Сердце султана

      После активной прогулки в саду Донхэ совершенно обессилел: парнишка, не обращая внимания на то, что он забыл снять вуаль, которая ещё пару часов назад так раздражала его, растянулся на постели, урывками проваливаясь в спасительный сон. Парнишка даже не смог собраться к обеду, потому Хёнвону пришлось хорошенько растолкать его и кормить практически с ложечки, несмотря на то, что рыженький омега вяло пытался протестовать.       — Донхэ, не бери в голову, ладно? — судя по всему, высокий слуга либо позабыл о своих обидах на хатун, либо же попросту пожалел истощённого омегу, так как он не задаёт никаких лишних вопросов и, наконец, сняв с Донхэ тонкую вуаль и брошь — подарок валиде, настойчиво заставляет рыженького парня поесть. — Я понимаю, что ты был очень активным и физически сильным омегой у своего прошлого хозяина, но подумай сам: вы плыли на корабле больше месяца, вдобавок сейчас из-за своего несдержанного поведения ты то и дело оказываешься взаперти. Когда же тебе было нагружать мышцы привычным образом?       — Это такое непривычное ощущение, — бубнит парень, послушно поедая суп с морскими водорослями и то и дело неуклюже прихлёбывая, ещё не привыкнув к местной кухне, хоть и оценив её по достоинству. — Обычно я более вынослив, а тут от простой прогулки едва шевелюсь…       — Учитывая, что ты носился по саду вместе с близнецами, я вообще удивлён, как у тебя остались силы болтать, — Хёнвон лишь снисходительно посмеивается, успевая скармливать Донхэ кусочки жареных овощей и тушеную зелень, пока тот окончательно не заснул. — Это довольно энергичные ребятки, их задор не каждый выдержит. А ты даже неплохо держался.       — Да уж, после такого я готов спать до самого рассвета, — Донхэ несдержанно зевает, устало потягиваясь и выпрямляя руки над головой. — Наверное, стоит как-то напроситься ещё на такую прогулку. Я безумно устал, но мне понравилось. Мальчики очень… общительные.       Хёнвон с сомнением косится на хатун, но ничего не отвечает, предлагая парню кружку с шербетом. — «Точно, я же хотел перед ним объясниться…» — вспоминает Донхэ, принимая кружку в свои руки и начиная медленно пить, чтобы потянуть время. — «Вот только с чего бы начать…» Хатун до сих пор не знает, какую часть правды стоит сообщать слуге с запахом винограда: Донхэ и так столько утаивает от него, начиная со своего названого, не совсем полноценного статуса и заканчивая особенностями своего организма и стремлением устроить побег из дворца, и если Хёнвон после этой истории с прогулкой перестанет доверять ему, парнишка рискует потерять расположение своего верного помощника.       — Хёнвон, я должен рассказать тебе кое-что, — нерешительно произносит Донхэ, убирая кружку от губ и поставив её на стол. — Касаемо этой прогулки… Я всё-таки должен был сразу сказать тебе о такой вероятности, но… Я думал, мальчики пошутили, что они уговорят хасеки взять меня с собой в сад, ведь вчера он был так зол, когда запрещал мне общаться с детьми султана.       — Что ж, я примерно так и подумал, — вздыхает Хёнвон, пожимая плечами. — Не зацикливайся на этом, Донхэ. Я — твой слуга, и ты сам решаешь, что мне рассказывать. Я сам не знаю, что нашло на хасеки, что он переменил своё мнение о тебе. Возможно, Инсон-ага хорошо о тебе отозвался.       — Дело не в том, что ты считаешься слугой, — Донхэ даже проснулся от таких слов: меньше всего ему хочется, чтобы Хёнвон ощущал себя менее важным обитателем дворца, чем потерявший свою память новичок, который всему учится заново. — Я считаю тебя своим другом, потому я должен быть более откровенным. Ну и твоя добрая душа уже несколько раз уберегла меня от казни. Я очень благодарен тебе за это…       — Хорошо, я тебя понял, — высокий омега с запахом винограда протягивает руку и аккуратно хлопает по ладони Донхэ. — Но знай, что я приму всё, что ты пожелаешь мне рассказать. И в любом случае, я очень рад тому, что хасеки позволил тебе выбраться в сад. Не каждому фавориту доводилось выбираться на такую прогулку, так что тебе очень повезло. Разговор с хасеки прошёл спокойно?       — А… да, вполне, — Донхэ почёсывает свой затылок, стараясь не запутать пальцы в причёске из множества мелких косичек и аккуратных украшений в виде колечек в прядях. — Мы неплохо поговорили и я извинился перед ним за всё, что сказал вчера. Кажется, он не злится, и даже никому ничего не рассказал, если я правильно понял.       — И ты ещё легко отделался, — Хёнвон мягко погрозил ему пальцем, облегчённо вздыхая. — А то когда Хичоль-султан беседовал с Хранителем покоев султана, я уже забеспокоился, что тот расскажет Кюхёну-паше о том, что произошло на празднике…       — Хранитель покоев? — Донхэ с интересом наклоняет голову набок, припоминая, кого он видел во время прогулки. Конечно, он заприметил краем глаза, что в какой-то момент в саду к хасеки, который вместе со старшими детьми султана наблюдал за тем, как хатун бегает по саду вместе с Тэмином-султан и Тэяном-султан, подошёл какой-то альфа, при котором Хичоль-султан снова прикрывался своей вуалью, но получше рассмотреть того мужчину парнишка не успел. Донхэ помнит лишь то, что этот альфа оказался довольно крепкого телосложения, что, наверное, присуще всем янычарам, у него густые, тёмные волосы, и довольно интересная миндалевидная форма глаз, отчего практически чёрный взгляд этого парня кажется особенно испытывающим и проницательным. — Это тот альфа, который приходил в сад к Хичолю-султан? А о чём они говорили?       — Да, это он, — омега согласно покачивает головой, взяв со стола платок и аккуратно протирая подбородок и губы Донхэ. — Уж не знаю, о чём они разговаривали — меня хасеки отослал пройтись с детьми султана. Но, думаю, ты скоро познакомишься с Кюхёном-пашой, если Повелитель вызовет тебя к себе вновь.       — Почему ты в этом так уверен? — Донхэ опасливо поёжился, понимая, что он, в отличие от Хёнвона, не так уверен в том, что султан снова захочет вызвать его к себе. — «У него столько наложников и супругов, значит, до меня ему не будет никакого дела…» — пытается убедить себя хатун, изо всех сил стараясь не думать, что его расстраивает эта мысль. — «И нечего считать, что я имею право на какое-то особенное отношение. Просто Ли Хёкджэ — первый альфа, который не смотрел на меня, как на сброд или как на кусок мяса…»       — Кюхён-паша — первый помощник султана Ли Хёкджэ хан Ынхёка, и главный его Советник, потому он должен быть в курсе всех новостей, — Хёнвон лишь пожимает плечами, поднимаясь с места и начиная собирать посуду на поднос, чтобы отнести на кухню. — Если султан проявит свой интерес к тебе, то Хранитель покоев сам встретится с новым фаворитом. Но тебе нечего бояться, если будешь прилежно учиться и следовать правилам, установленным во дворце.       Правда, когда Хёнвон обернулся, он понял, что последние слова можно было и не говорить: сытый и умиротворённый, Донхэ уже крепко спит на своей постели, обнимая руками подушку и еле слышно причмокивая губами с едва заметной улыбкой на лице. Покачав головой, высокий омега лишь аккуратно укрывает рыженького парня тонким покрывалом, а после как можно тише собирает остатки посуды и выходит из комнаты. Даже если хатун спит, это не значит, что Хёнвон может отдыхать: нужно отнести посуду на кухню, ещё раз прорекламировать Чангюну-ага хороший аппетит нового фаворита султана, принести в комнату кувшин с питьевой водой, а затем зайти к Шиндону-ага, чтобы напомнить ему о необходимости пошить положенные Донхэ наряды. У слуг во дворце не так часто может появиться свободное время, так что, несмотря на то, что парень трудолюбив и не отлынивает от поручений, коротать часы за болтовнёй с этим неугомонным огоньком ему очень даже нравится.

***

      Спокойно вздремнуть до самого ужина Донхэ так и не удалось — когда Хёнвон уже вернулся со всеми выполненными поручениями и был занят тем, что аккуратно перебирал украшения из сундука хатун, распутывая цепочки, которые они с Шивоном-ага убрали обратно впопыхах, когда собирали рыженького омегу на прогулку в саду, этот высокий евнух снова ворвался в комнату и зычно позвал Донхэ по имени, бесцеремонно тряхнув спящего за плечо.       — Да что за день, ни минуты покоя… — Донхэ сонно зевает и, приоткрыв один глаз, узнаёт перед собой запыхавшегося Шивона-ага, а после переводит взгляд на ничего не понимающего Хёнвона, но в итоге снова пытается уснуть, ткнувшись носом в подушку. — Ну что ещё случилось, Шивон-ага?       — Ты чего спишь посреди дня? Живо поднимайся и приведи себя в порядок, — ворчит кастрированный альфа с запахом можжевельника, снова принимаясь трясти омегу за плечо, но уже активнее и дольше. — Тебя хочет видеть султан Ли Хёкджэ хан Ынхёк.       — Чего? Султан?! — как только Донхэ слышит имя корейского правителя, у него мгновенно улетучиваются остатки сна: парень тут же садится на постели, растерянно икая от удивления. — Видеть меня? В смысле, прямо сейчас?       — Да, он ждёт тебя прямо сейчас, — на удивление терпеливо поясняет Шивон-ага, критически оглядев омегу перед собой. — Дело, видимо, срочное, так как Повелитель наказал привести тебя как можно скорее. Хёнвон, живо приведи его в порядок — и пусть он бегом идёт за мной.       — Сделаем, Шивон-ага, — Хёнвон, на удивление, соображает в этой ситуации быстрее, чем Донхэ, так как евнух тут же выбегает из комнаты, чтобы не тратить время даром, а слуга ошарашенного хатун торопливо принимается поправлять немного встормошенную причёску Донхэ и, убедившись, что макияж не пострадал, лишь вытирает краешком платка немного смазанную подводку в уголках глаз оторопевшего омеги, а затем легко хлопает рыженького паренька по щекам, чтобы тот проснулся окончательно.       — Умываться у тебя уже нет времени, так что выпей холодной воды, чтобы взбодриться, — советует слуга с запахом винограда, наливая немного воды из кувшина в кружку и подавая её Донхэ, который уже поднялся на ноги и залез в эти ещё непривычные для него туфли. — Шивон-ага ясно сказал, что мне с тобой нельзя, так что… ты будь осмотрителен, хорошо? Вуаль тебе там не понадобится, но давай приколем тебе подарок валиде, чтобы не навешивать на шею цепочки, как тебе план?       Донхэ всё ещё плохо соображает, что от него хотят, но прохладная вода и вправду немного взбодрила его, да и новость, что не нужно путаться в этой ненавистной вуали, его очень радует. Да ещё и подарок валиде, судя по всему, становится неким талисманом или оберегом от возможного зла в адрес хатун — Донхэ, конечно, не верит в подобные сказки, но думать о том, что эта брошь может стать у него счастливой, наверное, даже приятно, потому что кольцо, которое подарил ему Ли Хёкджэ в их первую встречу, приносит лишь расположение султана и знак статуса Донхэ, не более. Но кольцо на его указательном пальце, несмотря на то, что оно уже почти не пахнет сандалом — запахом султана, пареньку нравится больше, чем брошь, подаренная валиде: было в этом подарке что-то очень личное, возможно, даже особенное, ведь когда этот властный мужчина надел на палец Донхэ своё кольцо, парнишка почувствовал нечто практически магическое, словно короткий разряд тока промелькнул между ними, но слишком слабо и легко, чтобы зацикливаться своим вниманием на этом ощущении.       