Сердце султана

      — Айден… Айден, проснись, — над самым ухом паренька раздаётся тихое и взволнованное шипение, отчего тот сонно открывает глаза и ёжится от сырости, наполнявшей трюм.       — Что такое, Вуки? — омега пытается потянуться, разминая затёкшие мышцы и часто моргая, чтобы разобрать обстановку вокруг себя. Тело как будто одеревенело, что неудивительно, ведь спать на деревянном полу — такое себе удовольствие. Охая и пытаясь прохрустеть своими позвонками, парень, наконец, обращает внимание на омегу, что разбудил его. Невысокий парнишка сидит напротив Айдена и кутается в изношенную крупноватую кофту, которая служит ему и защитой от холода, и мягким одеялом. Миловидное округлое лицо не скрывает своей нервозности, и запах друга — клубника, кажется таким неуместным с этими напуганными глазами, из-за которых омега сейчас походит на какую-то встревоженную перепёлку.       — Кажется, мы приплыли в Корею, — шепчет Вуки, прибирая густую чёлку, закрывающую его тёмные глаза. На несколько мгновений Айден замирает на месте, в той позе, в которой он застал новость: с вытянутой над головой рукой, прогнувшись в спине и повернув голову в сторону друга. Парню потребовалось несколько секунд, чтобы как следует обдумать услышанное, а после, подорвавшись с места с воодушевлённым нечленораздельным возгласом, он кидается к лестнице, ведущей наверх, из этого мрачного и тёмного трюма. Парень так торопится, желая выбраться на палубу, что по пути ненароком запинается о ещё одного спящего, укрытого тёмным покрывалом: Айден попросту не заметил несчастного в тускло освещённом помещении, ещё не проснувшись окончательно, и, выставив руки вперёд, парень умудряется перепрыгнуть «препятствие», практически чудом не упав с размаха на бедолагу в результате столкновения.       — Какого… Айден! — сонно бурчит ещё один невысокий омега с грозным взглядом, с болезненным стоном садясь на полу и, недовольно хмурясь, потирает локоть, пострадавший от «налёта» нетерпеливого юноши. — Синяк же будет!       — Прости, Мин, — смеётся парнишка, прикрывая рот ладонью, чтобы не привлекать своим хохотом посторонних людей. Честное слово, ему потребовалось достаточно много времени, чтобы перестать шарахаться от этого бойкого омеги, который пахнет сочным зелёным яблоком. Оказалось, что молнии, сверкающие в этих тёмных глазах, когда парень смотрит на тебя, практически не моргая — это исключительно опасливая привычка Мина быть хмурым по поводу и без, а также его попытка защититься от лишнего любопытства и назойливости окружающих, потому жизнерадостный и колкий на язык Айден быстро с ним подружился, в полной мере уважая желание омеги быть независимым, ведь в этом их цели и стремления совпадают. А потом и скромный Вуки присоединился к их компашке, как будто зная, что этим двоим проказникам и гордецам не хватает рядом кого-то мягкого и рассудительного, для контраста и голоса разума, в котором столь норовистые омеги определённо нуждались.       С тех пор, как они познакомились два года назад у одного богача, который держал омег в качестве прислуги и развлечения для гостей, эти трое стали неразлучны. Если Вуки немногословен и осторожен, если Мин говорит редко, но метко, попадая ядовитым уколом точно в цель, то Айден никогда не стесняется демонстрировать свою жажду свободы и яркий характер. Он красив, на омегу с такими статными чертами лица сразу обращали внимание, но парень никогда не скрывал своего презрительного отношения к «хозяину» и его гостям.       Айден был непокорным всё то время, сколько он себя помнил: парень, будучи прирождённым бойцом, упрямым и порывистым, никак не мог согласиться с тем, что он должен кому-то прислуживать и подчиняться какому-то неприятному мужчине. Да, парнишка не отрицал прескверного факта того, что они поневоле зависят от богатого альфы, что содержит их, пожалуй, в не самых плохих условиях, в отличие от других «хозяев», о которых Айдену то и дело рассказывали другие рабы при случайных встречах на рынке: для своих слуг мужчина выделил огромную комнату, в которой те ночевали, обустроил им простенькие кровати и своевременно снабжал их обветшалой, но чистой одеждой. Но для Айдена этого было мало — слишком мало для того, чтобы парень захотел подчиниться более сильному человеку и чтобы он начал проявлять уважение к своему хозяину. Нет, омега всегда был слишком смелым и опрометчивым, с ярко выраженным чувством собственного достоинства: в ответ на грубость от хозяина омега не стеснялся показывать свои зубки, отпускал колкие фразочки, и в целом всегда был готов устроить маленькое подобие ада этому мужчине, который держит их как какой-то скот, лишь получая желаемое — и почти ничего не отдавая взамен.       Разумеется, такое поведение хозяину не нравилось, и он не собирался спускать это Айдену с рук — и отчасти по этой причине парня слишком часто били охранники, которых альфа нанимал для защиты его дома, а также для присмотра за его рабами, чтобы те ненароком никуда не убежали. Боли омега никогда не боялся, ведь с его загорелой, практически бронзовой кожи синяки и кровоподтёки сходят достаточно быстро, а крепкий, невзирая на периодическое недоедание, организм Айдена быстро восстанавливается. Так что, с какой стороны ни посмотри, а физической расправой омегу было невозможно запугать: Айден, невзирая на свою порывистость и безрассудно прямые речи в адрес хозяина, прекрасно понимал, что альфа не позволит избить его до смерти и не допустит, чтобы слуга погиб — рабочие руки богачам всегда нужны, а омег, которые достаточно сильны и не чураются тяжёлой работы, не так много. Наверное, по меркам рынка, Айден стоил больших денег, но спросить об этом омеге было не у кого — помимо таких же, как он, рабов, у него не было никаких знакомств, особенно таких, где можно быть предельно честным и не бояться, что твои слова не донесут строгому альфе. Но «хозяин» нашёл другой способ добиться желаемого, и омега очень быстро об этом пожалел.       Богатый альфа, который мог себе позволить держать в огромном доме сразу несколько рабов, любил устраивать пышные приёмы, на которых, помимо тяжёлой работы, Айдену приходилось думать ещё и о том, как не попасться на глаза гостям, захмелевшим от избытка вина. Вонючие, отвратительно пахнущие альфы, едва завидев Айдена, практически тут же теряли интерес ко всему, что их волновало несколькими секундами ранее — и, как ищейки, брали след, преследуя омегу как одержимые. Омега слишком быстро запомнил эти характерные реакции альф: сперва незнакомец случайно замечает его во время разговора с кем-то или когда альфа опрокидывает в свою глотку новую порцию вина из небольшого кубка. Затем гость всегда принюхивается — обычная и практически рефлекторная практика в этом мире, ведь таким образом альфа пытается понять, не его ли истинный омега тот приметный парнишка, который старается смыться от столь плотоядного взгляда чужака как можно дальше. А потом всё происходит по одному сценарию: альфа оставляет все свои дела и, продолжая жадно принюхиваться, шумно втягивает воздух полной грудью, неумолимо следуя за Айденом, как гончий пёс, уверенный, что он рано или поздно загонит свою добычу в ловушку.       