Сердце султана

      — Хёнвон, ты уверен, что всё это необходимо? — устало вопрошает Донхэ, пока слуга суетливо наворачивает круги вокруг него, придирчиво поправляя на хатун новый праздничный наряд и прикладывая к его одеянию то или иное украшение, которое он достаёт из открытого сундука в углу комнаты. — Почему нельзя надеть что-то попроще? Хасеки же сказал, что праздник будет небольшой…        — Потому что так принято, Донхэ, — кажется, Хёнвон уже смирился с тем, насколько капризный и непредсказуемый хатун ему достался, так как высокий сероволосый омега больше не вздыхает перед своими ответами, принимая манеру общения фаворита султана за нечто привычное — и очень терпеливо поясняет пареньку положение вещей во дворце. — Ты теперь не обычный наложник, и с этим придётся смириться. Ты сам выпросил у Хичоля-султан сегодняшний праздник, так что тебе придётся выглядеть на нём соответствующе. Зря, что ли, Шиндон-ага трудился без отдыха над твоим нарядом?       — Я же не рассчитывал, что для праздника потребуется какое-то особенное одеяние, — бурчит рыженький хатун, поджимая губы, но принимая слова Хёнвона за достаточно аргументированный ответ, парень перестаёт вертеть головой из стороны в сторону и практически покоряется судьбе, решая предпринять ещё одну попытку. — В Греции на торжествах слуг не наряжали. А тут ещё и эти украшения… Тебе не кажется, что это уже перебор?       — Вовсе нет, — слуга продолжает тараторить, придирчиво оценивая цепочку для волос с удлинёнными тонкими нитями по краям, спадающими подобно каскаду водопада, и получше расправляя её на своей ладони. — Давай попробуем примерить к твоему наряду вот это? На твоих огненных волосах будет чудесно смотреться. Да и ты больше не слуга, запомни это.       Донхэ хотелось снова возразить и заупрямиться, но, судя по всему, после довольно изнурительной моральной борьбы в своём первом дне в качестве нового хатун, парню уже совсем не хочется дерзить своему слуге: продолжительные занятия с тем самым Инсоном-ага, о котором говорил хасеки, и долгожданный обед, одновременно и оживили день рыженького омеги, и в то же время измучали ещё больше, ведь следом за обедом последовала примерка этого непривычного наряда, а делать всё это практически взаперти свободолюбивому хатун совершенно не нравится.       Местный наставник, Инсон-ага, оказался менее приятным, по мнению Донхэ, чем тот же портной, Шиндон-ага — очередной кастрированный альфа, с тонкой фигурой, как будто начерченной острыми углами и чёткими линиями, определённо был выбран султаном Ли Хёкджэ не из-за его физических способностей, силы и мощи, так необходимых местным евнухам для защиты наложников и слуг от возможного гона янычар-альф. Донхэ практически с первого взгляда понял, что этот раздражённый наставник, одетый в нечто стандартное для статусных евнухов: тёмную рубашку с мелкими горизонтальными полосами, прикрытую в области торса плотным однотонным жилетом в цвет рубашки, и близкие по оттенку просторные штаны, практически скрывающие те самые смешные носатые туфли, привлёк внимание местного правителя своими богатыми знаниями и острым умом, но именно эти качества Донхэ считает безумно скучными и занудными, особенно в данное время.       — Нет, хатун, ты пишешь неправильно, — недовольно бурчал темноволосый евнух с запахом подсолнуха, важно расхаживая по комнате, и то и дело заглядывая в лист пергамента, на котором Донхэ старательно пытался выписывать непривычные для него буквы, заинтересовавшись местным алфавитом. — Тигыт не пишется справа налево! Это делается в два действия. Пиши ещё строчку, пока не запомнишь.       — К чему всё это, мне же только надо научиться читать… — несдержанно закапризничал парень, склонившись над листом, и ойкнул, когда получил безболезненный, но ощутимый шлепок стопками свитков по своим лопаткам. — Хёнвон, ему что, можно так со мной обращаться?       — Не зная алфавита и не разумея написание букв, читать ты не научишься, хатун, — вредный евнух даже не обратил внимания, что новоявленный хатун пытался его игнорировать, и, напротив, даже больше своими словами начал раззадоривать омегу, чтобы таким образом удержать концентрацию своенравного паренька, который чуть ли не подпрыгивал на месте от переполняющего его возмущения. — Ты должен заниматься вместе с другими хатун, на уроках Сонгю-ага, но вместо этого с тобой вожусь я, как с маленьким ребёнком…       — Инсон-ага, не будьте так строги, — подал голос молчавший до этого Хёнвон, державшийся неподалёку и практически неслышно передвигающийся по комнате, то и дело ловко вытирая капающие на столик и на руки рыженького парня чернила. — Донхэ-хатун всего второй день во дворце…       — Хёнвон, я прекрасно понял все нюансы с первого раза, потому и пришёл сюда с алфавитом, а не со Всеобщей историей объединения Трёх Миров, — строгий евнух гневно зыркнул на притихшего слугу, развернувшись на пятках и снова склонившись над пергаментом. — Ровнее пиши, хатун. Если ты хотя бы к вечеру заучишь алфавит, это уже будет достижением. Как мне с тобой династию Ли изучать, если ты даже имена правителей прочитать не сможешь? Ты же кореец по крови, если слухи не врут, вот и вспоминай то, чему тебя учили с детства.       На эти слова Донхэ было совершенно нечего ответить — о своём происхождении он до сих пор ничего не знал, и, скорее всего, во дворце парнишка ничего и не сможет выяснить о том, кем он был, и в какой семье родился, если не приложит старания к процессу своего обучения. — «Мне нужно как можно скорее вспомнить корейскую грамоту», — в очередной раз убедился омега, заставляя себя сдержать новые язвительные замечания, так и норовящие сорваться с языка. — «Как только я доберусь до летописей, я смогу узнать, что произошло в этой стране в период моего детства… Вдруг, какие-то события напомнят мне о моём прошлом?..»       По крайней мере, задумавшись над своим дальнейшим планом действий, хатун перестал огрызаться на не самого дружелюбного евнуха, потому его нынешний наставник, Инсон-ага, даже смягчился и, несмотря на то, что у Донхэ всё ещё дрожала рука в момент написания корейских букв, мужчина окончил занятие аккурат перед обедом, освободив паренька от обучения немногим раньше положенного срока.       — Даже удивительно, что Шивон-ага не прибежал проверять мои знания, — довольно бубнил Донхэ, жадно уплетая обед, который Хёнвон и пара неизвестных парнишке слуг накрыли на столике в покоях хатун. — За всё то время, что я нахожусь во дворце, он только и делает, что шпыняет всех вокруг и контролирует всё, что происходит.       — Он лишь исполняет то, что ему поручено. Шивон всегда должен быть в курсе всех событий, даже если тебе кажется это подозрительным. Со временем ты привыкнешь, — Хёнвон аккуратно протёр своим белым платком губы после съеденного супа, очень густого, по сравнению с жидкими греческими бульонами, больше предназначенными для утоления жажды, чем для насыщения в качестве основного блюда. — Думаю, Шивону-ага понравится, насколько у тебя хороший аппетит. Обычно новенькие, когда попадают во дворец, тяжелее переносят акклиматизацию, особенно после столь длительного путешествия. Здоровые фавориты дарят султану здоровых наследников…       После этих слов Хёнвон неожиданно замолчал, как будто нечто потустороннее зажало ему рот рукой, не давая вымолвить больше ни слова. Донхэ определённо стоило бы обратить на подавленное состояние его слуги, но омега был слишком голоден, чтобы зацикливаться на подобных вещах. Неопытность и рассеянность во внимании сыграли с парнишкой злую шутку, а его урчащий от голода живот и восхитительные ароматы, исходящие от блюд на столике перед хатун, как оказалось, умеют отлично отвлекать разум от любых невзгод.       — Просто у всей этой еды такой манящий мясной привкус, — пробормотал омега, вгрызаясь в плотные лепешки с вкраплениями зелёного лука, которые Хёнвон назвал чжон. — Даже несмотря на то, что мяса я здесь практически не наблюдаю. И без него всё так вкусно, что и словами не передать. У султана Ли Хёкджэ замечательные повара.       — О, я передам Чангюну-ага, что новый хатун в восторге от его стряпни, — посмеялся слуга, сразу повеселев, и начал аккуратно подливать в стакан омеги сладковатый, разбавленный питьевой водой напиток, который высокий омега с запахом винограда назвал шербетом. — Он будет плясать от радости, когда узнает, что ты чуть ли тарелки дочиста не вылизываешь. Не скажу, что здесь многие привередничают: всё-таки хасеки не допускает никакого нарушения порядка во дворце, но многое порой не доедается.       — Да здесь всё такое вкусное! Как же можно не доедать такое? — воскликнул Донхэ, подцепляя палочками немного зелени, слегка отваренной в масле, и перемешанной с солоноватым соевым соусом и мелкими зернышками кунжута, чтобы положить её в центр оставшейся части лепёшки и завернуть на манер конвертика, довольно запихивая всё это себе в рот чуть ли не обеими руками. Хёнвон в ответ лишь засмеялся немного громче, оставляя риторический вопрос хатун без ответа и занимая возникшую паузу тем, чтобы спокойно попить, пока рыженький омега, засыпающий своего слугу нескончаемыми вопросами, хоть ненадолго замолчал.       Теперь же, когда Хёнвон помог хатун надеть этот неудобный, но, безусловно, изысканный наряд, Донхэ остаётся лишь вытерпеть подбор украшений, которые он точно считает лишними в данной ситуации. Парень тяжко вздыхает, пытаясь оглядеть себя, ведь зеркал, кажется, в комнатах хатун предусмотрено не было, что Донхэ довольно удручает. Уже привыкший к светлым и ярким одеяниям фаворитов султана и его супругов, рыжий парнишка с явным удивлением рассматривает свою приталенную рубашку из гладкого, чуть поблескивающего от свечей шёлка, тёмную, чёрную, с ассиметричными крупными полосами глубокого синего оттенка, заправленную в идеально сидящие на нём штаны, удивительно точно подчёркивающие форму бёдер наложника. Даже во время примерки у Донхэ и его слуги возникли споры — Хёнвон намеревался плотно застегнуть все пуговицы на рубашке и рукава на неприметных пуговицах в области запястий рыженького парнишки. Но в этом вопросе хатун оказался непреклонным и упёртым: Донхэ оставил расстёгнутыми несколько верхних пуговиц, чтобы в столь плотно сидящей рубашке ему удавалось дышать, и начал неуклюже закатывать рукава на уровень локтей, сопя от натуги до тех пор, пока Хёнвон, сдавшись, не помог ему, ловко подворачивая ткань рубашки таким образом, чтобы всё выглядело естественно и приемлемо.       Также высокий слуга потратил немало времени, чтобы научить Донхэ правильно носить на плечах тонкую полупрозрачную накидку синего цвета, похожую на вуаль: парнишка только путался в ней и неуклюже размахивал руками, пытаясь намотать длинные края себе на руки, чтобы ненароком не запнуться о неё. Долго наблюдать за тем, как хатун издевается над своим нарядом, Хёнвон не мог, потому накидка была спасена от варварского уничтожения: слуга выровнял края одеяния и аккуратно перекинул часть ткани под руками Донхэ, освобождая их таким образом и располагая накидку так, чтобы она не мешалась суетливому хатун. На фоне того, как умело Хёнвон передвигается в своём новом наряде, в рубашке приятного оливкового оттенка, с удлинёнными рукавами вместо вуали, заправленной в свободные штаны с широкими вертикальными полосами, Донхэ кажется самому себе очень неловким и неуклюжим, неподходящим для этого места. Но сейчас хатун на свою судьбу повлиять практически не может, потому ему приходится следовать местным правилам, даже если пареньку они кажутся неприятными и странными.       Возможно, именно по той причине, что Хёнвон так с ним возится, рыженький омега и не стал упираться в вопросе об украшениях, которые ему мало интересны: только кольцо султана со своей руки Донхэ так и не желает снимать, не на шутку встревожившись из-за предостережения хасеки-султан, данного ему утром. — «Хёнвон так добр ко мне», — понимает хатун, стараясь сдержать скептическое выражение лица при взгляде на украшение для волос в руке Хёнвона. — «Мне следует быть очень осторожным, чтобы и дальше успевать получать от него предостережения касаемо того, как следует вести себя во дворце…»       — Так, ясно, на волосы ты ничего надевать не хочешь, — задумчиво произносит Хёнвон, ничуть не расстроившись от вида сомневающегося фаворита султана. — Ну, раз ты отказываешься застёгивать рубашку, давай посмотрим какую-нибудь цепочку для твоей красивой шеи, а волосы приберём аккуратной заколкой, как считаешь?       — Да, такой вариант мне нравится намного больше, — с облегчением признаётся Донхэ, наблюдая за тем, как слуга, кротко улыбнувшись, снова отправляется к сундуку, начиная искать там что-то подходящее для праздничного наряда хатун. — А, может, и тебе что-нибудь подберём, например, серьги, как у знатных слуг? Я за всей этой суматохой совсем не успел ничего подарить тебе…       — Ты уже подарил мне этот наряд, когда выбрал ткани для пошива, — напоминает омега с запахом винограда, сосредоточенно и осторожно перебирая украшения в сундуке, а после с радостным возгласом слуга выуживает длинную цепочку с толстым плетением, точно не подходящую ни для волос, ни для зоны декольте. — А давай сделаем тебе красивый пояс! Ты отлично сложен, так что цепочка подчеркнёт форму твоих бёдер.       — Пояс? — Донхэ задумывается над предложением слуги, с любопытством поглядывая на толстые округлые звенья цепочки, пока Хёнвон суетливо прикладывает пояс к верхней части штанов хатун, чтобы посмотреть, насколько хорошим будет сочетание такого аксессуара с праздничным нарядом рыженького омеги. — Вообще, выглядит неплохо. Но ты не ответил касаемо моего предложения…       — Донхэ, я с радостью приму любой подарок от тебя, — деловито произносит слуга, удовлетворённо кивая самому себе и принимаясь прикреплять пояс к штанам хатун, чтобы цепочка ненароком не слетела с бёдер Донхэ во время праздника. — Но давай сперва закончим с твоим образом, хорошо? Я не смогу украсить себя, если ты будешь выглядеть просто и смешаешься со слугами.       — Хорошо, я тебя понял, — посмеивается хатун, сдаваясь и решая, что в этом он тоже может уступить своему доброжелательному слуге. — Тогда подберём ещё мне что-нибудь на шею, и затем выберем тебе серьги, согласен?       — Согласен, но с ещё одним нюансом, — Хёнвон, убедившись, что пояс закреплён надёжно, отступает на шаг назад и хитро улыбается, как будто прекрасно зная, что Донхэ следующие слова совершенно не понравятся. — Мы также немного подкрасим твоё прелестное личико.

