки птичек разноцветных и ярких нарисовать — нарисует Чхон Дон и закружатся птицы над головами мальчиков. И все люди радуются, все Чхон Дона благодарят, лишнего не просят. Один только богач недоволен: раньше он один хорошо жил, а теперь все крестьяне нужды не знают. Зависть его чёрная гложет: «Надо отобрать у Чхон Дона кисточку волшебную».       — «Бедные крестьяне просили у Чхон Дона нарисовать только то, что им было необходимо и никто не пытался нажиться на его доброте?» — рыженький хатун аж проснулся: сонливость тут же улетучилась, когда он попытался понять, чем руководствовались жители той деревни. — «Я бы тоже не взял чужого, но… неужели все жители деревни, кроме одного богача, были такие?»       — Выждал богач, когда вся деревня в поле уйдёт, сел на своего лучшего коня и к Чхон Дону поехал, — на этом моменте у Повелителя как будто рефлекторно образуется небольшая складка на лбу — султану не нравится эта часть сказки — но тон его голоса совершенно не меняется, и неудивительно, ведь Ли Хёкджэ хан Ынхёк в первую очередь рассказывает эту сказку своим детям, а не выказывает своё отношение к некоторым персонажам сказки. — Подъехал он к дому и кричит: «Выходи, Чхон Дон! Отдавай свою кисточку! Я сам рисовать хочу!» А Чхон Дон испугался — отберёт богач кисточку волшебную, так снова обеднеют крестьяне. Взял он кисточку свою волшебную да нарисовал коня боевого, вскочил коню на спину — и на богача поскакал. Бьёт конь копытами о землю, изо рта у него пламя пышет, из ушей дым валит. Испугался богач, коня своего повернул и давай его погонять. Взвился скакун на дыбы, звонко заржал, сбросил своего седока — и в горы умчался, только его и видели. Упал богач и подняться никак не может. Засмеялся тогда Чхон Дон: «Будешь знать, как за чужим добром охотиться. Смотри, крестьян не обижай — я скоро вернусь», стегнул коня своего и исчез из виду.       — «А вот в это несложно поверить», — думает Донхэ, не замечая, что он сам нахмурился на этой части рассказа. — «Богачи не умеют радоваться чужому счастью и готовы сделать всё, чтобы были счастливы только они». Но при этом рыженький хатун неожиданно для себя понимает, что эта часть сказки, возможно, нравилась Ёнгуку: после того, с каким интересом он слушал греческую легенду о волшебном коне, Донхэ-хатун практически уверен, что маленький Ёнгук в детстве просил отца как можно подробнее описать боевого коня, которого нарисовал умный Чхон Дон. — «Вот только куда поскакал Чхон Дон?»       — Скакал Чхон Дон три дня и три ночи — и доскакал до Сеула, где стоял дворец султана, — Повелитель приобнимает Тэяна-султан за плечо, так как мальчик уже немного пошатывается, подрёмывая от спокойного и плавного голоса отца, который близнецы не слышали, наверное, больше года. — Слез Чхон Дон с коня и стал по Сеулу ходить, смотреть, как живётся простому народу. Ходил-ходил, смотрел-смотрел, и понял — плохо живётся людям, все их обижают, а пожаловаться некому. И начал Чхон Дон в джуга* к беднякам заходить, рисовать им рис и одежду — и вскоре весь город знал о волшебной кисточке. Прослышал об этом и сам султан да разгневался: как смеет дерзкий мальчишка владеть волшебной кисточкой?       — «Но почему Повелителю так нравится эта сказка?» — недоумевает Донхэ, принимаясь ёрзать на скамье от любопытства. — «Если в сказке султан так разозлился, как султану Ли Хёкджэ может нравиться подобная история? Он же сам султан!»       — Повелел он слугам разыскать наглеца и во дворец доставить, — рассказывает султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, слегка поглаживая Тэяна по плечу. — и начали слуги Чхон Дона искать, по городу рыскать да в джуга заглядывать. Заглянут в джуга, увидят рис да одежду новую — значит, побывал здесь уже Чхон Дон. Весь город обошли — во всех джуга мешки с рисом стоят, везде одежда новая лежит. Призадумались слуги: «Может, Чхон Дона уже и в городе нет?» А тут смотрят, стоит на окраине города маленький джуга, ветхий, вот-вот развалится. Заходят слуги в него, смотрят — нет ни риса, ни одежды новой. Спрятались они в джуга и стали Чхон Дона ждать.       