Но когда ему пришлось практически бегом следовать за Шивоном-ага, Донхэ, наконец, проснулся окончательно и осознал, что всё происходящее вокруг — не очередной сон: султан Ли Хёкджэ действительно желает видеть его. — «И как я буду веселить его?» — с опаской думает хатун, едва поспевая за пыхтящим евнухом и оглядывая знакомые коридоры на пути к покоям султана. — «Точнее, чем? У нас же был уговор…»        — Кюхён-паша, — кастрированный альфа, остановившись перед высокими тёмными дверями, вежливо кланяется тому самому мужчине, который беседовал с Хичолем-султан в саду. Спохватившись, Донхэ уже хотел было поискать свою вуаль и рефлекторно потянулся к ней рукой, но потом вспомнил, что в этот раз ему разрешили не надевать этот неудобный элемент одежды, ведь дорога до покоев султана относится к территории гарема, так что перед янычарами и другими альфами можно не прикрывать своё лицо.       Но в данной ситуации Донхэ бы назвал отсутствие вуали ощутимым минусом: этот альфа так испытывающе изучает хатун перед собой, что омеге не помешало бы закрыться от столь пристального взгляда тёмных миндалевидных глаз хоть чем-то. Может, не будь парнишка так растерян, он бы спрятался за спиной Шивона-ага, но в данной ситуации все, на что Донхэ хватает нервных клеток и сил — это молча изучать Кюхёна-пашу в ответ, ничего не говоря при этом.       — Так это и есть Донхэ-хатун? — вопрос Кюхёна был, казалось, риторическим, но евнух всё равно согласно закивал, что-то забормотав о том, что султан ждёт своего нового фаворита, а Донхэ тем временем украдкой втянул носом воздух поглубже, чтобы распознать запах паши. Оказалось, что Кюхён-паша пахнет ржаным виски, и этот опьяняющий терпкий аромат весьма подходит к такому строгому мужчине: на альфе надета тёмно-зелёная рубашка, более плотная, чем была у детей султана, как будто из того же материала, из которого были изготовлены кафтаны юных шехзаде — Донхэ совершенно не разбирается в тканях и, решив, что он обязательно спросит об этом у Шиндона-ага, когда они снова встретятся для новой примерки нарядов, омега снова присматривается к рубашке Кюхёна-паши. Крупные пуговицы, посаженные частым рядом вплоть до воротника, довольно изящно прячутся среди густого лиственного узора более светлого оттенка, как будто посеребренного, и эта рубашка фактически перекликается с широким поясом на тёмных штанах, на котором закреплены ножны для длинной сабли с фигурной ручкой, покрытой подобными серебряными узорами.       — Пусть идёт. Повелитель ждёт, — в итоге всё-таки произносит Кюхён, многозначительно кивая и отступая в сторону, чтобы Донхэ мог наконец отправиться в покои султана. Омега рассчитывал, что этот альфа постучит в двери или ещё как-то объявит о его появлении, но, видимо, если тебя срочно вызывает султан, лишние церемонии ни к чему — тебя и так ждут. Но, конечно, Донхэ не очень понравилось, что Кюхён-паша решил не представляться новенькому: в этом вопросе дети султана оказались куда галантнее и дружелюбнее, чем столь неразговорчивый и подозрительный альфа. — «Вот с Хичолем-султан они наверняка спелись», — хочется проворчать Донхэ, но, раз Шивон-ага напоследок оглядывает его, чтобы убедиться, что фаворит султана может отправляться к Повелителю, хатун аккуратно одёргивает свою рубашку и поправляет прикреплённую брошь, после чего, когда двери открываются, Донхэ смело идёт вперёд, не обращая внимания на то, что ни евнух, ни этот самодовольный альфа с ним не пошли.       В покоях султана при свете дня всё выглядит немного иначе, нежели ночью, при пламени свечей — из-за обилия солнечного света, исходящего со стороны огромного балкона, комната кажется менее причудливой и таинственной, чем в прошлый раз, когда всё, что управляло Донхэ — это волнение за друга и раболепный страх пред султаном. Сейчас же, несмотря на то, что хатун провёл во дворце уже пару дней, тревожность при виде султана так никуда и не девалась: Донхэ дышит очень тихо, продолжая стоять у закрытых дверей и нерешительно оглядываясь, пытаясь понять, что ему делать, ведь о нормах приличия и правилах поведения при султане речь на занятиях Инсона-ага как-то не заходила.       — Проходи, — коротко молвит Ли Хёкджэ, и Донхэ тут же поворачивает голову на звук голоса, наконец, переставая рассматривать покои султана. Альфа сидит в кресле за своим тёмным столом и, судя по всему, пока он дожидался своего нового фаворита, правитель занимался какими-то делами, так как Донхэ замечает несколько свитков, на которых султан что-то писал длинным и остро заточенным пером. Затаив дыхание, омега наблюдает за тем, как властный альфа с терпким запахом сандала продолжает что-то писать, сосредоточенно глядя на свиток перед собой, и подобное зрелище кажется поистине завораживающим: густая синяя чёлка прикрывает лоб Хёкджэ, и, видимо, мужчина пишет что-то очень серьёзное, так как он еле заметно хмурится, и поза сидящего альфы кажется особенно деловой и так подходящей строгому правителю, ведь хатун даже издалека может видеть, как напряжены мышцы руки Ли Хёкджэ, когда он держит перо.       