***

      За всей этой суматохой Донхэ совершенно не успел подглядеть в своё небольшое окошко, чтобы узнать, что происходило снаружи в течении всего дня: оказалось, что слуги и наложники несколько часов драили дворец чуть ли не до блеска, чтобы к вечеру, к внезапно предложенному празднику, всё было идеально. И сейчас, когда новоявленный хатун спустился на нижний этаж гарема вместе со своим слугой, рыженький омега в полной мере начинает осознавать, что своим бездумным решением он, может, и порадовал Хёнвона, предложив хасеки-султан устроить праздник, но в то же время часть обитателей гарема оказались настроенными к Донхэ с плохо скрываемой неприязнью — именно из-за его идеи планы всего дворца поменялись, и слугам и наложникам пришлось провести много времени за изнурительной работой, что явно понравилось не всем. Но хатун старается не обращать внимания на косые взгляды, так как в преображённом огромном зале определённо есть, на что посмотреть.       Оказалось, что множество кроватей наложников легко сдвигаются, потому их расставили у стен, покрыв плотными покрывалами и создавая таким образом некое подобие диванчиков. В той же, «ночной» зоне, перед этими импровизированными диванчиками, установлены несколько столиков, на которых размещены большие блюда с фруктами, и другие, чуть поменьше, с диковинными сладостями, которые не входили в рацион хатун ни за завтраком, ни за обедом. Также на этих столиках стоят кувшины с уже знакомым Донхэ шербетом, при мысли о котором рот омеги непроизвольно наполняется слюной — напиток определённо пришёлся пареньку по вкусу, не говоря уже обо всей местной стряпне, которую Хёнвон обещал от его имени похвалить перед поварами. — «Да, может быть, я не сумел завести друзей среди наложников», — думает Донхэ, аккуратно присаживаясь на свободный диванчик практически около самой лестницы, ведущей на второй этаж, чтобы видеть, что происходит во всём зале. — «Но, наверное, расположить к себе повара — это тоже хорошо? Хотя бы не отравит…»       — О чём призадумался, Донхэ-хатун? — Хёнвон озирается, после чего, стоя рядом с диванчиком, наклоняется к парнишке, с любопытством рассматривая его и чуть покачивая головой, отчего его серьги, которые закреплены почти на протяжении всего хрящика, словно две змейки овивают уши омеги, то и дело поблёскивают от обилия свечей в столь большом зале. Донхэ хотел было поправить своего слугу, напомнив, что к нему можно смело обращаться безо всяких статусов, но, поняв, как много посторонних глаз и ушей могут оказаться поблизости, рыженький омега с запахом грейпфрута бросает эту затею. Более свободно поговорить можно будет и позже.       — Ты не видел Кихёна-калфу? — интересуется Донхэ, оглядывая зал и наблюдая за тем, как наложники веселятся и танцуют на большом ковре, постеленном специально для мероприятий такого рода. — Я надеялся встретиться с ним ещё до начала праздника, но все эти занятия и примерки….       — А чего ты хотел, Донхэ-хатун? — ворчливый голос калфы и терпкий запах персика тут же приводят Донхэ в бодрое расположение духа: оказалось, что невысокий омега уже давно находится в основном помещении гарема, просто Кихён, как и другие калфы, держался лишь у колонн, чтобы не мешать наложникам веселиться, но чтобы при этом держать ситуацию под контролем. — Ты сам своими просьбами о празднике создал нам всем работу. Мне было попросту некогда навестить тебя в течение дня. Хёнвон, ну кто выпускает хатун на праздник в повседневных туфлях? Живо беги к портному: он, наверное, уже подобрал обувь для нового хатун. Ну же, живей!       — Ох, точно! Донхэ-хатун, я мигом! — спохватился Хёнвон и, виновато покосившись на ноги омеги, спешно покидает зал, быстро скрывшись за поворотом. Проводив его взглядом, Донхэ с неодобрением косится на свои носатые туфли и, чуть подвинувшись на диванчике, морщится, переводя взгляд на Кихёна-калфу:       — А смысл менять одно на другое, если вся обувь здесь одинаково неудобная?       — Она удобнее, чем кажется, — калфа пожимает плечами, неприметно присаживаясь на одну из многочисленных подушек, разложенных по полу. — И вообще, Донхэ-хатун, ты очень опрометчивый фаворит. Шивон-ага рвал и метал на кухне по твоей милости, знаешь ли, так что будь впредь более рассудительным. Тебе нужно ещё многому научиться — это же надо было додуматься обратиться к хасеки с такой просьбой…       — Слушай, я уже в полной мере отработал своё опрометчивое решение, ясно? Расскажи лучше, как там мои друзья, — ворчит Донхэ, изо всех сил стараясь не забыться и не потереть свои подкрашенные глаза, которые с непривычки ужасно чесались. Хёнвону всё-таки удалось уговорить хатун на то, что его немного подкрасят, потому рыженькому омеге пришлось покориться судьбе и долгое время сидеть неподвижно, то и дело недовольно шипя, когда Хёнвон, снующий перед ним с какой-то странной кисточкой, подводил ею глаза Донхэ, то и дело окуная кончик приспособления в мисочку с густой чёрной кашкой, пахнувшей пылью и углем. Благо, это мучение оказалось самым последним в процессе приготовления к празднику — придавать загорелой коже хатун румянец Хёнвон не стал, подкрашивать губы маслом Донхэ и его слуга не сочли хорошей идеей, а стоило высокому омеге с запахом винограда ненароком подцепить лишний волосок рядом с бровями Донхэ, пытаясь придать им чёткую форму с помощью нити, как сморщившийся от дискомфорта парнишка предельно ласковым тоном пояснил своему новому другу, что если тот ещё раз попробует посягнуть на брови Донхэ, то омега может не сдержаться и ненароком куда-нибудь зарядить слуге, чисто рефлекторно. Отчасти угроза была шуточной, но рисковать своим здоровьем Хёнвон не стал, потому, как только он хорошенько расчесал рыжие пряди волос Донхэ и прибрал их у затылка с помощью маленькой заколки, хатун смог вздохнуть спокойно и отвлечься на то, чтобы помочь самому Хёнвону приготовиться к празднику.       — Эй, не так громко, — Кихён, поправляя свой головной убор, украдкой озирается, чтобы убедиться, что рядом с ними никого нет, и что новенький хатун сейчас не привлекает внимание обитателей гарема. — У твоего друга, который должен был провести ночь с Повелителем, теперь новое имя. Отныне его зовут Рёук, валиде даровал ему это имя. А так парень обустраивается и занимается различными хлопотами. Его сейчас учит другой слуга Чонсу-султан — Онью.       — Рёук… — задумчиво повторяет Донхэ, мотнув головой, и тут же принимается засыпать калфу множеством волнующих его вопросов. — Он в порядке? Его не обижают? А когда я смогу увидеть его? Он придёт на праздник? А он знает, что со мной случилось?       — Ты задаёшь слишком много вопросов, — вздыхает калфа, поправляя рукав своей рубахи. — Да, он в порядке и никто его не обижает. Онью — славный парень, и думаю, они подружатся. Вообще, твой друг оказался куда понятливее и спокойнее, чем ты. Молча выслушал о твоих приключениях и даже поделился парочкой фактов о твоём характере — он мне даже понравился. А возьмёт ли валиде его на праздник — я не знаю, и тут уже ничего не могу тебе сказать.       — Вот как… — многозначительно тянет хатун, стараясь не выдавать своей растерянности: в то, что Вуки, получивший новое имя — Рёук, стал бы так откровенничать с посторонним человеком, верилось с трудом. — «С другой стороны, Хёнвон и Кихён-калфа уже многое знают обо мне, потому, возможно, Вуки и доверился калфе…»       — Чего притих, хатун? — вопрошает Кихён-калфа, оборачиваясь в сторону ворот, ведущих в общий коридор, как будто дожидаясь Хёнвона с обувью для Донхэ. — О втором своём друге задумался? Вот о нём я могу рассказать тебе меньше. Летописцы взяли его к себе, но корейское имя ему пока не дали — сегодня весь дворец ходит ходуном от последних новостей: то праздник нужно организовывать, то наш Повелитель пожелал завтракать в обеденной зале…       — О, а султан придёт на праздник? — Донхэ даже сам не замечает, как он встрепенулся при упоминании калфой местного правителя с терпким запахом сандала: кокетство никогда не было чертой, присущей омеге, но почему-то ему захотелось выпрямиться и приосаниться, и, возможно, даже поправить свои волосы, которые Хёнвон аккуратно прибрал, чтобы густая рыжая чёлка практически не лезла ему в глаза. — И почему праздник начали без него?       — В данном случае, это не столько праздник, сколько своеобразные посиделки наложников гарема, которые повелел устроить хасеки с позволения Повелителя, — Кихён пожимает плечами, наблюдая за танцующими омегами и гаммами в центре большого зала. — И нет, султан Ли Хёкджэ сегодня не придёт, но должны прийти его супруги. Повелитель не так давно отправился на охоту вместе со своими старшими детьми. В первый раз за последнее время он выбрался из дворца, чтобы провести время со своими шехзаде, хвала Аллаху…       — Ох, на охоту… — повторяет рыженький хатун, поджимая губы и стараясь убедить самого себя, что он ничуть не расстроился. — «Нечего грустить, так даже лучше. Чем меньше он будет про меня вспоминать, тем меньше развлечений мне придётся придумывать», — не особо убедительно полагает Донхэ, понимая, что, возможно, этот маленький праздник тоже отлично поднял бы настроение местному правителю. Также парнишку очень заинтересовал вопрос количества детей у султана. — «Если у него четыре супруга и столько фаворитов, то наверняка и детей множество…» — с раздражением думает Донхэ, решая, что ему срочно нужно поразмыслить над чем-то другим. К счастью для омеги, вовремя возвращается Хёнвон, запыхавшийся и раскрасневшийся, с обувью для новоявленного хатун.       — Хасеки и валиде уже идут сюда, — омега с запахом винограда кратко поясняет Кихёну-калфе положение дел, и тот тут же подскакивает на ноги, спешно отряхивая свои штаны и отступая назад, к колонне, пока Хёнвон старается как можно быстрее помочь Донхэ переобуться на не менее диковинные, но более мягкие носатые туфли. — Донхэ-хатун, я тебя очень прошу, не натвори новых бед, ради Аллаха…       — Понял, не дурак, буду нем, как рыба, — ворчит Донхэ и, заметив, как суетится вдалеке Шивон-ага, взмахом руки останавливая музыкантов и зычно приветствуя пришедших, ради которых наложники прекратили разговоры и танцы, хатун встаёт с места, чтобы хорошенько рассмотреть всех, кто пришёл с уже знакомыми ему супругами султана.       Первым в общий зал гарема заходит Чонсу-султан, за которым, к большой радости хатун, следует Вуки, которого теперь следует называть Рёуком: парнишка явно ощущает себя не в своей тарелке, так как он то и дело озирается, оглядывая наложников, но, когда его взгляд натыкается на рыженького хатун в конце зала, омега с запахом клубники тут же с облегчением выдыхает, расправляя плечи, но при этом оставаясь на своём месте, за спиной валиде.       Чонсу-султан сегодня решил принарядиться без своей накидки, которую Донхэ видел на валиде прошлым вечером: статный омега с едва ощутимым запахом цикламена надел рубашку цвета, близкого к оттенку красного вина, расписанную мелкими хаотичными узорами и пятнышками, плотно застегнув её вплоть до воротника и свободно заправив концы в приталенные штаны, которые на удивление неплохо сочетаются с этими странными носатыми туфлями. Возможно, из-за того, что Чонсу-султан решил застегнуть все пуговицы на рубашке, на шее валиде нет никаких украшений, ровно как и браслетов, так как рукава рубашки прикрывают его тонкие запястья, но зато свои сапфировые серьги Чонсу-султан сменил на изящные серёжки, состоящие из тонких цепочек с крошечными золотыми цветочками в мочках. Вдобавок, валиде надел кольцо с сапфиром на указательный палец на свою левую руку, и что-то подсказывает Донхэ, что это украшение многое значит для Чонсу-султан.       Как и вчера, на лице красивого омеги практически нет макияжа, только немного персикового оттенка нанесено в уголках глаз, словно едва заметная дымка окутывает его проницательный взгляд, да тонкий контур губ подведен близким по оттенку цветом. Но, судя по всему, в приготовлении Рёука к празднику слуги пользовались той же логикой, что и Хёнвон, так как другу Донхэ лишь тонко подвели глаза да придали небольшого румянца его бледной от волнения коже. Вдобавок, наряд нового слуги валиде-султан ему немного большеват: рыженький парень прекрасно осведомлён о телосложении своего друга, потому ему не стоит большого труда догадаться, что рубаха бежевого цвета, расписанная яркими крупными бутонами цветов, великовата для Рёука, потому её края подвернули за пояс туго затянутых штанов таким образом, чтобы слуга не казался «утонувшим» в этом облачении. Донхэ практически уверен, что портные не успели подготовить новую одежду для Рёука, и, возможно, в этом есть вина и самого хатун, внезапно захотевшего устроить праздник, но, наверное, со временем всем обитателям дворца придётся смириться с тем, что новый фаворит султана сперва делает, а уже потом, возможно, думает о последствиях.       Следом за Чонсу-султан в зал заходит хасеки-султан, сопровождаемый двумя уже знакомыми Донхэ слугами: одного, как хатун помнит, зовут Хвитэк, а имя второго, помоложе, осталось для парнишки неизвестным. Донхэ поражается всему происходящему: он каждый раз думает, что Хичоль-султан не может быть ещё красивее, но при очередной встрече с хасеки парнишка видит, насколько он ошибается — этот супруг султана вполне осведомлён о том, насколько он прекрасен, и, кажется, столь властный омега умеет пользоваться этим фактом в полной мере.       В этот раз на хасеки плотная рубашка небесно-голубого оттенка, которая вместе с тонкой цепочкой, вплетённой в густые чёрные волосы, как будто придаёт этому чарующему омеге некую кротость и, Донхэ бы даже не побоялся использовать слово «невинность», если бы парнишка не знал, насколько опасным и суровым может быть этот мужчина. Никаких узоров, лишь поблёскивающий от пламени свечей материал, и лёгкая накидка поверх, более тёмного оттенка. Донхэ рефлекторно ищет взглядом рубиновые украшения, которые он видел на хасеки уже два дня подряд, и находит лишь браслет из этого набора на руке молочнокожего омеги с запахом клюквы. Хатун бы показалось, что подобное сочетание цветов в образе странное и неуместное, но хасеки сам, или с помощью своих слуг, точно подобрал оттенок для того, чтобы подкрасить свои губы, так что в целом всё смотрится очень гармонично.       Слуги хасеки же остались в своих нарядах, видимо, не успев или не пожелав их сменить, но хоть немного подкрасились для праздника: Хвитэк тонко подвёл глаза и нанёс чуть рыжеватого румянца на щёки, а второй омега, с которым Донхэ всё ещё не знаком, добавил синеватого цвета на свои верхние веки и прибрал волосы, закрепив их небольшой тёмно-синей ленточкой. Но было в этом слуге кое-что такое, что особенно привлекло внимание нового хатун — рядом с этим парнем, беседуя друг с другом, в гарем заходят два гаммы лет одиннадцати, практически одинаковые, как две капли воды: светлокожие, с пухловатыми губами, похожими на форму губ Хичоля-султан, и с подозрительно знакомым Донхэ внимательным взглядом немного заострённой формы в уголках глаз. Отличаются гаммы лишь цветом волос и одеяниями: один из них, то и дело чуть ли не подскакивающий на ходу, как будто желающий тут же сорваться с места и пуститься вскачь, со знакомым парнишке глубоким синим оттенком волос, в сероватой рубашке, покрытой мелкими узорами, заправленной в полосатые штанишки, а второй, немного спокойнее — черноволосый, с удивительно густыми прядями, которыми мальчик старается прикрыть немного неэстетичные ушки, одетый в просторную сиреневую рубашку безо всяких узоров, но зато с интересной мелкой шнуровкой на груди и на рукавах, в идентичных свободных штанишках. Запахи гамм Донхэ пока не может отличить, так как на таком расстоянии понять, кому какой аромат принадлежит, довольно непросто, но когда эти мальчишки, выступая из-за спины Хичоля-султан, словно по команде поворачивают головы и внимательно смотрят именно на него, хатун невольно сглатывает, догадываясь, что происходит:       — «Неужели это — дети султана Ли Хёкджэ и Хичоля-хасеки?»