Тэмин что-то сонно забормотал сквозь дрёму и Донхэ уже было забеспокоился, что Повелитель сейчас разбудит своих детей — и не расскажет сказку до конца, ведь в первую очередь всё это наверняка делалось именно для младших детей султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка, а не для его нового фаворита. Но альфа с синими волосами замолкает и, вместо того, чтобы разбудить близнецов, потихоньку наклоняется к Тэмину и, помедлив, с неприкрытой нежностью касается губами его макушки. — «Султан же так любит своих детей…» — думает Донхэ, всё больше ощущая неловкость, ведь этот жест любви и заботы точно не предназначался для его глаз. — «Почему же он был так холоден с мальчиками?»       — Вот уже солнце село, на небе звёзды зажглись — а слуги всё ждут, — к неожиданности рыженького хатун, Повелитель продолжает рассказ, хоть и говорит уже немного тише, чтобы не разбудить своих младших детей. — Раздались чьи-то шаги, и в джуга зашёл мальчик с золотой кисточкой в руках. Сказал он: «Здравствуйте, люди добрые. Я пришёл вам помочь». Спохватилась хозяйка и начала его выпроваживать: «Беги скорее, сынок, здесь злые люди спрятались». Хотел уже было Чхон Дон выбежать во двор, да слуги султана выскочили, кисточку волшебную отобрали, Чхон Дона связали и во дворец повезли.       — «И почему никто не предупредил Чхон Дона, что его ищут слуги султана?» — Донхэ чуть было не подпрыгивает на месте от возмущения: если бы ему помог такой мальчик с волшебной кисточкой и он узнал бы, что его хотят поймать по приказу султана, омега с запахом грейпфрута обязательно бы нашёл способ, как повести слуг по ложному следу — и предупредить мальчика. Но вслух задать вопрос рыженький хатун не успевает: едва султан приподнимает руку, чтобы помочь Тэмину устроиться под его боком поуютнее, как Тэян-султан, покачнувшись без опоры, как деревце под сильным ветром, практически шмякается на Донхэ-хатун, даже не проснувшись от такого резкого движения.       Удивлённо охнув, рыженький омега приобнимает гамму с запахом липы, не зная, что с ним делать: попытаться разбудить или как-то помочь ему снова наклониться и прижаться к боку султана. Но он слышит тихий смешок рядом с собой и, опасливо приподняв голову, замечает, как уголки рта султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка чуть приподнимаются в едва заметной полуулыбке, но затем Повелитель лишь чуть качает головой, давая Донхэ какой-то знак. — «Наверное, он не хочет, чтобы я будил и тревожил Тэяна…» — предполагает рыженький хатун и когда он, под контролем альфы с запахом сандала, устраивает мальчика под своим боком поуютнее, приобнимая его и свободной рукой мягко поглаживая его по волосам, Ли Хёкджэ хан Ынхёк коротко кивает, одобряя решение Донхэ, и рассказывает сказку дальше:       — Привели Чхон Дона утром к султану, а тот на троне сидит и смотрит на мальчика недобро: «Так вот ты какой, негодный мальчишка! А ну, нарисуй мне что-нибудь!» Развязали Чхон Дона и дали ему золотую кисточку да наблюдать за ним начали — всем интересно, что он будет делать. А мальчик взял кисточку, взмахнул ею два раза — и огромная жаба появилась в зале, да прямо к трону султана поскакала. И завопил султан от ужаса, вскочил на трон и приказал срочно жабу поймать. Бегают слуги, жабу ловят, кричат — еле поймали. А Чхон Дон стоит и смеётся, и увидел это султан, разозлился и приказал бросить мальчика в темницу. Заковали слуги Чхон Дона цепями железными — и в темницу бросили, а сами начали кисточкой золотой по приказу султана рисовать, да куда им, неумёхам? Собака на кошку похожа, тигр — на зайца огромного, даже мешок с рисом нарисовать не могут. Уже сам султан кисточку взял, но и у него ничего не выходит: рисовал он кусок золота, а получился огромный камень, и покатился он прямо султану под ноги. Султан отскочить в сторону успел, а камень со всего маха ударился о трон и разбил его вдребезги. Рассердился султан, начал дерево рисовать, а оно в змею ядовитую превратилось. Зашипела змея и к султану поползла, а тот заметался по залу и закричал: «Ловите её, бейте её!» Поймали слуги змею, а султан задумался — не слушается его кисточка, придётся Чхон Дона звать.       