Луна, став полной, пойдёт на убыль

Всё рушится. Рушится так же стремительно, как прошлая безмятежная жизнь. Позорная гибель от маньтоу? По крайней мере, это было более неожиданно и не давало времени на «подготовиться» — смерть без возможности что-либо поменять. Здесь же всеми правдами и неправдами Шэнь Юань старался, пытался годами сглаживать углы, уводить сюжет в иное русло. Делал всё от себя зависящее, чтобы в случае неудачи главный герой выбрал мальчиком для битья — то есть сделал человека-палку из — своего учителя Шэнь Юаня. Не Шэнь Цинцю. И что в настоящий момент? Что изменилось, переделало финальную точку канона? Целое ничего, помноженное на единицу из жалких потуг попаданца превратить выгребную яму в благоухающий сад, гроб — в невинный ящичек для цветов или книг. Руки предательски дрожат, и Шэнь Юань бросает взгляд на неподвижного Шан Цинхуа. Тот едва ли мог бы предположить, что Демон Севера почти убил бы его — верного шпиона. Сюжет оказался не благосклонен и к Творцу проклятого романа. Чего тогда стоило ожидать главному обоснованному критику ПГБД? Ужас мешает дышать, невидимая рука будто сжимает горло. Передача духовной энергии Цинцю равносильна вливанию воды в дырявый кувшин. В полубессознательном состоянии лёжа на постылой земле, антагонист кашляет кровью и продолжает сжимать ладонь брата мёртвой хваткой. Его бледное лицо цвета рисовой бумаги и ставшие непригодными одежды пугают. — Зверь… Тебе… Навредил?.. Как вообще можно было выбирать между учеником и братом? Как можно было допустить это — чтобы Цинцю сбросил главного героя в Бесконечную бездну, затягивающуюся с диким грохотом? (почему?) Вернувшись через пять лет из Преисподней, Ло Бинхэ — больше не Белый лотос, не милая послушная овечка и преданный ученик — начнёт завоёвывать миры. С легендарным мечом за спиной и благодаря наставлениям Старейшины Мэнмо его сила постепенно достигнет небывалых высот, а умение очаровывать каждого — вишенка на торте. Маленький светлый ученик Шэнь Юаня превратится в собственный негатив, в чёрное отражение прежнего «я». Под его пятой будут все без исключения, а с мятежниками разговор у главного героя заведомо короткий. Лишь над своим бывшим учителем Ло Бинхэ станет издеваться целое десятилетие, пока, в конце концов, одна из его жён то ли из странной ревности или закономерной ненависти, то ли всё-таки из сострадания не завершит муки пленника. Но Самолёт роман не завершил — значит, стало бы совсем неудивительным, если Гордый Бессмертный Демон отыскал бы какое-нибудь заклинание, способное мучить душу учителя вечность. Сколько бы дерьма по отношению к полукровке тот Шэнь Цинцю ни сотворил, данная жестокость выходила за рамки понимания. А уж если взять в оборот неизвестный читателям, но изложенный напрямую из уст автора факт того, что маленький Ло Бинхэ сперва без памяти влюбился… Исход взаправду был предначертан. Как в игре — что бы ты ни выбрал, персонаж погибал либо в сию секунду, либо значительно позже. От перемены места слагаемых сумма не меняется. — Это всё, что тебя сейчас волнует?! — в истерике кричит Юань и вытирает чистой частью рукава подбородок брата. Бледные губы трогает слабо заметная ухмылка. И в таком состоянии Цинцю умудрялся оставаться собой, не забыв обругать с припрятанной нежностью: — С десяти лет, кроме себя самого, волнует некто донельзя похожий на меня же. Давно было пора зарубить на носу: ежели привязался ко мне банным листом, не стоило удивляться последствиям, А-Юань, — надсадный кашель и тяжело вздымающаяся грудная клетка. — Если бы Псина схватил тебя и забрал в Бездну, я бы прыгнул следом. Красноречие — его конёк, но не проявление нежности. Забота А-Цзю всегда была колючей, пассивно-агрессивной и сбивающей с ног. Будучи ребёнком, он грязно ругался, закутывая