Если бы омега мыслил логически, то он бы знал, что интерес альф к его приметной персоне был вполне буквален и понятен: гости были не прочь порезвиться с таким норовистым парнем, который отличался от смирных и тихих рабов не только внешностью и телосложением, но и тем самым огнём, который горел рыжим пламенем в его душе, отражаясь в кривоватой, самодовольной улыбке и во взгляде тёмных, немного раскосых, но всё равно удивительно притягательных глаз. Но в этом желании чужаков были проблемы, и они были поистине огромными.       В первую очередь, Айден старался сбежать из поля зрения альф как можно быстрее, так как он не ощущал в запахах гостей того самого, истинного аромата, про который омеге рассказывали друзья — парень не верит в сказки, но при таком существовании, когда ты работаешь за гроши и живёшь взаперти, не ощущая себя в безопасности и постоянно пытаясь сбежать от похотливых альф, так или иначе, хочется верить хотя бы в одну сказку. С каждым новым светским приёмом в доме его хозяина Айден всё меньше надеялся отыскать среди этих похотливых мужчин своего истинного, потому его надежда лишь едва теплилась в глубине души, не давая опустить руки и призывая бороться и любой ценой отстаивать собственную независимость.       С другой стороны, Айден прекрасно понимал, что истинность альфы и омеги — не панацея: его регулярно преследовали и занятые гости, имеющие свою пару. Понять статус чужака перед ним для парнишки не составляло никакого труда — от «занятых» альф пахло их собственными омегами, как предначертанными им судьбой, так и временными увлечениями, чьи запахи оставались на гостях в меньшей степени, еле ощутимо. Реальность оказалась гораздо суровее красивой сказки о любви, о которой взахлёб говорят все омеги, оправдывая свою доверчивость в отношении тех неискренних комплиментов, что практически выливают на них альфы, желая затащить очередного претендента в свою кровать.       Хозяин же, несмотря на то, что он не трахал своих рабов, совершенно не мешал своим гостям развлекаться: Айден даже предполагал, что альфа дал указание охранникам вмешиваться только в том случае, если ситуация зайдёт слишком далеко, ведь большинство его рабов были покорными и не сопротивлялись перед желаниями гостей, а это означало, что в таком случае никаких физических увечий омегам чужаки не нанесут. Но пареньку такое положение вещей категорически не нравилось, потому, прекрасно понимая, что с ним произойдёт, если какой-то альфа до него доберётся, Айден старался как можно быстрее справиться со своими обязанностями, чтобы сбежать из общего зала и без крайней надобности туда не возвращаться.       Основной проблемой становилась полная беззащитность Айдена в зале — охранники практически не одёргивали гостей, потому омеге нужно было справляться самому, и когда он неосторожно подпускал чужого альфу слишком близко, паренёк, который думал, что не боится никого и ничего, буквально цепенел на месте, рискуя попасть таким образом в ловушку. Айден всегда мог огрызнуться на грубые высказывания, неприкрыто презирая хамство, гордыню и жестокость местных альф, но когда те, вполне удачно зажав приметного слугу в углу огромного зала, пытались подмять его под себя и в полной мере овладеть этим норовистым пареньком, пьяно посмеиваясь, но при этом превосходя омегу в физической силе, Айден просто застывал деревянной куклой в чужих руках — и только дрожал, не в силах вымолвить ни слова. Паренька трясло от ужаса, он не мог даже позвать на помощь, но, к его счастью, Вуки и Мин, прекрасно зная о его особенностях и страхах, старались не выпускать своего младшего друга из виду, потому, чтобы не провоцировать пьяных альф на насилие к своему другу, они то и дело уводили омегу из зала под предлогом того, что на кухне или в каком-то другом месте срочно нужна его помощь, а потом — прятали Айдена от посторонних глаз, когда гости начинали пьянеть во время пира.       Парень был очень признателен своим друзьям за такую помощь, ведь для таких, как он, пьяный альфа, желающий развлечься — это очень опасно, так как грубый гость, не получивший желаемого, всё равно хочет снять своё напряжение и вполне может воспользоваться в этих целях любым омегой, который попадётся ему на глаза. В таких неприятных ситуациях чаще всего именно Мин переключал внимание альф на себя: такой же задиристый, как Айден, он, не колебаясь, начинал заигрывать с гостями и уводил их за собой, в укромные места, где альфы наконец могли унять с ним своё возбуждение. Что касается другого друга паренька, Вуки, то он, насколько Айдену было известно, ещё был невинным как и сам омега, не попавшись ни одному такому альфе. Почему же сам хозяин, с явным удовольствием наблюдающий за попытками его гостей подмять под себя Айдена, сам не спал со своими рабами — для омеги этот вопрос продолжал оставаться загадкой, над которой он особо не задумывался. — «Так даже лучше», — успокаивал себя парень, стараясь не обращать внимание на то, как внимательно за ним наблюдал хозяин. — «Значит, мы для него лишь рабочая сила — и пусть это так и остаётся».       Айдену было очень стыдно, что он не может защититься самостоятельно, и оттого парень ненавидел в себе эту особенность, мешающую спокойно жить и граничащую с каким-то потаённым и неведомым страхом, неконтролируемым и взятым словно из ниоткуда. Омега никак не мог понять, откуда в нём эта фобия, но как бы он не копался в своей памяти, вспомнить хоть что-то никак не удавалось. Но, так или иначе, друзья Айдена всегда были готовы заступиться за него в такие моменты, и потому омега желал отплатить им за их помощь и старался оберегать Вуки и Мина от жестокости хозяина и альф-охранников любой ценой. Но, к сожалению для Айдена, их хозяин-альфа быстро заметил, насколько неразлучной стала эта троица омег, и нашёл в этом выгоду для самого себя: вместо того, чтобы безрезультатно применять силу и грубость на парне, которого не страшат ни физическая расправа, ни голодовка, на которую альфа пытался посадить Айдена в наказание, хозяин начал вымещать агрессию на невиновных Вуки и Мине, кто подвернётся под руку, стараясь делать это на глазах Айдена и не забывая как следует унизить своих рабов. И это работало: омега тут же кидался между альфой и своими друзьями и соглашался на любую тяжёлую работу, которая от него требовалась, только бы хозяин не трогал его друзей. Так продолжалось около двух лет.       