Свободный ветер

Все начинается с любви: и озаренье, и работа, глаза цветов, глаза ребенка — всё начинается с любви.

° «Все начинается с любви» Рождественский

      Иногда казалось, что ранний подъем — самая сложная вещь из всех, которые только могли представиться, и нет даже намёка на то, что подобное испытание можно облегчиться чьими-то тёплыми руками или ласковым шёпотом с предложением донести до ванной, только бы поменьше слушать хныканья маленького создания, что крепче куталось в одеяло.       Чиби открывает глаза, тут же жмурясь и отворачиваясь лицом от окна. Виски неприятно гудят, словно он несколько часов стоял под проливным дождем, погружающем мир в серость и холод, а потом явился домой с температурой. Кажется, им с братом действительно стоит ложиться пораньше, а не сидеть за беседами или разработками, сжимая пальцами карандаши до лёгких рассветных часов, которые с весной стали наступать гораздо раньше, чем в холодные зимние вьюги.       Стена, изученная за пару лет вдоль и поперек, кажется намного интереснее, чем завтрак или что-то типичное, присутствующее каждое утро, и пальцы сами невольно касаются шершавой деревянной поверхности, которая поначалу пахла просто изумительно, а вскоре, отчего-то, потеряла весь изыск, лишь отдалённо напоминая те времена. Хотелось продолжить спать, руки и ноги были наполнены приятной тяжестью, а мыслей в голове не возникало, только лёгкая сухость во рту не давала успокоиться, но Чиби уже не впервой терпеть что-то.       Когда зимой долгое время носишься с близнецом по заднему двору, валяешься среди мороза, кувыркаешься так, что весь снег летит за шиворот, от чего спина покрывается мурашками, залезаешь в такие сугробы, что ботинки наполнены льдом, жажда ужасная, только вот домой идти нельзя, иначе старшие братья тут же схватят и затащат внутрь, так еще и до следующего дня не выпустят. Чиби знал, что так правильно, в конце концов, не хотелось лежать с болезнью, а приходили они с Гругалораграном, похожие на один сплошной буран. Вынимает ногу из сапога, а там снег комьями прилип к ткани, стоит посреди коридора и отдирает, пока Юго вытаскивает из темных волос маленького дракона снежинки, не давая пройти вперед. Отдает с чистой совестью куртку подошедшему Адамаю, чтобы тот, отрыв дверь и вновь пустив свежий морозный воздух, хорошо встряхнули за порогом, и бежит к камину греться, подставляя ладони под яркие пылающие оранжевые струйки.       На стене, чуть повыше, над кроватью, но, не доставая до полотка, они с братом развешивали то, что находили, — листья, вырванные из тетрадей, где собственными руками писали заметки или просто рисовали, когда становилось совсем скучно. Чертежи каких-то машин, зарисовки пейзажей вместе с раскинувшимися лугами, даже пометки Юго, который, в отличие от младших братьев, имел более размашистый и аккуратный почерк, — что у Чиби, что у Гругала буквы получались острыми, нервными, сильно отогнутыми в сторону. Где-то значились зарисовки порталов, — дракон всё задавался вопросом зачем это близнецу, — какие-то пометки на счёт слов старших братьев касательно магии, но они занимали так мало места, что и вовсе видно не было.       Сквозь плотно задернутые темные шторы всё равно прорывается свет, окрашивая всю небольшую комнату в коричневый оттенок, а там, за круглым окном, уже вовсю резвятся животные и детишки, крича так, что уши закладывает. Чиби сильнее натягивает одеяло, подгибая под себя ноги, — за ночь он потерял длинный край, а искать его вовсе не хочется, — простынь давно сбилась и впитала выделившийся пот, пока подушка, пусть давно не холодная, отправляла в мир снов.       С каких пор ему перестало нравиться какое-либо занятие, не выбранное самостоятельно? Кажется, лет в одиннадцать. Порой, Чиби накрывало такими необъяснимыми чувствами, что даже одиночество не помогало. Наверняка день пройдет по обычному плану — быстрый завтрак; тренировки, после которых чувствуешь себя размазанным ничтожеством; обед; время, отведенное старшими братьями для собственных забот, во время которых есть вариант пойти заняться делами, а иногда даже понаблюдать за тем, что делают другие члены семьи; ужин, который всегда являлся самым продолжительным приёмом пищи; а после еще несколько часов, из-за чего, порой, получалось вновь побыть настоящей семьей и даже поиграть во что-то незамысловатое.       Чиби тринадцать и ему совсем не нравились нравоучения Адамая, который в последнее время только и делал, что диктовал какие-то глупые правила, рассказывал о прошлом народа, да говорил, что в этой жизни младший братишка явно более серьезный и милый, чем в других своих годах (а Юго твердил, что всё может измениться с возрастом). Дракон, на пару с близнецом, кажется, нарочно решили их с Гругалораграном бесить, твердя одно и то же, обещая наказание, которое никогда не могли исполнить, и, даже не смотря на то, что были старше, сильнее, мудрее во многие разы, так раздражали своими вечными приказаниями. Юго в свои двенадцать лет уже сражался с Ноксом, а ему еще указывают, что делать!       Чиби, увы, мог только дуть губы, складывать руки на груди, слушать, как шипит Гругралорагран, скалится, обнажая острые клыки, даже из дома сбегать было глупым вариантом, всё равно найдут. Король только качал головой, рассыпав русые волосы по плечам, говорил, что всё это лишь потому что забота их не знает границ, для того, чтобы у младших братьев было счастливое детство.       Юго и Адамаю в раннем возрасте пришлось столкнуться с сильнейшими испытаниями, а вот Чиби с Гругалом такое явно не было нужно, какими бы взрослыми те не хотели казаться в чужих глазах, проявляя все умения и знания, полученные за промежуток своих малых лет. Оставалось хмуриться, рычать и кричать в подушку, потому что они всего лишь дети, которым нужен уход, забота и наставления взрослых, получали нагоняи, легкие подзатыльники и удары по мягкому месту чужим хвостом или крепкой ладонью.       Чиби терпеть не мог, что его сила гораздо меньше, чем у Юго, а учат старшие братья долго, муторно, рассказывая теорию с видом крайнего безрассудства, постоянно путая слова и выливая их в какой-то неизвестный поток мыслей. Практика у юного элиатропа не всегда заканчивалась хорошо, порой пальцы болели после сильного сосредоточения энергии, что, в силу возраста, далеко не всегда было осторожным. Иногда хотелось сбежать от всего этого, вновь оказаться в Емельке, прыгнуть в крепкие руки папы и ощутить тяжесть тела Гругалораграна на своей груди, пока вокруг снова снуют гости, заглянувшие в таверну.       