Сердце султана

      Вопреки опасениям Донхэ, и Сюмин, и Чондэ оказались довольно приятными людьми и исполнительными слугами — строгий гамма с запахом миндаля, который оказался немного младше коротышки, убежавшего к лекарю за всем необходимым для Хёнвона, отправился вместе с хатун в его покои, критически осмотрел дремавшего течного омегу и, узнав, что Донхэ действительно дал их другу первую порцию настоя, необходимого для первого, самого болезненного дня течки, Чондэ окончательно успокоился, но посоветовал рыженькому омеге вернуть флакон с настоем на предназначенное для него место и больше не делиться им так опрометчиво.       — У Сынхуна строгий учёт содержимого этих флаконов, — поясняет гамма, по указанию Донхэ вернув флакончик на его место на полочке шкафа. — Так он отслеживает длительность цикла во время течек. Сейчас был исключительный случай, так что не думаю, что он будет злиться, да и новость о том, что Хёнвон проведёт течку здесь, его явно озаботит намного больше, чем учёт капель. Но впредь будь более осмотрительным, Донхэ-хатун. Хотя, тут больше просчёт Хёнвона, а ты, наверное, очень испугался.       — Не то, чтобы я испугался, — произносит Донхэ, рефлекторно поморщившись: ему бы не хотелось, чтобы друзья Хёнвона считали его трусом или слабаком, особенно после произошедших событий. — Просто он начал говорить, что ему нужно уйти в специальную комнату… Отправить его в таком состоянии, даже с евнухом, было бы слишком опрометчиво: он на ногах-то стоять не мог.       — Вот потому мы и сообщаем евнухам о приближающейся течке, — вздыхает Чондэ, присаживаясь на край диванчик и мягким движением руки прибирая взмокшие пряди волос дремлющего Хёнвона. — Обычно же омеги и гаммы за день ощущают первые симптомы, как тебе наверняка известно, потому таких проблем и не происходит: так и Шивон-ага будет в курсе событий, и для хатун временных слуг подберёт, и для ухода за течным ответственных назначит. Но с тобой даже, казалось, отточенные временем правила вдруг приобретают совершенно непредсказуемое развитие событий, Донхэ-хатун.       — Хорошо, я понял, — рыженькому парнишке порядком надоело выслушивать нравоучения этого невозмутимого гаммы с запахом миндаля, потому он решает пресечь развитие разговора и садится за стол, касаясь подрагивающими от нервов пальцами толстой книги сказок. — Тогда, раз вы вызвались позаботиться о Хёнвоне, он в надёжных руках, правильно? Я не буду вам мешать, да и мне нужно заниматься.       Неизвестно, какие выводы Чондэ сделал о своенравном хатун, но намёки тот явно понимает безупречно — больше Донхэ никто не беспокоил, даже когда Сюмин пришёл в комнату с ворохом всего необходимого, что выдал ему недовольный лекарь: в руках слуги были и большое количество чистых и сухих тряпок, чтобы помогать Хёнвону убирать лишнюю липкость, и ворох сменного белья, выполненного из более плотной и грубой ткани, чем обычное исподнее — явно чтобы сэкономить на элементе одежды, который всё равно после течки сожгут дотла, и, разумеется, флакон самого Хёнвона, который тот, не подумав, оставил на своём прошлом месте проживания. Двое слуг, потерявших своего господина год назад, умело сменяли друг друга, развлекая Хёнвона негромкими рассказами, по очереди выходили из покоев, когда требовалось сходить до кухни за свежей и горячей едой, и по одному сопровождали Донхэ до бань — течного омегу вести ни в общие бани, ни в предназначенные для таких случаев помещения уже было нельзя, потому пока хатун и один из временных слуг находились в банях, второй с помощью таза с водой и мягкой ткани помогал Хёнвону привести себя в порядок, избавляя его от липкости вытекающей смазки.       