Сердце султана

      — Кихён-калфа… — устало бубнит Донхэ, шагая за неразговорчивым калфой по слабо освещённым коридорам. — Мы скоро придём, Кихён-калфа?       — Мы почти пришли, — строгим голосом отвечает омега с запахом спелого персика, даже не оборачиваясь на едва поспевающего за ним парня. Донхэ тихо фыркает, решая занять себя рассматриванием золотого кольца на своём указательном пальце. Несмотря на то, что альфа практически не прикасался к своему наложнику, рыженький омега до сих пор ощущает этот шлейф тягучего аромата сандала и, хорошенько принюхавшись, парень понимает, что отчасти этот запах исходит от кольца. — «Кто знает, сколько времени султан носил его до того, как отдал мне…» — задумывается Донхэ, и на очередной развилке коридора приподнимает голову, чтобы посмотреть, куда его ведёт калфа.       Справа парень узнаёт виднеющиеся вдалеке огромные и широкие ворота, отделяющие их от гарема, но Кихён-калфа сворачивает в левую часть коридора, более узкую и менее освещённую. Остановившись, Донхэ с подозрением бросает взгляд на слугу с запахом персика, не понимая, что тот задумал, и как можно увереннее произносит:       — Нам в другую сторону. Султан приказал вернуть меня в гарем.       — Нечего тебе сейчас в гареме делать, — недовольно отвечает калфа, оборачиваясь и строго оглядывая омегу перед собой. — Идём со мной. Я отведу тебя туда утром.       — Я никуда с тобой не пойду! — Донхэ по-прежнему не разобрался в иерархии дворца, и до сих пор имеет слишком мало представлений о том, кто здесь безопасен, а кто — нет, но он бы скорее доверился Хёнвону, даже если бы тот повёл парня в незнакомое место, чем этому слуге, который не исполняет указания правителя, и, возможно, делает это по наведению того самого Шивона-ага или даже хасеки-султан. — Я иду в гарем!       — Да не шуми ты, ради Аллаха! — взвился Кихён-калфа, отчего омега тут же вздрагивает, рефлекторно сжимая руки в кулаки, чтобы быть готовым ко всему, если этот надсмотрщик за слугами попробует увести его силой. Но Кихён, сделав глубокий вдох, возвращает к себе контроль над собственным самообладанием, и более спокойным тоном продолжает говорить:       — В гареме сейчас все спят. Давай ты переночуешь у меня, а утром мы решим все нюансы с твоим новым статусом, я обещаю.       — И ты правда думаешь, что я тебе поверю? — парень с сомнением делает пару шагов назад, ближе к гарему. Как ни крути, а Донхэ уже успел убедиться, что там намного безопаснее, чем шастать по коридорам, с риском снова попасть в темницу. Да и ночью тот грозный евнух наверняка не заявится в гарем, так что парня, скорее всего, никто не тронет.       — Хатун, ты теперь считаешься фаворитом султана, — Кихён-калфа снижает темп своего голоса, отчётливо и вдумчиво выговаривая каждое слово, определённо желая, чтобы Донхэ правильно понял то, что этот слуга хочет донести до него. — У него будет к тебе повышенное внимание в ближайшее время. По-твоему, я настолько дурак, чтобы причинить тебе вред, когда последним, кого наш правитель видел с тобой, был я? Да меня казнят без раздумий даже за мысль об этом.       В словах калфы определённо есть логика, но Донхэ не торопится верить его словам. — «А ведь верно, в первую очередь султан спросит с него, если со мной что-то случится», — рассуждает омега, продолжая коситься на Кихёна-калфу с подозрением и неуверенностью. — «С другой стороны, у правителя четверо супругов и несколько фаворитов… что с того, если пропадёт такой бунтарь, как я?» С какой стороны ни посмотри, а причины опасаться этого парня с запахом персика у Донхэ есть, и небезосновательные. Но, кажется, калфа сам это понимает, так как лишь коротко вздыхает и протягивает руку сомневающемуся омеге:       — Я всё тебе объясню, но здесь это делать небезопасно. Нам нужно разобраться со всем, что ты и твои друзья успели натворить. Я хочу помочь тебе, хатун. Идём со мной. Моя комната здесь, за поворотом.       Донхэ по-прежнему хочется посопротивляться, убежать в гарем, капризно накрыть голову подушкой и наконец спрятаться от всех этих испытаний, которые выпали на его долю. Но в какой-то мере Кихён прав: если ночью другие омеги поднимут шум, увидев парня, которого недавно бросили в темницу, то придётся сразу же пояснять происходящее, а спросонья ему могут и не поверить и, может быть, придёт Шивон-ага и снова прикажет бросить его в темницу или даже казнить. Хёнвон не поджидал парня у покоев султана, а где сейчас Вуки и Мин, Донхэ не может даже предположить, потому ему приходится довериться этому миловидному калфе, недовольно мотнув головой:       — Будь по-твоему. Веди.       