Чиби чувствовал себя вымотанным каждый раз после тренировок со старшими братьями, быть может, от совмещения их рассказов и собственной силы, пока Гругала не было рядом, или от серьезных лиц. Элиатроп всё ждал, пока перед ним положат огромный том, написанный от руки на драконьем языке и заставят учить наизусть, — кажется, было бы легче. Словно по часам, заученным текстом Чиби выслушивал речи и пытался совладать с собой, только бы мыслями не переноситься в беззаботные деньки, когда сила еще не открылась и ему можно было делать всё, что душа пожелает.       Емелька была прекрасна, просторный край с заливными зелеными лугами, по которым так прекрасно было мчаться, раскинув руки, а Юго сравнивал это с полётом на драконе, — полной свободой и счастьем, затмевающем мысли. Чиби тонул в жарком лете, когда яркий свет игрался на окнах, прыгал по кухне, а из деревни доносился приятный аромат цветов и свежего хлеба, разносился детский смех, путаясь в говоре женщин, придерживающих корзины. Тропинки петляли между домами, уводили в дальние поселения, а детвора носилась по деревне, иногда решаясь спускаться к реке, где вовсю крошечные волны ударялись о землю, а Чиби иногда так и замирал, наблюдая, — старшие братья сотни раз рассказывали о море.       Адамай и Юго появились на свет там, где шумели птицы и билась о пальмы белоснежная пена, а иногда под шум грозы вздымались волны, пугая окружающую живность. Там, под пальмами и приятным запахов фруктов, таилась сила воды, пронизывали источники вакфу землю, уходили вглубь Ома, путались в водорослях и тонули в далёких словах, принесенных северным ветром.       Чиби собирал гладкие камни, снимая ботинки и заходя в речку, пока прохладная вода ласкала щиколотки, прикрывал глаза, словно чувствуя, как соль раздирает щеки, а приятный горьковатый аромат проносится по нему, забирается в лёгкие, течет вместе с кровью, и вот над ним уже шумели ветра, бился об отвесные скалы шторм и отчего-то внутри него было до боли знакомое чувство злости… пока чей-то смех не вырывал из воспоминаний. Юный элиатроп в полной мере не мог объяснить своих чувств или желания сделать что-то, от того всё казалось слишком странным.       Тогда над головой шумели ясеневые деревья с твердыми светлыми стволами и красивыми резными листочками, выбивая какую-то старую веселую песенку с их твердыми кронами. Чиби тонул в шёпоте плакучих ив, которые, кажется, укачивали всех, как родных детей, наслаждаясь чем-то неизвестным, умиротворенным, не желая бежать и прыгать. Тогда Юго еще веселился вместе с ним и не казался настолько взрослым, как сейчас, и всё подобное казалось просто волшебством, как спетая на ночь колыбельная.       Чиби помнит каждый уголок дома, как из зала можно было очутиться на кухне, полной прекрасных запахов, греться у печи и разглядывать небо в старое окно, считая царапины на стене от драконьих когтей. Вверх по лестнице, в жилые комнаты и собственную, поделенную с близнецом, где, как обычно, много раскиданных вещей, брошенных игрушек, оставленных книг со сказками и чертежей, выдуманных на ночь глядя, только бы время до сна потянуть. Чиби не забыть данного на ужин теплого хлеба, рисового пирога и добрых глаз Юго, который разрешил посидеть внизу еще десять минут, прежде чем идти готовиться ко сну.       В каждой комнате таилась жизнь, шептались воспоминания, до тех самых пор, пока всё в один миг не стёрлось. Чиби, кажется, мог воспроизвести в голове абсолютно всё, — вот поднимается по каменным ступеням, мимо большой бочки с водой, через задний ход, проникает на кухню, аккуратно берет со стола отрезанную морковь и бежит мимо братьев под тихий хохот.       Если зимой из окна смотреть, ровно с места, где стоит Юго, то всё вокруг покрыто огромным слоём снега, — тогда темнеет совсем рано, гости не сидят до полуночи за кружками и тишины в таверне намного больше. Ужин всегда плотный, горячий, но, в перерывал между ночью, когда небо покрывалось тысячами звезд, оставались маленькие промежутки, когда, накутав в шарфы и куртки, выпускали на улицу. Чиби тогда кувыркался, хохотал вместе с Гругалораграном, чувствовал, как снег забивается за шиворот и морщился, недовольно бурчал, разминая начинавшие неметь от мороза пальцы. Щёки покрывались красными поцелуями зимы, волосы мокли от налипших снежинок, а иногда папа выглядывал из окна, чтобы поглядеть, как сыновья с разбегу прыгают в сугроб, от чего ткань становится тяжелее и темнее.       Времени зимой на прогулки было мало, частенько Адамай открывал заднюю дверь и громко, чтобы точно услышали, оглашал вердикт семьи: «Мальчики, домой!». Чиби хныкал, но шёл, позволяя стащить с себя куртку, шапку, открывая миру сверкающие вакфу крылья, бросал ботинки при входе, садясь и отдирая комья снега. Тогда папа тут же вёл в ванную греться, а потом давал в больших кружках тёплый чай, иногда такой, что обжигало глотку. Гругал жаловался, что, когда проснулся — темно, и снег медленно оседает на крыши деревни, не успел поиграть, снова наступала ночь, бурчал, что никогда спать не будет, а старшие братья, на пару с папой, только улыбались таким заявлениям дракончика.       Если бежать по дорожке, то и до рынка можно добраться, где Чиби оставил в свои пять часть детской психики, при покупке новых штанов осенью. Емелька быстро сменяла красивые зелёные листочки на яркие оранжевые краски, полыхающие при свете драконьем пламенем, а всё вокруг пахло терпко, словно оставленные надолго банки с вареньем. Чиби смотрел на косяки птиц, стоя на каменных ступенях крыльца, ветер ласкал щеки, которые совсем скоро будут покрыты неприятными красными следами, что потом обязательно начнут шелушиться, и всё было хорошо. Папа заставлял накидывать сверху лёгкую кофту, чтобы не продуло, всё чаще закрывал окна, несмотря на то, что в воздухе летали последние летние краски, и кое-где мелькали зелёные оттенки, но, всё же, тоска медленно оплетала.       Чиби уже и не помнит вовсе, почему с ними не пошёл папа, а снарядил старших братьев, пытаясь вытащить тех из круговорота событий хотя бы на пару мгновений. Гругалорагран мелькал где-то над торговыми рядами, вдыхая множество различных запахов, порой, недовольно опускался обратно, и каждый раз получал одни и те же слова, — если что-то учудит, то дома получит. Дракончик рычал, обнажая клыки, а Чиби знал, какими острыми они бывают, особенно смотря на полоски от шутливой игры, когда в ход пошли и зубы, и когти. Папа, когда заметил глубокие царапины, только ахнул, всплеснул руками, словно женщина какая-то, а потом ещё и заставил Юго с Адамаем беседу провести, объяснить, что это не игры и так делать нельзя. На слова Гругалораграна, что старший элиатроп сам с синяками появляется, внимания не обратили, только попросили не перебивать, когда взрослые разговаривают.       