Сердце султана

      Выспаться Донхэ так и не удалось: обилие впечатлений из-за прошедшего приёма, а также переживания из-за данного ему предсказания, предстоящего осмотра у Сынхуна-ага и необходимость отныне есть вместе с недружелюбными хатун так плотно засели в мыслях рыженького омеги, что он то и дело просыпался и метался на постели всю ночь, скидывая с себя тонкое покрывало и сминая простынь под собой. — «Как же мне справиться со всеми этими проблемами?» — Донхэ не знает, что ему делать: о большей части своих невзгод он не может поделиться ни с кем из местных обитателей дворца, даже с Кихёном-калфой, который уже знает намного больше, чем остальные.       — «Как там говорил Хёнвон? Я был послан во дворец Аллахом?» — рыженькому омеге очень хочется усмехнуться, не будь ситуация такой напряжённой. — «Но если это правда, то для чего всё это? Почему Аллах не мог просто вернуть меня и моих друзей на родину, без нового плена, пусть и в таком красивом дворце…» — у Донхэ возникло столько новых вопросов, на которые ему никто не сможет ответить. — «Неужели Аллах хочет, чтобы Сынхун-ага рассказал всему дворцу о том, что я по сей день невинен, и чтобы весь гарем вдоволь надо мной потешился, до тех пор, пока я случайно не попадусь с отсутствием течки? Неужели так и кончится моя относительно безопасная жизнь? Что, если султан решит нарушить своё обещание или вообще казнит меня, чтобы избежать лишних вопросов? Тогда я не узнаю, кто я такой и кто мои родители, я не вспомню своё прошлое и не понянчу детишек Рёука и Сонмина, как я им обещал?»       Помимо тревоги и бешено бьющегося сердца, из-за которого Донхэ становится очень жарко, рыженький омега, наверное, впервые задумывается о том, сколько всего он недоговаривает и как много тайн хранит от людей, которые доверяют ему и даже открывают пареньку какие-то свои, личные секреты. На ум сразу же приходит Хёнвон, который во время своей течки был таким беспомощным, но при этом всё равно беспокоился за Донхэ, вспоминал по просьбе хатун историю Химчана-султан, чьё имя запрещено во дворце для упоминания, которая во дворце была под строжайшим запретом, и был готов выбежать из комнаты даже в своём ослабевшем состоянии, когда фаворит султана был в явной опасности. Также Донхэ не стоит забывать о Кихёне-калфе, который во многом рискует своим положением, скрывая от остальных страшную правду, что статус рыженького омеги во дворце немного условный, и этот калфа с запахом персика ничего не просит взамен за свою помощь. А ещё Донхэ вроде бы понравился младшим детям султана Ли Хёкджэ и Хичоля-султан — Тэяну-султан и Тэмину-султан, и быть с мальчиками нечестным ему тоже не хочется. И, в довершение всего, рыженькому хатун очень неловко от того, что приходится врать султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку — конечно, Донхэ, сколько себя помнит, не считал чем-то зазорным ложь по отношению к альфам, но этот справедливый и внимательный правитель ещё ни разу не нарушил своё слово, данное новому фавориту. Кажется, словно султан отвечает даже за каждый свой выдох, не говоря о его чувстве самоконтроля и мудрых решениях: Рёук исправно служит у валиде-султан, детям синеволосого альфы с запахом сандала не попало за то, что Донхэ гулял с ними в саду, а уговор, который заключили Ли Хёкджэ и рыженький хатун, до сих пор в силе, ведь султан продолжает вызывать Донхэ к себе, но не проводит с ним ночь, так как парнишка умудряется рассмешить его в каждую их встречу, пусть иногда даже не прилагая для этого никаких усилий и добиваясь успеха порой совершенно случайным образом.       — «Я так устал лгать им всем…» — понимает Донхэ, пока ворочается в постели, вытирая выступивший пот со своего лба. — «Но… у меня нет выхода, иначе меня могут казнить… Как же всё это непросто…» Хатун надеется, что, когда он и его друзья сбегут из дворца, станет легче — если жить где-нибудь в уединении, то не придётся врать о том, что он здоровый полноценный омега, всем подряд. Чем меньше о Донхэ будут знать другие — тем будет проще и безопаснее для всех. — «А что, если все мои злоключения посылает мне Аллах из-за того, что я столько лгу?» — задумывается омега с запахом грейпфрута, поморщившись и принимаясь тереться вспотевшей щекой о подушку. — «Но ведь меня вынуждают врать обстоятельства… я не виноват в этом и не лгал бы другим, если бы был какой-то другой выход, не граничащий со смертной казнью, наполненной процессом унизительных пыток…»       — «Я не хочу никому лгать, но я и не хочу подвергать жизни других опасности», — решает для себя Донхэ, задумчиво покосившись на спящего Хёнвона, который наконец-то перестал ворочаться по ночам. — «И, если всё действительно происходит по твоей воле, Аллах, то пусть мои друзья будут в безопасности. Тогда я перестану обманывать других и буду жить честно». Это решение даётся рыженькому хатун не очень просто — он привык сам обеспечивать безопасность своих друзей, но если вспомнить череду не самых разумных решений омеги с запахом грейпфрута, Донхэ приходится признать, что он совершенно не справляется со своей миссией, которую парень сам себе и назначил, с тех пор, как их всех вернули на родину. — «А ещё, раз ты всё это видишь, то, может быть, ты поможешь султану Ли Хёкджэ наконец отпустить эту боль после гибели его супруга, Химчана-султан, и их малыша?» — эта мысль приходит в голову рыженького хатун уже более осторожно и вкрадчиво, словно лёгкое веяние, которое не задерживается в разуме, скользнув как едва заметная мысль — и тут же снова покинув голову Донхэ. — «И дети султана Ли Хёкджэ… они такие хорошие, но так скучают по отцу, который не мог уделять им время. Может, ты сможешь придумать что-то с этой ситуацией, Аллах?»       Ещё и предсказание, данное ему Чжухоном-фалджи, не даёт Донхэ покоя: парнишка всё надеется, что после того, как он отчасти утолил своё любопытство, станет легче, но облегчение совсем не приходит — рыженький хатун переживает ещё больше, и уже не в силах это контролировать. — «В средстве же не может быть лепестков или листьев «цветка шайтана», верно?» — омега с запахом грейпфрута встревожен не на шутку: если фалджи не сопоставил предсказание, что он дал Донхэ, с составом средства для ложной течки, то у парнишки могут возникнуть большие проблемы. — «Но тогда, наверное, фалджи бы забрал у меня это средство обратно, верно?» — новое предположение немного успокаивает Донхэ, пока тот не вспоминает продолжение предсказания. — «Как он там говорил… острые шипы не уберегут от обмана? Что это значит?»       