Донхэ из последних сил сдерживает свои смешки, чтобы не разбудить Тэяна: ему показалось крайне забавным то, как ожившие рисунки пытаются сами наказать злого султана. — «Значит, добро в конце сказки победит зло?» — надеется рыженький хатун, пока Повелитель, продолжая поглаживать Тэмина по густым синим волосам, говорит дальше:       — Привели Чхон Дона к султану и сказал тогда султан: «Выбирай, Чхон Дон — или рисовать будешь, что я захочу, или прикажу казнить тебя без промедления». Пришлось Чхон Дону согласиться — и в тот же миг сняли с него тяжёлые цепи, дали золотую кисточку, а сзади стражника поставили, чтобы пустил он в мальчика острые стрелы, если вздумает Чхон Дон султана обмануть. Подумал султан, да и говорит: «Нарисуй мне, Чхон Дон, озеро». Взмахнул Чхон Дон кисточкой — и появилось озеро посреди зала огромного. Обрадовался султан: «А теперь нарисуй лодку красивую». Снова взмахнул Чхон Дон кисточкой — и на воде лодочка закачалась. Залез султан в лодку и плавает себе по озеру да песни поёт. Но наскучило ему это и говорит султан: «Что за интерес в лодке кататься, если волн нет?» Провёл Чхон Дон по воде кисточкой — и пошли по озеру волны, лодка закачалась, а султан и рад. — «Ещё! Ещё!» — кричит султан. — «Сделай волны повыше!» Снова провёл Чхон Дон по воде кистью, и заходили волны по озеру, да не такие, как в первый раз, а большие, высокие. Но и этого султану показалось мало. — «Сделай ещё выше!» — кричит султан. — «А то велю казнить тебя!»       — «Сейчас что-то будет…» — догадывается Донхэ: на такие, нехорошие моменты, у него то и дело срабатывает некое предчувствие. — «Как же поступит Чхон Дон? Нарисует чудище морское, чтобы оно проглотило злого султана вместе с лодкой?»       — Взмахнул тогда Чхон Дон кистью изо всех сил, — тихо произносит Повелитель, то и дело поглядывая на сладко сопящего носом Тэяна, который вполне себе уютно устроился в тёплых руках фаворита султана. — Поднялась огромная волна, перевернула лодку — и султан тут же ко дну пошёл. Бросились слуги султана спасать — и тоже все потонули. А Чхон Дон нарисовал белого журавля, сел ему на спину — и отправился в другие города и деревни, бедным людям помогать.       После этого султан замолкает, да и рыженький хатун понимает — сказка закончилась, и что ему делать дальше — Донхэ не знает. Будить Тэяна, пока мальчики находятся рядом с отцом — неправильно, но и оставаться в полном молчании с Повелителем — тоже неправильно. Решив, что он обдумает смысл сказки позже, омега с запахом грейпфрута тихо произносит:       — Повелитель… я благодарен Вам за такое доверие. Я обещаю, что никому никогда не буду рассказывать эту сказку, раз её знали только члены Вашей династии…       — Не давай таких обещаний, которые не сможешь сдержать, Донхэ, — эта краткая мягкость тут же исчезает из взгляда альфы с синими волосами и султан отворачивает голову, глядя на спящего Тэмина. — Иначе будешь до конца жизни сожалеть об этом.       — «Повелитель дал какое-то обещание, которое не сумел сдержать?» — первая мысль, которая приходит Донхэ в голову, когда он видит, сколько горечи сейчас промелькнуло на лице султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка: немного расслабившись со своими младшими детьми, энергичными и беззаботными, альфа с синими волосами попросту не успел снова надеть на себя ту самую отрешённую маску, которая одновременно и пугала — и завораживала Донхэ. — «Он дал какое-то обещание своим родителям или брату — и не успел его исполнить? Или он что-то обещал Химчану-султан?»       