сперва Юаня в тёплые обноски, а потом заботясь о себе. Сперва кормил Юаня, чтобы только после поесть самому с напускным равнодушием или дерзким: «Не очень-то я и голоден». Однако антагонист никогда не умел лгать, выражая чувства и делясь сокровенным. Цзю-гэ — это колючий ёж; шипящая змея, коли приблизишься без спроса. Если посудить, везение Шэнь Юаня в обеих жизнях заключалось в аксиоме: его любящая семья. Мать, отец, старшие братья и младшая сестрёнка — в первой. В романе, куда попал непонятно почему, — А-Цзю и школа, в где все имели привычку стоять друг за друга горой, каким бы яростным ни было противостояние между адептами пиков и Лордами. — З-за… — всхлип, — замолчи! Близнец не имеет никакого права истекать кровью, его дыхание постепенно слабеть, а веки опускаться. Пусть половина несчастного попаданца отчаянно жалеет светлого, поистине чистого ученика, другая половина разрывается на куски от боли и беспокойства за близнеца. — Когда глава спросит, что произошло, — Цинцю вновь кашляет, ожидаемо не слушая наказ младшего брата. — Не рассказывай про Зверьё никому. Для всех он погиб при сражении, когда нарушил приказ не идти в Ущелье. — Почему? «Бестолочь, сам знаешь почему!», — тотчас корит себя Юань и старается сосредоточиться. Духовная энергия через застои проходит туго, как комочки муки через сито, — то есть почти никак. Му-шиди не зря входит в число талантливейших заклинателей-целителей современности: он прав в прогнозах, диагнозах. Способности Шэнь Юаня немного ниже, чем у близнеца, поэтому его старания тщетны — необходим кто-то сильный; кто-то, кто Лю Цингэ или глава школы. — Чтобы у тебя не возникли неприятности. Пообещай, что сделаешь это. Если выяснится, что на нашем пике рос демон, не отмоемся вовек. И закономерно возникает вопрос. А может?.. Может, оригинальный Шэнь Цинцю такой, как его А-Цзю? Вдруг его мотивацией скинуть ученика в Бездну выступало именно это? Сильные заклинатели почуяли бы неладное и обнаружили бы Ло Бинхэ, кто на тот момент не научился скрывать метку и обнажившуюся сущность, а школа являлась для антагониста в прямом смысле всем. — Сам соврёшь и поведаешь им историю, как ты умеешь! Шэнь Юань не замечает, когда на мече к ним приближается Бог войны. Как легко спрыгивает с Чэнлуаня и ведёт носом, точно учуявшая дичь ищейка. Борьба с монстрами? Будь Лю Цингэ перемазанным с головы до ног мерзкой кровью и кишками чудовищ, оставался бы по-прежнему холодным красавчиком. …Шэнь Юань не заметил бы совсем ничего, пока аккуратно поглаживал голову близнеца на своих коленях и отчаянно пытался снова и снова — чтобы отсрочить неизбежное. Чтобы предупреждения Му Цинфана не претворились в жизнь, потому что для Цинцю невозможность использовать заклинательские способности и становление на одну ступень с простыми смертными — приговор. — Где тот демон, от которого за ли разит?.. — Лю Цингэ обрывается на полуслове, и выражение лица его становится более нечитаемым. Таким, что обыденное — ничто. Репутация негласного Младшего Лорда пика Цинцзин? Прославленного заклинателя? В пекло — это не имеет значения, как и не имеет значения то, что впервые кто-либо видит обоих близнецов во взрослом возрасте настолько жалкими. Но на задворках сознания Шэнь Юань готов был признать, что догадка подтверждалась: выбора не имелось изначально. Лю Цингэ «учуял» бы не только Мобэй-цзюня, но и ученика, недавно отправленного на Байчжань ради получения опыта. — Я разберусь, — Бог войны буквально не позволяет вставить ни слова, каким-то невероятным образом заменяя собой Шэнь Юаня. Безошибочно отличающий близнецов. Непобедимый в бою. Умеющий ценить помощь, признавать собственные ошибки и идти на перемирие. Кто бы мог подумать, право? Извечные противники в оригинале и недавно наладившие мало-мальски ровные отношения Лорды пиков Байчжань и Цинцзин — и вот. От ладоней Лю Цингэ голубоватой пылью расползается духовная энергия, которую тело брата впитывает так жадно, как изголодавшийся по воде мох. — Где тот твой ученик? Мне сказали, что вы пошли вдвоём. Вопреки сказанному Лю Цингэ первым замечает разлетевшийся на части Чжэнъян и тотчас замолкает. Тело в его объятиях напоминает бумажную куклу. Младший из близнецов беззвучно шепчет: — Его нет… Его больше нет…