Донхэ было очень непривычно молчать столько времени — с тем же Хёнвоном он, так или иначе, раньше болтал без умолку, так как не выносил одиночества и тишины, но откровенничать с этими неразговорчивыми слугами парню было очень неловко, особенно после того, как он резко оборвал нравоучения Чондэ. А что касается самого Хёнвона, то три дня он и вовсе головы с диванчика поднять не мог: в самый первый день омега лишь спал благодаря ещё двум порциям настоя, которые временные слуги подавали ему в перерывах между дремотой, а в последующие дни Хёнвон пил очень много прохладной воды, так как в период течки омеги и гаммы обильно потеют, и ему нужно было восстанавливать водный баланс в организме, а вместо полноценных приёмов пищи обходился нежирными бульонами, айраном и свежими овощами.       Рыженькому омеге, наконец, становится понятно, почему во время течки другие рабы в Греции уходили в отдельное помещение — оказалось, что запах при таком обыденном для многих процессе усиляется настолько, сколько Донхэ со своими обманными манёврами в виде грейпфрутового сока на коже даже представить не мог: сладкий виноградный запах Хёнвона, даже невзирая на действие настоя, фактически шибал в нос Донхэ, отчего парень, не выдержав, попросил у своих временных слуг не приносить во время приёмов пищи виноград на блюде фруктов. Сюмин и Чондэ на это ничего не смели возразить, но просьбу хатун исполнили — в эти дни обитатели комнаты обходились без винограда. Но, невзирая на это временное неудобство в виде чрезмерно яркого запаха, за Хёнвона Донхэ всё-таки переживал: парень то и дело вопрошал у слуг, не маловато ли воды и бульона они принесли для сероволосого омеги, может ли он воспользоваться своими средствами, чтобы сделать этот период для течного более комфортным, и может ли хатун оставаться на этот период в комнате, не покидая её без исключительно важных ситуаций типа бань, чтобы слугам не приходилось разделяться на него и Хёнвона в случае заботы и ухода. На первый вопрос и Сюмин, и Чондэ отвечали одинаково мягким, успокаивающим отказом, на втором вопросе их отказ становился уже более недоверчивым и настороженным, а после третьего вопроса оба слуги практически синхронно, заученным тоном сообщили Донхэ, что тот волен сам решать, когда выходить из покоев, но лучше всего делать это без надзора Шивона-ага — и, в целом, по каждому из пунктов хатун пришлось смириться с обстоятельствами.       Донхэ уже и не надеялся, что его выходка останется без контроля хасеки, но, на удивление, никто не пытался ворваться в комнату, чтобы вытащить Хёнвона из покоев хатун за руку и восстановить местные порядки: Шивон, скорее всего, до жути боялся ослушаться валиде-султан и расспрашивал обо всём Сюмина и Чондэ, когда те покидали комнату по надобности, а Хичоль-султан, возможно, просто решил в это не вмешиваться. — «Не беспокоят — и ладно», — мрачно думает Донхэ, рассеянно перелистывая страницу за страницей толстенного сборника, который ему уже, признаться, безмерно опостылел. — «С остальными проблемами будем разбираться позже».       В целом, сегодня парня даже немного меньше раздражают сложившиеся обстоятельства: запах Хёнвона уже становится слабее, омега сумел съесть немного той вкусной каши с орешками, которую в этот раз умелый повар приправил машевыми бобами вместо женьшеня и тыквы, отчего привкус вместо характерной тыквенной вязкости и сладковатых ноток сменился на более солёные вкусовые ощущения. — «Если бы меня поместили на кухню, то какой шикарной жизнью бы я жил, безо всех этих проблем…» — мечтает рыженький хатун, покручивая на груди своей плотной рубашки тёмно-бордового цвета брошку — подарок валиде-султан, как будто эта прелестная бабочка придаёт ему уверенность и удачу. — «Всегда доступ к еде, и повар у них мастер своего дела…»       — Донхэ-хатун… в гарем прибыл султан Ли Хёкджэ, — благоговейно и в какой-то мере даже испуганно произносит Сюмин, который, поправляя измятое покрывало на постели Донхэ после того, как хатун там посидел, украдкой выглянул в окошко, из которого виден нижний этаж. — Тебе следует выйти из покоев и поприветствовать его.       — Что?! — чуть было не рухнув на пол от удивления, Донхэ, не находя от шока никаких слов, подбегает к окошку и любопытно выглядывает наружу, с ужасом понимая, что так и есть: Шивон, уже успев что-то зычно крикнуть, хоть и весьма неразборчиво для второго этажа, построил весь гарем в две линии, и наложники и хатун послушно склонили головы перед Повелителем, не смея поднять на него свои глаза. — «И правда, Ли Хёкджэ хан Ынхёк…» — рыженький хатун, замирая на месте, как заворожённый наблюдает за тем, как рослый мужчина, пришедший на территорию собственного гарема без янычар, раз им нельзя сюда заходить, внимательным взглядом окидывает весь зал, точно пытаясь отыскать кого-то конкретного. — «Но кого же ты ищешь…»       Сегодня на султане плотная тёмно-синяя рубаха с мелкими пуговицами, застёгнутая по самую горловину, и поверх неё надет своеобразный жилет из похожей ткани, разбавленный крупными золотистыми узорами. Также под расстёгнутым жилетом, скрывающим большую часть тёмных штанов, виднеется широкий золотой пояс с крупным орнаментом, украшенный россыпью разноцветных камней и, в самой середине, как будто намертво вложен огромный тёмный, практически кровавый, камень граната. Не обращая внимание на возню позади себя, парень нервно сглатывает, любуясь красотой молодого мужчины, который даже в одежде синего цвета умудряется не слиться с тканями, а лишь подать их как собственное украшение, своей выдержкой и статью привлекая внимание в первую очередь к его строгому взгляду… который в упор смотрит прямо на Донхэ.       — Ой! — испуганно ахнув, парень отскакивает от окна и, не особо обдумывая свои действия, задёргивает окошко тонкой шторкой, оторопело наблюдая за тем, как суетятся его временные слуги: Сюмин торопливо прячет таз и куски ткани под стол, а Чондэ успевает кое-как натянуть на практически обнажённого Хёнвона ночную рубаху, чтобы тот, даже лёжа под покрывалом, выглядел прилично, если султану пожелается зайти в эти покои. — «Вернее, когда султан действительно зайдёт в покои», — с ужасом понимает Донхэ, успевая лишь судорожно пригладить свои торчащие рыжие пряди и сделать глубокий вдох, чтобы успокоить панически бьющееся сердце, похожее на обезумевшую птицу, рвущуюся на свободу. Сделать что-то большее, чтобы привести себя в порядок, омега с запахом грейпфрута не успевает: он уже слышит, как султан поднимается по лестнице, и как Шивон сопровождает альфу, пытаясь что-то прощебетать ему перед тем, как Ли Хёкджэ своими глазами сможет лицезреть разрешённое, но всё-таки нарушение устоев гарема.       — Дорогу султану Ли Хёкджэ хан Ынхёку! — успевает крикнуть Шивон, когда тяжёлая дверь покоев открывается от сильного толчка руки Хёкджэ, а после султан, терпко пахнувший сандалом, заходит в комнату, сопровождаемый изрядно нервничающим евнухом. Спохватившись, Донхэ коротко бросает взгляд на слуг, которые, съёжившись у края диванчика, склонили свои головы, приветствуя местного правителя, и хатун решает последовать их примеру, закусив край нижней губы и упорно начиная рассматривать ковёр под своими босыми ногами: запаниковав, все обитатели комнаты совершенно забыли о том, что Донхэ игнорирует необходимость туфель, расхаживая по мягкому ковру покоев босиком, и, судя по многозначительному хмыканью султана, тот тоже это заметил.       — Оставьте нас, — спокойным, не терпящим пререканий тоном произносит Хёкджэ, и высокий евнух позади него сразу коротко шикает, начиная энергично махать руками и призывая Сюмина и Чондэ следовать за ним прочь из покоев. Двое гамм безропотно отправляются следом за Шивоном-ага, аккуратно обходя султана сзади и не поворачиваясь к нему спиной, но напоследок, прикрывая за собой дверь, Сюмин беспокойно покосился на Донхэ и, этого коротко брошенного взгляда, хатун вполне хватает, чтобы сделать глубокий вдох и медленно выпрямиться, несмело глядя на султана, точнее, немного ниже уровня своего роста, на его подбородок, так как уяснить, что Ли Хёкджэ, как и любой альфа, очень не любит прямого взгляда глаза в глаза, считая это чуть ли не вызовом, согласно звериным инстинктам, паренёк успел довольно быстро — хватило лишь пары встреч практически наедине.       — И что здесь происходит, Донхэ? — всё таким же, совершенно не удивлённым тоном вопрошает султан Ли Хёкджэ, как будто прекрасно зная, что омега перед ним уже приготовился к тому, что его отчитают, а не к тому, что внезапно придётся рассказывать всю произошедшую историю с самого начала. — «Ты же знаешь, что здесь происходит», — беспомощно думает хатун, прерывисто хватая ртом воздух, как загнанный в угол лисёнок, будучи уверенным, что прямо высказать своё предположение он не сможет без риска для своей жизни. — «Так почему издеваешься надо мной? Какого ответа ты ждёшь, Хёкджэ?»       — Повелитель, позвольте, я всё объясню… — Хёнвон слабо подаёт голос с диванчика, приподнимаясь на локтях, чтобы сесть, прикрывая свои ноги покрывалом, или даже неуклюже встать на ноги, но, даже не повернув голову в сторону слуги с ярким, распространяющимся по покоям запахом винограда, мужчина коротко, но отчётливо показывает сероволосому омеге жест раскрытой ладони и идеально выпрямленных пальцев, и Хёнвон тут же понимает смысл этого движения, послушно замолкая и переставая ёрзать на диванчике, чтобы не рассердить султана своим неосторожным поведением — то самое понимание малейших перемен в настрое Ли Хёкджэ хан Ынхёка, чему Донхэ ещё не успел научиться.       Единственное, что сумел понять рыженький хатун — отвечать за очередное нарушение правил придётся ему самому, и Донхэ желательно сделать это как можно быстрее. Более того, омега рефлекторно напрягает собственные мышцы рук и ног, не то сжимаясь в комок, не то — приготовившись безрассудно кинуться между султаном и Хёнвоном, если бы мужчина попытался сейчас поддаться своим инстинктам и взять исполнительного слугу силой: Донхэ улавливает эту границу, это переходное состояние между обыденным поведением альфы, не охваченным гормонами — и той самой промежуточной стадией, после которой самец увлекается охотой на незанятого течного омегу. Ли Хёкджэ вдыхает сладкий виноградный запах Хёнвона полной грудью, его и без того тёмный взгляд как будто становится ещё темнее, словно синеволосый альфа уже погружается в эту бездну, словно он вот-вот потеряет контроль над собственным самообладанием. Донхэ уверен — от посягательств янычар гарем в полной мере защищён евнухами, но кто же осмелится помешать султану заполучить любого омегу или гамму, если Повелитель того пожелает?       — Повелитель… я прошу Вас, давайте уйдём отсюда, — нервно сглотнув, всё-таки решается вымолвить рыженький хатун, переминаясь с ноги на ногу, уже не зная, как ему неприметно обуть эти раздражающие его туфли, чтобы можно было без заминки вывести султана из покоев. — Я всё расскажу Вам снаружи… Хёнвону сейчас нужен уход… пожалуйста, Повелитель…       Донхэ не был уверен, что Хёкджэ его послушает: тяжело дышащий альфа явно пришёл получить ответы на свои вопросы здесь и сейчас, а течный омега вполне может и изменить намерения султана, и рыженькому хатун даже страшновато об этом думать, потому парень вскидывает голову и умоляюще смотрит на Ли Хёкджэ, надеясь, что синеволосый альфа всё-таки сумеет устоять над звериными инстинктами, прислушается к нему и не овладеет Хёнвоном прямо здесь, в этих покоях. Но, ещё раз внимательно оглядев хатун перед собой, султан Ли Хёкджэ многозначительно кивает, решив выполнить ещё одну просьбу омеги с запахом грейпфрута перед собой — и, не оглядываясь на течного слугу и словно потеряв к нему интерес, мужчина выходит из комнаты, так что, не успев ничего пояснить Хёнвону, Донхэ приходится спешно обуться и, позабыв про вуаль, важность которой ему так старательно пытался объяснить слуга в своё время, парнишка отправляется следом за султаном, на ходу нервно, но ободряюще улыбнувшись встревоженному сероволосому омеге. — «По крайней мере, нужно отвести его как можно дальше от Хёнвона…»       Султан не ждёт Донхэ ни сразу за дверью, ни у подножия лестницы, ведущей на верхний этаж — Ли Хёкджэ неторопливо и статно проходит между рядами наложников, склонивших свои головы перед правителем, и хатун, стараясь не запинаться в этих раздражающих носатых туфлях, следует за синеволосым альфой, глядя только на идеально расправленные плечи высокого султана, на его сведённые лопатки и