Задавать прямой вопрос об этом было бы сродни самоубийству, и Донхэ хватило прошлых уроков, чтобы об этом не забывать. Но ему почему-то очень хочется, чтобы султан ему поверил. — «Если я не смогу рассказать эту сказку ни Хёнвону, ни друзьям — я это переживу», — уверен рыженький хатун, потому он твёрдо добавляет:       — Нет, Повелитель, я обязательно сдержу это обещание. Вы мне доверились — и я не нарушу своего слова. Я никому и никогда не буду рассказывать эту сказку, даже если Ваши дети попросят меня рассказать её.       — А как же твои дети, Донхэ? — несмотря на тяжесть в голосе, Повелитель не сумел скрыть интереса к словам своего нового фаворита: медленно расправив плечи, чтобы не потревожить своего спящего сына, султан снова смотрит на Донхэ, задумчиво добавив:       — Однажды у тебя всё равно будут дети. Возможно, в конце твоего срока пребывания во дворце тебя отдадут замуж за янычара и ты родишь ему славных малышей, таких же огненных, как и ты. И ты не будешь рассказывать им сказки?       — Сказки — буду, но не эту, — уверенно бормочет Донхэ, стараясь не показывать, что его аж дрожь пробрала от этих слов. — «Выйти замуж за янычара?! Я даже смотреть на них всех боюсь!» — будь рыженький хатун в менее напряжённой ситуации, он бы возмутился вслух, но сейчас это будет невежливо по отношению к султану, потому приходится тщательно подбирать слова:       — Даже если у меня будут дети, эту сказку я им не расскажу. Я всегда держу своё слово, даже если тот, кому я дал обещание, не сможет проверить его выполнение.       — Вот как, — задумчиво произносит султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк, с едва заметным удивлением покосившись на фаворита рядом с собой. Понимая, что тему нужно сменить как можно скорее, Донхэ вопросительно указывает свободной рукой на сопящего носом Тэяна:       — Наверное, мне следует разбудить Тэяна-султан? Мальчики хотели провести время с Вами, Повелитель, а из-за моего любопытства к сказке они уснули, да и у Вас были дела…       — Нет, не буди его, — Повелитель пресекает оправдания рыженького хатун, покачав головой. — Провести занятие с моими шехзаде я смогу и завтра. Пусть они так поспят ещё немного, пока не начало темнеть. Тогда их и разбудим, чтобы мальчики ушли во дворец, пока не станет холоднее.       — Конечно, Повелитель, — Донхэ, облегчённо выдохнув, наконец, позволяет себе немного расслабиться — султан сейчас снова думает о своих детях, а не о тех обещаниях, которые неведомы рыженькому хатун, но которые приносят Повелителю боль и по сей день, значит, можно просто посидеть спокойно и не ожидать гнева султана от какого-то неожиданного и неуместного движения Донхэ.       Но, когда омега с запахом грейпфрута, пригревшись на вечернем солнце, тоже начал подрёмывать в сидячем положении, он услышал, перед тем, как провалиться в дремоту, тихие слова султана Ли Хёкджэ:       — Уж слишком смышлёный ты для напуганного оленёнка. Но пусть Аллах будет свидетелем того, как ты держишь обещания, Донхэ — и твоим судьёй. А я — верю тебе. Слова, которые мы узнали сегодня: * Джуга — Старинное название жилого дома с черепичной крышей, множество домов — джетэк. После 1970 года такие дома начали называть ханок «корейский традиционный дом». В этих домах ещё с давних времён была особая конструкция для охлаждения помещений летом и обогрева зимой. Для охлаждения дома строились открытые помещения с деревянным полом и ставились много окон, чтобы обеспечить хорошую циркуляцию ветра. Для того, чтобы обогреть дом зимой, была придумана система подогрева пола (ондол) — когда на кухне в печи разводили огонь для приготовления пищи, тепло от древесного дыма распространялось под полом из каменной кладки в соседней комнате (в которой принимали пищу и спали), и затем дым выходил через дымоход у противоположной стены этой комнаты, что обеспечивало тягу. Пол поддерживался каменными опорами или перегородками для распределения дыма, его покрывали каменными плитами, глиной и непроницаемым слоем, как, например, промасленная бумага.