В этот раз султан облачился в тёмно-красную шёлковую рубаху с длинным рукавом, поверх которой надет длинный кафтан из ткани такого же цвета, но обрамлённый мелким золотистым узором в виде аккуратных ромбов с небольшими точками ровно по центру. На груди же, там, где проходит глубокий вырез кафтана, покоится крупная серебряная брошь, по форме напоминающая солнце со множеством длинных и тонких, изогнутых лучей, а в её центре поблёскивает большой округлый драгоценный камень — гранат. И, в довершение образа, поверх кафтана на плечах султана Донхэ замечает чёрную накидку из соболиного меха, что, безусловно, удивляет хатун, но не поражает — если в комнате хатун достаточно тепло из-за того, что в ней нет балкона, то в тёмных коридорах и в таких огромных покоях действительно прохладно и даже зябковато, так что меха во дворце — явно не только эстетическая, но и вполне жизненно необходимая прихоть.       Тем временем, вспоминая, что Хёкджэ приказал ему подойти ближе, Донхэ делает несколько шагов вперёд, по направлению к столу, за которым сидит султан, и, набрав в грудь побольше воздуха, как можно храбрее, чтобы не выдавать дрожь в своём голосе, вопрошает:       — Вы хотели меня видеть?       — Сегодня я видел тебя в саду, — невозмутимо произносит султан, после чего убирает перо в специальную подставку, и только после этого поднимает голову и внимательно рассматривает то самое огненное исключение, паренька, который в первую их встречу был таким чумазым и забитым, взъерошенным и безрассудно-отважным, и который даже сейчас, в соответствующем его статусу наряде и с аккуратной причёской, всё равно кажется таким же наивно-смелым, как и тогда. — Не у каждого фаворита есть право выходить в сад без моего ведома. И как это получилось у тебя?       Донхэ замялся, понимая, что он попал впросак: солгать султану он не может, так как тот легко узнает правду у своих слуг или даже детей, если хасеки попытается скрыть то, что произошло. Более того, хатун не может понять, почему Ли Хёкджэ решил спросить об этом именно у него, ведь если султан знает о том, что парень был в саду, то он наверняка знает и то, кто пригласил нового фаворита правителя, а также с кем Донхэ проводил время в этом прекрасном месте. — «Он же не узнал о том, что происходило на празднике, правда?» — парнишке на какой-то миг показалось, что у него кровь застыла в жилах, отливая от лица и от кончиков пальцев. Во рту омеги пересыхает, а попросить воды у султана у него не хватит смелости, так что парнишка тянет время, украдкой облизываясь и бросая на Ли Хёкджэ встревоженный взгляд, чтобы понять, в каком он настроении. К сожалению, альфа не даёт ему ни единой подсказки, так как, не выдавая ни единой эмоции, кроме убийственного спокойствия, Хёкджэ решает поторопить хатун, легко шевельнув пальцами и добавляя:       — Ну, я тебя слушаю?       — «А что, если Хичоль-султан нарушил местное правило, и разрешение на выход в сад нужно получать у султана?» — забеспокоился Донхэ, чувствуя, что его начинает пробирать дрожь, не то от прохладного ветра со стороны балкона, не то от страха перед реакцией султана на его ответ. — «С другой стороны, я должен сам нести ответственность за свои действия, особенно когда я только примирился с хасеки…» С этой мыслью омега зажмуривает глаза и, глубоко вдохнув, выпаливает, как на духу:       — Вы только не ругайте никого, Повелитель, прошу Вас, просто Ваши дети попросили меня поиграть с ними, вот хасеки и взял меня в сад, но я туда больше не попрошусь, если это запрещено…       Несмотря на воцарившуюся тишину, Донхэ не решается открыть глаза — парень почти уверен, что к его привычке тараторить, совершенно не обдумывая свои ответы, обитателям дворца, наверное, будет непросто привыкнуть, ведь в такие неожиданные моменты, во время которых парнишка никак не успевает придумать план действий, его слова и мысли превращаются в подобный бесконечный поток речи. Но султан не только не одёргивает его — мужчина продолжает молчать, а Донхэ никогда не отличался ни терпением, ни смирением, потому, немного подумав, парнишка, не двигаясь, опасливо приоткрывает один глаз, а затем, убедившись, что альфа не выглядит сердитым, открывает и второй глаз, чтобы не выглядеть нелепо.       — Так значит, ты уже познакомился с моими детьми, — неспешно произносит султан, опираясь ладонями о подлокотники кресла и поднимаясь на ноги, после чего он проходит мимо притихшего Донхэ и приближается к проему, ведущему на балкон: заложив руки за спину, Хёкджэ смотрит в сторону сада, пока хатун с опаской рассматривает широкий позолоченный пояс, закрепленный поверх кафтана правителя, и к которому прикреплены ножны для изогнутого кинжала. — И как они тебе?       Донхэ, скорее, ожидал подобный вопрос от хасеки или валиде-султан, ведь обычно матери больше озабочены тем, как люди относятся к их детям, а султан, по представлениям хатун, должен быть слишком занят вопросами, связанными с благополучием его страны, чтобы обращать внимание на такие мелочи. — «С другой стороны, он успевает выделять время на всех своих детей, хоть и не так много, как, наверное, хотелось бы…» — парнишка, стараясь не делать резких движений, вытягивает шею и чуть ли не привстаёт на цыпочки, чтобы понять, какое сейчас выражение лица у султана, который отвернулся от него. — «Кажется, он снова погрустнел…»       — Они не по годам умные и красивые, Повелитель, — как и во время разговора с хасеки в саду, Донхэ решает, что быть честным сейчас — лучше всего, вдобавок ему и кривить душой не приходится: несмотря на то, что дети Хичоля-султан переняли от красивого омеги не только внешние черты, но и некоторые особенности характера, сыновья султана во многом похожи и на своего отца, потому они попросту очаровали общительного парня. — Я уверен, что они вырастут достойными людьми.       