***

Оставаться в Бамбуковой хижине, покуда Юэ Цинъюань, а также донельзя хмурый Лю Цингэ и главный целитель пика Цяньцао дежурят там, не имеет смысла. Спасибо, что обязанности главы школы не позволяют первому находиться на Цинцзин круглосуточно. А Му Цинфан изготавливает специальное снадобье и поит им старшего близнеца строго по часам, позже удаляясь проверять других пострадавших. Если быть откровенным, Юаня практически выгнали. Выгнали из собственного дома, аргументируя то совершенно напрасными переживаниями: «Бремя горного Лорда пика полностью ложится на твои плечи, поэтому тебе следует отвлечься. Упокоить душу». Надо ли упоминать, что под пристальным взглядом (одобряющим) Непобеждённого заклинателя Мин Фань, и до случившегося безмерно уважающий Лю Цингэ, попросту захлопнул дверь перед носом Старейшины? Благо, паршивец умудрился перед этим заранее извиниться и отвесить поклон. На пике Аньдин обстановка не краше: ученики дезориентированные, напрочь потерянные и серые. Хотя Самолёт имел несколько подручных, особенно талантливых в расчётах и исполнительных адептов, сейчас те были выжитыми до максимума. Разрозненные муравьи — безупречное описание для них. Дева Чун явно желает что-то сказать, как-нибудь подбодрить. Беседовать с будущей женой Гордого Бессмертного Демона нет никакого желания, но зачем придираться к юной заклинательнице? Не она ведь позволила Бесконечной бездне разверзнуться. — Старейшина Шэнь, — не выдержав, робко начинает девушка, проводя посетителя по длинному коридору и коротко оборачиваясь. — Да? — Надеюсь, Лорд Шэнь как можно скорее поправится. — Пустяки — небольшое ранение и несущественное искажение ци вследствие борьбы с демонами… Мой дорогой брат заменит меня в ближайшее время. «Потому что иных вариантов я не потерплю», — с горечью мысленно. Заниматься самообманом отвратительно и неправильно, но по-другому никак. Этот траурный налёт на лицах учеников пиков вгоняет в депрессию. Разумеется, многих ранили, были и жертвы с летальным исходом. Хребет Цанцюн потерял тридцать девять человек — сущая, но жестокая мелочь в нынешних реалиях. И зная будущее развитие сюжета — о ещё больших потерях и реках крови, — Шэнь Юань реагировал относительно холодно. Настолько, насколько холодно мог реагировать кто-либо оказавшийся на его месте. Дальше — хуже. — Старейшина? — Ну что? — чуточку раздражённо отзывается Шэнь Юань. — Примите мои соболезнования по поводу… Брат Ло не заслужил этой участи. Мне сложно представить, что творится у вас на душе, но я верю: виновные получат по заслугам. Гибель брата Ло — огромная потеря для всех нас, — сочувственным тоном произносит она, с трудом сдерживая рыдания. Её голос заметно ломается, переходя с ровного на дрожащий. Знала бы дева, что произошло в Ущелье — схватилась бы за меч. Ибо жёны главного героя отличались верностью на грани безумия, потому как, однажды вкусив страсть и «любовь» Ло Бинхэ, боле они не воспринимали прочих мужчин. Естественно, не считая распутных демониц и прочих дев, которые официально не входили в гарем и спали с другими, но всё равно с придыханием вспоминали Повелителя миров. …И вдвойне лицемерно было бы принимать напрасные соболезнования. — Я тебя услышал. — Брат Ло… Как-то раз он сказал мне, что для него не было дня счастливее, чем