Сердце султана

      Донхэ-хатун уже начал было считать, что во дворце все про него забыли: с самого утра Хёнвон отправился за завтраком для них обоих и до сих пор ещё не вернулся. — «А что, если мои опасения касаемо безопасности Хёнвона были небеспочвенные…» — от одной мысли об этом рыженького омегу пробивает нервная дрожь: несмотря на то, что в некоторых вопросах он не ладит со своим слугой, Донхэ бы не хотелось, чтобы зачинщик покушения добрался до этого доброго омеги с запахом винограда. Правда, рыженький хатун ещё не сумел определить, кто именно стоит за этим покушением на него, но ни один из приходящих на ум вариантов его не устраивает и не успокаивает: каждый, кто мог бы быть потенциальным врагом Донхэ, либо опасен, либо умён, либо имеет влияние во дворце — либо у него есть всё это разом.       Самое противное в этой ситуации было то, что Донхэ не может отправить евнухов на поиски Хёнвона и не может выбраться с нижнего этажа, чтобы разыскать своего слугу самостоятельно. При этом ни Шивон-ага, ни временные слуги не навещают Донхэ, чтобы можно было попросить помощи у них — и это раздражает омегу с запахом грейпфрута ещё больше: зависеть от других и быть беспомощным он никогда не любил.       Наверное потому, когда наконец тяжёлая дверь открывается, Донхэ уже готов метнуться к своему гостю, кем бы он ни был, вцепиться в него мёртвой хваткой и заставить разыскать этого доброго слугу любой ценой. Но, к счастью, в комнату вернулся именно Хёнвон: запыхавшись, тяжело дыша и убирая отросшую серую чёлку со своего лба, омега спешно произносит:       — Ну всё, Донхэ-хатун, собирайся, нам пора.       — «Нам пора?!» — переспрашивает Донхэ, даже икнув от неожиданности и забыв, что он хотел отчитать слугу за столь длительное отсутствие: он-то полагал, что Хёнвон отправился за завтраком, но, судя по тому, что слуга не принёс ничего, у Хёнвона какие-то другие планы. — Куда «пора»?!       — Как это «куда»? — в свою очередь удивляется слуга с серыми волосами, но, опомнившись, лишь коротко хлопает себя по лбу, рассмеявшись. — Ах точно, это же твоя первая течка здесь, Донхэ-хатун. Сейчас один из евнухов сопроводит нас до бань, и Сюмин принесёт тебе одежду из комнаты. Валиде отдал распоряжение, что тебе, Донхэ-хатун, пора возвращаться в гарем.       — Правда? Наконец-то, — оживившись, Донхэ поднимается на ноги и влезает в какие-то простецкие туфли — самое бесполезное, по его мнению, что было в этой комнате все эти дни: по комнате рыженький омега перемещался короткими маршрутами, в коридор его не выпускали, так что необходимость носить эту обувь из простого однотонного тёмного материала хатун решительно отвергал. Но его повседневную обувь Хёнвон не принёс: видимо, подразумевалось, что в бане обитатели дворца после течки смывают с себя остатки этого чрезмерно яркого запаха и на обычной одежде и обуви его не остаётся. По крайней мере, хоть в каком-то вопросе Донхэ не требовались дополнительные пояснения: это не могло не радовать. Правда вопрос с необходимостью сопровождения остаётся открытым, потому, спешно собрав встормошенные волосы в небрежный хвост, Донхэ настороженно вопрошает:       — А евнухи в бане для чего нужны?       — А? В бане? — даже растерявшись от вопроса рыженького хатун, Хёнвон неловко запинается на месте, задумчиво почёсывая затылок. — Нет, Донхэ-хатун, в баню евнухи не заходят — ты же видел, что они охраняют сторону бань регулярно. Просто пока ты не смыл с себя все последствия течки, как следует, есть риск, что кто-то из янычар может среагировать. Конечно, они по коридорам нижнего этажа обычно не ходят, но всякое может случиться. Хасеки всегда был очень щепетилен в подобных вопросах, так что это лишь для твоего спокойствия, Донхэ-хатун. Нам пора.       И в данный момент Донхэ очень хочется задать Хёнвону сразу два вопроса: значат ли его слова, что до того момента, как Хичоль-султан стал супругом Повелителя и его хасеки, во дворце к течным относились иначе, и какого шайтана слуга вдруг стал обращаться к нему так официально. И если со вторым вопросом рыженький хатун в целом разобрался сам: открытая дверь не очень располагала к свободному разговору без этих статусов и условностей, то вопрос с хасеки остался и безумно интересовал Донхэ. Но с этим можно будет разобраться как в банях, так и после, уже в покоях, так что, решив не упрямиться и выяснить всё как можно скорее, омега с запахом грейпфрута лишь спешно одёргивает низ своей сменной рубахи и согласно качает головой, подходя ближе к Хёнвону. — «Он точно знает, что делать, так что проще всего — никому не мешать и дать всем заниматься своим делом», — думает Донхэ, выходя из уже поднадоевшей комнаты следом за своим слугой. — «Ещё и Сюмин с Чондэ говорили, что пока мне не будут снова удалять нежелательные волосы, так что в бане никаких неожиданностей быть не должно…»       Наверное, сегодня всего лишь второй раз на памяти Донхэ, когда он посещает бани с удовольствием — в первые разы омегу то пугали местные правила и все эти незнакомцы, что хотели помочь новеньким, а то рыженький хатун уже знал, что ему предстоят процедуры удаления нежелательных волос, что тоже не очень располагало к расслаблению. Но зато сегодня посещение бань стало на редкость приятным для фаворита султана — он даже позволил Хёнвону как следует промыть его волосы, послушно кивая в ответ на беззаботную болтовню слуги о том, что волосы Донхэ после местных отваров из полезных растений и цветов стали гораздо мягче и гуще. Благодаря тому, что слуга с серыми волосами занял свободное время своими комментариями, Донхэ наспех успел подготовиться к тому, чтобы его интерес к хасеки-султан не выглядел слишком нездоровым и подозрительным. — «Хотя обычно все мои попытки выяснить необходимое обычно идут не по плану», — любого другого омегу эта мысль бы расстроила, но рыженького хатун подобное понимание даже наоборот — по-своему даже воодушевляет. — «Так чего мне бояться, если всё равно в итоге я не буду контролировать ситуацию?»       — Хёнвон, ты говорил, что хасеки очень обеспокоен вопросами безопасности течных во дворце, — как бы случайно припоминает Донхэ, чуть повернув голову и любопытно посмотрев на своего слугу, который терпеливо ждёт, когда фаворит султана озвучит свой вопрос полностью. — А что, когда хасеки считался Чонсу-султан, во дворце были какие-то другие правила?       — Ну да, — Хёнвон чуть покачивает головой, соглашаясь с предположением Донхэ-хатун. — Ты не подумай, валиде-султан тоже беспокоился о течных, и порядок во дворце поддерживался. Но у Чонсу-султан и у Хичоля-султан всё-таки… разные подходы.       — При Хичоле-султан всё стало жёстче? — хатун поправляет край своего спадающего с тела полотенца и устраивается на скамье поудобнее, приготовившись слушать слугу с запахом винограда. — Все эти строгие правила явно не были придуманы предыдущими династиями. Нормы приличий во дворце постоянно менялись — наверное, перестраиваться под новые прихоти управляющего гаремом супруга султана было непросто.       — И да, и нет, — Хёнвон вздыхает, отставляя небольшой ковшик в сторону и аккуратно промокая волосы Донхэ свободным полотенцем, чтобы отжать лишнюю воду. — Когда хасеки был Чонсу-султан, нижний этаж был почти закрыт — течным помогали определённые слуги, которые всю жизнь проводили на этом этаже. Евнухов тогда во дворце было очень мало, так что этаж просто запирался до определённых часов посещений, чтобы принести течным еду и всё необходимое.       — Наверное, это так жутко — провести всю жизнь в качестве такого помощника, — Донхэ даже поёжился: он еле выносил запах Хёнвона во время течки слуги, и потому рыженькому хатун было страшно даже представить, каково это — оставаться на этом пропахшем этаже и не иметь возможности подышать свежим воздухом и отдохнуть от очередного течного омеги или гаммы. — «Чонсу-султан и вправду был таким жестоким?» — после того, как валиде уже столько раз выручал Донхэ, попавшего в очередную неприятность, рыженькому хатун сложно поверить, что все эти нынешние комфортные условия ему обеспечил именно нынешний хасеки.       — Так было всегда при династии Ли — и это казалось хорошим вариантом защиты течных от янычар, — Хёнвон лишь чуть пожимает плечами, ничуть не удивившись словам Донхэ. — Ты же помнишь, что творилось во время Кровавой династии — там наложники даже в течном состоянии не могли покинуть гарем или запереться в покоях и должны были посетить Повелителя, если он этого пожелает. Что касается слуг… они были фактически беззащитны. Династия Ли постарались обезопасить обитателей дворца от подобных случаев проявления безнаказанного насилия альфами. А Чонсу-султан — он вовсе не жестокий, просто он приверженец традиций. Он умён и экономен и мог бы быть советником, как и его брат, Чонун-паша, если бы не родился омегой — его даже янычары побаиваются…. Ну, ты сам видел. Потому, когда Повелитель принял решение сделать своего первого супруга названым валиде, всё словно встало на свои места, понимаешь? Чонсу-султан словно рождён для того, чтобы управлять всем дворцом и быть опорой Повелителю в вопросах управления государством. Не каждому супругу султана в истории нашего государства такое позволялось, да и в других государствах омеги не так часто оказываются у власти — только Джеджун-султан управляет Японским королевством как супруг Повелителя, пока не подрастёт его шехзаде.       — То есть, большую часть евнухов во дворец набрал Хичоль-султан? — уточняет Донхэ, практически представив эту сцену в своей голове, как хасеки отбирает крепких молодых альф, которые будут непригодны, как янычары, но будут сильны и исполнительны — и лишает их достоинства и возможности завести в будущем свои семьи. — «Учитывая характер хасеки, нечто подобное вполне могло быть…» — рыженький хатун даже вздрагивает, чувствуя себя неуютно, и смотрит на Хёнвона, который, к его удивлению, лишь хихикает, наблюдая за Донхэ.       — Что, уже представил, как янычары по приказу хасеки ездили по деревням и отрубали альфам их достоинства, забирая кастратов во дворец? — Хёнвон откровенно веселится: видимо, сомнения Донхэ фактически написаны на его лице, но, к счастью, слуга с серыми волосами не хочет мучать фаворита султана, потому и спешно поясняет положение дел:       — Нет, всё было не так. К тому времени, когда Хичоль-султан стал супругом Повелителя, но хасеки ещё считался Чонсу-султан, Война Трёх Миров ещё не началась, и Повелитель, ещё будучи шехзаде и главным наследником трона, по приказу своего отца, султана Ли Юнхо, налаживал связи с послами из других государств, проводил приёмы и выводил своих супругов в свет. И когда Война Трёх Миров началась и практически сразу забрала к Аллаху как султана Ли Юнхо, так и старшего брата Повелителя, Ли Кибома, а затем и действующего валиде, Ли Чанмина, Повелителю пришлось непросто. Супруги Повелителя тогда оказывали ему огромную поддержку — благотворительный вакф Чонсу-султан спонсировал расходы на армию, которую собирал Повелитель для военного похода на Китайское царство, а вакф Хичоля-султан практически весь ушёл на нужды народа.       — Султан потерял всех своих близких? — ахнув, Донхэ даже зажимает рот рукой: несмотря на то, что, возможно, рыженький хатун тоже потерял всю свою семью, в нём ещё теплится надежда, что кто-то из его близких мог выжить. — «Наверное, это так страшно — стать правителем целого государства, во время войны, и остаться сиротой…» — думает омега с запахом грейпфрута, чувствуя, что теперь ему хочется уважать султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка ещё больше. Правда, Хёнвон ещё говорит о том, что супруги султана отдавали все свои деньги посредством того самого «вакфа», о котором Донхэ и понятия не имеет, на то, чтобы поддержать правителя в эту нелёгкую пору — но пока это рыженького хатун не так интересует.       — Ну, не совсем, — Хёнвон грустнеет, осторожно поправляя тёплыми пальцами край полотенца на теле Донхэ. — У Ли Кибома остался сын, альфа Ли Сонхва, но он тогда был слишком мал, немногим старше Тэёна-шехзаде. У Повелителя же к тому времени уже были два супруга и трое детей. Тэян-султан и Тэмин-султан родились уже во время Войны Трёх Миров, незадолго до того, как Повелитель отправился в Японское королевство, чтобы заключить союз между государствами. Во дворце тогда оставались валиде Ли Чанмин, и младший брат Повелителя, Ли Чжоуми-султан. Валиде Ли Чанмин, да упокоится его душа с Аллахом, успел узнать, что Повелитель заключил никях с японским принцем, Джеджуном-султан, и что он пока остаётся в Японском королевстве для сбора объединённой армии, чтобы нанести сокрушительный удар Китайскому царству. Также валиде успел узнать, что у Повелителя в Японском королевстве родилось ещё двое детей — Ли Ютода-шехзаде, наследник японских земель, и Ли Минхёк-султан — и после этих новостей валиде словно перестал держаться за жизнь ради своих детей и тихо и без боли отошёл к Аллаху, где его уже ждал его Повелитель.       — А где сейчас Ли Чжоуми-султан? Во дворце я его не видел, — задумчиво произносит Донхэ, наконец, немного понимая, что происходило во время Войны Трёх Миров: султан Ли Хёкджэ принял явно мудрое решение — заручиться поддержкой Японского королевства, породнившись с местным принцем, и теперь у султана есть наследники в двух дружественных государствах, но при этом он потерял своих родителей и старшего брата, который почему-то не рассматривался как наследник. — И почему Ли Кибом не считался шехзаде? Он не был альфой?       — Ли Чжоуми-султану досталось покоренное Китайское царство, — Хёнвон снова улыбается, чуть качнув головой. — Я сам его никогда не видел: во дворец я попал уже после окончания Войны Трёх Миров, но все говорили, что это очень красивый омега, практически копия матери Повелителя, Ли Чанмина. Повелитель решил не объединять земли в единое государство и отдал Китайское царство своему брату, который заключил никях с одним из военных советников Повелителя, Хан Гёном. Он выходец из Китайского царства, кажется, потому он был крайне полезен Повелителю, да и народ за ним пошёл гораздо охотнее. Недавно у них родился малыш, но Повелитель не навещал своего племянника. Не до того ему было в последнее время, сам понимаешь.       — Да, понимаю… А что насчёт Ли Кибома? — напоминает Донхэ, радуясь, что пока высыхают его волосы, он заодно узнаёт немного больше о династии Ли — будет меньше шансов снова допустить ошибку и что-нибудь ляпнуть при Повелителе. — И мы вроде говорили о евнухах. Где связь между всем этим?       — Терпение, Донхэ-хатун, — Хёнвон в этот раз говорит без этого лишнего почтения, даже чересчур смело и снисходительно, но в случае этого доброго слуги подобное поведение Донхэ более, чем устраивает. — Ли Кибом был рождён первым супругом султана Ли Юнхо, Ли Джунсу. Ли Кибом был старше Повелителя на пять лет, но избрал своим путём военное дело и не считался наследником престола. Он сражался бок о бок с султаном Ли Юнхо — и, как говорили выжившие янычары, погиб, заслонив собой султана Ли Юнхо от вражеской стрелы.       — Потому Повелитель и решил объединиться с Японским королевством… — задумчиво добавляет Донхэ, почёсывая свой локоть: после таких рассказов поведение Ли Хёкджэ хан Ынхёка уже не кажется ему таким уж странным — видимо, султан делал всё, что в его силах, чтобы уберечь свой народ от поражения в этой страшной войне. — То есть, Чонсу-султан получил статус валиде уже после окончания Войны Трёх Миров, правильно? Двух валиде и двух хасеки же не может быть, верно?       — Вот видишь, ты уже сам всё понял, — Хёнвон одобрительно покачивает головой, гордясь тем, как быстро Донхэ начал разбираться в правилах дворца. — После победы над Китайским царством султан первым делом выдержал необходимый траур, простившись с валиде Ли Чанмином, как гласят традиции, ведь вернуться из Японского королевства раньше и присутствовать на похоронах Повелитель никак не мог. А потом Чонсу-султан стал следующим валиде, пусть и названым, а Хичоль-султан стал хасеки. И его умение общаться с послами из других государств во многом помогло Повелителю — благотворительные вакфы снова начали пополняться, а по всему свету начали разыскивать похищенных во время Войны Трёх Миров корейцев и возвращать их обратно в государство. Как ты понимаешь, выжили далеко не все, и многие, как и ты, стали рабами. Молодых альф работорговцы кастрировали, без раздумий, чтобы те служили у них евнухами — и многие из этих альф сумели вернуться домой только благодаря Хичолю-султан. Он же и набирал самых достойных из бывших рабов для службы во дворце: кастрированных альф в подчинение Шивона-ага, омег и гамм в слуги, а уже там Сынхун-ага отбирал здоровых и невинных наложников в гарем. То, что тебе и твоим друзьям, и многим другим во дворце удалось вернуться домой — это всё заслуга Хичоля-султан. Ну и условия здесь при нём стали гораздо комфортнее.       — Что это вообще такое — эти вакфы? — Донхэ не хочется обсуждать заслуги Хичоля-султан и соглашаться с Хёнвоном в этом вопросе, потому он лишь морщит нос, поспешив перевести разговор в другую, более образовательную для себя тему. — Кажется, я впервые слышу это слово.       — Если ты родился не в знатной семье, то, скорее всего, ты нечасто слышал это слово, — Хёнвон пожимает плечами, не то сделав вид, что он не обратил внимание на уловку Донхэ-хатун, не то — просто тактично не решаясь возразить по этому поводу. — Вакф* — это имущество, которым ты владел в полной мере, но которое решил передать в собственность Аллаха на благо тех, для кого этот вакф предназначен. Это могут быть земли, дома, животные, оружие, исторические летописи, посуда или деньги. Любое твоё личное имущество, если оно в пригодном для использования состоянии и будет приносить пользу, может стать вакфом, если ты сам того пожелаешь, и это дело будет угодно Аллаху, но для этого должна быть конкретная цель. Всевышний в Коране говорит — «Вы не обретёте вознаграждения за благие дела, пока не будете расходовать из того, что вы любите. И что бы вы ни расходовали — Аллах ведает об этом».       — Вот как, — Донхэ не мог бы сказать, что он проникся идеей становления имущества вакфом — омега не помнит, чтобы у него было хоть какое-то имущество, которым можно было бы пожертвовать ради других. Да и слова о благих делах кажутся рыженькому хатун такими притянутыми и льстивыми — если так подумать, то таким образом богатые люди получают возможность попасть после смерти в Рай, но что же могут пожертвовать бедняки, если из имущества у них может не быть даже лошади для пашни?       Но мысль о вакфе кажется для Донхэ хорошей только в одном плане — перед своим побегом он вполне может пожертвовать все оставшиеся у него ткани и драгоценные камни на нужды обездоленных, чтобы бежать практически налегке. К тому же, такой «благой шаг» может неплохо сказаться на его репутации во дворце, хотя бы на то время, пока Донхэ разрабатывает план освобождения, потому, чтобы уточнить детали у Хёнвона, рыженький хатун с интересом вопрошает:       — То есть, я могу пожертвовать на вакф часть даров Повелителя? Раз султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк прислал мне дары, то они считаются моим имуществом, верно?       — Всё не так просто, Донхэ, — Хёнвон отрицательно покачивает головой, протягивая руки к влажным волосам фаворита султана и принимаясь перебирать рыженькие пряди, чтобы помочь им просохнуть быстрее. — Дары от Повелителя действительно считаются твоим имуществом, но пожертвовать их в вакф ты не можешь. Все наложники и слуги во дворце считаются рабами Повелителя, так что ты не можешь быть учредителем вакфа. Учредитель вакфа должен быть свободным, совершеннолетним и разумным. Дети Повелителя тоже пока не могут быть учредителями вакфа — никто из них ещё не достиг совершеннолетия.       — Но разве супруги султана — свободны? — Донхэ подобные ограничения кажутся нечестными, даже если он собирался воспользоваться этим шансом оставить свой лишний груз на блага нуждающихся лишь один раз. — Они же тоже были наложниками в гареме, значит, не считаются свободными. Хотя раз вы с Шивоном говорили, что Чонсу-султан из знатного рода… Хичоль-султан тоже родился в знатной семье?       — Супруги султана свободны благодаря Повелителю, — мягко поясняет Хёнвон, снова принимаясь посмеиваться над слишком заметным недовольством фаворита султана, который достался ему в качестве господина. — Султан не обязан заключать никях с наложниками, родившими ему наследников — но Повелитель сделал это… четыре раза. Если Повелитель снова решит заключить никях — это будет с его последним законным супругом. Хотя процедура освобождения доступна и без никяха — Повелителю достаточно сказать, что он дарует свободу наложнику или слуге, и тот станет свободным человеком. Чонсу-султан мог бы с совершеннолетия стать учредителем вакфа, не попади он во дворец как обручённый с детства с Повелителем наложник. Хичоль-султан же был рождён в небогатой семье, так что во дворце он прошёл долгий путь от наложника до супруга Повелителя и статуса хасеки.       — «Значит, мне достаточно убедить султана в том, что он должен даровать нам свободу — и нас отпустят?» — Донхэ не может поверить тому, что слышит: оказалось, что существует возможность, при которой рыженький омега и его друзья смогут выбраться из дворца не в качестве супругов для каких-нибудь советников или янычар, а как полноценные свободные люди. — «Это же такой шанс!»       