Однажды, когда омега покупал товары на оживлённом базаре под присмотром альфы-надсмотрщика, Айден, складывая овощи в корзину, заметил, как за ним наблюдает со стороны какой-то высокий кореец с беспристрастным выражением лица. Сперва было омега решил, что плечо его растянутой майки немного сползло, оголяя его тело, и даже ненароком поправил свою одежду, чтобы лишний раз не привлекать внимание светлокожего корейца своим практически бронзовым загаром. Парень не чувствовал беспокойства, ведь охрана обычно не подпускала к рабам посторонних, но в этот раз альфа отвлёкся на другого омегу, так как у того возник спор с продавцом из-за тканей, которые наказал купить эконом дома, и Айден на некоторое время остался без контроля. Мысль о том, что ему следует воспользоваться шансом и сбежать, парню даже в голову не приходила: он не мог оставить друзей в подчинении богача, да и в этом мире у простых омег практически нет никаких возможностей — их могут захватить любые альфы, а если хозяин отправит за ним погоню и охранники его настигнут, то дело может закончиться крайне плачевно. Потому Айден не попытался улизнуть, но, воспользовавшись тем, что незнакомый, но не выглядевший агрессивным альфа продавал какие-то заморские драгоценности, парень, поудобнее перехватив корзину с овощами, смело подошёл к корейцу и завёл с ним разговор.       Несмотря на то, что с чужаками омега практически не откровенничает, этот альфа на удивление заинтересовал Айдена, ведь незнакомец стал расспрашивать парня о его прошлом, о котором омега мог сообщить крайне мало информации: Айдену помнилась лишь жизнь в Греции, в качестве раба, и совсем ничего из того, что происходило с ним ранее. Друзья рассказали омеге, что когда он только попал к хозяину, то с парнем произошёл несчастный случай — Айден, якобы оступившись, упал с лестницы и сильно ударился головой, из-за чего потерял память. Конечно, парень полагал, что его падение не было случайным: наверняка альфа, который держит у себя омег в качестве рабочей силы, сам и столкнул парня вниз из-за какого-либо возникшего конфликта, а его друзья благоразумно помалкивали, чтобы не навлечь на голову Айдена и на самих себя новые беды, но утверждать подобное омега, к сожалению, не мог. Парень не помнил ничего из своего прошлого: кто он, какая у него была семья и при каких обстоятельствах омега попал к богачу, но речь корейца и, казалось бы, незнакомый ему язык Айден сумел распознать и убедиться в том, что он с трудом, но понимает то, что говорит незнакомец. Любопытство оказалось выше указания хозяина не общаться с незнакомцами, ведь друзья Айдена, его хозяин и гости на светских приёмах разговаривали исключительно на греческом, который парень уже начал считать своим родным языком, но эта удивительная речь, что показалась Айдену позабытой, но очень важной частью своей прошлой жизни, хоть и не пробудила в голове парня хоть какие-то воспоминания, но определённо расположила его к незнакомцу.       Чужак, будучи удовлетворённым общими ответами Айдена, решил в свою очередь поделиться с омегой причиной своего к нему интереса. С трудом изъясняясь на греческом и уже рефлекторно вворачивая в свою речь корейские слова, когда не удавалось вспомнить подходящие выражения на чужом для него языке, высокий и подтянутый незнакомец сумел рассказать омеге о том, что черты лица этого смелого паренька определённо корейские, а это может значить только одно — незнакомец почти уверен в том, что омегу похитили из страны во время ужасной и кровопролитной войны, которая проходила на территории Трёх Миров, за много километров отсюда.       Будь Айден чрезмерно подозрителен, то не поверил бы ни малейшим намекам постороннего человека, но в словах альфы он услышал знакомые для себя слова — о том, что они втроём когда-то были частью корейского народа, также говорили и Вуки, и Мин, когда поблизости не было ни охранников-альф, ни хозяина, ни других слуг. В отличие от омеги, потерявшего память из-за травмы головы, эти двое прекрасно помнили своё прошлое и историю их родины, но предпочитали помалкивать, не желая распространяться о каких-то подробностях, а у самого Айдена не было никакой возможности добраться до архивов, чтобы прочитать летописи прошлых лет, оттого, когда незнакомый альфа начал говорить о прошлом омеги, тот заинтересовался и практически сразу поверил чужаку.       Альфа-кореец предложил омеге проводить его к хозяину, чтобы выкупить парня и вернуть обратно на родину, туда, где его дом. Айден, не отличаясь ни терпением, ни рассудительностью в момент принятия порывистых решений, тут же охотно согласился пойти с незнакомцем, если тот выкупит не только его, но и ещё двух корейцев в подчинении у этого человека. Мысль о доме, в который омега может вернуться, больше не подчиняясь ничьим приказам, так забила Айдену голову, что парень больше ни о чём не задумывался: он забыл поинтересоваться, как зовут альфу и с чем связан такой интерес к простому омеге, совершенно не подумал о том, как он и его друзья отработают стоимость выкупа и, что наиболее важно — захочет ли хозяин продавать своих рабов. Желание поскорее покинуть эту жаркую песчаную землю, на которой все овощи и фрукты растут только благодаря ежедневному обильному поливу, и отправиться на другой конец света, чтобы вернуться домой, настолько завладело парнем, что он, послушно и кротко вернувшись к альфе-охраннику, пока тот не потерял его, практически молча и без возражений отправился с ним и другим омегой к дому хозяина, не забывая украдкой поглядывать, идёт ли поодаль от них тот высокий незнакомец. — «Скоро я отправлюсь домой», — мечтательно думал Айден, старательно пряча свою улыбку от охранника. — «Корея — мой дом…»       К радости омеги, незнакомец, вызвав хозяина на разговор, сумел добиться того, чтобы несговорчивый альфа всё-таки продал корейцу трёх своих рабов. В отличие от Айдена, и Вуки, и Мин оказались более скептически настроены к такому раскладу дел, но парень сумел их успокоить и упросил ребят довериться незнакомцу. Более взрослые и рассудительные омеги, конечно, засомневались в добропорядочности чужака, но, тем не менее, получив свободу от богача, которому они прислуживали, троица ребят без сожалений и оглядки на свою прошлую жизнь поднялись на огромный и величественный корабль следом за чужаком, с опаской ступая по не очень крепкому и скрипящему от каждого шага деревянному причалу.       