Рыжеволосый омега надеется, что он выразился корректно — и от чистого сердца, ведь наблюдать за детьми султана и общаться с ними было действительно очень интересно, но также парнишка продолжает думать и о том, что Ли Хёкджэ вызвал его с какой-то определённой целью. — «Я же должен как-то развеселить его, если наш уговор до сих пор в силе, верно?» — напоминает себе Донхэ, настолько задумавшись над тем, как исполнить свою часть уговора, что чуть было не подпрыгивает от удивления, когда слышит новый вопрос от султана:       — И кто из них тебе понравился больше?       — «Вопрос с подвохом», — Донхэ уверен в этом, так как в обыденном разговоре ни один родитель не задаст подобный вопрос, ведь взрослые любят своих детей одинаково, вне зависимости от их возрастов и характеров. — «Но ведь султан спросил меня об этом, значит, ему важен мой ответ… вот только что мне ему ответить?» Учитывая, что хатун уже познакомился с пятью детьми Ли Хёкджэ, выбирать ему определённо есть из кого, ведь односложный ответ «все по-своему хороши» султан наверняка не воспримет как приемлемый. Донхэ старается не застонать от обречённости, понимая, в какую ловушку он попал. — «Зачем же ты мучаешь меня, Ли Хёкджэ?»       — Наверное, Мингю-шехзаде, — несмело отвечает омега, переминаясь с ноги на ногу и надеясь, что он поступает верно, выбирая для ответа одного из старших детей султана. — Он очень похож на Вас, Повелитель, практически Ваша копия.       — Моя копия, — задумчиво повторяет мужчина и медленно поворачивает голову в сторону, где стоит Донхэ, еле заметно улыбаясь уголками губ. — Очень интересно. Так значит, я тебе нравлюсь? Пару дней назад ты дрожал от страха при мысли, что тебе или твоему другу нужно будет провести со мной ночь.       — «Он специально собрался меня смущать?!» — Донхэ нервно сглотнул, надеясь, что альфа не заметит его замешательства и не услышит, как бешено колотится его сердце. Да, мужчина оказался гораздо привлекательнее, чем рыженький омега мог представить, но это не значит, что даже султану позволено так легко задавать настолько провокационные и смущающие вопросы. Чтобы выкрутиться из положения, парнишка снова коротко облизывает свои губы и сипло отвечает:       — Мне… мне ещё сложно понимать, к чему Вы клоните.       — Ты напуган, — резюмирует альфа, снова отворачиваясь в сторону балкона и задумчиво глядя на линию горизонта, отделяющую небо от спокойного моря. — Вот только чего именно ты боишься: что я накажу тебя за выход в сад без моего разрешения или что наказание получат мои дети и супруг?       — «Да вот бы знать, кого ты решишь наказать…» — Донхэ поёжился, поджимая губы: безусловно, ему страшно, что он может получить наказание от строгого правителя, но также парнишке очень не хочется, чтобы отчитывали и детей султана, ведь они не сделали ничего плохого. — «Мальчики просто хотели поиграть…»       — Наверное, и то, и другое, — несмело отвечает рыженький хатун, вздрагивая от неожиданности, когда султан удивительно быстро задаёт новый вопрос, не давая фавориту времени на передышку:       — И то, и другое? Значит, я настолько суров в твоих глазах?       — «К чему эти вопросы?» — Донхэ ощущает снова накатившую усталость, которая спала совсем ненадолго, когда Шивон-ага разбудил его: от обилия столь странных вопросов парнишке неуютно, а ещё — он по-прежнему не понимает, что происходит, и чего от него пытается добиться Ли Хёкджэ, не задавая вопросы напрямую, а как-то странно подводя парнишку к интересующей его теме.       — Вы кажетесь человеком, который накажет не только наложников, но и самых близких ему людей, если сочтёт это необходимым, — Донхэ уже плохо контролирует свою речь: он снова хочет спать, а султан задаёт хатун практически очевидные вопросы. — «К чему спрашивать о суровости, если сам устанавливаешь такие строгие порядки во дворце?» — рыженький парнишка был бы и рад спросить об этом в ответ, но всё-таки не решается — кто знает, в каком настроении этот властный синеволосый альфа сегодня. — «С другой стороны, по сравнению с нашей первой встречей он не кажется таким печальным, а, скорее, задумчивым…»       — А мне есть, за что наказывать? — Ли Хёкджэ продолжает свои расспросы, но тон голоса правителя немного меняется: Донхэ кажется, что альфа, только было погрузившийся в свои мысли, сейчас снова вернулся в реальность, отчего говорит также твёрдо и уверенно, как в начале из разговора. Эта перемена наводит рыженького хатун на интересную теорию: если султан помнит, что Донхэ говорит лишь то, что думает, то его ответы вполне могут и взбодрить мужчину или отвлечь от тяжёлых мыслей, что так кстати совпадёт с его частью уговора. Основываясь на этом предположении, которое пока никто не может не только опровергнуть, но и подтвердить, парнишка осторожно делает небольшой шаг вперёд и, придавая своему голосу привычную самоуверенность, которую так старались подавить в течении последних лет его жизни, звонко отвечает:       — Это зависит от того, как был сформулирован Ваш запрет на свободное посещение наложниками сада.       