Адамай тогда и делал, что бурчал, закатывая глаза, пока Юго недовольно поправлял длинные рукава кофты, которые постоянно сползали на пальцы. Крепко держа пальцами тетрадь в хлипком переплёте, элиатроп всё чаще хотел развернуться и пойти домой, потому что настроение с каждым днём и неудачной попыткой падало ниже, и всё былое веселье, детское, искренне, исчезало. Папа называл это этапом взросления, который обязательно нужно пройти, — мир становится серым, ненавистным.       Адамай глянул тогда на близнеца обычным взглядом, который всегда бросал Альберт во время сильной запары: «Вылези уже из своей этой тетради». Юго только вздохнул, пропитываясь чем-то далёким, с привкусом путешествий, крайне приятным, словно колыбельная, которую приходилось напевать младшим братьям. Рынки — отдельный мир, одновременно ужасный и прекрасный, и, чем старше становишься, тем меньше сил остаётся после похода сюда. Споры с наглыми торговцами, постоянное одергивание и жара, бьющие в нос смеси ароматов, а глаза не горели восторгом от одной просьбы папы сбегать за хлебом. Обыденность стала такой неинтересной.       Честно, Чиби не особо любил людные места, постоянные прогулки в шумные помещения, пусть и давно привык к таверне настолько, что мог легко спать там, укрытый кофтой старшего брата. Пока Адамай с Юго отвлекались на свои разговоры, неважные, чтобы другие не сразу поняли, что там зарыто, продавец протянул ему штаны, как-то ласково шепча. Ох, старая экафлипка была добра, стояла перед ним в каком-то непонятном платье неприятного темного цвета, проходилась по его рукам ловким хвостом, дёрнула небольшую тёмную штору, оставляя его прижатым спиной к деревянным доскам.       — Померь пока, — произнесла женщина, и Чиби заметил, как её пальцы ласково прошлись по занавеске. Кто только придумал подобные вещи?! Это же редкостный кошмар!       — Они страшные, — возмущается Чиби, стискивая руками тёплую ткань, которая не должна продаваться зимой. — И колется.       — Так, мы договаривались не ныть, — голос Адамай звучит падающими камнями. Юго только шагнул ближе, пытающийся поддержать, как всегда, одним присутствием.       — Купим штаны и пойдем домой.       Чиби, как всегда, готов был пуститься в капризы и хныкать, потому что на семью подобные спектакли работают. Где-то в подозрительной близости появилось вакфу близнеца, поразительно тёплое и родное, ласковое, но маленького дракончика удержали. Гругалорагран вновь рыкнул, получил ответный удар от Адамая, на что Юго только хихикнул, а потом заглянул к Чиби, легко отодвинув ткань, улыбнулся, помахав рукой, поторапливая.       — Вспотеешь весь, пока оденешься, — выдохнул старший брат, а губки его были приятными розовыми цветочками. Чиби только кивнул головой.       — Только за Драконом и посылать.       Чиби едва сдерживается, чтобы не повторить сам жест Адамая, — закатывание глаз, во время которого Юго только бесится, тяжело выдыхая. Мальчишка стискивает ткань пальцами еще сильнее, пока торгашка недовольно складывает руки у груди, но потенциальных покупателей не прогоняет, иначе, откуда еще брать деньги?       — Закрой, — просит Чиби намного более жалобно, чем ожидалось.       Старший брат только улыбается, видимо, прекрасно осознавая, каково это, ведь проходил через подобное несколько раз, взрослея в той же самой обстановке. Ну, разве что без драконов под боком. Голос Юго звучит как-то чересчур ласково, словно льющиеся весенние реки, спускающиеся от полей, по едва выросшей зеленой травке, далеко вниз, размывая дороги так, что они становятся сплошной грязью. Чиби любил любую весну, которая наступала сразу же после морозной зимы, такой жестокой, устрашающей, приносящей с собой только кошмары и желание тепла, вечные посиделки у печи и горячий чай, разливающийся по старым кружкам. Гругалорагран в такие моменты становился непривычно ласковым, а горячая чешуя согревала пальцы, от чего маленький элиатроп всё чаще жался к близнецу, пряча глаза под шапкой и сбившейся светлой челкой.       — Весь рынок сбежался на тебя, красавца, посмотреть. Чиби готов поспорить, что подобные речи Юго перенял от папы, но никакого упрека или злости не было, лишь привычная забота и внимание с легким оттенком переживания. Их отец всегда оставался примером и тем, к кому можно подойти с любым вопросом, и пусть Чиби знал, что энутроф не родной им по крови, старался не обращать на это внимание. Даже Адамай не особо докладывал младшим братьям историю их семьи, может, по просьбе Юго, а, может, по собственным убеждениям, и всё, что на тот момент малютка знал, — он часть Совета Двенадцати, ребенок Элиатроп и Дракона, а по телу разливаются потоки вакфу.       Чиби был другим для этого мира, сердце стучало в ритме драконьих песен, а тело навсегда было отдано цветочным океанам, высоким горам и холодным потокам воздуха где-то там, почти у самых облаков. Мальчишка рос и впитывал чужую суть, но, с тем, ощущал сильное желание прикоснуться к огню, чтобы оно окутало, прижало к себе, нежно примкнуть к Адамаю, который шептал что-то на их родном языке, а Юго только пытался повторить, шепча легенды одними губами.       Мальчишка переодел штаны, не снимая ботинок, хотя старшие братья и папа за такое точно бы заругали. Приятный коричневатый оттенок, тепло, хорошо, в отличие от свитеров, которые колются, а шея потом станет красным пятном от того, что пальцы слишком часто чешут кожу. Мальчик просто хотел уже прийти домой, залезть на кровать и пролежать под одеялом до ужина, а папа совершенно точно обещал жаркое! Гругалорагран такое не одобрит, начнет нарезать круги вокруг дома, мешаясь на кухне и в деревне, пока не получит от кого-то из семьи и, наконец, не уймется, отправляясь к близнецу, тут же ласково прижимаясь к боку.       — Ой, ну, как на него сшили, — произносит экафлипка, стоит Чиби легко одернуть шторку, наигранно улыбаясь, как это делали посетители, когда им что-то не нравилось, легко переминается с пятки на носок, надеясь, что братья оценят, расплатятся и скажут, что можно возвращаться в таверну.       — Ты можешь встать нормально? — выдыхает Адамай, и элиатроп вынужден расправиться, опустить руки и медленно покрутиться, позволяя оценить себя со всех ракурсов. Юго недовольно подходит, чуть поднимая длинную шапку, мешающую обзору, что-то говорит брату мысленно, спасибо, что не пытается подтянуть или проверить ткань, как это обычно делает папа, вызывая смущение.       — Я вам скидку сделаю.       Чиби сжимается еще сильнее, помня, как по лестнице поднимался на второй этаж, иногда перепрыгивая через ступеньки, а они скрипели под ногами, весело хохотал, когда близнец ловко оказывался на кухне и чувствовал теплые руки папы, когда тому приходилось нести ребенка с первого этажа. Их с Гругалораграном комната было небольшой, с узкими кроватками, письменным столом, который пока занимали книги, полные старых сказок и волшебных легенд, свеча, отбрасывающая интересные блики на стены.       