В отличие от своих друзей, что настороженно присматривались и прислушивались к тому, что говорят альфы на корабле, Айден практически перестал обращаться к своей недоверчивости и подозрительности за советом — будучи выкупленным у ненавистного богача, омега с широкой и даже горделивой улыбкой вспоминал, как хозяин не захотел отпускать его просто так и потребовал у высокого корейца настоящую гору золотых монет, установив красивому, но своенравному и непокорному омеге слишком высокую цену. Но большее удовольствие Айдену доставил вид того, как немногословный и серьёзный кореец, потеряв терпение после продолжительных попыток богача сторговаться на чрезмерно высокой цене, попросту выхватил свой кинжал и приставил его к горлу жадного альфы, слишком быстро для того, чтобы охранники, которые стояли по краям большого зала, успели хоть что-то предпринять. Конечно, омега бы не возражал, пожелай альфа оборвать жизнь этого подлеца, одним лишь точным взмахом своего кинжала, но, к сожалению, богач отделался только повреждённым носом после сильного и ловкого удара локтем напоследок от того молчаливого чужака — слишком мягкая расплата за всё то горе, которое хозяин причинил омеге и его друзьям.       Но сказка, в которую Айден так быстро поверил, разрушилась, едва стоило ему вместе с друзьями спуститься в трюм, где тот самый альфа, который выкупил их, невозмутимо признался, что их корабль действительно плывёт в Корею, но теперь омеги — наложники султана и будут жить во дворце. Айден мало понимал корейскую речь, но ужас, отразившийся на лицах его друзей, пояснил всё парню и без слов, а когда оторопевшему омеге Мин кратко пояснил на греческом языке положение дел, то парень и вовсе потерял контроль над самообладанием. Осознав, что его так легко обманули, Айден начал яростно бранить чужаков, с любопытством наблюдающих за ним, экипаж корабля и, в частности, самого альфу, который столь просто обвёл его вокруг пальца. — «Сменить одного рабовладельца на другого, да ещё и в родной стране!» — всё это никак не укладывалось в разуме омеги, попросту отказывалось восприниматься как действительность, потому Айден даже не сдержался и, не думая об опасности, рискнул замахнуться на альфу, сжимая руки в кулаки и будучи готовым прорываться на палубу, а затем и туда, к долгожданной свободе, любым способом. Но что бывает, когда нападаешь на подданных султана, Айден не успел узнать, так как Мин вовремя набросился на него сзади и, хватая друга за руки, с усилием потащил его в сторону, подальше от строгого альфы, который как будто даже бровью не повёл, слушая то, что говорил ему Вуки.       — Пусти меня, ты! — вопил омега, отплёвываясь от руки омеги, который пытался зажать ему рот. Из-за того, что Айден больше кричал, чем слушал, он практически не разбирал, о чём этот чужак говорил с задумчивым омегой, но даже пары услышанных слов: «хозяин», «груб» и «ужас» парень разобрал, что никак не разрешало ситуацию. Айден не понимал, почему прямо сейчас нельзя вырубить этого альфу, выхватить его кинжал и, вооружившись чем-то потяжелее, выбежать из этого сырого трюма, вырваться на ту долгожданную свободу, которую они так долго ждали.       — Во дворце вы тоже будете пленниками, — альфа говорил медленно и громко, старательно подбирая слова для непривычного ему греческого языка, как будто специально, чтобы его поняли все «новые» омеги, в том числе и Айден. — Но если будете хорошо прислуживать, никто вас не обидит. И вы здесь в безопасности — султан нам головы отрубит, если с его товаром что-то случится.       — Товаром?! — от возмущения омега чуть было не подавился, начиная ещё активнее барахтаться в хватке Мина, чтобы отвесить наглецу перед ним парочку оплеух и высказать альфе всё, что он думает об их правителе. — Да приведите мне этого султана, я ему…       Договорить свои угрозы Айден не успевает: его взрослый друг, невзирая на боль от царапин и укусов омеги, попросту зажал ему рот своей рукой, и парню пришлось утихнуть, хотя бы для того, чтобы у него была возможность дышать. Вуки же снова попытался сгладить конфликт, пробормотав какие-то привычные любезности их новому надзирателю, а Айден лишь сник послушной куклой в руках Мина, не поднимая головы до тех пор, пока альфа не выбрался из трюма, заперев его со стороны палубы. И только после этого, когда ребята потратили не один час, чтобы убедить Айдена в том, что новая жизнь, возможно, будет и не так плоха, омега решился оглядеться и понял, что на них с любопытством таращатся по меньшей мере пять человек. Судя по всему, в этом рейсе партия наложников была небольшая, так что трое новеньких были тому корейцу как раз кстати. В этом составе и началось их длительное путешествие по бескрайней воде, к новому дому.       Не сказать, что с омегами плохо обращались — пленникам регулярно приносили еду, которая, судя по ворчанию альф снаружи, была не в пример лучше, чем паёк матросов, а также омеги всегда получали по кружке пресной воды для каждого, что означало одно: корабль то и дело совершал остановки в прибрежных городах, чтобы пополнить запасы провизии. Уже по этой информации можно было судить, что о будущих наложниках султана заботились — ни один альфа ни разу не ударил пленников, а любые бунты, которые омеги поднимали во время своего пути, практически мгновенно прекращались без какого-либо насилия: омег и гамм в трюме попросту оставляли на несколько дней без провизии, выдавая бунтовщикам только воду, так как от обезвоживания заключенные бы долго не протянули во время этого путешествия. А если учесть то, что подбивал всех на восстание именно Айден, надеющийся вырваться на свободу, то неудивительно, что вскоре непокорного омегу начали одёргивать сами пленники. Плавание им предстояло длительное, а есть хотелось всем.       С того времени, как омеги очутились в трюме, среди таких же пленников и будущих наложников, как и они сами, Айден потерял счёт дням. Омега уверен в одном — корабль, по его мнению, подзадержался в пути, и они плывут немногим больше месяца. За это время парень успел перезнакомиться с остальными омегами и гаммами и, в целом, довольно неплохо коротал свои дни, хоть в трюме без каких-либо щелей и уж тем более окон нельзя было разглядеть, день снаружи или ночь. Любые догадки касаемо погоды Айден мог проверить лишь когда альфы-матросы приносили будущим наложникам пищу и чистую воду. Тогда, пристально вглядываясь в промежуток между дверью трюма и косяком, омега мог хотя бы примерно понять, который час был в данный момент, и сделать какие-то выводы касаемо их путешествия. Но с каждым днём рассусоливать одну и ту же тему не хотелось: без гневных окриков и угроз, без того самого леденящего душу страха, что его могут подмять под себя, Айден уже и позабыл, что остаётся пленником. Ему всё больше начинало казаться, что произошла какая-то ошибка и, когда корабль приплывёт в Корею, то их всех отпустят на свободу, и та самая новая жизнь, о которой мечтали омеги, наконец-то настанет.