Слова фалджи об острых шипах тоже могут означать всё, что угодно: от острых кинжалов янычар, которые исправно исполняют свой долг, защищая обитателей дворца, и до колючего взгляда Хичоля-султан, от которого у Донхэ до сих пор мороз по коже, особенно когда супруг султана смотрит прямо на него. — «Или шипы тоже связаны с каким-то запахом? Может быть, со мной сблизится кто-то из наложников или слуг с запахом розы, но не сумеет мне помочь?» — рыженькому хатун довольно непросто рассматривать предсказание как единое целое, потому ему приходится разбить эти загадочные фразы на несколько частей, чтобы не сойти с ума от избытка информации. — «Или у чего ещё бывают шипы… у крыжовника? Может ли это быть Ёнгук, второй шехзаде Хичоля-султан? Или я опять ищу не в том направлении? Кто или что будет острыми шипами, не сумев уберечь меня?»       И, конечно же, Донхэ не может забыть о последней части предсказания, которое ему кажется удивительно близким и знакомым. — «Искать спасение у стальных когтей и зоркого глаза… найти то, что я ищу, в глазах тигра, чтобы не погибнуть…» — припоминает рыженький хатун, убирая со лба взмокшие от пота пряди мягких волос. — «Кто может быть тигром? Если судить по моей любимой сказке, как сделал султан Ли Хёкджэ, то… может ли тигр означать какого-то альфу? Тот альфа, которого мне пророчил в супруги Чжухон-фалджи?»       Новая теория, благодаря которой у Донхэ начинает что-то складываться в голове, немного приободряет его. — «С янычарами наложникам явно нельзя знакомиться, значит, какой-то альфа встретится мне на свободе, ведь тигром нельзя назвать евнуха», — на удивление здраво рассуждает парнишка, продолжая наблюдать за тем, как колышется тонкая шторка на окошке, из которого немного виднеется сад. — «Стальные когти и зоркий глаз… Он вполне может хорошо владеть оружием и, возможно, неплохо стрелять из лука. Городской воин? Охотник? Стражник у богатых купцов?» — хатун не может утверждать, что его предположение верное, но в такое предсказание ему вполне хочется верить. — «Тогда это будет значить, что я встречусь с опасностью уже вне дворца… или же мне нужно как можно скорее выбраться из дворца вместе с друзьями и позволить судьбе столкнуть меня с этим альфой, пока не стало слишком поздно?»       Все эти переживания так нервируют Донхэ, что он сам не замечает, как его наконец затягивает в сон практически под утро. Сердце продолжает колотиться так быстро, когда парнишка осознаёт, что уже совсем скоро ему придётся отправляться на осмотр к лекарю, строгому Сынхуну-ага, и тогда, если средство Чжухона-фалджи Донхэ не поможет, страшный обман вскроется, лекарь всем расскажет, что новый фаворит султана не проводил ночь с Повелителем — а дальше может случиться всё, что угодно. Парнишке становится очень душно, он начинает часто дышать, в надежде, что это поможет успокоиться и унять часть тревог, и, лежа на правом боку, Донхэ неожиданно для себя складывает ладони вместе, тихо выдыхает на них горячим дыханием, и, совершенно не задумываясь о том, что он делает, парень шепчет:       — С именем твоим, о Аллах, я оживаю и умираю.       — «Что это значит?» — изумлённо вздохнув, рыженький хатун с удивлением смотрит на свои руки, которые так и тянутся к лицу, проводя пальцами от лба до подбородка медленным и как будто знакомым движением, словно умываясь этим тёплым воздухом и энергией, собранной в ладонях. — «Может, это какой-то ритуал из моего детства?» — устало предполагает Донхэ, но обдумать эту мысль он не успевает: глаза сами собой начинают закрываться и, несмотря на то, что рыженькому хатун всё ещё жарко и его дыхание очень горячее, пареньку становится менее тревожно. Сердце как будто само поддаётся под знакомый ритуал и постепенно восстанавливает ритм до привычного, словно убаюкивающего темпа, что помогает Донхэ наконец уснуть.       Правда, те пара-тройка часов, за время которых рыженькому омеге удалось вздремнуть, совершенно не восстановили силы и умиротворение Донхэ-хатун: он просыпается от того, что лба касается прохладная ладонь Хёнвона, и, склонившись над омегой, слуга взволнованно шепчет:       — Донхэ… Донхэ, ты как? Ты весь горишь…       — А? Что? — парнишка устало стонет, потирая взмокшую шею, а после сдавленно охает: в его животе словно бушует и режет изнутри болезненный спазм, напоминающий Донхэ пищевое отравление, с которым ему пришлось столкнуться несколько раз в Греции из-за не самых лучших условий хранения продуктов и бардака на кухне. — «Неужели из еды что-то было несвежим?» — морщится рыженький хатун, перекатываясь на бок и подтягивая ноги к животу. — «Или же…»       Догадка оказывается слишком болезненной, так как она выстреливает в разуме серией колючих ударов — все эти симптомы: боль, жар, горячее дыхание, и ощутимая сухость во рту, связаны с тем самым снадобьем, которое дал ему Чжухон-фалджи. — «Оно всё-таки подействовало… но не ядовитое ли оно?» — Донхэ успевает пожалеть, что он не озадачился этим вопросом раньше, а затем новый спазм боли в животе заставляет рыженького хатун тихо заскулить, облизнув пересохшие губы.       — У тебя что, началась течка? — Хёнвон практически избавляет хатун от необходимости изъясняться, так как он вполне успешно делает выводы и сам, но так просто сероволосого омегу не провести: он рефлекторно принюхивается и, немного подумав, удивлённо добавляет:       — Но… твой запах не усилился. Ты как себя чувствуешь?       — А… он проявляется немного позже — такая вот особенность организма, — Донхэ спешно врёт, как в последний раз, пока его взгляд, фокусируясь на разных деталях, мечется по комнате, словно в поисках снадобья от лекаря. — Сперва у меня очень болит внизу, а потом уже усиливается запах и все остальные симптомы, но это, вроде как, часто случается у некоторых омег. И, пока мне не совсем поплохело, лучше успеть уйти на нижний этаж. И нужно попросить Чангюна-ага подготовить побольше грейпфрутов, чтобы мне было легче…       — Ох, конечно, я сейчас позову кого-нибудь из евнухов, и мы переведём тебя в комнату для течных хатун, — Хёнвон всплескивает руками и, заметавшись по комнате, торопливо пытается одеться в свою повседневную одежду, запинаясь на ходу, пытаясь попасть при этом ногами в свои носатые туфли — величайшее зло этого дворца, к которому Донхэ ещё не привык. — Да, я помню про твою особенность с поеданием грейпфрутов во время течки, Донхэ. Сейчас и средство твоё найду, и ещё лекарю нужно будет сказать, что осмотр уже не требуется… Ох, как же ты любишь устраивать неожиданные сюрпризы, особенно с самого утра!        — Ну извини, ты же знаешь, что это невозможно контролировать, — посмеивается Донхэ через болезненные спазмы, съежившись на постели и наблюдая за омегой, стараясь не улыбаться при этом слишком довольно. Всё-таки рыженький хатун опять кривит душой: в данном случае омега сумел проконтролировать этот процесс течки, обманув всех обитателей дворца и избежав осмотра у лекаря на возможность беременности. — «Я всё-таки смог отсрочить осмотр у Сынхуна-ага… Это поистине чудо…»       — Знаю-знаю, это я от неожиданности ворчу, — отмахивается Хёнвон, наконец, застегнув на себе пуговицы повседневной рубахи, и, замерев на месте, парень немигающим взглядом таращится на рыженького хатун, словно вспоминая очередность его действий в таких случаях. — Не удивлюсь, если твой цикл подстроился под мой. Надо будет мне запомнить.       — Да… наверное, — Донхэ решает не возражать, возрадовавшись тому, что всё так сложилось: теперь, благодаря случайной подсказке слуги с запахом винограда, парню не придётся озадачиваться такими нюансами, как периодическое напоминание самому себе о необходимости создания видимости новых циклов течки: достаточно лишь дожидаться возвращения Хёнвона с нижнего этажа, и на следующий же день проворачивать новые обманные манипуляции, чтобы и дальше дурачить обитателей дворца. — «Как же всё удачно получилось, слава Аллаху…» — думает рыженький хатун, сонно наблюдая за тем, как Хёнвон перечисляет самому себе, и Донхэ заодно, список собственных дел в такой ситуации:       — Так, я за евнухами. Надеюсь, они быстро оповестят Шивона-ага, чтобы он занялся всем остальным. Оставайся здесь и ни о чём не беспокойся. Я быстро.       — Хочется верить, — чересчур громко фыркает Донхэ, сразу же охнув от дискомфорта, что только подстёгивает сероволосого слугу практически вихрем умчаться из комнаты в общий зал, спускаясь по широкой лестнице и своим топотом привлекая внимание всех наложников, находящихся внизу. Убедившись, что слуга помчался на поиски евнухов, рыженький хатун неуклюже поднимается с кровати, через боль в животе и довольно слабое физическое состояние, связанное с недостаточным количеством сна и раздражающим жаром, достаёт из-под подушки флакон, подаренный ему Чжухоном-фалджи.       — Куда бы его спрятать… — задумывается Донхэ, понимая, что просто под подушкой оставлять снадобье нельзя. — «Если Хёнвон вздумает прибраться, пока я буду на нижнем этаже, и найдёт это… и ещё и Шивону-ага или лекарю покажет, то у меня будет ещё больше проблем», — в каких-то вопросах парнишка соображал удивительно быстро, потому, надеясь, что у Хёнвона не образовалась привычка шариться в его вещах без разрешения, рыженький хатун берёт чистый носовой платок, обернув им флакон несколько раз и наугад прибирает его в дальний угол нижней полки шкафа.       — Вроде он не заглядывает на эту полку, если я правильно помню… — ворчит омега с запахом грейпфрута, убедившись, что случайно наткнуться на флакон будет очень непросто, а затем, услышав быстрые шаги сразу нескольких людей и громкие голоса уже на лестнице, Донхэ спешит вернуться в постель, раз уж переодеться на повседневную одежду он не успел. Сейчас самое время принять крайне покорный и жалостливый вид и, добавив своему голосу ноток слабости, позволить евнухам сделать своё дело, а Хёнвону — позаботиться о нём. — «Жаль только, что рядом нет ни Рёука, ни Сонмина, чтобы помочь мне скрыть отсутствие ярких симптомов течки», — мрачно думает Донхэ, откинувшись на подушку и негромко застонав перед тем, как дверь в его комнату откроется, чтобы в его болезненных ощущениях никто не сомневался. — «Ну да ничего. Придётся справляться самому: эту тайну я открыть Хёнвону никак не могу…»

***

      — А тут не так плохо, как я предполагал, — осторожно произносит Донхэ, когда его наконец оставляют в относительном покое: парочка довольно крепких евнухов, которых нашёл Хёнвон, сопроводили хатун и его слугу до комнаты на нижнем этаже, после чего оба спешно удалились сообщить о произошедшем Шивону-ага, если никто из слуг, которым встретилась эта процессия на пути, не успел сделать это раньше. Омеге, конечно, приходилось постоянно охать на ходу и передвигаться чуть ли не в полусогнутом состоянии для поддержания необходимого образа, но, на середине своего пути по залу, под взглядами наложников, слишком ошарашенных происходящим, чтобы перешептываться или комментировать происходящее, Донхэ понимает, что ему не стоит переигрывать в вопросе изображения симптомов течки. Хатун вспоминает, что то и дело некоторые наложники уходили из гарема максимально тихо, лишь сдавленно охая и крепко держась за руки евнухов, чтобы не осесть на полу из-за ослабевших ног. Решив, что ему не стоит чрезмерно притворяться страдающим из-за течки, рыженький омега сумел на ходу немного скорректировать своё поведение, пробурчав нечто неразборчивое о том, что ему пока немного полегчало, потому всем им лучше поторопиться, пока Донхэ может идти по коридорам дворца самостоятельно.       Теперь, когда парнишка с запахом грейпфрута сам увидел, как обустроен нижний этаж, полный охраны в виде постоянно снующих по коридору евнухов и специальных «часовых» на входе в эту зону — ему становится стыдно, что пришлось поднять такой переполох из-за течки Хёнвона, но в поведении Донхэ была своя логика: он до сих пор не знаком с устройством всего дворца и не сталкивался с тем, как здесь заботятся о течных омегах и гаммах. Но больше всего рыженького хатун волнует то, что он до сих пор не знает, кому из обитателей дворца можно доверять: даже несмотря на то, что Донхэ удалось завести несколько весьма приятных и полезных знакомств, парень не уверен, что со всеми стоит быть полностью откровенным и открывать свои довольно непростые секреты. Но как минимум двое обитателей дворца уже оказались втянуты в его лихорадочно придуманные наспех схемы, да ещё и сам султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк и его супруги то и дело подкидывают ему логические задачки, которые приходится спешно решать. Конечно, на ближайшую неделю большая часть проблем Донхэ отложится — если Сынхун-ага и Шивон-ага поверят в то, что у фаворита Повелителя началась течка и осмотр не требуется, то и султан не вызовет к себе рыженького хатун для очередной загадки, над которой придётся ломать голову. А если учесть, что течка — это слишком личный и интимный процесс, то и гостей у Донхэ, кроме опекающего его Хёнвона, быть в принципе не должно, так что и беспокоиться практически не о чем.       — «Только нужно вовремя пачкать одежду и простынь — и следить за тем, чтобы мне своевременно приносили грейпфруты…» — напоминает себе Донхэ, с интересом ощупывая постель в просторной комнате под пристальным взглядом Хёнвона и стараясь казаться при этом крайне обеспокоенным, а не любопытным. Парнишка не удивлён тому, что в этой комнате довольно скромная обстановка: пара кроватей по разным сторонам комнаты, предназначенных, по видимости, не только для хатун, но и для его слуги, огромный шкаф с многочисленными сложенными тканями в нём, крепкий стол с двумя табуретами у самого окна, гораздо большего, чем в комнате Донхэ.       