день отбора. «Зачем ты давишь на больное?», — взывает к Небесам Шэнь Юань, но в реальности не роняет ни звука. Ло Бинхэ успел отличиться, не принимая участия в соревновании, — его полюбили, им восхищались. Пусть Гунъи Сяо занял первое место и сумел пережить сущий ад, и глава Дворца Хуаньхуа не скупился на письмо. Поразительно, как быстро старик заприметил талант и как ловко извернулся, изложив сожаления таким образом, как если бы учитель «покойного» Ло Бинхэ и он являлись хорошими приятелями, делившими невзгоды почти пополам. Те же странности касались адептов родного пика — все будто бы ходили на цыпочках перед Старейшиной. Если переживание по поводу состояния истинного Лорда Цинцзин было объяснимо, то беспокойство их словно распространялось и на близнеца. Пару раз за эти бесконечные дни Шэнь Юань, коротая часы на поляне для медитирования, звал по имени единственного ученика. Бессознательно — забывая напрочь о том, что для заклинательского сообщества Ло Бинхэ умер, не обзаведясь и могилой. Потому для обломков Чжэнъяна Шэнь Юань собственноручно вырыл яму позади Бамбуковой хижины — это, как показалось самому, было в разы правильнее. Волей судьбы свидетелями стали Нин Инъин и адепт, позже успокаивающий свою рыдающую шимей. На языке аньдинской девы крутится что-то помимо, но благоразумие побеждает. Остаток пути до заветной комнаты проходит в гнетущем молчании, а встречающиеся по дороге аньдинцы также здороваются, но старательно прячут взор. Будто Шэнь Юань безутешная вдова, при которой недопустимо не то что упоминать погибшего мужа, а дышать рядом — не то развалится на тысячу кусочков. Сравнение ужасное, да. Однако окружающие только и делают: жалеют, стараются не произносить вслух имя Бинхэ. Поразительно, что дева Чун лопнула этот разрастающийся пузырь и озвучила в лоб, а не уподоблялась остальным. Возле двери в комнату Главы пика Шэнь Юань сухо произносит: — Благодарю. — Не стоит, Мастер Шэнь, — отзывается заклинательница и спешно уходит прочь, протягивая руки к лицу, чтобы, скорее всего, стереть влагу. Шэнь Юань удручённо качает головой и толкает дверь. Запах лекарственных трав, чернил и пергамента ударяет в ноздри и ворошит воспоминания.

«Я вас люблю, учитель.»

«Я просто люблю вас за то, какой вы есть.»

«Умереть за вас или умереть с вами — высшее счастье для этого ученика.»

Вот что с ним поделать? А ведь Ло Бинхэ часто оставлял на краешке стола учителя нетронутые листы, чтобы мужчина всегда сумел бы воспользоваться ими. Тщательно промывал кисть и чернильницу, невзирая на то, что ему ничего не поручали. — О, — встрепенувшись, Самолёт принимает сидячее положение и как-то робко начинает оправдываться, когда откладывает свиток. — Брат Шэнь… Что, совсем рехнулся? Что за выражение? Шэнь Юань захлопывает веер и шумно вздыхает, в нетерпении подходя ближе к постели. Он готов был поклясться, что Му-шиди строго-настрого запретил больному заниматься работой и, в принципе, заниматься чем-то помимо лежания в постели и выздоровления. Потрепало Шан Цинуха не слабо — немногим меньше, чем антагониста, хоть сравнивать заклинателя, в чьих жилах тёк Неисцелимый, и избитого стало бы крайне неуместно. Корешком поправив чернильницу на прикроватной тумбочке, Шэнь Юань переводит взгляд на подозрительно замершего автора произведения и в удивлении поднимает брови. Шан Цинхуа едва ли не вжимается в изголовье кровати, испуганно прижимает к груди одеяло. Он что?.. Да ни в жизни — быть не может, чтобы тоже. Или — да? — Ах ты, слепой придурок! — не выдерживает Шэнь Юань и обрушивает (слабо) веер на макушку писателя. — Глаза разуй! Самолёт облегчённо выдыхает, стирая несуществующий пот со лба: — Я уж было решил, что по мою душу пришёл Шэнь Цинцю. — Каким образом? — раздражённо спрашивает Шэнь