Из окна открывался вид на внутренний двор, и Чиби частенько рассматривал пейзаж, словно что-то могло измениться. Тогда можно веселиться и играть, медленно кубики и деревяшки сменились чем-то более взрослым, серьезным, карандашами, листочками и наставлениями. В памяти Юго, которому и самому было жутко интересно вновь побыть ребенком, рассказывая, что пираты вовсе не прыгают по кораблю, как бешеные, на что Чиби только возмущался. Адамай тогда смотрел на них чуть странно, непонимающе, потому что на Ома такой возможности не было, и, удивительно, куда лучше близнеца поддавался разговорам о том, как «нужно» играть.       Тогда старшие братья были другими, моложе и веселее, конечно, чувственные, избитые, раненные, но иные, отличающиеся от прежних. Чиби легко узнавал в родственниках прошлого Юго с растрепанными русыми волосами, яркой улыбкой и красивыми карими глазами, сияющими чернотой в комнате при слабом свете, того, восемнадцатилетнего Адамая, бурчащего и возмущенного, но такого родного, любимого.       Чиби помнил, как иногда приходил спать к братьям во время кошмаров, укладываясь на чью-то кровать, рассматривал рисунки Юго, проходился руками по старой фотографии, стоящей на столе, весело болтал ногами, пока кто-то суетился внизу, и всё было хорошо. Тогда не было злости и отчаяния, изредка возникала печаль, которая тут же рассеивалась под действием семейного уюта. В холодные зимние деньки, под ночь, Чиби смеялся с братьев, бурчащих, что им «ни посрать, ни пожрать не дадут с этими сказками», но все равно принимающих, огревающих, слегка помятых, но добрых.       В воспоминаниях столько приятного, что хочется рыдать в подушку долгие сутки. Слова папы всё еще были где-то в голове, о том, как сидя на кухне, совсем маленький Чиби отказывался от каши, только недовольно мотал головой и кормили его чуть не с танцами. Вскоре всё стало гораздо проще, хоть и приходилось частенько кормить вдвоем, — кто-то протягивал мясо на ложке, а, стоило мальчишке рот открыть, а другой тут же совал другое блюдо. Возмущению предела не было, зато Чиби был накормлен и доволен, пусть совсем скоро данный способ перестал работать за счёт того, что маленький элиатроп научился отличать продукты хотя бы на вкус.       Слёзы сами наворачиваются на глаза, и где-то далеко возникает нежность папиных ладоней, всегда пахнущих кухней. Чиби так хотелось вновь к нему вернуться, прижаться к широкой груди и ощутить на себе ласковый взгляд, который только и делал, что оберегал, дарил бесконечное детство и уверенность, что всё обязательно будет хорошо. Голос Альберта звучал во снах колыбельными, а его темные глаза отражались в водах и тонули в переливах осенних листьев, и Чиби улавливал едва знакомый аромат с кухни, когда старшие братья по вечерам, в свободное время, что-то готовили. Шаги папы отдаются в скрипах пола, его старые легенды застряли в памяти и элиатроп всё это томил, никак не желая прощаться, понимая, что никогда уже не забудет этого человека, которого называл отцом, пусть тот никакого отношения к его появлению на свет не имел.       Помнятся и выходные, — сначала папа собирал все вещи, нес в ванную, а старшие братья помогали стирать, окуная руки в мыльные тазы, постоянно бурча друг на друга, потому что просидеть долгое время в ванной за таким занятием было явно не самым увлекательным времяпрепровождением. К тому моменту, как Чиби просыпался, Юго с Адамаем заканчивали первый заход, а папа открывался для клиентов, параллельно ставя мясо для обеда. Старшие братья убегали на кухню, а мальчик с близнецом помогали в комнатах, — вытирали пыли на низких полках и столах, поливали цветы, протирали неумело тряпками полы. Время медленно близилось к десяти часам. Адамай вывешивал на улице белье, Юго возился с супом, потом они вместе оставляли папу, шли замачивать вещи на вторую стирку, заодно по пути успевали протереть пыль наверху, отправляли братьев играть во двор и вытрясти ковры. Потом быстро убирали обеденный зал, пока была возможность, домывали полы, одновременно пытаясь научить Чиби и Гругалораграна чему-то, помогали папе, шли за третьей стиркой, проверяя успевшие подсохнуть из-за жаркой летней погоды вещи. После, как по часам, — почистить уличные лестницы, окна, остатки белья, ванна, переодеться и бежать обедать, ведь обещали младшим погулять. Сейчас Чиби серьезно интересовался вопросом, как они всё успевали.       Сейчас папу заменяют старшие братья и, честно, сам мальчишка плохо помнит, как и близнец, что произошло с миром Двенадцати, в памяти образовалась страшная пустота. Чиби редкими вспышками проникал в те события, воспроизводил что-то про Некромир, от чего глаза Юго опасно расширялись, а хвост Адамая начинал дёргаться, о Элиатроп, ее силе, волосах, слезах, остатках планеты, о том, что она вновь, забыв про всё, помогла своим никудышным детям, вакфу, упоминания сестры Норы и брата Эфрима.       Чиби во всю историю не вникал, хотя очень хотелось бы, но в воспоминаниях стоял только плачь Юго в соседней комнате, как выразился кто-то «по друзьям, миру и любви», и как тогда утешал близнеца Адамай, выглядя ничуть не лучше. Старшие братья в один голос твердили, что они слишком малы для этой истории, ничего не поймут, и спустя несколько лет точно всё узнают, а пока детскую психику лучше не рушить. Гругралорагран рычал, едва не в драку лез за «свои права», пока хороших пинков не получил и не успокоился.       Словно чувствуя чужие мысли, дракон на соседней кровати зашевелился, потянулся, выгибаясь в спине. Отчего-то Гругалу полюбился собственный человеческий вид, — смуглые стройные руки прошлись по подушке вверх, показывая крепкие пальцы с острыми когтями, грудь, которая в будущем обещала быть широкой, втянула воздух. Иногда Чиби долго наблюдал за еще мальчишеским телосложением, проводя по коже ключиц и выпирающих ребер. Прямой полосой от талии до узких бедер, вниз по довольно сильным ногам, и замереть на коленях. Носить широкие штаны, которые постоянно задираются, было плохой идеей, но разве переспоришь дракона?       У них общая комната, — как и у всех, — разделенная занавеской посередине, которой отчего-то никогда не пользовались. Про личное пространство сейчас, при общей обстановке, речь и не шла, спасибо, что не вчетвером в гостиной, поэтому Чиби предпочитал помалкивать, пряча глаза, лишь бы лишний раз не болтнуть лишнего. Им совсем скоро понадобится новый дом, но этим заниматься некому, — старшие братья либо обучаются чему-то, либо возятся с элиатропами, переключаясь на важные дела по восстановлению цивилизации.       Гру хрустнул ногой, а Чиби вновь прикрыл глаза. Идти никуда не хотелось, но этого требовали откуда-то возникшие обязанности члена Совета, а спорить с этим себе дороже, но иногда можно было притвориться и отдохнуть. Конечно, Адамай такое поведение не одобрял, давно уже научился вычислять все симулирования детишек, которые только и могли, что быть плоховатыми актерами, не достойными внимания, но всё равно вызывающими жалость.       