Донхэ поздно сообразил, что следовало в конце добавить обращение «Повелитель», хотя бы для того, чтобы не выглядеть чересчур нахальным в своих выражениях, но исправлять ситуацию уже было поздно: Хёкджэ уже смотрит на парнишку более внимательно, а на лбу мужчины ложится характерная складка, отчего омега снова начинает нервничать. — «Меня ничему жизнь не учит…»       — Значит, ты любишь вслушиваться в формулировки, — подмечает синеволосый статный правитель, призадумавшись и неспешно потирая пальцами свой подбородок. — Хорошо. Тогда как ты думаешь, кто из моих детей более общителен?       Если в предыдущих вопросах Донхэ понимал логическую связь между столь странными расспросами, хоть и не до конца, то последний вопрос попросту обескураживает его: парнишке не доводилось вести столь странных разговоров с альфами, не пытаясь как можно скорее скрыться с глаз того, кто желает овладеть тобой без твоего согласия. В этом плане дворец кажется более безопасным местом, несмотря на то, что уговор, который Донхэ заключил с султаном, довольно неоднозначный — нет никаких гарантий, что Ли Хёкджэ не призовёт его на ночь в ближайшее время, если его фаворит не придумает срочно что-то весёлое, чтобы рассмешить задумчивого правителя. Но вопрос, который задал султан, действительно интересный. — «А кто же из его детей более общителен?» — Донхэ всерьёз задумался над этим, ведь из всех сыновей Ли Хёкджэ, с которыми хатун уже знаком, он пока может исключить для своего выбора лишь двоих: Тэён и Ёнгук-шехзаде кажутся чуть менее общительными, чем близнецы или внимательный Мингю-шехзаде. — «Но кого мне тогда назвать?..»       — Наверное, это Тэян-султан, — всё-таки выбирает парнишка, вспоминая то, как смело и с плохо скрытым любопытством этот темноволосый мальчуган завёл с ним разговор. Он уже было считает, что дал достаточно исчерпывающий ответ, но стоит Донхэ обратить внимание на выражение лица султана, как его ноги практически прирастают к полу: Ли Хёкджэ всё также задумчиво смотрит на него, но в этот раз мужчина еле заметно улыбается краешком рта, с лёгкой усмешкой отвечая:       — Ну, вот ты и попался, Донхэ. Теперь понятно, кто так настойчиво просил Хичоля взять в сад хатун на прогулку.       — «Нет!» — омега проклинает свою доверчивость и поспешность, не замечая, как сильно он сжимает руки в замок перед собой. — «Если мальчику попадёт ещё и от султана…» — хатун всерьёз начинает переживать о том, что этому властному альфе теперь ничто не помешает наказать Тэяна за то, что фаворит султана вышел в сад без ведома правителя. — «Но в сад меня позвал именно Тэмин…» — напоминает себе Донхэ, тут же подавляя желание сообщить об этом Хёкджэ: если он расскажет мужчине, что именно Тэмин-султан придумал позвать хатун в сад, то может вскрыться и то, при каких обстоятельствах Донхэ познакомился с Тэяном, а это никак нельзя допустить.       С другой стороны, парнишка продолжает встревоженно наблюдать за Хёкджэ, и с сомнением Донхэ начинает думать о том, что султан не кажется рассерженным, даже сейчас, когда он, как альфа считает, знает правду о случившемся. — «А, может, он и так всё знает — и проверяет меня? Что же мне тогда делать?!» — рыженький фаворит правителя уже готов запаниковать, позабыв о своей главной установке: быть честным — и как можно больше думать перед ответом.       — Пожалуйста, не ругайте его, — решив, что лучше всего будет переключить внимание султана на что-то другое, Донхэ умоляюще произносит свою просьбу, думая о том, что сказал ему Тэян на празднике. — Близнецам просто было очень скучно, ведь Вы не взяли их с собой на охоту…       — И что простой наложник в этом понимает? — малейшая тень улыбки тут же слетает с лица уверенного мужчины: он хмурится ещё больше, отчего складка на лбу проступает отчётливее, и Хёкджэ пристально смотрит на рыженького хатун, фактически вынуждая того опустить взгляд, чтобы не нарваться на гнев султана. Упорно начиная рассматривать узор мягкого ковра под ногами, Донхэ тихо продолжает говорить:       — Ничего, правда… Просто мальчикам Вас не хватает. Они скучают по Вам, Повелитель, с тех пор, как Вы…       — С тех пор как я — что?! — тон голоса альфы становится угрожающе серьёзным: султан даже поворачивается всем корпусом к хатун, пресловуто громко стукнув поверхностью кольца на своей руке о стол, когда мужчина опустил руку, касаясь широкой столешницы. — «Какой же я глупец!» — понимает Донхэ, затаив дыхание. — «Хасеки был прав: мне достаточно просто невовремя открыть рот, чтобы подписать себе смертный приговор. Хичолю даже не придётся марать о меня руки…»       — Посмотри на меня, — в нотках голоса Хёкджэ проскальзывает отрывистое рычание, по которому Донхэ понимает: сейчас нет ни тени намёка на какую-то просьбу — альфа довольно ясно приказывает, и для хатун лучше всего будет послушаться его. — И отвечай, живо.       — С тех пор, как… как Вы проводили с ними время в последний раз, — хатун выкручивается из ситуации с фантастической скоростью, понимая, что теперь у него нет времени на раздумья — нужно срочно что-то придумать, и, желательно, побыстрее, пока ситуация не накалилась до предела, потому Донхэ всё также тихо отвечает, послушно приподнимая голову и робко поглядывая на Хёкджэ.       — Проводил время? — султан недоверчиво рассматривает хатун перед собой, не скрывая своих сомнений, но хотя бы в его голосе пропадает та самая стальная нотка, из-за которой Донхэ не просто пошевелиться — дышать боялся. Нетрудно догадаться: ответ хатун необходимо прояснить, потому рыженький омега с запахом грейпфрута, набрав в грудь побольше воздуха, тихо продолжает говорить:       — Ну, с тех пор, как Вы играли с ними в последний раз, Повелитель… Для более взрослого и серьёзного времяпровождения, как с Вашими старшими детьми, они ещё слишком малы. На их месте я бы тоже сходил с ума от скуки…       Донхэ понимает, что Хёкджэ не верит ему: альфа по-прежнему выглядит настороженным и строгим, готовым в любой момент вынести свой суровый приговор, но, судя по всему, султан Ли Хёкджэ принимает этот ответ за приемлемый, так как напряжение, возникшее в этих огромных покоях, постепенно спадает. — «Я был близок к провалу», — понимает хатун, стараясь как можно спокойнее стоять перед правителем, чтобы не выдавать своей паники. — «Мне нужно быть осторожнее…»        — Присядь, — словно и не было накала какие-то пару минут назад: синеволосый мужчина сейчас также спокойно предлагает Донхэ сесть в его кресло, взмахивая рукой и указывая хатун место, а затем, видимо, не сомневаясь, что этот приказ будет исполнен, Хёкджэ снова отворачивается к балкону и делает пару шагов в его сторону, заложив руки за спину и погружаясь в свои мысли. — Я наблюдал за вами сегодня. Ты так весело с ними играл, как будто ты их ровесник. Наверное, у тебя дома тоже много братьев? Сколько тебе лет? Расскажи мне о себе.       Рыженький парнишка не был уверен, что ему можно вот так просто садиться в кресло султана, но, немного подумав, он решил, что не выполнить приказ всё-таки опаснее, потому, стараясь не привлекать к себе чрезмерного внимания, он послушно проходит к креслу и очень осторожно присаживается, наконец, тихо выдохнув с явным облегчением: после такой длительной прогулки мышцы начинают побаливать, так что за подобную милость от Хёкджэ омега уже ему очень благодарен. Правда, вопросы султана заставляют Донхэ стушеваться: ему одновременно неловко от того, что султан действительно наблюдал за прогулкой в саду, хоть и не прервал её тут же, как только заметил, а с другой стороны — хатун совершенно нечего рассказать правителю о себе, даже если бы он хотел это сделать. — «Наверное, лучше всего — оставаться честным, верно?»       — Честно говоря, я не помню, Повелитель, — негромко отвечает Донхэ, поджимая губы и немного помолчав перед тем, как продолжить. — Я совсем ничего не помню. Купцы, которые забрали меня из Греции, сказали, что скорее всего меня похитили из этой страны во время войны, как и моих друзей, с которыми я прибыл сюда. Но я ничего не помню из своего прошлого: я сильно ударился головой, когда упал с лестницы в доме своего прошлого хозяина. Я даже не знал, что помню корейский язык, так как хозяин не разрешал своим слугам разговаривать на этом языке. Мне, как и другим, придумали моё новое имя — и с ним я и жил.       — Но ты изъясняешься на корейском вполне свободно, — подмечает султан, поворачиваясь к столу, за которым сидит Донхэ, стараясь ничего не трогать, и подходит ближе, опираясь о край стола обеими руками, чтобы внимательно рассмотреть замешкавшегося хатун. — И сколько тебе лет? Ты кажешься юным, наверняка меньше тридцати лет, я прав?       — Я не помню дату своего рождения, Повелитель, — немного осмелев, Донхэ продолжает свой рассказ, переставая так сильно сжимать пальцы рук на своих коленях. — Но друзья сказали, что я упоминал свой возраст до этого происшествия, так что, скорее всего, сейчас мне двадцать восемь лет. А корейский язык мне напомнили во время путешествия на корабле, ведь мы плыли сюда больше месяца…       — Двадцать восемь лет, — задумчиво повторяет альфа, чуть наклоняясь ближе к парнишке и шумно втягивая носом воздух, словно стараясь распробовать запах омеги перед собой получше. — Для своих лет ты в отличной физической форме, и запах у тебя сильный. А что насчёт истории, литературы, письменности? Религия?       — В Греции для меня мало что было доступно, и то вся информация была исключительно о той стране, — рыженький хатун старается не отшатываться, невзирая на то, что подобная близость и чрезмерный интерес султана его невероятно смущают. — Я немного знаком с их историей и легендами, но писать на греческом так и не научился. Я не знаю, насколько большой была моя семья, где мы жили, и остался ли в живых хоть кто-то из моих близких. А маленьких детей у прежнего моего хозяина не было, так что да, ваши близнецы мне очень понравились, с ними было здорово играть. Только мне кажется, они были бы очень рады, если бы вместо меня тогда в саду были бы Вы, Повелитель.       — Ты правда думаешь, что Властитель Трёх Миров не занят никакими делами, касающимися его народа, и лишь играет целыми днями со своими детьми? — в этот раз в вопросе Хёкджэ нет осуждения — мужчина лишь продолжает наблюдать за хатун, который неожиданно ощущает накативший приступ раздражения: Донхэ устал и он очень хочет спать, а вынужден сидеть здесь, с властным альфой, и обсуждать то, чем тот занимается в течении дня. Закипая, парнишка отрывисто выпаливает, не задумываясь о последствиях:       — Ну так Вы можете рассказать мне о своём распорядке дня, если это не так, правильно? Я сижу взаперти в своих покоях, пока не выучу все порядки в Вашем дворце и историю Вашей страны, так откуда мне знать, чем Вы обычно занимаетесь?       