Сердце султана

      Донхэ, конечно, был в курсе того, что Хичоль-хасеки пожелает навестить его, не то по чувству долга, не то по каким-то личным причинам — но рыженький хатун всё-таки рассчитывал на то, что супруг султана задержится ввиду собственных дел и заявится на нижний этаж уже после обеда. К примеру, решение вопроса по поиску супругов для нападавших, чтобы их увезли из страны как можно скорее, по мнению омеги с запахом грейпфрута — далеко не быстрый процесс. Но либо Хичоль держит у себя на службе шайтана, благодаря чему он может перемещаться из одного места в другое в течении секунды, либо, что более вероятно — хасеки поручил это дело с поиском партнёров кому-то другому, у кого есть полномочия покидать дворец и заниматься такими вопросами. — «Конечно, если бы речь шла о браке Исина-хатун, изгони его хасеки из гарема, то Хичоль-султан лично занялся бы поиском для него альфы», — мрачно думает Донхэ, сонным взглядом глядя на пришедшего к нему гостя и неуклюже пытаясь привести себя в порядок, чтобы подготовиться к разговору.       Ирония всей ситуации в том, что ни с первым, ни со вторым делом Донхэ совершенно не справляется — хлопотам Хёнвона он скорее мешает, хоть и искренне старается помочь, а с подготовкой к разговору возникают свои нюансы. Большую часть времени рыженький хатун просто проспал, из-за бессонной ночи, потому придумать какие-то крайне каверзные вопросы, которые ловко пригвоздят хасеки к каменному полу, Донхэ попросту не успел. И тут даже не скажешь, что Хичоль-султан появился в своей манере — неожиданно, уверенно и в нужный по его личному мнению момент, — тут лишь вина самого фаворита султана в том, что тот плохо рассчитал собственные возможности и временные рамки, и теперь совершенно не подготовился к диалогу.       Донхэ уже начинает казаться, что хасеки во время любого происшествия, даже если это будет, не приведи Аллах, нападение на дворец, будет выглядеть изысканно: ни единая тёмная прядь чуть завивающихся волос не выпадает из прибранной россыпью мелких жемчужных заколок причёски, наряд супруга султана в очередной раз идеален — парнишка силился разглядеть хоть одну складку среди мелких завитков и узоров на ткани, но потерпел поражение, а яркий запах клюквы по-прежнему щекочет чутьё омеги. — «Мне кажется, или в этот раз от хасеки исходит лёгкий запах корицы, вперемешку с его основным запахом?» — некстати задумывается Донхэ, рефлекторно принюхавшись сильнее. И действительно — едва ощутимый шлейф корицы так и парил в комнате, исходя от Хичоля-султан, но в чём причина такой перемены запаха, парнишка не сумел понять, а версию, что на хасеки могли случайно опрокинуть мисочку корицы — Донхэ отверг сразу же. — «Хичоль-султан слишком идеален для того, чтобы ходить в наряде, хранящем посторонние запахи», — уверен рыженький хатун, отчего выражение его лица становится более озадаченным. — «Может, он специально нанёс масло с запахом корицы, когда покидал дворец для переговоров с поиском супругов для преступников?»       В этот раз на хасеки действительно более «официальный» наряд — из-под белого, плотно закрывающего руки и тело кафтана с мельчайшей точечной росписью на манер завитков виднеются ажурные рукава белоснежной рубашки, и в сочетающемся образе с тёмными штанами Хичоль-султан отказался от того самого рубинового комплекта, с которым, казалось, омега не расставался — под кафтаном поверх ворота рубашки на груди омеги покоятся тонкие нити с чёрными камнями идеально круглой формы, на манер тех же жемчужин. Точно такие же небольшие бусины свисают с мочек ушей хасеки, едва покачиваясь от малейшего движения головы Хичоля-султан, и эти украшения кажутся чуть ли не единственными способами хасеки «навести красоту» в этот раз — несмотря на идеальную тонкую форму чёрных бровей, на молочной коже супруга султана почти нет макияжа, лишь характерные тонкие чёрные линии по самому краю верхнего века, и чуть заходя дальше глаза, да непривычный румянец цвета фуксии. Пожалуй, чуть ли не впервые Донхэ видит Хичоля-султан без цветного пигмента на глазах и мягкого масла на припухших губах, — и этот чересчур яркий румянец кажется парнишке подозрительно неестественным, словно натуральным.       Хасеки не торопит Хёнвона, и ничего не говорит Донхэ, с удивительным терпением дожидаясь, пока того приведут в порядок: спина хасеки идеально выпрямлена, лопатки сведены вместе, а голова характерно приподнята, несмотря на то, что Хичоль-султан, по сути, смотрит сейчас на обитателей этой комнаты немного сверху вниз. Если бы хасеки не моргал, то Донхэ бы решил, что мастера слепили весьма правдоподобную статую — и притащили её сюда, чтобы рыженький хатун осознал всё, что необходимо осознать, и не мог скрыться от пристального взгляда этих тёмных глаз.       