***

      Тем временем парнишка, наблюдая за тем, как Мин потирает свою руку после их нечаянного столкновения, неожиданно вспоминает, что он хотел улучить момент и вырваться из трюма, чтобы посмотреть на берег Кореи, его дома. Охнув себе под нос, Айден, подскочив на месте, как волчок, которого ненароком сдвинули с места, спешит к лестнице, ведущей наружу. Спотыкаясь и соскальзывая, омега спешно взбирается по ней, при этом упрямо или даже легкомысленно игнорируя встревоженный возгласы Вуки, который в этот момент помогает Мину подняться на ноги и вяло пытается при этом предостеречь парня от его довольно прозрачной, но не настолько безопасной затеи, как кажется Айдену.       — Эй! Пустите хоть на берег посмотреть! Всё равно с корабля нам некуда деться! — вопит парнишка на подученном за это время корейском языке и начинает тарабанить по закрытой двери трюма, не обращая внимания на сонное бурчание просыпающихся омег и гамм позади себя. Айдена безумно раздражает факт того, что они заперты, ведь это — самое удручающее обстоятельство столь длительного путешествия, в котором омега уже и не надеялся побывать. Будучи рабом грека-богача, парень то и дело смотрел в сторону причала, на ровную гладь воды, сливающуюся с небом, и мечтал о том, что когда-нибудь и он сумеет повидать мир. Омеге постоянно снились прекрасные картины того, как он стоит на палубе поистине огромного корабля и подставляет лицо свежему бризу. Вуки, которому Айден постоянно пересказывал свой излюбленный сон, лишь мягко покачивал головой и говорил, что всё, что снится омеге — лишь отражение его собственных желаний, ведь в этом сне парень не ощущал себя пленником корабля, он был свободен и безмятежен. Но суровая реальность сыграла с омегой злую шутку, исполнив его мечту ровно наполовину: Айден и его друзья действительно оказались на корабле, но по прибытию в порт они достанутся в услужение какому-то султану, о котором совершенно не хочется думать.       — А ну, тихо там! — рявкает строгий голос со стороны палубы, после чего по двери сильно ударяют, явно стараясь сделать так, чтобы кричащий омега наконец замолчал. От сильного и неожиданного толчка Айден неустойчиво покачнулся, размахивая руками и стараясь уцепиться хоть за что-то. Но ничего подходящего ему не попадается, потому, сдавленно пискнув, парень оступается на лестнице и кубарем катится вниз. К несчастью для Вуки, который к этому времени успел подбежать к лестнице, явно намереваясь остановить друга, омега совершенно не успевает среагировать, оттого парень мешком шлёпается на неразговорчивого пленника, неуклюже повалившись вместе с ним на деревянный пол трюма.       — Айден, мы плывём не домой. Мы — рабы, и нас продадут во дворец, помни об этом, — вздыхает Мин, подходя к друзьям и мягко, но настойчиво стаскивает парня с полураздавленного Вуки, чтобы помочь тому подняться на ноги. Айден откатывается в сторону, не мешая омегам, и потирает свои запястья, которыми он ударился о пол, пока приземлялся на своего друга, а потом со стоном начинает разминать свою ноющую поясницу, пока не вспоминает прескверный факт: у них действительно нет дома. Да, парни по своему происхождению относятся к корейскому народу, но даже на своей родине они продолжат оставаться рабами.       — Я их ненавижу! Сколько ещё к нам будут относиться, как к отбросам?! — сердится омега, начиная яростно тарабанить кулаками по деревянному полу. Он возмущён этой вопиющей несправедливости: даже если этот рослый альфа не соврал и Айден с друзьями рождены в Корее, то омеги должны быть здесь свободными, как полноправные граждане своей страны. Но, видимо, купцы, которые везут свои товары для султана, считают совершенно иначе. Из одного плена в другой — что может быть хуже?       — Послушай, всё не так плохо. Даже здесь, на корабле, к нам относятся лучше, чем в Греции, — задумчиво рассуждает Вуки, потирая ушибленный затылок и тихо охая себе под нос. — Нас хорошо кормят, здесь нет крыс, да и альфы нас не обижают. Видимо, дома хороший правитель, уважаемый и властный.       — Да плевать мне, кто там султан, — омега шумно дышит и приподнимает голову, сжимая и разжимая кулаки, ноющие от боли. — Мы сбежим оттуда, любой ценой. И мы будем счастливы, я обещаю вам.       Мин с сомнением смотрит на молодого омегу с запахом грейпфрута, который поднимается на ноги и упрямо поджимает губы. Суженный, пронзительный взгляд шоколадных глаз, огненно-рыжие волосы, собранные в небольшой хвостик на затылке, с густой чёлкой, зачёсанной набок — Айден напоминает искорку пламени, которое сейчас крайне опасно разгорается. Что-то произойдёт.