Кихён с явным облегчением кивает и опускает руку, так как омега так и не решается коснуться его пальцев, а после уверенно сворачивает в левую часть коридора, указывая Донхэ путь к небольшой комнатке, которая действительно оказалась сразу за поворотом, как калфа и говорил. Понимая это, рыженький парень уже намного спокойнее следует за своим провожатым, без возражений заходя в комнату калфы, когда слуга придерживает дверь для него.       Внутри оказывается не так плохо, как Донхэ мог предположить: в небольшом тёмном помещении не так много места, как в гареме или в покоях султана, но по-скромному уютно: с одной стороны стоит большая кровать на низком каркасе, размером примерно с полторы кровати наложников гарема, и с аккуратным балдахином оливкового цвета, с очередными листовыми мотивами. С другой же стороны омега замечает тёмный шкаф в самом неприметном углу, а вдоль стены расположились высокий стол и небольшая скамья с мягким сиденьем — возможно, кресла во дворце полагаются только султану или же лишь самым знатным людям, ведь ничего похожего в гареме Донхэ не заприметил.       — Не стой столбом. Садись, я сейчас тебе воды принесу и новую рубаху, а то чумазый и ободранный, ну чисто шайтан, — бурчит Кихён, зажигая мелкие, но высокие свечи на красивом бронзовом подсвечнике. — Ещё и в таком виде к нашему Повелителю кинулся. Ты точно или сумасшедший, или самоубийца.       — Сдался мне ваш султан, — неуверенно произносит Донхэ, всё-таки послушно присаживаясь на край скамьи и устало зевая. — Я за Вуки испугался. Видимо, у вас тут дружба не в ходу.       — Ты со своей дружбой только проблемы создаёшь, — голос калфы становится ещё более ворчливым, но в нём не слышится злобы — этот омега с мягким, приятным цветом волос не кажется рассерженным: более того, этот слуга как будто даже восхищён безрассудством, сочетающимся с храбростью Донхэ, но старается этого не показывать, так как, видимо, смелое поведение омег и гамм здесь практически недопустимо. — Хоть и бездумно кидаешься их решать. Я скоро приду. Посиди спокойно пару минут, ради Аллаха.       — Я слишком хочу спать, чтобы куда-то сорваться сейчас, — парень широко зевает, снова испытывая острую боль в месте ссадины на губе, отчего омега тихо хнычет, потирая свою щёку. Кихён-калфа тут же подходит ближе к Донхэ и, взяв тёплыми пальцами его за подбородок, слуга придирчиво осматривает омегу и даже, как показалось рыжему пареньку, принюхивается, после чего выносит свой вердикт:       — Ничего, быстро заживёт. Молодец, что к лекарю сходил. Он снадобий на нас не жалеет. Жди меня здесь и ничего не бойся. В такое позднее время сюда никто не заявится.       — Очень на это надеюсь, — бурчит парень и, едва дождавшись, пока Кихён выйдет из своей комнаты, омега тут же кладёт руки на стол и, уютно устроившись на своём запястье головой, Донхэ моментально проваливается в сон. По крайней мере, засыпая, парень надеется на то, что когда калфа вернётся, он не будет беспокоить омегу и Донхэ удастся выспаться даже в такой неудобной позе. Но мечтам рыженького омеги не суждено сбыться: Кихён-калфа растолкал его буквально через несколько минут, возвратившись с кувшином воды и с новой ночной рубахой.       — Вести в бани тебя уже поздно, а одежду тебе позже перешьют, так что обойдёмся этим, — предлагает калфа, смочив в воде специальную ткань, с помощью которой слуги в банях учили новичков, как правильно протирать подобными кусочками ткани своё тело, словно массируя кожу. — Давай, отмоем твою грязь и засохшую кровь, а после снова смажем твои ссадины и синяки. Ты явно просто так не сдаёшься, раз столько сопротивлялся. Ты точно ничего себе не повредил? Лекарь ничего не говорил?       — Ничего я не повредил, а к синякам я привык, — сонно бубнит Донхэ, послушно стаскивая рубаху через голову, так как в словах Кихёна есть толк: омега выглядит ужасно и он прекрасно это понимает, да и остатка сил пока хватает, чтобы приводить себя в порядок, хоть и делать это совсем не хочется. — Только у меня средства больше нет, а к лекарю второй раз за ночь я не пойду. Он… злой.       — Он не злой, он просто ответственно подходит к своему делу, — Кихён убирает грязную рубаху в сторону и придирчиво осматривает омегу, убеждаясь, что на теле новоявленного хатун следов ударов нет, в отличие от его рук, за которые альфы пытались удержать Донхэ. — Я тебе своё средство дам, у меня есть немного. Вообще, поразительно, что ты легко отделался. Сможешь сам отмыть грязь? И умойся хорошенько.       — Понял, не дурак, — омега протяжно зевает, даже не прикрывая рот в знак вежливости, и берёт из пальцев калфы смоченную и отжатую от лишней влаги ткань, критически оглядывая свои грязные руки и начиная медленно протирать их, старательно отмываясь от грязи темницы, а также пыли и подсохшей крови с его ссадин. — Мог бы и уложить меня на полу, если так за свою кровать переживаешь. Или в гарем бы меня отвёл, никто бы ничего не заметил.       — Дело не в моей постели, как ты не понимаешь, — вздыхает калфа, опираясь рукой о свой стол, пока он наблюдает за стараниями Донхэ, но, не выдержав, слуга забирает ткань и принимается сам очищать кожу на запястьях и ладонях парня от грязи, не обращая внимания на то, как тот тихо попискивает от неприятных ощущений. — Так положено. Тебе придётся привыкнуть к местным правилам. Да и неужели ты обычно ложишься спать чумазым? Это же так неприятно и некомфортно. Так, а это что такое?       — Что? — испугавшись резкой смены тона голоса Кихёна, Донхэ выдёргивает руку из пальцев калфы и упрямо поджимает свои губы, когда понимает, что калфа таращится на кольцо на его пальце, тут же узнав аксессуар, который, видимо, часто был на руке султана. — Мне его султан сам отдал, я не просил.       — Теперь у меня ещё больше вопросов, — вздыхает надсмотрщик за слугами, а затем, убедившись, что руки новоявленного хатун чистые, Кихён откладывает ткань в сторону, пододвигая ближе к Донхэ пустую миску и взяв кувшин в руки. — Ладно, давай сперва приведём тебя в порядок. Хорошенько умойся, а потом и поговорим.       — У меня вопросов намного больше, если хочешь знать, — ворчит парень, но, осекаясь, слушается омегу с запахом персика и молча принимается тереть своё лицо, когда Кихён выливает немного воды на его ладони. Прохладная вода, конечно, не может тут же смыть все тревоги и усталость Донхэ, но омеге становится намного легче: после всех переживаний и трудностей, через которые парень прошёл в ближайшие пару часов, вода действительно помогает освободить мысли от лишнего, мешающего ему страха. Вдобавок и Кихён не торопится задавать вопросы, и кольцо не пытается отобрать — судя по всему, слово султана означает в этом дворце непреложный закон, но легче от этого не становится, ведь на вопросы Донхэ ещё никто ничего не ответил.       — Вот так уже получше, — удовлетворённо отвечает Кихён-калфа, когда омега вытирает лицо и надевает новую рубаху, а затем берёт небольшой гребень, который Донхэ до этого не заметил, так как тот был завёрнут в складках рубахи, и снимает с головы омеги небольшую верёвочку, держащую большую часть его волос, чтобы хорошенько расчесать его рыжие пряди. — Попытаюсь распутать твои колтуны, так что может быть немного больно. Постарайся не дёргаться и посиди смирно и тихо. А ещё лучше — расскажи, что это такое было в покоях султана.       — Ай… — Донхэ стискивает зубы, чтобы не закричать от первого болезненного рывка гребнем по его спутанным волосам, но Кихён тут же меняет тактику, начиная медленно расчёсывать пряди от концов, постепенно поднимаясь к корням, так что больше парня не дергают за волосы так сильно — и он может немного расслабиться, чем омега охотно пользуется. — Сперва ты на мои вопросы ответь, иначе никакого разговора не выйдет.       — Ну что с тобой делать… — вздыхает Кихён-калфа, стоя позади омеги и придерживая свободной рукой прядь его огненно-рыжих волос, чтобы распутать и получше причесать эту часть. — Хорошо, спрашивай, только быстро. Я рассчитывал хотя бы пару часов вздремнуть.       — Что будет с Вуки? — тут же, не раздумывая, выпаливает Донхэ, поворачивая голову и внимательно глядя в глаза удивлённого калфы, чтобы тот не вздумал увильнуть. — Сейчас это самый важный для меня вопрос.       — Отлично устроен теперь твой Вуки, не переживай, — даже после того, что произошло на глазах Кихёна-калфы в покоях Ли Хёкджэ, тот всё равно удивлён такому вопросу, что вызывает у рыженького омеги лишь недоумение. — «А я всегда думал, что моё желание защитить друзей слишком очевидное и заметное для тех, кто желает этим воспользоваться?» — рассуждает Донхэ, с изумлением покосившись на калфу в ответ. — «Неужели тут до сих пор никто ничего не понял?»       — Вуки забрал с собой Чонсу-султан, — припоминает омега, так как больше Кихён-калфа ничего ему не отвечает, а подобный ответ для Донхэ недостаточно убедительный и информативный. — Что теперь с ним будет? Когда я смогу его увидеть? Он вернётся в гарем?       — Как сыр в масле будет кататься твой друг, если будет умным и расторопным, — калфа немного раздражён, так как тот поясняет довольно очевидные для себя вещи, но Донхэ приходится терпеть такую манеру разговора, так как Кихён говорит о чрезвычайно важных для него вещах. — Его теперь ни один слуга не посмеет обидеть, а хасеки и Шивон-ага и вовсе будут хорошо относиться, если парнишка будет исполнителен и кроток. А спать он будет рядом с покоями валиде, в специальной комнате для его слуг, так что в гареме твой друг больше ночевать не будет.       — Правда? — парень облегчённо выдыхает, радуясь тому, что султан принял отличное решение: отдать Вуки в услужение к одному из своих супругов, к рассудительному и спокойному Чонсу-султан. — Даже хасеки и тот евнух будут хорошо относиться? А почему?       — Статус его господина, — Кихён-калфа мягким движением заставляет Донхэ снова отвернуться от него и продолжает аккуратно распутывать пряди его рыжих волос. — Валиде-султан абы кого в слуги не берёт, так что весь дворец знает, что у него прислуживают самые ответственные и честные помощники. Теперь твоему другу следует лишь быстро и точно исполнять приказания валиде — и он будет отлично устроен.       — А султан… — упоминая правителя, Донхэ нервно сглатывает, покосившись на кольцо на своей руке, которое даже после воды продолжает сохранять сильный аромат сандала. — В смысле, он больше не вызовет Вуки к себе?       — Вполне может, — спокойно произносит Кихён, отчего омега чуть было не подпрыгивает на месте, и, едва удержав парня за плечи, калфа тут же поясняет свои слова, пока Донхэ снова не запаниковал. — В смысле, отдать какое-нибудь поручение или, например, что-то передать валиде. На ночь он его точно не вызовет, хотя твой друг будет числиться в гареме. И никто его больше султану на ночь не пошлёт. Наш правитель не делает слуг своих супругов фаворитами — своеобразная дань уважения жёнам. До него никто из правителей не озадачивался подобными вопросами, так что мы можем лишь порадоваться тому, что у нас такой внимательный и мудрый султан. И вообще, на твоём месте я бы лучше о другом переживал.       — «То, что внимательный — это точно», — соглашается Донхэ, воссоздавая в голове образ синеволосого мужчины, который так пристально и строго наблюдал за малейшим его движением, что омеге становилось не по себе до такой степени, словно он был абсолютно обнажён перед правителем. Но странные намёки калфы ему совершенно не нравятся, потому парень заставляет себя перестать думать о красивом альфе и опасливо интересуется:       — А… о чём тогда я должен думать?       — Сейчас поясню. Сперва скажи, кто тебе помог выбраться из темницы, — голос Кихёна кажется очень настойчивым и встревоженным, отчего Донхэ понимает, что эти расспросы калфы как раз и приведут к тем самым темам, о которых омега по словам этого надсмотрщика за слугами и должен беспокоиться. Но парень не знает, безопасно ли упоминать Хёнвона, даже после того, что Кихён-калфа уже видел, что этот высокий и худенький омега с запахом винограда старался увести Донхэ в гарем. После того, как омега убедился в том, что ему следует быть очень осторожным в своих словах, Донхэ выбирает самый безопасный вариант и тихо произносит:       — Меня освободил валиде-султан.       — Айден, это не шутки! — прикрикнул на него Кихён-калфа, ненарочно дёрнув парня за волосы, но старательно продолжая сдерживать себя от дальнейших эмоциональных порывов. — Извини. Ты же теперь Донхэ, я должен как можно скорее к этому имени привыкнуть. Кстати, тебе тоже нужно запомнить, что твоего прошлого имени больше не существует, как и у твоего друга. Утром я узнаю, какое у него теперь имя. А ты не увиливай и говори честно.       — Но я не вру тебе! — Донхэ поворачивается на скамье и недовольно смотрит на калфу, не понимая, почему тот ему не верит, и вообще, уделяет слишком много внимания этим именам, которые не кажутся парню сейчас такой важной темой для разговора. — Когда султан позвал к себе Чонсу-султан, тот уже знал о том, кто я. Стражники не хотели меня выпускать, но он сказал, что раз меня в темницу бросил не хасеки, а Шивон-ага, то меня можно освободить по его личному распоряжению. Только я не знал, что это супруг султана, на тот момент.       