Дракон поднялся с кровати, лёгкая майка чуть сползла вниз, по худому плечу, а темные волосы рассыпались волнами, слегка путаясь между собой. Видимо, валяться ему сегодня не хотелось, хоть Гругралорагран не был против лишние десять минут провести в кровати, только бы не спускаться вниз, опять начиная играть роль нянечки или идеального братика.       Чиби вовсе не напрягся, когда теплое дыхание обожгло кожу уха, только недовольно промычал, прося отойти подальше и дать ему немного времени.       — Не спишь, — оглашает вердикт Гругалорагран, опуская одну ладонь на кровать и упираясь ей о простынь.       Чиби уткнулся носом в мягкую подушку, одновременно борясь с желанием прописать близнецу затрещину. Их связь была крайне сильной, единой нитью, сплетенной еще до рождения, но Гругалораграну она не требовалась для вычисления бодрствования брата. Ох, как же иногда это раздражало!       — Вставай.       Элиатроп отрицательно мотает головой, но брат не отпускает, тут же откидывает одеяло, быстро хватая чужую лодыжку, дергая так, что Чиби едва не приземляется задницей прямо на деревянный пол. Мальчишка вскрикивает от неожиданности, хмурит белые брови, нервно вздрагивая всем телом, а после дергается, но Гру не отпускает, только ехидно улыбается, принимая всю ситуацию за подобие игры.       Чиби даже знать не надо, кто одержит победу, ведь близнец был драконом. Сильнее. Быстрее. Выносливее. Агрессивнее. Элиатроп, конечно, пробовал тягаться, но все глупые потуги выходили плохо, — Гругалорагран легко укладывал его на лопатки и мог вырубить одним ударом, показывал свою магию, а Чиби только и делал, что позорно сбегал по порталам и постоянно промахивался разрядами вакфу. Юго твердил, что всё абсолютно нормально, в двенадцать Адамай тоже частенько обходил его в поединках, и ничего страшного нет, но мальчишка каждый раз дулся, сбрасывал чужую руку и вновь выкладывался так, что руки весь вечер болели, а иногда еще и покрывались неприятными ожогами. Близнец, кажется, всегда будет сильнее.       Иногда брат жутко бесил, споры быстро перерастали в самые настоящие истерики, а после — драки. Кажется, в синяках они ходили весь ближайший месяц, а Чиби всё думал, что когда-нибудь точно выдернет Гругалу клок волос, потому что за длинные пряди было проще всего схватиться, нежели попасть в другую часть тела. Юго на это только качал головой, говоря, что для периода ссор как-то рановато, у них это пришло позже, а Адамай, сам не сильно посвященный в подобные темы, только пожимал плечами, явно не понимая, с чего вдруг это стало самой острой проблемой. Дракону не составляло большого труда оттащить мальчишек друг от друга, прописать одному подзатыльник, а второму шлепнуть по мягкому месту, отправить в разные комнаты, а потом смотреть, как близнецы мирно спят на диване, прижавшись друг к другу.       Чиби всё еще помнит, как ушёл Адамай, а дом наполнился пустотой и слезами Юго, который только и делал, что обвинял себя. Папа тогда ходил странный, разбитый, замирал, смотря на старшего элиатропа с появившимися синими пятнами под красными глазами, а потом выдыхал, вновь что-то шепча. Еще в то время Чиби подумал, что никогда подобного не допустит, ведь ему не хотелось переживать всё, что произошло со старшим братом, и даже если миру будет грозить опасность, выбором всегда останется близнец. Как бы элиатроп не любил появившихся друзей и ровесников из Эмбрума, Гругал занимал отдельное место в его сердце, и никто не смог бы также согреть и успокоить, как дракончик.       — Отвали.       — Вставай, — вторит Гругалорагран, вновь пытаясь стащить брата с кровати, явно прилагая к этому не всю силу.       Чиби недовольно вырывает ногу из некрепкой хватки, прикрывает глаза, но дракона подобное только веселит, заставляет вернуться к прежнему занятию, опасно прижимая ладони к чужим ребрам.       — У меня живот болит.       — Ничего не болит у тебя, — Гругал фыркнул, словно знал всё намного лучше, чем сам Чиби.       — Болит, — отрезает элиатроп, — дай поспать.       Гругалорагран нарочно проверил состояние, спустился по потокам, позволяя чувствам отразиться на собственном теле, но ничего стоящего не увидел, лишь небольшую усталость от недосыпа. Иногда ему самому хотелось полежать, забыться, только бы старшие братья больше не трогали и не пытались вновь прочитать свои глупые нотации, что знатно надоели за несколько лет. Со всем этим жуткое желание за шкирку брата вытащить не пропадало, но, однако, можно же дать возможность насладиться покоем?       Дракон выдохнул, прикасаясь пальцами к переносице. Его нежный младший брат, такой ласковый моментами, хрупкий, едва окрепший, совсем неготовый к жестокому миру. Хороший, маленький, с белыми волосами, похожими на снега и поразительно красивым лицом. Умный, такой славный, что все взрослые постоянно умилялись, но, с тем, бесячий, гадкий, эгоистичный, унаследовавший столько ужасных черт Юго.       Гругалорагран тряхнул головой, пытаясь прогнать все плохие мысли, — сам никогда не был идеальным, так с чего вдруг что-то брату предъявлять? Чиби только отвернул голову, а нежные крылышки вакфу бросались в глаза красивыми изгибами и яркими вспышками энергии.       — Сам с ними разбирайся.       Чиби крикнул бы ему что-то, но сдержался, даже не смотря, как Гругал выходит из комнаты, не хлопая дверью, хотя очень любил это дело. Они воспитывались двумя старшими братьями, которые не очень-то и умели себя контролировать, а в последнее время находились в жутком стрессе, поэтому давно привыкли к грубоватому обращению. Чиби не обращал внимания на крик Адамая «Я сейчас вам жопы надеру, потом головы откушу, а трупы в саду закопаю, ясно?!», обещания Юго, что, если не вернутся до темноты, то спать останутся на улице. Хлопок дверью — «попсихуй мне еще тут», суп не нравится — «мы с Адамаем едим и молчим, зажрались вы, милые», и еще множество подобных историй, которые легко могли вывести из себя.       Страшее становилось, когда старшие братья друг с другом ругались. У Юго не получалось нормально окно закрыть, так Адамай не выдержал, пообещал что «эту ставню в очко затолкает», а когда дракон уже не мог разобрать, что там близнец написал на бумагах, элиатроп отмахнул, оправдываясь тем, что у него нет времени на идиотов. Чиби за таким наблюдал с безразличным взглядом, ведь давным-давно привык к подобным орам, что могли знатно вытрепать нервы.       