Парнишка сразу же нервно покосился на это самое окно, но подойти ближе не решился: его чрезмерный интерес в такой период только больше насторожил бы сероволосого слугу, вдобавок даже на расстоянии хатун может сделать вывод, что решётки на этом окне (и, скорее всего, на всех окнах этого этажа) усилены и выглядят более внушительно, напоминая темницу. Хотя, в данном случае решётка на окне действительно считается защитой — кто знает, не отказался ли бы какой альфа или гамма от соблазна попасть к течному наложнику или слуге. Может, поэтому из окна Донхэ не удаётся как следует рассмотреть небо и дворцовый сад, так как снаружи засажены настолько густые и ароматные кустарники, что, наверное, запахи течных обитателей дворца снаружи практически не ощутимы. Но зато при этом воздух в комнате не застоялый, не напоминает собой сборную смесь из всех запахов хатун, так что Донхэ сразу перестал беспокоиться по поводу того, как он будет спать здесь целую неделю, морщась от застарелых чужих ароматов.       — Простыни для этих целей и одежду портные шьют из специальной ткани, недорогой и грубой, — поясняет Хёнвон, сразу проходя к шкафу и доставая оттуда стандартную ночную рубаху. — Всё это будет впитывать твой пот, пока тебя будет мучать жар, ну и, собственно, саму смазку тоже. Сюмин и Чондэ приносили для меня подобные рубахи в твою комнату — и это очень удобно для такого периода. И после окончания течки в этих комнатах проводят тщательную уборку, так что не переживай ни о чём. Давай переоденем тебя, ты выпьешь настой и ляжешь в постель, хорошо? А пока ты будешь спать, я сбегаю до Чангюна-ага, раздобуду тебе грейпфрутов.       — Договорились, — Донхэ старательно давит в себе желание зевнуть от души и ему стоит больших трудов не возликовать, пока болезненный спазм временно отступил — судя по стандартной реакции омег и гамм на столь раздражающий физиологический процесс, как течка, почти весь первый день они только спят и много пьют. Такой расклад рыженького хатун более, чем устраивает: главное, чтобы грейпфруты были рядом, чтобы он успевал продолжать свой весьма успешный обман — и не попался на лжи ни Хёнвону, ни невероятно подозрительному евнуху, Шивону-ага, который уж точно просто так эту ситуацию не оставит.       И, как оказалось, омега с запахом грейпфрута уже неплохо разбирается в особенностях мышления тех обитателей дворца, с которыми он пересекался в последние дни чаще всего: Шивон-ага действительно примчался на нижний этаж чуть ли не со скоростью света, и, к счастью для Донхэ, Хёнвон ещё не успел отправиться к повару, так что хатун не остался наедине с этим строгим кастрированным альфой.       — Да хоть что-то у этого хатун будет, как у порядочных людей, о, Аллах?! — парнишка слышит, как голосит Шивон-ага, быстро шагая по коридору, и, не суетись Хёнвон возле постели, откладывая в сторону ночную рубаху Донхэ, которую тот уже сменил на другую, из незнакомой ему грубоватой ткани, то омега бы вдоволь посмеялся над этими отчаянными причитаниями. Но так попасться парнишка не мог себе позволить, потому вырвавшиеся наружу смешки пришлось спешно подавить новым болезненным стоном, и делает Донхэ это как раз вовремя: строгий евнух открывает тяжёлую дверь и заходит в комнату, коротким шиканьем отгоняя других кастрированных альф обратно в коридор.       — Шивон-ага, нашему Донхэ-хатун с утра стало так плохо, — докладывает Хёнвон, тут же повернувшись в сторону Хранителя гарема. — Он не сможет посетить Сынхуна-ага из-за начавшейся течки. Может, привести лекаря сюда?       — «Хёнвон, замолчи!» — если бы Донхэ мог выпрыгнуть из кровати и зажать своему слуге рот, то он обязательно бы это сделал. — «Вот только лекаря мне тут не хватало!» — парнишка понимал, что уж кто-то, а Сынхун точно не поверит той чуши, которую хатун наплёл Хёнвону, и устроит Донхэ особо пристальный осмотр, после чего обман будет раскрыт. Но, к счастью для омеги с запахом грейпфрута, Шивон-ага был согласен с ним в этом вопросе.       — Да уж из коридора этого Донхэ-хатун слышно. Нечего Сынхуна-ага по пустякам беспокоить, — ворчит кастрированный альфа, приближаясь к постели и принюхиваясь при этом. — Раз началась течка, то Донхэ-хатун не беременный, и… а почему запах не усилился? Это точно течка или и вправду послать за лекарем? И чего ты заранее не сказал, что она начнётся сегодня? А ещё на осмотр собирался ведь.       — Запах усилится позже, — Донхэ явно нервничает, стирая пот со лба и стараясь не ёрзать на постели, но новый болезненный спазм заставляет его охнуть и поморщиться от дискомфорта вполне естественно. — В первые часы у меня всегда лишь жар и боли, а потом всё приходит в норму. А про течку я…       — Да не знал он про течку, Шивон-ага, — вступается Хёнвон, явно приняв объяснение, данное ему в комнате, за истину, и испытывая из-за этого вину. — Ты вспомни, сколько он на корабле плыл. Я даже не удивлён, что после такого путешествия цикл сбился. Видимо, Донхэ-хатун под меня подстроился — у него такой жар утром был…       — Так, ладно, — возникает ощущение, что у кастрированного альфы началась мигрень: строгий евнух устало хмыкает, сдавив пальцами переносицу и пытаясь принять решение о том, верить фавориту султана и его слуге или нет. — Я пойду, сообщу хасеки, а ты, Хёнвон, марш на кухню. Хатун нужно много пить. Если понадобится, назначу кого-нибудь тебе в помощь. И не забудь подавать Донхэ-хатун настой.       — «А зачем Хичолю-султан знать о том, у кого началась течка? Неужели он и такие вопросы отслеживает?» — задумался было Донхэ, пожелав задать этот вопрос строгому евнуху напрямую, но вовремя сдержался. — «Наверное, Шивон сообщит хасеки, что я не в положении», — догадывается рыженький хатун, вспоминая о довольно важной теме, которая интересовала весь дворец в последние дни. — «Ну и супруг султана Ли Хёкджэ, управляющий гаремом, наверняка должен знать, когда у фаворитов Повелителя проходит течка…»       — Всё знаю, Шивон-ага, — терпеливо отвечает Хёнвон, поставив флакон Донхэ со снадобьем, которое надо принимать в первый день течки, на середину стола, чтобы потом не искать средство впопыхах. — Тогда я побежал за питьевой водой для Донхэ-хатун. Я позабочусь о нём как следует, можешь не сомневаться.       И благодаря этому разговору, рыженького хатун ненадолго оставили в покое, чем Донхэ охотно воспользовался, вздремнув ещё немного, пока его слуга был занят: Хёнвон сновал туда-сюда, как мышка, сделав несколько вылазок до кухни, то принося кувшин с питьевой водой и кружку, то послушно раздобыв у повара целое блюдо очищенных грейпфрутов, как омега и просил, а в заключение и вовсе обеспечив их обоих завтраком в режиме щадящей диеты для течных обитателей дворца.       — И что это такое? А посытнее ничего нет? — Донхэ сонно позёвывает, потирая урчащий от голода живот, и рассматривает предложенное ему меню: порция жидкой каши, практически пустой бульон, пара отварных перепелиных яиц, и шербет. На столе нет ни выпечки, ни жареных овощей, ни даже безумно вкусного айрана с зеленью — и это крайне удручает рыженького хатун.       — Донхэ, не привередничай, — вздыхает Хёнвон, покачивая головой и пододвигая к парню тарелку с кашей. — Меня вообще удивляет, как ты можешь думать о еде в таком состоянии. Неужели твой аппетит ничто не способно отвлечь? И вообще, я буду есть то же, что и ты, так что давай уже позавтракаем, ты примешь настой, а после можешь отдыхать дальше.       — А тебе-то зачем… — рыженький хатун удивлённо наклоняет голову набок, искренне недоумевая, для чего Хёнвону приходится во время «течки» Донхэ есть то же, что и он, но красноречивый взгляд сероволосого омеги, пожалуй, поясняет всё пареньку без лишних слов: такой норовистый фаворит султана сам бы не побоялся придушить своего слугу, если бы учуял от него запах жареной в масле еды или ароматной выпечки.       — «Пожалуй, понять местные правила не так уж и сложно», — решает для себя Донхэ, опуская голову и продолжая рассматривать свой скудный завтрак. — «Ладно… всё равно придётся лежать в постели всю неделю, так что лишние калории мне ни к чему».       А вот «принять» настой оказалось намного проще, чем парнишка предполагал: он упросил Хёнвона развести капли настоя в кружке воды перед тем, как слуга будет уносить посуду обратно на кухню, и омега с запахом винограда тут же исполнил просьбу хатун, оставив его наедине с разведённым настоем в кружке, наказав выпить всё до последней капли, что, разумеется, Донхэ не собирается исполнять. Как только Хёнвон выходит из комнаты, нагруженный посудой, парнишка пересаживается к окну и, не сдержавшись от любопытства, нюхает содержимое кружки, раздумывая, попробовать это средство или нет.       — Нет… кто знает, совместимы ли настой лекаря и средство Чжухона-фалджи, — всё-таки здравый смысл превалирует над любопытством Донхэ, потому сдержаться от желания хотя бы лизнуть разбавленный настой оказалось не так сложно. Но выливать разом всё содержимое кружки рыженький хатун не спешит: Хёнвон может неожиданно вернуться, чтобы что-то спросить, а объяснить ему, как так быстро удалось выпить наверняка горький настой, Донхэ не сможет. Так что, желая поддерживать правдоподобность своего обмана, как бы странно это не звучало, парнишка аккуратно выливает за окно где-то треть содержимого кружки, управившись со всем разбавленным настоем таким образом в течение минуты.       — А вот теперь можно заняться самым главным, — довольно произносит Донхэ, поставив пустую кружку на стол и забирая с блюда один из грейпфрутов, не очень большого размера. Для собственного удобства парень привычным движением начинает давить из долек фрукта липковатый сок в пустую кружку, а раздавленную мякоть — спешно съедать, причём с явным удовольствием, так как, благодаря жаркому климату, местные грейпфруты, как и в Греции, практически не горчат.       — Надеюсь, что Хёнвон и Шивон-ага ни о чём не догадаются, — бубнит фаворит султана, закатывая рукава и подол рубахи, после чего принимается наносить на своё тело этот прохладный ароматный сок, стараясь не забыть и шею, и даже щёки и лоб, тщательно растирая капли по своей загорелой, практически бронзовой коже. — Меньше всего мне нужен здесь Сынхун-ага.       Донхэ не побрезговал натереть участки тела и под рубахой, помня о том, что та всё равно впитает сок, и это хоть немного будет походить на продолжительный жар. А вот бельё рыженький хатун пока решил не пачкать — это можно будет сделать ближе к вечеру, когда его слуга предложит сменить одежду и простынь, чтобы исподнее казалось более влажным и липким. Да и как-то же парнишке нужно спать в течение дня, а с пропитанным соком бельём делать это намного труднее.       И этот способ оказался таким же успешным, как и в Греции — Хёнвон, вернувшись с кухни и захватив по пути из бань таз с чистой водой, сразу же почувствовал сильный запах цитруса и принялся хлопотать вокруг Донхэ. Взяв кусочек чистой ткани, который он предварительно смочил в воде, слуга с причитаниями начинает протирать лицо рыженького хатун, думая, что таким образом он облегчает нелёгкую участь фаворита Повелителя.       — Может, всего тебя протереть? — участливо вопрошает сероволосый омега. — Сразу легче станет.       — Умф… нет, не нужно, — морщится Донхэ, сразу же поворачиваясь набок, лицом к Хёнвону, и подтягивает покрывало выше, лихорадочно придумывая объяснения. — Хоть ты и твои друзья помогали мне привести себя в порядок в банях… но от такого мне будет очень неловко. Так что, если ты не против, я буду сам протирать себя, а тебе нужно будет выходить из комнаты на пару минут.       — Ох… вот как, — от услышанного Хёнвон явно грустнеет, и рыженький хатун быстро понимает, почему. — Но я должен заботиться о тебе, да и… Я же лежал в твоей комнате во время своей течки. Неужели ты настолько мне не доверяешь?       — Дело не в этом, Хёнвон, — Донхэ понимает, что ему нужно придумать какую-то убедительную причину, чтобы не потерять доверие своего слуги окончательно, потому парнишка с кряхтением садится на постели, укутывая ноги покрывалом. — Просто я… я и в Греции такое не позволял своим друзьям, справляясь с липкостью самостоятельно. Я ничего не помню из своего прошлого, но мне кажется, что перед тем, как я упал с лестницы, мой прежний хозяин… мог попытаться взять меня силой во время моей течки.       — О Аллах, Донхэ, прости меня, — доверчивый слуга тут же ужаснулся словам рыженького хатун, взволнованно глядя на него и всплеснув руками. — Так ты поэтому говорил так категорично о романтичных сказках, и… Ты же провёл ночь с Повелителем, чтобы защитить своего друга… Наверное, для тебя это было так страшно, после пережитого…       — Ну… мне действительно непросто об этом говорить, — Донхэ пожимает плечами, неловко протягивая Хёнвону свои руки, открытые по локоть, чтобы тот мог протереть их влажной тканью. — Так что ты не обижайся на меня, ладно? Я не отказываюсь от твоей помощи, только протирать своё тело перед сменой одежды я буду самостоятельно — и в одиночестве, договорились?       — Конечно, не переживай даже об этом, — охает омега с запахом винограда, старательно, но не грубо протирая кожу Донхэ-хатун кусочком ткани. — Я позабочусь о тебе и сделаю всё, чтобы тебе было комфортно. Если хочешь, я попробую поговорить с Чангюном-ага насчёт твоего рациона на время течки. Обычно у нас довольно категоричные указания насчёт питания течных омег и гамм, чтобы не было тяжести в животе, но если у тебя такой аппетит, может, он сумеет придумать для тебя какие-нибудь послабления.       — Храни тебя Аллах, Хёнвон, — с облегчением произносит Донхэ, понимая, что Хёнвон поверил в его наспех придуманную ложь, и более того — омега с запахом винограда попробует поговорить с добрым поваром насчёт более сытных приёмов пищи, что будет полезно не только для хатун, но и для самого слуги, чтобы тому не приходилось питаться так скудно ещё одну неделю из-за вынужденного обмана фаворита султана. — «Главное — не запутаться теперь в своей лжи…»       Но зато остаток дня у Донхэ прошёл вполне спокойно: Хёнвон не мешал ему спать, будил парнишку только ради обеда и ужина, так что рыженькому хатун удалось как следует вздремнуть — великая роскошь в этом дворце, где каждый обитатель ежедневно занят различными делами. Донхэ даже успешно проворачивал свои махинации с грейпфрутами — каждый раз, когда слуга уносил посуду обратно на кухню, омега снова выливал разбавленный настой в окно, наносил на кожу липкий цитрусовый сок, а после ужина не забыл нанести побольше сока на рубаху в области подола и выпачкать этим соком белье в соответствующем месте, чтобы при смене одежды не выглядеть подозрительно чистым.       А вот его обед и ужин продолжали оставаться скудными: Чангюн-ага не жалел воды и куриного бульона для Донхэ и его слуги, но в то же время повар оказался довольно упёртым и дотошным в вопросах питания, особенно когда дело касается фаворитов султана. Но при этом во время обеда на столе появилось нечто новое: небольшая мисочка с соусом, похожим на очень густой айран, с большим количеством зелени в нём.       — Чангюн-ага сказал, что в первый день течки он в любом случае не будет менять тебе рацион, даже если у тебя такой здоровый аппетит, — извиняющимся тоном рассказывал Хёнвон во время обеда, пока Донхэ, распробовав очередную вкуснятину от талантливого повара, обильно сдабривал ей свою порцию каши, не забыв оставить половину содержимого мисочки и для своего слуги. — Но зато он разрешил взять немного соуса, и если после него ты будешь хорошо себя чувствовать, то на последующие дни Чангюн-ага может и что-нибудь вкусненькое добавить. Но только на большие порции не рассчитывай, а то и ему, и мне попадёт потом от Шивона-ага, и от лекаря, в случае чего.       Такой расклад Донхэ, в принципе, устраивал, хотя и выбор у него был довольно небогатым, ведь парнишка никак не мог повлиять на решение повара, а упрашивать его приготовить что-то посытнее посредством передачи Чангюну золотых монет через Хёнвона не только неразумно, но и даже опасно — а ну, как Шивон-ага действительно пронюхает о их махинациях? Так что рыженькому хатун пришлось смириться и без возражений утолять голод жидковатой кашей и большим количеством бульона, так как есть всё-таки хотелось.       Но зато после ужина, когда Донхэ сменил рубаху и белье на свежие и чистые, а Хёнвон перестелил ему постель, на которую парнишка тоже своевременно не забыл налить и втереть немного грейпфрутового сока, омега завалился спать, относительно довольный прошедшим днём. Слуга забрал испачканную одежду и простынь и, сообщив Донхэ, что он вернётся после того, как сходит в бани, так что рыженький хатун может спать спокойно, так как Хёнвон потушит свечи в этой комнате.       — Если вдруг тебе что-то срочно понадобится, то можешь открыть дверь и позвать евнухов, — предлагает сероволосый омега, держа в руках липкие вещи и простынь, не испытывая ни тени отвращения к подобным вещам, словно помогать кому-то справиться с течкой — для него уже привычное дело. — Если никто не будет шастать из них по коридору, то в начале этажа всё равно будут евнухи-стражники. Но лучше дождись меня. Я скоро вернусь.       Донхэ сомневался, что ему что-то понадобится в то время, пока Хёнвон будет приводить себя в порядок, но с громогласным зевком он подтвердил, что понял все советы своего слуги, после чего, потянувшись на свежей простыни, омега уютно устроился на постели, чуть поёрзав. — «В первый день у течных обычно выделяется не так много смазки, так что ночью можно не пачкать себя», — решает рыженький хатун, продолжая лежать с закрытыми глазами в темноте комнаты. — «К тому же, Хёнвон поверил в мою ложь и согласен выходить из комнаты, когда я буду «протирать своё тело» и менять бельё», — довольно думает Донхэ, окончательно успокаиваясь. — «Вдобавок весь дворец знает, что я не беременный, потому осмотр у Сынхуна-ага не потребуется. Всё складывается очень удачно».       Но поспать омеге с запахом грейпфрута так и не удаётся: он слышит чьи-то тихие шаги и, решив, что это Хёнвон возвращается или Шивон-ага пожелал проверить, как там его подопечный, Донхэ перекатывается на бок, лицом к двери, и на всякий случай даже накрывает голову одеялом, чтобы тот, кто бы ни пожелал войти в комнату, решил, что хатун спит — и не стал бы его беспокоить. Но кое-что не даёт пареньку покоя: у него не один гость, и голоса говоривших ему совершенно не нравятся.       — Да ты из ума выжил, — шипит довольно молодой голос, который Донхэ слышит впервые, или же просто не знаком с его владельцем лично. — А если нас заметят?       — Да кто нас заметит? Эти дурни совершенно не смотрят, кто и в какую комнату заходит, — другой голос, немного грубее, говорит быстро и тихо: его владелец очевидно нервничает и переживает, хоть и старается не показывать этого. — Мы же сегодня назначены помогать Минхо с течкой, так что скажем, что были у него и ничего не слышали.       — «Что здесь происходит?!» — Донхэ захотелось резко скинуть одеяло с себя, сесть на постели и призвать «гостей» к ответу, но он заставляет себя лежать неподвижно и не шевелиться, вслушиваясь в разговоры незнакомцев. — «Будь осторожен», — шепчет ему внутренний голос. — «Лучше выждать момент, чем прерывать их прямо сейчас…»       — Да тише ты! — первый голос прерывает болтовню второго голоса, спешно зашикав на него. — А если хатун услышит?       — А ты видел, в каком состоянии его с утра вывели из гарема? — ехидно интересуется второй парень, от чьих слов по коже Донхэ словно побежали мурашки ужаса. — Ничего он не слышит, спит беспробудно. Давай быстрей, у нас мало времени. Скоро Хёнвон вернётся, а нам надо успеть вернуться обратно в комнату к Минхо.       — «Что они собрались делать?» — Донхэ чувствует, как его сердце начало бешено колотиться, как у того самого оленёнка из сказки, когда тот наконец понял, в какой опасности он оказался. — «И ведь если я сейчас вскочу и позову на помощь евнухов, то эти двое придумают себе какую-нибудь отмазку», — понимает рыженький хатун, отчего ему приходится изо всех сил сдерживаться, чтобы не вскочить. — «Нужно понять, что им нужно… Может, решили настой украсть или подлить в него что-то, чтобы я подольше помучался?»       — Так, я беру подушку, а ты резко откидываешь одеяло и хватаешь его за руки, — быстро шепчет второй голос, отходя, судя по звуку, к постели Хёнвона, чтобы взять ту самую подушку. — Сделаем это быстро.       — А если о нём будут спрашивать? — первый голос явно не настроен так решительно: этот парень определённо сомневается в правильности их затеи. — Он же занимается с детьми хасеки, и Повелитель в гарем приходил…       — Этот хатун не беременный, так что султан скоро его забудет, а если мы не попадёмся евнухам, то обвинят во всём Хёнвона, ведь сюда никто больше не ходил, и мы забудем об этой истории, как о страшном сне, — усмехается второй голос, отчего Донхэ уже готов вскочить с постели, чтобы защититься. — «В лучшем случае, мне надо застать их врасплох и выбежать к евнухам. Там, в начале коридора, они защитят меня», — понимает рыженький хатун, потому, не мешая заговорщикам подготавливаться к своему коварному плану, Донхэ, пользуясь тем, что его скрывает одеяло, сжимает руки в кулаки, прислушиваясь к своему внутреннему голосу. — «Бей первым — и беги!» — практически кричит голос в его голове. — «С двумя ты один не справишься! Спасайся!»       Главной проблемой в данной ситуации было то, что хатун не знает голоса заговорщиков: это могут оказаться как какие-то слуги, так и наложники или даже евнухи, а из-за охватившей его паники Донхэ совершенно не догадался как следует принюхаться, чтобы хоть попытаться понять, кто здесь покушается на его жизнь и как рассчитывать свои силы или хотя бы потянуть время до возвращения Хёнвона. Но последнее хатун уже не успевает сделать, так как заговорщики наконец решили перейти к самим активным действиям.       — Один…. Два…. — командует второй голос, явно руководящий этим бессовестным нападением, и Донхэ набирает в грудь побольше воздуха, приготовившись к любому развитию событий, заодно осторожно и неприметно прижимая правую руку к собственному боку, для нужного замаха. И в тот момент, когда он слышит: «Три», и владелец первого голоса рывком откидывает одеяло, склонившись над «спящим», хатун прицельно точно выбрасывает кулак вперёд и немного вверх, попадая сильным ударом по носу незнакомому гамме.       — Ай! — невысокий парень зажимает нос руками и отшатывается назад, невольно отпихнув второго нападающего назад, из-за чего второй парень, омега, покачнулся, растерявшись от вида того, что тот самый ослабевший фаворит султана вполне бодро вскакивает с постели, испуганно вытаращив глаза на нападавших, чтобы их рассмотреть. — «Да это же…» — Донхэ уверен, что этот гамма, держащий себя за нос, ему не знаком лично, но второго парня, крепкого омегу с запахом водяной лилии, хатун узнаёт без труда благодаря свету от свечи, которую «гости» поставили на столе для своего удобства. — «Это тот самый Чонин…»       Рыженький хатун первым нарушает возникшее в комнате оцепенение: вздрогнув, он бездумно кидается в сторону двери, но открыть её не успевает, так как парень переоценил собственные возможности: эффект от настоя ещё не прошёл, потому сил, чтобы рывком дёрнуть тяжёлую дверь, у Донхэ не хватает. Пока фаворит султана самым глупым образом дёргает дверь за ручку, пытаясь выбраться в коридор, наложник по имени Чонин быстро реагирует и набрасывается на Донхэ сзади, с силой оттаскивая парня от двери и, пытаясь удержать барахтающегося омегу, гневно шипит:       — Куда поскакал?! Рен, помоги мне!       Этот невысокий гамма, которого Чонин назвал Реном, довольно юный парень с длинными светло-жёлтыми волосами, обрамляющими миловидное лицо, торопливо вытирает кровь, вытекающую из носа, только размазывая её по своему лицу, и тянется этими дрожащими, испачканными собственной кровью пальцами к горлу Донхэ. Истошно брыкаясь в крепкой хватке наложника, рыженький хатун бросает испуганный взгляд в сторону этого Рена, и находит на его лице отражение собственного страха — этот парень с самого начала сомневался в правильности идеи избавиться от нового фаворита султана. Гамма прерывисто хватает ртом воздух, так и не решаясь сжать пальцы на горле рыженького хатун, и Донхэ этого вполне хватает для того, чтобы попытаться высвободиться: повиснув в руках довольно сильного омеги Чонина, парень, в лучших традициях зайца, изо всех сил пинает гамму перед собой в живот обоими ногами, пытаясь заодно опрокинуть назад не ожидающего такого манёвра Чонина. Так и вышло: Рен сгибается пополам от боли, а крепкий омега, сдавленно вскрикнув, падает назад, утягивая за собой и Донхэ, так как руки наложник так и не разжал.       — Какой прыткий, — шипит Чонин, изворачиваясь на полу и пытаясь перекатиться, чтобы прижать рыженького хатун к полу для удобства исполнения своего мерзкого плана. Донхэ хрипло дышит, извиваясь на полу, как змея на обжигающе горячем камне, не успев даже подумать о том, что ему стоит закричать. — «Борись! Бей и беги!» — вопит в его голове инстинкт самосохранения, и, когда рука Чонина оказывается недалеко от лица Донхэ, ведь наложник пытается нависнуть над рыженьким омегой, чтобы вжать его в каменный пол, омега бездумно впивается ногтями в мягкие ткани чужого предплечья и, помня, что при самообороне все средства хороши, парнишка с силой смыкает челюсти, словно стараясь выгрызть кусок плоти из этой смуглой руки.       — Вот шайтан! — выругался Чонин и, чтобы высвободиться, с силой ударяет Донхэ свободной рукой в так некстати открытое для атаки солнечное сплетение, разом выбив из омеги всё его дыхание. Перед глазами мелькают тёмные пятна, парень тут же разжимает зубы, освобождая наложника, а затем от пронзительной боли в месте удара его отвлекает новая боль — Чонин наотмашь бьёт Донхэ по лицу.       — «Чего ты молчишь? Кричи!» — наконец, подсказывает ему внутренний голос, и, словно подпитываясь от этой боли, Донхэ истошно вопит, надеясь, что в коридоре будут слышны его крики, и пытается спихнуть с себя Чонина:       — Помогите! Кто-нибудь! Хёнвон! На помощь!       — Рен, закончи с ним уже! — рычит Чонин, пытаясь поймать руки Донхэ и прижать их к полу, пока тот самый Рен явно медлит, двигаясь к дерущимся, как заторможенный. Пользуясь тем, что у него пока только один противник, парнишка яростно размахивает кулаками, во время одного из ударов умудрившись заехать Чонину в глаз, и пытается прицельно пнуть омегу над собой, не переставая кричать:       — Помогите, ради Аллаха, помогите!       