Правда, пока Хёнвон бережно расчёсывает густые волосы Донхэ гребнем и сплетает подсохшие пряди в тонкие косички, рыженький хатун не может не думать о главном — так просто подобного повеления от султана Ли Хёкджэ наверняка не получится добиться. — «Значит, мне придётся проявлять инициативу и встречаться с Повелителем намного чаще, параллельно с проработкой плана нашего побега, если с законным освобождением ничего не выйдет…»       Но отрицать, что такой шанс не стоит упускать — было бы слишком глупо, потому новая информация, особенно о возможности заняться благотворительностью, будучи свободным человеком, Донхэ крайне заинтересовала. — «Так сразу Повелитель не поверит, что я хочу заняться вакфами…» — думает рыженький хатун, изредка ойкая, когда Хёнвон прочёсывает спутанные пряди его длинных волос. — «Значит, султану стоит знать, что я уже ознакомился со всей историей государства и хорошо знаю Коран, чтобы после этого можно было завести разговор о статусе свободного человека. Тогда Ли Хёкджэ хан Ынхёк может и согласиться освободить нас». Ещё и мысль о том, что для исполнения этого плана практически не придётся делать ничего нового, только радует Донхэ: историю он и так изучает в быстром темпе, Коран он начнёт читать по советам слуг, и разве что придётся лишь придумывать больше поводов для того, чтобы султан улыбнулся во время их встреч — забывать об уговоре с Повелителем было бы слишком опрометчиво даже для Донхэ, особенно когда ценой уговора стала ночь, которую придётся провести с султаном Ли Хёкджэ, если хатун не сможет развеселить его в очередную из их встреч.       Но не об этом думает Донхэ, когда, уже переодевшись в повседневный наряд, он направляется в гарем вместе с Хёнвоном: сейчас самым важным делом будет завтрак — и необходимость встретиться с другими наложниками и убедительно изобразить, что рыженькому омеге просто нездоровилось во время течки. Ещё и после слов слуги с серыми волосами на тему того, что Чонсу-султан менее гибкий по части следования традициям, чем Хичоль-султан, Донхэ неспокойно на сердце: сейчас гаремом управляет валиде, а это значит, что хатун придётся вести себя крайне осторожно, чтобы не наделать новых ошибок. — «Но как мне вести себя, если фавориты Повелителя теперь едят в своих покоях? Продолжают ли хатун сидеть вместе с наложниками в зале? Шивон-ага не дал мне никаких указаний на этот счёт…»       — Донхэ-хатун, с возвращением, — у входа в гарем наложника встречает Кихён-калфа, и это немного успокаивает Донхэ: этот омега с запахом персика уже знает о множестве тайн нового фаворита, так что, наверное, он не откажется помочь Донхэ ещё раз. Оживившись, рыженький хатун спешит к калфе, радостно воскликнув:       — Кихён-калфа, я так рад тебя видеть! Ты должен рассказать мне все последние новости — на этом нижнем этаже сидишь как в темнице, точно тебе говорю!       — Ты так говоришь, как будто я не бываю на нижнем этаже, — ворчит Кихён, и Донхэ от этих слов даже улыбается шире — столь характерных нравоучительных ноток от внимательного калфы хатун очень не хватало за эту неделю, а к бурчанию Шивона-ага рыженький омега ещё не успел привыкнуть, чтобы считать его подходящей заменой. — Думаю, ты в курсе, что сейчас гаремом валиде-султан управляет. Ну и фавориты Повелителя теперь принимают пищу отдельно от гарема, но если вспомнить, сколько времени ты провёл в своих покоях, для тебя мало что изменится.       — Если всё так, как ты говоришь, то дни в гареме проходят ужасно скучно, — посмеивается Донхэ, но тут же затихает, обратив внимание на то, как Хёнвон переминается с ноги на ногу, явно не решаясь вступить в разговор. — «Хёнвон все эти последние дни общался в основном лишь со мной», — напоминает себе рыженький хатун, закусив губу и спешно пытаясь что-то придумать, чтобы слуга не чувствовал себя неловко. — «Ещё и из-за этого покушения он стал опекать меня ещё сильнее…»       — Хёнвон, ты можешь отправиться за нашим завтраком, чтобы не терять времени, — предлагает Донхэ, повернувшись к своему слуге: отправить омегу с серыми волосами на кухню показалось хатун хорошим решением, ведь тогда Чангюн-ага сумеет передать им что-нибудь вкусненькое. — Кихён-калфа проводит меня в покои. Ведь так, Кихён-калфа?       — Так, — лицо калфы кажется непроницаемым, но в одном лишь слове слышится столько обречённости, что Донхэ снова хочется рассмеяться: наверняка у Кихёна есть и свои дела, так что возиться с фаворитом султана ему не очень хочется. Но, с другой стороны, Кихён определённо кого-то ждал перед входом в гарем — и скорее всего ждал он именно Донхэ-хатун, так что всё к лучшему: и уход Хёнвона на кухню, и возможность остаться наедине с калфой, который наблюдал за гаремом всю неделю. Правда, Донхэ даже недооценил беспокойство Кихёна-калфы: стоит Хёнвону, послушно поклонившись, отправиться в сторону кухни и скрыться за поворотом, как омега с запахом персика тут же наклоняется ближе к Донхэ и придирчиво его осматривает, буркнув себе практически под нос:       — Выглядишь вроде неплохо. Ты же хорошо запомнил, что тебе следует говорить, если возникнут вопросы? Я могу надеяться, что ты ничего не ляпнешь, не подумав?       — Что?! — Донхэ нервно вздрагивает, оглядевшись, чтобы убедиться, что никого постороннего рядом с ними нет, и тоже понижает тон голоса, спешно отвечая: — Да, я буду говорить, что мне просто нездоровилось, но… Тебе-то что об этом известно? Неужели во дворце ни у кого нет никаких секретов?       — Уж поверь, не все твои секреты так просто скрыть, — Кихён-калфа насмешливо фыркает, но, покачав головой, всё также негромко продолжает говорить. — Всё бы осталось в тайне, если бы не пришлось выслать тех двоих так спешно из дворца. Обычно это связано с каким-то серьёзным проступком, раз проживающим во дворце не разрешают даже с друзьями попрощаться. А затем кто-то из слуг разговорил евнухов, и теперь о том, что было, знают многие. Правда, с Хичолем-султан никто спорить не решится, так что на этот счёт можешь не беспокоиться — никто тебя не выдаст. Ну и не приведи Аллах Повелитель узнает правду — полетят тогда наши головы с плеч. Это не шутки, Донхэ.       — Мне хасеки уже всё подробно объяснил следующим утром, — признаётся Донхэ, поёжившись: ему до сих пор не по себе от того, о каких страшных вещах говорил Хичоль-султан, когда пояснял ему, как важно молчать и придерживаться выбранной версии. — И я не знаю, кто замешан во всём, что произошло, и как мне вести себя в гареме. Хичоль-султан сказал, что всё случилось из-за того, что я ни с кем практически не знаком…       — Хасеки редко даёт плохие советы, — с осторожностью произносит Кихён-калфа, немного подумав перед ответом. — И Хичоль-султан прав: ты знаком лишь с несколькими наложниками, других хатун избегаешь и вечно ввязываешься в неприятности. Тебе уже пора понять, что за место — гарем. Все эти наложники спят и видят, как бы оказаться на твоём месте и получить внимание Повелителя, а ты открыто демонстрируешь всем и каждому, что тебя это не касается и совершенно не волнует.       — И что же мне тогда делать? — сейчас Донхэ даже рад, что в своё время Кихён-калфа стал свидетелем обретения рыженьким омегой статуса хатун: этот омега близок не только с гаремом, но и со слугами, потому подсказки Кихёна могут быть крайне полезными. — Я уверен, что как только я зайду в этот зал, они все будут на меня смотреть, как на мясо в тарелке Повелителя…       — Будут смотреть, — Кихён согласно качает головой, не скрывая от рыженького хатун его возможного будущего. — И будут обсуждать и задавать вопросы. А тебе придётся собраться с силами — приподними голову, выпрями спину и держи себя достойно. Покажи, что ты ничего не боишься и стал только сильнее. Чем меньше ты будешь походить на напуганную лань — тем лучше.       — «Он что, знает про мой разговор с Повелителем о любимой сказке?!» — на несколько мгновений Донхэ даже запаниковал, пока не понял, что калфа говорил лишь первое сравнение, которое пришло ему в голову, а сам рыженький хатун сейчас и правда похож на лань: ему так и хочется пуститься вскачь, как можно дальше от этих хищных глаз и тайных сговоров. Донхэ ловит себя на мысли, что он даже не против проводить больше времени с султаном: по крайней мере, пока Повелитель наблюдает за ним своим проницательным взглядом тёмных глаз, рыженький хатун, что удивительно, чувствует себя в большей безопасности, чем рядом с супругами султана или в гареме.       — Ладно, раз ты всё понял, тебе пора возвращаться в гарем, — напоминает Кихён-калфа, придирчиво поправив воротник рубахи рыженького хатун. — Сейчас там валиде с младшими детьми Повелителя, так что обратись сперва к нему — он определит для тебя занятия на ближайшее время. А потом можешь посидеть в зале с другими до завтрака.       — Опять все эти правила поведения, — вздыхает Донхэ, но крайне послушно кивает, не возражая: ему после покушения только проблем от супругов султана не хватало для полной коллекции нависших над головой опасностей. — Хорошо, я всё понял. Но… ты будь рядом, чтобы вовремя меня остановить, ладно? После того, как мне «нездоровилось», и после моей первой течки во дворце мне будет непросто снова следовать правилам гарема.       — Ну что мне с тобой делать… — омега с запахом персика не смеет отказать: уже привычным суетливым жестом Кихён-калфа оправляет свою одежду, чтобы выглядеть опрятно перед валиде, после чего калфа лёгким взмахом руки указывает Донхэ на ворота, отделяющие гарем от этого коридора. — Только учти, сидеть рядом с тобой в зале я не буду. Но буду неподалёку, чтобы тебе было спокойнее. И пусть для тебя мой совет покажется странным и неуместным после того, что ты пережил, но тебе стоит начать общаться с гаремом, Донхэ-хатун, даже если тебе этого не хочется. Чем больше ты будешь отгораживаться от остальных, тем более лёгкой мишенью для других ты станешь. Уже прошло много времени с тех пор, как ты попал во дворец — попытайся смешаться среди других наложников и фаворитов, хотя бы на какие-то периоды времени.       — И это мне уже тоже очень подробно объяснили, — Донхэ, будучи убеждённым, что тянуть время и стоять в коридоре больше не стоит, снова согласно качает головой, а после, собрав остатки своей уверенности воедино, рыженький хатун старается как можно решительнее зайти в огромный зал гарема, чтобы выглядеть сильным и несгибаемым. — «Раз здесь так принято — скрывать свои эмоции, я тоже попробую это делать. Иначе я могу не дожить до того момента, когда можно будет выбраться отсюда…»       Донхэ уже знал, что когда он появится на пороге, все взгляды будут направлены именно на него, потому всеобщее внимание оказалось вполне предсказуемым. Тут же затихнув, все наложники, как один, повернули головы к вернувшемуся в гарем фавориту султана, с нескрываемым интересом рассматривая его. — «Ну, и что мне делать?» — рыженький хатун с трудом сдержал желание нервно дёрнуть плечами: совет Кихёна-калфы о том, что ему нужно держаться достойно, оказался как нельзя кстати. — «Держи врагов близко», — какая-то давно забытая поговорка словно вынырнула из воспоминаний омеги с запахом грейпфрута, забивая лишние мысли. — «Так будет сложнее причинить тебе вред — ещё зацепит и зачинщика ненароком».       — Донхэ-хатун вернулся! — тишину прерывает звонкий голосок Тэмина-султан, и от его слов гарем словно оживает: наложники перестают походить на затаившихся хищников, готовых наброситься на неугодного фаворита и растерзать на части — нет, теперь некоторые обитатели гарема вообще теряют к Донхэ интерес, хатун старательно изображают увлечённую беседу, несдержанно бросая на на пришедшего настороженные взгляды, а вот парочка уже знакомых омеге наложников наблюдают за хатун даже с долей плохо скрываемого сочувствия. Последнее наблюдение даже немного успокаивает рыженького хатун: если не удастся сесть с другими фаворитами без скандала, то можно будет попытаться пристроиться в общество Чонопа и Дэхёна, рядом с которыми сидит ещё какой-то высокий гамма, чьего имени Донхэ ещё не знает. — «Но сперва — поговорить с валиде», — напоминает себе рыженький хатун после красноречивого покашливания Кихёна-калфы за спиной, и, чтобы их застывшие фигуры у самого входа не выглядели подозрительно, Донхэ только приподнимает голову ещё выше, расправляя свои плечи, и, заприметив у ближнего диванчика валиде, рядом с которым устроились близнецы и двое слуг, Онью и Хансоль, рыженький хатун уверенно направляется в их общество.       Конечно, Донхэ-хатун был бы больше рад возможности встретиться вновь ещё и с Рёуком, но сегодня ему в этом не так везёт: скорее всего, в те моменты, когда валиде проводит время с детьми Повелителя, он берёт с собой более опытного слугу, который поможет слуге хасеки присмотреть за этими озорниками. Донхэ даже может разглядеть, как близнецам скучно коротать время в гареме: один из близнецов с запахом рябины, Тэмин, нетерпеливо ёрзает на месте, несмотря на тихий шёпот Хансоля, явно уговаривающего его посидеть смирно, а второй гамма с запахом липы, Тэян, хоть и сидит спокойно, но всё равно с явным интересом наблюдает за Донхэ, не скрывая своей радости от того, что он снова видит нового фаворита султана в гареме.       А вот валиде, временно исполняя ещё и обязанности хасеки, оделся не так чопорно, как Донхэ привык: сегодня Чонсу-султан надел бледно-розовую рубашку, с интересными прорезями в виде колец вместо крохотных пуговиц, и с цепочками, которые каким-то удивительным образом соединяют «кольца» по разные стороны рубахи, края её аккуратно заправлены в однотонные бежевые штаны, облегающие силуэт валиде в области бёдер и ног, и между низом штанин и цветастыми носатыми туфлями виднеется совсем немного его песочно-персиковой гладкой кожи. Поверх рубашки на валиде сегодня надета лёгкая накидка, цвета которой скорее напоминают клумбу с множеством мелких, но не очень ярких цветов: на светлом материале накидки то тут, то там проступают розоватые, бирюзовые, шоколадные и охристые пятна, которые не складываются в привычные Донхэ узоры.       — «Валиде в этой накидке даже выглядит моложе…» — Донхэ-хатун так привык, что на плечах Чонсу-султан обычно тяжёлая меховая накидка, только добавляющая возраст и без того немолодому по сравнению с обитателями гарема омеге, что теперь, когда валиде в этом наряде, рыженький омега наконец смог рассмотреть, насколько красив этот супруг султана. Забыв о том, что он хотел сделать и сказать, Донхэ рассматривает на шее валиде тонкую серебряную полоску ожерелья, которое хорошо сочетается с его серьгами — похожими серебряными капельками, свисающими с мочек ушей. Судя по всему, от своих сапфировых серег Чонсу-султан отказался, но перстень с крупным камнем так и остаётся на руке, точно как и сам Донхэ не расстаётся с кольцом — подарком султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка. Валиде чуть ярче подкрасил свои брови приятным пепельно-песочным оттенком, отчего они стали казаться более чётко оформленными, и, не изменяя своим привычкам, избегая румян и слишком ярких цветов, Чонсу-султан лишь подкрасил глаза бледно-персиковым цветом, гармонирующим с его образом и цветом волос, да слегка мазнул специальным маслом по губам, отчего те приобрели коралловый подтон. С Хичолем-султан в красоте вообще сложно тягаться — это Донхэ уяснил со своей первой ночи во дворце и каждая встреча с хасеки была наглядным тому подтверждением, но теперь, когда валиде чуть меньше времени уделяет заботам дворца, сосредоточившись больше на гареме, Чонсу-султан выглядит не как умудрённый жизнью и опытом валиде, а как вполне себе молодой и удивительно красивый фаворит султана.       — Рад видеть тебя в добром здравии, Донхэ-хатун, — валиде мягко кивает рыженькому хатун, и тот вовремя вспоминает, что нужно учтиво поклониться перед тем, как подходить ещё ближе после разрешающего жеста от Чонсу-султан. — Шивон-ага сообщил, что в первый день течки тебе нездоровилось, что даже потребовалась помощь Сынхуна-ага. Сейчас тебя ничего не беспокоит? У тебя странный взгляд, Донхэ-хатун.       — «Интересно, валиде знает о том, что произошло, и проверяет меня — или же хасеки не стал его беспокоить этим покушением?» — жаль, что Донхэ никак не удастся спросить валиде об этом прямо здесь и сейчас: рядом находятся крайне любопытные близнецы, а для себя хатун уже решил, что дети Повелителя не будут впутаны в его проблемы — не хватало ещё навлечь гнев султана Ли Хёкджэ на их головы, если вскроется, что и его дети всё знали о нападении, но молчали. Потому, чуть подумав, Донхэ-хатун снова заставляет себя коротко поклониться, демонстрируя тем самым некую благодарность в адрес Чонсу-султан за то, что тот проявляет своё беспокойство, задавая не особо нужные ему вопросы, и уверенно отвечает:       — Думаю, всему виной стала моя адаптация к местному климату после долгого плавания. Сейчас я хорошо себя чувствую, валиде, и я готов вернуться к занятиям. И я прошу прощения, если мой взгляд смутил Вас, валиде, просто Вам очень идёт эта накидка. Вы в ней особенно красивы.       — Эта накидка дорога мне, как память — в ней я впервые посетил гарем, когда Повелитель даровал мне статус хасеки, — лицо Чонсу-султан кажется непроницаемо спокойным и строгим, но Донхэ кажется, что какие-то искорки тепла из-за приятных воспоминаний и вполне искреннего комплимента от фаворита султана в глазах валиде всё-таки промелькнули. — Мне приятно, что тебе нравится эта накидка, и слава Аллаху, что твоё недомогание закончилось. Шивон-ага сказал, что ты проявил усердие и занимался историей и письмом, пока находился на нижнем этаже, и это достойно похвалы — не каждый наложник в твоём состоянии смог бы думать о занятиях, Донхэ-хатун.       Тэмин и Тэян, синхронно повернувшись к валиде, даже застыли на своих местах, идентично напряжённо вытянувшись, как маленькие цапли, жадно вслушиваясь в каждое слово Чонсу-султан. — «Видимо, валиде не особо распространялся среди детей Повелителя такими, личными моментами», — подмечает Донхэ и, неловко переминаясь с ноги на ногу, тут же пользуется приглашением валиде присесть рядом с ним на диванчик: стоит Чонсу-султан плавным движением указать на свободное место рядом с собой, как хатун тут же присаживается, краем глаза наблюдая за тем, как Кихён-калфа, оставаясь в зале, как он и обещал, отправляется занять некоторых наложников присущими им делами.       — Валиде, если Донхэ-хатун занимался на нижнем этаже, то это значит, что теперь он будет заниматься с другими хатун? — осторожный Тэян-султан удивительно смело задаёт тот вопрос, на который у самого Донхэ сейчас не хватило бы духу. Зато Тэмин, близнец с синими волосами, тут же оживает от голоса брата и с жалобными нотками решает вмешаться в этот разговор:       — Ну нет, валиде, можно Донхэ-хатун и дальше будет заниматься с нами, пожалуйста? Инсон-ага говорил, что Донхэ-хатун совсем ничего не помнит, значит, с нами ему будет проще заниматься. Другие хатун обучаются у Сонгю-ага уже не один год, да и мама не был против. Без Донхэ-хатун занятия такие скучные…       — Тэмин, Тэян, в данном случае я не могу принять это решение, не посоветовавшись с Инсоном-ага и с Повелителем, даже если Хичоль-султан не против, — без строгости в голосе, но вполне серьёзно отвечает Чонсу-султан, повернув голову к близнецам. — Вы в любом случае после завтрака отправляетесь на занятие к Инсону-ага. Что касается тебя, Донхэ-хатун, тебе сообщат о твоём новом распорядке занятий и упражнений.       — Ну тогда хоть погулять в саду Донхэ-хатун может вместе с нами? — Тэмин, явно не собираясь сдаваться, делает новую попытку: видимо, он допустил такую возможность, что Донхэ-хатун к ним на занятия больше не отправят, потому и оставил самый интересующий его вариант «на десерт». — Мамы не будет ещё пары дней, а одних нас в сад не выводят. Пожалуйста, валиде, мы будем слушаться слуг и никуда не убежим, правда-правда!       — «И как это он забыл про своё «клянусь честью члена правящей династии» при валиде?» — Донхэ хочется посмеяться, но он лишь позволяет себе широко улыбнуться, чтобы не рассмеяться во весь голос: Тэмин кажется таким хитрым плутом, каким султан Ли Хёкджэ, наверное, никогда не был. — «Интересно, а Хичоль-султан в молодости был таким же или он сразу вёл себя более самоуверенно и угрожающе?» — задумывается омега с запахом грейпфрута, заинтересовавшись тем, что валиде в принципе может ответить на эту просьбу — для Донхэ было очевидно, что его одного с детьми султана точно не оставят, но если в сад вместе с ними выйдут слуги хасеки и, возможно, Онью или даже сам валиде, то можно будет хоть немного размять ноги и слегка порезвиться на свежем воздухе с этими озорниками.       — Я не смогу вывести вас в сад, так как у меня будет много дел, но я спрошу Повелителя, — отвечает Чонсу-султан, немного подумав и внимательно посмотрев на притихшего Донхэ-хатун. — Если у него сегодня нет планов на времяпровождение с шехзаде, то вы сможете все вместе выйти в сад. Но если вы не будете слушаться слуг, вы тут же вернётесь в свою комнату и будете сидеть там до возвращения Хичоля-султан, это понятно? Донхэ-хатун, к тебе это тоже относится — возьмёшь с собой своего слугу и вы должны будете следовать любым указаниям слуг, сопровождающих детей Повелителя. Если ты хочешь выйти в сад вместе с ними, конечно.       — Да, конечно, валиде, я буду рад возможности и дальше заниматься с Тэмином-султан и Тэяном-султан — и я почту за честь прогуляться с ними и другими детьми Повелителя по саду, если Вы позволите, — после слов Хёнвона о том, что Чонсу-султан более традиционен в отношениях правил, Донхэ решает быть как можно более кротким здесь и сейчас — если рыженький хатун поведёт себя слишком смело, в своей привычной прямолинейной манере, то валиде может и передумать, а это в планы омеги с запахом грейпфрута совершенно не входит, особенно когда Тэмин так старается увлечь нового фаворита султана в свои занятия.       Вместо ответа оба близнеца так энергично кивают, загоревшись возможностью немного поиграть в саду с Донхэ-хатун, что рыженький омега тут же забывает о большей части своих проблем — эта парочка кого угодно сумеют уговорить на что угодно. — «Кроме Повелителя…» — напоминает себе Донхэ, еле слышно вздохнув: султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк уже проводил время со своими старшими детьми на охоте, но на энергию и озорство младших детей у него, возможно, пока не хватает ни выдержки, ни моральных сил. — «После того, сколько мальчики для меня сделали, мне стоит попытаться как-то подсказать султану, что его младшие дети тоже нуждаются во внимании отца», — уверен Донхэ, пусть даже он прекрасно понимает, что от упоминаний событий последнего года султан Ли Хёкджэ моментально звереет. — «Просто нужно быть очень осторожным».       — Тогда тебе всё сообщат после завтрака, Донхэ-хатун, — резюмирует Чонсу-султан, видимо, уже определив для себя как минимум два вопроса, которые придётся решить в отношении нового фаворита султана. — Если это всё, можешь идти.       — Конечно, валиде. Был рад снова вас увидеть, Тэян-султан, Тэмин-султан, — Донхэ тут же поднимается с места и, вежливо поклонившись Чонсу-султан и бросив на довольных близнецов нескрываемый взгляд, полный радостного предвкушения от новой прогулки в саду, рыженький хатун отправляется дальше по залу, сопровождаемый внимательными взглядами наложников. Донхэ-хатун бы очень хотелось присесть к уже знакомым ему наложникам, Чонопу и Дэхёну, но, пока валиде ещё находится здесь, рыженький омега решается на отчаянный шаг: вспомнив ту самую поговорку, которая неожиданно всплыла в его воспоминаниях, Донхэ-хатун мягко кивает наложникам, решив, что он вполне может поговорить с ними и после завтрака, и, стараясь не терять уверенности, рыженький омега чуть поправляет рукав своей голубой рубашки и присаживается на краю диванчика рядом с обомлевшим от такой вопиющей наглости Кино-хатун.       — Ты что, Донхэ-хатун, во время течки остатки мозгов потерял? Тебе здесь не место, — недовольно шипит Исин-хатун, наклонившись ближе к столу, чтобы не пришлось кричать на весь гарем. Кино-хатун, более спокойный фаворит султана, продолжает молчать, но этот невысокий наложник тоже чуть отодвигается от нежеланного гостя, не испытывая никакого желания сидеть рядом с ним. Но Донхэ вся эта нескрываемая агрессия уже порядком поднадоела: он до сих пор не списывает увешанного золотом Исина-хатун со звания зачинщика покушения, потому рыженький хатун уверен — этот фаворит сейчас боится его намного больше, чем сам Донхэ боится его или даже самого Хичоля-султан. — «А хасеки уж точно пострашнее этого золотого идола будет», — напоминает себе омега с запахом грейпфрута и слегка усмехается, оправляя ткань своих штанов, чтобы те не смялись, пока он сидит на этом диванчике.       — Я тоже рад тебя видеть, Исин-хатун, — нарочито громко произносит Донхэ, прекрасно зная, что как минимум пара ближайших столов прекрасно слышат каждое его слово, а большая часть наложников — и вовсе наблюдают за их назревающей перепалкой. — И, слава Аллаху, я чувствую себя замечательно. Очень мило с твоей стороны, что ты спросил меня об этом. А какие у вас новости, Кино-хатун?       — Донхэ-хатун, прекрати, — невысокий фаворит султана с запахом кипариса, конечно, не кажется таким раздражительным, как поперхнувшийся от возмущения Исин-хатун, но, очевидно, Кино-хатун тоже не в восторге от того, что приходится сидеть рядом с новым фаворитом. — Мы ещё в прошлый раз выяснили, что лучше нам держаться друг от друга подальше. Ты можешь сесть со своими друзьями. Вон, они с тебя глаз не сводят.       — И то верно. Давай, иди к другим рабам, пока у тебя опять недомогание не началось, — насмешливо фыркает Исин-хатун, чем начинает раздражать Донхэ-хатун ещё больше. — Нам зараза здесь не нужна.       — О, ну тебе-то всё прекрасно известно о заразе и недомоганиях, не так ли, Исин-хатун? — не скрывая своих подозрений, рыженький омега произносит довольно уклончивые вещи, понимая, что теперь придётся вести все разговоры с хатун более тонко — открытые провокации создадут лишь новые проблемы. Но этих двоих необходимо осадить, раз уж Донхэ-хатун собрался следовать правилам Хичоля-султан, так что, не давая фаворитам султана вставить ни слова, омега с запахом грейпфрута нарочито небрежно добавляет, белозубо улыбаясь:       — И мы ничего не выяснили в прошлый раз, Кино-хатун. Здесь моё место, и здесь я буду проводить отныне большую часть времени. Если вас обоих что-то не устраивает — вы всё можете высказать валиде-султан прямо сейчас. Ну что, попробуете предъявить права касаемо этого места?       На это обоим хатун было совершенно нечего ответить: с точки зрения правил гарема, Донхэ-хатун должен был сидеть именно с ними, либо, при возросшем числе фаворитов, как полагает Донхэ, для хатун должны выделить ещё одно место за другим столом. Сейчас, когда хатун всего трое, любые попытки этой парочки наябедничать валиде или хасеки создадут лишь огромные проблемы для них обоих, а это в планы хатун явно не входит. Одно дело — добиться того, чтобы новый фаворит султана сам избегал их общества, и совсем другое — когда этот фаворит внаглую садится рядом с ними, улыбается и заводит разговор, и с этим придётся что-то делать.       Картина того, как у недовольного Исина-хатун чуть ли пар не идёт из ушей, доставляет Донхэ неожиданное наслаждение — после покушения видеть уже готового сорваться хатун крайне приятно. — «Я почти уверен, что это ты решил от меня избавиться», — думает рыженький хатун, неотрывно глядя на этого заносчивого фаворита и словно терпеливо дожидаясь его решения. — «Пусть знает, что меня так просто не убить и не напугать. Я ему явно не по зубам».       — Донхэ-хатун, давай потише, — вздыхает Кино-хатун, первым догадавшись о том, насколько проигрышной будет затея попытаться выгнать хатун с места, как у них вышло в прошлый раз. — Мы рады, что ты поправился, и сиди здесь, конечно, если хочешь. Только не надо доводить дело до ссор — ничем хорошим это не закончится.       — А я не собираюсь ссориться, — Донхэ лишь пожимает плечами, продолжая беззаботно улыбаться — он понимает, что сейчас все наложники наблюдают за ними, да и валиде-султан наверняка заинтересовался тем, что новый фаворит, который держался особняком, вдруг решил подсесть к другим фаворитам и завёл с ними разговор. — Порядок в гареме должен поддерживаться, так что мы вполне сможем потерпеть друг друга несколько минут при валиде или хасеки. Только Исину-хатун стоит порепетировать улыбку поприветливее — и отношение к наложникам поменять.       — Чего?! — Исин-хатун неосознанно повышает голос, но от того, что другие наложники тут же стихают, ему тоже приходится понизить тон голоса, практически прошипев:       — Ты забыл, с кем говоришь, Донхэ-хатун.       — Нет, это ты забыл, кем ты был ещё совсем недавно, — в этот раз Донхэ не собирается стараться скрывать их диалог от ближайших столиков. — Ты сам был простым наложником — и ты до сих пор остаёшься рабом, как и они. И как ты думаешь, у кого больше шансов оказаться в постели Повелителя — у того фаворита, которого султан уже не звал к себе много дней, или у наложника, о котором я могу хорошо отозваться на новой встрече с Повелителем?       Рыженький хатун не преследовал какую-то особенную цель своими словами — но после слов Хёнвона о том, что свободными считаются только супруги султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка и члены династии, статус хатун Донхэ кажется такой сущей условностью, что ему самому стало совершенно не важно, нужно ли проводить ночь с султаном для достижения этого статуса или же достаточно получить устное одобрение Повелителя — они с Исином-хатун сейчас практически одинаковые по уровню влияния во дворце. Только пара моментов отличают их друг от друга, и речь даже не о том, что Донхэ не проводил ночь с султаном, ведь все считают, что одна ночь у фаворита Повелителя всё-таки состоялась: разница между Исином-хатун и рыженьким омегой в том, что младшие дети Повелителя проявляют к Донхэ большой интерес, что в свою очередь интересует как супругов Повелителя, так и самого султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка — и то, что Исина-хатун определённо не любят в гареме. Конечно, сам Донхэ тоже не может считаться душой компании в этом внутреннем мире дворца, но ему уже много раз на это намекали более опытные обитатели дворца — рыженькому омеге надо заводить в гареме если не друзей, то хотя бы неплохих приятелей. Разругаться до врагов он с наложниками всегда успеет.       Вдобавок ещё и наложники, хорошо расслышав слова Донхэ, тут же принялись тихо шептаться, явно обсуждая услышанное — и, возможно, это тоже сыграет не на руку репутации Исина-хатун, даже если омега с запахом грейпфрута это не планировал. — «Пожалуй, мне стоит пообщаться с Чонопом и Дэхёном и хотя бы узнать, как зовут всех наложников», — так кстати напоминает себе Донхэ, лёгким движением руки поправляя свои тонкие косички, чтобы не сидеть истуканом.       — Донхэ-хатун, не надо угроз, — Кино-хатун явно надоела эта перепалка, так как он сильно пихает закипающего Исина-хатун в бок и недовольно смотрит на рыженького хатун. — Не знаю, чего ты добиваешься, но у тебя слишком много громких слов для того, кто сам только что стал фаворитом Повелителя. Тебя самого Повелитель больше не зовёт на ночь — ты видишься с нашим султаном лишь днём, так что мы все в одинаковой ситуации. Но Исину-хатун действительно стоит не забывать, что мы тоже являемся рабами Повелителя, и любой наложник может стать следующим фаворитом. Нам всем стоит признать, что мы погорячились во время этого разговора. А теперь прекратите ссориться, пока валиде-султан не обратил на вас внимание.       — Конечно, Кино-хатун, только это нам всем и нужно — перестать ссориться и проводить время за одним столом при супругах Повелителя. Правила гарема созданы для всех, — Донхэ заставляет себя улыбнуться ещё шире — несмотря на то, что его угрозы действительно вышли за грань, что не может не беспокоить рыженького хатун, ему приятно видеть, что новая тактика подействовала: теперь Исин-хатун хорошенько подумает перед тем, как повысить голос на омегу с запахом грейпфрута, особенно при других наложниках и знати. А уж при любой новой угрозе здоровью нового фаворита султана Исин-хатун станет первым подозреваемым, и, каким бы упрямым и гордым не был этот хатун, не понимать таких очевидных вещей Исин не может. — «Вдобавок ещё и Кино-хатун точно объяснит ему всё в деталях, если до него что-то не доходит», — убеждает себя Донхэ, надеясь, что его сердце не примется бешено биться от назревающей паники — чтобы так откровенно напрашиваться на ссору и лезть в яму к шакалам, это надо быть либо слишком безрассудным либо слишком уверенным в себе. — «И, судя по тому, как злится Исин-хатун, он почувствовал во мне эту уверенность — и потому он напуган, так как не знает, как теперь спровадить меня подальше», — думает рыженький хатун, обводя взглядом огромный зал, пока он не замечает, как изумлённо на него таращатся наложники, с которыми Донхэ сидел во время приёма предсказателя огня: у Чонопа даже браслет, который он теребил в руках, выскользнул из пальцев, упав на толстый ворс ковра практически беззвучно.       — «С ними мне точно следует поговорить как можно скорее», — напоминает себе Донхэ-хатун, убедившись, что эти два наложника смотрят на него, и украдкой подмигивает им, не зная, как ещё показать, что он в порядке — сейчас пересесть с места, которое он таким трудом вырвал для себя, чтобы укрепиться в своём статусе в гареме, приравнялось бы к позорному бегству, даже если бы рыженький омега пересел в полном молчании и без комментариев от других хатун. Так что до того момента, как слуги не начнут накрывать наложникам на столы завтрак, Донхэ-хатун с этого места вставать не планирует — а Кино-хатун и Исин-хатун пусть делают, что хотят. — «Пусть все знают, что от любых испытаний я становлюсь только сильнее…» Слова, которые мы узнали сегодня: * Вакф — буквальное значение слова «вакф» — «останавливать», а в Шариате это означает передачу имущества в собственность Аллаха, при этом блага расходуются на тех, для кого этот вакф предназначен. Метод превращения имущества в вакф заключается в том, что для этого делается соответствующее намерение вслух (для немых — письменно) — и имущество объявляется вакфом. Имущество вакфа не может быть продано, унаследовано или отменено. У вакфа должна быть конкретная цель — на чьи нужды пойдут блага этого вакфа. Без определённой цели вакф будет недействителен. Абу Хурайра передал от Пророка: «Когда человек умирает, то все его деяния прекращаются, кроме трёх: неиссякающее подаяние (вакф), знание, которым пользуются другие, и праведный ребёнок, совершающий мольбы за своих родителей». Учредитель вакфа должен быть свободным, совершеннолетним и разумным. Раб не может быть учредителем вакфа, поскольку он принадлежит хозяину. Также опекуны не могут делать вакфом имущество несовершеннолетних. На имущество не должен быть наложен запрет из-за долгов. Имущество должно приносить пользу — нельзя сделать вакфом человека, так как души людей принадлежат Аллаху, нельзя сделать вакфом зародыш животного, если само животное не объявляется вакфом. Недействительным будет вакф из еды, земли, непригодной для посева или строительства, изношенной одежды. Вакф может быть как из движимого имущества — животные, телеги, оружие, одежда, постельные принадлежности, посуда и полезная литература, так и недвижимого имущества — дома, сады, земля, торговые лавки, колодцы. Польза музыкальных инструментов запрещена Шариатом, потому сделать их вакфом нельзя.