гордую, уверенную поступь. Донхэ уверен, что если он попробует повернуть голову и взглянуть хоть на кого-нибудь из наложников, то наткнётся на недобрый или даже насмешливый взгляд — возможно, парня после его объяснений строго накажут, но рыженькому омеге следует быть к этому готовым. — «Хёнвон не должен расплачиваться за мои спонтанные решения…» — думает Донхэ, не сразу замечая, что султан остановился рядом с кланяющимся евнухом, Шивоном-ага, и чуть было не врезается в спину Ли Хёкджэ хан Ынхёка, вовремя остановившись и опасливо вслушавшись в окончание разговора между Повелителем и Хранителем гарема.       — … и после этого пусть заменят мебель. Что же касается хатун, — синеволосый альфа оборачивается через плечо и строго наблюдает за застывшим на месте рыженьким омегой, помедлив перед ответом. — Он идёт со мной. Один.

***

      Донхэ, переживающий чуть ли не до нервной икоты, которую ему едва удаётся сдерживать посредством задержки дыхания, в полном молчании следует за султаном Ли Хёкджэ, понимая, что из знакомых коридоров гарема они перешли в какую-то новую, неизведанную рыженьким омегой часть дворца: коридоры становятся шире и просторнее, как будто даже потолок кажется более высоким и недосягаемым, чем в общем зале гарема. Более того, хатун уверен, что ему здесь находиться не положено: он то и дело натыкается взглядом на строгих янычар, стоявших у дверей с оружием наперевес, но эти рослые альфы, едва замечая, что к ним приближается султан с одним из своих наложников, тут же отточенным движением отпирают двери, не задают никаких лишних вопросов и, более того, даже не решаются опустить взгляд с уровня своего роста, чтобы даже из любопытства поглазеть на хатун. Последнее, пожалуй, становится наиболее приятным фактом для Донхэ, так как со всей этой суматохой он совершенно забыл про вуаль, ведь в последние дни парнишка обходился без этой важной детали, а в зоны дворца, не относящиеся к гарему, его не приглашали уже давно. В любом случае, возвращаться назад уже поздно и неразумно, потому омега с запахом грейпфрута и семенит следом за Ли Хёкджэ, неумело прикрывая нижнюю часть лица от стражников, надеясь, что те всё-таки не будут на него таращиться даже украдкой — Донхэ только проблем от интереса янычар не хватало для того, чтобы собрать полный комплект своих злоключений.       — Приведите сюда кого-нибудь из евнухов, чтобы хатун потом проводили в гарем, — произносит синеволосый альфа перед очередной дверью, пока янычары с силой толкают тяжёлые створки. — И пусть он ждёт снаружи.       После этих слов Донхэ становится немного спокойнее, хоть он и не готов задавать прямые вопросы сейчас, в этом неуютном коридоре, в присутствии двух рослых стражников. — «Значит, меня не казнят…» — с явным облегчением думает рыженький хатун, встряхнувшись и как можно смелее шагая следом за султаном в какое-то очень светлое помещение, которое оказывается… своеобразной верандой или же балконной частью этажа — омега, в отличие от образованного Рёука или же более общительного Сонмина не сведущ в архитектуре, потому он и понятия не имеет, как называются подобные места.       Когда за его спиной закрываются тяжёлые двери, а Донхэ, наконец, привыкает к яркому свету, он понимает, что эта небольшая зона открыта как солнцу, так и ветру. Только от дождя и снега можно будет укрыться под широкой, выступающей сверху частью стены, но сейчас омеге это и не требуется. Чуть было не позабыв о своих тревогах, он, как завороженный, приоткрывает рот от удивления, не решаясь сделать даже шаг вперёд. — «Как тут красиво…»       Донхэ начинает казаться, как будто его выпустили в сад — и словно одновременно он наблюдает за происходящим из своей комнаты. Такие, открытые зоны в самом здании для парня, привыкшего жить в тёмных каморках греческого дома, кажутся поистине волшебными, и, возможно, даже напоминают ему портал в другой, более свободный мир: парнишка не решается подойти к высоким, белокаменным перилам, но даже со своего места ему удаётся разглядеть и прекрасный сад, можно сказать, с высоты, и высокие ограждения, которые просто так не перелезть ни снаружи, ни изнутри, не нарвавшись при этом на постоянно расхаживающих янычар — и огромное мощное дерево с удивительно толстым стволом, который, наверное, получится обхватить только если весь гарем возьмётся за руки. Это дерево, могучее и сильное, не только крупное, но и высокое — раскидистые кроны расходятся практически до небес, скрываясь за облаками, а некоторые толстые ветки даже уходят за стены дворца.       — Кажется, ты забыл, для чего мы здесь, Донхэ, — словно издалека раздаётся строгий голос султана, и хатун приходится прервать своё любование этим дивным и солнечным, благодаря положению дворца, местом, чтобы, испуганно вздохнув, парнишка снова нашёл взглядом синеволосого альфу Ли Хёкджэ, который, отойдя к большим перилам, обернулся лицом к Донхэ и, скрестив руки на груди, выжидательно на него уставился. — «Точно…» — вспоминает парнишка, замявшись и собираясь с мыслями, пока терпение султана ещё не исчерпано. — «Мне нужно быть честным, чтобы Ли Хёкджэ не наказал ни меня, ни Хёнвона за эту историю с течкой, так?»       — Повелитель, я… — голос Донхэ неловко дрогнул, но мужчина напротив него никак не реагирует на эту осечку, даже не переменившись в лице и явно намереваясь выслушать версию наложника о сложившейся ситуации. — У меня не было дурных намерений. Просто Хёнвону… моему слуге… ему неожиданно стало так плохо, и разыскивать евнухов уже совершенно не было времени…       — Твой слуга не способен определять у себя симптомы надвигающейся течки? — всё также цинично-спокойно, с металлическими нотками в голосе вопрошает Хёкджэ, чуть наклонив голову набок. — Как же тогда он собрался ухаживать за тобой? И даже если всё было так, как ты говоришь, тебе следовало отправить кого-нибудь на поиски Хранителя гарема и спросить разрешения. Ты не вправе принимать такие решения, Донхэ, ведь ты — не хасеки.       — «А ведь он прав», — Донхэ становится очень стыдно, так как он и вправду поступил опрометчиво: хатун уже давно следовало запомнить, что на любую инициативу здесь нужно спрашивать разрешение, чтобы не нарушить устоев гарема, но ввиду собственного довольно упрямого — и в той же степени беззаботного характера парнишка постоянно об этом забывает, а самого Хёнвона отправить из покоев рыженький хатун уже попросту бы не решился, учитывая, как плохо было этому сероволосому омеге.       — Более того, ты не только пошёл против правил гарема, но ещё и нарушил безопасность собственного слуги, — тон голоса султана безжалостно вонзает острые копья в сердце Донхэ, который всего лишь старался облегчить участь своему другу, но совершенно не подумал о последствиях. — Ты видел, что могло произойти. Янычарам в гарем вход запрещён, но пожелай я посетить наложников перед надвигающимся гоном — и могло бы случиться, что угодно. Пожалуй, даже без моего на то желания.       На последних словах Ли Хёкджэ почему-то перестаёт смотреть на Донхэ и, отвернувшись к перилам, опирается о них локтями, мягким кивком головы позволяя парню подойти ближе. Наверное, от слов султана рыженький хатун бы и вовсе испуганно съёжился у двери, не привлеки его внимание последняя фраза Ли Хёкджэ. — «Без его желания? То есть, не все альфы наслаждаются этими звериными инстинктами?» — из-за этой новой, неожиданной для Донхэ информации, его мысли путаются и сплетаются в тугой клубок, причиняя тянущую боль его ходу рассуждений этими торчащими узлами. — «Неужели и для альф эти процессы… мучительны, как для нас — течка?»       — Я… никогда не смотрел на подобные ситуации с этой точки зрения, Повелитель, — осторожно признаётся хатун, несмело делая несколько шагов вперёд и тоже приближаясь к перилам, но, словно позабыв о том, какой красивый вид открывается с этого места, парнишка настороженно и с плохо скрытым любопытством, перекликающимся с сочувствием, смотрит на Ли Хёкджэ, который словно, разом сбросив с себя этот величественный и строгий образ, стал простым и очень уставшим альфой, как будто эта борьба с желанием овладеть Хёнвоном прямо в покоях хатун отняла у него много сил и сейчас синеволосый мужчина лишь с тяжестью опирается руками о перила, чтобы не упасть. — Мне… мне всегда казалось, что для альф эти периоды… Ну, что они…       — Восторгаются этим желанием овладеть любым течным омегой или гаммой, ты это хотел сказать? — мужчина на удивление милостиво помогает Донхэ подобрать нужные слова и, несмотря на то, что султан не поворачивает голову к пристыжённо кивающему хатун, Ли Хёкджэ продолжает говорить, как будто он видит краем глаза даже малейшие движения рыженького омеги:       — Кто-то — возможно, действительно упивается этим. Но когда от твоих решений зависят жизни не только обитателей дворца, но и жителей нескольких государств, поддаваться малейшим порывам будет неразумно и даже опасно. Как думаешь, много ли глупых решений можно принять, когда ты охвачен этим звериным азартом, Донхэ?       — Наверное, много… — предполагает рыженький хатун, оправляя свою рубашку и робко придвигаясь немного ближе к султану: сейчас Донхэ совершенно его не боится, так как он уверен — Ли Хёкджэ не злится на него, даже учитывая то, что во многом хатун сам создал опасную ситуацию во дворце. Султан, неожиданно для омеги с запахом грейпфрута, показал Донхэ мир совершенно другими глазами: глазами воспитанного в чести и уважении альфы, который не может себе позволить стать обычным обезумевшим от желания самцом, которого будет волновать только необходимость снова найти себе какого-нибудь смазливого мальчика на ночь. И за то, что парнишка наконец увидел этот контраст, за то, что Донхэ сумел понять, каково это на самом деле — быть альфой, чувствовать это непреодолимое желание, и как борьба с этими инстинктами отнимает силы у взрослых и сильных мужчин, хатун становится стыдно. — «Как же, наверное, ему тяжело справляться с гоном…» — задумывается Донхэ, украдкой приближаясь к уставшему мужчине с терпким запахом сандала. — «По сравнению с тем, как ему непросто сдержаться от одного запаха течки… она кажется не таким уж и тяжёлым аспектом жизни…»       — Это очень тяжело, да? — тихо спрашивает Донхэ, сам не замечая, что от волнения и любопытства он стоит уже практически вплотную к султану и даже рефлекторно накрывает его руку своей, с прохладным кольцом Ли Хёкджэ на своём пальце. — В смысле… терпеть это желание. Потому всех уводят в то место, где Вы… точно не пойдёте?       — Ты намного умнее, чем кажешься самому себе, Донхэ, — на краткий миг в уставшем голосе султана как будто проскальзывает нотка тепла, словно во время разговора хатун прошёл мимо камина и от него повеяло отголосками жара, но это ощущение быстро проходит: Ли Хёкджэ хан Ынхёк заставляет себя снова расправить плечи и выпрямиться, отчего Донхэ, заметив, где находится его рука, с тихим оханием убирает её обратно, пока султан поворачивается лицом к обеспокоенному хатун:       — Но мы здесь для другого. Ты выполнил моё задание?       — За…дание? — контраст в поведении синеволосого альфы такой резкий и неожиданный, что Донхэ даже испуганно моргает, приоткрыв рот и изрядно растерявшись. — А разве Вы не… В смысле, Вы…       — Я не собираюсь тебя наказывать, — спокойно поясняет мужчина, испытывающе глядя на парнишку перед собой. — Твоего слугу никто не тронет, раз тебе посчастливилось упросить разрешение у валиде. Но решение о том, что делать с тобой, я оставлю за хасеки. Именно к нему тебе и следует обращаться по подобным ситуациям. А теперь я повторяю свой вопрос — ты выполнил моё задание?       — «Решать будет хасеки?» — Донхэ понимает, что он не в радостном положении: то, что Хёнвона, благодаря валиде, никто не обидит, это очень хорошо, но в то же время мысль о том, что хатун снова попадёт в немилость к Хичолю-султан и тот опять запрёт его в покоях или устроит ему персональный ад, довольно нерадостная. — «Иметь такого влиятельного человека в личных врагах очень опасно…» — наконец, хатун начинает думать о тех вещах, которые должны были прийти ему в голову ещё в первую ночь во дворце. — «Но я что-нибудь придумаю. Сейчас надо дать ответ Ли Хёкджэ…»       — Да… да, я успел прочитать огромный сборник сказок, — торопливо отвечает парнишка, чтобы не заставлять правителя ждать. — И… было непросто. Большинство сказок довольно… однотипные и печальные.       — Вот как, — сухо комментирует услышанное альфа, покачав головой и принимаясь задавать наводящие вопросы омеге перед собой. — То есть, печальные сказки не смогли всколыхнуть твою душу, Донхэ? Тогда какой из рассказов тебе понравился больше всего?       — О, про коварного тигра и доверчивого оленёнка, — при мысли о любимой сказке Донхэ тут же оживился, посветлев в лице и даже встрепенувшись от приятных воспоминаний. — Когда наивный оленёнок вытащил тигра из ямы и этот обманщик тигр захотел съесть глупого оленёнка, появился умный зайчик. Он притворился, что судит тигра и оленёнка, и сказал, что ему нужно самому увидеть, как тигр сидел в яме и как оленёнок его оттуда вызволял. Ну, тигр прыгнул обратно в яму, а вытаскивать его второй раз уже никто не стал.       — Вот оно что… — задумчиво проговаривает султан Ли Хёкджэ, многозначительно посмотрев на Донхэ. — Значит, обманщик тигр получил по заслугам, оленёнок глупый, потому что доверился тигру, а зайчик умный, потому что обманул их обоих, чтобы защитить слабого. Очень интересно. И кем же ты видишь себя в этой сказке, Донхэ: оленёнком или зайчиком?       — «К чему он клонит?!» — парнишка, конечно, полагал, что ему будут задавать какие-то вопросы по прочитанным сказкам, но омега и предположить не мог, что нужно будет продолжать какие-то ассоциации и находить в этой сказке себя. — «Конечно же, зайчик», — опрометчиво хочется сказать Донхэ. — «Тот такой умный и хитрый! Хотелось бы и мне быть таким…» — но в следующую же секунду в голове рыженького хатун словно начинает звенеть тревожный колокольчик, после которого парнишка понимает — этот вопрос намного глубже и опаснее, чем ему кажется. — «Если Ли Хёкджэ узнает, что я сравниваю себя с умным зайчиком… Не назначит ли он за мной слежку?» — опасливо думает Донхэ, потому, решив действовать от обратного, омега с запахом грейпфрута набирает в грудь побольше воздуха и как можно увереннее выпаливает:       — Думаю, я больше оленёнок, Повелитель. Из Греции меня вывезли обманом, когда я доверился купцам, которые обещали отвезти меня на родину… так что умных решений, как этот зайчик, я ещё не принимал.       — «Не поверил!» — тут же понимает Донхэ, наблюдая за тем, как спокойно и строго его рассматривает синеволосый альфа, и, когда рыженький хатун уже был готов попросить прощения за свой обман и признаться в истинной симпатии к другому герою сказки, султан неожиданно смягчился и даже тихо усмехнулся над словами наложника, медленно покачав головой:       — Оленёнок, значит. Ну хорошо, пусть так. Задание ты выполнил, и заодно сумел меня рассмешить, так что увидимся в следующий раз, Донхэ. Можешь возвращаться в гарем.       — «Я ещё и сумел его рассмешить — и защитил себя до следующей встречи?» — растерянно думает Донхэ, не находя слов для благодарности и, решив, что лучше всего будет послушно поклониться и уйти, парнишка так и поступает — опустив голову, омега, вспоминая, как уходили из комнаты слуги, неуклюже пятится задом, чуть было не врезавшись спиной в дверной проём и испуганно охнув. Судя по всему, неловко стукнувшись о стену, Донхэ от неожиданности округлил свои глаза, из-за чего задумчивый султан покосился на парнишку с плохо скрытым беспокойством. Чтобы замять неловкую паузу, рыженький хатун осторожно стучит в тяжёлую дверь и, пока янычары её отворяют, несмело задаёт последний вопрос:       — А какая сказка была любимой у Вас, в Вашем детстве, Повелитель?       Ли Хёкджэ, который уже было погрузился в свои мысли, даже повёл плечами от неожиданности: вопрос наложника явно застал его врасплох. Но, немного подумав над вопросом рыженького хатун, султан коротко кивает ему и, решив утолить любопытство паренька, отвечает:       — Мне нравилась сказка о волшебной кисточке. Ступай в гарем, хатун.