Окно открыть? Нет, мальчишке так лень вставать и проходить даже парочку шагов. Там, за стеклом, уже вовсю начинается весна. Снег сходит с лугов, образовывая проталины, где совсем скоро появится первая травка, а на голых деревьях возникают крошечные почки, что через несколько недель обрадуют зелеными пятнышками листочков. Наконец теплый воздух наполнял дворы, метели больше не донимали, а в лесу перестало быть так жутко, — теперь он дышал свежестью и растущими кустарниками, чем-то поразительно знакомым.       Прекратилась пора санок и снежков, первая капель уже вовсю билась о землю, а скоро появятся лужи, по которым так замечательно прыгать. Нет больше буранов, который бьются об окна и рисуют узоры, возникли лишь веселые смешки и более легкие кофточки, прекрасные тропинки, покрытые льдом, и Чиби ждал поры дождей. Весь воздух наполнился сладостью, трелями, музыкой, скорыми праздниками, бесконечным теплом и журчанием рек.       Чиби сильнее кутается, пусть и жарко, а пот уже выступает на спине и груди, грозясь впитаться в одежду. Штаны задираются до самых коленок из-за чего неприятное ощущение полностью окутывает, рукава тоже — по самые ободранные от падениями локти. Элиатроп прикрывает глаза, пусть и знает, что не заснет, но хотя бы полежит пару минуток в тишине и спокойствии.       За дверью послышались шаги и Чиби едва сдержал недовольный стон, — вот всегда нужно испортить хороший момент! Мальчишка уже определять научился, кто идёт, — и шаги драконов были иными. Чешуйчатые собраться передвигались плавно, удивительно тихо, словно увиливая от всех препятствий, и приносили с собой неизменный аромат горячего пламени, а это точно был Юго, — всегда шагал быстро, словно торопился, наклонившись вперед, и по лестнице забегал, перепрыгивая дерево.       Король зашёл в комнату, принеся с собой силу и облачение отваги. Чиби всё еще помнил, как охнул, увидев взрослого брата, хотя некоторое время назад на возраст был едва ли тринадцатилетним мальчуганом. Вдруг он вытянулся, стал похож на мужчину с сильными ногами, широкой спиной и заострившимися чертами лица, — мальчик всматривался в старших близнецов и думал, что тут явно какая-то магия замешана. Разумеется, слухи пробежались и до них, — твердили про какое-то влияние дофусов, Торосса, к этому добавляли неизвестные бредни, от которых Гругалорагран только рот открывал.       Чиби, как и близнеца, не посвящали во всё, только в общих чертах описали картину мира, оправдываясь, что еще слишком маленькие для полного осознания всей ситуации. Только вот элиатроп правда не понимал, как Юго вырос. Посоветовавшись с Гругалом, они решили, что будет проще расспросить обо всём Адамая, нежели добиться ответа от короля, что так отчаянно скрывал некоторые моменты прошлого.       Чиби понимал — старшие уберечь хотят, помочь, чтобы детство было хорошее без потерь, боли, слёз на глазах и крови на покрасневших ладонях. Юго этого лишился в двенадцать, как и близнец, когда столкнулись с Ноксом, а потом уже и жизнь спокойная наступала отрывками, между многочисленными приключениями, о которых теперь слушаешь, словно это всё простая сказка.       Чиби ждал, пока научится управлять собой, ведь магия, только что появившаяся, никак не поддавалась, — самые слабые атаки, открытие порталов, всё словно по учебнику. Юго твердил, что это абсолютно нормально, он и сам открыл некоторые способности лишь из-за Фаэриса и элиакуба, а до этого частенько не мог сотворить что-то сложное. На второй раз после отказа в обучении чего-то сложного сорвался — закатил такую истерику, что даже Гругалорагран сидел в шоке. Юго не знал, куда себя девать, впадая в панику, пока Адамай закрывал всем троим рты и одновременно пытался не начинать ещё большую ссору. В итоге поругались они все, злые разошлись по комнатам и день не разговаривали.       Юго попросил ещё немного времени для объяснений, потому что было тяжело, а Чиби, разумеется, в полной мере понять не мог. У короля больше нет друзей, отца, а мальчик слышал, как в первую ночь Юго плакал, задыхаясь, глотая слюну, шмыгая носом и периодически падая на пол, пока Адамай пытался успокоить брата, соскребая с дерева и пытаясь уложить на кровать.       Чиби не знал Нору и Эфрима, не помнил Богини, которая уже давно потеряла былой дух, но пошедшая на риски ради детей под влиянием некоторых обстоятельств, в которые мальчика, однако, не посвятили. Сфера и сейчас мерцала своими красками где-то в глубине красивого каменного здания здания, прячась среди колонн под прекрасными ветвями распустившегося дерева. Чиби чувствовал ее силу, ощущал, как пальцы покалывает от одного только вида и никогда не прикасался, просто садился напротив, с другой стороны пруда, от которого растекались крошечные ручьи, падая вниз, по каменным выступам, и смотрел.       Всё было так сложно, — резко возник народ, новая земля, чувства и эмоции, в которых Чиби путался, а старшие братья постоянно были заняты. Мальчик знал, что они могли сутками не спать, от этого Адамай становился раздраженным, а у Юго в глазах появлялась усталость, которую ничем нельзя было стереть.       — Чиби, ты чего это?       Голос брата стал грубее, но мальчик всё еще улавливал те прежние добрые нотки, звучащие во время рассказывания сказок. Юго мягко присаживается рядом, кровать под его весом чуть прогибается, но Чиби глаз не открывает, потому что всё станет ясно. Братья давно по глазам ложь выявлять научились, от этого скрывать некоторые момент становилось очень сложно. Хотя, возможно, всё и так понятно, Юго никогда дураком не был.       Чиби знает, что волосы у Юго мерцают медом ранним утром, а глаза похожи на темную кору деревьев в королевстве Садида. Руки у него сильные, крепкие, способные долгое время удерживать в воздухе и не уставать, от чего мальчик иногда пользовался ростом брата, легко забираясь на широкую спину и обхватывая шею. Зачем идти и тратиться на порталы лишний раз, если можно прокатиться?       — С чего б у тебя живот болеть начал? — выдыхает Юго, аккуратно накрывая ногу младшего брата.       — Если б я знал, то ответил.       Чиби всё сам подмечал, даже из рассказов думал, что становится, как Глип в прошлом, — язвительным и немного агрессивным, постоянно задевающим кого-то и лезущим не в свои дела. Либо, может, переходный возраст? Когда он у элиатропов там? Мальчик в своей юности будет прекрасен и могущественен, как пророчили, только вот сколько лет должно пройти до того самого момента?       Юго тяжело выдыхает. Забот много, но они всегда пытались уделять время младшим братьям, пусть не всегда получалось. Король искренне хотел, чтобы Чиби и Гругал росли, как все нормальные дети, с семьей, играясь и изучая мир, переживая изменения в теле и первую любовь, обучаясь и закатывая истерики, ведь не отпустили поздно гулять, обижаясь и радуясь каким-то глупым моментам. Неужели даже этого он не в состоянии обеспечить?       — Я принесу воды, — вдруг говорит Юго, поднимаясь на ноги резко, но Чиби никак не реагирует. — Окно открыть?       — Не надо, — бурчит мальчик, — холодно будет.       Юго испаряется в голубой вспышке портала, осветившей комнату на мгновение. Чиби всё ещё был далек от других детей, как и Гругалорагран, от этого они постоянно были друг с другом, не находя ничего лучше кроме собственного маленького мира. Мальчики были дружелюбными, беззаботными, готовыми дружить, но, однако, остерегались чего-то доселе неизвестного. Мальчики вглядывались в чужие глаза, запоминали, выискивали, но не понимали почему у некоторых настолько отталкивающая аура, что хотелось скрыться. Ребята все были талантливыми и прекрасными, только вот Чиби понять не мог почему за несколько лет так и не почувствовал себя родным хоть для кого-то.       Юго вернулся с кружкой, от которой медленно поднимался пар. Чиби соизволил сесть, смотря так, как делал это обычно близнец, — недовольно, хмурясь, показывая весь настрой исключительно одними зрачками. Король на такое только усмехнулся, вновь оказываясь рядом.       — Я разбавил.       Пах этот чай это гадко, зато был действенным. Чиби скривился, начал греть пальцы о стенки посуды, медленно вглядываясь в темную жидкость. Пить лекарство, когда ничего не болит, плохо, но надо, иначе брат точно раскусит! Но, с другой стороны, не мог же Юго так подставлять его? Отравить решил что ли?       — Фу… Вырвет сейчас.       — Ещё этого нам не хватало, — Юго пытается дернуться, предугадывая действия, и всё его тело мгновенно напрягется.       Чиби выдыхает, как взрослые перед алкоголем и делает пару глотков, тут же обжигая язык. Глаза слезятся, в горле першит, а запах вновь ударяет в нос, вынуждая откинуть голову назад, принимая крайне странную позу.       — Ну-ну, — произносит Юго, забирая кружку от младшего брата и мягко ставя её на письменный стол. Его пальцы всё еще мягкие, словно не было всех тех битв, которые откладывались в памяти.       Король знал, что бывало всякое, кто-то мог легко отравиться, особенно дети, и вспоминай, что они там ели или пили. У Чиби жуткая история случалась всего лишь раз — лежал в кровати два дня, почти не поднимаясь, рвало от света из окна и воды, есть невозможно даже кашу, та сначала камнем падала в желудок, а потом вырывалась обратно. Ничего в тот день беды не предвещало, мальчик носился, играл, только под вечер стал бледным, уставшим, ничего не хотел, а во время ужина разтошнило так, что Чиби весь покрылся холодным потом, со лба текли ручьи и Юго думал, что вся сегодняшняя еда окажется в тарелке. Правда, Адамаю пол пришлось всё же вымыть, но ничего, бывало и хуже.       Юго гладит младшего брата по волосам, пропуская пряди сквозь пальцы, не касаясь крыльев вакфу. В шапке спать жарко и тяжело, от этого король никогда ничего не говорил, молча наблюдая за действиями Чиби.       — В глаза-то мне посмотреть не хочешь? — интересуется король.       — А зачем?       Юго вздохнул, — который раз за этот час? — не выпуская волос Чиби. Вот к чему столь глупые вопросы? Адамай говорил, что всё мальчик унаследовал именно от него, на что король только возмущенно руками разводил, хотя осознавал, что действительно любит много ненужных речей, уточнений и кучу вопросов, которые к делу не имеют никакого отношения.       — Чи, нам всем тяжело.       — Я понимаю, Юго… — выдыхает Чиби, но глаз, однако, не поднимает, а после горько усмехается. — Удобно, да? Иногда я ребёнок, иногда нет.       Юго только тяжело качает головой в своей привычной манере, что мальчика бесит и хочется пару раз заехать ему с ноги в лицо, только бы успокоиться, но Чиби только недовольно складывает руки на груди, становясь удивительно похожим на Адамая. Король отказался от любых комментариев по этому поводу, иначе придется выслушивать очередную истерику, которая ничем хорошим не закончится, еще и виноватым останется.       — Отдыхай тогда, маленький врунишка.       Чиби заводится, едва на кровати не подскакивает, словно его индюдрак лягнул… Гадина! Да почему он постоянно думает, что подобные ласковые обращения не задевают? Что этот Юго вообще понимает?! Думает, вырос, стал королем и сразу понял смысл всей жизни? Конечно! Как же раздражало его вечное желание залезь ко всем в душу, наделить добротой и помочь. Юго хоть раз спрашивал, нужно ли это кому-то?! Да эта забота никому не упала!       — ДА ИДИ ТЫ…       Юго не слышит конца, потому что портал закрывается, но догадывается, куда младший брат хотел его отправить. Конечно, такое обращение ко взрослым не позволительно, но, в конце концов, король им не мама, да и сам в тринадцать лет хотел некоторых крыть таким матом, что уши не выдерживали. Король не хотел заниматься лишними нравоучениями, мальчики сами прекрасно знали где и с кем можно ругаться, да и плохие слова составляли всего лишь этап взросления.       — Брат, — выдыхает Адамай, как будто из тумана выйдя, — пусть не притворяется. Отравление это когда он в прошлый раз лежал почти без сознания, а сейчас дурь в голове.       Близнец возвышается над ним ростом, но Юго чувствует лишь спокойствие и некую радость от происходящего, всё вмиг становится проще от осознания наличия рядом брата-дракона. Король легко наклоняет голову вбок, словно играется, на что Адамай только закатывает глаза. Разве не хорошо после стольких лет одиночества вновь обрести потерянного близнеца, чувствовать отголоски его чувств, в любой момент мысленно обращаться и просто ощущать постоянное присутствие чужого вакфу рядом?       — Нечего ему отдыхать и так забот хватает? — усмехается Юго, упирая руки в бока.       — Я, всё же, не такой изверг, — дракон оглядывается через плечо, в сторону кухни, — Чиби ребенок.       — Я в его возрасте уже Нокса одолел, — передразнивает Юго слова какого-то элиатропа, которые однажды услышал на улице.       Безусловно, это бесит. Младшие братья не должны повторять чужих судеб, у них будет нормальное детство с яркими красками, догонялками и без постоянного напряжения. Не будет перед глазами машин с разрушающей силой, потери друзей, слёз, страха, гулко бьющегося сердца, непонимания и чистой ярости, рвущейся наружу. Должен же хоть что-то спать по ночам спокойно.       — Мы всё решим, — как будто бы обещает Адамай, накрывая его плечо рукой. Юго чувствует тепло, лишь на мгновение прикрывает глаза, а после кивает головой.       Гругалорагран, прекрасно видящий эту картину со стула, отпил чай, прижимаясь губами к кружке, закинул ногу на ногу, а в глазах его блеснуло осознание. Мальчик проницательностью брата не отличался, но хорошо сопоставлял факты, недолгое время наблюдая за какой-то персоной. Желтые радужки сверкнули золотом.       — Ты еще вспомни, как нас несколько тысяч лет назад растили, — шепчет Адамай. — К концу дня живой — и хорошо.              