***

      А тем временем во дворце, расположенном практически на песчаном пляже, неспокойно. Слуги готовятся к принятию новых наложников, тщательно вычищают все комнаты до блеска и суетятся, как рой бесшумных пчёл. Властный омега проходит мимо них, коротко кивая, когда слуги и наложники расступаются, приветствуя его низким поклоном, а после останавливается около массивной двери. Молча он указывает альфе-советнику, стоявшему перед дверью вместе с охраной, чтобы тот открыл дверь. Темноволосый альфа коротко кивает и отворачивается к двери, давая омеге несколько секунд, чтобы тот успел привести себя в порядок.       Молодой мужчина знает, что великолепен: густые, тёмные кудрявые волосы ниспадают на лицо, прикрывая его немного неэстетичные кругловатые уши, большие кошачьи глаза жирно подведены чёрным, едва заметный румянец на светлой коже отличает омегу от неподвижных прекрасных статуй, а пухловатые губы чуть поблёскивают из-за специального масла на них. Омега проводит по линии челюсти своими длинными пальцами, на несколько секунд любуется кожей молочного цвета, поправляет дорогое одеяние, расшитое золотыми узорами, а после ему открывают дверь и тот уверенно заходит в комнату.       Внутри темно, свет здесь не разжигали уже год, а плотные шторы совершенно не пропускают солнечные лучи. В комнате чисто, но нет уюта, нет обжитости — сюда пускают только слуг для уборки. Омега оглядывается, покачивая головой, а после натыкается взглядом на мужчину, сидевшего лицом к окну на высокой постели. Поза немного сгорбленная, усталая, на кровати лежит накидка из дорогого шёлка, без которой альфу вне покоев не видел во дворце ни один слуга.       Омега знает, что мужчина чувствует его присутствие — яркий аромат клюквы выдаёт гостя с головой, но альфа не поворачивается к нему и не задаёт никаких вопросов. Вздохнув, утончённый мужчина делает несколько шагов, подходя к альфе со спины, а после осторожно кладёт руку на его плечо, без страха, но неторопливо и мягко, чтобы не показаться резким в своём появлении.       — Уже год прошёл, Хёкджэ, — голос омеги медовый, нежный и убаюкивающий, словно прекрасный молодой мужчина старается усыпить ту боль, в которой живёт его любимый столько времени. — Так больше не может продолжаться. Ты нужен нам.       — Я пока не готов отпустить его, Хичоль, — альфа поднимает голову, пустым взглядом посмотрев на своего второго супруга, Ли Хичоля. Лукавый, уверенный в себе демон оказался самым настоящим драгоценным камнем, украшающим корону султана Ли Хёкджэ: Хичоль умён и дерзок, непокорен с любым другим альфой — но с султаном омега удивительно послушен и учтив. Порой ему прощается отсутствие официального тона наедине с правителем, ведь Хичоль на год старше самого султана, да и его статус позволяет омеге некоторые вольности. Вдобавок, при других людях, особенно при незнакомцах, Хичоль умело и ловко следует манерам и правилам, заложенным в обществе, не забывая то и дело скалить зубы и демонстрировать, какого норовистого супруга контролирует Хёкджэ. Султан ни на миг не сомневается, что Хичоль предан ему, да и тот сам доказывает это, отвечая за гарем и за всё происходящее во дворце. Омега плодовит, он подарил Хёкджэ много красивых и здоровых детей, а во дворце его величают не иначе, как хасеки-султан или Хичоль-султан.       — Я понимаю, — Хичоль медленно покачивает головой, рассматривая своего супруга с пониманием и сочувствием. Хёкджэ не просто султан, получивший власть по роду, он действительно умён, справедлив, мужественен и красив: густые волосы альфы переливаются оттенками синего, узкие глаза демонстрируют холодный и проницательный взгляд, а острая линия челюсти напоминает изгиб свеженаточенного кинжала. Мужчина силён, его мышцы тягуче перекатываются под шёлковой рубашкой, когда Хичоль проводит пальцами по торсу Хёкджэ, а тот словно оживает, накрывая руки омеги своими.       — Я понимаю, — повторяет хасеки-султан, придвинувшись ещё ближе, чтобы неотрывно смотреть в глаза Хёкджэ. — Но подумай о народе. Для него вверенные тебе люди всегда были важной частью жизни. Он теперь с Аллахом, не дай его смерти стать напрасной. Народ нуждается в Вас, султан.       — И как ты умудряешься сочетать в разговоре «Вы» и «ты»? — Хёкджэ не может сдержать слабой полуулыбки, притягивая хрупкую руку Хичоля к своим губам и медленно целуя его ладонь, точно пытаясь отыскать таким образом поддержку от своего супруга.       — Да ты сам пока не знаешь, что тебе нужно, Повелитель, — Хичоль не остаётся в долгу: омега жадно вдыхает терпкий запах сандала и успокаивающе проводит подушечками пальцев по щеке султана. — Сегодня приведут новых наложников. Мне выбрать для Вас на ночь омегу?       — Нет. Да. Постой, — султан, немного помедлив, мягко тянет Хичоля за руку к себе, призывая его сесть на постель, рядом с ним. — Побудь со мной немного.       — Конечно, — омега поправляет полы своего длинного одеяния свободной рукой и садится рядом, не без кошачьей грации прогибаясь в спине, после чего кладёт руку на колено мужчины, мягко поглаживая его через одежду. Хичоль сидит тихо и практически неподвижно, считая наиболее благоразумным помолчать сейчас: омега как будто знает, что мужчина скажет ему что-то очень важное.       — Я любил его, Хичоль, — голос султана удивительно глухой, практически сломленный. Омега согласно кивает и осторожно кладёт голову на плечо супруга, с полуулыбкой наслаждаясь тем, что тот, чуть помедлив, властно приобнимает его, пытаясь найти точку опоры. Хичоль всё понимает, просто потому, что с самого начала сумел представить себя на месте султана: если бы Хёкджэ умер, для омеги мир бы тоже рухнул.       — А он любил тебя. Пойми, ты бы ничего не смог сделать, Повелитель. Это его выбор, — хасеки-султан не пытается уличить момент, чтобы поцеловать супруга, чтобы отвлечь его на себя и переключить внимание альфы. Омега неглуп, потому прекрасно понимает — сейчас от него ждут совсем не этого.       — Если бы я знал… если бы мне сказали сразу… — пальцы Хёкджэ сжимают талию Хичоля всё ощутимее, но тот даже не морщится. Даже если на теле омеги останутся синяки, он совершенно не придаст этому никакого значения. Любые следы он сможет скрыть даже от самого султана, чтобы не тревожить его обострённое чувство вины. Излечить боль в душе любимого — вот, что важнее всего в данный момент.       — И что бы ты сделал? Жил бы с ним, не пытаясь заняться любовью? Не думая о возможности завести детей? — пожалуй, сейчас Хичоль немного безжалостен в своих словах, но в данной ситуации нельзя поступить иначе. — Он бы не простил себе таких ограничений для своего султана. Хим…       Хёкджэ так резко зыркает на омегу, отпрянув от него и красноречивым взглядом заставляя его замолчать, что Хичоль беспрекословно слушается, лишь понимающе вздыхая. Вот уже год имя четвёртого супруга султана Ли Хёкджэ, Ли Химчана, под запретом. Никому нельзя произносить его под страхом сурового наказания, и Хичоль исправно следовал этому приказанию.       Во дворце красавец-Химчан появился три года назад, тогда ему было двадцать семь лет. Аккуратные, как будто выточенные из мрамора, черты лица, хорошее воспитание, несмотря на незнатное происхождение, и мягкая улыбка, в которую тридцатилетний султан, Ли Хёкджэ, влюбился тут же, когда впервые увидел Химчана в городе. Омега шёл по улице с корзинкой, полной свежих яблок, и конь султана пошёл за ним, как привязанный, не реагируя ни на какие команды своего седока. Удивившись такому спонтанному непослушанию, Хёкджэ просто отпустил поводья, решая понаблюдать за тем, что будет происходить, и конь довёз его до самого дома красивого омеги, где они с султаном и заговорили друг с другом в первый раз.       Омега не кичился тем, что он стал супругом султана — парень так и оставался простым, но воспитанным выходцем из народа. После длительных военных походов репутация Хёка хоть и была достойной, но от своих людей он был достаточно далёк, к тому времени ещё не научившись взаимодействовать с ними как любящий свой народ властелин. Его уважали, его слушались и побаивались, его мудрость признавали — но султана не любили как правителя. Хичоль и Чонсу, первый супруг Хёкджэ, подсказали ему найти кого-то из народа в качестве четвёртого супруга. И тогда выбор пал на мягкого и простодушного Химчана, с запахом плюмерии.       — Плюмерия — символ бессмертия, — снова и снова говорил омега своему султану, нежно улыбаясь, когда мужчина пытался отчитать его за вылазку в город без охраны. Химчан так и не пристрастился к конным прогулкам, но с позволения Хёкджэ омега часто посещал конюшню, постоянно почёсывая морду чёрного, как смоль, коня султана, и даже о чём-то разговаривая с ним, как с обычным питомцем.       Помимо лошадей, которые становились очень кроткими и послушными рядом с омегой, парень постоянно общался с народом, узнавал об их нуждах и старался помочь, чем мог. После этого репутация султана стала намного выше, так как мужчина действительно прислушивался к супругу и, если считал доводы омеги разумными, то занимался важными вопросами и издавал соответствующие указы. Горожане же, доверяя суждениям доброго супруга султана, постепенно начинали менять своё мнение о Хёкджэ, стараясь взглянуть на их повелителя взглядом Химчана — доверительным, мягким, преданным и по-своему любящим. Миловидного парня с запахом плюмерии любили в городе, никто бы не посмел его обидеть, но Хёкджэ почему-то всё равно волновался и беспокоился, когда омега в очередной раз умудрялся уболтать стражников и улизнуть из дворца в одиночестве. Какое-то странное предчувствие не отпускало мужчину — и не зря.       Незадолго до свадьбы выяснилось, что Химчан болел малокровием: нередкой болезнью в эту эпоху. Симптомы были практически незаметны и выражались в его очень бледной, практически прозрачной коже и негромком голосе. Внешне это не выдавало никаких проблем — омега был лёгок на подъём, бесшумен и вкрадчив, его прикосновения, его жесты были плавными и мягкими, словно по полу ступал не молодой мужчина, а ласковый кот, едва касающийся плиток своими лапками. Даже во время беременности Химчана, наступившей через год после свадьбы, его болезнь не вызывала никаких подозрений, разве что лекари наблюдали за омегой более пристально, чем за другими супругами султана. Но когда наступило время долгожданных родов, Хим … не справился. Роды начались преждевременные, лекари и слуги делали всё возможное, чтобы спасти и наследника, и супруга султана, но порой судьба бывает жестока и безжалостна — ребёнок родился мёртвым, а Химчан закрыл глаза навеки.       Хёкджэ не видел всей этой картины, во время родов ни одному альфе, даже султану, не позволяется быть рядом, как гласят заветы Корана, потому тот ждал у себя, изрядно нервничая. Страшную новость альфе отважился сообщить его первый супруг, Ли Чонсу. Никто другой не осмелился бы взять на себя ответственность донести до правителя скорбную весть. И с того дня мир поблёк в глазах Хёкджэ. На негнущихся ногах альфа прошёл в комнату, где Хичоль омывал тело Химчана, не доверив это слугам.       — Хёкджэ… — голос омеги дрогнул, выдавая подступающие слёзы. Несмотря на то, что Химчан тоже был супругом султана, и Чонсу, и Хичоль полюбили доброго омегу всем сердцем.       Хёкджэ ничего не ответил, он молча взял вторую губку и подошёл с другой стороны этого бледного, измученного тела, чтобы помочь своему супругу и подарить умершему последние заботу и нежность перед тем, как предать это безжизненное тело земле. Мужчина не мог просто взять и уйти в такой момент, как бы больно ему ни было.       