В покоях повисает мрачная тишина, и Донхэ, наконец, понимает, что именно он сказал. Ему хватает сил, чтобы не съёжиться тут же под внимательным взглядом султана, но сердце начинает стучать в бешеном ритме. — «Кажется, я зашёл слишком далеко?»       Но вместо строгого окрика султан выпрямляется и, к полному удивлению хатун, негромко смеётся, снисходительно покачивая головой. — «Он… не злится?» — парнишка с запахом грейпфрута до сих пор не может понять, где проходит та тонкая грань, которую он не должен переступать, так как реакция Ли Хёкджэ ему кажется удивительной, каждый раз. Даже приоткрыв рот от удивления, омега заворожённо всматривается в то, как в уголках сощуренных глаз синеволосого альфы собираются мелкие морщинки, которые кажутся довольно непривычными в этом серьёзном и властном образе, которого не то придерживается, не то с которым буквально родился местный правитель.       — Ты обезоруживающе простой, Донхэ, — произносит мужчина после того, как перестаёт смеяться, и чуть одёргивает ворот своего кафтана, принимаясь неспешно расхаживать по своим огромным покоям перед столом, словно раздумывая перед тем, как принять решение. — Что ж, раз ты меня насмешил, то до следующей нашей беседы я не вызываю тебя на ночь.       — Что? — парнишка вздрагивает, удивлённо икнув и чуть было не подпрыгнув на месте, никак не ожидав подобных слов в данный момент: Донхэ, безусловно, беспокоился о том, как именно ему следует развеселить султана, но омега и подумать не мог, что это произойдёт прямо сейчас, и именно при таких обстоятельствах. — В смысле… правда?       — У нас же уговор, ты забыл? — с усмешкой напоминает султан, еле заметно покачивая головой и как будто вдоволь повеселившись от того, как быстро этот своенравный фаворит забывает о собственных идеях и предложениях. — Ты рассмешил меня, а своё слово я не нарушу. Можешь идти.       — Да… конечно. Благодарю Вас, Повелитель, — Донхэ, решив, что лучше всего сейчас будет не возражать и быть послушным, ведь, как сказал султан, на какое-то время хатун в безопасности, поднимается с кресла и, аккуратно обходя стол и расхаживающего перед ним Ли Хёкджэ, направляется к огромным дверям, полагая, что у него наконец-то появится возможность вздремнуть вплоть до ужина.       — Хотя, постой, — когда зычный голос синеволосого альфы останавливает парнишку, он уже почти было дошёл до дверей: обернувшись, Донхэ замечает, что Хёкджэ снова подошёл к балконному проёму, задумчиво глядя на рыженького хатун. — Мне доложили, что ты занимаешься у наставника близнецов, Инсона. Чему он уже успел научить тебя?       — Он занимался со мной математикой, но местные цифры и термины мне пока сложно даются, — признаётся парнишка и, чтобы не показаться совсем уж неспособным к обучению, торопливо добавляет. — И географией, но пока только современной, так как у меня ещё есть проблемы с письменностью…       — А сейчас ты способен прочитать что-то, написанное на нашем языке? — с интересом спрашивает синеволосый альфа, приближаясь к своему новому фавориту, который с сомнением косится на правителя, нерешительно отвечая:       — Честно говоря, пока я очень плохо читаю. Инсон-ага занимался со мной письменностью, так что я вроде как сумел вспомнить алфавит, но читать мне ещё трудновато.       — Чтож, тогда нам следует сменить тактику в твоём обучении, — решает султан, протягивая руку к лицу Донхэ, которому стоило больших трудов не отпрыгнуть тут же от охватившей его неловкости, а затем мужчина неспешным жестом прибирает одну из выбившихся прядей волос рыженького хатун, заправляя её за ухо омеги, после чего добавляет:       — Так вот тебе твоё первое задание, огненное исключение — к следующей нашей встрече прочитай сборник детских сказок, и выбери ту, которая тебе больше всего понравится. А после мы с тобой побеседуем.       — Сказок? — растерянно переспрашивает парнишка, рефлекторно глубоко вдыхая терпкий запах сандала и нерешительно переступая с ноги на ногу. — «Это что за тактика такая?!» — ему очень хочется спросить об этом, но Донхэ не решается: омеге не составляет труда догадаться, что таким образом Ли Хёкджэ просто хочет, чтобы его новый фаворит наработал опыт на чтении чего-то очень простого. — «Или же в этом есть ещё какой-то тайный, ведомый лишь ему, смысл?»       — И, думаю, ты понимаешь, что обмануть меня ты не сможешь, верно? — риторически вопрошает Ли Хёкджэ, пока Донхэ даже взгляда своего боится отвести, чтобы не пропустить ни единого слова, которое может стать его подсказкой в этом задании. — Я лично проверю, как ты научился читать, так что оправдай мои ожидания. А теперь можешь идти.       Мелко кивнув, попытавшись изобразить почтительный поклон, озадаченный Донхэ, переставая выглядеть, как статуя, отступает назад и, повернувшись через плечо и отряхивая свои штаны, робко стучит по массивной двери, повторяя жест властного альфы с их первой встречи. — «Что же движет султаном, раз он даёт мне такое странное задание?» — хатун спрашивает об этом сам себя, дожидаясь, пока янычары откроют для него двери. И, что его волнует больше всего, синеволосый мужчина, как будто уже потеряв к Донхэ интерес, снова обращается своим вниманием и мыслями к виду из балконного проёма, глядя куда-то в сторону сада — и еле заметно улыбаясь. — «Что же его так привлекло в наших играх в саду?..»