Однако, когда Хичоль-султан замечает попытку омеги с запахом грейпфрута получше принюхаться к исходящему от него аромату, хасеки тут же делает ответную «любезность», по-звериному (Донхэ мог бы поклясться, что супруг султана втянул воздух типичным жестом альфы, не знай он, что хасеки — омега) вдохнув полной грудью, но ничего не сказав, явно сделав какие-то собственные выводы и оставив их при себе. — «И всё-таки от него слабо пахнет корицей, помимо клюквы», — убеждается Донхэ, после чего он наконец решает первым начать действовать: не забывая, что сейчас он считается во дворце пострадавшим, омега усаживается на краю постели, спуская ноги на пол и, вежливо поклонившись, тихо произносит:       — Прошу прощения за задержку, хасеки.       — Для течного у тебя слишком слабый запах, Донхэ-хатун, — вот так просто отвечает хасеки вместо приветствия, и у рыженького парнишки всё внутри неприятно сжимается, когда он понимает, что Хичоль-султан прав. — «О Аллах, неужели я забыл нанести сок?» — с ужасом думает Донхэ, рефлекторно втягивая голову в плечи, снова позабыв о синяках на своей шее. Сразу же рефлекторно ойкнув от боли, парень заставляет себя выпрямиться и неловко трёт своё горло подрагивающими пальцами, не зная, что ему на это ответить.       — Видимо, это из-за стресса, — Хичоль-султан, к счастью Донхэ, сам находит какую-то убедительную причину, и, нисколько не удивляясь растерянному поведению омеги, хасеки проходит ближе и, лёгким движением взмахнув рукой в сторону Хёнвона, вполне очевидно отсылает его прочь из комнаты. — Не удивлюсь, если из-за этого твой цикл снова сдвинулся. Не хочешь показаться лекарю?       — Я… буду сразу за дверью, — успевает тихо шепнуть Хёнвон, когда хасеки замолкает, явно не решаясь его перебить, и без новой подсказки супруга султана как можно тише скрывается за дверью, отделяющей комнату от коридора нижнего этажа. Донхэ, конечно, не отказался бы от присутствия слуги в комнате на время этого разговора, но, возможно, в каких-то моментах Хёнвон будет только мешать — например, в желании рыженького хатун прижать хасеки к стенке в факте разговора Хичоля-султан с Исином-хатун. — «Но сперва надо отмазаться от лекаря, так что…»       — Да, хасеки, возможно, дело в стрессе, — уклончиво отвечает Донхэ, нервно наблюдая за тем, как хасеки, оправив свои штаны, степенно присаживается на краю кровати рыженького хатун и протягивает руку к шее омеги, отточенным изящным и уверенным движением, плавным и неторопливым, словно догадываясь, что резкое движение может напугать пострадавшего. А вот про лекаря парень не успевает ничего ответить: ему приходится рефлекторно вытянуть шею, так как Донхэ вовремя догадался, что Хичоль-султан хочет лично взглянуть на травмы, полученные хатун. Рыженький омега чуть сморщился, опасаясь, что хасеки по незнанию сильно надавит на синяк, но обжигающе холодное прикосновение по ореолу следа от пальцев совсем не причиняет Донхэ вреда — даже наоборот, касания пальцев Хичоля-султан как будто замораживают ноющее место, словно терпимо-холодный компресс.       — Есть ещё синяк под ребрами, — нерешительно произносит Донхэ, когда Хичоль-султан, спустя несколько секунд, убирает руку от шеи хатун, выжидательно посмотрев на него: несмотря на то, что рыженькому омеге пока непросто понимать все эти малейшие жесты, которыми местная знать натаскали слуг и наложников, это движение парнишка поднимает удивительно доходчиво для данной ситуации — хасеки без лишних слов интересуется, где ещё у парнишки следы от нападения, и сильно ли он пострадал. — Но, хвала Аллаху, я в порядке, а мазь от синяков мне принесли ещё ночью. Я решил не беспокоить Сынхуна-ага попусту, да и… думаю, течка ещё вернётся. Я перенервничал, но сейчас мне уже лучше.       — Хорошо, но держи Шивона-ага в курсе, — слишком легко соглашается Хичоль-султан, едва качнув головой, чем снова приводит Донхэ в изумление. — «То есть… он не будет назначать мне принудительный осмотр? С их-то дотошностью?!» — парнишке трудно поверить в собственную удачу, но, кажется, судьба, несмотря на некоторые прицельные пинки, всё-таки одаривает его небольшими поблажками в виде везения. — «Может, Хёнвон прав, и Аллах действительно оберегает меня?» — Донхэ так невовремя задумывается о религии, что не сразу понимает по характерному хмыканью хасеки, что тот чего-то от него ждёт. — «Точно… я же хотел обо всём у него спросить, как будто я ничего не знаю», — вспоминает рыженький хатун и, нервно поёжившись, он кладёт руки на колени и, припоминая жалобный тон, который подействовал на Шивона-ага и слуг, тихо вопрошает:       — Что… что будет с теми, кто напал на меня? Их казнят? Зачем они пытались меня убить, хасеки?       — Им обоим сохранят жизнь, — ровным тоном отвечает Хичоль-султан, нисколько не удивившись этому вопросу. — А остальное тебя уже не касается. Больше ты их не увидишь.       — Но почему это меня не касается? — совершенно естественным образом загоревшись эмоциями, Донхэ смелеет в тоне голоса, дёрнув плечом. — Они меня чуть не убили, а ведь я с ними даже не был знаком. Что я такого им сделал?       — А вот это ты мне скажи, Донхэ-хатун, — на первый взгляд голос хасеки продолжает оставаться таким же ровным, но напряжённое чутьё рыженького хатун улавливает эту едва заметную нотку назревающей опасности — капканы уже расставлены, и он понятия не имеет, как их обходить. — Каким образом наложник, который живёт здесь столько времени, умудрился не ознакомиться с именами других наложников и части слуг, что прислуживают гарему?       Донхэ даже опешил: вопрос хасеки построен таким образом, что извернуться у рыженького хатун не получится. — «Если бы Хичоль-султан спросил о том, почему я не познакомился со всеми или почему не подружился с ними, то я бы мог сказать, что из-за своих наказаний у меня практически не было такой возможности», — понимает омега, хоть и знает, что ситуации это не поможет — хасеки ждёт ответа. — «И сказать, что я знаком с некоторыми наложниками, не выйдет — мне следовало даже сидя в комнате спросить Хёнвона обо всех наложниках… И что мне делать теперь?»       — Вы… считаете, что я в чём-то Вас обманываю, хасеки? — Донхэ старается отвечать бодрым голосом, но на последних словах звучание свистящим шелестом обрывается — скрыть внутреннюю дрожь хатун так и не сумел. — Если у Вас есть какие-то сомнения в том, что я неповинен в желании тех двоих отправить меня к Аллаху…       — У меня нет никаких сомнений, — Хичоль-султан отрывисто перебивает рыженького омегу таким же убийственно спокойным тоном голоса. — А ответы на свои вопросы ты легко получишь, если ответишь на мой вопрос, сам для себя. Или ты правда рассчитывал, что всю свою жизнь будешь заниматься у наставников с детьми нашего Повелителя, а не с другими хатун?       — «Почему он сказал: «с детьми нашего Повелителя», а не «с моими детьми»?» — Донхэ тут же цепляется за эту, вроде как, ничего не значащую фразу (ведь смысл в ней таился совершенно другой, более важный для будущего этого хатун), не понимая, почему Хичоль-султан говорит о собственных детях таким образом, словно этих детей подарил султану Ли Хёкджэ не этот удивительно красивый омега, а кто-то другой. Но, решив, что это повод завязать разговор о султане, Донхэ, внутренне приготовившись к любой реакции хасеки, интересуется:       — А Повелитель уже в курсе произошедшего?       — Нет. И эта тема запрещена для обсуждения, — парнишка ожидал, что хасеки как-то вздрогнет от неожиданности или голосом выкажет своё замешательство, но Хичоль-султан остаётся раздражающе собранным и невозмутимым, хотя Донхэ в какой-то момент показалось, что хасеки чуть громче выдохнул. — Для всех тебе просто нездоровится во время течки и доступ на этот этаж временно закрыт. Ты под надёжной охраной, а твоему слуге будут помогать Сюмин и Чондэ. И султану ты ничего не расскажешь об этом.       — Что? Да мне следовало сразу же отправиться к Повелителю и всё ему рассказать! — Донхэ совершенно забывает о рассказах Сюмина и о том, что он уже знает о версии, которую подают во дворце. — Он сразу же отыщет виновных и накажет, куда бы Вы их не спрятали!       — И то верно, — Хичоль-султан совершенно не проникается тирадой рыженького хатун и, касаясь пальцами своего подбородка, едва заметно усмехается краешком губ. — Ты можешь идти к Повелителю прямо сейчас. Я даже разрешу евнухам пропустить тебя. Вот только пеняй на себя, если перед дверьми в покои нашего султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка ты наткнёшься на какого-нибудь янычара. Даже несмотря на твой ослабевший запах, от соблазна овладеть течным омегой далеко не каждый альфа сумеет устоять.       Как ни противно было Донхэ признавать, что Хичоль-султан прав — а деваться некуда, выходом из положения такой способ считать нельзя. — «И Хёнвона в такой ситуации я никак не мог послать к султану», — с неохотой соглашается рыженький хатун, неосознанно насупившись. — «Да и отправлять сейчас к Повелителю слуг неразумно — все считают, что у меня течка, потому посетить нижний этаж Ли Хёкджэ не сможет, так что….»       — Тогда я расскажу ему обо всём при следующей встрече, — не особо уверенно утверждает омега с запахом грейпфрута, на всякий случай отодвинувшись немного дальше от строгого взгляда хасеки. — Вы не сумеете заткнуть мне рот, хасеки.       — Прекрасный план, — в тоне голоса Хичоля-султан явно слышится восхищение, которое является лишь обманной издёвкой — хасеки явно предусмотрел все нюансы и лишь ждёт Донхэ в конце тропы, наблюдая за тем, как напуганный зверёк мечется и кружит у ловушек, вот-вот допустив ошибку и попавшись в крепкий капкан. — К тому времени эти двое будут выданы замуж за первых попавшихся купцов — и их увезут из страны. Повелитель, безусловно, найдёт этих парней — но на это потребуется время. Возможно, они уже успеют обзавестись детьми. И ты действительно хочешь, чтобы Повелитель Трёх Миров стёр их семьи с лица земли?       — Что? — растерянно поёжившись, Донхэ даже нервно сглатывает: перед глазами возникает довольно навязчивая картина того, как султан Ли Хёкджэ вместе со своей армией перерезает глотки невинным младенцам или даже родителям этих преступников, и от этого у него самого спирает в горле. — «Неужели это и правда будет похоже на бойню… такую же, во время которой меня похитили из страны?»       — Более того, ты не задумывался о том, что я могу и тебя выдать замуж, если сочту твоё поведение крайне непочтительным, Донхэ-хатун? — Хичоль-султан словно специально делает акцент на статусе омеги, утонченным жестом приглаживая ажурный край рукава своей белоснежной рубашки. — И, скажем, намекнуть Повелителю, что это ты вынудил тех несчастных напасть на тебя, так как ты регулярно их оскорблял и унижал?       — Что?! — Донхэ чуть было не вскочил на ноги, но, вовремя опомнившись, он преобразует свой спонтанный рывок в возможность сесть как можно дальше от хасеки и развернуться корпусом в его сторону, недоверчиво уставившись на супруга султана. — Но, это же неправда! Такого никогда не было!       — А кто это сможет подтвердить? — хасеки со скучающим выражением лица немного наклоняет голову набок и кривовато улыбается: Донхэ попался, капкан защёлкнулся. — С наложниками ты не общаешься, с хатун не ладишь, всё держишься особняком. Кто сумеет доказать, что ты не оскорблял наложника и слугу по причине их низких статусов? Твой слуга? Ты уверен, что его слово будет значить для Повелителя больше, чем слово его преданного хасеки?       — Но… Вы же этого не сделаете? — нехотя выдавливает из себя Донхэ, нервно поджимая губы. — «Он загнал меня в ловушку…» — понимает рыженький хатун, разом сбавив свой пыл и желая как можно скорее исчезнуть с глаз Хичоля-султан. — «И хасеки действительно может сказать Повелителю всё, что угодно — и я даже увидеть султана не успею, чтобы рассказать ему правду, как меня насильно выдадут замуж и отправят восвояси. И как же тогда без меня здесь будут Рёук и Сонмин?..»       Донхэ уже не считает насильный брак плохим вариантом — сбежать от супруга, даже какого-нибудь тирана, будет в разы проще, чем из дворца, с таким количеством охраны по периметру, но и оставить своих друзей одних парнишка не может. — «Мне придётся играть по правилам хасеки, если я хочу выбраться отсюда вместе со своими друзьями…»       — Донхэ-хатун, я скажу тебе кое-что только один раз. А ты слушай — и хорошенько это запоминай, — несмотря на то, что омега уже по факту сдался на милость хасеки, дружелюбнее и довольнее его тон не становится: напротив, Хичоль-султан даже ещё больше серьёзнеет, едва заметно нахмурив свои тонкие чёрные брови. — Мне знакомо твоё желание добиться сурового наказания для тех, кто напал на тебя. И покушение на жизнь фаворита Повелителя Трёх Миров — это вопиющий случай. Их найдут — и казнят по приказу нашего Повелителя, и весь их род пострадает вместе с ними. От их родительских домов камня на камне не оставят. Более того, если Повелитель обо всём узнает — многие во дворце пострадают от твоей жажды справедливости. Повелитель Трёх Миров может отдать приказ казнить всех евнухов, что были в ту ночь на посту, а также Шивона-ага и твоего слугу заодно, раз его не было на месте в момент нападения. Ты уверен, что хочешь добиться правосудия такими методами?       Нет, Донхэ понимает, что с таким раскладом сообщать султану о произошедшем и правда опасно: хасеки всё равно сумеет что-то придумать, чтобы защитить Шивона-ага, а вот другие евнухи, да и Хёнвон, пострадают. Да и о расположении Шивона к рыженькому хатун можно будет забыть, если, конечно, Донхэ останется во дворце, а не будет выслан прочь, в качестве потенциального супруга для какого-нибудь не самого благопорядочного альфы.       — В такой ситуации я принимаю самое суровое и безопасное для нападавших решение, и оно должно быть принято тобой без обсуждений, — равнодушно напоминает хасеки, продолжая неотрывно наблюдать за и без того напуганным Донхэ-хатун. — Я дорожу верными мне людьми и не позволю погибнуть невинным. Но если ты хочешь, чтобы полетели головы с плеч — я даже позволю тебе это. Только потом не жалуйся, если однажды на плахе окажется твоя голова.       