Юго прикрыл рот от смеха. С каких пор они вновь вернулись в шуткам и подколам, легким шлепкам и бесполезным разговорам? Мужчина, на самом деле, был ужасно рад, что у него, наконец-то, снова появилась семья, ведь Адамай согревал по ночам, младшие братишки весело носились по коридору и осваивали магию, осталось лишь немного для восстановления цивилизации и всё будет хорошо.       — А ты уши не грей, ешь давай, — выдыхает король, когда Гругралогран чуть кружку мимо рта не проносит, засмотревшись.       Гру показывает язык. Маленький негодник! Они с Чиби были теми еще сорванцами и иногда не давали спокойно посидеть вечером, либо кто-то из старших товарищей обязательно тащил их грязных домой после долгой прогулки. Юго на такое только в отцовской манере накрывал щеку рукой, вспоминая, как часто и сам оказывался в подобных ситуациях, от этого ругани и не звучало.       — Как скажете, мой король, — дразнится дракончик.       Гругалорагран хватает тарелку и в мгновение оказывается наверху лестницы, чуть приподняв голову, из-за чего его фигура выглядит еще более прекрасной, чем была до этого. У Юго уже нет никаких сил спорить или возмущаться, нужно просто немного подождать, ведь Гругал всегда отличался диким нравом, который был так схож с пламенем, что многие даже восхищались таком характеру.       — Вернись за стол, — просит Адамай и в его голосе прокрадываются стальные нотки.       — Я не насорю, — уверяет дракончик, разве что ногой не топает.       — Гругалорагран!       — Адамай!       — Похоже, ты больше не авторитет, — едва сдерживает смешок Юго, когда мальчишка испаряется в одной из комнат.       Это всего лишь дети, которые не могут до конца понять всю суть некоторых моментов. Чиби и Гругал думают, что правы, достаточно взрослые для принятия некоторых решений, хотя, на деле, слишком много не понимают, даже представления не имеют о некоторых вещах. Им только и представляется, что старшие братья плохого хотят, хотя всеми силами защищают от ошибок, которых, увы, не избежать. Юго рос в другое время, в иной обстановке, окруженный далеко не собственным народом, направление имел только по целям передвижения, а младшие братишки получили куда лучшие мгновение детства. Пусть задирают головы, показывают гордость и непослушание, рано или поздно осознают, может, прежде сами станут старшими в семье.       Иногда они ссорились, в этом не было ничего удивительного. Юго всё ещё помнил самый первый раз на новом месте, как Адамай спустя пару лет варил суп, а он решил, что ингредиенты неверные. Близнец на это ответил простое: «А с чего это ты вдруг стал экспертом по кухне?». Разумеется, эта кастрюля чуть ли не оказалась на чьей-то голове, но таких случаев было море, — обычная семейная драма, небольшой бытовой скандал, который обязательно забудется через пару часов.       Первое время справиться было очень тяжело, ведь Чиби оказался хорошим младшим братом, а Юго сволочью. Первые месяцы они пахли слезами, потом, кровью и отчаянием. Это были страшные дни, во время которых глаз начинал дергаться от переживаний, свалившихся на плечи. Сейчас, живя в своём доме, всё было неплохо. Они вместе возродят цивилизацию. Вернут Совет. Адамай говорил, что элиатропы прославят короля и всё обязательно будет хорошо, пусть обычно и не обладал таким оптимизмом.              Гругалорагран быстро возник с пустой тарелкой, бросил ее в таз с грязной посудой, которую очередь наступала мыть именно у дракончика, — опять глотал, не жуя. Дурная привычка, возникшая непонятно откуда. Гругал так когда-нибудь подавится и будет знать, но сейчас мальчику было глубоко плевать на все советы старших братьев, которые явно больше в жизни видели.       — Чай ещё возьми ему, — просит Юго, когда замечает, что дракончик быстро окидывает взглядом кухню в поисках еды для близнеца.       — А ничего вкусного нет? — спрашивает Гругал, пропуская все слова мимо ушей, смотря на старших братьев, которые так с места и не сдвинулись, оставшись стоять около лестницы, ведущей на второй этаж.       — Вот, смотри, печенье, — произносит Юго, указав рукой на верхнюю полку.       — Я им стену пробить могу, — недовольно бурчит дракончик, даже не притронувшись.       — Конечно оно засохнет, вы ж не едите, только продукты переводите, — Адамай дернул ушам на такие заявления. — Конфеты снизу лежали.       — Они невкусные!       — Мы с Ади едим и не выделываемся.       Гругалорагран недовольно глянул на короля, хватил печенье и быстрыми шагами, недовольно топая, пошел наверх. Старшие братья проводили его как делают родители, — понимая, что это всего лишь небольшое возмущение, которое потом забудется, сменится ровным умом и серьезностью. Нужно лишь немного времени, чтобы дети начали расти, понимать ошибки, пытаться стать поистине взрослыми, готовыми принимать ответственность за решения и поступки, а не желать выделиться среди сверстников. Интересно, могут ли они быть капризными только из-за того, что, по сути, принадлежат правящей семье и чувствует превосходство в статусе?       Гругал заваливается в комнату, бросает близнецу печенье от самой двери, на что Чиби вскрикивает, тут же садясь, ложится на кровати, потягивается, потирая глаза. Элиатроп недовольно что-то пробурчал себе под нос, отбрасывает коробку на пол, к книгам, наложенным друг на друга, не желая засовывать внутрь себя еще хоть что-то, хватило и лекарства.       — Надоели они мне, — бурчит Гругалорагран. — Печенье ешь давай, кому я принёс?       — Потом, — отмахивается элиатроп.       Гругал закатил глаза, поднимая голову, и его чёрные волосы рассыпались волнами по плечам. Как хорошо в них смотрелись голубые ленты и заколки с драгоценными камнями! Чиби вновь отвернулся к стенке, выводя пальцами узоры, как делал это раньше, пытаясь заснуть. Почему всё вокруг стало таким сложным?       — И это печенье невкусное.       Дракончик только тихо хихикнул, весело мотнув ногами, подпирая подбородок кулаком. Кажется, ему вовсе не были интересны все эти моменты со вкусовыми предпочтениями брата, сам прекрасно знал, что эта выпечка отвратительная, только гвозди забивать. Чиби не поворачивается к близнецу, продолжая водить подушечкой пальца по дереву, словно повторяя старые руны, которые уже и не помнит. Там, в прошлых жизнях, его голос звучал более грозно, а перед глазами стояли совершенно другие здания и красивые цветочные океаны.       — Уж лучше, чем прошлое, которые мы сами делали.       — Да, ели до дома донес, потом всю ночь штаны стирал.       Гру засмеялся, а после поднялся на ноги, весело прыгнул на чужую кровать, так, что Чиби даже подлетел, удивленно охнув, чуть не врезался лбом в стену. Элиатроп тут же подскакивает, готовясь врезать близнецу подушкой, но тот уже быстро оказывается на полу, разводя руками.       — Открывай глаза, брат, — нараспев протянул Гругалорагран, — новый мир нас заждался.