Похоронили Химчана с почестями. Казалось, не только город, но и вся страна, весь мир оплакивают народного любимца. Султана никто бы не посмел обвинить в смерти красивого омеги — Хёкджэ держался как мог, старался нацепить на себя маску спокойного и уравновешенного правителя, который должен быть выше своих эмоций и чувств, но народ видел, как сильно султан поджимал губы и как он терпеливо ждал, пока все не попрощаются с Химчаном — и не уйдут. Мужчина то оглядывал спокойное, бледное лицо умершего супруга, то в упор смотрел на ожерелье Химчана, которое он самолично изменил перед похоронами, чтобы не показать своих слёз. Хёкджэ помнил каждый камень бирюзы, который он обрабатывал, чтобы вложить в форму лёгкого и изящного украшения. Это ожерелье альфа подарил супругу, когда узнал, что Химчан забеременел - Хёкджэ изготавливал это украшение множество часов, позабыв про сон и отдых. Султан не хотел забывать о всех тех прекрасных моментах, которые подарил ему омега, потому перед церемонией прощания Хёкджэ заперся в своих покоях, потратив две ночи и целый день на то, чтобы аккуратно вынуть камень из ожерелья, с самого края, и вложить в него большую белую жемчужину.       — Я так и не смог уберечь тебя, — шептал альфа, вкладывая камень бирюзы из ожерелья Химчана в кулон для себя, чтобы носить его под одеждой, пряча от посторонних глаз. Этот кулон, подпитывая чувство вины строгого султана, не просто грел — он словно обжигал грудь мужчины, наполняясь всей горечью, которую Хёкджэ нёс в себе, когда Химчан навеки покинул этот мир. Султан не позволил себе подойти проститься, пока даже его супруги с детьми не ушли, хоть им и хотелось остаться и поддержать его. Никто не посмел ослушаться приказа Хёкджэ, даже норовистый Хичоль, догадываясь, что никакие слова не сумеют приободрить Повелителя. Один, без слуг и без охраны, отогнав их за пределы усыпальницы, в которую перенесли тело после прощания народа с умершим, Хёкджэ наконец позволил себе опуститься коленями на холодный каменный пол и горестно взвыл, пока воздух не кончился в лёгких, пока хотелось просто вырвать сердце из груди — и оставить его захороненным в гробнице с добрым и ласковым омегой.       И вот Химчана нет на этом свете уже целый год. Остальные пережили потерю немного проще — у всех есть дела и обязанности, которые нельзя игнорировать. Есть они и у султана, его забот и обязанностей даже больше, чем у всех обитателей дворца, но всё равно каждый вечер Хёкджэ уходил в комнату, принадлежащую его супругу, и сидел там практически без сна, пока его советник и помощник, альфа Чо Кюхён, не приходил поутру, напоминая о новых встречах и новых делах. И так продолжалось целый год. Хичоль понимает, что он ошибся, когда попытался назвать имя супруга Хёкджэ. Рана султана всё ещё не затянулась, но надо излечивать её постепенно и не рубить с плеча. Омега смело смотрит в глаза разъярённого Хёкджэ, затем послушно кивает, признавая, что переборщил, а после этого супруг султана опускается на колени перед мужчиной, смиренно опуская голову в знак полной покорности и сожаления в том, что он сказал, расстроив тем самым Хёкджэ и взбудоражив его ещё ноющую рану. Несколько секунд альфа ничего не говорит, задумчиво рассматривая омегу перед собой. Хичоль уже думает, что в этот раз чрезмерно смелый характер обошёлся ему дорогой ценой, но мужчина неожиданно смягчается и берёт омегу за подбородок, приподнимая голову и заглядывая в тёмные глаза супруга.       — Ты прав. Он не сказал мне, но я буду молиться, чтобы Аллах простил этот обман и его душа нашла покой, — Хёкджэ тут же успокаивается, когда видит, что супруг не собирается продолжать свои провокации. Да и Хичоль так ласково трется щекой о ладонь, с такой нежностью и обожанием смотрит на султана, что срываться на любимом не хочется. Мужчина прав: несмотря на тяжёлую потерю и невзирая на то, что ни Химчан, ни его родители не признались султану сразу, что в их роду омеги, болеющие малокровием, старались не заводить детей, так как уже множество поколений такие редкие случаи беременности заканчивались только смертью, у него есть ещё жены, есть дети — и есть народ. Султан должен вести людей дальше, и даже без Химчана.       — Тебе больно, Повелитель. Это не сравнить ни с чем. Но мы тоже любили его, — признаётся Хичоль, преданно глядя снизу вверх на своего султана. В очередной раз Хёкджэ поражается тому, каких замечательных супругов ему посылает судьба: его жёны уважают друг друга, идут по жизненному пути рядом с ним, не капризничают, отличаясь умом и тактичностью, и не испытывают ревности к нему в отношении других супругов и наложников. Но Хичоль ещё не закончил говорить.       — Я тоже каждую ночь молюсь Аллаху за покой его души, Хёкджэ. Ты не один в этой боли, — шепотом произносит омега и придерживает руку султана своими цепкими пальцами. Повторяя короткую ласку мужчины, Хичоль ведёт губами по запястью Хёкджэ, а после снова опускает голову и кладет руку султана на свой затылок, демонстрируя полное подчинение любому его решению. Султан признаёт, что Хичоль прав — альфа сейчас сам не знает, чего хочет. Но понимание того, что его супруг специально становится крайне послушным, чтобы отыскать способ поддержать его, понемногу проясняет разум мужчины. Сопротивляться такой безграничной любви, хоть и не похожей на любовь Химчана, очень трудно, и Хёкджэ не собирается этого делать. Пора возвращаться к жизни.       — Хорошо, выбери мне кого-нибудь из новеньких, — решает Хёкджэ, погладив густые волосы омеги, а после он опускает руку, приглашающе шевельнув пальцами. Хичоль, вышколенный правилами дворца и знающий малейшие перемены в состоянии султана, тут же поднимается на ноги, наблюдая за тем, как Хёкджэ встаёт с постели, потянувшись за своей накидкой и накидывая её на свои плечи. Пусть пока что его Повелитель ещё не исцелился до конца, но сегодня Хичоль одержал победу — мужчина выйдет из этой комнаты вместе с ним и проведёт ночь в своих покоях, пусть и с каким-то новым омегой.