Уж что-что, а доходчиво доносить свою позицию Хичоль-султан явно умеет превосходно: после таких слов у Донхэ не остаётся никаких сомнений в том, что рассказывать султану о произошедшем нельзя категорически. — «Более того, если султан начнёт задавать вопросы о том, как я сумел отбиться от нападавших в одиночку — он может и не поверить той версии, что разжалобила остальных», — вовремя понимает рыженький хатун, покосившись на строгого хасеки, что сидит на краю его кровати и спокойно ждёт его ответа. — «Кажется, в это и Хичоль-султан не верит, потому я и попался в эту ловушку…»       Будь рядом Кихён-калфа, которому наверняка закрыли доступ на нижний этаж, как и другим калфам, тот бы наверняка напомнил Донхэ о том, что враждовать с хасеки не только глупо, но и даже опасно — и Хичоль-султан вполне любезно это пояснил. Ему не пришлось вкладывать в свой голос ни неприязнь к суждениям рыженького хатун, ни злость от того, что Донхэ не намерен его слушаться — тон хасеки пропитан властностью и уверенностью, и этот омега знает, о чём говорит. Хичоль-султан явно привык отвечать за каждое своё слово и даже за каждый свой жест, вплоть до мимики — вот уж у кого точно нет проблем с самоконтролем.       Донхэ понимает, что от него ждут извинений и подтверждений того, что парнишка послушается хасеки и сделает всё в точности, как ему сказали, но, ввиду характера рыженького хатун, извиняться за то, в чём он совершенно не виноват, омеге совсем не просто. — «С другой стороны, приходилось же мне молить о прощении у прошлого хозяина за всякие глупости, чтобы мои друзья не пострадали», — так кстати вспоминает Донхэ — и это немного помогает ему примириться с происходящим. — «Так что тут мне должно быть легче справляться с такими вещами. Просто дать хасеки то, что он ждёт — и меня снова оставят в покое до конца течки».       — Простите, хасеки, — Донхэ заставляет себя произнести необходимые извинения, но при этом он переводит взгляд на пол — так просить прощения за то, в чём он не считает себя виноватым, становится немного проще. — Я буду говорить то, что Вы скажете. Просто я до сих пор переживаю из-за произошедшего. Это было очень страшно.       — Знаю, Донхэ, — хасеки вроде как мог и не отвечать на слова рыженького хатун, как обычно, гордо и величаво приняв его извинения, но в этом «знаю» Донхэ неожиданно для себя услышал столько горечи и мягкости, словно Хичоль-султан на мгновение приоткрыл дверь своего непробиваемого самоконтроля, чуть ослабив цепи, сдерживающие его истинные эмоции. Растерявшись, он вскидывает голову и, не сдержавшись, очень тихо переспрашивает:       — Знаете?..       Донхэ бы хотел выбросить из головы это тихое «знаю» от Хичоля-султан, но у него не получается: хасеки явно сказал это не как обыденную фразу, которую используют, чтобы поддержать собеседника. Это было бы слишком просто для такого человека, как Хичоль-султан, который всегда отвечает за каждое сказанное им слово — хасеки действительно знает, о чём говорит Донхэ, и от этого рыженькому хатун становится одновременно и сочувственно-грустно, ведь парнишка не бесчувственный чурбан, и сопереживать он действительно умеет, хоть и старается не показывать этого — и очень страшно. — «А ведь и правда — как Хичоль-султан сумел подняться до статуса хасеки? Он ведь наверное тоже жил в гареме, был хатун и боролся с другими за внимание Повелителя?» — наверное, эта мысль впервые посещает голову Донхэ, отчего ему становится не по себе. — «И если при таком строгом хасеки в гареме некоторые осмелились напасть на фаворита султана… то что же здесь творилось, когда Хичоль-султан был… таким же, как я?»       Задать Хичолю-султан вопрос о его прошлом — неловко и, пожалуй, нелепо и бесполезно: хасеки явно не о себе пришёл рассказывать, так что такой интерес он тут же оборвёт на корню, а все дети Повелителя не застали это время по совершенно естественным причинам — они ещё не были даже зачаты, так что разузнать о прошлом хасеки Донхэ совершенно не у кого. — «Разве что Шивон-ага, возможно, знает о тех временах?» — неплохая догадка приходит в голову рыженького парнишки, которая, к сожалению, тоже полна своих нюансов. — «Ну, это если он был Хранителем гарема ещё и до Хичоля-султан. Но как мне об этом спросить, чтобы он тут же не доложил своему господину о том, что меня это интересует?»       Был ещё вариант, конечно, поспрашивать у наложников, и, если уж совсем отчаяться, то и у Кино-хатун, но и тут есть свои проблемы — Донхэ знаком только с парой наложников, которые прибыли во дворец не так давно (даже с учётом того, что Чоноп во дворце чуть дольше, чем Дэхён), а фаворит султана, наверное, скорее острый перец съест целиком, вместе с семечками, чем любезно пообщается с Донхэ, радушно выдав ему то, что парнишку интересует.       О таких вариантах, как расспросить валиде или Хранителя покоев султана, Донхэ даже заикнуться в собственных мыслях не решается — Чонсу-султан, может быть, и даст пару ответов для хатун, но, учитывая, как супруги султана ладят и общаются между собой, хасеки об этом тут же узнает, а о том, чтобы завести беседу с Кюхёном-пашой, рыженький хатун и думать не хочет — тот тоже вполне неплохо общается с Хичолем-султан, и наверняка всё ему сразу выдаст.       — «Тогда, если я хочу лучше понять хасеки, чтобы знать, как защищаться от его умело расставленных ловушек, мне нужно изучить летописи последних лет», — думает Донхэ, наконец найдя неплохую зацепку. — «Тогда я узнаю, кто в те годы уже работал во дворце, и попробую кого-нибудь разговорить. Кто-то из наставников или лекарь, возможно, трудятся во дворце уже долгое время, и застали тот период, когда Хичоль-султан был простым хасеки? Вдруг, например, Чангюн-ага уже был главным поваром дворца? Он хотя бы хасеки меня тут же не выдаст за интерес к его прошлому…»       — Не важно, — коротко вздохнув, хасеки чуть покачивает головой, и его выражение лица снова становится непроницаемым. — Когда закончится твоя течка — ты вернёшься в гарем. Здесь ты в полной безопасности — к тебе будут заходить только знакомые тебе слуги и Шивон-ага. Все необходимые меры предосторожности были приняты — твоя комната охраняется евнухами и больше никто не причинит тебе вред.       — Конечно. Благодарю Вас, хасеки, — Донхэ приходится покривить душой: тем, что Хичоль-султан тут же подавил в себе эмоциональный порыв, рыженький хатун остался недоволен, но выбора у него особо не остаётся — такие люди, как хасеки, явно пресекут любые поползновения в сторону их истинных чувств и эмоций, потому парнишка остаётся ни с чем. — В гареме ведь будет безопасно, когда я вернусь?       — Разумеется, — хасеки не кажется удивлённым от такого вопроса — наверное, очевидно, что пострадавший беспокоится о своём будущем, особенно после того, как к нему подобрались так просто, практически без затруднений. — Отношения внутри гарема — это уже моя забота, так что любые конфликты я буду решать самыми кардинальными методами. К тебе это тоже относится, Донхэ-хатун, учитывай это. Поблажек фаворитам султана в этом вопросе я не даю — в гареме есть свои порядки, и их необходимо соблюдать.       — «Намекает на те ситуации, где я сам зарождал поводы для конфликта», — догадывается Донхэ и нервно поджимает губы: действительно, глупо было рассчитывать, что Хичоль-султан забудет о прошлых огрехах рыженького хатун только из-за того, что произошло это ужасное покушение на обитателя гарема. Омега с запахом грейпфрута теперь не знает, каким образом ему подвести разговор к Исину-хатун: после того, как хасеки неприкрыто намекнул Донхэ на то, что скандалы устраивать в гареме запрещено, открыто сказать, что он считает другого фаворита султана зачинщиком этого покушения (да даже сам Хичоль-султан до сих пор остаётся под подозрением) — это всё равно, что подписать себе смертный приговор. Проще сказать: «А я всё равно пойду к султану», чтобы хасеки его уже выслал из дворца, с глаз подальше, чтобы не заморачиваться в поводах завязать конфликт между ними — а это в планы Донхэ никак не входит.       — Думаю, о новых правилах в гареме Шивон-ага ещё не успел тебе сообщить, — хасеки неожиданно милостиво продолжает разговор, видимо, решив окончательно убедиться в том, что все его решения Донхэ принимает целиком и без остатка, даже если хатун они откровенно не нравятся или кажутся неуместными и странными. — Отныне фавориты султана будут принимать пищу в своих комнатах, так что по возвращении в гарем твой слуга будет приносить еду в твою комнату. Пока что ты продолжишь обучение вместе с детьми Повелителя, раз ты уже сносно читаешь, но когда ты изучишь историю, вплоть до Войны Трёх Миров — ты будешь заниматься с другими хатун. И не забывай — и мне, и Повелителю докладывают о твоих успехах, так что усердно занимайся, чтобы не разочаровать нашего Повелителя.       — «И что мне делать?» — Донхэ, в целом, был согласен с новыми правилами, но необходимость заниматься с другими хатун его, честно говоря, пугает. — «Дети султана Ли Хёкджэ куда дружелюбнее, чем его фавориты», — убеждён рыженький хатун, но деваться ему, опять же, некуда: было бы глупо рассчитывать на то, что парнишке не придётся пересекаться с другими фаворитами Повелителя даже с новыми правилами хасеки.       Вообще, если так подумать, Хичоль-султан довольно неожиданно решил основную проблему Донхэ — пока тот не будет пересекаться с другими хатун во время приёмов пищи, да ещё и занятия у них будут проходить отдельно друг от друга, и возможно, исключительно ради того, чтобы порывистый рыженький хатун не выцарапал самодовольному Исину глаза за это покушение. — «Хасеки тоже считает, что Исин-хатун замешан в этом покушении, потому и вызвал его на отдельный разговор и временно разделил нас», — предполагает Донхэ, стараясь не начать нервно покусывать губы — вредная привычка, оставшаяся у него со времён Греции, или, может, которая была с ним ещё и до потери памяти. — «С этой точки зрения, отделить фаворитов Повелителя в назидание остальным, наверное, это разумный ход. Да и мне так будет спокойнее, и об этом, наверное, Хичоль-султан тоже знает».       