Но его крик прерывается, когда разозлившийся наложник сумел ухватить парня за горло и сильно сжать. Захрипев, Донхэ вцепился пальцами в запястье Чонина, пытаясь оттащить его руку от своего горла, и, пытаясь вдохнуть, мутнеющим взглядом смотрит на нападавшего, не в силах закричать, и выдавливая лишь сиплое:       — Не… не надо…       — Донхэ? Что такое, Донхэ? — когда дверь за спиной нападавших распахивается и парень слышит голос Хёнвона, это приободряет рыженького хатун, и из последних сил Донхэ взмахивает рукой, расцарапывая щеку Чонина, чтобы боль вынудила его разжать пальцы. К счастью для омеги, спустя пару секунд ему наконец-то удаётся жадно вдохнуть: один из евнухов за волосы оттаскивает наложника от хатун, умело скрутив на полу сопротивляющегося Чонина, резко заводя руки ему за спину, до болезненного вскрика нападавшего.       — Донхэ, ты цел? — отпихивая суетящихся вокруг евнухов, Хёнвон, забыв о важности обращений во дворце, падает на пол рядом с Донхэ и помогает ему сесть, обеспокоенно оглядывая рыженького омегу. — Что здесь происходит? Ты не пострадал?       — Я… они… пытались убить меня, — хрипит Донхэ, растирая горло, и только тогда, обернувшись, слуга удивлённо оглядывает нападающих, переменившись в лице: Чонина крепко удерживает на полу один из евнухов, тогда как второй кастрированный альфа держит Рена за запястье, с силой потянув его дальше от двери, чтобы не сбежал — хотя этот невысокий гамма не походит на человека, готового сбежать с места преступления, когда его уже узнали.       — Чонин… Рен… но почему… — изумлённо бормочет Хёнвон, поднимаясь на ноги и протягивая Донхэ руку, бережно помогая ему подняться и пересесть на кровать, так как парнишку ноги не держат: его сердце бешено колотится, адреналин бушует, а на дрожащих ногах невозможно устоять спокойно. — Донхэ… Что Донхэ-хатун вам сделал?       — Мы просто зашли проведать хатун, чтобы узнать, не нужна ли помощь, а он на нас набросился! — рычит Чонин, нервно дёргая плечом и не вырываясь из хватки евнуха. — Он Рену нос разбил!       — Если бы я ему не разбил нос, ты бы меня задушил подушкой! — хрипло каркает Донхэ, растирая горло и порывисто пытаясь встать с постели, хоть и Хёнвон пытается усадить его обратно. — Я слышал ваш разговор!       — Да какой разговор? Это он бредит на фоне течки! — в словах Чонина определённо есть неприкрытая насмешка, и это подавляет уверенность Донхэ: тому, кто живёт во дворце дольше, вполне могут поверить. — Ты первый ударил Рена!       — Так, замолчите все! — гаркает высокий Роун, уже знакомый рыженькому хатун евнух. — Давон, ты приведи Шивона-ага. Скажи, что это срочно. Цзытао, Чеюн, отведите этих двоих в свободную комнату и не выпускайте их оттуда без распоряжения Шивона-ага. Хёнвон, осмотри Донхэ-хатун и дай знать, если понадобится позвать лекаря. Мы останемся охранять комнату Донхэ-хатун. И никого в эти комнаты без ведома Хранителя гарема не впускать. Выполнять.       Другие евнухи тут же слушаются этого кастрированного альфу с запахом ладана, молча исполняя указания: худенький, но удивительно сильный евнух с запахом водорослей, которого Роун назвал Цзытао, рывком поднимает Чонина с пола и, продолжая держать его руки заведенными за спину, толкает наложника в сторону двери, недовольно буркнув:       — Шевелись давай.       Молчавшего всё это время Рена следом за ними уводит другой евнух с каштановыми волосами и запахом гортензии, Чеюн, не позволяя тому обернуться через плечо и посмотреть на Донхэ, как бы Рен ни старался. И только после того, как дверь наконец закрывается, оставив Донхэ наедине с Хёнвоном, парень шумно выдыхает и обхватывает свои плечи руками, растирая их и пытаясь унять нервную дрожь. — «Меня пытались убить…»       — Прости, Донхэ, мне следовало вернуться раньше, — вздыхает сероволосый слуга, наливая в кружку воду из кувшина и протягивая её рыженькому хатун. — Вот, попей немного. Что здесь произошло? Тебя не ранили?       — Эти двое пытались меня убить… — Донхэ сухо кашляет, продолжая потирать шею, но кружку из рук слуги всё-таки принимает, сделав несколько жадных глотков, в надежде, что вода немного охладит его горло. — Они хотели задушить меня подушкой, а вину свалить на тебя… Чонин сказал, что раз я не беременный, то обо мне потом все быстро забудут…       — Ох, Донхэ… — Хёнвон чуть ли не плачет от съедающего его чувства вины, которое омега с запахом грейпфрута вполне может понять: такому доброму и заботливому слуге, наверное, непросто сейчас понимать, что фаворита султана, к которому он успел привязаться, чуть было не убили. — Как же хорошо, что ты вовремя проснулся и дал им отпор. У Рена всё лицо в крови было, да и Чонину ты лицо располосовал… Слава Аллаху, что даже во время течки ты остался достаточно сильным для сопротивления. Они тебя не били?       — По лицу немного досталось, — признаётся Донхэ, поморщившись, когда он прикладывает к горящей щеке холодную кружку, чтобы не образовался синяк. — И под ребра разок стукнули. Но, кажется, я им доставил гораздо больше проблем, чем они могли себе представить. Я Чонину ещё и руку прокусил.       — Как же я рад, что ты цел! — Хёнвон не выдерживает и осторожно обнимает Донхэ за плечи, не ощущая, как тот ненавязчиво пытается выкрутиться из его объятий. — Я тебя больше одного ни за что не оставлю! И Шивон-ага точно разберётся во всём этом, и их строго накажут! Вот только что такого ты им сделал…       — Хотел бы я знать, — бурчит рыженький хатун, вздыхая и отдавая слуге с запахом винограда свою кружку, чтобы тому пришлось разжать руки: после нападения прикосновения даже нового друга кажутся Донхэ небезопасными. — Я с ними даже лично не знаком, а Рена и вовсе впервые вижу. Он ведь не из гарема, верно?       — Ну да, он из числа слуг, как и я, — кивает Хёнвон, задумчиво постучав ногтями по краю кружки, поёжившись. — Хороший парень, я даже представить не могу, что на него такое нашло, как и на Чонина. Он обычно подменяет Минхо, когда у того течка…       — Подожди, — услышав знакомое имя, Донхэ чуть было не подпрыгивает на кровати, изумлённо уставившись на сероволосого омегу с запахом винограда. — Они говорили, что сегодня они ухаживают за Минхо. Кто он такой?       — Минхо — слуга Исина-хатун, — не понимая, к чему клонит омега с запахом грейпфрута, Хёнвон качает головой, но спустя несколько секунд, понаблюдав за тем, как встревоженно на него смотрит Донхэ, слуга затихает, почти шёпотом добавив:       — Ты же не думаешь, что это покушение было…       А Донхэ ничего не думал: сейчас ему хотелось только успокоиться, раз парнишка в безопасности, пока евнухи охраняют вход в его временную комнату от любых визитов, и успокоить Хёнвона, чтобы тот не привёл лекаря, который при осмотре пострадавшего, не подготовленного к обманным манёврам на тему течки, раскроет его нехитрый план. Синяк под рёбрами заживёт самостоятельно, а не допустить раскрытия его обмана касаемо течки попросту необходимо. Но в одном Донхэ уверен точно: без Исина-хатун это покушение точно не обошлось.