***

      — Это Тэян-султан и Тэмин-султан, — подсказывает Хёнвон, когда Донхэ несмело спрашивает его о двух гаммах, которые садятся за стол рядом с Хичолем-султан и валиде-султан, и начинают болтать с тем слугой, помладше, который пришёл вместе с ними. — Это младшие дети хасеки и нашего Повелителя.       — Да, султан Ли Хёкджэ не взял их вместе со старшими детьми на охоту, так как они ещё слишком малы, чтобы самостоятельно держаться в седле и преследовать дичь, — тихо произносит Кихён-калфа, вставая за спиной нового хатун и мягко, еле заметно подталкивая его вперёд, к столику, где сидят супруги султана. — Тебе нужно подойти и поздороваться с ними. Только держи язык за зубами и не вздумай обратиться к своему другу прежде, чем поприветствуешь супругов султана, понял?       — Понял, — вздыхает Донхэ, после чего аккуратно поправляет на себе тонкую накидку и, заметив, как валиде неспешным движением руки подзывает его ближе, решает проявить послушание и осторожно проходит через весь зал, стараясь не натыкаться на танцующих наложников, чтобы подойти к супругам султана и, помня о местных правилах поведения, вежливо поклониться, стараясь при этом не коситься взглядом на хасеки, уставившегося на него.       — Поздравляю тебя с новым статусом, Донхэ-хатун. Теперь ты — один из фаворитов нашего Повелителя, — прохладно, но довольно мягко и, по крайней мере, не враждебно произносит Чонсу-султан и, подманив к себе Рёука, держащего в руках небольшую шкатулочку, принимает её из рук своего слуги и открывает эту шкатулку перед Донхэ, демонстрируя ему крупную брошь в виде бабочки, раскинувшей свои округлые крылья, усыпанные мелкими фианитами. — Это тебе, хатун.       — Какая красивая… — ахает Донхэ, рассматривая красивую брошь и, медленно протянув руку, аккуратно вынимает украшение из шкатулки, проводя пальцем по поблёскивающим драгоценным камням. — Благодарю Вас, валиде. Я бы надел её сейчас, но очень боюсь повредить тонкую накидку…       — Тебе необязательно надевать её прямо сейчас, Донхэ-хатун. Это теперь твоё украшение, и ты волен носить его, когда пожелаешь, — терпеливо и так же спокойно произносит Чонсу-султан, продолжая протягивать наложнику шкатулку. — И это тоже возьми. Хранить украшения в сундуке не очень удобно, правда?       — Да, Вы правы. Благодарю Вас, — хатун искренне благодарит валиде, принимая шкатулку из его рук и, убирая брошь вовнутрь этой небольшой шкатулочки, закрывает её, после чего, не сдержавшись, парнишка аккуратно проводит пальцем по расписной крышке, ощущая, насколько приятно держать эту вещицу в руках. — И… Вы же помните, что… Рёук…. мой лучший друг? Можно мне поговорить с ним наедине?       Хичоль-султан не может удержаться от еле слышного смешка, из-за которого его дети, переставая болтать со своим слугой, наконец, обращают внимание на Донхэ-хатун и с любопытством таращатся на него, пока новенький фаворит подошёл так близко. Теперь, когда и сам рыжеволосый парнишка может получше присмотреться к этим близнецам, он находит в гаммах новое отличие — запахи. Синеволосый парнишка, который постоянно ёрзает на диванчике, как будто в нём бушует ветерок, пахнет сочной зимней рябиной, тогда как второй близнец, более спокойный и тихий, отчётливо пахнет цветущей липой. Правда, в данный момент запахи говорят хатун очень мало: он до сих пор с трудом отличает ароматы даже тех, с кем, так или иначе, довольно часто сталкивается в гареме, так что на то, чтобы запомнить особенности и запахи всех обитателей дворца, потребуется много времени.       — Конечно, Донхэ-хатун, — судя по всему, в просьбе паренька валиде не находит ничего подозрительного, так как он согласно качает головой и оборачивается к своему слуге. — Рёук, ты можешь пойти присесть вместе с хатун. Я позову тебя, если ты понадобишься.       — Да, валиде, — в отличие от самого Донхэ, Рёук удивительно быстро запомнил местные правила, так как тут же поклонился Чонсу-султан, отступая немного назад, к общей части просторного зала, и выжидающе посмотрел на своего друга, дожидаясь, когда тот наконец последует его примеру. Ну и, понимая, что разговор закончен, Донхэ, от радости забыв, что он хотел поблагодарить Хичоля-султан за этот праздник, тоже решает поклониться на прощание и тут же следует за тихим омегой, уводя его на тот неприметный диванчик в самом краю зала.       — Айден, наконец-то я увидел тебя! — Рёук, как только другие наложники теряют к ним интерес и возвращаются к танцам и веселью, тут же крепко обнимает хатун за плечи, едва друзья успевают присесть на диванчик. — Я так за тебя беспокоился… Ты в порядке? Султан тебя не обижал?       — Я… — парнишка чуть было не отзывается на своё прошлое имя, но многозначительное покашливание Кихёна-калфы неподалёку приводит Донхэ в здравое состояние рассудка: теперь им нужно позабыть о греческих именах, хотя бы до того момента, пока они не осуществят свой план побега, который ещё необходимо разработать. — Н-нет, не обижал. И он сказал, что теперь меня зовут Донхэ. Забавно, правда?       — Ой, точно, ты же теперь Донхэ-хатун, — невысокий омега с запахом клубники лишь покачивает головой, оглядывая своего друга с головы до ног. — Расскажи мне всё, что с тобой произошло за эти сутки. Тот калфа практически ничего мне не сообщил, так что я ужасно волновался. Раз ты теперь фаворит султана, то вы… провели ночь вместе, да?       Хатун заминается, не зная, как ему быть: он не сомневается, что Рёук сохранит его секрет любой ценой, но в простодушном Хёнвоне парнишка не был так уверен. Более того, чтобы говорить о подобных вещах, Донхэ стоит озаботиться о том, что их не услышит никто посторонний, а для этого нужно как можно менее навязчиво сплавить его доброго слугу.       — Ой, Хёнвон, наверное, мои туфли здесь будут ужасно мешать, — рыженький омега, сколько себя помнил из жизни в Греции, довольно неплохо врал своему хозяину, но сейчас Донхэ кажется, что он лжёт, как маленький ребёнок, наивно и неумело, хоть и другого выхода сейчас хатун не видит. — Можешь отнести их вместе со шкатулкой в комнату? Я бы не хотел случайно уронить или повредить подарок валиде…       — Да, Донхэ-хатун, сейчас отнесу, — сероволосый омега лишь широко улыбается и, кротко поклонившись, как будто догадываясь, что супруги султана на них смотрят, Хёнвон аккуратно берёт туфли в одну руку, а второй бережно принимает шкатулку, очень осторожно поднимаясь со своим ценным грузом на верхний этаж. Донхэ лишь шумно вздыхает: он так и не понял, поверил ли Хёнвон в его липовый повод отослать своего слугу, или же обман был раскрыт на поверхности. В любом случае, пока рядом нет никого, кроме Кихёна-калфы, хатун стоит поторопиться и поделиться с Рёуком последними новостями.       — Рёук, я буду говорить тихо, так что слушай меня очень внимательно и не перебивай, — просит парнишка, снизив тон своего голоса и вынуждая понятливого омегу немного наклониться к нему для более доверительной беседы. — На самом деле султан отослал меня вскоре после тебя, но…       — Донхэ-хатун, — Кихён-калфа за его спиной коротко шипит, явно забеспокоившись, что этот новенький сейчас расскажет о своих приключениях всему гарему, но Донхэ лишь недовольно поджимает губы, покосившись на калфу:       — Не привлекай к нам лишнего внимания, пожалуйста. Рёуку можно доверять, он знает меня даже лучше, чем я сам. Хёнвон же ничего не знает — и так будет лучше для всех.       — Делай, что хочешь, хатун, — вздыхает парень с персиковым оттенком волос — и аналогичным запахом, отступая ближе к колонне и очевидно смирившись с натурой своенравного омеги. — Только за своими секретными беседами не прослушай сигнал от меня, когда стоит замолчать или сменить тему.       — Мне и этого хватит. Благодарю тебя, — торопливо и без тени раздражения добавляет Донхэ, успокаиваясь и понимая, что лишаться такого союзника и возможного наставника, как Кихён-калфа, определённо не стоит. По крайней мере, своеобразные извинения за непослушание, выраженные в форме благодарности за помощь, калфа, чуть помедлив, всё-таки принимает и мелко качает головой, возвращаясь к наблюдению за залом.       — Так вот. Султан Ли Хёкджэ, как только отослал тебя с валиде, заключил со мной сделку: если я буду веселить его в каждую нашу встречу, то он не будет вызывать меня на ночь, — тут же принимается рассказывать Донхэ, повернувшись к своему немногословному другу. — И, я так понял, что слуг своих супругов он на ночь тоже не вызывает, так что я предположил, что ты будешь в относительной безопасности. А затем он дал мне новое имя и сказал Кихёну-калфе, что теперь я — хатун, хоть мы и не провели ночь вместе. Ну и затем Кихён-калфа отвёл меня к себе и предложил помощь. Мы придумали, как защитить Мина от возможного гнева хасеки и этого вредного евнуха, а Хёнвона мне пришлось взять в свои слуги, так как он помог мне выбраться из темницы…       — Онью, конечно, рассказал мне, что тебя освободил из темницы валиде по просьбе Хёнвона, но я отказывался в это поверить, хоть это и вполне в твоём духе, — вздыхает парнишка, поправляя воротник своего большеватого одеяния. — Хёнвон — это тот омега, который помог тебе в банях? И должен ли я спрашивать, как ты вообще оказался в темнице?       — Шивон-ага меня туда отправил, а Хёнвон пошёл за нами и упросил валиде освободить меня, — фыркает Донхэ, неосознанно потирая свои запястья, которые начали чесаться при упоминании строгого евнуха. — Я очень волновался, что хасеки попробует отыграться на Мине из-за меня, а раз валиде тут один из самых уважаемых обитателей дворца, то я решил, что тебя он не тронет…       — Вообще, Онью хорошо отзывается о Хичоле-султан. — задумчиво отвечает омега с запахом клубники, украдкой оборачиваясь на супругов султана, сидевших вдалеке. — Кажется, там его младшие дети. Онью сказал, что хасеки строгий, но справедливый и, в чём-то, даже более участливый, чем валиде. А вот Шивон-ага, как я понимаю, немного ворчливый из-за своих обязанностей. Говорят, что он был таким и до появления хасеки-султан во дворце.       Донхэ хочется перебить Рёука и доказать ему, что Хичоль-султан — гордый и тщеславный омега, но пока что прямых доказательств у парнишки нет: хасеки до сих пор не попытался избавиться от нового хатун самостоятельно, сам назначил для него наставника, и даже дал подсказки касаемо того, как распоряжаться дарами султана — и устроил праздник за свой счёт. — «Я же хотел поблагодарить его…» — некстати вспоминает Донхэ, решая, что он подойдёт к хасеки хотя бы в конце вечера.       — Рёук, валиде собирается уходить. Тебе пора, — тихо подсказывает Кихён-калфа, постаравшись незаметно подойти к говорящим поближе. Охнув от неожиданности, Донхэ растерянно смотрит в глаза не менее взволнованного Рёука: при калфе говорить об их дальнейшей судьбе и возможном побеге было бы верхом безумия. Но им нужно постараться назначить друг другу новую встречу, и Донхэ пока не знает, как это будет сделать лучше всего.       — От меня ждут, что я буду безвылазно заниматься в своей комнате, так что я постараюсь попозже как-нибудь связаться с тобой и Мином, — предлагает хатун, поднимаясь с места вместе со своим другом и ещё раз обнимая его за плечи. — Если Онью — хороший человек, то держись его и валиде. И береги себя, Рёук.       Парнишка крепко обнимает Донхэ в ответ и, как только Кихён ещё раз напоминает слуге, что тому следует идти вместе с валиде, Рёук коротко прощается и, повернувшись на пятках, спешит за Чонсу-султан, чтобы не заставлять его ждать.       — Думаю, эти рассказы о твоих приключениях были явно лишними, — ворчит калфа, когда Донхэ, немного погрустнев, присаживается обратно на диванчик. — Ну да это, видимо, не моё дело. Попробуй хотя бы сладости, раз уж ты так рвался организовать этот праздник.       — Не волнуйся, Рёук не выдаст ни тебя, ни меня, — уверенно отвечает парнишка, провожая своего друга взглядом и замечая, что Хичоль-султан, сопровождаемый Хвитэком, тоже покидает зал, однако, оставляет в помещении гарема своих детей, которые без контроля хасеки тут же разбегаются в разные стороны по залу, из-за чего слуга, сопровождающий их, лишь беспомощно вертит головой, не зная, за кем бежать в первую очередь. — Он скорее умрёт за меня. И я за него тоже готов умереть, если потребуется.       — Какие пафосные слова, — насмешливо фыркает Кихён, подходя к столику, с которого он аккуратно берёт тарелочку с небольшими квадратными подушечками, украшенными каплями джема и присыпанными чем-то белым. — Вот, попробуй. Лучше всего сейчас занять свой рот с пользой, чтобы не болтать лишнего.       — А что, валиде и хасеки уже ушли? — любопытствует возвратившийся Хёнвон, приближаясь к Донхэ и присаживаясь рядом с ним на диванчик. — Ну что, как там твой друг, ему нравится у валиде?       — Да, он отлично справляется, — бубнит хатун, решая, что сейчас — самое время прислушаться к совету Кихёна-калфы, и принимаясь жевать немного вязкую, но мягкую и довольно необычную сладость, без излишней зубодробительной приторности. — Как же это вкусно… Хёнвон, ты должен это попробовать!       — Кихён-калфа, ты видишь это? — посмеивается омега, взяв с большого блюда парочку сушеных фиников и аккуратно откусывая от них кусочки, ловко высвобождая косточки. — Потом скажешь Чангюну-ага, что я не вру, и Донхэ готов язык проглотить от его стряпни?       — Хёнвон, если будешь слишком часто юлить перед нашим поваром, он вообще обленится, — продолжает ворчать калфа ровно до той поры, пока Донхэ не протягивает ему небольшую гроздь винограда. — Донхэ, я тут работаю, вообще-то.       — Насколько я понял, калфы командуют наложниками, но слушаются хатун, — довольно произносит рыженький омега, вкладывая виноградинки в руку недовольного калфы. — Супругов султана здесь нет. Если что — скажешь, что это мой приказ. Торчать столько времени без еды — это издевательство, так что ешь, и без возражений.       — Вот ведь, выучил на свою голову, — калфа лишь покачивает головой, но, пользуясь тем, что в этом отдалённом закутке мало кто обращает на них внимание, сдаётся и украдкой отрывает виноград с грозди, начиная лакомиться сладкими ягодами, хоть и по одной штучке за раз, чтобы успеть всё проглотить, если Шивон-ага или кто-то из других евнухов подойдут ближе. — Вообще-то, я не простой калфа и тебе следует слушаться меня. Но этому ты научишься позже. А пока — наслаждайся праздником.       — Ну наконец-то хотя бы несколько минут я проведу без наставлений, — посмеивается Донхэ, поворачиваясь к своему слуге, раз Кихён снова решил отойти подальше, на свой пост. — Хёнвон, а где твои друзья, Сюмин и Чондэ? Пусть садятся с нами.       — Они… они не здесь, — замялся парнишка с седыми волосами, тихо вздыхая. — Они были слугами одного из супругов султана. Прости, Донхэ, но им пока сложно вернуться к праздной жизни гарема.       — «Были»? — омега с запахом грейпфрута тут же цепляется за неосторожно брошенное слово, невольно насторожившись. — И кому же они впали в немилость? Неужто хасеки их отослал от себя? Валиде не похож на человека, способного на подобное…       — Донхэ, тише, — Хёнвон помрачнел, решая занять себя тем, чтобы налить для Донхэ в кружку немного шербета из кувшина. — Сейчас я болтнул лишнего. Большее я пока не могу тебе сказать. Когда ты сможешь прочитать наши летописи, ты многое поймёшь, только наберись терпения, я прошу тебя.       Донхэ понимает, что сейчас он подбирается к разгадке, связанной, возможно, с тем самым четвёртым супругом султана Ли Хёкджэ. — «Эти ребята такие милые… Нет, Чонсу-султан или Хичоль-султан не могли их отослать», — рассуждает Донхэ, продолжая оглядывать зал с танцующими наложниками. — «Возможно, японский принц тут тоже не при чём… Тогда остаётся…»        — Хатун так смотрят на тебя, — пользуясь возможностью сменить тему, Хёнвон отвлекает рыженького омегу, украдкой кивая в сторону диванчика на противоположной части общего зала, где сидят те самые хатун с верхнего этажа, которых Донхэ увидел вчера ночью, перед сном. — Не хочешь подойти поздороваться с ними?       — Знаешь… не очень-то и хочу, — честно признаётся Донхэ, решая пока не упорствовать в нежелании слуги говорить о четвёртом супруге Ли Хёкджэ. — Какие-то они самодовольные. Ты знаешь, как их зовут?       — Разумеется, знаю, — удивлённо отвечает омега с запахом винограда, наклонившись ближе к Донхэ, чтобы не провоцировать наблюдающих за ними хатун. — Тот, что пониже ростом — Кино, а второй — Исин.       Рыженький парень благодарно кивает, настороженно рассматривая омегу и гамму, которые не менее открыто таращатся на него в ответ. От той стороны отчётливо несёт кипарисом и сакурой, и, к сожалению Донхэ, пока он не может понять, кто из хатун чем пахнет, но это он сможет узнать и позже. Невысокий гамма, Кино, кажется парнишке более приветливым, хотя этот темноволосый фаворит с аккуратным, будто выточенным личиком, не испытывает никакой радости при виде нового хатун. Стараясь быть дружелюбным, Донхэ приветливо улыбается ему и берёт со стола кружку с шербетом, жадно делая несколько глотков, чтобы утолить жажду. Кажется, за этими вопросами хатун потерял чувство самоконтроля и съел слишком много сладостей.       — Кино — самый удачливый из последних хатун. Повелитель вызывал его на ночь несколько месяцев подряд, — без тени зависти и с каким-то даже уважением произносит Хёнвон, замечая, что Донхэ продолжает рассматривать хатун на противоположном конце зала. — Правда, его течки и гон Повелителя так и не совпали, к сожалению. Наверное, у них были бы красивые дети. А Исина султан вызывал всего один раз.       Донхэ же, переставая рассматривать Кино, гамму в плотной тёмной рубашке в мелкую полоску, украшенную простым поясом из той же ткани, повязанной на узкой талии, и заправленную в светлые облегающие штаны, тем временем убеждается, что, если судить по недовольному взгляду этого хатун, он определённо не желает видеть новенького на этом празднике, но, по крайней мере, не кажется настроенным враждебно, в отличии от второго хатун — Исина.       Этот омега с короткой стрижкой каштановых волос, казалось, усыпан золотом с головы до ног — Исин как будто решил надеть на себя всё содержимое своего сундука, из-за чего он напоминает Донхэ какого-то греческого бога из мифов и легенд, что хатун кажется невероятно смешным. Несдержанно захихикав, он с любопытством рассматривает закипающего от неприязни омегу, высокого и подтянутого, с удивительно гладкой кожей ровного тона, одетого в странную рубаху из шёлка оттенка старой позолоты, из-за чего Исин всё больше кажется пареньку похожим на статую Плутоса из греческих храмов. Но смех Донхэ прерывает тихий голосок откуда-то сбоку:       — Я тебя раньше здесь не видел. Кто ты такой?       Осекаясь, хатун тут же оборачивается и натыкается взглядом на любопытное выражение лица одного из близнецов, подошедшего совсем близко. Мальчик с тёмными волосами, пахнувший липой, с интересом наклоняет голову немного набок и покачивается на носках, дожидаясь ответа от новенького хатун.       — Меня зовут Донхэ-хатун, — рыжеволосый омега не знает, стоит ли ему подняться с места или нет, ведь Хёнвон, увидев из-за плеча Донхэ, кто к ним подошёл, тут же подскочил с диванчика и вежливо поклонился пришедшему юному гамме, но, кажется, эти формальности мальчику мало интересны, потому хатун лишь торопливо вытирает свои губы тыльной стороной руки, чтобы избавиться от возможных крошек, и добавляет:       — А ты… тебя зовут Тэмин?       — Нет, я — Тэян, — весело смеётся мальчик, махнув рукой куда-то в сторону. — Тэмина сейчас пытается найти Хансоль.       — Прости, малыш, я вас пока путаю, — без какой-либо мысли в голове отвечает Донхэ, продолжая улыбаться мальчику и с удивлением косясь на Хёнвона, который пытается привлечь его внимание и указать ему на молодого слугу хасеки, который приближается к ним. — Что такое? Это и есть тот самый Хансоль?       — Да, видимо, Тэмина он так и не смог найти, — хихикает парнишка, очень естественно и широко улыбаясь. — Нас же так просто отличать, Донхэ-хатун: у меня волосы темнее, а у Тэмина — светлее, почти как у папы. Вот, видишь?       Одновременно со своими словами Тэян наклоняет голову, демонстрируя Донхэ свою тёмную макушку, а хатун, неожиданно развеселившись, многозначительно хмыкает и, протягивая руку и придерживая мальчика за плечо, чтобы он не упал, внимательно изучает представленный ему вид. После, решая ещё немного изобразить из себя исследователя, Донхэ, вспоминая одного из греческих учёных, которых он временами видел на пристани, озадаченно покачивает головой и хмурит брови, произнося:       — И правда, как же я мог так оплошать…       — Кхм, Донхэ-хатун, — подошедший омега, Хансоль, пахнувший парным молоком, старается как можно осторожнее вклиниться в разговор. — К сыну Повелителя следует обращаться — Тэян-султан.       — О, прошу прощения, Тэян-султан, — Донхэ так и не поднимается с места, проверяя свою догадку о том, что мальчику со всеми этими статусами и обращениями ужасно скучно, и двигается на диванчике, похлопав рукой рядом с собой. — И благодарю Вас, что научили различать Вас и Тэмина-султан. Надеюсь, Вы простите мне мою ошибку и присядете со мной в знак примирения?       — Конечно, ведь никто не слышал этого. Верно, Хансоль? — мальчик с любопытством косится на замявшегося слугу, а Хёнвон, у которого этот юный омега с запахом парного молока ищет поддержки, лишь беспомощно разводит руками, не зная, что тому посоветовать в данной ситуации. Наблюдая за развернувшейся дилеммой, рыженький хатун лишь тихо хихикает, прикрывая рот ладонью и двигается ещё немного:       — Кажется, они абсолютно не знают, что с нами делать. Верно, Тэян-султан?       — А ты забавный, Донхэ-хатун, — мальчик продолжает улыбаться и охотно присаживается на край диванчика, с явным интересом рассматривая блюдо с фруктами. Для Донхэ кажется удивительным то, что парнишка совершенно игнорирует сладости, которые здесь невероятно вкусные, но ещё больше хатун удивляет то, что сын местного правителя не может просто взять со стола то, что хочет. — «Какие же тут правила для детей Ли Хёкджэ?» — задумывается рыженький омега с запахом грейпфрута, но вслух произносит совсем другое:       — Тэян-султан, хочешь персик?       — Очень хочу, Донхэ-хатун! — мальчик тут же оживился и жалобно посмотрел на своего нового знакомого, едва ли не глотая слюни от того, как Донхэ берёт с блюда свежий и сочный фрукт. Но слуга хасеки, которого Тэян назвал Хансолем, тут же засуетился, снова пытаясь вклиниться в разговор:       — Донхэ-хатун, хасеки не разрешает близнецам кусочничать со стола, так как они потом не будут нормально ужинать.       — Ох, правда? — Донхэ с сочувствием смотрит на мальчика, не зная, что ему предпринять. — «Будь у него аллергия — Хансоль бы наверняка сказал мне об этом», — убеждён хатун. — «Значит, дело в чём-то другом…» С другой стороны, в дотошности Хичоля-султан парнишка уже ни за что бы не усомнился, так что подобное распоряжение не кажется ему удивительным, а завести себе маленького друга Донхэ никак не повредит, потому, игнорируя всякий здравый смысл и собственную интуицию, которая взывает его хорошенько подумать, рыженький омега предлагает первый выход из ситуации, который приходит ему в голову:       — Ну, ты же готов пообещать Хансолю, что хорошо поужинаешь, если я дам тебе персик, правда ведь, Тэян-султан?       — Конечно, я обещаю! — Тэян принимается активно кивать, умоляюще посмотрев на слугу. — Ну пожалуйста, Хансоль! Даю слово члена правящей династии! Когда вернётся мама — неизвестно, а я так хочу персик…       — Ну что мне с Вами делать, Тэян-султан, — юный слуга уже даже не обращает внимания, что новый хатун не обращается к одному из детей Повелителя на «Вы»: видимо, достаточно того, что умница-Донхэ упоминает статус этого гаммы. — Хорошо, но только половинку персика, Донхэ-хатун.       — Договорились, — парень решает не перечить слугам хасеки и, чтобы самому ненароком не порезаться, предлагает Хёнвону порезать фрукт, чтобы вынуть косточку, на что сероволосый омега тут же соглашается, осторожно нарезая сочный персик, чтобы не брызгать соком во все стороны. Довольный мальчик тут же хватает свою половину персика и с удовольствием откусывает кусок, принимаясь болтать ногами. Донхэ наблюдает за Тэяном с неожиданно возникшей теплотой, которую он не может объяснить. — «Возможно, у меня тоже были младшие братья…» — задумывается хатун, стараясь не погрустнеть при мальчике. — «Надо постараться вспомнить о себе хоть что-то…»       — Донхэ-хатун, а ты почему не ешь? — любопытно вопрошает мальчик и, вздрагивая от неожиданности, рыженький парень тут же подхватывает вторую половину персика, откусывая от неё большой кусок.       — Почему не ем? Ем, — сочный фрукт, как оказалось, утоляет жажду не хуже шербета, потому, хорошенько прожевав кусок, Донхэ предлагает двум слугам присесть рядом, на что те с неохотой соглашаются, продолжая настороженно наблюдать за происходящим разговором. Но, кажется, ни Тэян, ни Донхэ не обращают на эту слежку никакого внимания, завязав обыденную болтовню во время поедания половинок персика на этом спонтанном небольшом празднике.       — Говорят, что султан Ли Хёкджэ отправился со своими старшими детьми на охоту, — припоминает Донхэ, решая узнать получше, какие у столь властного мужчины взаимоотношения со своими детьми. — А почему он не взял вас с Тэмином-султан?       — А, папа говорит, что мы ещё слишком маленькие, чтобы преследовать добычу, — без обиняков отвечает Тэян-султан, откусывая ещё кусочек от половинки персика. — Он поехал с шехзаде, нашими старшими братьями. Они уже большие и хорошо стреляют из лука. А мы только начали обучаться бою на мечах. Что нам, в зайцев на скаку мечи кидать на манер копья?       — Только если привязать меч верёвкой к седлу, а то кузнецам придётся работать без отдыха, — задумчиво отвечает Донхэ, потирая пальцами, не покрытыми соком персика, свой подбородок под звонкий смех мальчика. — Мечей на вас тогда не напасёшься. А вообще, много у вас братьев, Тэян-султан?       — О, довольно много, — темноволосый гамма ёрзает на диванчике, чтобы устроиться поудобнее и пересчитать всех своих близких родственников. — Два родных старших брата-шехзаде, ещё один шехзаде — сын Чонсу-султан, и в Японском королевстве у Джеджуна-султан двое детей немногим младше нас.       — Ого, действительно много, — многозначительно произносит рыженький хатун, отметив для себя, что мальчик не упомянул детей от того загадочного четвёртого супруга султана, но вслух пока вопросы на эту тему решил не задавать. — Наверное, здорово жить в большой семье?       — Когда как, честно говоря, — удивительно серьёзно отвечает Тэян, доев свою часть персика и принимаясь облизываться, вытянув липкие руки вперёд, чтобы не запачкать одеяние. — Все мы разные по характеру, так что каждый в чём-то хорош или надоедлив. Ну, и чем старше братья, тем меньше шансов, что с тобой поиграют. Хотя мне в этом плане повезло — с Тэмином не соскучишься…       — Ох, мне же Тэмина-султан надо найти! Тэян-султан, дождитесь меня здесь, — спохватывается Хансоль и, подскочив на месте, стрелой бросается наружу, туда, где, по его мнению, может прятаться второй близнец. Донхэ и Тэян загадочно переглядываются и лишь негромко смеются, пока Хёнвон протягивает хатун небольшие платочки, чтобы можно было протереть руки и рот, избавившись от липкости персикового сока.       — Говоришь, как взрослый, — Донхэ определённо хочется расположить мальчика к себе и, пока безрассудство и смелость не покинули его, рыжеволосый парнишка быстро протирает свои руки и губы с подбородком одним платком, а затем, уже чистым руками, берёт второй платок, чтобы помочь Тэяну справиться с этим липким соком.       — Мама учит нас серьёзности, хоть у него это и не всегда получается, — отзывается мальчик, не возражая, что малознакомый общительный хатун ему помогает протереть руки и лицо. — Вообще, на самом деле мы с Тэмином неплохо держимся в седле: мы часто выбирались с султаном и с мамой на конные прогулки, но на охоту нас пока не берут.       После этих слов Тэян чуть поджимает губы, не скрывая, что его немного расстраивает, но не раздражает этот факт, так что Донхэ перестаёт переживать и, наверное, впервые за всё время во дворце парень ощущает себя легко и практически свободно, за простой болтовнёй, пока темноволосый гамма не добавляет:       — Но, учитывая, что папа столько времени сидел в комнате Химчана-султан, практически не выходя наружу… Мы рады, что он хотя бы на охоту пожелал выбраться. Может, скоро он и с нами захочет снова поиграть…       — Химчан-султан? — с любопытством вопрошает Донхэ, оглядываясь и с удивлением замечая, как побледнел Хёнвон, паническими жестами пытающийся показать хатун, чтобы тот замолчал. — А кто это такой? Он сегодня здесь?       — Химчан-султан… он был четвёртым супругом папы, — уже тише добавляет Тэян, вперёд своего нового знакомого догадавшись, что пытается показать им слуга, но всё-таки продолжает говорить, раз уже начал. — Год назад он ушёл от нас к Аллаху…       — Тэян, это что такое?! — вдалеке раздаётся гневный окрик Хичоля-султан: хасеки, со взглядом, не предвещающим ничего хорошего, быстрым шагом приближается к говорившим, и мальчик тихо ойкает, однако, продолжая оставаться на месте. Донхэ не наблюдает рядом Кихёна-калфы, а за спиной Хичоля семенит Хансоль, с лицом, белым, как полотно: судя по всему, за потерю своих подопечных, слуге сильно влетело.       — Хасеки-султан, мы просто немного поговорили, пока Хансоль отправился на поиски Тэмина-су… — начинает было говорить Донхэ, но этот властный омега с запахом клюквы бросает настолько гневный взгляд в его сторону, что хатун решает не продолжать свои объяснения — и по возможности вообще не шевелиться, чтобы не нарваться на гнев хасеки.       — Тэян, попрощайся с Донхэ-хатун и ступай с Хансолем. Нам пора, — ровным, хорошо скрывающим истинное настроение хасеки тоном произносит Хичоль-султан, после чего делает шаг в сторону, чтобы мальчик мог выйти, и Тэян тут же слушается этого недовольного омегу, вставая с диванчика и подходя к Хансолю, махнув рукой Донхэ на прощание:       — Пока, Донхэ-хатун, благодарю за персик!       — Пока, Тэян-султан, рад был с тобой познакомиться! — Донхэ, несмотря на страх, который он испытывает при виде взбешённого хасеки, всё-таки решает быть вежливым и дружелюбным с мальчиком и дальше, чтобы тот не решил, что делает что-то плохое. — «Ну съел он половину персика, что с того-то?» — искренне недоумевает хатун, пока мальчик и юный слуга не покинули зал, а близсидящие хатун и наложники — не скрылись из глаз, перебравшись как можно дальше от возможного гнева Хичоля-султан.       — И о чём вы говорили, Донхэ-хатун? — Хичоль убийственно медленно произносит каждое слово, чуть ли не обнажая свои белоснежные зубы, как будто от любого неверного движения Донхэ хасеки вопьётся этими зубами в его горло — и вырвет огромный кусок. Донхэ старается не показывать, как быстро бьётся его сердце, как у того самого зайца на охоте, но помочь ему некому — Кихён-калфа куда-то отлучился, а и без того бледный Хёнвон сейчас не решается вымолвить ни звука, так что парнишке придётся справляться самому. Ещё и мысль о том, что последний супруг султана погиб, так и не выходит из головы Донхэ, но ему, так или иначе приходится собраться с мыслями, чтобы ответить:       — Тэ… Тэян-султан просто подошёл познакомиться и я предложил ему персик, и…       — Какой ещё персик? — тон голоса Хичоля становится ещё ниже, с плохо скрываемым рычанием, так что Донхэ понимает — хасеки в бешенстве. — Ты заходишь слишком далеко, хатун. Держись подальше от детей Повелителя, и особенно от моих, ты понял меня?       — Хасеки, Тэян-султан пообещал Хансолю, что он хорошо поужинает… — Хёнвон робко пытается вступить в разговор, и Донхэ никак не успевает этому помешать, так как даже ему понятно, что в этот раз его слуга не сумеет помочь хатун, если Хичоль сорвётся на них. Но, к его удивлению, от голоса высокого омеги хасеки как будто берёт себя в руки и резко выпрямляется, недовольно зыркнув в сторону говорившего:       — Хёнвон, немедленно замолчи. Если ещё раз мои запреты будут нарушены по вашей вине — вы оба пожалеете об этом, ясно?       — «Да что не так с этим проклятым персиком?!» — никак не может понять Донхэ, и от обилия этих накопившихся вопросов сам невольно начинает закипать, подскакивая с места и выпаливая первое, что приходит ему в голову, прямо Хичолю в лицо:       — И что тогда ты сделаешь с нами, хасеки? Бросишь нас в темницу или наши имена тоже канут в лету, как у Химчана-султан?       Это производит ошеломительный эффект: и без того бледный Хёнвон, кажется, готов слиться с ближайшей стеной, только бы на него не обратили внимания, а хасеки даже вздрагивает от неожиданности, тут же оскалившись и свирепея:       — Ты не смеешь произносить…       Донхэ уже было готов зажмуриться, чтобы покориться судьбе, раз его язык в очередной раз начал действовать быстрее, чем разум. — «Говорил же мне Хёнвон — нельзя упоминать этого Химчана…» — запоздало вспоминает хатун, стараясь даже не дышать, чтобы быть готовым к возможному удару от хасеки. Но, неожиданно, так и не замахнувшись, Хичоль-султан успокаивается, отступая назад и усмехается, поправляя свои тёмные волосы:       — А знаешь, продолжай в том же духе, Донхэ-хатун. Будет любопытно посмотреть на то, как ты пойдёшь на корм рыбам по приказу нашего Повелителя. Я просто не буду тебе в этом мешать.       От этого леденящего душу спокойствия Донхэ наконец становится по-настоящему страшно: нервно сглотнув, он не двигается, пока хасеки, вернувший себе статное расположение духа, резко разворачивается к подбегающему к ним Шивону-ага, многозначительно посмотрев на суетливого евнуха, не понимающего, что происходит.       — Живо приберитесь здесь, и без разговоров, — строго произносит хасеки и уже куда спокойнее обращается к слуге, продолжающему стоять неподвижно. — Хёнвон, сейчас же уведи хатун в комнату. Пока я не увижу, что он научился вести себя, как подобает, он из комнаты не выйдет. Праздник окончен.