Сердце султана

      Следующим же утром Донхэ стал понимать, что его практически подташнивает, если так можно фигурально высказаться, от этого огромного сборника сказок. — «Ну, Мин, удружил… Да этой книгой можно ненароком кого-нибудь прибить, если уронить её с балкона», — мрачно думал хатун, по настоянию Хёнвона листая страницу за страницей и попивая из стакана прохладный айран до тех пор, пока его слуга наконец не собрал на большом столе их завтрак, который стал для нетерпеливого омеги хорошей наградой.       — Знаешь, как только мне разрешат ходить по дворцу без контроля этого вредного Шивона-ага, ты должен будешь отвести меня к вашему повару, — решает Донхэ, с аппетитом поедая свою порцию каши, приправленной кедровыми орешками, тыквой и женьшенем. — Никогда бы не подумал, что тыква — это так вкусно.       — Такие каши называются «чук», — подсказывает сероволосый омега, с улыбкой протягивая рыженькому хатун платок, чтобы тот вытер уголки своего рта. — Возможно, тебе готовили такое дома… ну, до того, как тебя похитили. Ты что-нибудь припоминаешь из своего прошлого?       Но Донхэ медлит с ответом, делая вид, что у него слишком забит рот, чтобы ответить прямо сейчас. С одной стороны, интерес Хёнвона ему по-своему приятен, ведь парень уверен, что омега спрашивает лишь из-за искреннего беспокойства, но также хатун старается не забывать, что этот высокий слуга подчиняется правилам дворца и, возможно, Хёнвону придётся выполнять приказания кастрированного альфы, отвечающего за гарем, и рассказывать, что ему известно о прошлом наложника. — «Если окажется, что кто-то из моих близких выжил… что они могут сделать с моей семьёй?» — поёжившись, Донхэ продолжает энергично жевать, радуясь тому, что сейчас на нём довольно лёгкий вариант повседневной одежды — просторные штаны и лёгкая рубашка приятного однотонного небесно-голубого оттенка, без каких-либо рисунков. Хатун и его слуга сошлись на том, что если из-за задания султана у Донхэ нет необходимости лишний раз выходить из комнаты, то можно обойтись без чопорных нарядов и украшений, потому и рубашку сероволосый омега подобрал для хатун с коротким, но свободным рукавом, чтобы приоткрыть руки Донхэ, и вместо тяжёлых аксессуаров парень просто немного расстегнул верхние пуговицы рубашки, чувствуя себя в таком наряде намного комфортнее, чем во все дни и ночи, что он провёл во дворце.       Только одно украшение омега практически не снимает — то самое кольцо, которое подарил ему султан, в знак нового статуса наложника, пусть даже и условного. Конечно, Донхэ очень боится пачкать кольцо жирной едой, потому на время приёма пищи кольцо приходится временно перекладывать в красивую шкатулку, подаренную валиде-султан, к той аккуратной броши, которая тоже понравилась омеге, хоть и в меньшей степени.       — Ладно, не отвлекайся, а то, не приведи Аллах, подавишься ещё от спешки, — посмеивается Хёнвон, снисходительно покачивая головой. — Кстати, скоро тебя, наверное, позовут на осмотр, так что в следующий раз, как ты отправишься в бани, мы удалим тебе лишние волосы, чтобы ты выглядел опрятно.       Донхэ хрипло закашлялся и сильно начал стучать себя кулаком по груди, с сомнением покосившись на Хёнвона. Его возмутило даже не предложение Хёнвона удалить омеге лишние волосы на теле — после того, как хатун прогулялся с семьёй хасеки в саду и получше присмотрелся к изящной форме бровей Хичоля-султан, ему самому захотелось попробовать сделать на себе нечто подобное, хотя бы из любопытства, ну и чтобы не казаться самому себе слишком заросшим на фоне гладких и ухоженных наложников. Нет, Донхэ волновало совершенно другое.       Будь он полноценным омегой, в осмотре не было бы никакой проблемы — Донхэ дотянул бы до следующей течки, которая в такой ситуации будет означать, что омега точно не беременный. Но в этом, казалось бы, идеальном плане есть очень важный изъян — хатун не полноценный омега, и об этом, кроме двух его друзей, не должна узнать ни единая живая душа. Он дефектный, и, если парень срочно что-то не придумает, об этом скоро узнает весь дворец, так как, скорее всего, в наложниках Донхэ не оставят, а, возможно, даже и казнят, от греха подальше. — «И как мне изображать из себя течного омегу? Обмазываться грейпфрутовым соком и ходить липким, как в Греции?» — рыжеволосый хатун нервно дёргает плечом, вспоминая, как все мухи, осы и пчёлы, как одурманенные, летели на усилившийся искусственным образом запах омеги, если вдруг Донхэ от духоты решался приоткрыть окно в комнатке, где рабы проводили время во время течек.       — Не думаю, что от одной ночи с султаном я тут же забеременел, — осторожно произносит хатун, подцепляя палочками тушёные овощи и проростки фасоли, стараясь выглядеть невозмутимым и заодно своими рассуждениями прощупывая обстановку, чтобы впоследствии можно было придумать пути отхода от столь опасной ситуации, и занимая паузы в разговоре поеданием завтрака, пока Хёнвон не начал собирать тарелки со стола. — По крайней мере, ничего особенного в себе я не ощущаю. Те рабы, которых я знал в Греции и которые оказывались в положении, они и вести себя начинали… иначе, что ли. Пахли по-другому, взгляд менялся, характер…       — Да, вот только ты во дворце без году неделя, и никто до сих пор не может понять, какое поведение для тебя обыденное, — метко подмечает Хёнвон, мягко улыбаясь рыжеволосому омеге, явно стараясь успокоить его и поддержать. — Но, честно говоря, у Повелителя давненько не было гона, особенно после всех последних произошедших событий, а там вероятность зачать ребёнка значительно выше, как тебе известно. Так что я тоже не думаю, что ты забеременел, Донхэ, да и течки с момента прибытия во дворец у тебя ещё не было, но правила остаются правилами.       — Поразительно, что и о том, когда проходит гон у султана, ты в курсе, — бурчит Донхэ, запивая еду сладковатым, но обильно разбавленным водой шербетом и стараясь не думать о том, сумел ли бы он спасти Вуки и избежать постели султана, если бы у Ли Хёкджэ, не приведи Аллах, начался бы гон. — Ни у кого здесь нет личной жизни, я понял, можешь не продолжать.       — Донхэ, это же не какие-то секретные знания, — слуга продолжает посмеиваться, вставая из-за стола и аккуратно собирая пустые тарелки и мисочки в ровные горки на металлическом подносе. — Конечно, дворец и особенно обитатели гарема должны знать, когда у Повелителя гон. В отличие от нас и наших течек, гон никакими снадобьями невозможно ни притупить, ни заглушить, потому в такое время чаще всего к султану отправляется действующий хасеки-султан, как гласит традиция.       Рыжеволосый омега медлит с ответом, протягивая руку к блюду с фруктами и, игнорируя персики, которые Донхэ, кажется, больше никогда не решится попробовать после той истории с Тэяном-султан, хатун берёт часточку небольшой дыни, отличающейся по размеру от огромных греческих дынь, после чего парень осторожно откусывает кусочек и практически стонет от удовольствия, закатывая глаза от ощущения сочной, поистине сахарной дыни, тающей на языке. Хёнвон после этого не торопит Донхэ с ответом, позволяя тому насладиться вкусом дыни — а хатун тем временем лихорадочно обдумывает слова слуги. — «У султана давно не было гона…»       Донхэ не понаслышке знал о таком явлении у альф и гамм с уклоном в альфу, как гон. Конечно, пока ещё ни одному альфе не удалось добраться до столь норовистого омеги, но парню доводилось видеть, какими агрессивными могут быть самцы во время гона, особенно когда они не получают взаимность или хотя бы согласие от заинтересовавшего их омеги или гаммы. Если течный омега для альфы — это весёлое развлечение, охота или погоня, желание заполучить свою добычу, сродни банальной дегустации нового вина для гурмана или эстета, то во время гона самцы становятся в разы опаснее: у них здорово портятся характеры, пробуждается неконтролируемая ярость и те вполне могут устроить невовремя попавшимся под руку партнёрам марафон жёсткого секса. Донхэ даже слышал, что не каждый омега может вынести такое всепоглощающее, голодное и агрессивное желание альфы во время гона, потому любой из рабов вынужден при малейшем намёке на скорое приближение гона самца: усиливающийся запах, учащённое дыхание и практически раскалённый вокруг альфы воздух, едва ли не потрескивающий от эмоциональных вспышек, — как можно быстрее скрыться с его глаз, если, конечно, у омеги нет в планах стать тем, на ком этот дикий зверь выпустит свой пыл и закипающую волну гормонов.       