Юань, начиная подозревать неладное. Он что, не в курсе последних событий? Цинцю приходил в себя пару раз — и то на несколько секунд. Брат физически бы не покинул хижину. — Знаешь, как сложно находиться в неведении? — жалуется Цинхуа. — Когда я очнулся, Му-шисюн посоветовал мне не волноваться и отдыхать, а мой старший ученик наотрез отказался рассказывать о том, что в итоге произошло! Шэнь Юань поджимает губы и молчит. Его настроение не скрывается от взора побитого Северным демоном попаданца. Пусть не сумел отличить близнецов друг от друга, однако полным идиотом Шан Цинхуа не являлся. Да и Юань услышал от по-прежнему — спустя неделю после Собрания — льющей слёзы Нин Инъин кое-что, что заставило призадуматься. «Знаете, Старейшина, вы очень похожи на учителя. Когда вас сразил недуг, он выглядел так же, как вы». — Что-то плохое случилось, да, Братец Огурец? — спрашивает осторожнее, но с акцентом на определённую часть. — Насколько плохое? — Почему Мобэй чуть не превратил тебя в фарш? Вопросом на вопрос ответить лучше, чем позволить отчаянию затопить целиком. Приближающаяся истерика — не есть хорошо. И что может быть хорошего, когда в памяти постоянно две картины: перепуганные блестящие очи Бинхэ, который не верит, что учитель действительно жаждет ему смерти, и находящийся при смерти брат? — Он сам нашёл меня в Ущелье, — Шан Цинхуа нервно почёсывает затылок, глядя куда-то в завиток на орнаменте одеяла. — А когда я имел неосторожность отметить, что сделал всё в точности, как он приказал, и аккуратно намекнул на то, что можно было бы дать мне больше свободы… Проще говоря, я, как ценный работник, попросил о предоставлении лучших условий труда, а взамен получил санкции. Санкции? Это называется безжалостным актом насилия. Как бы отчаянно ни поливал писаку и попеременно ни обвинял в приключившихся бедах, не пожалеть его не мог. Смиловавшись, Шэнь Юань устраивается на краю постели и интересуется: — Ты что, решил соскочить со службы? — А что такого? — возмущённо парирует Самолёт. — Ты понятия не имеешь, как трудно работать на две стороны! И я не считаю внезапные появлений Мобэя — так и до инфаркта недалеко. Я не понял, к чему было его «будешь рядом». По его мнению, я мало трудился? Возмутительно! Обесценивание моей деятельности! Шэнь Юань кивает. По сути, уже через пять лет Мобэй-цзюнь станет подчиняться Ло Бинхэ и быстренько свернёт свои планы по монополизации власти. Хуже ситуация с Ша Хуалин — окрылённая страстной любовью она предаст родню и также встанет на сторону некогда ученика именитой школы заклинателей. Самолёт нетерпеливо возится и, пихнув в бок, просит почесать ему спину. Погруженный в собственные думы Шэнь Юань даже не возмущается на это проявление наглости. Его разрывает на куски понимание того, что повествование романа мрачнеет. Какие бы действия ни предпринимали оба «счастливых» обладателя Системы, всё усугублялось. — Так что произошло? Ло Бинхэ… Ты его столкнул? — Хуже. В разы. В десятки тысяч раз. — Что может быть хуже? Ты что, убил моего любимого сына? — Цинцю скинул его в Бездну, потому что я не сумел. И перестань называть главного героя своим сыном! — повторный шлепок. — Ты что, последние мозги отбил? Небольшая потасовка заканчивается затишьем. Что для автора, что для справедливого критика «Путь Гордого Бессмертного Демона» роман стал высокоранговой полосой с препятствиями, непременно заканчивающейся не проигрышем или выигрышем — а смертью или жизнью. Цена запредельно высока, и полумеры не предусмотрены. Наверняка где-то там Создатель адской машины хохочет до колик в животе. Шан Цинхуа первым берёт на себя смелость продолжить: — Шэнь Цинцю сейчас?.. — Я за главного до тех пор, пока он не поправится. — Мне жаль, Огурец. Мы сделали, что могли. Но этого было мало.