Если предположение Донхэ верное, и хасеки в своё время сталкивался с подобными покушениями, возможно, даже лично, то Хичолю-султан было легко поставить себя на место рыженького хатун, чтобы принять такие решения, которые обезопасят фаворита Повелителя от подобных попыток нападения. — «И как во дворце раньше справлялись с такими проблемами?» — вот ещё один, не менее важный вопрос, на который у Донхэ нет ответа. — «Открыто ли конфликтовали фавориты из-за внимания Повелителя, и позволяли ли себе наложники так, почти не скрываясь, нападать на кого-то, особенно выбирая своей жертвой течного обитателя дворца?»       Но и об этом спросить напрямую Донхэ не решается — чем меньше он задаёт сейчас вопросов и чем послушнее ведёт себя, тем больше шансов, что хасеки будет к нему относиться хотя бы не предвзято, учитывая прошлые конфликтные ситуации, которые ненароком создавал сам хатун. — «Видимо, заранее подготовиться к разговору с Хичолем-султаном поистине невозможно…» — даже с каким-то облегчением признаёт Донхэ — с таким предположением оказаться неготовым к вопросам хасеки парнишке даже не стыдно. — «Хотя, возможно, султана Ли Хёкджэ хасеки так провести не может… Он читает людей, как страницы раскрытой книги…»       Думать о местном правителе как о невероятно догадливом, наблюдательном и проницательном человеке, с таким искренним восхищением, особенно об альфе — для Донхэ совершенно непривычно. Ещё и этот подарок Ли Хёкджэ, кольцо, которое синеволосый альфа с запахом сандала отдал своему названому фавориту, даруя таким образом ему довольно условный статус — продолжает поблескивать на пальце, раз с этим украшением Донхэ по своевременному совету Хичоля-султан отказывается расставаться.       — Итак, раз мы со всем разобрались, оставляю тебя с твоим слугой, Донхэ-хатун, — степенно произносит Хичоль-султан, явно догадавшись, что нового заверения в согласии с его решениями и демонстрации абсолютной покорности можно не ждать — и этот изысканно красивый хасеки поднимается на ноги, направляясь к выходу из комнаты. Парнишка понимает, что он ведёт себя не так, как хочет хасеки, потому ему нужно срочно как-то реабилитироваться, и тематика занятий, от которых рыженький омега отстранён на время течки, может стать хорошим поводом для некоего ответного шага со стороны Донхэ. Опомнившись, он ёрзает на постели, устраиваясь поудобнее, и тихо подаёт голос, привлекая внимание хасеки к себе:       — Хичоль-султан?       — Да, Донхэ? — уже у самой двери омега с запахом клюквы поворачивается на звук голоса хатун и вопросительно смотрит на него, дожидаясь, когда Донхэ озвучит свою просьбу. — «Хасеки наверняка считает, что его время очень ценно», — догадывается парнишка, потому, не медля со своими идеями, он спешно озвучивает свою просьбу:       — Раз для всех я просто плохо себя чувствую… можно, дети Повелителя тоже не узнают всей правды?       — Почему тебя это так волнует? — хасеки не выказывает своё согласие, но и не говорит решительное «нет», и это путает Донхэ ещё больше. — «А действительно, зачем я об этом попросил?» — запоздало задумывается рыженький хатун. — «Раз хасеки намерен держать всё в тайне, и особенно в тайне от Повелителя, то и дети султана наверняка не будут знать правду. И почему я об этом не подумал сразу?»       Хотя, то, почему Донхэ не подумал об этом сразу, ему тоже становится понятно слишком быстро. — «Тэян-султан уже был наказан хасеки за то, что поднял запретную тему о Химчане-султан», — вспоминает рыженький омега с запахом грейпфрута. — «Потому я и попросил хасеки об этом… Они с Тэмином-султан неплохие ребята, и впутывать их в детали покушения, даже если Хичоль-султан уверен в том, что они промолчат и не расскажут правду Повелителю, мне совершенно не хочется…» Но вслух нужно сказать нечто другое, так как в подобные аргументы Хичоль-султан скорее всего не поверит — да даже Донхэ на его месте в такие откровения от наложника, подобного ему, не поверил бы. — «Тогда что мне сказать?»       — Я бы не хотел их беспокоить историей этого покушения, — Донхэ выбирает относительно уклончивую, но вполне правдоподобную версию такой своей просьбы. — Всё-таки я занимаюсь с Вашими младшими детьми, хасеки. Они могут начать волноваться, что кто-то попробует напасть на меня снова во время занятия.       