К счастью, насколько Донхэ знал, гон у альф бывает не так часто — в среднем, раз в полгода, ну или чуть реже. По сравнению с необходимостью страдать от течки каждый месяц, даже такое состояние альф кажется хатун фактически райскими условиями, несмотря на то, что и течка, и гон увеличивают шансы на то, что омега забеременеет. — «С другой стороны, у меня-то и течки до сих пор не было…» — напоминает себе рыжеволосый хатун, тряхнув головой и тихо вздохнув. — «По крайней мере, если у султана давно не было гона — мне нужно держать ухо востро, чтобы тот не вздумал отменить своё обещание если гон вдруг начнётся, а я окажусь рядом. С другой стороны, если, как сказал Хёнвон, по традиции этот период Ли Хёкджэ делит с Хичолем-султан, то я должен быть на это время в безопасности, так?..»       — Хасеки, говоришь? — хатун облизывает губы, откладывая палочки в сторону и насмешливо тряхнув своими длинными рыжими волосами, которые Хёнвон снова заплёл с самого утра в изящно прибранные косички, которые совершенно не мешались пареньку во время трапезы. — Тогда я не удивлён, что у Хичоля-султан четверо детей. Возможно, если бы у валиде-султан не было проблем со здоровьем, то и ему пришлось бы рожать много детей из-за гона султана…       — А вот на такие темы тебе лучше ни с кем не шутить, — сероволосому омеге явно не хочется одёргивать Донхэ, но Хёнвон всё равно решает предусмотрительно отчитать хатун, пока тот не набрал новых проблем на свою голову неосторожным мнением или безрассудно брошенной фразой. — За валиде-султан и хасеки, и Повелитель готовы казнить любого, не раздумывая. Да и шутки такого рода… они довольно жестоки, Донхэ. Чонсу-султан не виноват в том, что больше не может родить ребёнка. Слава Аллаху, что Тэён-шехзаде родился здоровым, и валиде выжил при родах.       — «Это я-то не понимаю?! Да я вообще никогда не рожу ребёнка, так как никто не захочет себе в супруги дефектного омегу», — мрачно думает Донхэ, лишь мелко кивая в знак того, что он понял Хёнвона, но продолжать эту тему больше не будет — если развивать рассуждения о супругах султана и о рождении детей, то разговор снова упрётся в почившего Химчана-султан, а эта тема слишком запретная, чтобы её обсуждать. — «Сбегу вместе с ребятами — и заживём где-нибудь в отдалённой деревушке, подальше от этой золотой клетки, пышных нарядов и кучи правил», — убеждает себя хатун, надеясь, что у него и его друзей обязательно получится вырваться на свободу. — «Отошлю от себя Хёнвона, перестану общаться с Кихёном-калфой — и никто не будет считать их причастными к нашему побегу. Может, даже поругаюсь с ними, и тогда вскоре все обитатели дворца забудут, как мы выглядим, и всё будет хорошо».       Но сам с собой Донхэ старается быть честным — он понимает, что его огненно-рыжие волосы будут привлекать внимание, потому если их будут разыскивать, одним из важных критериев опознания будут его волосы. — «Но не будет же сам султан ездить по своим землям из-за трёх наложников, правильно?» — рассуждает хатун, задумчиво рассматривая уже поднадоевшую ему книгу сказок. — «Кюхён-паша знает мой запах, так что придётся перебивать его чем-то сильным, и надо обязательно найти, чем. Да и придётся мне как-то свои волосы от случайных взглядов прятать или даже перекрашивать… хотя бы в какой-то тёмный цвет. Но эти вопросы мы решим уже на месте, а в людных местах будем появляться по одному или по двое, ведь нас будут искать как троих. Всё это нужно хорошенько продумать прежде, чем бежать, и нужно выяснить, как мы сумеем выбраться из дворца. Нечего тут засиживаться».       Громкий звук металлической посуды, упавшей на пол, заставляет Донхэ испуганно встрепенуться и обернуться на слугу, который, несмотря на то, что и так родился с практически белоснежной кожей, становится, кажется, ещё бледнее. Хёнвон, неожиданно схватившись дрожащими руками за низ живота, со сдавленным стоном оседает на пол, не удержавшись на ногах и мутным взглядом оглядывая пол вокруг себя.       — Хёнвон?! Что с тобой? Тебе плохо? — перепугавшись, парень подскакивает на ноги и, перепрыгивая через тарелки, валяющиеся на полу, подбегает к сероволосому омеге, присев рядом с ним и пытаясь приподнять его голову. — Ты чем-то отравился? Мне позвать лекаря?!       — Нет… нет, Донхэ, всё в по… — договорить Хёнвон не успел, снова протяжно застонав и сильно закусив свою нижнюю губу, практически до крови. — Всё в порядке. Мне… мне просто нужно срочно найти любого евнуха и уйти в специальное место…       — Евнух-то тебе зачем сдался?! — ошарашенно спрашивает Донхэ, пока, наконец, не принюхивается, как следует: заволновавшись за доброго слугу, который, можно сказать, стал хатун другом, парень совершенно не почувствовал, как в покоях усилился сладкий виноградный запах Хёнвона. — «Его бросает в жар и лихорадит, сильный запах, тянущая боль… это течка», — вовремя понимает хатун, догадавшись, что омега собрался в таком состоянии переходить из гарема в специальные покои для слуг и рабов, где можно переждать течку. Даже если учесть, что омегу будет сопровождать евнух для защиты от возможного чрезмерного интереса янычар, план пареньку совершенно не нравится. — «Не удивлюсь, если и хатун туда отправляют», — мрачно думает Донхэ, мотнув головой и, как и всегда, осуждая столь странные правила современного мира: даже для рабов течка считалась постыдным делом, ведь после неё всю одежду и особенно бельё течных рабов сжигали, выдавая им новую, омеги и гаммы во время периода течки не могли мыться, есть и спать в тех же помещениях, что и другие, потому в такие дни рабов отправляли в комнаты с самыми худшими условиями, где въевшиеся запахи других страдальцев уже было невозможно перебить твоим собственным усилившимся запахом. — «Видимо, здесь такие же правила. Издевательство какое-то».       — Никуда ты не пойдёшь, — решает хатун, с усилием помогая постанывающему от боли и характерных ощущений Хёнвону приподняться, чтобы парень мог пересесть на диванчик, поближе к свежему воздуху, исходящему от окна, ведущего наружу. — Да ты и шага не сможешь сделать сам, так что не выдумывай и оставайся тут. Места здесь хватит, а я о тебе позабочусь, только узнаю у Кихёна, как вы пережидаете здесь течки…       — Шивон-ага будет в бешенстве, — даже через боль Хёнвон заставляет себя улыбаться, но после коротко морщится и неосознанно расстёгивает верхние пуговицы своей простой рубашки, как будто мгновенно промокшей от пота. — Мне всё равно придётся уйти, Донхэ… у меня нет с собой настоя…       — Возьмёшь мой. От нескольких капель у меня не убудет, — твёрдо отвечает парнишка и, припоминая, куда омега мог убрать его флакончик, который Донхэ считал для себя бесполезным, хатун быстро подходит к шкафу, перешагивая через валяющиеся тарелки, и находит взглядом на полочке неприметный маленький флакон. Убедившись, что это тот самый флакон из тёмного стекла, терпко пахнувший свежим садом из-за настоя внутри, Донхэ, стараясь не нервничать, так как он не сомневается, что Хёнвон за ним наблюдает, смело наливает в кружку из графина прохладную воду. — «Проклятье… я не помню, как там лекарь говорил… по пять капель первые два дня?» — хатун понимает, что он допустил в свой первый день во дворце новую ошибку — не запомнил, в какие дни следует принимать настой, приглушающий болезненные ощущения от течки. — «Браво, что тут ещё сказать… А если бы настой потребовался Рёуку или Мину?»       — Десять капель… на кружку воды, — Хёнвон, лихорадочно приглаживая свои мокрые от пота волосы, вовремя решает подсказать хатун, в какой пропорции нужно разводить настой, пока Донхэ от наверняка чистого сердца и с самыми благими намерениями не накапал в кружку целый флакон. — И… может, мне всё-таки уйти? Шивон-ага опять разозлится…       — Не переживай, этого евнуха я беру на себя, — усмехается Донхэ, послушно отмеряя для кружки воды необходимое количество капель настоя и со всей осторожностью перенося эту кружку со стола в руки своего первого друга в этом странном и непонятном дворце. — Ведь ты же не хочешь, чтобы я отправился в ваши специальные комнаты для течек следом за тобой, верно? А сидеть сложа руки я не смогу, так что не возражай и пей. Если что-то ещё понадобится — говори.       — Аллах свидетель, да с тобой только султан Ли Хёкджэ и может справиться, — болезненно улыбается Хёнвон, с немой благодарностью сделав несколько жадных глотков прохладной воды с каплями настоя и тут же поморщившись от дискомфортных липких ощущений между своими ягодицами из-за первых капель вытекающей смазки, которую будет исторгать организм омеги от четырёх до шести дней. — Благодарю тебя.       — Ты столько всего делаешь для меня, так что тебе не за что меня благодарить, — Донхэ мягко хлопает омегу по руке, ободряюще улыбнувшись ему. — Диванчик полностью в твоём распоряжении, а я пока осторожненько унесу посуду и найду Кихёна-калфу. Проскользну как мышка, никто не заметит. Так где тут у вас кухня?       — Скажи честно — ты воспользовался поводом попасть на кухню? — Хёнвон пытается пошутить, но от нового ощутимого спазма лишь болезненно стонет и замолкает на несколько секунд, отпивая из кружки ещё немного, пока хатун возмущённо и с шутливо-обиженными искорками в глазах таращится на него, пыхтя от наигранного недовольства. — Прости, я просто пошутил. Кухня… как бы объяснить… ты хорошо помнишь дорогу к баням?       Вместо ответа Донхэ лишь перестаёт хмуриться и согласно кивает, продолжая встревоженно оглядывать своего слугу:       — Да, я помню эту дорогу. Там же ещё лекарь неподалёку находится, правильно?       — Да, — Хёнвон снова сморщился, прижимая свободную руку к низу живота, но всё-таки омега продолжает понемногу пить не очень приятный на вкус настой, чтобы облегчить себе болезненные ощущения. — В той же стороне и комнаты, в которые мы уходим в таких случаях. Но на последней развилке…. Тебе нужно будет свернуть к лестнице, ведущей вниз. Кухня там, а слуги на ней тебе уже помогут.       — Тогда на обратном пути я заскочу к лекарю и узнаю у него, что тебе понадобится, — предлагает Донхэ, немного поёжившись — тот строгий гамма даже пахнет не пойми чем, так как он настолько сросся с ароматами различных трав, что разобрать и определить его настоящий запах хатун в прошлый раз так и не смог. Рыженькому омеге страшновато вспоминать тот недовольный взгляд тёмных глаз лекаря, но отступать некуда — Хёнвону требуется помощь, а обращаться к кому-то из наложников или слуг, это всё равно, что выдать их затею. Сероволосый омега явно подумал о том же, так как, поставив наполовину опустошенную кружку на пол, рядом с диванчиком, Хёнвон несмело забирается на него с ногами, пытаясь как можно больше замотать слои своей одежды назад, под себя, очевидно, боясь запачкать диванчик Донхэ. Но, глядя на всё это неуклюжее представление, омега не на шутку рассердился.       — А ну, прекрати вести себя, как в гостях, — возмущённо фыркает парнишка, самостоятельно начиная расстёгивать пуговицы рубашки вяло сопротивляющегося Хёнвона. — Раздевайся и ложись нормально, сейчас укрою тебя покрывалом и сбегаю до кухни и до лекаря. Одежду ты всё равно уже запачкал и её не спасти, а если за диван боишься, то я потом на него кувшин айрана вылью, забрызгаю шербетом и ещё кашу размажу, чтобы точно никто тебя не обвинял за испорченную мебель. Так что смирись и обустраивайся с комфортом.       — Вот уж какой упрямый хатун мне достался, Аллах помилуй, — обречённо стонет сероволосый омега, но в итоге не мешает Донхэ бесцеремонно стянуть с него штаны и рубашку, оставшись в одном, уже испачканном белье. — Хорошо… я сделаю, как ты скажешь, Донхэ-хатун. Но будь осторожен, прошу тебя…       — Я проскользну так тихо, что никто и внимания не обратит, — отмахивается Донхэ, критически оглядев одежду омеги и потянувшись за покрывалом с кровати, чтобы укрыть им Хёнвона, устроившегося прямо под окошком, из которого дует свежий воздух со стороны сада. — Кстати, хорошая новость — твоя рубашка не пострадала. Вовремя тебя раздели… ты что, в таком состоянии засыпаешь?!       Донхэ прервался от своих комментариев от вида того, как омега, устроившись на диванчике, понемногу закрывает глаза, словно ему приходится изо всех сил держать себя в сознании. Более расслабленно зевнув, Хёнвон менее болезненным голосом поясняет:       — В настое есть травы, что снимают болевой синдром, успокаивают и нормализуют сон, и слегка притупляют сильное распространение запаха. Потому мы принимаем его только в первый, самый тяжёлый день, а дальше уже будет легче.       — Вот и ладушки, тогда я спокойно смогу прошмыгнуть, пока ты будешь спать, а в гареме все отправятся на занятия, — такое действие настоя даже радует Донхэ: теперь он уверен, что и Рёук, и Сонмин не будут так сильно страдать от течек, как в Греции, а ему самому будет даже проще изображать из себя здорового омегу — знай пей настой в первый день, устрой себе сильный запах и пятна на одежде с помощью грейпфрутового сока, да вместо гримас боли спи целый день. — «Полезная штука, однако…»       — Благодарю тебя, Донхэ, — слабо улыбается Хёнвон, украдкой позёвывая и наконец закрывая глаза и потираясь щекой о твердоватую подушку, которую хатун сунул ему под голову. — Да пошлёт тебе Аллах здоровье и удачу за твоё доброе сердце…       — «Вот уж точно, и здоровье, и удача мне не помешали бы», — думает Донхэ, но вслух сказать об этом не решается: сероволосый омега перестал мучаться от боли и наконец-то заснул. Облегчённо выдохнув, хатун присаживается на корточки и начинает осторожно собирать валяющуюся на полу посуду, изо всех сил стараясь не греметь ею — подобный навык, несмотря на неуклюжесть, у Донхэ имелся, ведь порой приходилось собирать посуду и в комнате хозяина, во время его сна, а разбудить звоном тарелок этого страшного альфу было попросту опасным делом.       — Вот так мне будет удобнее нести всё, — бубнит парнишка себе под нос, как можно тише расставляя посуду на подносе. Убедившись, что баланс более менее достигнут, Донхэ осторожно выглядывает в окошко, из которого видно территорию гарема, чтобы понять, можно ли сделать вылазку прямо сейчас. К его удивлению, огромный зал пустовал: хатун наверняка отправились на свои занятия, от которых парня пока освободили, а наложники, возможно, сидят на своих уроках, самых основных и более изнурительных, которыми Донхэ и закидывает в последнее время Инсон-ага.       — Отлично, путь чист, — Донхэ довольно переступает с ноги на ногу и, обувшись, тихонько крадётся к своей шкатулке, подаренной ему валиде-султан. Без кольца Ли Хёкджэ хатун не решается выходить из комнаты — мало ли придётся на янычара наткнуться, так что это украшение парнишка тут же надевает на свой большой палец и, немного подумав, он всё-таки решается приколоть к груди брошь в виде бабочки — подарок Чонсу-султан. — «Если эта брошь мне столько раз помогала, может, удача улыбнётся мне и сейчас?» — с надеждой предполагает Донхэ, осторожно взяв поднос в свои руки и тихонько выходя из своих покоев в коридор верхнего этажа, ловко «поймав» бедром закрывающуюся дверь, чтобы прикрыть её как можно тише и не разбудить Хёнвона.       Возможно, у этой броши действительно есть какой-то магический удачливый эффект, но, даже практически не разбирая дороги на массивной лестнице, Донхэ даже умудрился не запнуться, не скатиться кубарем с этих ступенек, и даже ни одну тарелку с подноса не выронил — чудеса, да и только.       — Да я делаю успехи, — довольно бубнит хатун себе под нос, как можно быстрее и тише стараясь добраться до ворот гарема и испуганно оглядываясь, чтобы убедиться, что в зале действительно никого нет. — Может, мне и до кухни удастся добраться таким неза…       — Донхэ-хатун! — впереди раздаётся строгий окрик Шивона-ага и, испуганно дёрнувшись, Донхэ тут же роняет пару металлических тарелок и палочки для еды на пол, отчего по коридору раздался громкий звон, из-за которого хатун стоит больших трудов не швырнуть поднос себе под ноги, чтобы зажать свои уши: поёжившись, парнишка растерянно смотрит на приближающегося евнуха, явно недовольного происходящим, за которым следует толпа наложников, перешёптываясь и хихикая, разглядывая Донхэ с нескрываемым любопытством. — И что здесь происходит? Почему ты с подносом? Где Хёнвон?       — Хёнвон, он… — замявшись, хатун лихорадочно обдумывает, что сказать: соврать, что омега уже отправился в их специальные места для течек, не получится — Шивон вмиг учует запах течного слуги, как только подойдёт к лестнице. — «Вот ведь угораздило…» — Донхэ бы раздосадованно прошипел, не контролируй его эмоции и выражение лица сейчас этот строгий евнух. Решив быть честным, парнишка, покосившись на застывших наложников, готовых ловить каждое его слово, чтобы не пропустить никаких новостей, нехотя признаётся:       — У него началась течка, и заранее уйти в ваши специальные комнаты он не успел, так что…       — Так он что, с течкой до сих пор сидит у тебя в покоях?! — от возмущения Шивон даже не сразу находится с ответом, вытаращив глаза на притихшего хатун. — Это против всех наших правил! Он сейчас же отправится на нижний этаж!       — Нет, Шивон-ага, я тебя очень прошу, оставь его в покоях! — перепугавшись из-за того, что сейчас, только уснувшего Хёнвона, снова разбудят, заставят одеться в эту липкую от выделений и пота одежду, и поведут по этим длинным коридорам, Донхэ снова чуть было не выпускает поднос из рук, замотав головой. — Он на ногах стоять не может, и от боли он так ослаб…       — Он прямо сейчас отправится на… — строго начал было говорить Шивон, но, как только он переводит взгляд за спину Донхэ, мужчина тут же осекается и практически вытягивается в струнку, шикая на наложников позади себя и заставляя их построиться в ряд и поклониться. — Приветствуем Вас, валиде-султан.       — «Валиде?!» — испугавшись ещё больше, хатун резко поворачивается всем корпусом, невольно пнув носком туфли одну из упавших тарелок, отчего та снова коротко прозвенела, нарушая воцарившуюся в коридоре тишину. Нервно сглотнув и крепче сжимая пальцы на подносе, Донхэ заставляет себя учтиво поклониться старшему супругу султана Ли Хёкджэ — Чонсу-султан.       — И что здесь за шум? — валиде, всё также спокойно и величественно, как и всегда, подходит ближе, с едва заметным интересом глянув на поднос, в который Донхэ вцепился так сильно, словно боясь упасть. Практически не дыша от страха, хатун молча таращится на Чонсу-султан, не решаясь даже моргать: в этот раз валиде снова пришёл не с Рёуком, а с другим своим слугой, которого зовут Онью, как помнил омега. Тот парнишка действительно оказался повыше и покоренастее его друга, так что теперь становится неудивительным тот факт, что наряд Рёука на прошедшем празднике казался Донхэ великоватым — возможно, этот Онью, приятный на вид омега с запахом хвои, одолжил новому слуге свою одежду для праздника.       В отличие от слуги, русоволосого паренька с забавной серьгой, надетой на верхнюю часть уха, ростом чуть выше Донхэ, одетого в интересную тёмную рубашку, покрытую росписью тёмно-красных лепестков, и в штанишки похожего цвета, валиде одет не в пример нежнее и изысканнее: на нём снова надеты драгоценности с сапфиром, отчасти бледно-синим, а частично отдающим бледно-фиолетовым оттенком, поблескивающим как на кольце, так и на серьгах, поверх песочно-розовой рубашки без единого рисунка, с характерными свисающими рукавами, вместо вуали на плечах супруга султана покоится шикарная тёмная накидка с глубоким чёрным, практически лоснящимся мехом, и из-под неё виднеются штаны буро-серого оттенка со светлыми вертикальными полосами по всей ткани. На туфли всех обитателей дворца Донхэ уже не обращает внимание, так как их явно шьют чуть ли не по одному лекалу, лишь подстраиваясь под размеры ног и различаясь по итогу лишь цветовыми гаммами.       — Почему Донхэ-хатун стоит с подносом? — строго вопрошает валиде, повернув голову в сторону побледневшего Шивона-ага. — Где его слуга?       — Валиде, Донхэ-хатун просто ещё не знает, как ведут себя хатун, когда их слуга немедленно отправляется на нижний этаж, — кастрированный альфа в своей ляпистой из-за яркого цвета одежде сквозь собственное бормотание успевает процедить прямую угрозу в адрес Донхэ, коротко махнув рукой, чтобы два ближайших наложника тут же подошли к хатун и забрали поднос и выпавшую с него на пол посуду, и, послушно отдавая ехидно усмехающемуся наложнику поднос, Донхэ от возмущения лишь поджимает свои губы, еле сдерживаясь, чтобы не вступить в новую перепалку, пока Шивон продолжает юлить перед Чонсу-султан. — Но мы сейчас же устраним это малейшее недоразумение…       — Валиде-султан, прошу, не отправляйте моего слугу на нижний этаж! — не выдержав, Донхэ дёргается вперёд, на какой-то мелкий шаг, умоляюще глядя на строгого омегу, который задумчиво переводит взгляд в его сторону, едва заметно шевельнув пальцами в сторону Шивона, чтобы тот, открыв было рот, чтобы одёрнуть хатун, затих, не издав ни звука. — Ему было так плохо, и он только сейчас сумел уснуть после настоя…        — Он ему ещё и настой свой дал, Аллах, помилуй, — заголосил Шивон, от возмущения чуть было не забыв, кто перед ним сейчас стоит, но более резкий и красноречивый жест рукой с расправленной ладонью от валиде в сторону евнуха тут же затыкает его отчаянную мантру. Продолжая с равнодушием, и как будто даже с плохо скрытым пониманием смотреть на Донхэ и, как хатун показалось, даже зациклить на несколько секунд своё внимание на броши на груди рыженького паренька с запахом грейпфрута, Чонсу-султан спокойно произносит:       — Донхэ, я сочувствую твоему слуге, но таковы правила. Ему следует отправиться на нижний этаж, как и всем.       — Но его течка уже началась, валиде… — заламывая руки, Донхэ снижает тон голоса, чтобы не говорить так вспыльчиво, как он привык — хатун быстро уяснил, что Чонсу-султан не любит, когда во дворце слишком много шума, учитывая, как быстро тот заставляет Шивона-ага замолчать. — Он попросту не дойдёт сам, а в таком состоянии переводить его слишком опасно. Хёнвон ведь… он ведь из-за меня пропустил первые симптомы течки — я совсем ничего не знаю о дворце, и в заботе обо мне он не подумал о себе… Валиде, я прошу Вас, позвольте ему остаться в моих покоях в этот раз. Я даже сам о нём позабочусь, мне только нужно сказать, какой уход ему потребуется, и я обязательно справлюсь…       — Шивон прав, Донхэ, — строго отвечает Чонсу, заставляя Донхэ замолчать и прикусить его слишком болтливый язычок. — Не пристало хатун носить подносы и ухаживать за течным слугой, какие бы благие цели тот не преследовал. Но раз ты так просишь за Хёнвона и острый период уже начался, то пускай он остаётся, в исключительном случае. Впредь пусть твой слуга внимательнее следит за своим и твоим состоянием здоровья. Шивон, если у хасеки будут вопросы, скажешь, что я разрешил. И выдели ему пару временных слуг, чтобы о Донхэ и о его слуге позаботились.       — Да, валиде, всё будет сейчас же исполнено, — кастрированный альфа со слабым запахом можжевельника явно сдерживал свой рвущийся наружу гнев, будучи недовольным новым нарушением правил, но не смея возразить самому главному омеге во дворце. Донхэ же тоже приходится сдерживать свой порыв эмоций — он был так счастлив, что Хёнвон останется в его покоях, в безопасности и при должном уходе, что, глубоко вдыхая слабый запах цикламена, Донхэ едва находит силы, чтобы снова поклониться и искренне поблагодарить валиде за помощь:        — Мы оба будем более ответственны к собственному здоровью и к местным правилам, я обещаю. Да пошлёт Вам Аллах долгих лет жизни за Вашу доброту, валиде-султан.       Воцарилась очередная неловкая пауза: очевидно, что ни евнух, ни Чонсу-султан не ожидали, что этот непокорный мальчишка, попавший во дворец из Греции, уже так быстро освоится с заветами их религии и необходимыми традициями. Но, в отличие от ошарашенного Шивона-ага, Чонсу продолжает держать себя в руках и, одобрительно кивнув, показывая тем самым одновременно и окончание разговора, и принятие благодарности от Донхэ, валиде-султан степенно продолжает свой путь, а следующий за ним слуга, Онью, лишь приветливо улыбается хатун, спеша за Чонсу-султан. Донхэ с облегчением выдыхает, чуть было не осев на пол: в этот раз тоже обошлось. Ну, или так только казалось.       — Нечего тут уши развешивать. Быстро идите в гарем и приберитесь на своих кроватях, — строго командует Шивон, хлопая в ладоши и разгоняя толпу наложников. — Ну, живей-живей! Что же касается тебя, Донхэ-хатун…       — Шивон-ага, а можно мы с Чондэ будем прислуживать Донхэ-хатун? — из толпы словно вынырнул уже знакомый Донхэ гамма с запахом пастилы, Сюмин, печальный парнишка в дорогой одежде, приближаясь к высокому евнуху и без страха и сомнений глядя то на него, то на хатун. — Заодно и о местных правилах ему побольше расскажем. Смотри, как он напугался, дрожит весь. Представляешь, что начнётся, когда у него самого здесь течка случится? А так посмотрит, какой уход здесь требуется течным — и сам успокоится, проблем потом зато не будет…       — Да и Хёнвон наш друг, так что мы почтём за честь поухаживать за ним и за Донхэ-хатун, — вторит ему гамма чуть повыше ростом, тот самый Чондэ, пахнувший миндалём, следуя за своим другом и смело глядя на Шивона-ага. — Хотя бы во время его течек.       — Раз вы сами вызвались, кто я такой, чтобы перечить, — ворчит Шивон-ага, покачав головой и явно сбавляя свой пыл. — Сюмин, тогда сбегай к лекарю, скажи, что наш особенный слуга пережидает течку в комнате Донхэ-хатун и принеси всё, что необходимо. А ты, Чондэ, верни уже Донхэ-хатун в его покои, и чтобы до конца течки Хёнвона весь дворец его не видел, не слышал и не чуял!       — Будет сделано, Шивон-ага, — невозмутимо отвечает Чондэ и, когда Сюмин безмолвно отправляется по уже знакомому Донхэ коридору, гамма с запахом миндаля подходит к оторопевшему Донхэ-хатун и мягко касается тёплыми руками его плеч, успокаивающе добавляя:       — Идём в покои, Донхэ-хатун. Не будем раздражать Шивона-ага ещё больше. У него и помимо этого много забот, верно?       — Да… — моргнув и переводя взгляд от раздражённого евнуха на подошедшего к нему гамму, Донхэ, как заворожённый, делает несколько шагов за этим приятным на вид, хоть и немногословным слугой, поражаясь решению этих двух друзей: по рассказам Хёнвона он помнил, что после гибели Химчана-султан и Сюмин, и Чондэ вернулись в гарем в качестве наложников, но султан никогда не вызовет их на ночь, а по их прошлому статусу заставлять их прибираться во дворце или помогать на кухне было невозможно, потому такое их неожиданное предложение стало фактически спасением Донхэ, ведь никому другому он сейчас бы не доверился. — Да, благодарю вас обоих за помощь… Идём.