Кихён-калфа многозначительно смотрит на омегу, ничего не говоря. В какой-то мере Донхэ его понимает: наверное, для слуги кажется удивительным то, что такой знатный господин случайно оказался в темнице, чтобы освободить норовистого омегу, о котором во дворце мало кто слышал. Но напрямую выдавать Хёнвона парень не торопится, так как попросту опасается за дальнейшую судьбу этого болтливого, но приятного в общении омеги. — «Вдруг его накажут за излишнюю самостоятельность и помощь такому, как я?» — беспокоится Донхэ, понимая, что он не хочет стать причиной того, что вся местная знать спустит свою злость на безвинном парнишке.       — Так, ладно, допустим, — вздыхает калфа, покачивая головой и определённо стараясь понять слова омеги перед собой и поверить ему. — Тогда кто его привёл к тебе? И не вздумай говорить, что валиде прогуливался по тюрьме перед сном. Просто так он бы туда не спустился — темница пустовала.       — Ну, там было так темно… — тянет Донхэ, надеясь, что он выиграет время, чтобы придумать хоть что-то. — «Что мне сказать?» — лихорадочно обдумывает омега, стараясь не паниковать. — «Сказать, что наткнулся на него вместе со стражниками? А вдруг он проверить утром захочет? Что же делать…»       — Подожди-ка, — Кихён-калфа неожиданно сощуривает свои глаза, откладывая гребень на стол и погрозив парню пальцем. — А не Хёнвон ли это был? Это он привёл валиде к тебе, правильно?       — Кто? — нарочито небрежно вопрошает Донхэ, стараясь не показывать, что он и тот доброжелательный омега знакомы. — «Может, если удастся убедить его, что мы незнакомы — Хёнвону не попадёт?» — предполагает парень, старательно уводя взгляд в сторону. — «Скажу, что уговорил какого-то проходящего мимо омегу…»       — Омега, который был с тобой перед покоями султана, — терпеливо произносит Кихён-калфа, скрещивая руки на груди. — Хватит увиливать, Донхэ. Это правда очень важный вопрос. Я не собираюсь ругать его или наказывать. Наоборот, я хочу ему помочь, пока не стало слишком поздно. Так что от твоего ответа может зависеть его жизнь.       — Почему? — испуганно охает омега, отшатнувшись от калфы, и таращится на него в замешательстве, с перепугу забывая о собственных решениях, которые Донхэ вроде как решил осуществить, чтобы прикрыть Хёнвона и его бескорыстную помощь. — От чего его надо спасать? Он же не сделал ничего плохого…       — Значит, всё-таки Хёнвон, — Кихён покачивает головой, тут же вскидывая руку и разворачивая её ладонью в сторону Донхэ, как будто зная, что парень запаникует от его слов ещё больше. — Я сказал тебе правду. Я не причиню ему вреда. Но теперь Хёнвон в опасности, потому что когда Шивон-ага и хасеки узнают, кто помог тебе выбраться — ему не поздоровится. А если ещё и хранитель покоев султана узнает, кто навёл шум, не подчинившись выбору хасеки…       — Но ведь это я во всём виноват! — вскрикнул Донхэ, рефлекторно сжимая руки в кулаки и нервничая от того, какие, как оказалось, проблемы он создал своей выходкой. — Шумел у покоев султана именно я, это и стражники подтвердят, и ты тоже. И вообще, освободил меня именно Чонсу-султан… Кстати, а почему многих здесь называют «султан»? Разве тут не один правитель, Хёкджэ?       — Донхэ, не отвлекайся! — чуть бы не завопил Кихён, стукнув кулаком по столу и заставляя омегу замолчать со своим обилием вопросов. — Слишком странные для корейца вопросы ты задаёшь, но я напомню тебе наши устои завтра. Давай пока с важными вопросами разберёмся. Рассказывай, как всё было, и побыстрее.       — Что ты хочешь от меня услышать? — парень огрызается в ответ, понимая, что он очень устал от всего этого обилия непонятных тайн и сомнительных вопросов, и окрики калфы никак не способствуют пониманию того, что происходит вокруг Донхэ. — Да, мне помог Хёнвон, он привёл в темницу валиде и упросил его помочь мне, свалив всё на стресс от путешествия. Когда Чонсу-султан поверил моим словам, что я понял свою ошибку, он приказал отпустить меня.       — А он явно неглупый парень, — задумчиво произносит Кихён, удовлетворённо покачивая головой. — И я настоятельно рекомендую тебе и дальше придерживаться этой версии. Это будет безопаснее для вас обоих. Если вскроется, что ты обманул валиде — тебе несдобровать, да и ему тоже. А теперь мне надо придумать, что делать с Хёнвоном, чтобы Шивон-ага его не наказал.       — Шивон-ага… — повторяет Донхэ, невольно поёжившись от упоминания рослого евнуха с отвратительным, заносчивым характером. — А хасеки на нём не сорвётся, когда узнает о произошедшем? Всё-таки это он выбрал Вуки на ночь султану, а не Шивон…       — Вообще, может, — вздыхает калфа, удручённо покачивая головой и еле слышно постукивая ногтями по поверхности гребня. — Хотя обычно он очень строг, но справедлив к обитателям дворца. Но случай с тобой — вопиющий и исключительный, так что тут я предугадать не могу, как Хичоль-султан на это отреагирует, когда узнает о произошедшем.       — Хёнвон говорил, что часто прислуживает на кухне, — тихо произносит Донхэ, наконец, понимая, на какую беду он обрёк Хёнвона, который всего лишь захотел помочь новому наложнику, безо всякого корыстного для него смысла. — Может, получится пристроить его туда? Там он будет в безопасности?       — Нет, не выйдет, — Кихён поджимает губы и хмурится, не воодушевившись предположением омеги перед собой. — На кухне у нас нет постоянного состава слуг. Каждое утро Шивон-ага сам отбирает работников в помощь поварам из тех слуг, которые не принадлежат к гарему. Всё из-за мер безопасности.       — И что тогда будет с Хёнвоном? — осевшим голосом спрашивает парень, уже полагая, что теперь ему и его друзьям придётся не только срочно сбегать из дворца, но ещё и забирать с собой Хёнвона, чтобы уберечь от возможной кары хасеки и его верного евнуха. Но лицо Кихёна неожиданно светлеет, после чего надсмотрщик за слугами легко хлопает омегу по плечу, явно оживившись:       — Слушай, а возьми его к себе. Тебе сейчас положен один слуга в помощь.       — Мне? — изумлённо икает Донхэ, чуть было не упав со скамьи от неожиданности. — Зачем… в смысле… для чего мне слуга? Это сработает?       — Вполне, — калфа довольно улыбается, потирая руки и хитро поглядывая на осевшего от удивления омегу. — Ты же по приказу султана теперь считаешься его фаворитом, хатун, разделившим с ним этой ночью постель. Утром тебе выделят комнату на верхнем этаже гарема и ты переедешь туда. Будешь жить с другими фаворитами султана, а у фаворитов есть по одному личному слуге. У супругов Повелителя, соответственно, личных слуг ещё больше.       — Хатун… — негромко повторяет Донхэ, помотав головой, как будто стараясь вытряхнуть из неё лишние, мешающие соображать мысли. — Но султан же не взял меня… в смысле… мы не спали вместе.       — А вот об этом лучше никому не болтай, — Кихён-калфа, наклонившись вперёд, легко щёлкает омегу по носу, заставляя его замолчать. — Ты потому тут у меня и переночуешь, чтобы никто потом вопросы не задавал, почему ты вернулся ночью. Обычно хатун из покоев повелителя на рассвете приходят. Янычары знают правду, но они же и слышали, как султан даровал тебе новый статус, так что проблем быть не должно. А к султану напрямую спрашивать никто не пойдёт. Кто мы такие, чтобы сомневаться в милости, которую дарует нам Повелитель?       — Точно никто не пойдёт спрашивать? — уточняет Донхэ, поморщившись и потерев кончик своего носа, не чувствуя никакого облегчения от того что рассказывает ему этот миловидный парень с мягким запахом персика. — Даже Чонсу-султан и хасеки?       — А им-то с чего сомневаться в твоих словах? — Кихён-калфа неуверенно пожимает плечами. — То, что ты теперь хатун, они действительно могут узнать у султана, если не поверят тебе, а об остальном, надеюсь, они не спросят. Да и, думаю, Повелитель понимал, что он делает, даровав тебе такой статус подобным условным методом. Зато если мы приведём тебя утром — никто не будет сомневаться в твоих правах как хатун. Только не выдумывай несуществующие подробности о ночи с султаном — если обман вскроется, тебя и твой род таким позором покроют, что вовек не отмоешься.       — Понятно, то есть сидеть в уголке, помалкивать и держаться особняком, — бубнит омега, нахмурившись и забирая со стола свою верёвочку, чтобы прибрать причёсанные волосы перед сном. — Дышать то хоть без позволения можно?       — Неправильно ты понял, — вздыхает калфа, забирая верёвочку из рук Донхэ и начиная собирать волосы паренька в невысокий хвостик. — Лучше перезнакомься со всеми и постарайся хоть с кем-то подружиться. Но не так, как с Хёнвоном, чтобы ещё кого-то спасать после твоих выкрутасов не пришлось. Если будешь вести себя смирно и в гареме будет поддерживаться мир — к тебе и Шивон-ага, и хасеки потеряют интерес.       — Вообще, у меня есть друзья, — бубнит Донхэ, мотнув головой, отчего длинная чёлка падает ему на лицо, немного прикрывая недовольный взгляд шоколадных глаз. Кихён насмешливо фыркает позади омеги, продолжая мягко перебирать своими тёплыми пальцами волосы паренька, чтобы ухватиться за них поудобнее перед тем, как перевязать той самой веревочкой, и, когда тот начинает говорить, Донхэ быстро понимает, что так насмешило калфу.       — Ага, точно. Вуки, у которого с утра уже будет другое имя и которому явно будет не до тебя, так как у слуг Чонсу-султан работы всегда хватает, — спокойно произносит Кихён, начиная обматывать верёвочку вокруг небольшого хвостика, который он соорудил на голове Донхэ. — Не такой изнурительной работы, как у слуг, не попавших в гарем, но зато ответственной и очень важной. И второй твой друг… как его там зовут?       Донхэ совершенно не нравится, что этот калфа уже столько о нём знает, вдобавок впутывать во всю эту историю Мина парню не хочется, потому он неопределённо пожимает плечами, делая вид, что омега не понимает, о чём его спрашивают. — «Хватит задавать мне вопросы», — хочется сказать Донхэ, но он продолжает помалкивать, надеясь, что Кихёну надоест и тот наконец позволит ему выспаться. — «Всё так запутанно, как клубок ниток: я пытался помочь Вуки, в итоге мне помог Хёнвон, но в опасности теперь Мин. Как мне понять, как поступить правильно, если ты только и делаешь, что болтаешь?» Но у калфы, похоже, на этот счёт совершенно другое мнение.       — Донхэ, прекрати уже держать от меня тайны, ради Аллаха, — раздражённым тоном произносит Кихён, несильно потянув парня за волосы, чтобы подтянуть веревочку потуже. — Я, между прочим, тоже спать хочу. Но нет же, нянчусь тут с тобой и уговариваю рассказать мне всю правду. Ты не понимаешь, что выяснить, кто твои друзья, для Шивона-ага будет раз плюнуть? Вуки теперь никто не тронет, Хёнвона ты возьмёшь к себе, а вот на другом твоём друге он вполне может и сорваться, чтобы добраться до тебя. Так будешь и дальше в молчанку играть или позволишь ему помочь?       — Я не... — бормочет омега, зажмурившись от волны страха, охватившей его тело. — «Я не могу допустить, чтобы и Мин пострадал из-за моей выходки…» — понимает Донхэ, сжимая руки в кулаки, чтобы успокоиться и сосредоточиться. — «Придётся довериться ему…»       — Мин, — негромко произносит Донхэ, заставляя себя открыть глаза, и поворачивается к Кихёну, когда тот отпускает его волосы. — Он не попал в гарем. Ты сумеешь ему помочь? Ты спрячешь его от Шивона-ага?       — Не суетись, дай подумать, — хмурится калфа, задумчиво потирая пальцами свой подбородок. — Не попал в гарем, говоришь… Его лекарь отсеял или Шивон?       — Лекарь, — удивлённо отвечает омега, не понимая, почему Кихёну так важен подобный вопрос: Мин сейчас среди слуг, которые не попали в гарем, а это значит, что ему будут доставаться более сложные работы, чем наложникам султана. Более того, омеге с запахом зелёного яблока теперь грозит опасность, после того, что натворил Донхэ, стараясь уберечь Вуки от ночи с султаном. Внутри парня начинает закипать неприкрытое раздражение, смешанное с усталостью, и он уже готовится задать калфе прямой вопрос, но тот его опережает:       — Значит, не невинный, ясно. Ладно, попробую утром навязать его писарям, пусть трудится с нашими летописцами. Ребята они сговорчивые, помощь им не повредит, так что если старший писарь сам отберёт из слуг себе нового помощника, Шивон ничего не заподозрит. Мин ведь умеет читать и писать на нашем языке? Вы вроде из Греции приплыли сюда?       — Летописцами? — растерянно переспрашивает Донхэ, сильно сжимая пальцами край своей рубахи и пытаясь угнаться за ходом мыслей умного калфы. — Да, мы прибыли из Греции, но Вуки и Мин знакомы с корейской грамотой, как они рассказывали.       — Вот и отлично. Стоп, а ты — нет? — Кихён-калфа было радостно потирает руки, но уцепляется за неосторожно брошенные слова новоявленного хатун. — Судя по чертам твоего лица, ты чистокровный кореец. Или ты родился уже в Греции? Танцевать так ты тоже там научился?       — Честно говоря, я… совсем не помню, — нехотя признаётся Донхэ, замявшись и явно чувствуя себя неуютно от того, что приходится раскрывать и эту тайну. — Наверное, я жил здесь, в Корее, но я вообще ничего не помню. Когда я служил у прошлого хозяина, я упал с лестницы и сильно ударился головой, после чего потерял память. Я говорил с ребятами исключительно на греческом, так как тот альфа не понимал корейского и пресекал попытки говорить на нём. А танцы… я часто танцевал для гостей хозяина, вот, наверное, и научился. Или, может быть, я умел это делать с детства, я не могу сказать точно. И даже если я жил где-то здесь и меня правда взяли в рабство во время какой-то войны, которая тут происходила… я этого не помню. Ни родные места и свою семью, ни вашу историю, ни письменность, ни религию. Даже странно, что корейский язык сумел вспомнить за время путешествия сюда.       — Ну, последнее как раз-таки неудивительно, — мягко произносит калфа, чуть двинув рукой в сторону омеги, словно желая коснуться его плеча, но всё-таки Кихён не решается трогать Донхэ и отступает к столу, отодвигая кувшин и миску подальше от края, чтобы ненароком не опрокинуть, а затем достаёт из шкафчика пузырек со снадобьем, возвращаясь к пареньку. — Подставляй руки и свою губу, ещё раз намажем перед сном.       — Хорошо, — на удивление кротко соглашается Донхэ, вытягивая перед собой руки и терпеливо дожидаясь, пока калфа смажет ароматным травяным средством его назревшие синяки. — А почему неудивительно?       — Скорее всего, наш язык тебе вспомнился, потому что ты говорил на нём практически с рождения, — уверенно отвечает Кихён-калфа, легким кивком головы разрешая Донхэ опустить его руки, а потом подходит ещё ближе, осторожно смазывая ссадину на губе омеги. — Значит, и письменность нашу ты вспомнишь. О Аллах, а я-то думал, что у меня вечно проблемы, а я, оказывается, просто жизни не знал. Ладно, ложись спать. С утра тебе выделят комнату — и мы начнём твоё обучение.       — Моё… обучение? — тупо переспрашивает Донхэ, неприкрыто зевая, и послушно перебирается на кровать Кихёна-калфы, остатками ускользающего сознания пытаясь понять, о чём говорит этот надсмотрщик за слугами. — Какие уроки? Ну вспомню я письменность, но… зачем?       — Не только письменность, — вздыхает калфа, поворачиваясь и, подходя к постели, разворачивает свёрнутое до этого тёплое одеяло, которым он бережно укрывает практически засыпающего омегу, который, несмотря на усталость, догадался лечь на постель здоровой стороной лица, чтобы не запачкать подушку средством со своей губы. — А я-то понять не мог, почему ты мне такие вопросы про султана задавал. Тебе придётся многому учиться, хатун, не только истории нашей страны и основам религии, но и порядкам и правилам поведения во дворце. Султан дал тебе новое имя и статус — значит, он заинтересован в тебе, и лучше тебе не подводить ожидания нашего Повелителя, если не хочешь лишиться головы. Но всё это мы начнём с завтрашнего утра. А пока спи, Донхэ.       — Правила-шмавила, — капризно бубнит парнишка, утыкаясь носом в подушку и снова протяжно зевая, уже практически не контролируя то, что он говорит, ведь страх всегда отступает перед непреодолимым желанием вздремнуть, особенно когда калфа говорит о том, что друзья Донхэ будут в безопасности. — А ты где будешь спать? Ложись тоже.       — Донхэ, ты теперь хатун, будь посерьёзнее, — терпеливо поясняет Кихён-калфа, получше укутав омегу и выпрямившись. — Тебе придётся выучить, как и к кому можно обращаться, и как следует себя вести и исполнять данные тебе указания. Тебе придётся быть очень осторожным и многому учиться. И я не могу прилечь с тобой, как со слугой, так просто. Так что спи давай, до рассвета немного осталось.       — Ну и зря, — бормочет Донхэ, обнимая подушку обеими руками, как будто позабыв, что его запястья тоже намазаны средством, и удерживает себя от сна изо всех сил, чтобы попытаться убедить Кихёна тоже лечь спать. — Это всё-таки твоя кровать. Да и никто не узнает…       После этих слов парнишка почти тут же принимается сопеть носом, мгновенно задремав. Калфа лишь усмехается, покачивая головой и садится на свою скамью, задумчиво начиная крутить в руках гребень. До утра и вправду осталось совсем немного времени.       — «Не будет отныне во дворце покоя. О, Аллах, убереги нас от катастроф, которые он может нам устроить…» — устало вздыхает Кихён, глядя на спящего, практически умиротворённого Донхэ, и удивляясь тому, как во сне омеги его бушующее пламя, горящее в душе непокорного паренька и отражающееся в упрямом взгляде его шоколадных глаз, становится лишь едва тлеющим огоньком, как на огарке свечи. Сейчас омега спит как кроткий котёнок: сжавшись в комочек, еле заметно улыбаясь во сне и чуть причмокивая губами. Кихён бы решил, что всё то, что было несколько часов назад — лишь слухи и домыслы на этого невинного паренька, если бы своими глазами не видел, на что тот способен.       — «Но чем-то же он заинтересовал нашего султана… Безрассудный, но самоотверженный и смелый. И он отлично танцевал сегодня для Ли Хёкджэ. Возможно, эта огненная душа и поможет изгнать мрак из души Повелителя?..»