Хасеки не торопится отвечать Донхэ: Хичоль-султан лишь многозначительно смотрит на него, явно обдумывая услышанное и пытаясь сделать какие-то свои выводы о позиции рыженького хатун перед ним. Чтобы повести хасеки по нужному пути (или хотя бы попытаться), парнишка решает воспользоваться предложением Сюмина и добавляет:       — И я бы хотел попросить у Вас разрешение на то, чтобы я мог немного позаниматься здесь, пока проходит моя течка. Если Вы разрешите, то мой слуга мог бы брать какие-нибудь свитки с летописями и заниматься со мной. Он мог бы зачитывать текст с летописей, чтобы мне не приходилось прикасаться к свиткам — тогда я их не… не испачкаю и не оставлю на них своего запаха. Мне бы не хотелось отставать от занятий, чтобы не мешать обучению Тэяна-султан и Тэмина-султан, да и отвлечься немного от всего пережитого мне бы не помешало.       Донхэ в который раз убеждается, что, несмотря на довольно странные предложения слуг, они действительно оказываются рабочими, если озвучить их нужному человеку — Хичоль-султан, хоть и продолжает молча смотреть на рыженького парня, точно пытаясь понять, не шутит ли он, в итоге немного смягчается, и благосклонно отвечает, коротко качнув головой:       — Дети Повелителя будут знать лишь то, что тебе нездоровится. А касаемо твоего желания возобновить занятия — Шивон сегодня же передаст Инсону, чтобы тот выдавал твоим временным слугам всё необходимое для занятий. И твоя комната будет под надёжной охраной и днём, и ночью, так что ни о чём не беспокойся и отдыхай.       Донхэ не успевает выразить свою благодарность словами, так как у него перехватывает дыхание от неожиданности. — «Неужели получилось?» — парнишка в очередной раз не верит своему успеху — оказалось, что способ, который помог Донхэ расположить к себе как строгого евнуха, так и слуг, совершенно бесполезен с таким строгим человеком, как Хичоль-султан. — «Жалостью его не пронять… разве что исполнительностью и покорностью», — наконец, понимает Донхэ, но, помня о рамках вежливости, он успевает вежливо поклониться перед тем, как хасеки, приняв его поклон за благодарность, покидает комнату и отправляется по своим делам. — «Но хотя бы не нужно рассыпаться в лживых комплиментах — лесть такой, как Хичоль-султан, сразу же почует».       Вот только, вскинув голову сразу после поклона, парнишка подмечает, что, выходя из комнаты, степенно шагающий хасеки еле заметно пошатнулся, словно его ноги еле держат. Правда, встать с постели, чтобы помочь Хичолю-султан, Донхэ не решается — да и дверь евнухи слишком быстро захлопывают, скрывая хасеки от глаз рыженького хатун. И эта секундно проявленная слабость привлекает внимание омеги с запахом грейпфрута даже сильнее, чем большая часть разговора с хасеки. — «Возможно, он просто оступился?» — предполагает Донхэ, пытаясь не придавать большого смысла подмеченным деталям, но из головы эти моменты всё равно не выходят. — «У Хичоля-султан сегодня неестественно яркий румянец на щеках, который должен был уже спасть с лица, если он появился из-за прогулки на улице, пока хасеки выдавал задание на поиск супругов для преступников», — рассуждает парнишка, пока Хёнвон не торопится забегать в комнату: наверное, выслушивает все указания хасеки в коридоре. — «И один раз он не сумел сдержать свои истинные эмоции. Ещё и покачнулся он так странно… И что же, всё-таки означает появившийся лёгкий аромат корицы в его запахе?»       Все эти собранные наблюдения никак не складываются у Донхэ в единую картину — если хасеки плохо себя чувствует, то из симптомов совершенно выбивается появившийся новый запах, а сам парнишка никогда не слышал ни о чём подобном. — «Возможно, корица входит в методику лечения во дворце?» — предполагает рыженький хатун, невольно поёжившись при воспоминании о строгом лекаре, Сынхуне-ага. — «Нет, тогда, наверное, тот бы лечил Хичоля-султан какими-нибудь настоями, а от настоя, даже нанесённого на кожу, не будет исходить такой сильный аромат — хасеки словно палочками корицы натёрся, как и я, когда обмазываюсь грейпфрутовым соком…. Грейпфрутовый сок!»       Вовремя опомнившись, Донхэ решает оставить вопросы касаемо состояния хасеки на потом — пока Хичоль-султан занял Хёнвона в коридоре, у парнишки есть чудесная возможность как следует выпачкать своё тело, одежду и постельное бельё в липком соке, чтобы его «слабый запах во время течки» больше никого не удивлял. И омега с радостью пользуется этим шансом, начиная активно выдавливать ароматный сок из подсыхающих долек в пустую кружку, и наносить его на своё тело. — «Нужно будет попросить после обеда принести новую порцию грейпфрутов», — напоминает себе Донхэ, чутко прислушиваясь к тому, что происходит в коридоре, и спешно обмазывая загорелую кожу соком грейпфрута. Но, несмотря на то, что парнишка занялся важным делом, мысль о хасеки и о его состоянии плотно засела в голове Донхэ, да так, что просто забыть об этом он уже не сможет.       — «И всё-таки, что же такое происходит с Хичолем-султан?..»